Письма из Санкт-Петербурга в Мануйловку

До наших дней сохранились две толстые тетрадки небольшого формата, в каждой из которых содержатся записи за 1829 и 1830 год, находящиеся на хранении в научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки уже почти два столетия.
Историкам и исследователям эти рукописи известны как «Журнал конногвардейца Ивана Васильевича Вуича».
На сегодняшний день этим тетрадям 195 лет.
Это ежедневный дневник в письмах Ивана Васильевича Вуича, одного из выдающихся представителей дворянского рода Вуичей, который родился и рос в родовом имении Екатеринославской губернии - селе Мануйловка Славяносербского уезда.
(в настоящее время – это пгт. Вергулёвка г. Брянка Луганской области)

Иван Васильевич является правнуком Мануйло Вуича - основателя Мануйловки и достойным продолжателем военной династии своих предков.
Юноша делал записи, описывая события, произошедшие в тот или иной день с ним во время его пребывания в Санкт-Петербурге.

Дневник вёлся в форме писем, обращённых к своей матери Екатерине Евграфовне Вуич (в девичестве Смагина).
Все письма, написанные за неделю, прилежный юноша переписывал набело, уже без клякс и помарок, относил на почту и отправлял в Екатеринославскую губернию, в свою родную Мануйловку.


                1829 год



В январе 1829 года полковник Василий Афанасьевич Вуич, вместе с 15-летним сыном Иваном, из своего родового имения в Мануйловке (Славяносербский уезд Екатеринославской губернии), отправился в Санкт-Петербург в надежде определить сына на учёбу в Юнкерскую школу.
Тем более, что сам юноша горел желание продолжить военную династию Вуичей, служа верой и правдой государю и отечеству.

Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которую хотел определить полковник Вуич В. А. своего сына, представляла собой элитное учебное заведение закрытого типа, готовившее молодых дворян к воинской службе в гвардии.
Школа состояла из двух отделений: пехотного (роты подпрапорщиков) и кавалерийского (эскадрона юнкеров).
Курс обучения длился два года, затем воспитанники школы причислялись к одному из гвардейских полков.
Учебное заведение располагалось в бывшем дворце графа Чернышева на набережной Мойки у Синего моста.

29 января 1829 года, а 30 января Ваня сделал свою первую запись в данном дневнике.
Обращаясь к матери, юноша писал: «… вот начало моего журнала, почтеннейшая моя маминька…с этих пор уже я буду аккуратно, всякую неделю, пересылать к вам письма и надеюсь, что вы останетесь довольны мной, а это есть и будет величайшим моим утешеньем».

Далее, будущий юнкер пишет о том, что 31 января, в четверг папинька (так обращается сын к своему отцу Василию Афанасьевичу) завёз его в Юнкерскую школу, где дежурным был братец (в письмах «братцем» Иван называет своего двоюродного брата Александра Лазаревича Вуича).

Ваня Вуич тут же познакомился с многими юнкерами. Им было подмечено, что в уланском полку было много немцев, которые при знакомстве с ним, как ему показалось, сразу его полюбили.

Братец указал Вуичу на тех, «короткого знакомства с которыми он должен избегать».

В письме к матери юноша сразу успокоил мать по поводу общества, в котором ему предстоит находиться в Юнкерской школе, и заверил её, что знакомиться и заводить дружбу будет лишь с теми юнкерами, которые покажутся ему с положительной стороны.

«…да при том и шалунов здесь очень немного»

Каждая фраза, каждое предложение, адресованные своей родительнице Екатерине Евграфовне, были пронизаны огромной любовью и уважением к со стороны её прилежного сына:

«Верьте, милая маминька, что ваши наставления всегда в сердце моём; ваше прощание со мной и есть доказательство вашей ко мне нежности и никогда не изгладятся из памяти моей.
Они беспрестанно побуждают меня к исполнению моих обязанностей, побуждают меня стараться, чтобы никогда ни малейшей причины не подать к вашему огорчению, бесценная, нежнейшая моя маминька».

В тот же день Василий Афанасьевич посетил начальника школы, генерала Годейна, к которому затем позвали и Ивана Вуича.

«Он обошёлся со мной очень ласково. Расспрашивал об моём учении и назначил прийти на другой день, в 9 часов, для партикулярного экзамена…», - так описал эту встречу в письме к матери Ваня.

(Павел Петрович Годейн (1784—1847) — генерал-лейтенант русской императорской армии; командир Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров)

Василий Афанасьевич Вуич старался ввести своего сына в круг своих светских знакомств в Петербурге.

Поэтому обедать Вуичи поехали к Львовым. Василий Афанасьевич с Алексеем Фёдоровичем Львовым познакомился во время своего пребывания за границей.
«Истинно редкое семейство, и я надеюсь, что их знакомство будет мне очень полезно», - рассуждал младший Вуич.

Его очень восхитила игра на скрипке Алексея Фёдоровича Львова. Инструмент в руках музыканта казался одушевлённым, издавая просто чарующие звуки.

(Алексей Федорович Львов (1798–1870), известный скрипач, композитор, автор музыки российского гимна «Боже, Царя храни»)

От Львовых Вуичи проехали к Папковым, где Катерина Фёдоровна Папкова долго расспрашивала об Екатерине Евграфовне и об Анюте (сестра Ивана Вуича).
Сразу от Папковых отец и сын направились в театр.
Свои впечатления о театре Ваня изложил в своём очередном письме:

«…и хотя все говорят, что он никуда не годится, но меня восхитил, и мне кажется, что не видать ничего хорошего во всём отечественном – есть большое нещастие»

По утру, 1 февраля, Вуичи прибыли к Годейну в Юнкерскую школу, где Павел Петрович учинил Ивану маленький экзамен по истории, географии и математике. После чего очень его расхвалил.

В субботу, 2 февраля, Вуичи посетили начальника всех учебных заведений, генерала Демидова с запиской от Бенкендорфа об определении юного Вуича на службу, но не застали Демидова дома.

(Николай Иванович Демидов (1773–1833) — генерал от инфантерии, генерал-адъютант, сенатор из рода Демидовых, главный директор Пажеского и сухопутных кадетских корпусов)

Приехав домой, Вуичи обнаружили у себя Александра Лазаревича Вуича с женой, которые погостили у них некоторое время.

После их отъезда, полковник Василий Афанасьевич, как будущего военного, взял сына с собой на развод, на котором должен был присутствовать сам государь Николай Первый.

«…какую великолепную картину я наблюдал, когда папенька взял меня к разводу,- писал Ваня Вуич. – одно только жаль, так как при этом нельзя находиться в партикулярном платье. Поэтому мне велели прятаться, из-за чего я не смог поближе разглядеть государя…».

(партикулярное платье — это обычная (гражданская, повседневная) одежда в противоположность мундиру, военному или чиновничьему. Слово «партикулярный» переводится как «частный»).

В воскресенье, 3-го числа февраля, снова Вуичи оправились к Демидову.
«Демидов ответил, что по летам меня нельзя принять.
Это известие было очень неприятно для папеньки, но он ещё надеется на Бекендорфа», - продолжал свои записи в журнале юный провинциал.

