Бетанкуры. История одного семейства. Часть третья

5.
С Петром Бетанкуром, я встретился по воле случая.
Был сентябрь 1956-го года, я только что поступил на филологический факультет Ленинградского университета, и время после занятий проводил в поисках жилья, так как места в общежитии для меня не нашлось.
И вдруг утром, еще до начала лекций, меня вызвали в деканат, и наш вечно куда-то спешащий  Эдуард Сергеевич на ходу сунул мне в руку какую-то бумажку::
- Зайди после занятий в этот кабинет, это очень важно!
На двери указанного кабинета висела табличка: «Проректор университета по хозяйственным вопросам». В приемной сидел чернявый паренек в голубой футболке, который сразу обратился ко мне с вопросом:
- Ты тоже по поводу общежития?
- Не знаю, - ответил я. - Меня сюда декан направил, а зачем, не сказал.
В это время из кабинета вышла секретарша и сказала:
- Заходите, мальчики. Владимир Моисеевич ждёт вас.
За обширным столом возвышался солидный мужчина в военной форме без погон. Увидев нас, он улыбнулся и широко развел руки, словно готов был заключить нас в свои объятия.
- Ох, и повезло же вам, хлопцы! – загрохотал он басом. – Нашлось два места в общежитии по улице Смольного, дом три. Правда, далековато будет ездить, но зато без пересадки. Пятый троллейбус доставит вас, как говорится, от крыльца и до крыльца. Не возражаете? Значит, выписываю вам направление: Акимов – филолог, Бетанкур - историк…
Вот таким образом я познакомился со студентом исторического факультета ЛГУ Петром Бетанкуром. Нас поселили в одной и той же комнате, и вскоре мы стали друзьями.
Жили мы с ним в комнате для трёх студентов, но третий поселился лишь спустя месяц, так что мы свободно могли беседовать с ним до полуночи.
Вот тогда-то я и узнал историю семейства Бетанкуров.
Воспринял я её по-разному. Я много читал об Отечественной войне 1812-го года и знал, что, действительно, многие пленные французы остались жить в России и служили своему новому отечеству преданно и честно. Поэтому эта часть рассказа моего нового друга меня особо не впечатлила.
Период гражданской войны был более мне интересен, потому что Пётр поведал мне много нового, чего я не знал. Например, того, как легко было тогда стать чекистом, лишь слегка изменив свою французскую фамилию.
А вот последняя часть этой истории вызвала у меня много вопросов, которые я тут же обрушил на голову моего нового друга. И он терпеливо, без раздражения, разъяснил мне всё, в чем я сомневался.
Особенно поразил меня ответ на самый первый мой вопрос, который я задал ему в каком-то запале, словно уличая его во лжи:
- Как мог твой отец рассказать едва знакомой женщине, что он, ответственный работник НКВД, живет под чужой фамилией, а его младший брат был бандитом?! Да она могла на следующий же день донести на него!
Пётр улыбнулся, снисходительно взглянув на меня, будто я для него был неразумным ребенком, и ответил на мой вопрос вопросом:
- А ты знаешь, что такое настоящая любовь с первого взгляда? Она была, есть и будет, несмотря на то, что сейчас многие убеждены, что любви вообще нет, а есть просто половое влечение. И я верю, что она есть у людей любой национальности, и особенно у французов. Ты не смейся! Я знаю, ты сейчас скажешь, что французы самая легкомысленная нация в мире, и назовешь в качестве примера героев Дюма, Золя и Мопассана. А ты читал, например, «Даму с камелиями» Дюма – сына? Не зря великий Верди написал на этот сюжет оперу, слушая которую весь зал плачет, потому что Арман Дювалье и Маргарита Готье – это реальные личности, которые жили на самом деле и любили, несмотря ни на какие препятствия и пересуды, веря друг другу во всём. И мой отец верил в любовь моей мамы, и поэтому рассказал ей всё….
Он ещё рассказывал мне о чём-то очень интересном, но я его не слушал. Потому что узнал тогда самое главное, ради чего стоит жить в этом мире: для того, чтобы тебе верили, надо любить…
После окончания университета мы потеряли друг друга из вида, не встречались и даже не переписывались в течение тридцати с лишком лет.
