Светлый град на холме, или Кузнец кн 2, ч3 гл 2

Глава 2. Собаки умирают собаками
     Дни текут за днями, подходило время рожать жене Рауда, Астрюд. Юная и прелестная, поначалу мы с ней сблизились, но скоро родители наговорили ей обо мне такого, что сероглазая, тонкая девушка, до этого чуть ли не влюблённая в меня, стала скованна при мне, начала смущаться и отводить глаза, тогда я перестала навязывать ей своё общество. Но с Рауда взяла слово следить за её здоровьем и если что-то пойдёт не так в родах, непременно позвать меня.
     Рауд, как и все другие алаи время от времени отправлялся в один из городов, объезжая заодно все форты. Рожать Астрюд ещё через шесть недель, полтора лунных месяца, поэтому он спокойно отправился в компании Стирборна, с которым они всегда были близки, тепер, женатые, сблизились особенно.
    Я была рада дружбе двух счастливых мужей, когда-то так много болтавших о своей любви ко мне. Забавно теперь было вспоминать об этом, глядя на них, светящихся от счастья.
     Исольф только из моих ближних алаев продолжал оставаться одиноким «Ледяным волком». Он посвящал себя книгам и службе Свее и оставался мне другом, с которым мы нередко ездили по делам вместе или иногда проводили время в беседах.
      Но сейчас меня беспокоили Берси и Агнета. Она была беременна, как сказала мне по секрету Хубава, вернее подозревала, что беременна, а Асгейр, будто назло устраивал пьянки и развлечения с гулящими девицами.
       Сигурд на сегодня до вечера отправился с воеводами и дружиной на учения «в поле», что делалось регулярно в течение всех этих лет. Ратников меняли, как и планировали: набирали семнадцатилетних, двадцатипятилетние уходили заниматься мирными делами, каждый тем делом, из которого его забрали. Но, самые способные, оставались сотниками и десятниками, кто желал.
     Сигурд оставил Берси в городе, потому что тот сослался, что жена недомогает и ему хотелось бы побыть с ней. Я удивляюсь, неужели Сигурд поверил в это? Я вызвала Берси в терем. Его и нашли-то не сразу. Но перед этим я посетила Агнету. Она, располневшая и лохматая, встретила меня в слезах. Бьорни был на Детском дворе. А дома только несколько челядных девок. Я удивилась, до чего нехороша сегодня моя всегда бывшая красавицей подруга.
      Для начала я собиралась осмотреть её, но Агнета, смущаясь, призналась, что не беременна и не была, что выдумала всё, чтобы удержать мужа дома.
      Я села рядом с ней, опуская руки:
       — Что ты делаешь, Агнета?! – проговорила я.
       — А что мне остаётся?! – со слезами в голосе говорит она. – Тебе хорошо, тебя всегда все любили!
      Я посмотрела на неё с упрёком:
      — Да, милая, мне очень хорошо.
    Агнета сразу поняла свою оплошность. Не было двора или подворотни в Сонбоге, да что там, во всей Свее, где бы не обсуждали, что дроттнинг не может родить конунгу детей.
       — Прости, Сигню, прости меня! – спохватилась Агнета, сразу высохли слёзы.
       — Не за что прощать, — сказала я, вставая, обнимая её.
     А потом я заговорила как можно более мягким голосом:
       – Ты вот что, моя милая, моя любимая подруга, заканчивай ненавидеть себя, превращаться в ревнивую и глупую женщину, которая не понравится никому. И хватит сидеть. Бьорни уже в школу ходит, а ты что в четырёх стенах с челядью засела? От безделья тупость одолевает и мысли дурные в голову лезут и красота уходит.
      — Ну, я… — захлопала длинными светлыми ресницами Агнета.
      — Так вот, сейчас в баню отправляйся, а завтра с утра жду в лекарне тебя. Нам помощники нужны. Хватит. Хватит квашнёй сидеть, — я погладила её по волосам. Мои слова жёстки, но она должна чувствовать, что я из любви и заботы о ней произношу их.
       — Свана…
      Я улыбнулась. Я люблю тебя, моя милая Агнета, моя подруга. Я встала. Я знала теперь, как мне с Берси поговорить. Надо же до чего дошли эти двое: Агнета про бремя лжёт. Приказала явиться ко мне Асгейру.