В этот же день, на разводе, будущий юнкер, наконец-то, «имел щастие видать довольно близко милосердного нашего монарха».

(Николай I Павлович (1796 - 1855) — император Всероссийский, царь Польский, Великий князь Финляндский)

Ваня Вуич всё же не падал духом и надеялся на отцовские связи. С первых дней пребывания в Петербурге, он начал готовиться к вступительным экзаменам.
После обеда юноша поехал в Юнкерскую школу, чтобы взять некоторые записи для домашних занятий, и до вечера занимался.

Вечера обычно проводились у брата Александра Лазаревича. Часто посещали своих, приехавших в столицу родственников, и сами Александр Лазаревич с Катериной Ивановной Вуич, несмотря на приличную удалённость их квартиры.

Запись в письме от вторника, 5 февраля 1829 года:

«Рано поутру папенька ездил к Бенкендорфу и узнал от него, что меня никак нельзя принять. Но государь позволил, до совершенства лет, содержать меня в каком-нибудь пансионе за его счёт…»

(Александр Христофорович Бенкендорф (1782 — 1844) — российский государственный деятель, генерал от кавалерии, один из главных приближённых императора Николая I. Являлся главным начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии).

Вечером Вуичи, вместе с генералом Годейном, ездили в один из известных петербургских пансионов, который славился своей прекрасной программой обучения. Но, несмотря на это, Павел Петрович Годейн высказался, что толку от этой программы обучения мало.

Поэтому Василий Афанасьевич принял решение оставить сына Ивана на попечение своего племянника Александра Лазаревича Вуича в Петербурге с тем, чтобы сына обучали учителя на дому.
Александр Лазаревич с супругой жили на Шестилавочной улице, снимая квартиру в доме у купца Калугина.

«Ах, как тяжко видать, милая маминька, огорчение этого доброго, нежнейшего отца. Я бы тысячу жизней отдал, чтобы его теперь успокоить. Но, может быть, бог даст, всё это скоро переменится…» - так в очередном письме в к матери, в Мануйловку, описал свои переживания об отце заботливый сын.

Далее в письме Ваня высказал свою досаду по поводу того, что только через 10 месяцев он сможет стать юнкером, а поэтому не скоро сможет повидаться с матерью, т.к. ему придётся всё это время заниматься, находясь в Петербурге, чтобы успешно сдать вступительные экзамены в Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров.
Дал обещание, что постарается употребить это время с пользой: будет ходить в академию рисовать, учиться музыке, продолжать учить как английский язык, так и то, что учил до сих пор.

В завершение письма прилежный и послушный сын просил материнского благословения.
В своём дневнике Иван часто писал о том, что, почти ежедневно, помогая отцу, писал и переписывал «папенькины бумаги». Затем много занимался.
Полюбившемся занятием для провинциального юноши стало гуляние по Невскому проспекту, на котором было беспрерывное движение народа, разнообразие экипажей, одежд, лиц…

Юноша заверяет Екатерину Евграфовну, что они с папенькой и в Петербурге не потеряли постоянства, свойственного только деревенским жителям. А для интересного журнала (дневника), который он вёл, нужна разнообразная жизнь, хотя это разнообразие, очень похожее на ветреность и «скоро наскучает».
Поэтому, многие, живущие в Петербурге, жалуются на скуку, хотя вечно окружены, так называемыми, «весёлостями».

14 февраля, в четверг, Василий Афанасьевич поехал на парад во дворец. Младший же Вуич ходил в книжную лавку и Юнкерскую школу, чтобы достать нужные книги и тетради для занятий.

Обедать были приглашены снова к Львовым.

«Всякий раз, я больше и больше восхищаюсь этим несравненным, добрым семейством. Какое множество и согласие; за столом сидело более двадцати особ, в том числе не было никого чужого, кроме нас и ещё двух офицеров. Как все любят друг друга!».

Сразу же, после занятного обеда у Львовых, Вуичи поехали в театр, где давали трагедию Шиллера «Дон Карлос».
В следующем своём письме к матери Ваня Вуич делится своими впечатлениями о посещении театра:
«Театр был так полон, что нам достались места слишком далеко от сцены, и поэтому не очень выгодные. Русский театр уже начинает входить в моду. Все восхищаются актёром Каратыгиным и справедливо. Он обыкновенно играет первые роли в трагедиях и часто можно даже позабыть, что он ничто иное, как актёр. А чувства им выражаемые не суть его собственные».

(Васи;лий Андре;евич Караты;гин (1802 — 1853) — русский актёр, артист Александринского театра)

В пятницу, 15 февраля Ваня Вуич, после домашних занятий, в полдень отправился в Юнкерскую школу, где посетил манеж и ездил верхом. Его верховой ездой все остались довольны.
Любознательному юноше из провинции так понравился театр, что он старался не пропускать ни одной премьеры. Посещение театра, на то время, удовольствие было не из дешёвых и не каждому провинциалу было по карману.

Отец Василий Афанасьевич Вуич баловал сына, находясь с ним в Санкт-Петербурге по делам службы, щедро финансировал походы сына в театр, на выставки, концерты.

После занятий по верховой езде Вуич встретился со своим двоюродным братом по материнской линии Ваней Смагиным, и братья отправились снова в театр на премьеру комедий «Женщина-лунатик» и «Обезьяна-воровка», где хохотали вместе с залом на протяжении всего представления.

(во всех своих письмах Иван Вуич упоминает своего двоюродного брата Ваню Смагина, сына Петра Евграфовича Смагина, который учился в артиллерийском училище).

Посещая множество развлекательных мероприятий, как прилежный сын своих родителей, Ваня не забывал упорно заниматься историей и географией. Отец купил и привёз учебники по математике и фортификации, чему Иван очень обрадовался.

Василий Афанасьевич нашёл для сына учителя английского языка, с которым договорился о занятиях по средам и пятницам за 5 рублей в час.
На первом же уроке, поговорив с Вуичем на английском, учитель остался доволен его уровнем знания языка.

Ваня Вуич был частым гостем в домах у семейства Корсаковых.
Генеральша Александра Тимофеевна Корсакова, как могла, старалась во всём опекать юношу.

Вуич сдружился с девицами Корсаковыми: Софией и Варенькой, которые рады были видеть у себя воспитанного и галантного будущего юнкера.
В субботу Вуич был приглашён на целый день к Корсаковым, по случаю именин Александры Тимофеевны.

В следующем своём письме в Мануйловку от 24 февраля, юноша просит «маминьку» не забыть о первом дне начала поста и сообщает, что обедали они в этот день очень постно.
Затем Ваня поехал к обедне в Казанский собор. Ему удалось стать так удачно, что он слышал очень хорошо всё служение самого архиерея.

После службы Вуич посетил католическую церковь, чтобы найти живущего там итальянского учителя аббата Камподони.
Аббата Камподони Вуичам порекомендовало семейство Корсаковых, которые сами брали у него уроки итальянского. Аббат назначил уроки итальянского, для посетившего его юноши, по часу в среду и субботу.
Цена за урок была назначена в 5 рублей.