И однажды оказались вместе на заслуженном отдыхе в прекрасном городе Сочи. Мы сидели в уютной беседке санатория «Наука», доктор исторических наук Пётр Георгиевич Бетанкур и ваш покорный слуга, автор этого рассказа, посвятивший свою жизнь преподаванию иностранных языков. Мы тайком пили кислое абхазское вино, и вспоминали наши молодые год, стараясь забыть обо всём грустном. Мы вдоволь насмеялись, припомнив невинные студенческие шалости или, как сейчас говорят, приколы, а потом Пётр вдруг серьёзно спросил:
- А ты помнишь наш ночной разговор в общежитии на улице Смольного?
- Конечно, помню, - ответил я.– Почти дословно.
- Да, тогда я здорово ударил по твоему патриотизму, отдав пальму первенства в вечной любви французам. Но не в этом дело. Понимаешь, я ждал, что ты задашь мне очень каверзный вопрос, ответить на который я не смогу.
- И что это за вопрос?
- Ты вправе был спросить меня, как это мне, сыну чекиста Бетанкурова, башкирского происхождения, удалось стать вновь Бетанкуром.
- И как же?
- Согласен. Но у меня возникло сомнение по другому поводу. О судьбе своего дяди Эмиля Бетанкура ты рассказал мне так подробно, будто слышал всё это от него самого. Ты сослался на протоколы его допросов, которые вёл дотошный заместитель твоего отца, но они тоже похожи на рассказ, написанный автором детективов.
- Твои сомнения мне понятны. И не будь я известным ученым, доктором исторических наук, развеять их я бы не смог. Но я имею свободный доступ в любой архив нашей страны и иногда использую эту привилегию в личных целях. Недавно был снята секретность с документов НКВД тридцатых годов, и я нашел в городском архиве протоколы допросов некоего Курослепова Эммануила Ивановича. Из рассказа моего отца я уже знал, что под этим именем скрывался бандит Эмиль Бетанкур по кличке Миля Курок, то есть мой дядя. А теперь взгляни сюда…
«В начале допроса подозреваемый Курослепов Э. И. показал следующее:
«Так как деньги у меня вскоре кончились, я решил искать работу, но оплачивать номер я тоже не мог, и тогда швейцар Ионов предложил мне пожить у него в полуподвале, где проживал и он сам…»
Теперь моим читателям, я думаю, понятно, как в моем рассказе появился полный текст этого протокола под грифом «Совершенно секретно».
Больше вопросов к профессору у меня не было, и он расслабился, допил вино из граненного стакана и сказал:
- Моя дочь Жанна недавно съездила по туристической путёвке в Париж, посетила, так сказать, родину своих предков. И знаешь, что она мне сказала, возвратившись оттуда? «Ничего особенного, - говорит. – У нас лучше». Вот так-то…
Где-то вдалеке загрохотало, с моря на город надвигались грозовые тучи.
- Ты когда уезжаешь? - спросил он.
- Завтра, - ответил я. – Самолетом лечу, прямым рейсом до Южно- Сахалинска.
- Везёт же людям . А мне двое суток на поезде телепаться. Летать уже не могу, сердчишко не позволяет…Ты, Акимов, когда ко мне в гости прилетишь, не говори моим детям и внукам о том, что я сегодня тебе рассказал. Особливо, о моём подлоге с фамилией и про моего двоюродного прапрадедушку Августине Августиновиче. А то они меня уважать перестанут…
А вот и дождик брызнул… Надо бежать в корпус, чтоб до нитки не промокнуть…
И, бодро спрыгнув со ступенек беседки, он побежал по дорожке, прихрамывая и держа над головой свою старую папку с бумагами..
А в гости к нему съездить мне не пришлось. Вскоре я узнал, что он умер, сидя за столом в своем кабинете. Мне сказали, что он заканчивал свой труд о войне 1812-го года. Но не дописал всего несколько страниц…
И еще я знаю, что в Санкт – Петербурге живут его дочь Жанна, сын Иван и два внука, имена которых я уже не помню.
               
                Конец