Исторжение страсти, часть 1

Страсть оглушает молотом,
Нежность пилит пилой.
Было веселым золотом —
Стало седой золой...[1]

1

Крупье крутанул диск рулетки, запустил в противоположную сторону шарик...
Весь мир ужался в маленьком пространстве, где ничего не существовало, только крутящееся колесо и заветный шарик, который вожделенно должен был попасть в тот сектор, какой был им задуман и на какой загадал выигрыш, какой на этот миг должен был быть спасительным кругом для него и семьи... Исчезли люди, стоящие рядом, непонятно куда делась претенциозная дама с прыщавым кавалером, толстый самодовольный бюргер, вертлявый французишка, алчно пожирающий деньги на кону. Всё исчезло... Только закрученное «счастье» продолжало свой бег по кругу, на который устремились несколько десятков пар глаз. Шарик, колесо рулетки, сектора чёрного и красного цвета, «зеро», всё как-то смешалось в глазах наблюдающих и играющих. Диск вращался и нетерпение доходило предела, рука невольно дёргалась, чтобы остановить его, но движение продолжалось, продолжалось у присутствующих кипение внутреннего порыва – остановись!..

Ещё мгновение, и шарик попал в заветную вожделенную лунку. Крупье специальной палочкой придвинул ему деньги и объявил следующую ставку. Он взял в руки купюры, ещё не веря до конца в свою удачу, «неужели мне, наконец, повезло?». Решительно захотел уйти, внутри всё пылало мгновенным счастьем, победой, и здесь... Здесь случилось то, что случается часто, когда кажется, что вот-вот, ещё совсем немного, только двинуться в сторону успеха и тогда... О-о-! тогда всё поменяется, всё закрутится в сторону нужную и конь, который сейчас есть кляча хромая, вдруг обретёт крылья и станет Пегасом. Сжав в порыве предстоящего великого везения хрустящие купюры, он решился!.. Веря, что фарт уже в руках, стоит только бросить деньги в заветный квадрат, заказать «зеро» или поставить на «красную» и рулетка выдаст ему новые лавры победителя...

Ставки были сделаны, крупье в очередной раз запустил диск, метнул в обратную сторону шарик, и закрутилось... Закружился ожидаемый и несомненный выигрыш, при котором кусаются губы и кулаки в ожидании сжимаются до посинения. Она, победа рядом, только-только шарик попадёт на «зеро» - будет полный триумф и торжество!.. Все будут смотреть на него завистливыми взглядами, расступаться перед ним... Здесь, сейчас, через мгновение будет уплата всех долгов, и они с женой, наконец, смогут осуществить поездку в Париж, куда ещё? Ах да, в Рим!.. Давно мечталось... А рулетка всё крутится, шарик всё прыгает, всё в движении и никак не остановится в желаемом сегменте. Мечты своей победы разгораются, уже потянулись мысли о ресторанах, магазинах, где модные женские вещи, так нужные, чтобы купить жене, маленькой дочери, и на которые возможно издать написанные книги. Это просто..., непременно надо осуществить, оно рядом только протяни руку и вот перечисленное выше у тебя «в кармане»...

Напряжение усилилось от разгоревшейся мечты, на лбу вздулись вены, выступил холодный пот... Колесо застыло, шарик упал в сектор... Упал на «чёрное»... Едва сдержал крик негодования, разочарования. Мигом сгорела мышечная сила, какая держала организм в напряжении, было приподнялся, потом рухнул в кресло... Крупье взял палочку, и весь банк поплыл к толстому старому бюргеру. Бюргер победно осклабился, на выбритом, лоснящимся лице разлилась довольная улыбка, когда в самый раз возле него выросла горка купюр. Фёдор взглянул на старого немца, на кучку денег, взглядом испепелил их, ведь они должны были быть его...

Рухнул мир, последние надежды, выплаты долгов, «поездка в Рим и Париж», сгорели все необходимые покупки, подарки жене и ребёнку. Всё враз рухнуло!.. Вспомнил Анну, её взгляд, протянутые руки с последними деньгами... «Возьми, Фёдор, это всё что есть...».