      И вот он прищёл вполпьяна. Ухмыляется ещё. Рассчитывал, вероятно, что ругать, срамить его буду...
     …Да, я в последние годы стал вести себя как настоящая скотина, будто ждал, что найдётся кто-то, кто приструнит, кто накажет меня, наконец. Но все были так заняты Свеей, её делами и законами, своими семьями, своими дроттнинг и конунгами, что всем плевать на меня.
     — Я была у тебя дома, Асгейр, говорила с твоей женой, — произнесла прекрасная, освещённая закатными лучами женщина, сидящая напротив меня, опершись локтем на подлокотник кресла в горнице конунга, где он просиживает с книгами и своими записями. Где разговаривает с глазу на глаз с нами, алаями, с Советниками, бывает и с заезжими из дальних стран гостями.
       — И что? Она не беременная? Да я знаю, — довольно дерзко ответил я, отмахнувшись.
       — Что скажешь? – её глаза мерцают тёмными яхонтами, такие привезли в том году ей в ожерелье из-за далёких морей… Спокойная, не злая.
       Хмель ли, давно ли представляемая эта картина перед моим мысленным взглядом, но что-то вытолкнуло меня вперёд, к её коленям. Я обхватил её длинные бёдра, упругие ягодицы, лицом зарываясь в юбку ей, пытаясь надышаться, доставшимся мне, наконец, ароматом…
      — Я люблю тебя! – я поднял лицо, мои ладони на талию к ней, подтянуть немного и раздвинутся коленки, втиснуться между…
      — Ты... Не дури, Асгейр, — сказала она, не смущаясь, не взволновавшись даже. Даже не шевелясь ни навстречу мне, ни оттолкнуть. Ждала такого от меня что ли?
       – Отпусти, сядь, — проговорила, наконец, чуть упираясь мне в плечо твердыми ладонями, отталкивая.
       — Я люблю тебя! – упрямо воскликнул я.
       И тут она подняла моё лицо за подбородок, посмотрела близко чёрными зрачками до самого дна и произнесла тихо и спокойно:
       — Не ври, Асгейр. Самому себе лжёшь. Кто меня любит, я знаю.
      Вот так вам... Из железа она что ли? Ничего мне не осталось, как сесть на стул напротив неё, смущённым и пристыженным, как глупый школьник, которого поймали на неудачной шалости.
      — Не нравится тебе Агнета, я разведу вас, — сказала Свана Сигню всё тем же ровным голосом, холодно глядя на меня. — Всё за ней останется, а ты с позором в Брандстан поедешь, Рангхильде служить. Так хочешь?
     Я смотрел на неё. Как я собирался её обольстить, да ещё, чтобы она Сигурда ради меня сместила? Что у меня в голове тогда было, когда я это придумывал, рисовал себе и даже верил в это столько лет?
      Она спасла мне жизнь. Она спасла моего сына. Мою Вита Фор. А я… «Самому себе лжёшь». Да нет, Свана, я не лгу, я тебя правда люблю, но не той любовью, верно… Ведь верно!
      Но что она говорит?.. Боги, отберёт всё и к Рангхильде! Да лучше в Норборн, где ни одного города до сих пор нет. А лучше… Но… Как же я без Агнеты, без Бьорни…  Мне вдруг стало страшно до холода между лопаток, особенно из-за этого её усталого спокойствия.
      — Прости, Свана, я… — залепетал я. — Прости, Свана.... Прости, дроттнинг... Прости, я не стану... я не стану больше так вести себя с Агнетой. Не разводи нас! Никогда я к девкам не пойду больше. И Агнета больше плакать не будет.
       Сигню улыбнулась и даже посмотрела на меня, но уже совсем по-другому. И опять долго смотрела, а потом проговорила уже совсем другим, тихим и мягким, согревающим голосом:
     — Я всегда знала, что ты намного лучше, чем хочешь казаться, Асгейр. И что Агнету ты любишь. И сына. Я вижу, я всё это вижу. Ты так привык показывать свои худшие стороны... Почему? Мы все люди. Дурное и некрасивое есть в каждом. Каждый совершает ошибки. И мы всё время, каждый день, выбираем между добром и злом, между светом и тьмой... А ты хороший человек. Только сам не веришь в это, так заигрался в мерзавца. Становись собой, Асгейр Берси.
      Мы некоторое время просидели в тишине и я думаю, она сказала, что всегда думала… Значит, не считала меня таким, как все привыкли считать меня – паршивцем.