Часы каждого дня будущего юнкера были буквально расписаны.

С утра он сам занимался математикой и фортификацией, затем брал уроки итальянского у Камподони, после итальянского к нему домой приезжал учитель английского языка Ропер, иногда сам Вуич посещал англичанина.
Ропер задал ученику задание по переводу с французского на английский и результатом был очень доволен, как пишет Ваня. В другие дни юноша посещал академию, где учился рисованию.
В Юнкерской школе Иван занимался верховой ездой и учился фрунту.
(французское слово «фрунт» означает маршировку, выправку и ружейные приёмы).
«До сих пор мне давали старую и ленивую лошадь, но теперь дали получше. И я, как все говорят, гораздо уже лучше ездил», - писал Ваня Вуич.
Однажды, наблюдая, как занимается Ваня в школе, Александр Христофорович Бенкендорф довольно сказал: «…хорошо, очень хорошо, господин Вуич!»
После занятий в школе, Вуич выкраивал время в своём графике для походов в Эрмитаж.
То, что ему доводилось увидеть в галереях Эрмитажа, он подробно описывал в письмах, которые еженедельно отправлялись в Екатеринославскую губернию, в Мануйловку, «бесценнейшей маминьке». Его восхищению не было предела тому, что он видел во время хождения по картинным галереям. 
По вечером, у «братца» Александра Лазаревича, занимался на фортепиано под руководством его супруги Катерины Ивановны.
В очередном письме в Мануйловку, Ваня Вуич обращается с просьбой к своей маминьке:
«Вообразите, что она (Катерина Ивановна) имеет терпение сидеть со мной несколько часов, когда я играю скверно, и наблюдать за моими пальцами. Предобрая, родная! Напишите ей, милая маминька, что-нибудь ласковое за те ласки, которыми она всякий день меня осыпает. Она вас, заочно, очень уж любит беспрестанно и твердит, как бы нам всем, в сентябре будущего года, явиться в Манойловку. То-то была бы радость!»
В письмах Ваня именовал свою деревню «Манойловка».
«В пятницу, 1 марта, папинька повёл меня к Роспини, у которого находятся славнейшие физические и оптические инструменты. Я заговорил с ним по-немецки, потом по-английски. Он так обрадовался, что просил меня ходить к нему почаще и обещал показывать действие своих инструментов, и познакомить меня с семейством его…»
(Антон Роспини, «императорский физико-механик», как он себя именовал в объявлениях о публичных лекциях, читанных им в Петербурге по опытной физике и химии. Курс состоял из 30 лекций, цена которым была 125 рублей ассигнациями)
В пятницу, 5-го марта, в свободное от обучение время, любознательный юноша посетил Невский монастырь, в котором увидел много привлекательных вещей: серебряный гроб Александра Невского и мощи святых.
В другие дни недели, по вечерам, юноша занимался «маршированием и владением ружьём» с графом Головиным.

«12 марта, во вторник, я ездил верхом в школе. Потом папинька брал меня с собой на парад, где государь и государыня, верхом, делали смотр кавалергардам и конной гвардии. Этот смотр был истинно величествен, а музыка чудесная. Я непременно постараюсь достать ноты маршей, которые при этом играли, и перешлю их Анюте…»

12 апреля в своём дневнике Ваня сделал грустную запись о дне рождения своей сестры Анны: «Сегодня Анютино рождение. Вот уже второй раз мы его проводим не вместе…»

13 апреля Ивану Вуичу исполнилось 16 лет.
Отец Василий Афанасьевич с утренним поцелуем поздравил сына с днём рождения и подарил ему часы.
Подарку «папиньки» Ваня был несказанно рад, ведь он всегда мечтал о собственных часах.
Сестрица Катерина Ивановна также поздравила его и подарила ему карандаш в серебряной оправе.
До самого обеда Вуичи ходили по лавках, делая покупки. Вечер провели дома в кругу семьи.

В субботу, 20 апреля, отец и сын Вуичи поехали на большой парад, который проходил на Царицынском лугу.
Василий Афанасьевич поставил сына в такое место, чтобы тот хорошо видел всё происходящее на параде.
Ваня смотрел во все глаза, как государыня Александра Фёдоровна ездила в коляске по рядам и здоровалась с солдатами.
Везде гремело громогласное «ура», а музыканты во всех полках играли «Боже, царя храни».
Картина была торжественная и величественная.

В этот же день начались приготовления к отъезду Василия Афанасьевича домой, в Мануйловку. Весь день Ваня ходил поникший, не желая расставаться с отцом.

Следующий весь день Вуичи ходили по лавкам, делали покупки, выполняя заказы своей деревенской родни. Иван был очень огорчён отъездом папиньки.
Расстроился ещё и из-за того, что не нашёл нигде испанское мыло, о котором писала сыну и просила купить Екатерина Евграфовна.

Настал день расставание – 25 апреля, четверг.
Так описал матери этот день Ваня:
«У папиньки столько было дел, что он целое утро не был дома. Это ещё грустнее. С двух часов и до шести мы были все вместе, но удерживали слёзы. В шесть часов всё было готово, и никто уже не мог больше удерживаться.
Добрая сестрица Катерина Ивановна плакала без удержу. Мы тоже простились, но я ещё ехал с папинькой до заставы.
Вы можете судить каково было мне после прощания. Я не могу описать всего того, что я чувствовал, какую пустоту ощутило сердце моё. Как тягостно было, когда папинька последний раз поклонился нам и карета, наконец-то, скрылась из глаз. Я обливался слезами. Эта столица казалась мне пустынею…»

В воскресенье Ваня ходил к обедне в церковь при Михайловском замке, где молился об отцовском путешествии домой и об скором воссоединении с своими родными.
С огромным удовольствием он слушал молитвы, которые внятно и с выражением сходили с уст протоирея Малова.

(Малов Алексей Иванович, протоиерей (1787—1855) —священник церкви при Михайловском замке, с 1836 г. назначен настоятелем Исаакиевского собора)

После отъезда отца, младший Вуич с ещё большим рвением и старанием окунулся в занятия по математике, истории, географии, фортификации.

Всё это чередовалось с верховой ездой, маршированием, занятием с ружьём. С особым прилежанием изучал иностранные языки: немецкий, итальянский, английский, французский.
Каждый его день был расписан буквально по часам.
Судя по предыдущим письмам, на момент приезда Ивана из Мануйловки в столицу, он уже мог свободно изъясняться на немецком и английском языках.

А в ежедневном журнале, который вёл юноша, в конце письма, чтобы сделать маминьке приятное, приписывал целый абзац на французском.

При первой же возможности Иван Вуич посещал службу в церкви, как глубоко верующий прихожанин. С самого детства Вуичи прививали своим детям любовь и почитание к православной вере, регулярно посещая храм Архангела Михаила архистратига в соседнем селе Еленовка.

В одном из писем им был описан случай, который произошёл с Катериной Ивановной Вуич во время службы в церкви Михайловского замка.

