Счастливчик

Две недели после похорон Анна Дмитриевна была как в тумане: ничего вокруг не видела, не слышала, оглохнув и ослепнув от своей боли. Спасибо соседкам, заходили по несколько раз на дню, еду приносили, заставляли есть хоть по ложке, по малому кусочку.

Анна уже не плакала. Все слезы кончились еще на похоронах, когда гроб с телом сына опустили в могилу. Она тогда словно дышать перестала, жить перестала. Да и какая теперь жизнь без единственного сына, ее Алёшки?
Теперь она целыми днями листала семейный альбом с фотографиями, проводя кончиками пальцев по глянцевым листочкам и ощущая тепло и нежность мальчишеской щеки, шелковистость непослушных кудрей. Ей даже мерещился голос Алёши, звонкий, задорный...

Поздний сынок, долгожданный, вымоленный у Бога, когда матери уже под сорок было. Замуж выйти у Анны так и не получилось, хоть и внешности была привлекательной, и в общении приветливой. В юности много мечтала о принце или рыцаре, начитавшись женских романов, а повзрослела, поняла, что ни принцев, ни рыцарей в жизни не бывает.
В тридцать лет угораздило влюбиться в женатого. Долго и мучительно, но вырвала из сердца эту ненужную любовь, четко понимая, что на чужом несчастье счастья не построишь. А потом решила, что обойдется и без семьи. Ей только ребенок нужен.

Отцом Алёшки стал симпатичный инженер, оказавшейся с ней в одном доме отдыха на побережье Черного моря жарким, насыщенным ароматами цветов южным августом. Оба понимали, что продолжения у курортного романа не будет. Да и зачем портить впечатления от красивой, беззаботной отпускной жизни серыми буднями? Проводила его на вокзале Анна с легким сердцем, поцеловав на прощание и так и не спросив ни адреса, ни номера телефона. Помахала рукой вслед уходящему поезду уже откуда-то зная, что остается не одна.
Всю беременность ходила с гордо поднятой головой, не обращая внимания на шепотки за спиной. Что ж поделаешь, если наших кумушек хлебом не корми - дай посплетничать, да пообсуждать незамужнюю соседку, нагулявшую неизвестно от кого ребеночка.

А когда Алешка родился, почувствовала себя самой счастливой на свете. А про себя решила: не было никакого отца - инженера! Сам Господь наградил ее этим маленьким чудом, жадно, с зажмуренными от усердия глазками, сосущим молоко из материнской груди.
Алексей рос таким, что соседи и знакомые завидовали: и в школе учится хорошо, и спортом занимается, и в доме для мамы первый помощник. Всем бы такого сына! Анна же только посмеивалась глупой зависти. Ко всем достоинствам сына добавлялось полное взаимопонимание и безграничное доверие между ними.
Чем старше становился сын, тем больше походил на мать внешне. Одна порода! От отца ему достался единственный, но необычный подарок: в радужке правого глаза, ярко голубой, как незабудки, имелся маленький, не больше одной восьмой, сектор теино-коричневого цвета.
- Мам, почему у меня глаза такие странные? - спрашивал сын, разглядывая свое отражение в зеркале.
- А это тебя Бог пометил, - отвечала Анна, улыбаясь. - Счастливчик ты у меня.

Так счастливчиком и шел по жизни ее сын. Школу закончил хорошо, после сразу в армию отправился, да не куда-нибудь, а в десантные войска. Вернулся окрепшим, возмужавшим. Пока размышлял в какой ему институт поступать, устроился на завод в охрану. С девушкой познакомился.
Анна нарадоваться не могла на сына. Мечтала о том, что тот женится, внуки пойдут. А что может быть лучше для женщины, чем нянчиться со своими внучатами? Она, глупая, в мыслях своих им уже имена придумала!.. Да жизнь распорядилась иначе.

Года не прошло после возвращения Алёши из армии, грянула мобилизация. Вызвали бывшего десантника в военкомат на следующий же день. Донбасс ждал пополнения, задыхаясь в тяжелых боях с украинскими нацистами.
- Не ходи, сынок! - почувствовав непонятный холодок в груди, взмолилась Анна Дмитриевна.
- Что ты, мам! Как же я могу не пойти? Там наши ребята сражаются. Им помощь нужна, - ответил сын с теплой улыбкой. - Ты не волнуйся, я обязательно вернусь. Все будет хорошо.
И ушел.

Жизнь матери теперь крутилась возле телефона. Вечером перед сном она его клала под подушку, даже уходя в душ, брала с собой. Вдруг Алёша позвонит, а она не услышит?
Он звонил так часто, как только мог. Всегда успокаивал мать говоря, что все у них хорошо, война - войной, а обед по расписанию. Присылал фотографии местной кошки Пульки, охранявшей их позиции от мышей и крыс. Шутил над собой и своими товарищами. Даже армейские анекдоты рассказывал. После таких разговоров на душе у Анны Дмитриевны становилось спокойнее.
Спустя полгода приехал в отпуск. Мать его от радости всего ощупала: и правда цел и невредим? Но большую часть времени Алексей проводил со своей невестой. Под конец отпуска молодые обрадовали мать, сообщив о том, что поженятся, как только Алеша вернется с фронта.
А еще через три месяца пришла похоронка...


- Ань, ну так же нельзя! - выговаривала ей соседка Надя, принеся в очередной раз своих пирогов, да куриный бульон, будто Анна была тяжело больным человеком. - Ты же сама себя в могилу сведешь!
- Туда мне и дорога, - кивала Анна, прижимая к груди последнюю фотографию сына, где он был в военной форме, улыбающийся, в лихо заломленным набекрень десантном берете.
Ей и правда жить не хотелось. Просто в этом теперь не было смысла. Кому она нужна на свете? Старая, одинокая, никчемная.
- Знаешь, Анечка, сходи-ка ты в церковь, помолись, чтобы Господь тебе душу успокоил. А то и правда до греха дойдет.

На следующий день Надежда силком потащила Анну Дмитриевну в церковь. Та шла еле-еле, будто к ногам были привязаны чугунные гири, вся в черном. По-деревенски завязанный на голове платок старил ее, прибавляя к 58 годам еще десяток.
Анна никогда не была особо верующей. В храм заходила, если душа тянула, да по праздникам, когда принято было поминать близких, уже ушедших в мир иной.
В этот раз в тесном помещении церкви, что располагалась ближе всего к дому Анны, толпился народ, слушая строгий речитатив священника, ведущего службу. Едва голос отца Василия замолкал, к потолку взвивались высокие, звонкие голоса певчих. Прихожане замирали, наполняясь невидимой энергией, вдыхая терпкий запах ладана и горящих свечей.

Не чувствуя в себе сил отстоять службу до конца, Анна Дмитриевна присела на скамеечку у стены, рядом с двумя совсем древними старушками. Те, бросив любопытные взгляды на нее, вежливо подвинулись, освободив ей место. «Все правильно, -подумала Анна, - я и есть старуха, дряхлая старуха».
Сжимая в руке несколько купленных и всунутых Надей в ее ладонь тонких свечей, Анна прислонилась спиной к стене и прикрыла тяжелые веки. И вскоре почувствовала, что звучащие молитвы пронизывают ее насквозь и уносят прочь что-то мрачное, безнадежное. Даже дышать стало немного легче.

Служба кончилась. Народ медленно потянулся из храма, впуская в застоявшийся, пропитанный запахом горящего воска, воздух прохладные и свежие потоки с улицы. Анна все сидела с закрытыми глазами, так и не заметив, что ее соседки по скамье давно ушли.
- Аня, Анечка, - подергала ее за рукав Надя, - вон отец Василий освободился, пойди, поговори с ним.
- О чем? - Анна нехотя открыла глаза.
- Обо всем, что тебя тревожит, мучает. Иди, иди, а то он сейчас уйдет.
Обреченно вздохнув, Анна Дмитриевна поднялась со скамейки и шагнула к высокому, полному, седобородому человеку в церковном облачении.
- Отец Василий, - очень тихо, почти шепотом произнесла Анна, словно подсознательно надеялась, что священник не услышит и пройдет мимо.

