Вновь домой вернутся журавли Гл. 7

Глава 7
Ростовская обл., Москва 1980 г.

Свой  отъезд из дома Галина планировала целый год, ещё учась в школе в выпускном классе. Она давно решила покинуть маленькую станицу и уехать в город своей мечты – в Москву.
– Пока устроюсь в трамвайный парк, – делилась она планами со своей единственной подругой Мариной, – помнишь, Людку Луговую она в прошлом году из Москвы приезжала? Так её мать до сих пор там, в трамвайном депо работает. Сначала ей общежитие дали, а потом они квартиру получили. Людка говорила, что поможет. Она в прошлом году в институт поступила. Москва, это не то, что у нас.
– Да, как же ты там совсем одна будешь? – удивлялась смелости подруги Марина.
– Под лежащий камень…, сама знаешь что дальше, а я здесь задохнусь от однообразия, от одних и тех же лиц, от постоянных упрёков бабки от беспомощности матери.
– Она же говорит, что у тебя дар и хочет передать тебе все свои знания.
– Марина, ну что ты говоришь? Какой дар? Гадалки?
– Твоя бабка ещё и лечит. И прорицательница она отличная, недаром к ней постоянно люди с других городов приезжают.
– Вот матери пусть и передаёт. А я для себя уже всё решила. Ты, Маринка, лучше со мной поезжай. Вдвоём не так страшно.
– Ага, уже полетела. Забыла? Это ты у нас совершеннолетняя, у тебя мама с с какой-никакой бабкой останется. А мою маму на кого оставить? Может, Галь передумаешь, и вместе подадим документы в медицинское училище?
– Ну да, а потом опять вернёмся в эту дыру? Нет, уж! Да, и бабка совсем  меня достала! Из матери сделала куклу послушную, но со мной так не получится.
Смотри, ты только не проболтайся о моих планах.
Мать Галины постоянно крутилась около бабки, которая уже как сутки мучилась от болей в сердце.
– Галка, а ты ведь не в район намылилась.
– Бабушка, не трепите себе последние нервы. Говорю же еду с Маринкой в училище поступать.
– В училище, говоришь? Знаю я, какое это училище! В Москву лыжи навострила! – старая женщина окинула внучку пронзительным взглядом, – нет туда тебе дороги! Слышишь? Беда одна тебя там ждёт!
– Да, что вы мама раскаркались? – пыталась её успокоить мать Галины.
– Ты ещё голос подай свой! Молчи, коль ничего не смыслишь в жизни! Хочешь, чтобы у неё такая же судьба, как у тебя была? Сама без мужика осталась… А, да что там, дура! Как была дура, такой до смерти и останешься!
– Хватит на маму орать и оскорблять её! Хотите из меня вторую безмолвную куклу сделать? Не выйдет! И не верю я вам, я буду счастливой. Я не мама! Я всё сделаю, чтобы сюда не вернуться никогда!
– Доченька, что ты говоришь? – заплакала мать, пытаясь удержать разгорячённую дочь.
– Что? – бабка приподнялась с постели, – катись, катись, да знай одно! Я никогда не ошибалась, не там ищешь и не то найдёшь! А что в руки дастся, сама испоганишь! Вернёшься, да погибель свою найдёшь! – кричала она уже вслед внучке, выбежавшей из дома.
– Зачем вы мама держите её, да беду предрекаете? Пусть идёт своим путём, меня при себе всю жизнь держите, дайте ей хоть глоток свободы.
– Сво-бо-ды? – бабка резко поднялась с кровати, – говорю же дура и есть дура. Ты хоть дочь свою знаешь? Дел она наворотит на свою голову, помяни моё слово! Ты бесхребетная и то накрутила хвостом. Эх, что ты понимаешь?
Обманув постоянную бабкину клиентку, которая жила в Ростове-на-Дону и на счастье Гали работала в железнодорожных кассах, сказав ей, что родня в курсе её замыслов она, наконец, села в плацкартный вагон «Тихого Дона». Вскоре Галина забыла о трудностях своего отъезда и окунулась в мечтания о новой взрослой самостоятельной жизни.
