Осень листья на дорогу сыплет мягко...

Для игры Светлой Ночки «Этюды-4» - http://proza.ru/2024/10/01/144. Этюд № 3. «Я сейчас читаю…»

               «Осень листья на дорогу
                Сыплет мягко, понемногу, —
                Без того в полях зима
                Сбила б ноженьки сама,
                Юбку пыль посеребрила б,
                Щеки белые покрыла б…»
                «Осень», стихи Алоизы Пашкевич.
                Перевёл с белорусского Марк Шехтер.

               Осенью хорошо читать книги.
               На улице под ногами прохожих шуршат подгоняемые ветром разноцветные листья, мелкий дождь ритмично стучит в окно, а дома тепло, чашка ароматного чая греет пальцы, душу, и хочется неторопливо читать о чужой жизни, перебирая воспоминания о своей.
               Так появилось это эссе. Не судите строго: я не литературовед, и, конечно, вместо шуршащих книжных страниц были ноутбук и интернет, но всё остальное, включая чай – соответствует истине.


               Роберт Рождественский в стихотворении «Другу, которому я не успел написать стихов» нашёл очень точные слова:

               «Есть на свете
                такие парни.
                Всё для жизни в них –
                не для памяти!
                Память, в общем-то,
                по иронии –
                вещь
                достаточно односторонняя…»

               Думаю, не только парни… Есть такие и девочки, девушки, женщины…
               Вспомнила я эти строчки после того, как прочитала перевод К. Кучера эссе из «Гамбургского счёта» О. Бахаревича «Наши души из динамита – Алоиза Пашкевич – Тётка». (http://proza.ru/2024/11/02/498)
               Не стану дискуссировать с автором: в искусстве, в литературе каждый имеет право на собственное мнение.
               Просто мне почему-то показалось, что Тётка была добрее, многограннее и далеко не так однозначно проста, какой могут увидеть её читатели эссе. Слишком много времени прошло с той поры… Мы судим о поступках, делах, мыслях людей, живших более ста лет назад, опираясь на свой жизненный опыт, со «своей колокольни». Нам кажется, мы многое знаем о той жизни, которая была когда-то, но это лишь взгляд «сверху». «Изнутри» всё может оказаться по-другому…

               Конечно, я зарылась в интернет. Одну за другой поисковик выдавал статьи «К 145-летию со дня рождения белорусской поэтессы Тётки», «К 130-летию…», «К 105-летию со дня смерти…». Как тут не вспомнить про «одностороннюю память» в юбилейные годы, и молчание в промежутке… Словно тире между датами рождения и смерти.

               Начнём с рождения.
               Третьего июля 1876 года в многодетной семье не то зажиточного крестьянина, не то «застенкового»* шляхтича (интернет предлагает разные версии) родилась девочка, которой дали красивое, мелодичное имя – Алоиза… До девяти лет воспитывалась Алоиза в фольварке у деда. Бабушка приучала к сельскому труду, нянька рассказывала сказки, предания, пела песни… Мало было радости в тех песнях: за нелюбого в чужую семью отдают, в рекруты сына-кровиночку забирают, детки малые сиротами остаются… Не было ни имён, ни фамилий у авторов песен. Народная песня, народное горе…

               Не знала тогда девочка, что сама станет «песней в народе», первой белорусской поэтессой… Вдумайтесь в это слово: «первой»… За ней придут другие, более талантливые, лиричные, самобытные. В их строчках будут оригинальные сравнения и метафоры, но она была первой, а это уже немало.
               И – да, начиная со средних веков, баллады, мадригалы, песни пишут ваганты, баяны, менестрели… Нет среди них женщин. Потому и псевдонимы, которые первоначально использовала молодая женщина, мужские. Поэтесса не заблуждалась: в глазах образованных читателей-мужчин, грамотных и безграмотных мужиков, женщина-поэт – всего лишь смешная несуразность. Пушкин, конечно, говорил: «Поэзия, прости господи, должна быть глуповата», — но не настолько же, чтобы баба стихи писала. Достаточно с неё стишат в альбом компаньонке…

               Как-то, поправив обратившихся к ней деревенских ребятишек: «Не зовите меня «пани», просто «тётка Алоиза», — начинающая поэтесса задумалась…
               Нужна была смелость, чтобы решиться взять такой простой и очень женский псевдоним «Тётка»…
               Но уже в 1906 году на обложке вышедшей в Петербурге тоненькой книжки «Первое чтение для деток-белорусов», стоит: «Написала Цйотка». Цена книжечки 6 копеек.
               Добрая, славная Тётка в книжке сказывала детям сказки, стихи, загадки и прибаутки, рассказывала о родной земле.