Но тот остановился и повернулся к ней, готовый выслушать.
- У меня горе, батюшка. Сынок мой единственный Алёша погиб на фронте. Не знаю, как жить теперь. Да и не хочу жить, смысла не вижу. Знаю, что мысли о смерти - страшный грех. Но думаю, все равно все время думаю об этом. Словно в какой-то водоворот попала, и никак мне из него не выбраться.
Отец Василий посмотрел на нее теплым, сочувствующим взглядом и махнул рукой в сторону выхода.
- Пойдем, дочь моя, на улице дышится свободнее, да и светлее там. Вот и поговорим.

Вышли на улицу. Осень уже набрала силу и вовсю срывала яркие одежки с деревьев, оставляя их голыми дрожать под порывами холодного ветра. Но сегодня было светло и тихо. Опавшая листва золотым ковром устилала дорожки и уютно шуршала под ногами прохожих.
- Понимаю горе твое, - произнес отец Василий, в подтверждение словам качая головой. - Нет ничего страшнее для родителя, чем пережить собственное дитя. Но ты должна гордиться: сын твой герой, настоящий воин, отдал жизнь в бою.
- Но это несправедливо, батюшка! - воскликнула Анна, не соглашаясь. - Почему именно он? Ведь Алёша у меня единственный, больше никого нет! Почему другие люди, - преступники, пьяницы, наркоманы, - живут себе и живут, только мучая окружающих. Почему их не забирает?
- А вот ты подумай сама: нужны Ему ТАМ ТАКИЕ? Ведь Господь наш ведет тяжелую битву добра со злом. Кого ж ему в помощники брать? Вот таких, как твой сын, на кого положиться можно, кто не подведет, а будет стоять до конца, и забирает к себе. Сынок твой в божьем воинстве теперь за всех нас бьется, чтобы тьма не поглотила землю. Воин света теперь твой Алёша.
- А мне что делать? Я теперь совсем одна. На кого опереться?
- На себя, на внутреннюю силу, да на Господа нашего. И помни: не наказание это тебе, а испытание. А бог не дает испытаний, которые мы не сможем вынести. По плечу тебе этот крест, по плечу.
- Где ж мне силы взять, чтобы вынести этот крест?!
- Где?.. А пойдем-ка, дочь моя, я тебя с одним хорошим человеком познакомлю.

Отец Василий повел Анну к небольшому светлому домику, где, как она знала, располагалась воскресная школа и всякие подсобные помещения.
Пока шли, священник рассказывал:
- Наталья Сергеевна не только регент нашего хора, она возглавляет группу сестер милосердия, что помогают ухаживать за ранеными в окружном госпитале. Уверен, что еще одна помощница лишней не будет.
Анна с удивлением взглянула в светлые глаза отца Василия. Она не знает, как жить! Ей самой нужна помощь, а он ее в помощницы отправляет?
- Когда тебе очень плохо, когда кажется, что нет сил жить, есть одно верное средство: найти того, кому еще хуже, и помочь, чем сможешь.
С этими словами отец Василий распахнул перед Анной входную дверь, и они вошли в уютное светлое помещение.


На следующее утро Анна Дмитриевна сопровождала невысокую хрупкую женщину лет сорока пяти, регента церковного хора Наталью Сергеевну. Несмотря на невысокий рост и худенькую девичью фигурку, Наталья Сергеевна производила впечатление очень уверенного в себе человека и вела спутницу по территории окружного госпиталя, как полководец свою армию.
- Раненых привозят самолетами три раза в неделю, - рассказывала она, чуть повернув голову в сторону Анны Дмитриевны, но ни на секунду не замедляя шаг. - Весь госпиталь заполнен тяжелыми больными. Среднему медперсоналу просто сил не хватает возиться с каждым в отдельности. Так что наша помощь очень востребована.

Звук их шагов гулким эхом отдавался под высокими сводами госпитального коридора. Здание было построено почти два века назад и несло отпечаток имперской важности. Этому способствовали и лепнина, и стройные белые колонны у входа. За два века его, конечно, несколько раз ремонтировали, но внешний вид сохранили, отнеся постройку к архитектурным памятникам.

Внутри поражала высота потолков. Утренний свет, проникая через арочные окна, наполнял пространство и делал его воздушным, необыкновенно просторным. Полы устилала вечная метлахская плитка.
- Вот тут мы переодеваемся, - Наталья Сергеевна распахнула дверь подсобного помещения, заставленного стеллажами, коробками и ящиками. - Думаю, это вам подойдет. - Она протянула Анне чистый белый халат и такую же косынку. - Здесь же найдете все необходимое для помощи раненым.
Облачившись в медицинскую униформу и повязав на голову косынку, Анна шла следом за своим проводником в новый, неизведанный мир и чувствовала себя неловко, словно не имела права быть здесь, словно нарушала какое-то табу. Кто она такая, чтобы надевать на себя этот халат? Ведь у нее нет медицинского образования, она ничего не знает о болезнях и ранениях. Какой из нее помощник?!

Но регент церковного хора уверенным шагом шла впереди и Анне оставалось только не отставать от нее.
- Как ухаживать за больными, как их мыть, перестилать, - говорила Наталья Сергеевна на ходу, - мы вас быстро научим. Это не сложно. Гораздо сложнее моральная сторона вопроса. Люди без ног, без рук, после тяжелых ранений... А ведь они все молодые. Мне поначалу было очень трудно сдерживать слезы.

Высокая, выкрашенная белой краской дверь палаты тихонько скрипнула, впуская в просторное помещение двух женщин. Анна Дмитриевна замерла на пороге, прижав руку к груди, где громко колотилось сердце: в огромной палате стояло множество коек, не меньше десятка, и все они были заняты людьми с ампутированными конечностями. Несмотря на два высоких окна, воздух в палате казался спертым. Чудовищная смесь запахов лекарств, больничной еды и человеческих испражнений заставила Анну затаить дыхание.
- Господи!.. - сорвалось с ее языка.
- Да, Анна Дмитриевна, Аннушка, тяжелое зрелище, - сочувственно вздохнула ее спутница. - Но человек ко всему привыкает. И вы привыкнете.

Немного справившись с растерянностью, Анна последовала за Натальей Сергеевной, а та словно проводила для нее персональную экскурсию, останавливаясь у каждой кровати и рассказывая о раненых.
- Это наш Миша. Потерял ногу, наступив на противопехотную мину.
Голос регента звучал мягко, с материнской теплотой. А Анна не могла оторвать глаз от провала под левым коленом молодого человека, лет тридцати, тихо лежащего под больничным одеялом и смотревшего на них безразлично, как смотрит зверь из-за прутьев решетки на посетителей зоопарка.
- А это Сашенька, - Наталья поправила сползшее одеяло с заросшего неопрятной щетиной бледного мужичка с забинтованными головой и правой рукой. - Попал под минометный обстрел.
- Это Толя, горел в танке, пришлось ампутировать руку... Это Андрей, минно-взрывная травма. Нет руки и ноги...

Анна чувствовала, как у нее пересохло во рту, как гулко колотится в груди сердце, глядя на этих несчастных с бледными лицами и тусклыми взглядами. Как будто вместе с конечностью они потеряли и часть души.
- А это наш Валечка, Валентин, - Наталья остановилась у последней койки у окна, на которой лежал мальчик лет двадцати ... без обеих ног. - Снаряд разорвался совсем близко. Шансов спасти хоть одну ногу не было. Счастье, что вообще жив остался.

Парнишка даже не повернул головы в их сторону, так и лежал, уставившись невидящим взглядом в окно.
- Беда с ним, - сообщила Наталья Анне на ушко, не хотела, чтобы раненый услышал ее слова, - вторую неделю ничего не ест. И уговаривали, и просили, и ругали, требовали, - ничего не помогает. Сцепит зубы, ни одной ложки впихнуть не дает, и молчит угрюмо. Жить парень не хочет. Но если есть не начнет, то и правда может умереть от истощения.
- Разве такое возможно? - растерянно пробормотала Анна.
- Всякое бывает. Не будешь же его к койке привязывать и кормить через зонд!