      —  Я никогда не считала тебя плохим, — проговорила Сигню, пугая тем, что прочла мои мысли.
      А она засмеялась.
       – Идём. Агнета в баню пошла, сходи тоже, повинись, утешь её. Только ты сумеешь её утешить. Один ты.
     Она встала, подойдя к двери, открыла её.
       — Ты… весенними розами пахнешь, Свана, — сказал я, поравнявшись с ней в дверях.
      Она улыбнулась спокойно:
       — Я знаю.
      Ну, не чудо баба? Сама розами пахнет, а ведёт себя как железный клинок – гибко, но твёрдо. Ведь и не дрогнула ни на миг от моих признаний. Так хорош Сигурд для неё до сих пор? Это я как дурак, глупый грешник, мою Вита Фор едва не потерял…
     И, надо сказать, Агнета правда стала сильно меняться с того дня. Стала пропадать днями в лекарне и на Детском дворе, я почти и не видел её. Очень быстро снова похорошела, платьев нашила новых, украшений накупила, и так всё это идёт ей. Я всегда знал, что она прекрасна. Почему мне пришлось открывать глаза на самого себя? Ведь и моя Вита Фор, это неотъемлемая часть меня. Как я мог забыть об этом? Этак всё забыть и всё ратсерять можно от одной только праздной глупости…

      …За те две недели, что не было в Сонборге Рауда, Астрюд приспело рожать. Мы не знали ничего об этом. Ненавидя меня, её родители и ей внушили, что я ревную и убью её и ребёнка, если позвать меня помогать ей.
     Её мать всех своих детей, из которых в живых осталось вместе с Астрюд четверо, рожала легко и непринуждённо при помощи обычных своих челядных. Но Астрюд породой пошла совсем не в мать, она оказалась слабее, да и роды начались намного раньше срока…
      Однако родители никого не позвали на помощь. И когда приехал Рауд, он застал жену уже на краю могилы.
      Охваченный отчаянием, он кинулся ко мне. Сначала налетел с упрёками, как я могла не пойти к его жене, когда меня позвали на помощь:
      — ...даже Ганне идти не позволила?! Ты так зла на отца Астрюд до сих пор, что решила и её угробить?! – кричал весь взлохмаченный и краный, потный от бега и скачки Рауд, застав меня в лекарне.
     Здесь мы были все: и Ганна, и Хубава, и Боян и все с изумлением смотрели на Рауда. Мы даже не спорили. Мгновенно собрались...
      …Глядя, как побледнела Сигню и, не расспрашивая, не возражая, она, и все её ближние лекари, засуетились, складывая свои ящички, я всё понял: они ничего не знают об Астрюд, поганый Ивар решил натравить меня на мою сестру и дроттнинг, подлые слухи о ней пустить по Свее. Доверие бондеров к дроттнинг подорвать, их любовь и восхищение. Поколебать её власть. Отлично придумано. Ещё и меня использовать решил. И дочь не пожалел…
      Он долго ждал возможности отомстить за себя, за своё поражение, за своё унижение, на которое сам и пошёл. Опорочить дроттнинг, такую дорогую для Сигурда, для всей Свеи — лучшей мести победителям и не придумать.
      Я бросился в терем к Сигурду. Он разговаривал с воеводами, с учений вернулись.
      — Кай! Казни немедля Ивара! – почти выкрикнул я.
      Все оглянулись на меня.
      — Что, поссорился с тестем? – усмехнулся было, Гагар.
     Но Сигурд не улыбался, сразу почувствовал, что дело нешуточное.
     — Кай, Ивар злоумышляет против дроттнинг! – горячо продолжил я.
      При этих моих словах посерел лицом ещё и Гуннар. А Сигурд поднялся, пристёгивая отложенный уже меч.
        Когда мы подъехали к дому Ивара, то застали весьма красноречивую картину. Сигню в сопровождении чуть ли не всей лекарни посреди пустого двора, где у Ивара не росли ни цветы, ни овощи, потому что его жена и дочери из лени или высокомерной тупости своей заниматься таким «низким» делом не хотели, при этом не пряли, не шили и не ткали. Чем занимались только целые дни, ведь и грамоты они не знали?
      — Убирайся, проклятая ведьма! Завистью извести нашу дочь хочешь! – вопила лохматая и неприбранная, вопреки обыкновению, ещё молодая и довольно красивая обычно мать Астрюд, бывшая дроттнинг Грёнавара.