               Что касается «поэзии, будто кулак на скуле»…
               Замечательный скрипач Владимир Спиваков однажды сказал в интервью: «У каждого гения есть одно очень важное качество — он чувствует свое время».
               Не знаю, можно ли назвать Алоизу Пашкевич гением, слишком обязывающее слово, но время своё она знала, боль его, слёзы чувствовала.
               Вот последние строчки стихотворения «Осень», с которого началось это эссе:

               «Лишь зажмурюсь, пред глазами
                Замелькают люди в храме,
                На крестинах и в костелах,
                На гулянках невеселых.
                Тут и слезы, тут и песни,
                Труд безрадостный, болезни,
                Поцелуи да могилы,
                Желтый свет свечи постылой…
                Расхлебать ли эту кашу!
                Где же, братцы, счастье наше?»

               Конечно, «женская» и «мужская» поэзия – деление условное. Но так уж принято считать, что в женской – больше чувств, образности, недосказанности, в мужской поэзии больше конкретного, энергия и сила слов… Возможно, я ошибаюсь, но всё же мне кажется, женская поэзия – о себе и о времени, мужская – о времени и о себе.
               Впрочем, время само диктует поэтам, какой быть поэзии. Во всяком случае, тем, кто его слышит…

               В одной из статей о Пашкевич написано: «будицелка» нации.
               Дословный перевод «будительница» – увы, нейтральный, не отражает нюансы. В русском языке слова, заканчивающиеся на суффикс «ка» часто имеют слегка пренебрежительный, снисходительный оттенок, в белорусском наоборот, в словах «тётка», «будицелка» – есть и почтительное уважение к старшему, и ласковость, смягчающая официальный пафос.

               В начале двадцатого века на белорусской земле, как ни странно это прозвучит, родился свой Маяковский, «агитатор, горлан-главарь», по воспоминаниям современников, с бледным лицом, серьёзными глазами, выступающими скулами и тонкими, сжатыми губами. В простом чёрном платье, чёрной жакетке, Тётка выступала на митингах, собраниях перед крестьянами, рабочими, студентами, не зная стихов Владимира Владимировича, но могла бы повторить вслед за ним:
               «…Заглуша
                поэзии потоки,
                я шагну
                через лирические томики,
                как живой
                с живыми говоря».

               Впрочем, у неё был свой почерк. Свои думы…

               «…Ты откуда, что ты хочешь,
                Чего воешь и шумишь?»
                — «Я — посланец, вольный ветер,
                Прилетел на суд вас звать!
                Край сиротский наш не светел,
                Там доколе людям спать?
                Я там бился и кружился,
                Много хаток развалил,
                Но доныне не добился,
                Чтоб народ заговорил!»
                «Мои думы», Перевод М. Шехтера

               Была у Тётки и своя вера, и огромная внутренняя сила.
               Наверное, именно от желания поделиться этой силой и родились строчки стихотворения «Вера белоруса»:

               «Бачу, братцы, мы ня з карт,
                Мы ня з гіпсу, мы – з каменьня,
                Мы – з жалеза, мы – са сталі,
                Нас кавалі у пламеньні,
                Каб мацьнейшымі мы сталi.
                Цяпер, братцы, мы з граніту,
                Душа наша з дынаміту,
                Рука цьвёрда, грудзь акута,
                Пара, братцы, парваць пута!»

              «…Мы — из камня, с волей твердой,
                Из железа мы, из стали,
                Нас огнем калили в горнах,
                Чтоб еще сильней мы стали.
                И теперь мы из гранита,
                А сердца из динамита,
                Руки сильны, грудь сильнее,
                Надо цепи рвать скорее!»
                Перевод А. Прокофьева.

               Я специально привела эти строчки на белорусском языке, чтобы вы почувствовали, в них есть своя мелодия. Пусть марш, но ведь и он - музыка. Да, написано пропагандистки пафосно, безапелляционно, и прав автор переведённого эссе, сравнения хромают, но на календаре – 1905 год, стихотворение печатают как листовки и раздают на улицах Вильно.