  В течение двух часов Анна Дмитриевна наблюдала, как ее наставница умело, ловко ухаживает за ранеными: перестилает белье под лежачими больными, обтирает влажными салфетками, пропитанными специальным пахучим составом, искалеченные тела, меняет памперсы, обрабатывает пролежни, выносит судна, моет утки. Она смотрела и училась, а внутри скапливалась мучительная боль.
Под конец этого нескончаемо-тяжелого дня голова раскалывалась, ее даже подташнивало, нечем было дышать. Выйдя наконец из госпиталя на улицу, Анна остановилась на крыльце и, хватая ртом свежий прохладный воздух, прижав руку к груди, где пойманной птицей трепыхалось сердце, подумала: «Нет, это не для меня! Я не выдержу».

Пришлось минут десять посидеть на лавочке в больничном сквере, чтобы прийти в себя, немного успокоиться. Домой Анна Дмитриевна отправилась с полной уверенностью, что больше сюда не придет. Она не сможет не то, что прикоснуться к этим несчастным, а даже смотреть на них, на эти обрубки конечностей, в эти полные боли и тоски глаза. Концентрация человеческих страданий под высокими сводами старинного здания госпиталя была столь высока, что психика нормального человека не могла этого вынести. И она не вынесет. Точно не вынесет.
Вернувшись домой, Анна попила чаю и легла в гостиной на диван, решив вздремнуть. Она чувствовала себя так, точно ее целый день били палками, как старый ковер, выколачивая пыль. Пыль то выбили, а вместе с нею и все жизненные силы.

Устало смежив веки, женщина хотела уснуть, но перед глазами мелькали увиденные в больнице лица несчастных... Наступил на мину,.. горел в танке,.. снаряд разорвался совсем близко... Господи, как такое может быть? Как же ты допускаешь, чтобы люди с такой жестокостью убивали друг друга?!
А если и ее Алёшка раненый лежал на поле боя и медленно умирал, истекая кровью, так и не дождавшись помощи?.. Эта мысль заставила открыть глаза. В комнате стемнело. Откуда-то доносились громкие голоса. Наверное, опять ссорились соседи с верхнего этажа. Они часто так шумно выясняли отношения.

Она ничего не знала о том, как погиб ее сын. Ей только сообщили, что его разведгруппа возвращалась с задания и попала под обстрел.  Все. Больше ничего не сказали. Хоронили Алёшу в закрытом гробу. Мертвым своего сына Анна не видела. А теперь, думая об этом, почему-то представляла того мальчика без обеих ног, что отказывался от еды, сознательно выбрав такую форму самоубийства.
Как его звали? Кажется Валя, Валентин. Хоть бы матери его сообщили, какая беда случилась. Она бы приехала, уговорила не отказываться от жизни, бороться. Уговорила бы, умолила принимать пищу, сама бы кормила с ложечки по капле, по глоточку, но кормила. И мальчик бы выжил.

Анна перебралась в спальню, улегшись под одеяло. Ощущение привычной мягкости подушки поначалу навевало сон. Но мысли не давали покоя, крутились в голове, как заведенные.
Промучившись всю ночь от бессонницы, Анна Дмитриевна встала утром с окончательно принятым решением: она еще раз пойдет в госпиталь и убедит персонал дать ей телефон родных этого Вали, позвонит его матери и поговорит с ней. И все. Больше ее ноги там не будет.


Она пришла в госпиталь ближе к обеду, поднялась по ступеням крыльца, решительно распахнула дверь. В гулком просторном коридоре сновали медики в белых халатах, медленно передвигались ходячие раненые, ссутулив плечи и неся свое покалеченное тело как нечто хрупкое, готовое разбиться в любой момент.
Анна спросила у постовой медсестры как можно узнать телефон родственников раненого. Та, бросив удивленный взгляд на женщину, порекомендовала сходить к старшей медсестре и махнула рукой в конец коридора, указывая, где искать ее кабинет.

На двери кабинета, весьма обшарпанной, красовалась золотая табличка с черными буквами: «Симонова Людмила Кирилловна, старшая медсестра». Анна постучала.
- Входите! - прозвучало из-за двери резко, требовательно.
- Здравствуйте, Людмила Кирилловна, - Анна с интересом рассматривала немолодую, немногим моложе ее самой, полную женщину с сердитым выражением лица. - Я хотела узнать телефон родственников раненого из пятой палаты, Валентина Брянцева.
- А вы кто, собственно говоря? - старшая медсестра оторвалась от кипы бумаг на столе и откинулась на спинку кресла.

Под взглядом маленьких голубых глазок, сверлившем ее, Анна Дмитриевна растерялась.
- Я вчера приходила вместе с сестрой милосердия Натальей Сергеевной.
- А-а, тогда понятно. Жалостливые вы все больно.
Уловив в голосе собеседницы непонятную насмешку, Анна попыталась объяснить:
- Мне сказали, что мальчик совсем ничего не ест, отказывается от пищи, рискуя умереть от истощения. Я хочу помочь. Если вы дадите мне номер телефона его матери или других родственников, я позвоню и уговорю приехать. Ведь присутствие близких, родных людей наверняка скажется благотворно на состоянии больного.
- А вы думаете мы не позвонили бы сами? - хмыкнула старшая медсестра, словно Анна была ребенком, несущем заведомую чушь. - Позвонили бы, да вот звонить некому. Сирота он детдомовский. Родственников нет.

У Анны вдруг ослабели ноги, и она, не спрашивая разрешения, тяжело опустилась на стул у стены кабинета. Дверь за ее спиной жалобно скрипнула и закрылась.
- Что же делать?.. - пробормотала Анна, рассеянно теребя в пальцах край своей кофты. - Если его не кормить, он же умрет.
- Так вот и кормите!  - Людмила Кирилловна с неприятным звуком швырнула на стол шариковую ручку, поднялась из-за стола и подошла к окну с заваленным пачками бумаг подоконником. - Вы же божьи люди! Вот и попросите бога помочь, убедить человека принимать пищу. Нам - атеистам с такой задачей не справиться. Отказывается он есть, поскольку не видит смысла в дальнейшей жизни. Помогите ему найти утерянный смысл.
- Я?.. - совсем растерялась Анна.
- А кто еще?

Старшая медсестра повернула к ней лицо с таким холодным и жестким выражением, что у Анны побежали мурашки по спине. Она сразу поняла: в душе этой женщины не было Бога, хотя работоспособность и преданность профессии позволили достичь высокой ступени на карьерной лестнице. Теперь, испробовав все доступные ей средства, она просто молча будет смотреть, как умирает этот мальчик, и сердце в груди не дрогнет.
- Взялись помогать с ранеными, - вот и помогайте!
- Но я не знаю - как...
- У бога спросите. Вам - богомольцам он же всегда помогает. Вот и спросите. Или вы только сопли да слезы размазывать умеете?

Маленькие глазки ледяными кинжалами вонзились в грудь Анны. Она встала, неловко поправила подол юбки и кивнула:
- Да, хорошо. Я поняла.
И вышла из кабинета думая о том, как можно работать в больнице с таким холодным сердцем? Или для администратора это необходимое условие успешной работы?
Она завернула в подсобку, где отыскала халат и косынку, выданные ей вчера Натальей Сергеевной, надела их. А когда вышла в коридор, буфетчица уже развозила по палатам обед, громыхая тележкой с алюминиевыми кастрюлями и стопкой тарелок.



Мучительное чувство голода исчезло пару дней назад. В животе больше не сосало, точно пытаясь втянуть плоть в тонкую трубочку, а потом вывернуть ее наизнанку. Зато появилось ощущение легкости, невесомости тела. Впрочем, чему удивляться? Врачи откромсали ему ноги, укоротив тело почти на половину. Только жутко раздражали запахи пищи. Нюх странным образом обострился, улавливая всякие мелочи, даже легкий аромат бергамота, доносящийся из ординаторской в конце коридора, когда медики там пили чай.

Накал борьбы с упрямством пациента немного спал, уступив место дежурным попыткам накормить отвратительным больничным супом, подозрительно похожим на тюремную баланду. Но Валентин сжимал зубы и отворачивался от поднесенной к губам ложке.
- Ну что с тобой делать? - обреченно вздыхала санитарка или медсестра и возвращала ложку в полную тарелку, расписавшись в своем бессилии. Важно было не поддаться на уговоры и перетерпеть.
Вот и в этот раз к кровати подошла незнакомая пожилая тетка. Подошла, склонилась над тарелками, оставленными на его тумбочке дежурной буфетчицей остывать и дожидаться, когда освободится кто-то из персонала.