      — Убирайтесь со сворой своей, не впущу в мой дом бесплодную шлюху! – взвизгнул Ивар.
      Вот в этот момент мы и въехали во двор. Ивар осёкся под взглядом Сигурда, да ещё прибывшего с подкреплением в виде меня и Гуннара. Рассчитывал, значит, что я поверю его словам о Сигню. Эх, ты, стратег, тоже мне, я с Сигню вырос, в одной кроватке в детстве засыпали, я знаю, какая она, знаю, на что она способна, на что нет. Низость и мелкая месть, тем более, подлость – это не Сигню.
      — Пропусти лекарей в дом, Ивар, позволь спасти свою дочь и внука, — спокойно сказал Сигурд, не спускаясь с коня.
      — Не пущу в дом ведьму! – заверещала жена Ивара.
      — Тебя, в твоём горе прощаю, бедная женщина, — всё так же спокойно говорит Сигурд. — Ты обезумела от жалости к своему ребёнку. Но что ослепляет тебя, Ивар?
      Гуннар спешился меж тем. Подошёл ближе к лекарям, к Сигню, будто защищать её собирался.
      — А ты думал, я так и буду сапоги твои лизать всю жизнь, Великий Сигурд?! – злобясь всё больше, выкрикнул Ивар. Сколько он носил в себе эту злобу, копил, лелеял, как серебро перебирал.
     Сигурд сверкнул глазами, дрогнули ноздри:
      — Не ради ли этого ты и выпросил себе жизнь? – усмехнулся он зло.
     Вдруг в следующее мгновение со свистом вылетел блестящий кинжал в сторону Сигню… Это рука Ивара метнула его.
      Как сумел среагировать Гуннар? Он повалил Сигню на землю как раз в тот миг, когда кинжал, пущенный очень метко, просвистел над ними.
     — Смотри, Великий Сигурд! Смотри, как твой воевода валяет твою жену! Они уже много лет спят друг с другом! Все смеются у тебя за спиной! Она потому и не рожает тебе, чтобы ненароком не родить ублюдка!..
      Последние слова захлебнулись в крови. Сигурд в один скок своего Вэна оказался на крыльце и снёс голову Ивару и в следующий миг его жене.
    «И-и-и-а-х!»- ахнули, отшатнувшись, челядные в дальнем  углу двора. Сигурд посмотрел на них белыми от гнева глазами, но лишь сказал:
      — Лекари, делайте ваше дело.
     Когда мы остались на дворе только с челядными он сказал уже им:
     — Уберите тела, не надо, чтобы дети увидели. К ночи похороним, никто не будет знать места, – он развернул коня со двора и, не оглянувшись, сплюнул сквозь зубы: — Собаки умирают собаками.
     После чего вскочил снова в седло, и они с Гуннаром уехали, а я кинулся в дом…
   
     …Мы ехали с Сигурдом медленно, почти к плечу плечо по улицам Сонборга.
      Он молчал, но это непростое молчание. Я это чувстврвал и ждал, что он станет говорить. И он знал, что я жду, и нарочно жилы тянул своим молчанием.
     За прошедшие годы в моём отношении к Сигню изменилось только одно: когда я спал со своей постоянной девкой, я представлял себе Сигню. Так что я постоянно мысленно был с ней. Я просил гасить все лампы и…
     Вот и всё. Кстати этой самой девкой стала Трюд, которую Сигню за аборт отправила в проститутки, в пользу казны. Я выкупил Трюд, я купил ей дом, где проводил с ней время несколько раз в неделю.
     Знал об этом Сигурд? О Трюд может и знал, но об остальном знать, конечно, не мог.
     Сигурд так ничего и не сказал за всё время пути, а только метнул в меня ставший тёмно-серым взгляд и, пришпорив коня, ускакал вперёд  к терему…
 
      …Сигню вышла на крыльцо откуда смыли уже кровь хозяев, я ждал её.
      — Я не знаю, что тебе сказать, братишка, — сказала она. — Ребёнок ваш умер у неё внутри ещё сутки назад, а мучилась она до этого ещё, должно быть пару дней… Мы сделали всё, теперь будем надеяться на Богов, – Сигню посмотрела на меня глазами в полукружьях теней.
      — Всё могло быть иначе, если бы?..