Мечты, мечты… Каким красочным дурманом они обволакивают юную, не окрепшую в борьбе с жизненными невзгодами душу! Счастье, вот оно совсем рядом! Казалось, осталось выйти на московский перрон, и долгожданное счастливое облако обволочёт её своим мягким пушистым одеялом и, как на ковре-самолёте понесёт, нет, полетит навстречу новой жизни. Навстречу сбывающимся мечтам, надеждам, успеху, благополучию и любви. Осталось подождать всего каких-то несколько часов, минут, секунд… И вот! Галина со своим лёгким багажом уже стоит на перроне Казанского вокзала, ошарашено оглядываясь вокруг.
– О чём мечтаем? – Галина не заметила, как к ней подошёл милицейский патруль, – можно узнать цель вашего приезда в столицу нашей Родины?
– Что? – Галя испугано смотрела на белобрысого сержанта, которому видно нравилось смущение девушки, – документики ваши можно? – спросил он, улыбаясь.
– Паспорт, что ли? – девушка испугано протянула ему документ.
– Так с какой целью вы прибыли в столицу?
– Поступать на работу и учёбу, – смело ответила ему Галя, справившись с волнением.
– И куда же вы собираетесь поступать на работу? Лимит в Москве, уже как четыре года закрыт.
– Это у вас закрыт, а у меня всё открыто, – с вызовом ответила ему девушка, даже не предполагая, что могло это слово означать.
– Ну, ну, – как-то загадочно произнёс сержант, возвращая ей паспорт.
– Какой лимит и с чем его едят? – думала Галина, входя в здание Казанского вокзала.
Вокзал напоминал жужжащий улей. Все места в зале ожиданий были заняты. Галя нашла свободный промежуток у стены здания и, отвернувшись от любопытных глаз, осторожно достала со дна сумки с вещами потёртый конверт со своими сбережениями. В нём она хранила номер телефона Людмилы Луговой. Надо было, конечно, вытащить его из конверта ещё дома, но она не успела, а в вагоне побоялась, что кто-то заметит, где она прячет свой клад. Взяв несколько купюр и бумажку с заветным номером, она решила сдать сумку в камеру хранения, а потом позвонить Людмиле.
– Это же вокзал, тут такие деятели, могут сумку из-под носа увести, –  довольная своей сообразительностью, Галина пошла на поиски камер хранения.
Но к большому разочарованию, её ожидала длинная очередь из пассажиров, ожидавших освобождения хотя бы одного свободного места. В автоматических камерах, была такая же история. Увидев среди толпы продавщицу мороженого, девушка не удержалась и купила сразу два: «Ленинградское» и «Крем-брюле».
– Девушка, сейчас уроните, не попробовав, – к ней обратилась интересная темноволосая женщина с «Пломбиром» в руке, – что, присесть негде? Да, такая толчея. Пойдём, видишь, у меня два места занято. Муж отошёл, умыться, побриться, а я так мороженого захотела!
Галина недоверчиво посмотрела на молодую женщину. В красивом платье, с хорошо уложенной причёской, с золотыми кольцами на пальцах. Но, несмотря на располагающий её вид, приятный бархатистый голос, Галину смутил бегающий взгляд чёрных, как смоль глаз женщины и что-то такое в ней, что интуиция сразу дала подсказку: Здесь что-то не так. Берегись! Но разум на пути к счастью не хочет слушать подсказки какой-то там интуиции. Забыв все бабкины наказы, не признавая в себе наследственных талантов предвидения, Галя отдалась наивной доверчивости. 
Женщина сняла большой обёрнутый плотной бумагой свёрток с одного сидения деревянного кресла и поставила его под него. Второй такой же чуть поменьше свёрток, она положила перед собой.
– Садись, садись, пока муж вернётся, мы успеем и наесться и наговориться.
За разговором, Галина не заметила, как проглотила тающую на глазах, от ужасной жары сладость.
– Руки теперь липкие, – тихо сказала она.
– Ты в туалет сходи, а я покараулю, потом ты посидишь, а я схожу, да мужа потороплю.
Предложение было сделано вовремя, Галя еле добежала то туалета, почувствовав в этом необходимость, но ей пришлось ещё некоторое время стоять в очереди, чтобы попасть в изрыгающее тяжёлый воздух помещение. Но вскоре выйдя из него её убаюканное бархатным голосом незнакомки благостное настроение сразу сменилось на паническое.
– Идиотка, какая же я идиотка! Ведь нутром чувствовала подвох и всё-таки расслабилась. Правду бабка говорила, дура я! Не научилась верить своему внутреннему голосу. На минуту расслабилась и на тебе! Что теперь делать?