- Давай я тебя покормлю, Валя, - пробормотала незнакомка в белом халате и косынке.
Валентин смерил ее тягучим безразличным взглядом из-под полуопущенных век и отвернулся в сторону.
Тетка принесла стул, уселась на него основательно, постелила себе на колени полотенце и потянулась за тарелкой с супом.
- Давай, Валечка, хоть пару ложек. Тебе обязательно нужно есть, сил набираться.
Ложка с супом приблизилась к его лицу и замерла у самых губ. Но Валька только крепче сцепил зубы. Достали они все его! Ну сколько нужно еще времени, чтобы понять: он больше не будет есть. Дали б человеку умереть спокойно!

Ложка исчезла, оставив после себя запах кислой капусты.
- Что не нравится тебе больничная еда? - сочувственно вздохнула женщина. - Понимаю. Одного не пойму: как надо готовить пищу из нормальных продуктов, чтобы так противно получалось? Удивительные мастера у них тут на кухне работают.
Вот с этим Валентин был полностью согласен. Даже у них на передовой в промежутках между боями мужики умудрялись сами готовить что-нибудь очень даже вкусное и питательное, хотя без всяких изысков.
- А я тебе завтра из дома принесу куриный бульон, - тихо вещала женщина. - Может тогда макароны с котлеткой попробуешь?.. Нет? И это есть не будешь?.. Жаль. Хотя, макароны такие серые и слипшиеся, будто их готовили из муки самого низкого сорта с добавлением пыли. Я бы тоже от такой еды отказалась. Что ж нам с тобой делать, Валечка?

Валентин покосился на тетку. Та сидела, низко опустив голову с таким виноватым видом, будто это из-за нее он отказывался от еды.
- Идите домой, - сиплым от слабости голосом пробормотал он. - Я не буду есть. Не тратьте время.
Тяжелый вздох проплыл над его головой и улетел в угол палаты. Вдруг теплая ладонь накрыла его сжатые в кулак пальцы правой руки, лежащей на одеяле. Волна мурашек прокатилась по телу от макушки до того, что осталось от ног.
- Понимаю, Валя. Я тебя очень хорошо понимаю. Ты думаешь, что раз у тебя нет семьи, родственников, то ты никому не нужен... безногий. А раз никому не нужен, то и жить незачем. А я вот думаю, что ты неправ. Если бы мой сын Алёша вернулся с фронта живым, без рук, без ног, но живым, я была бы счастлива! Какое значение имеют руки-ноги, когда родной человек рядом? Но Алёша погиб. И теперь уже ничего не исправишь.

Сжатые в кулак пальцы раненого чуть - чуть расслабились. Может так на них действовало тепло женской руки?
- Он тоже воевал? - спросил Валя и посмотрел на тетку.
- Да. Тоже.
В глазах ее он увидел небо, затянутое серыми тучами высокое небо. Непонятно откуда, но было ясно, что за этими тучами есть солнце, а значит тепло и свет...
- А на каком фронте?
- Где-то под Донецком.
-... Я тоже - под  Донецком.
- Вот видишь, как тесен мир, Валечка, - слабая улыбка озарила бледное лицо женщины. - Может быть вы даже пересекались где-то с Алёшкой. Только ты остался жив, а он - нет. Такая судьба.

Она снова погладила его руку, внутренне вздрагивая от того жуткого напряжения отчаяния, скопившегося в сжатом кулаке парня.
- И если бы судьба распорядилась иначе, и мой сын остался жив, он бы не стал отказываться от пищи, не стал бы искать смерти. Он бы  боролся за жизнь.
Валька вытащил руку из-под мягкой и теплой ладони женщины и снова отвернулся, пробормотав:
- Так у него вы есть. А у меня никого.
- У меня теперь тоже никого, Валечка. И я не знаю, как жить дальше. Не понимаю: зачем жить дальше? Ну, разве что для того, чтобы сварить тебе куриный бульон дома и принести сюда, в больницу. Будешь есть куриный бульон, если принесу?
Валька снова посмотрел на женщину. В ее глазах была такая тоска и боль, что снова засосало под ложечкой. Ему вдруг стало стыдно за свою слабость, за тупое упрямство, с которым он отвергал искреннюю помощь от разных людей.
- Вас как зовут?
- Анна Дмитриевна. Но ты можешь называть меня тетя Аня.
- Сколько было вашему Алексею?
- Двадцать с половиной.
- И мне двадцать... Принесите мне чай с сахаром... Пожалуйста.


Анна Дмитриевна ушла, а на Вальку накатили воспоминания. Он хорошо помнил свой последний бой. Как свистели пули вокруг, как упал и больше не встал взводный Калган, как наступил на мину его друг Скрепка... До сих пор перед глазами стояла картина: разлетающиеся в разные стороны куски человеческого тела.
Как с остатками взвода выбрались за границу населенного пункта, так и не выполнив задачу. Стали двигаться в сторону своих, и тут их накрыла артиллерия.

Снаряд ударил так близко, что Вальку подхватило взрывной волной, подняло вверх и с силой бросило на землю. Он потерял сознание на короткое время, а когда очнулся и посмотрел на свои ноги, то сразу понял, что больше ему никогда не ходить. Вместо конечностей было какое-то кровавое месиво. Ледяная волна ужаса окатила его с головы до пяток. Но боли он почему-то не чувствовал. Сработал инстинкт, выработанный занудой-инструктором по тактической медицине. Валентин сумел наложить себе турникеты и уколоть обезболивающее.

Понимая, что двигаться сам он не сможет, кое-как дополз до воронки, устроился там поудобнее и стал ждать прихода группы эвакуации.
Но ни через час, ни через полдня, ни к ночи никто не пришел за ним. Рацию он потерял при взрыве. Голосов товарищей не было слышно, а видеть что-то из его убежища не удавалось. В конце концов он понял, что все ребята погибли. Каковы были шансы, что его заметят с нашего беспилотника, проводящего воздушную разведку? Ночью точно не заметят.
А к утру изрытое воронками поле затянул туман. Действие обезболивающего заканчивалось, и боль волнами накатывала на него, замутняя сознание. Он как будто периодически проваливался в черные ямы беспамятства, теряя ориентацию в пространстве и времени.

И вот однажды вынырнув из очередной черноты он увидел над собой склоненного ангела.
Ангел был в образе солдата в потертом камуфляже, в шлеме, с автоматом в руках. Балаклава закрывала большую часть лица. Валька мог видеть только глаза, необычные глаза. У людей таких глаз не бывает. А за спиной его сквозь марево тумана смутно просматривались огромные крылья.
- Ты живой, брат? - спросил ангел вполне человеческим голосом.
Валентин не ответил, просто не мог, но слегка пошевелился.
- Живой! - воскликнул ангел.

И тут же за его плечами зашевелились крылья, мгновенно обернувшись рослыми солдатами.
- Ранен. Тяжело, - констатировал тот, что стоял за правым плечом ангела.
- Что делать будем, Счастливчик? - спросил второй из-за левого плеча.
- Эвакуировать, - ответил ангел. - Кладем на носилки и несем.
- Командир, а может просто передадим координаты группе эвакуации и пойдем? У нас и так времени нет.
Тот, что стоял за правым плечом, лязгнул оружием и уставился на своего начальника с позывным Счастливчик.
- Пока за ним придет группа эвакуации, он уже отправиться на небо. Видишь, что у него с ногами? Нет, Русый, мы его сами отнесем.
- Как скажешь, командир.
Вскоре Вальку осторожно переложили на что-то плотное, но мягкое, подняли и понесли.
Мир вокруг, затянутый легкой кисеей редеющего тумана, качался в такт шагов его спасителей. Иногда его встряхивало так, что Валька отключался, а потом снова приходил в себя.