      — Не надо казниться, думать, что было бы, если… — покачала головой Сигню. — Норны пропели свою песню. Подождём, куда она выведет Астрюд. Если ей жить, то будет жить. Молись Богам, Рауд.
     Боян тоже вышел на крыльцо, натягивая шапку на растрепавшиеся немного волосы.
     — Ганна с помощницей остаются, — сказал он. И посмотрев на Сигню, добавил уже ей по-русски: — Идём домой, Лебедица, ночь совсем.
     Я знаю русский, в тереме с детства слышал, как говорили по-русски едва ли не половина обитателей, я не мог вырасти, не зная его. Но, кроме того, ласковые нотки в голосе Бояна не ускользнули от меня. Удивительно, что никто не замечает, до чего Боян влюблён в Сигню. Это потому что все его чуть ли не бесполым считают. А зря, по-моему.
     Но о чём я думаю сейчас?! Моя Астрюд, прелестная, милая Астрюд на краю Нифльхейма, а я… Это от страха и отчаяния, должно быть, чтобы не думать о страшном, я думаю и вижу вокруг себя то, чего обычно не замечаю…

     — Пойдём пешком, Боян, — сказала Сигню. – Тут ходу меньше часа, мы с тобой налегке.
     И мы двинулись вдоль улиц, освещённых факелами на столбах. В ветреную погоду их не зажигали, чтобы пламя не перекинулось на постройки, в дождь они гасли сами. Но сейчас горели ровным оранжевым светом, освещая путь по пустой по позднему времени улице. Только ночные сторожа, следившие за порядком, встречались нам по пути.
       — Скажи, Боян, много болтают о бесплодной дроттнинг? – спросила Сигню очень тихо, когда мы прошли уже едва ли не треть пути.
      — Никто не болтает такого. Тебя люди любят, – слишком поспешил ответить я.
       — Это ты меня любишь, вот и говоришь так, — очень тихо и устало проговорила Сигню, медленно шагая рядом.
      — Я… — я вздохнул. — Я – другое. Я не все. Но никто не болтает зло. Может, и сокрушаются иногда, но злословия я не слышал.
      Сигню посмотрела на меня. Улыбнулась тихой недоверчивой улыбкой.
     — Всему своё время, Лебедица. Все приходят и уходят в тот срок, когда определено, — сказал я в ответ на эту улыбку.
      – Да… все приходят и уходят, когда определено…
      Она вздохнула, не сказала больше ничего. Мы долго шли молча. А потом она заговорила о том, какими тёмными и жестокими людьми надо быть, чтобы свою родную дочь положить на алтарь ненависти и мести.
      — Ты знаешь, ни Астрюд, ни её мать не умели даже читать. Рауд учил Астрюд грамоте, — сказала она.
     А потом улыбнулась:
       – А народ в их Грёнаваре хороший, весёлый, работают с огоньком, и теперь все грамотные уже. Будто ждали, когда от конунга этого тёмного избавятся.
     Улыбнулась, слава Богам!
     Только тут я почувствовал, что у меня болит плечо, тронул рукав, он промок кровью, на чёрной вязанке не видно, а боль я до сих пор от напряжения не чувствовал.
      — Смотри-ка, Ивар-то всё же не совсем промахнулся, — сказал я, показав Сигню окровавленные пальцы.
      — Где? – она побледнела, заглядывая мне в лицо.
      — Да  что ты помертвела, ерунда, плечо вон задел, — усмехнулся я.
      Но были мы уже возле терема, вошли с подклети, на крыльце дверь закрыта давно – ночь. А здесь, челядной отпер нам засов, впустил.
      — Идём к тебе, обработаю рану, — сказала Сигню.
     И мы по тайным лестницам быстро оказались в моей горнице.
      — Каждый раз удивляюсь, как быстро ты здесь дорогу в полной темноте находишь, проговорил я.
      — Ты же сам меня и учил когда-то, — засмеялась Сигню.
      — С лампой-то и я всё найду за минуту, но в темноте…
     Я смотрю на неё. Мы в моей комнате вдвоём, ночью…
      — Ладно, садись, не болтай, — сказала она, не ответив на мой взгляд. – Рана сочится до сих пор, значит, зашить надо.
      К счастью, далеко идти за необходимым не пришлось. Как у давнего уже лекарского помощника, кое-что и у меня в горнице имелось. Сигню, легко касаясь меня пальцами, занялась моей раной, заставив прежде снять и рубашку и вязанку.