В воскресенье, 2 июня, Ваня, рано по утру, со своей роднёй пришёл в церковь, в которой уже было жарко и тесно. В самом начале молитвы с коленопреклонением сестрице Катерине Ивановне стало плохо, и она чуть не упала в обморок.
Вуичи вынуждены были покинуть храм и до конца обедни находились в комнате протоирея Малова, который отнёсся к ним очень ласково.

Целых две недели не было писем из дому, и Ваня уже стал переживать по этому поводу.

Но вот, 31 мая, пришло и долгожданное письмо, в котором Екатерина Евграфовна написала, что Василий Афанасьевич возвратился в Мануйловку, но не совсем здоровым.
Постоянные гости не дают ему покоя, а он должен будет снова отправиться в путь.
В воскресенье, 9 июня, после обедни у Малова, все поехали на дачу к баронессе Марии Ивановне Ренне, где было очень весело.

(Баронесса Мария Ивановна Ренне (1787 - 1859), урождённая Воронцова, статская советница)

«…играли в разные игры, как в кольцо и волан, так и другие; ходили гулять на Крестовский остров, где играла превосходная музыка, катались по воде…»
Иван Вуич был частым гостем, вместе с девицами Корсаковыми, на даче у баронессы Ренне, о чём он писал в своём журнале.

В августе 1829 года петербургскую общественность всколыхнула новость – приезд в столицу внука персидского шаха Хозрева Мирзы.
Персидский принц явился в Санкт-Петербург с извинениями после убийства в январе 1829 года русского посла в Тегеране Александра Сергеевича Грибоедова и членов русской миссии — дабы избежать войны с русскими и улаживания дипломатического скандала.
В возмещение пролитой крови он привез Николаю I богатые дары, в их числе был алмаз «Шах».

(примечание автора, - убитый в Персии 34-летний Грибоедов А.С. знаком нашим современникам, как дипломат, историк, писатель и композитор. А.С. Пушкин однажды сказал о Грибоедове, что тот один из самых умных людей России).

Это событие обсуждали в Петербурге все от вельмож до извозчиков, приписывая выдуманные подробности пребывания перса в городе.

Говорили, что во время аудиенции у государя принц, увидев необычайное великолепие и чудные для него наряды, так сконфузился, что потерял на время дар речи.

«Я ещё, прежде, слыхал, что в Москве, на балу у Юсупова, этому дикарю понравилась княжна Щербатова. Он просил дать ему кусок её пояса, и на отказ её кинжалом отрезал концы ленты. А на другой день прислал ей шаль ценою в 5000 рублей. Это известие я слышал из верных уст», - писал Ваня Вуич своей маминьке в Мануйловку.

Вуич, находясь у Александры Тимофеевны Корсаковой на даче, рассмотрел очень хорошо Хозрев Мирзу, который проехал верхом со своей свитой на Крестовский остров под самым балконом Александры Тимофеевны:

«…он росту малого, чуть-чуть побольше Вани Смагина, лицо имеет приятное, довольно белое для персианца, большие прекрасные глаза, хотя и говорят, что ему не больше 18 лет. Но по усам его, можно ему дать больше двадцати».

(примечание автора, - алмаз «Шах» (Перст Аллаха) — драгоценный камень массой 88,7 карат. Это один из всемирно известных исторических драгоценных камней, второй по ценности в России после бриллианта «Орлов»).

Ваня Вуич в подробностях описывал матери пребывания в России персидского князя и его занятные выходки в Санкт-Петербурге, Москве и Воронеже.

Слухи о похождении «персианца» разлетались стремительно, особенно в светских кругах, в которых молодой Вуич старался быть на виду.
В один из сентябрьских дней Александра Тимофеевна Корсакова пригласила Ивана к ним на обед. По приходу к ним, юноша застал дочь Варвару Алексеевну за игрой на фортепиано, которая разыгрывала вариации в четыре руки и пригласила гостя сыграть пьесу вместе с ней.

«…я играл очень удачно, хотя пьеса довольно и трудна…разумеется, играл пьесу в первый раз в четыре руки, … поэтому она не могла быть совершенной…»
Варвара Алексеевна попросила молодого человека хорошенько выучить её, чтобы потом играть вместе с ней.

В одном из писем матери, Ваня Вуич пишет, что Корсаковы снова приглашали его на вечера к ним. Очень хотели его видеть и девицы Софья и Варвара.

Для этого нужны были чулки и башмаки, цена которым была 13 рублей. Раньше это не остановило бы его, но, прочитав последние наставления маминьки, юноша перестал и думать о вечере, а выбрал всё же подготовку к экзаменам.
Интересны и далее рассуждения Ивана Вуича о деньгах.

Нужды в деньгах он, судя по его дневнику-журналу, не испытывал. Но, всё же, молодой человек, чтобы сделать подарок маминьке ко дню ангела, решил экономить.

«…их у меня довольно, но это деньги ваши, а не мои, и потому самый богатый подарок с моей стороны был бы в глазах ваших ничтожен. Я решился делать столько экономии, сколько было возможно и, наконец, собрал некоторую сумму, которую по справедливости, кажется, могу назвать своей».

В письме к маминьке молодой человек описывает подробно, где и на чём он экономил родительские деньги в августе и сентябре: ходил на дачу и обратно пешком (2 рубля), после отъезда отца почти не покупал лакомства (5 рублей).

Основная же сумма денег накопилась от экономии на извозчике (от 40 до 80 копеек в день). За два месяца им было сэкономлено 12 рублей 40 копеек.
На эти деньги Вуич купил книги у протоирея Малова (6 рублей) и переплёл их (3 рубля 50 копеек). Остальные деньги потрачены были за пересылку книг в Мануйловку.
Также, в подарок Екатерине Евграфовне, сын отправил несколько своих рисунков.

«Поздравляю вас, милая, бесценная маминька, со днём вашего Ангела. На сей же почте посылаю вам доказательства, что я с давнего времени уже начинал думать о нём; и так, как посылки идут дольше писем, то я и отправляю их особо. Дай бог, чтобы вы, в этот торжественный для меня день, вспомнили с удовольствием обо мне, и чтобы приняли с благосклонностью залог того, сколько вас любит и сколько желает вам щастия послушнейший ваш сын Иван Вуич».

Ещё до дня рождения матери Ваня собирался отослать все свои рисунки, которые были им вставлены в рамки под стекло, посылкой в Мануйловку.
Но, когда, он взвесил ящик со всем содержимым, то вес оказался пол пуда, а это значит, что посылка была бы оценена на почте в 20 рублей.
От этой затеи ему пришлось отказаться до приезда «папиньки» Василия Афанасьевича.

Несколько раз в письмах молодого человека упоминается слуга Гришка, который был приставлен молодому Вуичу по велению отца.

14 ноября Иван встал очень рано и занялся географией, историей и математикой, которые учил до самого вечера.
Лишь, после обеда, вынужден был прерваться для поездки в Гостиный двор, где купил Гришке суконное платье.
По возвращению упражнялся в фехтовании. Вечером же больше часа занимался с ружьём.
Получив сразу два письма из дому, Иван был несказанно рад. Мать в своём письме выражала беспокойство по поводу купания сына, но он поспешил её заверить, что после своего отъезда из Мануйловки «не имел даже лёгкой простуды».