Трое бойцов в полном боевом снаряжении несли его легко, точно он весил совсем мало. Вот только ямы и рытвины на земле мешали двигаться спасителям плавно, не доставляя раненому лишних страданий.
Остановились под кроной дерева. Черные голые ветки напоминали скрюченные руки сказочного чудовища, тянущиеся к небу в мольбе.
- Кольни ему промедол, Урал, - скомандовал Счастливчик, доставая рацию.
Пока ребята оказывали раненому медицинскую помощь, командир связался с кем-то и сообщил о своей находке и попросил помощи.
- Мы его дотащим до оврага, - закончил он переговоры, - а там пусть его ждут медики.
- Принято! - прохрипело из рации в ответ.
- Ну что, парни, передохнули? - Счастливчик поднял на подчиненных свои необыкновенные глаза. - Тогда пошли!
Валентина снова несли куда-то. Боль после укола отступила, сознание несколько прояснилось. Теперь он четко понимал, что несли его никакие не ангелы, а ребята-разведчики, возвращающиеся с задания. Ему просто повезло, что они на него наткнулись.

До места встречи с эвакогруппой оставалось уже немного, судя по словам разведчиков. Вдруг один из них, кажется Русый, резко остановился и поднял голову вверх.
- Слышите? - спросил он, не обращаясь ни к к кому конкретно. - Жужжит что-то.
- Это коптер! - ответил Урал, вглядываясь в небо. - Может наш?
- А если камикадзе?
Валька услышал звук винтов беспилотника, и звук этот нарастал, приближался.

Вдруг спасатели его опустили на землю и с криком: «Воздух!» бросились в разные стороны. Остался только один, их командир. Он присел на корточки возле раненого и задрал голову, выглядывая в небе летящую на них смерть. Валька только успел подумать: «Все!», как глаза его уловили черную каракатицу, стремительно приближающуюся. Дрон-камикадзе пикировал прямо на них. Счастливчик, оценив ситуацию, раскинул руки и рухнул на Вальку, прикрыв его собственным телом. И тут раздался взрыв...

Как его донесли до места эвакуации, Валька не знал. Оставшуюся часть дороги он был без сознания. Пришел в себя, когда медики ставили ему капельницу и укладывали в свой автомобиль. Краем уха он успел только уловить брошенную одним из разведчиков фразу:
- Попробуй не выжить, салага! Ради тебя наш командир жизнью пожертвовал.
- Жаль Счастливчика, - вздохнул второй.
Медики захлопнули дверь машины, двигатель утробно заурчал. Между веками у Вальки стало горячо и мокро. Он попытался вспомнить того, кто спас ему жизнь ценой собственной. Но вспомнил только глаза, необыкновенные ангельские глаза.


Анна Дмитриевна осторожно поставила термос с бульоном на тумбочку у кровати больного. Она все еще переживала не переборщила ли с приправами? Вдруг пряные травки вредны раненым? Но не удержалась и положила в кастрюлю и сельдерей, и петрушку, и укроп, как любил ее Алёша. Может и Валентину понравится?..
Перелив из термоса ароматную жидкость в чашку, поднесла ее Вальке.
- Попробуй. Не пересолено?

Парень удивленно уставился на белую фаянсовую чашку без всякого рисунка, обычную больничную чашку, от которой шел умопомрачительный аромат, и невольно сглотнул голодную слюну. В глубине души еще боролись противоречивые желания: умереть, избавившись от всех страданий разом, и жажда жизни, свойственная всякому живому существу.
- Сам справишься, или тебе помочь? - поинтересовалась Анна Дмитриевна.
- Сам, - мотнул головой Валентин.
Он подтянулся на руках, чтобы принять полусидячее положение. Женщина поправила у него за спиной подушку, устраивая поудобней.
- Весь вечер вчера варила, - доверительно сообщила Анна.

Валька взял в обе ладони теплую посудину и поднес к губам. Втянул ноздрями аромат, от которого сразу пошла кругом голова. Вспомнилась любимая воспитательница из интерната Нина Викторовна, добрейшая женщина с таким большим сердцем, что умудрялась любить всех своих детдомовских воспитанников. Как отмечали классом день ее рождения и ели домашние пироги, пили чай с брусничным вареньем, тоже изготовленным руками самой именинницы. Именно тогда он понял, что домашняя еда сильно отличается от еды столовской. А потом Валька тайно мечтал, что его кто-нибудь усыновит и будет кормить каждый день вот такими вкусностями.

Он осторожно пригубил бульон. По языку разлилось ароматное варево, наполняя тело и душу блаженством.
- Вкусно? - беспокоилась повариха.
- Угу, - только и смог выдавить из себя Валентин, смакуя каждый глоток.
- Ты не торопись. Тут у меня целый термос. Но мясо не положила, только бульон. Я слышала, что после длительной голодовки сразу все есть нельзя. Так что будем понемногу, по чуть-чуть.
Она с тревогой следила, как двигается кадык по длинной худой шее паренька при каждом глотке, опасаясь, не стало бы ему плохо. Но Вальке было так хорошо, так блаженно, что он даже слегка улыбнулся, отдавая пустую чашку женщине.
- Обалденно вкусно!
- Ну, вот и славно, - с облегчением вздохнув, Анна Дмитриевна отставила в сторону посуду.
- А расскажите что-нибудь про своего сына, - неожиданно попросил Валя. - Какой он был?
- Самый лучший, - пожала плечами Анна, немедленно погружаясь в теплые волны воспоминаний. - Однажды он попросил меня забрать домой бродячую собаку, что прибилась в нашем дворе. Собака была такой грязной, тощей, лохматой, что я отказала. Ну, куда нам еще собаку в квартиру?! Алёшка не стал настаивать, но все бутерброды, что я готовила ему с собой в школу, отдавал с тех пор этой дворняге... Добрый он был, мой Алёшка.

На глаза снова навернулись слезы. Нет, не все еще она выплакала. В глубине души был бездонный океан слез, только в последние дни он перестал бурлить и бушевать. Анна решила поменять тему разговора от греха подальше.
- Ты мне лучше скажи, Валечка, что мне для тебя сделать? Хочешь перестелю постельное белье?
- Нет, спасибо, - отказался парень. - Лучше потрите мне спину, пожалуйста, сделайте небольшой массаж. А то от постоянного лежания у меня все затекает.
- Давай, конечно!

Он медленно, осторожно, чтобы не потревожить все еще ноющие культи ног, повернулся на левый бок. Анна откинула одеяло и подтянула кверху больничную рубаху парня... и чуть не вскрикнула.
Бледная тонкая кожа с голубыми жилками вен плотно обтягивала выступающие дуги ребер. Там, где располагался позвоночник под кожей тянулась вереница выпуклых бугорков вдоль всей спины. Непонятной клинописью на коже проступали отпечатки складок простыни.

«Господи, какой худенький!» - подумала Анна. Из глубин памяти сразу всплыли кадры военной кинохроники с узниками фашистских концлагерей. Горло стянуло тугой петлей. В глазах вскипела горячая влага. «Бедный мальчик! Несчастный!»
Ее руки тряслись, когда она прикоснулась к спине раненого, стала осторожными, неуверенными движениями растирать кожу, пытаясь улучшить кровоток, снять неприятные ощущения. Руки работали, а дышать было нечем. Анна мучительно пыталась протолкнуть застрявший в горле тугой комок, но ничего не получалось. Из глаз текли слезы. Она испугалась, что не выдержит и разрыдается в голос и взмолилась про себя: «Господи, дай мне силы и стойкости!»
Сделав массаж, она попросила осевшим хриплым голосом:
- Полежи так еще чуть-чуть. Я схожу принесу специальную лечебную мазь.
Вскочила и быстро вышла, старательно пряча мокрое от слез лицо.



Анна Дмитриевна вернулась домой, неся в пакете купленную на рынке курицу. Сбросив в прихожей туфли с уставших ног, сразу прошла в кухню. Пока куриная тушка мылась в раковине под струей воды, достала кастрюлю, поставила на плиту. Из этой курицы она планировала сделать не только бульон, но и паровые котлетки.
Вот уже несколько дней все ее мысли были о диетическом питании больных. Она достала с полки старую потрепанную поваренную книгу, которой пользовалась еще ее мама. Между страницами все еще хранились выписанные откуда-то рецепты на пожелтевших листочках, с выцветшими от времени буквами.