Увидев уже знакомого сержанта, она спешно подошла к нему.
– Товарищ милиционер, меня обокрали!
– Что, уже? – ответил он ей, улыбаясь, – быстро ты попалась на удочку.
Говори, что случилось.
Галя подвела стража порядка к месту, где они недавно сидели с женщиной и которые уже были заняты другими людьми, вытащила коробку, которая стояла под  сидением.
– Неужели не ясно, что нельзя доверять первым встречным прохиндеям? Ну чего застыла, пошли. Бери её и пошли.
– Что опять Катя цыганка на промысел вышла? – спросил молодой симпатичный лейтенант у сержанта, когда они вошли в помещение отдела милиции, – да забери ты у девушки эти кирпичи. Эх, Катя, хотя бы книг каких наложила в коробку, а то из её кирпичей дом уже можно выстроить, – с усмешкой говорил он, провожая Галину в свой кабинет.
– Кирпичи? – удивилась Галя.
– А что же ты думала в обмен на твои купюры, она тебе колбасу сухую положит? Что деньги больше некуда спрятать, как только в сумку с вещами? Да ещё прятать у всех на виду. А теперь, даже если мы и найдём цыганку, как ты докажешь, что она у тебя украла и вообще, где доказательства, что у тебя имелась именно такая сумма, о которой ты говоришь?
Поддавшись на уговоры лейтенанта не писать заявление о краже, Галя совсем разбитая и уставшая вышла на шумный проспект. В голове молоточком стучал только один вопрос: Что делать? Она вышла на площадь и подошла к зданию метро. Она вошла в прохладное помещение метрополитена, где на стене был установлен ряд телефонов-автоматов. Около каждого аппарата толпилась своя очередь из желающих позвонить.
– Алло, тётя Нелля, здравствуйте, это я Галина. Мне Люда дала ваш номер телефона.
– Какая ещё Галина? Какая Люда? Здесь нет таких!
– Как же нет? Я с ней на прошлой неделе разговаривала по этому номеру!
– Не знаю, девушка с кем вы разговаривали, но здесь таких нет!
– Как так? Что же мне теперь делать, меня на вокзале обокрали…
– Идите в милицию. И не тревожьте нас больше, а то мне придётся самой  в милицию обратиться!
В голове Гали звучал не телефонный зуммер, а удары молота по наковальне.
В растерянности она вышла из метро.
– Что делать? Почему я не все деньги взяла с собой. Чёрт бы взял эти вещи, что я буду делать без денег.
Галина в задумчивости остановилась у перехода к Казанскому вокзалу.
– Дай ручку красавица погадаю, всю правду расскажу, – услышала она тихий голос.
– Погадать? Я тебе сама нагадаю такого… – хотя женщина говорила с акцентом, но Галя узнала женщину.  Девушка подняла глаза. Перед ней стояла Катя цыганка несколько часов назад ограбившая её. Теперь она больше походила на представительницу этой национальности. На её голове была лёгкая с люрексом косынка, а поверх платья накинута вязанная из тонких ниток длинная безрукавка. Прочитав в глазах девушки испуг и недоумение, она положила свою ладонь на её плечо.
– Не переживай красавица! Жалко мне тебя. Пошли со мной не обижу, – сказала она прежним голосом без акцента.
Катя пошла вдоль шоссе, а Галя в растерянности стояла, не зная как ей поступить.
– Пошли, пошли, не бойся, – Катя жестом позвала Галину.  Пройдя ещё несколько метров, она остановилась у автомобиля «Москвич», – садись, – предложила цыганка и села на место водителя.
Галя, помедлив несколько секунд, решила, что терять ей всё рано больше нечего села рядом.
– Ты не обижайся, красавица, жалко мне тебя стало. Первый раз в Москве? – спрашивала цыганка, снимая с себя маскарад.
– Вы же сами меня вычислили, поняли, что я впервые в большом городе.
– Поняла, красавица, поняла, что ты дурочка ещё, хотя в тебе дар божий сидит. Что в роду наши были? Из ромал? Да?
Галя внимательно посмотрела на Катю, – может кто-то из прабабок или дедов и был из вашего рода-племени, только и вы не чистокровная.
– Молодец, молодец, дивчина, точно определила, – уже без всякого акцента сказала она.
– А куда вы меня везёте? – спросила Галя, с интересом глядя в окно автомобиля.