Отец же в своём письме высказал недовольство по поводу лени будущего юнкера, о которой доложил ему племянник Александр Лазаревич.

Свою лень заниматься Ваня оправдывал тем, что к Вуичам постоянно захаживала и подолгу засиживалась графиня Головина, которой нужно было уделять внимание и вести с ней беседу.
Также частым гостем был у его родственников Львов, которого молодой человек вынужден был выслушивать.

Вечера и обеды, на которые его приглашали Корсаковы, баронесса Ренне и другие, юноша вынужден был посещать, дабы не обидеть приглашающую сторону.
А это всё мешало занятием и подготовке к вступительным экзаменам в Юнкерскую школу.

4 декабря – в день Святой Варвары Иван Вуич был приглашён к Корсаковым на день ангела их дочери Варвары Алексеевны.

С утра, отправив письмо на почту, Ваня до часу дня занимался историей. Сходив на Гостиный двор, купил там чулки с башмаки и отправил их с Гришкой домой.
Сам же поехал к Корсаковым, чтобы поздравить их, где неожиданно встретился с графом Иваном Коновницыным, который только вчера приехал из Харькова.
Граф очень обрадовался встрече с Вуичем и расспрашивал его о родителях.
А вечером и мать графа Анна Ивановны интересовалась родителями Вуича и об поступлении его на службу.

(граф Коновницын Иван Петрович (1806 — 1867) – выпускник Пажеского корпуса, декабрист, член Северного тайного общества, участник Кавказской и русско-турецкой войн)

«Александра Тимофеевна очень обрадовалась моему приходу. Тем более, что бал Великого князя Михаила Павловича отнял у них большую часть кавалеров, давших слово быть у них. После обеда я только успел съездить переодеться, а потом был у Александры Тимофеевной до трёх часов утра. Танцевал очень много и ужасно устал. Возвратился домой в четвёртом часу и тотчас же бросился в постель».

В следующем своём письме к маминьке, Ваня Вуич рассказал о том, что через несколько дней после похода в баню, обнаружил, что на нём нет нательного креста и образков.
Перерыл всё своё платье в поисках. Несколько раз посылал Гришку в баню, обещал деньги тому, кто найдёт их.
И к концу дня потерял всякую надежду найти пропажу, чем был очень сильно огорчён и весь день с этими мыслями уже ничего не мог делать.

В субботу, 7 декабря, к 8 часам утра, Иван Вуич прибыл в Юнкерскую школу на приём к генералу Годейну, как ему было назначено.
В этот день он должен был сдавать вступительные экзамены для поступления в школу. У генерала будущий юнкер встретился с полковником Гудимом.

(примечание автора, - полковник Гудим-Левкович Константин Иванович (1797—1852) - эскадронный командир в юнкерской школе).

«Они оба получили письма от папиньки и были довольны этим, в особенности же Гудим …»

Генерал объявил, что экзамена не будет, и велел приходить в следующую субботу.
В понедельник Ваня был приятно удивлён приезду к ним на квартиру дедушки Егора Мануйловича Вуича, который объявил, что приехал в Петербург со своим сыном Николенькой.

(примечание автора, - Егор Мануйлович Вуич (1765 - 1860) – статский советник, состоявший на должности губернского прокурора Вятской губернии, один из четырёх сыновей основателя села Мануйловки Мануйло Вуича, который приходился отцу Ивана родным дядей).

Но дедушка Егор Мануйлович долго не задержался, т.к. ему нужно было наводить порядок на своей квартире.
Тем более, что Александр Лазаревич, Катерина Ивановна и Ваня Смагин отсутствовали по той причине, что гостили у баронессы Марии Ивановны Ренне.

Баронесса прислала приглашение и Ивану поехать в театр. Юноша тотчас отправился к ней, и от неё уже все вместе поехали в театр на балетную пантомиму, где пробыли до часу ночи.

Очередное письмо из Мануйловки от родителей было утешительным для Ивана. Вместе с письмом пришли деньги и часы. Часы сестры Анюты нужно было отдать в ремонт. Огорчило юношу в письме лишь известие «о худом положении дел дядиньки» Петра Евграфовича Смагина.
Все надеялись, что всё ещё поправится в делах у маминького брата.
Родственники вошли в положение, и Василий Афанасьевич Вуич прислал 400 рублей, которые Александра Тимофеевна Корсакова заплатила за учёбу Вани Смагина, недавно поступившего в артиллерийское училище.
Если бы эти деньги не были проплачены, то Смагина, с 1 января, исключили бы из училища.

За первую же обмундировку Смагина, 120 рублей, заплатил Александр Лазаревич Вуич
«Пока Ване ещё нечего жаловаться на судьбу, кроме разве того, что он всем должен…»,- писал его родственник и друг Иван Вуич.

Прошла неделя, и подошёл день, когда Иван должен был сдавать экзамены в Юнкерской школе. Но по утру, 14 декабря, юноша даже не смог сам встать с постели, т.к. досадно заболел.
Александр Лазаревич съездил в школу к генералу Годейну и рассказал о болезни двоюродного брата.
На что генерал ответил, что неделей позже, неделей раньше – это не столь важно в данном случае.
Вечером пришли Львовы, которые находились в комнате больного и весь вечер его развлекали, от чего ему было немного повеселее.

На следующий день Ваня получил отцовское письмо, посланное им 29 ноября из Бахмута которое доставило сыну большую радость. Отец писал, что через три дня он будет в Мануйловке и обнимет родных.
Александр Лазаревич Вуич уехал в Псковскую губернию, где присмотрел имение для покупки.
Через несколько дней доктор разрешил больному юноше вставать с постели, но не разрешал ещё писать и читать.

23 декабря, когда болезнь совсем отступила, и доктор снял всякие ограничения, Иван порывался поехать к генералу Годейну в школу, дабы договориться о предстоящих экзаменах.
Но Катерина Ивановна отговорила его от такой затеи и просила отложить поездку к генералу до возвращения Александра Лазаревича из Псковской губернии.
На следующий день пришёл фельдъегерь от генерала Алексея Николаевича Потапова, чтобы справиться о здоровье молодого Вуича.

Во вторник, 24 декабря, Иван Вуич, отправив письмо на почту, отправился к Алексею Николаевичу Потапову.
Тот очень переживал по поводу болезни сына своего друга Василия Афанасьевича и хотел, на днях, личного навестить его.

(Алексе;й Никола;евич Пота;пов (1772—1847) — член Государственного и Военного советов, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, друг Василия Афанасьевича Вуича)

В этот же день, после шести часов вечера, все, кроме Катерины Ивановны Вуич, которая была не совсем здорова, поехали к баронессе Ренне.

Далее, в своём письме к маминьке, Ваня Вуич описывает празднование Рождества Христова, которое по католическим правилам праздновалось в ночь с 24 на 25 декабря:
«Там, по обычаю немцев, были приготовлены подарки для детей. В прекрасно освещённой комнате стояло дерево, убранное маленькими восковыми свечами и всё обвешанное конфетами и фруктами. Близ оного, на столе, расставлены были разные игрушки и детские вещицы. Очень интересно было видеть радость детей, когда открылась комната, долго для них запертая, и они подошли к столу, и прочли свои имена.