Ещё не осознавая своё поражение, медленно, очень медленно приходил в реальность. Вокруг слышалась разноязычная речь, одни, судя по тону, испускали радостные возгласы, другие ругали и кляли почём зря весь свет. Крупье объявил следующую партию, все бросились ставить деньги на кон. Удача, она рядом - все верили в неё!.. Его толкали со всех сторон, перестали замечать, словно из-за отсутствия денег, он перестал жить в этом мире. Оно и было похоже, что в мире азарта и игры, не существовало самого человека без финансов. Уже трясущиеся от быстрой наживы руки тянулись к зелёному сукну, разграфлённому на сектора, уже закрутилась новая порция страсти...

Резко встал, протискиваясь сквозь толпу,направился к выходу. Толпа тут же постаралась заполнить освобождённое им место. Место страсти пусто не бывает! Пошатываясь от перенапряжения, он накинул пальто, не застёгиваясь вышел на улицу...

2

На улице ветер приятно обдал волной свежести, оживил лицо. Глубоко вздохнулось... Неспешно, но стал осознавать себя после полного фиаско-проигрыша... Был конец апреля, по вечерам было прохладно и пальто, какое он предусмотрительно одел из дома, было сейчас в самый раз. От казино до железнодорожного вокзала пошёл пешком, да и извозчика нанимать денег уже не было. Хорошо, что заранее взял обратный билет. Времени до поезда оставалось много, вокзал был в получасе ходьбы, но в сутолоку его претило идти. Хотелось побыть наедине с собой. По улицам не пошёл, пошёл через скверы, чтобы мало кто отнимал его внимание. По Паулиненштрассе дошёл до парка и мимо озерка. Нашёл скамью, присел... Пруд, с его темнеющей поверхностью водной глади, уже проснувшиеся для любовного пения лягушки, тишина вечера, редкие далёкие звуки города – всё это так резко контрастировало с тем местом, где он был. Вечное, здоровое, какое он всегда ощущал остро, к чему был особо чувствителен, приводило к его любимому занятию – размышлению...

Разгоряченность от игры проходила, стал зябнуть. Закутался в пальто, начался озноб...

Холод преследовал его часто, был им ненавистен, он пробирал до самого нутра всего его, преследовал всюду, где его психика попадала в некомфортные условия, тогда и начиналась его тряска. Состояние лихорадки от прохлады, всегда напоминал ему холод Семёновской площади, где стужа жутко сковывала его тело. В назначенный день казни декабрьским утром, холодный ветер мертвяще пронизывал до костей. Его, ошарашенного самой большой, какая есть в мире, несправедливостью, вывели на расстрел. Он видел шеренгу солдат перед помостом, с угрюмыми нерадостными лицами, не смотрящих на осуждённых. Одной православной душе претило лишать жизни другую православную душу. Только один, совсем ещё юный солдатик с каким-то страхом и любопытством одновременно, осматривал стоящих на лобном месте. Страх, несогласие, нежелание и любопытство – всё читалось на лице. «Видимо первый раз попал на подобное судилище...», — подумалось и взглядом повёл над толпой. Почти не слышал, как был прочитан приговор о «смертной казни расстрелянием» с преломлением над головой шпаги... Очнулся от звуков барабанной дроби перед казнью. Равномерные удары, как по силе, так и по последовательности призывали начать процедуру лишения жизни.

— Чего только не придумают люди, изощряясь в смертоубийстве. Для чего обставлять акт казни этакими громкими звуками?.. Даже здесь преуспели в звуковой ритмике... Чтобы легче было умирать или проще было лишать жизни? А видимо для обеих сторон..., — промелькнуло в голове быстро, не на секунду не останавливаясь. А взгляд побежал поверх толпы, с любопытством взирающей на жертвы...