– Не переживай. Не в табор. Теперь всё будет у тебя хорошо. Чего в такое время собралась в столицу приехать? Слышала я, как тебя по телефону отшили. Родня?
– Да нет, бывшие друзья бабушкины. Да и мои. Приезжай, говорили, как родную встретим, – у Гали появились слёзы на глазах.
– Запомни, бывших друзей не бывает. Каков человек, такие и его поступки. Значит и не друзья они вовсе, а так… плохие люди, не плачь. И знают же, что Москва сейчас милицией наводнена. Чуть, что сразу за сто первый километр отправляют.
–  Как это? Зачем?
– Ты что, красавица, только проснулась? Олимпиада! Телевизор смотришь?
– Слышала, а телевизор бабка не разрешала купить.
– Бабка? Это она ворожея, значит?
– Что?
– Зря говорю, не разрешает. А как же «Голубой огонёк», «Кабачок «Тринадцать стульев»?
– Я у подруги смотрю. Так куда вы меня везёте? – ещё раз поинтересовалась Галя.
– Уже привезла. Выходи, – автомобиль остановился  около двенадцатиэтажного блочного дома, –  забирай, – Катя открыла багажник, где лежала сумка Галины.
Девушка осмотрелась вокруг. Рядом с домом небольшой сквер, утопающий в зелени. Ухоженная детская площадка. Дом находился в глубине двора и сюда не доносился шум от расположенной недалеко дороги. Редкие автомобили, припаркованы почти у каждого дома. Старушки, сидящие у единственного подъезда, внимательно наблюдают за проходящими мимо людьми.
– Кать, что родственница твоя? – кивнув на Галю, спросила одна из них.
– Похожа? Племянница, погостить приехала, – улыбаясь, ответила цыганка, доставая ключи от квартиры.
Обстановка квартиры поразила Галю. Дорогая мебель, всюду стояли хрустальные вазы, которые сверкали от солнечных бликов. Над пианино висел портрет красивой темноволосой женщины. Её глаза были так искусно нарисованы, что казалось, своим взглядом она прожигает насквозь, смотревшего на портрет.
– Это моя мама. Она была артисткой театра «Ромэн». Знаешь такой?
– Нет, – тихо ответила Галя, – ничего я не знаю.
– А зачем тогда в Москву приехала?
– Наверное, чтобы всё самой узнать.
– Глупая ты, как же тебя одну отпустили?
– Я сама…
– От родных убежала? Ладно, значит так, красавица. Сейчас будем обедать, голодная? А потом всё по порядку мне расскажешь.
Весь вечер Катя расспрашивала Галину о жизни в родительском доме. Галя рассматривая обстановку поражалась богатству в двухкомнатной квартире приютившей её цыганки.
– Ой, девочка, ты не видела настоящего богатства.
– А я думала, что цыгане по-другому живут, – заметила Галина.
– Так, то цыгане, а я полукровка, как ты уже поняла. Мама из ромал, а отец мой большим человеком был. Генералом при генштабе. А, да ты не поймёшь ещё, что это означает. Думаешь, я всегда здесь жила? Нет. Пока родители были живы мы на Ленинском жили. У нас знаешь, какая квартира была? Что ты! Три таких, как эта.
– А почему вы здесь оказались?
– Эту квартиру отец маме давно купил. Они не были расписаны. У меня и фамилия матери в паспорте. Он с первой женой не был в разводе. Ему нельзя было разводиться. Но они с женой договорились, и она жила своей жизнью с другим человеком и с сыном, с братом моим, получается. А отец с моей мамой. Нельзя ему было разводиться. Поэтому и не мог прописать нас в той квартире. Как папа умер, сын сразу в права наследства вступил. Выставил нас быстро из нашей большой квартиры, хорошо, что вот кое-что удалось перевезти сюда. И эту пытается отобрать. Только вот ему! – Катя показала воображаемому брату кукиш.
– Катя, а почему вы меня пожалели? К себе пригласили? Я так поняла, что ваше имя вокзальной милиции хорошо известно. Вы так промышляете?
– Глупая ты ещё. Промышляете! Здесь совсем другая жизнь, девочка. А на вокзале все меня знают и дают понемногу работать даже сейчас, когда город заполонён милицией, военными, потому что милая, все кушать хотят. И милиция тоже. В общем так! На сегодня тебе и так впечатлений хватит. Будешь спать здесь, на диване, а завтра я тебе скажу, как жить будем дальше.