К 9 часам вся церемония закончилась и начались танцы. Я танцевал очень много, но без всякого удовольствия. Дамы мои были или детьми, или такие, с которыми разговоры были мало приятными для меня…»

Грустные мысли юноши переносили его за 1700 вёрст от Петербурга, в родную и такую теперь далёкую Мануйловку:

«Я вспоминал, что у нас в Манойловке, в это же самое время, родные должны быть собраны вместе. Что если бы я мог, вдруг, перенестись из этого круга, в котором нет для меня ни одной души истинно любезной, в круг нашего семейства. Ровно за год я ещё наслаждался щастием спокойной семейственной жизнью, щастием уверенности, что любим всеми меня окружающими…»

25 декабря, после обедни, Иван Вуич отправился ко всем своим знакомым с поздравлениями, но дома застал только генерала Потапова и ротмистра Гудима.
Домой пришёл лишь к обеду.
В этот день возвратился из своего путешествия и Александр Лазаревич.
После обеда к Вуичам начали съезжаться гости.
Приехала Мария Ивановна Ренне со своими детьми, также пришли Юрий и Владислав Львовы.
Начали играть в разные святочные игры.

«…я также участвовал в них: смеялся, бегал, но мне было очень и очень скучно…»,- писал матери любящий сын.

Ваня жаловался Екатерине Евграфовне, что ему не дают возможности заниматься постоянные гости. Особо раздражал его сын дедушки Егора Мануйловича Николинька со своими пустыми разговорами и спорами.

Во вторник, 30 декабря, после 12 часов, Вуич поехал на приём к генералу в Юнкерскую школу. Генерал велел будущему юнкеру явиться для экзамена в первую субботу после Нового года.
От генерала юноша заехал к Александре Тимофеевной Корсаковой, которая, называя Ивана «душенькой» и «миленьким» завела разговор о деньгах.
Сказала, что у неё нет ни копейки денег потому, что не пришли оброки из Украины, и она вынуждена была занять у Миллеров 200 рублей.

31 декабря Иван навестил Алексея Николаевича Потапова и обратился к нему с просьбой, чтобы тот доложил государю о поступлении его на службу. Генерал принял просьбу Вуича довольно ласково и обещал всё исполнить.
Новый год Вуичи все собрались встречать у баронессы Ренне.
Старый же год провели довольно скучно – игрой в карты.
Игра была самая невинная «в дурачки».

Ровно в 12 часов все поздравили друг друга.



                1830 год


«Прошёл 1829 год… Поздравляю вас, милая, бесценная маминька, с Новым годом. Да принесёт он вам все блаженства, о которых мечтаете и непрерывно просите для вас у всевышнего…Сестрица, братец и графиня вас также поздравляют…»

В своём журнале-дневнике Ваня Вуич подробно описывает свои расходы в специально начерченной таблице по разделам.
Первый свой такой отчёт матери сын отправил в начале нового 1830 года.

Расходы на уроки с репетиторами с 3 апреля по 3 июля 1829 года составили 227 рублей.
Деньги были потрачены за 20 уроков итальянского с аббатом Камподони (100 рублей), за такое же количество уроков английского с Ропером (100 рублей), за занятия по фортификации с унтер-офицером за два месяца без шести дней (27 рублей).
100 рублей было потрачено только на книги: итальянские книги Карло Гольдони (10 рублей), немецкий лексикон (8 рублей), подписка на учебный географический атлас (10 рублей), английская и итальянская грамматика, книга Малова, география Арсеньева и другие.

В разделе «На извозчиков» молодой человек указал сколько было заплачено извозчикам (23 рубля) и по какой причине он брал извозчика.
Причины были разные: «возвращался домой в дождь в новом платье», «опаздывал в школу», «устал идти пешком из школы», «ездил в Малый театр», «возвращался от Львовых поздно вечером», «ездил за нотами», «на дачу и домой», «на большую почту»», и так далее.
Далее, юноша описывал почтовые расходы, которые составили 15 руб. 90 коп.
Указано было количество писем и стоимость услуг: за письмо к папиньке с документами – 3 руб., почтальону за письмо от маминьки – 10 копеек, жандарму за письмо от папиньки – 20 копеек, долг Гришке за прежние письма – 1 рубль…

«На еду и лакомство» Ваня Вуич истратил 5 рублей.
Это были покупки апельсин, шоколада, пряников и пирожков, а также на «закуску у кондитера» (пирожки).

Особый интерес вызывает раздел «На прочие издержки необходимо нужныя», где было истрачено 96 руб. 70 коп.

В прочие издержки вошли:
покупка александрийской, писчей, прозрачной и почтовой бумаг, расходы в церкви (20 коп.), за починку штыка, за кусок мыла, за стрижку (1 руб. 60 коп.), две рубахи слуге Гришке (5 руб.), на сапоги Гришке (5 руб.), перчатки белые бальные (2 руб.), шведские перчатки для верховой езды (2 руб.), Гришке пару платья (12 руб.), бумага для журнала, фуражка лёгкая дорожная (4 руб.), подтяжки (3 руб.), вакса (2 руб.), за перемену подкладки в шинели и прежние работы Турчанинову (20 руб.), пришивка пуговиц к куртке, на баню (2 руб.) и прочие.
В списке фигурировала даже запись «на нищих» - 15 копеек.
(примечание автора,- александрийская бумага – это дорогая бумага большого формата и лучшего качества, для рисования, распространённая в России до XIX века)
Следующий раздел не менее интересный под названием «На издержки не столь необходимые и прихоти».
Прихоти обошлись в 25 рублей: фарфоровое яйцо, план Петербурга, переделка футляра для часов, шляпа для Вани Смагина в день его рождения.

По следующему разделу расходов можно судить на сколько плохо обстояли дела у дяди Ивана Вуича по материнской линии Петра Евграфовича Смагина.
Вуичу приходилось везде платить за Ваню Смагина, который на тот момент уже учился в артиллерийском училище.

В графе расходов «Для Вани издержано» были такие оплаты: на стрижку его, прачке за мытьё белья, за переделку шинели, мятные капли, за переплёт книг его, кренделей ему во время болезни (40 коп.), извозчику за него (80 коп.), за переделку куртки его (2 руб. 40 коп.), в церкви за него (60 коп.), атлас географический такой, как у меня (5 руб.) и так далее.

По всей вероятности, у родителей племянника Екатерина Евграфовны не было денег на содержание и учёбу сына в Петербурге, и родственники, в лице семейства Вуич, взяли его на полное обеспечение.

В конце списка расходов за три месяца стояла общая сумма – 543 руб. 40 коп.
А ниже приписка: «Недостаёт по счёту от первоначальной неаккуратности, а более всего от мелких денег, которые расходились без счёту».

Василий Афанасьевич и Екатерина Евграфовна Вуичи для сына денег не жалели. Это видно из постоянных посещений Иваном театров, выставок, музеев, Эрмитажа и других мероприятий.