Куда смотрел, стоя на помосте Семёновского плаца?.. Он наблюдал жизнь, видел свободно гуляющих людей, видел других, кто наблюдал за предстоящей казнью, кто с любопытством хотел видеть, как убивают себе подобных... Им было интересно!.. Ведь происходит действие не с ними. А ему?.. Ему надо будет скоро, почти сейчас, расстаться с жизнью, через какие-то полчаса. О как! они долго тянуться!.. Его не будет, не будет его «я», не станет его мироощущения, и солнце вставать не будет, мир уйдёт вместе с ним в небытие. В это можно поверить? поверить, что сейчас его НЕ БУДЕТ! «Люди добрые, зачем вы сюда собрались, зачем вам смотреть, как кто-то расстаётся с жизнью?.. По какому праву другие люди будут отнимать у меня – ЖИЗНЬ»... Вон там в толпе одна дама прижалась к своему возлюбленному и что-то весёлое прошептала на ухо, он хохотнул и взгляды стоящего на помосте и того, кто был в толпе – встретились... От такого разряда стоящий в толпе смутился и взяв под руку даму быстро удалился. Тогда у него даже чувство облегчения и благодарности возникло к ушедшей паре. Почему-то тогда он зацепился взглядом за эту парочку и долго смотрел, как уходят, не слыша, не видя что творилось вокруг, почему? Может внимательно следил за движением жизни, какая сопровождала этих влюблённых?..

Поднимающееся солнце лучами плеснуло в недалёкий храм с позолоченными куполами, они больно ударили по глазам. На время он ослеп..., то было знаком, что будет потом, когда... Он растворится в этом свете, не будет неизвестности и страха... Быстрей бы к одному... Но это «к одному» хотелось, жаждалось оттянуть, как можно дальше, ещё подышать, ещё поЖИТЬ!.. Странное чувство поЖИТЬ, вроде невозможное уже, но такое ЖЕЛАННОЕ...

Их свели вниз к позорным столбам, привязали к ним и накинули мешки на голову. Когда шёл видел ямки, выкопанные... «Для чего? Здесь на плацу найду упокоение?» Сквозь мешковину виделись слабо, но мог разглядеть уже ближе ружья, приставленные к ногам расстрельной команды, офицера, нервно шагающего взад и вперёд перед строем. Всё замерло в ожидании... Ожидании чего?.. Надежды, которая всегда рядом с осуждённым на смерть, она рядом с жизнью, пока та теплится в теле, а в голове крутится «Нет, не может быть... Просто не может быть со мной такое... Я есть в жизни, а когда не будет? Ведь немыслимо, чтобы меня не было... Кто имеет право лишить меня жизни, которая дана Богом, кто посмеет. Какое имеют право люди лишать меня её, данную Свыше?». Надежда, её маленькая спасительная верёвочка всегда видна и за неё хватаются, как могут, пока жизнь не закончилась. Вспомнил, как до последнего цеплялся за едва заметный, тоненький этот шнурок... Он стоял у столба, промелькнули слова святителя: «Бог – ревнитель. Он особенно гневается, когда мы не обращаемся к Его помощи, (поэтому) приводит нас в такое положение, которое вынуждает нас искать Его помощи».[2] Даже не выдавил, а прокричал внутренне:

— На Тебя, Господи, вся наша надежда, ибо Ты исцеляешь наши раны. Ты источил Свою Кровь на язвы грешников, чтобы Тобою они исцелились... Господи, спаси, сохрани и помилуй нас грешных!

Здесь случилось неожиданное и одновременно страстно ожидаемое, которое полностью ложилось в понятие «надежда», но так или иначе прозвучало диссонансом всему: страху, надежде, шеренге солдат, людям на плацу – всему морозному декабрьскому утру. Толпа была разочарована и лишь единицы крестились, славя Спасителя, что даровал приговорённым жизнь. Перед самым «расстрелянием» огласили соизволение государя на помилование, замене смертной казни годами каторги. Внутри похолодело, случился удар от которого едва устоял, ноги задервенели, слабость опустилась в члены, он с трудом устоял на них... Рядом товарищ дико захохотал.[3] Когда сняли мешок он увидел обезумевшего. Опять странно!.. Недавно, ещё полчаса назад, видел его вполне разумным, а ранее он, дворянин, образованный неоднократно обращался к нему... И?.. Что могло его повергнуть в сумасшествие?.. А впрочем?.. Он сам был сейчас на грани этого. Вновь промелькнуло:

— И здесь проявилась гнуснейшая человеческая сущность, показательно, не стесняясь народа и самого Бога... Ведь, казалось, прояви христианскую заповедь, заботу и любовь к ближнему просто, не выводя на лобное место, сами арестанты будут петь государю «Осанну». Нет!.. Только через изощрения, только применяя нравственный садизм...