Галя в эту ночь не могла заснуть до утра. От необычайной и неожиданной для москвичей жары не спасала короткая душная ночь. Галина провалилась в сон, только тогда, когда утренняя прохлада принесла небольшое облегчение.
– Ну что соня, проснулась? Иди завтракать.
Галя уловила вкусный аромат кофе и поспешила в ванную комнату.
– Значит так, – сегодня поедем, купим тебе, чтобы было во что переодеться, в этом, что у тебя есть по Москве ходить нельзя, – серьёзно сказала Катя, протягивая Галине бутерброд с маслом, поверх которого большой горкой была намазана красная игра, – а потом будем думать, как дальше жить будешь, красавица.
После недолгих сопротивлений Катя повезла Галину в ЦУМ, где ходила по отделам универмага со знанием, где и что купить.
Дома уставшая от переодеваний, но счастливая от покупок, Галя спросила Катю, каким образом она вернёт ей деньги, потраченные на обновы.
– Катя вы же уйму денег на меня потратили. Я не смогу вам так быстро вернуть всю сумму. Мне надо устроиться на работу.
– Милая, на какую работу? И как ты собираешься устраиваться? Что ты умеешь? У тебя есть профессия? Чем ты думала, когда собралась переехать в столицу? Думала, тебе такой красивой на каждом углу работу будут предлагать? А прописка московская у тебя есть? Кто тебя в столице на работу без прописки возьмёт?
– Я думала, что меня тётя Неля в трамвайное депо устроит работать. Там общежитие дают, – у Гали появились слёзы.
– Забудь, весь лимит давно уже закрыт. Иногородних никуда не принимают. Даже москвичей попросили по возможности на дни проведения Олимпиады, выехать из города. Что ты думаешь? Приехала, раз и всё? Не реви. Катя сказала, что поможет тебе, значит поможет. Есть у меня одна идея.
Через некоторое время Галя работала в районном СУ – строительном управлении в бригаде маляров, занимающихся ремонтом квартир. Взяли её ученицей с предоставлением комнаты в общежитии. Комнатка была маленькой. В ней помещалась только деревянная кровать, небольшой столик с двумя стульями и встроенная кладовка, которая служила и шкафом для вещей и буфетом для хранения продуктов и посуды. Вскоре с интересом смотревшая на новенькую комендантша вместе с подвыпившим мужиком, облачённым в синий рабочий халат, занесли в её комнатку небольшую тумбочку и старенький телевизор.
– Приказано тебе поставить, – объяснила она растерявшейся девушке, не объясняя от кого и, кем приказано.
Галя была счастлива. Казалось, что так будет всегда. Работа пусть тяжелая, но женщины в бригаде её берегут, как самую младшую приговаривая постоянно, что она наивная дурочка.
– Счастье само в руки не даётся, его надо заслужить, заработать. А пока работаешь и заслуживаешь, то когда получаешь это счастье, то не знаешь, куда его девать. Старость, да болезни на носу.
– Это кто как понимает, что такое счастье, – вступала в спор Галя.
– Эх, милая, для бабы одно счастье – свой дом, муж, да дети. А мы вот все на четвертинку счастливы. У всех по ребенку, но ни мужа, ни дома своего, ни денег нормальных. Вот бьёмся с утра до ночи до полного счастья, а добьёмся до инвалидности или смерти.
С первой получки Галина купила два больших торта «Ореховый» и «Ленинградский»  чтобы хватило всей бригаде и небольшое настенное зеркало для себя. После работы купив коробку конфет, и букет астр у метро она пришла к Кате.
– Катя со следующей зарплаты я смогу отдавать вам понемногу денег в счёт долга.
– Скажи к тебе не заходил тот мужичок, который устроил тебя на эту работу и помог с общагой?
– Константин Михайлович?  Забыла и его надо отблагодарить. Хорошо, что напомнили, – ответила засмущавшаяся Галина.
– Да, вот и отблагодари его. Всё-таки твоё непосредственное начальство. А со мной ещё успеется, рассчитаешься.
Галина возвращалась от цыганки в свою комнату и думала всю дорогу о Кате.
– Всё же хорошая она добрая, хотя и мошенница.
Вечером, сходив в общий душ, Галя легла уже в постель, включив телевизор.