16-летний Иван Вуич считал себя глубоко верующим человеком. Старался не пропускать ежедневные службы.
В его церковные расходы входили: на свечи (40 коп.), в церковную кружку (2 руб.), нищему (20 коп.), за просвиру (80 коп.), подходя к кресту (2 руб.), за исповедь (5 руб.),   
Денежный отчёт родным в Мануйловку был чисто формальным, так сказать, для порядка, который сыну прививали родители во всех делах.
Не забывал он и просьбы своих близких.

Были куплены подвязки для сестры Анюты, 46 мотков шерсти для неё же на сумму 25 рублей и канву для иголок.
Маме: испанское мыло за 5 рублей, бумагу для переписывания молитв, семена и луковицы, а также за их пересылку, и изготовка печати с вензелем мамы.
Иван не забывал давать на водку дворовому сторожу и банщику в бане. Особо заботился о своём слуге Гришке: покупал ему сапоги, одежду, бельё.

В октябре для лечения Гришки были куплены цитварные семена и мёд на сумму 1 руб.40 коп.
В декабре, во время своей болезни, Иван вынужден был заплатить за семь визитов доктора Ганна (35 руб.), за курительные духи (1 руб.), лекарство жидкое (2 руб.60 коп.), лекарство в порошках (30 коп.), лимоны (20 коп.).

Отослав свои финансовые отчёты родителям за весь год на почту, Иван заканчивает свою первую тетрадь дневника-журнала.

После 12 часов, уже 1-го января 1830 года, все поздравили друг друга и отправились домой спать, т.к. зевание за столом считалось дурной приметой.
Утром Иван Вуич отправился в Михайловский замок к обедне. После службы, молодой человек, улучив минутку, когда протоирей Малов был не занят, поздравил его с Новым годом.
Священник же в свою очередь благословил отрока, пожелав счастья на весь год и удачи при поступлении на службу царскую.

Обедал юноша у генерала Потапова, где ему вручили билет для входа на придворный маскарад.
Теперь нужно было приготовить костюм для данного мероприятия, чем он и занялся. Костюмом Ивана послужил венецианский плащ с кружевами и штатская шляпа, взятая на прокат за 3 рубля. В этом костюме, вместе Александрой Тимофеевной Корсаковой, которая ещё утром попросила Вуича быть её кавалером на балу, отправились во дворец.
Вместо того, чтобы войти в общий зал, в котором собралось около 30000 душ разных сословий, Вуич с Корсаковой прошли через комнату Нарышкина в Эрмитаже, где должна была проходить царская фамилия к ужину.

В 11 часов государь и царская фамилия со своей свитою мимо них прошли к ужину. Дождавшись, когда царская семья, через час, прошла обратно, Иван с Корсаковой отправились домой.

4 января, генералом Годейном был назначен экзамен, на который Иван Вуич должен был явиться вечером.
Как не переживал Ваня, но экзамены он сдал по всем предметам на отлично, набрав полные баллы.
Теперь же поступившие должны были явиться для представления перед Великим Князем и государем в назначенный день.
Но представление несколько раз откладывалось из-за занятости и отсутствия государя.
Для Ивана эти отлагательства стали просто несносными.

16 января к Вуичу приходил портной снимать мерки для пошива обмундирования. Портной заверил, что к воскресенью всё будет готово.

Вечером Ивану принесли записку от генерала Годейна, в которой тот приказывал на следующий день явиться для представления государю.
С утра Вуич полетел в школу на крыльях надежды, несмотря на сильный мороз. Встретив во дворе генерала, Ваня без слов понял, что и сегодня никакого представленья не будет. Скорее всего, из-за сильного мороза.
Для Ивана такая ситуация была уже просто невыносимой.

20 января, наконец-то, у генерала собрались все 14 кандидатов, успешно сдавших экзамены в прошлую субботу. С большинством из них Вуич уже успел ранее познакомиться.

«В 11 часов, по велению генерала, мы отправились гурьбой во дворец Михаила Павловича и стали там по ранжиру. Ждали долго. Приехал генерал, и через несколько минут (а это было уже в конце 2-го часа) объявил нам, что государь сегодня не будет смотреть нас по причине встречи Преображенского и Измайловского полков, возвращающихся из турецкого похода. И чтобы мы явились опять, завтра, в 9 часов утра к нему. Вот такая награда за то, что мы три часа стояли на вытяжку».

Совершенно раздосадованный молодой человек отправился домой, где его ждала ещё одна неожиданность. Его родственники, наконец-то, решились выехать из Петербурга на Луганчик.

(примечание автора,- река Луганчик является правым притоком Северского Донца (не путать с рекою Лугань) и протекает на территории Луганской области)

На это время им нужно было перечинить всю мебель и покрыть лаком. Комнату, где обычно занимался Ваня, превратили в одну большую мастерскую. Весь вечер юноша не знал, куда себя деть.
Не обнаружив нигде стола, письма домой, в этот вечер пришлось писать на стуле, стоя на коленях.
На следующий день, опять утро у генерала и снова отказ «потому, что слишком холодно».
Будущий юнкер очень переживал, что скоро может стать в тягость Александру Лазаревичу и Катерине Иванове Вуич, т.к. у них было намеренье через две-три недели уже выехать из Петербурга.

В пятницу, 24 января, всё повторилось, как и в прошлый раз: 11 часов, дворец Михаила Павловича, ожидание до 2-х часов, объявление, что государя снова не будет…
Только в этот день к представляемым добавился какой-то Яковлев из Москвы, поступивший в конную гвардию.

Павел Петрович Годейн попросил позволения у Великого Князя зачислить в школу прежде представляемых (Ивана Вуича и с ним ещё пятерых) с тем, чтобы показать их государю уже в мундирах. Великий Князь Михаил Павлович дал своё позволение.

(Великий князь Михаил Павлович (1798 - 1849) — четвёртый сын Павла I и Марии Фёдоровны, самый младший ребёнок. Младший брат императоров Александра I, Николая I и великого князя Константина.)

Но дальше обстоятельства приняли неожиданный оборот. Генерал Годейн велел всем на завтра же явиться в школу с 615 рублями денег. Ваня Вуич просто не знал, где ему взять столько денег.
По приезде домой он попросил своего братца Александра Лазаревича ссудить его деньгами до папинького приезда в Петербург, но тот ответил «что его обстоятельства стеснены».
После обеда обеспокоенный юноша отправился к генералу Годейну, чтобы просить его принять пока часть денег, но не застал его дома.
«Теперь ложусь спать – завтра надобно встать пораньше и оправиться уже на службу Царскую. Жребий брошен и завтра, если бог благословит, я солдат в одном ремесле с папинькой. Дай то бог мне щасливого служения».
На следующий день, к 12.00, новоиспечённый юнкер был в школе, где полковник принял его довольно ласково и юнкера тоже, поэтому вступление Ивана было для него радостным.
Вечером, в 10 часов, все легли спать. Только Ваня долго ещё не мог сомкнуть глаз из-за очень жёсткой постели.
Утром Иван встал, быстро оделся и был готов, но, к его удивлению, должен был ещё час ожидать, пока встанут и оденутся его товарищи. После чая всем велели одеваться в полную форму.