3

С самой смерти его брата, чтобы закрыть навалившиеся долги, он стал играть - мечтал выиграть. Мечтал «серьёзно, страстно»... Игрой в рулетку был связан напрочь, забывая семью и начатые романы. Иной раз по «целым ночам мечтал об игре», а когда оказывался возле зелёного сукна игрального столика, то мир переставал существовать, всё было приковано к нему, да секторам на которые надо было ставить деньги, часто самые последние или взятые в долг. «... Не надо меня пускать к рулетке! Только прикоснулся – сердце замирает, руки-ноги дрожат и холодеют...».[4] Рулетка крутилась, он проигрывал. Проигрыш за проигрышем, крах, за крахом, из года в год спускался весь его гонорар и нечастые выигрыши. Надо было во чтобы то ни стало, чтобы эта «гнусная фантазия» исчезла, страсть ненасытная, мучившая более десяти лет!.. «К чему самого себя обманывать? Самое пустое и нерасчётливое занятие...».[5]

Были часы, когда страсть достигала своего апогея и сжигала всё изнутри... Места себе не находил, тогда не работалось, не писалось, только могучая волна призрачного «выигрыша», побеждала всё и вся... Она диктовала свои условия и воля, которая должна была быть властелином страсти, её повелительницей, теперь у страсти была в услужении. Как такое могло быть? Ведь сам он знал, что это тупик... Разъеданием страстью изнутри он теряет себя, да что там теряет – губит себя?! Но это было так! Пытался бороться и вроде получалось, однако победные минуты быстро заканчивались. Их сменяли часы тоски по игре. Страсть пожаром вспыхивала в нём - он сдавался, крутил рулетку. «Ощущал себя мухой в патоке, в месиве своих страстей...».[6]

Тогда жена Анна давала последние деньги, чтобы Фёдор ехал и играл. Она своим женским чутьём ясно осознавала, что её Феде необходимы эти «... непростительные проигрыши, эти жгучие угрызения совести, чтобы вновь сосредоточиться на работе. Взлеты и падения, радость победы и горечь поражения, доставляемые рулеткой, рискованная игра, завершающаяся полной катастрофой, как ни странно, приносят ему успокоение. К нему возвращается душевное равновесие».[7] Поражение в игре он искупал напряженной работой, как будто виноватость приобретала иную уже творческую форму, и он мог на короткое время забыться писательством.

Временами он пытался оправдывать себя: «Ну что тут такого? Многие играют!..», причём случалось это тогда, когда выигрывал и был при деньгах, не великих, но позволяющих прожить какое-то время и, что в этом нет ничего предосудительного, но когда проигрывался в прах! наступала душевная расплата и он поднимал себя на дыбу совести. То злорадствовал над собой, то с недоумением и отчаянием апеллировал к небу: «Почему со мной?».

... Сидя в парке на скамье, думал о себе... Вспомнил часы, сутки, месяцы и годы, когда на каторге, в кандалах мечтал о вольной жизни... Тогда он был уверен, что не будет терять ни единой минуты зря, всё для дела, для радости, для счастья родным, для жизни... Какой жизни? Этой? в которой им довлеет страсть и страх за день проживающий... Для этой жизни? столько лишений претерпел, горестей и испытаний. Осознавая свою страсть, он понимал, какой опасности подвергал себя и семью. Сколько это может продолжаться ещё – год, два и дальше? Дальше потеря семьи, опускание всё ниже и ниже. Ноша камнем тяжёлым засела внутри не отпускала, давила, не проходила. Вопросы и раньше часто кололи его, но последнее время они огненными прутьями стегали его думы.

Для чего жить? Во имя чего? Что она есть эта жизнь - влачение несчастное?.. В кандалах, стягивающих руки, ноги чувствовалась, понималась ценность жизни. Тогда была мечта, тогда знал во имя чего жить и во чтобы то ни стало выжить..., тогда была мечта сбросить, освободиться от них. Одна мысль о воле, Петербурге, брате бросали его в костёр тоски, которая сжимала своими безжалостными объятиями. А здесь? – не освободиться, не разъять этих цепких пут, которые крепче кандалов острога, каторги. «... Не понимаю теперь, как я выжил в ней десять лет. На нарах у меня было три доски: это было всё мое место. На этих же нарах размещалось в одной нашей комнате человек тридцать народу. Зимой запирали рано; часа четыре надо было ждать, пока все засыпали. А до того - шум, гам, хохот, ругательства, звук цепей, чад и копоть, бритые головы, клейменные лица, лоскутные платья, всё - обруганное, ошельмованное... да, живуч человек! Человек есть существо ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее его определение...» «...» Помещалось нас в остроге всего человек двести пятьдесят... «...» А между тем у всякого была своя повесть, смутная и тяжелая, как угар от вчерашнего хмеля... «Чёрт трое лаптей сносил, прежде чем нас собрал в одну кучу!» - говорили они про себя сами...».[8]