Она рылась в интернете, неуверенно тыкая пальцем в экран планшета и досадуя на свою компьютерную малограмотность. Старая она, глупая, никак не освоит современную технику!
Пока варился бульон, тихонько побулькивая в кастрюле и распространяя по кухне приятный аромат, Анна схватила ключи с полочки в коридоре и вышла на площадку. Позвонила в соседнюю дверь.
- Здрасти, тетя Аня! - поздоровалась, открывшая ей девочка-подросток лет пятнадцати.
- Привет, Алёнка, а я как раз к тебе!
- Ко мне? - немного удивилась та, округлив яркие карие глаза. - Ну, заходите.
- Нет, девочка, некогда мне по гостям ходить. У меня там обед на плите варится. Но мне нужна твоя помощь.
- Помощь? - юная соседка почесала кончик носа. - Какая помощь?

Анна Дмитриевна вытащила девочку на лестничную площадку и заговорила тихо, не желая, чтобы кто-то из соседей, случайно проходящий мимо, услышал их разговор.
- Ты же у нас хорошо в компьютерах разбираешься?
- Ну, неплохо, - пожала худенькими плечиками Алёна.
- Можешь мне в интернете найти все про современные протезы нижних конечностей? Желательно с видео для наглядности.
- А зачем вам? - совсем растерялась от удивления девочка.
- Потом объясню. Ты только найди и скинь мне на планшет.
Женщина вытащила из кармана кухонного фартука небольшой продолговатый планшет и протянула собеседнице.
- От моего Алёшки достался. Не думала, что может еще пригодится. Найдешь? Запишешь?
Девочка взяла гаджет и кивнула.
- Хорошо, тетя Аня, найду и запишу. А зачем вам?
Анна Дмитриевна только улыбнулась детскому любопытству:
- Скоро все узнаешь, если получится.


Валька с тоской смотрел в окно. По стеклу стекали косые струйки дождя, делая смутным, размытым вид больничного сквера. Деревья почти облетели. Только на некоторых ветках чудом держались последние желтые листья. Поздняя осень вступала в свои права. Скоро заморозки.
От созерцания печальной картины за окном на душе становилось также смутно и сумрачно. Сегодня на перевязке лечащий доктор сказал, что все хорошо, скоро снимут швы. Но для Валентина ничего хорошего в этой новости не было. Швы снимут и что дальше? Выпишут из больницы? А он даже на костылях ходить не сможет. Инвалидная коляска? Ага, в его общаге в комнате на пятом этаже... без лифта.

- Как дела, Валечка? - оторвал его от невеселых дум знакомый голос.
- Здравствуйте, тетя Аня! Все нормально. Скоро снимут швы.
- Так это замечательно! - Искренне обрадовалась Анна Дмитриевна, выставляя на тумбочку у кровати баночки и коробочки с домашней едой.
- Да, конечно... замечательно.
Валентин, к удивлению посетительницы, не обращал внимания на вкусно пахнущие дары, хотя в последние дни на свой аппетит не жаловался. Даже вес начал набирать.

- Что случилось, Валя? - присела на край кровати женщина, внимательно вглядываясь в бледное лицо парня.
- Ничего особенного, тетя Аня. Просто меня скоро выпишут. Что мне делать в больнице, если все зажило? Не занимать же место так необходимое другим раненым ребятам! Завтра поговорю с лечащим врачом. Пусть меня определят в какой-нибудь интернат для инвалидов. Я в свою комнату в общежитии даже на инвалидной коляске вернуться не могу. Там нет ни лифта, ни пандусов. Так что мне только один путь - в интернат для инвалидов.

Голос его дрогнул и затих, отозвавшись болью в душе Анны. Она взяла его руку в ладони и тихонько сдавила пальцы, пытаясь передать свою поддержку и сопереживание.
- Ничего, Валечка, мы что-нибудь придумаем.
- Да что тут придумаешь? - Валька вытащил руку из теплой и мягкой ладони женщины и отвел глаза. Ему хотелось остаться одному, никого не видеть и не слышать.
Анна Дмитриевна поднялась на ноги и порылась в объемной сумке, в которой каждый день приносила угощение для больного. Извлекла оттуда небольшой компьютер - планшет и протянула Вальке.
- На-ка, посмотри. Там записаны несколько документальных фильмов, что-то типа рекламы. Как раз для тебя. А я пока по своим делам схожу.

Валентин с удивлением взял в руки планшет и включил его. Когда-то он мечтал о такой штуке, но денег не было. Надеялся, что после окончания боевых действий вернется домой и накупит себе всякой умной техники, самой современной, самой навороченной!
На рабочем столе на фоне пронизанной солнцем морской волны в самом центре экрана красовалась папка с подписью «Фильмы для В.» «Для меня что ли?» - подумал Валентин и открыл папку...


Анна Дмитриевна в который уже раз в своей жизни убедилась, что первое впечатление о человеке может быть ошибочным. Вот и Людмила Кирилловна, старшая медсестра отделения, на деле оказалась вовсе не черствой и бессердечной. Она мгновенно откликнулась на просьбу помочь узнать, где взять инвалидную коляску, куда обратиться за получением протезов. Обеспечила Анну всеми необходимыми телефонами. Порекомендовала быть поуверенней и понастойчивей, добиваясь предусмотренных законом льгот для участников СВО.
- Вы с этими чиновниками, Анна Дмитриевна, построже, - напутствовала ее Людмила Кирилловна, - чтобы они сразу почувствовали, что не отстанете, пока не добьетесь своего! А Вале помощь то нужна будет только пока на протезы не встанет, а дальше он и сам справится. Он сильный парень, с характером. А вам огромное спасибо за помощь!
К удивлению Анны, старшая медсестра крепко пожала ей руку на прощание и улыбнулась теплой, сердечной улыбкой.

Вернувшись в палату, Анна замедлила шаг, подходя к койке у окна. Раненый, не отрываясь смотрел на экран планшета. Глаза его округлились от удивления, даже рот приоткрылся.
- Ну как тебе кино, Валечка? - поинтересовалась женщина.
- Обалдеть!.. - тихо выдохнул парень. - А вы видели, как он бегает на двух протезах? Видели?! Он даже в футбол играет!
Он поднял на посетительницу изумленные, полные восторга глаза.
- Ну, вот и ты так сможешь, дружочек, - улыбнулась Анна впервые со дня знакомства с Валентином почувствовав легкость в душе.

Анна Дмитриевна сняла со стены портрет
 сына в металлической рамке, осторожно протерла от пыли носовым платком и засмотрелась на улыбающееся лицо Алеши. Каждый раз при взгляде на родного человека у нее в душе что-то переворачивалось, а к глазам подступали слезы. Но в этот раз плакать она не стала. Поцеловала портрет и прошептала, словно сын мог ее услышать:
- Ты прости меня, Алёшенька, но я тебя пока в шкаф уберу, на время. Ты не думай ничего такого, мне на тебя и смотреть не надо, потому как ты в моем сердце навсегда поселился с самого рождения. Просто я не знаю, как на тебя отреагирует Валя. Не хочу, чтобы он чувствовал себя лишним, или будто занимает чужое место. Ты уж потерпи, родной мой. Вот поставим Вальку на ноги, вернее на протезы, и я тебя верну на место, обязательно верну!
Женщина прижала портрет к груди, бережно поглаживая ладонью, подошла к книжному шкафу, открыла застекленную дверцу и положила фотографию в рамке изображением вниз на книги. Закрыв дверцу, проверила: если не знать, что там лежит, то и не сразу заметишь. Виновато вздохнула и вышла из комнаты.



- Вы уверены, тетя Аня? - в очередной раз спросил Валька, уцепившись за дверь лифта и не давая вкатить коляску в узкую кабину.
- Уверена! - Анна Дмитриевна, преодолев сопротивление парня, вкатила коляску в лифт и нажала кнопку своего этажа. - Мы же обо всем договорились, Валя! Ты поживешь у меня до тех пор, пока не получишь протезы и не станешь на ноги. Ну, согласись, пока тебе без посторонней помощи не обойтись.
- Вот именно - посторонней! Я же вам совершенно посторонний человек! - возразил Валька.
- А у меня теперь нет родных, - вздохнула Анна, мгновенно погрустнев, - никого не осталось. Что ж мне и помочь теперь никому нельзя?