               С высоты прошедших столетий можно порассуждать: «воспитанный человек о том, что такое нагайка в то время знал смутно». Думаю, знал, и неплохо…

               Процитирую то, что нашла в интернете.
               «В обвинительном акте по делу о «революционном сообществе в больнице в г. Новая Вилейка» говорится, что Алоиза Пашкевич «принимала участие в собраниях общества… На митингах, происходивших в лечебнице, она произносила на белорусском языке речи, возбуждая слушателей к неповиновению властям, неплатежу податей и борьбе против правительства… печатала на белорусском языке „порицавшие царя“ прокламации и раздавала их в лечебнице… Не ограничиваясь агитацией в стенах лечебницы, она …ездила в сообществе с другими лицами по окрестным деревням, где подстрекала крестьян к ниспровержению существующего в государстве общественного строя».

               В том, что должно было за этим последовать, сомнений не возникало. Начались аресты, Тётка некоторое время пряталась в окрестностях Вильно, затем была вынуждена уехать за границу.
               Только выйдя в эмиграции замуж и сменив фамилию, поэтесса смогла, не опасаясь преследований, в 1911 году вернуться на родину.
               И снова Алоиза Пашкевич берётся за неизведанное: то она актриса первого профессионального белорусского театра, то занимается изданием для молодёжи журнала на белорусском языке «Лучинка»…

               Первая мировая война внесла свои коррективы. Тётка там, где, как ей кажется, она нужнее всего – сестра милосердия в тифозном солдатском бараке Виленского госпиталя.

               В январе 1916 года пришло письмо, что отец поэтессы умер от тифа.
Тётка поехала на похороны в имение, где прошло детство, и пришла в ужас от увиденного: крестьяне лечатся святой водой и заговорами, следуют советам знахарей.
               Отчаянные попытки Тётки добыть медикаменты не дали никаких результатов…
               Эпидемия расширялась… Не было транспорта, лекарств, люди истощены…
Организм Тётки тоже был ослаблен с юности туберкулёзом… 5 февраля её нашли в отцовском доме без признаков жизни.

               Поэзия дарит человеку крылья. Но, в отличие от ангельских, они тяжелы, и, как часто бывало в истории литературы, время полёта подлинного таланта быстротечно…

               Закончить эссе я всё-таки хочу отрывком из стихотворения Алоизы Пашкевич «Лето». Никогда не поверю, что такие строчки мог написать Дядька:

               «Дайте мне платок, родные,
                Белый фартук, хоть на час, —
                Краски я найду живые,
                Нарисую мигом вас!
                .....................
               
                Пламень в сердце разожгу я,
                Кровью брызну, словно в сказке,
                И, с мечтой своей в согласье,
                Нарисую нашу Касю:
                Очи — небо, брови — черны,
                Щеки — ярки, рот-малина,
                Хороша ты непритворно!
                Нет другой такой дивчины!
                Как нам ею не хвалиться!
                А головка… то ль пшеница,
                То ли жито колосками
                Золотится над плечами!
                Косы, косы так и вьются,
                Зубы белые смеются!
                Стан — былинки гибче тонкой, —
                Ну и Кася, ну девчонка!
                Как царевна, как богиня,
                Как нарцисс иль цвет виргиний,
                Как лилея на Дунае,
                Как фиалочка лесная,
                Расцвела в глуши убогой
                Наша Кася… Хоть немного,
                Хоть еще одну-две краски —
                Написала б без опаски!
                Под рукой холстинка мнется,
                Помазок на части рвется,
                Невтерпеж в такое лето
                Мне писать… Пойду по свету,
                Может, краски разыщу я,
                У артиста кисть стяну я,
                Вот тогда и быть победе —
                Нарисую всех соседей!»
           Перевёл с белорусского Марк Шехтер.

Прошу прощения за слишком длинную цитату.

* – самая бедная часть шляхты, которая имела герб, право носить саблю, обладала земельным участком, но, за неимением крепостных, сама его обрабатывала.

Иллюстрация - памятник Алоизе Пашкевич в Щучине, недалеко от деревни Новый двор, где она родилась и умерла. Автор - Алесь Липень.