Скоро должна была начаться любимая передача «Кабачок 13 стульев». Но сквозь музыкальную заставку передачи, послышался стук в дверь. Девушка накинула лёгкий халатик и, открыв дверь, увидела сильно выпившего Константина Михайловича полного даже толстого мужичка со скрипучим неприятным голосом очень большими губами и с узкими глазками, которые при виде молодой девчонки бегали по её фигуре, словно сбрасывали с неё одежды.
– А я к вам в гости красавица! Не ждали?
Пьяно улыбаясь, сказал он, вваливаясь в комнату. Взглядом мужчина обвёл комнатушку.
– Ну, вот! Устроилась и жива, здорова!  – он поставил бутылку водки на стол, снял пиджак и повесил его на стул.
– Ну, что же так? Когда жить негде было, Константин Михайлович нужен был, а как обжилась, так и спасибо не надо сказать? Не-хо-ро-шо, – говорил он, приближаясь к испуганной и ничего не понимающей Галине.
– Константин Михайлович я хотела завтра к вам на работу зайти, отблагодарить вас, за то, что вы…– но он перебил её.
– Вот и отблагодари, – он открыл бутылку, налил себе водки в граненый стакан, стоявший на столе и залпом, опрокинул в себя содержимое.
Галя вся съёжилась, уже подозревая, что сейчас произойдёт что-то ужасное.
Она стояла зажатая теснотой маленькой комнатушки, как помещённая в клетку птица. Шаг назад, стоит кровать, шаг в сторону тумбочка с телевизором. Но пьяный мужчина со сладострастной улыбкой на лице приблизился к ней и, положив руку на девичью талию, тихо проговорил:
– Ничего,  Костя не гордый, Костя сам пришёл, – он с силой притянул её к себе и, попытался поцеловать толстыми мокрыми губами.
– Что вы делаете, оставьте меня, – Галя пыталась вырваться из цепких рук мужчины. От отвращения к нему её затошнило.
– Как что? Благодари, ты же этого хотела, – мужчина повалил девушку на кровать.
Галина отчаянно сопротивлялась, пытаясь образумить его словами. Ей было страшно, противно, когда липкие толстые пальцы, разорвали её ночную сорочку и больно сжали груди. Её тошнило от его перегара заполонившего всю комнату. Она пыталась кричать, но он больно сжал ей рот одной рукой и из её горла на волю вырывались одни только хрипы. Справиться с тяжёлой пьяной тушей ей никак не удавалось. Каким-то образом она смогла укусить его за руку.
– Помогите! Помогите! – отчаянно из всех сил закричала она.
– Не ори, – туша, увлечённая своим грязным делом, вскоре сладострастно  застонала и, обмякнув, чуть ли не вдавила всей своей тяжёлой массой худенькое тело девчонки в кровать.
Галя, распластанная растрёпанная униженная в разорванной сорочке и халате лежала, не двигаясь на кровати. Она видела перед собой только пустоту. Чёрную пустоту, словно вокруг была непроглядная темнота. На секунду ей показалось, что она ослепла. Она даже обрадовалась этому, потому, что не могла видеть, как пьяный мужик, кряхтя, и матюгаясь чему-то, встал и с трудом стал приводить себя в надлежащий вид. Оглянувшись на всё ещё лежавшую девчонку, он противно ухмыльнулся, налил себе ещё водки но, не выпив до конца, поставил стакан на стол. Устав, от того, что его толстые непослушные пальцы никак не могли справиться с застёгиванием ширинки на брюках он, придерживая их одной рукой, накинул на Галину одеяло, пьяно погрозив ей указательным пальцем.
– Я ещё зайду не раз к тебе. Жди!
Он опять протянул руку к стакану с водкой, но кто-то с силой открыл дверь, чуть не снеся её с петель, ударив ею насильника.
– Голиков ты, что здесь делаешь? – удивлённо с раздражением спросил насильник у появившегося в дверях молодого лейтенанта милиции.
– Я? Я-то делаю вечерний обход вверенной мне территории, услышал крики о помощи, поступил по инструкции. А вот вы, что здесь делаете, товарищ заместитель начальника СУ?
Раскрасневшийся испуганный Константин Михайлович нервно поставил стакан на стол.
–  Я тоже, это самое проверяю…– тихо замямлил он, не глядя на ненужного свидетеля.