Лифт вздрогнул и остановился, двери со скрежетом раскрылись.
- Ну, вот мы и дома! - сообщила Анна Дмитриевна, выкатывая коляску на площадку перед квартирой.
Не успела она достать из сумки ключи, как соседняя дверь распахнулась, и из квартиры выскочила девчонка лет пятнадцати в модных широченных брюках и короткой курточке.
- Здравствуйте, тетя Аня! - приветливо улыбнулась соседка и уставилась удивленными глазами на незнакомца в инвалидной коляске. Укрывавший его до пояса плед не мог скрыть отсутствия обеих ног.

Валька под этим взглядом весь съёжился и ощетинился миллионом иголок, но глаза не отвел, смотрел на девицу холодно и жестко.
- Вот, познакомьтесь, - засуетилась Анна Дмитриевна, почувствовав неловкость, - это Валентин, мой подопечный, а это моя соседка Алёнка, очень хорошая девочка.
- Привет... - пробормотала Алёна от чего-то краснея.
- Чё уставилась? - Сразу пошел в атаку Валентин. - Не в зоопарке. На обезьян смотри в зоопарке, Алёнка.
Девочку словно холодной водой окатили. Побледнела, захлопала густыми длинными ресницами, глаза заблестели невольной слезой.
- А он у вас злюка, тетя Аня, - фыркнула девчонка. - Трудно вам с ним будет, - и побежала вниз по лестнице, бросив на прощание: - До свидания!

И когда тонкая девичья фигурка уже скрылась за поворотом лестницы, снизу донеслось:
- Валь, а как тебе фильмы про современные протезы? Между прочим, это я их записала.
Парню стало неловко. С чего это он огрызается, как злобный пёс, если люди ему только добро делают?


Дом Анны Дмитриевны произвел на Валентина огромное впечатление. Нет, он не был большим и богатым. Все находящиеся в этом доме вещи, мебель свидетельствовали о том, что в нем жила одинокая женщина, вырастившая ребенка без посторонней помощи. Но этот дом был добрым и теплым.
Хозяйка отвела гостю бывшую комнату сына и оставила на время, давая возможность пообвыкнуться. Валентин остановился в своем инвалидном кресле посреди комнаты и огляделся. Диван-книжка, шкаф, письменный стол, книжные полки. На одной из полок целая выставка наградных кубков и медалей за спортивные достижения. Алексей был успешным спортсменом.

Но чего-то не хватало в этой комнате, чего-то очень важного. Но Валька подавил в себе это ощущение нехватки решив, что ему -то откуда знать, что обычно бывает в комнатах молодых парней в нормальных семьях! Если жилище выглядит так, значит так и надо!
- Валечка! - донесся голос Анны Дмитриевны, - иди на кухню, сейчас обедать будем.

Так и началась жизнь Вали в гостеприимном доме Анны Дмитриевны. И дом этот, словно ласковые материнские руки, охватил Вальку со всех сторон и то укачивал, прогоняя ненужные тревогу и беспокойство, то мягко подталкивал вперед, когда Вальке не хватало смелости и уверенности в себе.
Анна Дмитриевна часто уходила куда-то, оставляя гостя одного, и возвращалась с хорошими новостями: скоро поедут на примерку протезов, записала Валю в реабилитационный центр. А Валька в ее отсутствие читал книги, пытался помогать по хозяйству. Ну, пыль то он в состоянии со стола да с полок вытереть или помыть посуду!

К удивлению молодого человека, чуть не каждый день стала наведываться в гости юная соседка Алёнка. Девочка поначалу словно боялась смотреть в его сторону, но потом осмелела, разговорилась. Она приносила ему флэшки с записями хороших фильмов, помогала отыскивать в интернете нужную информацию о реабилитации ампутантов, о видах современных протезов. Вскоре Валька в ее присутствии перестал чувствовать себя уродом, обрубком безногим, такой веселой и общительной оказалась девочка.


Однажды, когда зима уже накрыла белым покрывалом дороги и газоны вокруг дома, ребята возвращались с прогулки. Аленка уверенно везла инвалидную коляску и весело болтала о всяких пустяках. Они уже подъезжали к дверям подъезда, когда Валя спросил:
- Алён, можешь ответить мне на один вопрос, который мучает меня уже давно? Но задать его тете Ане не решаюсь, смелости не хватает.

Девочка остановилась и посмотрела на него по-взрослому, серьезно.
- Почему в квартире Анны Дмитриевны нет ни одной фотографии сына? Есть ее фотопортрет в молодости, фотографии с какими-то подругами, а Алексея нет. Почему?
- Действительно странно, - растерянно пробормотала Алёна, пожимая плечами. - Раньше фотки Алеши были, я помню. В его комнате висел портрет. На полках стояли фото со спортивных соревнований. Да и после похорон в гостиной тетя Аня повесила его портрет в десантном берете… Я не знаю, Валь, куда они все делись. Может тетя Аня не хочет, чтобы ты себя неуютно чувствовал, если вокруг будут фотографии погибшего человека?
- Да нет, наоборот! - возразил парень. - Я неуютно себя чувствую, когда их нет. Будто я вытеснил своим присутствием бывшего хозяина комнаты, занял чужое место. - Валька даже поежился: - Неприятное чувство.
- Замерз? - встрепенулась его спутница и поспешила втолкнуть коляску в тепло подъезда.


Они вернулись в квартиру, где хозяйка уже приготовила завтрак. Аромат свежеиспеченных блинчиков витал в воздухе.
- Ну, нагулялись? - спросила хозяйка квартиры, когда гости вернулись. - Давайте быстренько за стол.
Валя с Алёнкой не мешкая разделись, вымыли руки и отправились в кухню, где на столе, благоухая свежей выпечкой, дымилась на тарелке горка блинов.
Молодежь, сильно проголодавшись на прогулке, потянулась к угощению.
- Ты неправильно ешь блины, - сказала девочка с полным ртом.
- А как надо? - намазывая сметаной блин спросил Валька.
- Надо сначала сметаной, а сверху еще вареньем. Так вкуснее будет!

Парень усмехнулся, но последовал совету и выложил на горку сметаны на блине еще и щедрую ложку клубничного варенья, а потом свернул блин трубочкой.
Анна Дмитриевна только улыбалась, наблюдая за ними. И вдруг поймала себя на мысли, что вот так же любил блины Алёшка. Неизживаемая боль опять кольнула в сердце. Но все равно ей было приятно смотреть на уплетающих за обе щеки угощение ребят. Слава богу, у нее все-таки есть для кого печь блины.


Анна благодарила Бога за то, что тот послал ей этого раненого солдатика, совсем мальчика. Ее жизнь снова наполнилась смыслом, хотя о погибшем сыне она не забывала ни на минуту. Через день продолжала ходить в госпиталь, помогать сестрам милосердия. На кухне крутилась по полдня, стараясь приготовить своему гостю что-то вкусненькое. Валька оказался хорошим парнем, добрым, открытым. С ним было легко.

 Она снова почувствовала себя нужной. С предвкушением в душе чего-то светлого и очень хорошего ходила по разным инстанциям, организовывая своему подопечному курс реабилитации, возила его на процедуры, на примерку протезов, на лечебную физкультуру. Каждый ее день с утра до поздней ночи теперь был заполнен важными и не очень делами. Но, ложась спать, она не чувствовала усталости, как будто чем больше трудилась, тем больше черпала сил из неведомого источника. А отец Василий, к которому она теперь регулярно ходила на службу по выходным, как-то с улыбкой сказал:
- Я же говорил, что по силам тебе этот крест, по силам!
Но никакого креста на своих плечах Анна не чувствовала, а только радость и надежду на лучшее. Верно говорят: своя ноша не тянет. Видимо совершенно чужой паренек, случайно обнаруженный в больничной палате, оказался для Анны своим.