      — А ты ничего… такой… — усмехнулась она, щуря пушистые ресницы и будто шутя, разглядывала меня, — крепкий, мускулы какие...
     — Ты думала, если я скальд, так из рыхлого теста что ли?
     Она улыбнулась, покачалв головой, ничего она такого не думала. Вообще не думала, конечно, такого обо мне. И всё же: мне был приятен её взгляд, скользящий по моему обнажённому телу и эта улыбка. И ей было приятно смотреть на меня. Меня касаться. Она не осознавала этого даже, но я чувствовал, по струящемуся из её пальцев теплу, чувствовал.
       — Всё, сейчас бальзам привяжу, через неделю здоровый будешь, — сказала Сигню, взяв за бнты.
       — Теперь у меня шрам на плече будет как у тебя, — говорю я, когда она почти закончила наматывать бинт. – И рука та же. Как при Норборне было, помнишь?
      Она посмотрела мне в глаза, переставая улыбаться. Значит, помнит не только это, не только, как я перевязывал её рану, но и как всё изменилось в те несколько минут между нами…
      — Не надо, Боян… — очень тихо проговорила Сигню.
      — Сигню, — я поднялся, но она отступила, отводя взгляд.
       — Не надо… И так… слыхал, что болтают обо мне… — она ещё отступила, положила бинты на стол, куда придётся, только чтобы держаться подальше от меня…
       — Никто такого, что говорил Ивар, не болтает…
       — Пока не болтают, — она посмотрела на меня. – Стоит одному сказать, другие подхватят. Мне и так непросто, поверь. Не хватало грязных сплетен ещё...
      — Обо мне никто не станет болтать. Никто меня мужчиной не считает.
      Она всё же посмотрела всё же мне в глаза.
       — Я считаю, — тихо и уже не испуганно сказала она. — Другие тоже поймут. Это... не скроешь…
     Чего не скроешь, Сигню, о чём ты говоришь?! Боги, помогите мне разобраться! Она говорила о нас? О нас с ней?!..
     Я не стал преследовать её и дальше, я видел, как она устала, как озабочена всем произошедшим, происходящим, возможно, ревностью Сигурда, беспричинной и от этого особенно жгучей, для них обоих.
     Она не ездит с ним в Брандстан уже довольно давно, все заметили это. Сам Сигурд редко посещает свою вотчину, не чаще раза в год, возвращается неизменно мрачный. И после этих поездок они запираются в своих покоях, куда никому не войти, только если «пожар или война»…

     …Я вернулась в нашу с Сигурдом горницу, горят притушено лампы. Раздевшись, очень тихо, я умыла лицо и руки, вычистила зубы в смежной со спальней уборной, где только в морозы не текла вода из рукомойника, когда замерзала в желобах, тогда её просто натаскивали вёдрами и наполняли рукомойники и лохани.
       Но за стоками  следили круглый год одинаково, и никогда на моей памяти не было, чтобы стоки из города засорялись. Больше того: ещё мой дед, конунг Магнус, сделал почётными обязанности золотарей. Считалось и продолжает считаться, что они служат городу как алаи или воеводы. Но разве по сути это не так?
      Я вышла в спальню, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Сигурда.
      — Не строжись, я не сплю, — он повернулся в постели, глядя на меня, положил локоть под голову. – Что там с Астрюд?
      — Плохо. Ребёнка нет. Сама… не знаю, Боги помогут, выживет.
       — Если бы вовремя, ты помогла бы?
       — Кто знает… – я села на край ложа.
       — Я отправил Гуннара в Норборн, — сказал Сигурд. — Что скажешь?
        — Там давно никто из алаев не был, — сказала я, пожимая плечами. – Или... ты что-то другое услышать хотел?
     Она посмотрела на меня. Через плечо. Рубашка съехала, обнажая его, тонкий рубчик поперёк – ранение под Норборном. А ведь Гуннар спас её сегодня от смерти. Если бы…
      Я придвинулся, обнял её, её, тонкую, гибкую сквозь эту мягкую ткань.
       — Прости… прости меня, Сигню, — я целую её спину, плечи, пригибая к себе.
       — Когда  ревновать не будешь так? — она обвила рукой мою шею, подставляя приоткрытый мягкий рот под мои жадные губы…
       — Никогда…