– Проверяете? Вижу,  что проверяете. Проверили?  – усмехнулся участковый и бесцеремонно бросил папку для бумаг, которая была у него в руках, на стол,  – вот и доигрался ты, кот блудливый, – лейтенант резко толкнул толстяка на кровать к Галине, которая от неожиданности вскочила и, откинув одеяло, оказалась обнажённой рядом с насильником.
У лейтенанта вдруг появился откуда-то взявшийся фотоаппарат, которым он стал беспрерывно щёлкать. Сделав несколько кадров, он присел на рядом стоящий с дверью стул. Ногой он перекрыл дорогу к выходу, оперев ступню о кладовку.
– Ну, давай, давай, поиздевайся ещё, – зло огрызнулся Константин Михайлович, поднявшись с постели, – а ты…, – он обернулся в сторону Гали, – ладно, с тобой потом разберёмся. Я пошёл, слышишь, Голиков? И фотки свои ты потом засунь, знаешь куда? А ты подумай, лимита, – бросил он Галине, пытаясь убрать ногу участкового.
Галя, услышав знакомый голос, с участковым Борисом она познакомилась при вселении в общагу, забилась в угол кровати, пытаясь натянуть на измученное тело разорванные вещи. Ей было стыдно, больно, противно.
– Пусти, – грубо сказал толстяк, пытаясь убрать ногу участкового с прохода.
– Не получится, дорогой товарищ, – издевательски улыбаясь, ответил тот.
– Ты что?! Ты забыл кто я? – пьяная туша пыталась повысить голос.
Но тут Борис встал и резко толкнул толстяка так, что мужчина, с грохотом приземлился на соседний стул, чуть не поломав его.
– Знаю, отлично знаю, кто ты, но теперь тебе никак не отмыть свою толстую задницу. Сколько ты попортил девчонок? Забыл? А у меня записано.
– Да я тебя! – пытался встать толстый Константин, но милиционер, с силой посадил его на место.
– Нет, ошибаешься, это я тебя, – он достал из кармана кителя наручники и одел их ему на руки.
– Ты что делаешь? Ты больной? – зашипел став багровым сразу протрезвевший Константин, – сними, кому я сказал? Ну, ты нарываешься! Всё, тебе конец!
Не слушая угроз насильника, лейтенант достал какой-то бланк из своей папки и что-то усердно стал записывать в нём. Потом, перекрыв возгласы Константина  крикнул:
– Валентина входи!
В комнату тут же вошла женщина лет сорока, – комендант общежития.
– Что жаба и ты туда же? – зашипел на неё насильник.
– Да ладно тебе! – она махнула на него рукой, – надоел ты всем, пёс облезлый! – грубо сказала она в сторону своего начальника и, обратившись к Борису, произнесла, – давай, что ли подпишу где надо.
– С моих слов записано, верно… подписывай, здесь, – лейтенант указывал ей где и что подписать. Константин сидел, растерянно и удивлённо наблюдая за происходящим и ещё не веря своим глазам.  
– А это что? – придвинула она к себе очередную бумагу.
– А это изъятие вещественных доказательств с места преступления. Подписала? Теперь собери всё и спустись к себе вызови наряд, переодень девчонку, её отвезём на освидетельствование, а вещи её, простынь и этого сейчас заберём в отдел.
– Чего ты гонишь? Какое изъятие, какое освидетельствование? Да завтра…
Константин Михайлович, несмотря на наручники, ловко схватил стакан с налитой ранее водкой и быстро опрокинул его в себя. Борис внимательно посмотрел на его действия.
– Правильно, авось полегчает? – ухмыляясь, сказал он, – Валентина, подпиши ещё эту бумажку, – передав ручку женщине, он салфеткой аккуратно положил стакан в небольшой пакет, – простынь собрала?
– Всё, всё, понял! – Константин Михайлович, пытался вырвать из рук лейтенанта пакет со стаканом, но потом успокоился и безвольно опустил голову.
– Вот так-то лучше, –  усмехнулся лейтенант, и закрыл дверь за ушедшими женщинами.
– Ну и сволочь ты участковый. Прикупил? Думаешь, я не знаю, что это не твоего ума дела?
– Так какие проблемы? Ты хочешь, чтобы я наряд вызвал на изнасилование?
– Ничего я не хочу. Говори.
Казалось, что до этого момента перед лейтенантом милиции участковым Борисом сидел надутый большой воздушный шар, но расслабилась нитка, удерживающая в шарике воздух и он сдулся став походить на сморщенный неприглядный лоскуток ненужной резинки.