Однажды, когда хозяйка квартиры ушла по делам, Валька решил почитать что-нибудь. Целая стопка книг, что лежала на тумбочке возле дивана, была уже прочитана. Он, привычно толкая колеса своей коляски, выкатился из комнаты в коридор, оттуда – в гостиную и остановился возле большого книжного шкафа. С полок в торжественном молчании на него взирали плотные кожаные корешки книг.
Классику он не любил. Достоевский и Толстой, брр, тоска смертная! Но рядом с великими мастерами русского слова присутствовали в большом количестве авторы современной фантастики и фэнтези. Вот это другое дело! Это мы почитаем с удовольствием.

Валентин осторожно открыл застекленную дверцу шкафа и протянул руку к собранию сочинений братьев Стругацких. Пальцы наткнулись на что-то плоское и холодное. В следующую минуту он с удивлением рассматривал вытащенную то ли картину, то ли фотографию в рамке, обнаруженную спрятанной на книжной полке.

Сердце его замерло на секунду, а потом пустилось галопом, руки задрожали, когда он перевернул рамку и увидел фотопортрет парня в голубом десантном берете. С портрета на него смотрел Счастливчик, в радужке его правого глаза на общем голубом фоне отчетливо выделялся темно-коричневый сектор размером не больше одной восьмой. Тот самый Счастливчик, который спас ему жизнь.
Смотрел и улыбался.

Потрясенный Валька разом забыл о братьях Стругацких и их произведениях, долго сидел, рассматривая портрет человека, пожертвовавшего своей жизнью ради него, и никак не мог осознать произошедшее.
Это чудо или божий промысел? Ведь на протяжении тысячекилометрового фронта в Украине воюют сотни тысяч наших ребят. Как, почему из этих сотен тысяч судьба свела в одной точке именно их двоих? Кто мог дать ему ответы на эти вопросы?

Он спрятал портрет обратно на книжную полку и ничего не сказал о своей находке вернувшейся Анне Дмитриевне. Ночью долго не мог уснуть, следя взглядом за движением легких теней по потолку. Но сон все-таки смежил его веки.

Сколько Валентин проспал - не известно. Но вдруг проснулся как от толчка. Открыл глаза и на фоне окна увидел странный силуэт. К нему спиной стоял человек в военной форме, в шлеме, с автоматом на плече. Валька от неожиданности приподнялся на локтях, оторвав голову от подушки.
- Кто здесь? - прошептал он тревожно.
Человек повернулся от окна. И хоть в комнате было темно, но Валька сразу рассмотрел знакомое лицо и необычные глаза. Перед ним стоял Алексей.
- Ты, Счастливчик?
- Я, - улыбнулся парень, сверкнув в темноте белыми зубами.
Он подошел ближе к дивану и стащил с головы шлем.
- Зашел попрощаться, - заявил он, - и попросить тебя: береги мать. О ней больше некому позаботиться. Так что вся ответственность на тебе.
- Да я... конечно... - забормотал Валька в конец растерявшись.
- Это что ж получается, - наконец сообразил он, - мы с ней не случайно встретились?
- В жизни нет ничего случайного. - Заверил Алексей.
- А как это тебе удалось?
- Рано тебе еще знать ответ на этот вопрос. У тебя впереди долгая жизнь… Ладно, мне пора. Помни, о чем мы с тобой договорились!

Счастливчик водрузил на голову шлем, застегнул ремешок и поправил на плече автомат.
Валька заволновался, сердце в груди застучало быстро-быстро. Он сел в постели, изо всех сил вглядываясь в темнеющий на фоне окна силуэт.
- Леш, а мы с тобой еще встретимся? - спросил он.
- Обязательно, братишка. Но не очень скоро. Живи долго и счастливо. И сделай так, чтобы мама больше не плакала. Договорились?
- Договорились! - кивнул Валька.
Он раскрыл рот от удивления, когда фигура воина перед его глазами, такая внушительная, настоящая, вдруг стала таять, растворяться в ночной темноте.
Вскоре силуэт на фоне окна исчез совсем, а Валька обессиленный откинулся на подушку.


Февраль вдруг устал от зимы и устроил горожанам почти весеннюю оттепель. На асфальтовых дорожках блестели лужи, с голых ветвей деревьев хрустальными каплями стекали остатки снега, сугробы на газонах осели и покрылись мокрой ледяной коркой. Прохожие, натянув на головы шапки и капюшоны, зябко ёжились под пронизывающим северным ветром. Но в душе каждого уже жила неколебимая уверенность: весна скоро.

Валентин вернулся с короткой прогулки. Он ходил пока с палочкой, но ходил! Каждый шаг давался с трудом, но он был уверен, что скоро привыкнет к протезам и отбросит уже ненужную трость. Мышцы еще ныли, болели с непривычки, а в голове уже крутились фантазии о футболе или беге на короткие дистанции. В школе он был неплохим спринтером.

Дверь квартиры открыла Анна Дмитриевна.
- Промок? - спросила она, помогая снять куртку вернувшемуся парню.
- Да нет, просто ветер сильный, а так сухо.
- Ты опять без лифта поднимался?
Валька опустился на банкетку в коридоре и с облегчением вздохнул, отставив в сторону трость.
- Так мне же надо научиться подниматься по лестнице. Моя комната в общаге на пятом этаже и никакого лифта. Ничего, с передышками, но уже поднимаюсь.
Анна Дмитриевна побледнела и прижала руки к груди.

- Валь, ты что собрался возвращаться в свое общежитие?..
- Да пора уже, тетя Аня.
Он тяжело поднялся, опираясь о стену и пошел, слегка раскачиваясь, в комнату. Женщина семенила следом.
- Вы ж меня на ноги поставили, за что я вам по гроб жизни благодарен буду. Теперь я сам. Надо готовиться к поступлению в колледж. Алёнка обещала помочь.
- А как же я?.. - пробормотала Анна Дмитриевна сдавленно, почувствовав тугой комок в горле.

Необходимость этого разговора витала в воздухе последние пару недель, с тех пор как Валя встал на протезы. Период абсолютной беспомощности и зависимости от других в его жизни заканчивался. Надо было что-то решать. Но ни он, ни Анна Дмитриевна не спешили разрушать то теплое состояние доверия и взаимопонимания, что возникло между ними.

- Так я ж к вам приходить буду, помогать.  – Ответил парень, с удивлением заметив слезы в глазах женщины. Он не хотел, чтобы она плакала! - Я теперь за вас отвечаю!
- Валя, - тихо, потому что ком в горле еще мешал, произнесла Анна, - ты сильный и самостоятельный. Ты справишься со всеми трудностями, что встретятся на твоем пути. Я это точно знаю. Но может быть останешься тут на совсем? Привязалась я к тебе. Не хочу приходить в пустую холодную квартиру… Оставайся, Валь!

Валя подошел к Анне Дмитриевне и пристально посмотрел ей в глаза. Эта добрая женщина стала ему родной, и если бы у него была возможность самостоятельно выбрать себе мать, о лучшей матери он даже мечтать не мог. И положа руку на сердце, ему не хотелось оставлять ее одну.

- Тетя Аня, честно говоря, мне совсем не хочется возвращаться в общагу. И вовсе не потому, что там мне будет трудно, а тут я живу как у Христа за пазухой. Просто теперь вы мой самый близкий человек, вы и Алёнка.
- Так оставайся! - воскликнула Анна, спешно стирая со щек предательские слезы.
- Останусь, - кивнул Валя, - но с одним условием: верните, пожалуйста, на место фотографии Алексея. А то я себя неловко чувствую перед ним.
- Верну, конечно, верну!
Анна Дмитриевна всплеснула руками и заметалась по квартире в поисках спрятанных фотографий.

Спустя несколько минут оба стояли перед портретом солдата в голубом, лихо заломленном набекрень десантном берете вновь повешенном на стену. С фотографии на них смотрел улыбающийся Счастливчик.
- Тетя Аня, - тихо произнес Валя, - вы только в обморок не падайте, но именно ваш Алёша спас мне жизнь. Я не вру и не выдумываю. Я эти его ангельские глаза из миллиона узнаю. Такая судьба.
Женщина всхлипнула и, не отрывая любящего взгляда от портрета, обняла и прижала к себе своего нового сына.