— Каково было среди воров, убийц «невзначай», убийц «по ремеслу», среди разбойников и атаманов разбойников мне находиться?.. Окружали мазурики и бродяги, карточные шулеры и просто оболганные, непонятно за что закованные в цепи люди...

Уже там он окончательно понял, что такое жизнь, видел все противоречия её, там «дьявол вечно борется с богом» за душу человека, там поле брани... Ещё к нему пришло осознание значение жизни и счастье от неё, когда шло следствие по его делу, а он был заперт в казематах крепости. Их вывели на прогулку...Пара десятков деревьев, да небо над головой, вот такое выпало счастье. Может кто из вольно гуляющих назвать это великим счастьем, а вот он мог, после трёх месяцев казематов и затхлого воздуха. Более полгода одиночки. Хорошо, что разрешили свечу по вечерам, разрешили писать, и он начал роман «Детская сказка»,[9] о душе ребёнка, его чистой незатемнённой ничем любви... Из романа ничего не вышло, но вышел рассказ. «Жизнь – дар!.. Жизнь – счастье! Каждая минута могла быть веком счастья...».[10] Кандалы надели в ночь с 24 декабря на 25 ровно в Рождественскую ночь... Какое кощунство над праздником и именем Спасителя... Защемило, зажало в тиски сердце, когда ехал в открытой повозке и видел огни знакомых домов, где горели свечи на ёлках. Там был праздник, там было весело и лучилось своим счастьем.

— А сейчас? Когда попал в плен страсти? В остроге можно было приспособиться, чтобы выжить, а от этой стылой твари - жизни нет!.. Нет зова её!.. Весь опустился. Господи, да за что я себя так? Почему? Этого я хотел, о таком мечтал? Уткнулся бы в колени твои, Анна, и рыдал бы, рыдал... Для чего я прошёл, пережил, перенёс. Ах! Сущность человеческая, страхом пропитанная, побеждённая пороками и грехами. Жизнь, ты для чего дана? А испытания? Где смысл тогда? чтобы сжигать себя в игровой страсти. Но найдутся и такие, что скажут: «Нет это не про нас, это не мы!». Это они в первую очередь!.. Себя увидели и смотреть в эту сторону не хотели, а пошли довольные собой грешить дальше. Она, натура человека – не видеть себя, закрыть глаза на свою греховную половину сущности.

Знать так ему судилось жизнь прожить, чтобы дать людям всю подноготную их пороков, чтобы смотрели на героя, а видели себя, а от этого их тошнило, чтобы проняло их до выворота, чтобы видели как встаёт солнце, как даёт живительный свет всему сущему под небом, как цветы раскрывают свои бутоны, красоту показывая, как птицы дарят свои песни окружающему. Смотреть, смотреть и наслаждаться самой жизнью, находить её смысл и видеть великую милость Божью приложения сил... Вот как надобно! А он?..

Иллюстрация: Художник Илья Глазунов

[1] Строки из стихотворения Цветаевой Марины «Страсть оглушает молотом»
[2] Святитель Иоанн Златоуст
[3] После оглашения о помиловании один из приговорённых Николай Григорьев, сошёл с ума
[4] Из письма Достоевского Ф. М. жене А. Г. Достоевской 17 ноября 1867 года
[5] Строки из романа Достоевского Фёдора Михайловича «Игрок»
[6] Слова, возможно принадлежащие самому Фёдору Михайловичу, они точно рисуют состояние на то время великого писателя
[7] Анри Труайя «Фёдор Достоевский»
[8] Достоевский Фёдор Михайлович «Записки из Мёртвого дома». Часть 1. Мёртвый дом
[9] Только через восемь лет вышел в виде рассказа «Маленький герой»
[10] Строки из письма Достоевского Ф.М. своему брату Михаилу от 22 декабря 1849 года