«…я тотчас исполнил приказ и опять ждал около двух часов, пока собрались все мои товарищи»

Далее, начались пешие занятия. И здесь очень пригодились Вуичу прежние занятия с унтер-офицером. Все упражнения он исполнял исправно и надеялся, что его скоро поставят «во фрунт» вместе с остальными.

Неожиданно приехал Александр Лазаревич и сообщил Ване о приезде его папиньки Василия Афанасьевича вместе с Михаилом Лазаревичем. Александр Лазаревич отпросил Ивана ночевать домой.
Сын полетел домой и, уже через несколько минут, был в отцовских объятиях.
Отец вручил сразу же сыну письма от матери и сестры Ани.

Со среды юнкера школы стали жить по-новому распорядку.
«По утру, в 6 часов, мы все просыпаемся по барабану. Одеваемся и, через четверть часа, идём к чаю, после которого, до 8 часов, каждый может делать, что хочет.
В 8 часов начинаются занятия в классах до 10 часов. Затем, по выходу из классов, ученье маршировки, которые длятся до 12.00.
Потом, до 2 часов произвольные занятия. В 2 часа обед.
С 3 часов до 5-ти – снова занятия в классах. В 5 часов – чай, в 8 часов – ужин, а в 10 часов тушат все свечи. Хотя, можно ложиться спать и раньше».

30 января Василий Афанасьевич Вуич приехал в Юнкерскую школу, по случаю именин Ивана, и привёз фруктов и конфет для своего сына и его товарищей.
В воскресенье отец Ване преподнёс сюрприз: ему было возвращено родительское благословение – золотой крестик и образок совершенно похожие на те, которые были утеряны в бане.
Иван старался прилежно учиться. Часто выпадало, что в классах занятия проходили без присутствия преподавателей и юнкера должны были сами заниматься изучением предметов.
Во время таких занятий подымался шум и гам, но Иван, не обращая на это, повторял предметы, либо переписывал гарнизонную службу.
По вечерам к нему, в школу, иногда приезжал отец и они проводили время вдвоём, попивая домашний кофе.
На Масляную юнкера были отпущены по домам на три дня. Во всех похождениях по городу Ваню старался сопровождать отец для того, чтобы тому не было скучно одному.
«… а по возвращению домой мы сидели с бесценным папинькой, вспоминая о вас, о сестре, о Манойловке, и о близком разлучении с добрым папинькой», - писал в очередном письме матери её «послушнейший» сын.

22 февраля, в субботу, настал день расставание Ивана с отцом. По утру они вместе нанесли визит к генералу Алексею Николаевичу Потапову. Ваня ещё раз удостоверился в настоящей и искренней дружбе двух офицеров. Прощания их было настолько трогательно, что даже молодой юнкер растрогался до слёз.
Вечером же Ваня Вуич, простившись с отцом, поехал в школу.
Уже в школе он закончил своё письмо к матери такими словами:

«Дай бог, по крайней мере, чтобы я поскорее удостоверился, что добрейший, милый мой папинька спокойно и щасливо доехал до Манойловки».

По обеда, 27 февраля, когда юнкера собирались идти в свои классы, приехал Великий князь Михаил Павлович. Всех построили на плацу в несколько шеренг. Князь прошёл вдоль шеренг, осматривая учащихся. Увиденным остался доволен. После отъезда князя, вечером, Иван Вуич был отправлен в караул по наряду.
На следующий день преподаватель военного судопроизводства Веселовский похвалил юношу за хорошие ответы на вопросы и прилежание.

В письмах, адресованных матери, новоиспечённый юнкер, пишет, что несмотря то, что классные занятия часто проводятся без присутствия преподавателей, он прилежно занимается фортификацией, географией, историей, гарнизонной службой, военным слогом, военным судопроизводством и другими предметами.
Хотя немало и тех, кто просто бездельничает, болтая с такими же юнкерами.
В Юнкерской школе Иван сблизился и сдружился с таким же учащимся, как и он, по фамилии Унгерн-Штенберг.
Ему плохо давался итальянский язык, и он попросил Вуича о помощи.
Перед ужином два друга разговаривали на итальянском. Унгерн-Штенберг рассказывал о своём воспитании и о своих путешествиях. Вуичу с ним было интересно и приятно вести беседы.

24 марта в школе были назначены уже настоящие экзамены. Во время экзамена Иван Вуич за ответы получил 9 баллов - «это число есть одно из отличнейших».
Около 20-ти юнкеров на экзамене не могли ответить ни единого слова. За это они были переведены из 2-го класса в кандидатский, вместо того, чтобы перейти в 1-й класс.
25 марта, в праздник Благовещенья состоялся церковный парад полка юнкеров конной гвардии, который принимал сам государь Николай Первый. После парада государь подошёл к недавно поступившим юнкерам и спросил у каждого их фамилии. На этом всё и закончилось.

На следующий день Иван Вуич сдал блестяще экзамен по математике, набрав полные баллы, о чём он был представлен генералу Годейну, как на отлично сдавший экзамен. Экзамены принимал князь Голицын.
Экзамен по артиллерии также был сдан на отлично. Голицын хотел поставить Вуичу 10 баллов, но учитель этому воспрепятствовал, мотивируя это тем, что Вуич совсем недавно в школе.
За экзамены по судопроизводству и фортификации князь Голицын поставил также юноше по 10 баллов.

Впереди ещё были экзамены по русскому языку, географии, топографии и воинским уставам.
В воскресенье юнкер Вуич гостил у матери своего друга Шишкина, заходил к протоирею Малову, обедал у баронессы Ренне, вечер провёл у генерала Потапова.
Матери Екатерине Евграфовне, Ваня писал, что не знает, чем заполнить листок своего очередного письма потому, что за неделю ничего интересного с ним не произошло.
Экзамены, почти все, он сдавал блестяще и родителям можно гордиться своим сыном. Суммарное количество баллов за все предметы составило число 94.

Все предметы были сданы на «десятки», кроме истории, топографии и уставов, в итоге Иван Вуич был переведён в 1-й класс.
Те же юнкера, которые не набирали нужного количества баллов на экзаменах, не переводились в следующий класс, а оставались ещё на год в прежнем классе.
Один из товарищей Ивана по фамилии Клевцов был пойман за курением трубки, за что «был посажен на хлеб и воду на два месяца».
Курение среди учащихся пресекалось и за него строго наказывали.

«Милому, бесценному папиньке целую ручки. Вы не можете вообразить, как я радовался, видя из письма вашего от 20-го марта, что вы наслаждаетесь всеми прелестями Манойловки», - писал отцу в Мануйловку растроганный сын.

Занимаясь в школе вместе с юнкерами в классах и манеже, Иван дополнительно ходил к генералу Алексею Николаевичу Потапову, который, с жадным до наук молодым человеком, занимался эскадронным ученьем.

13 апреля, в день своего рождения, Ваня Вуич довольно успешно сдал экзамен по уставу и посетил всех своих знакомых после роспуска из школы.
Был у графини Головиной, у Шишкиных, Корсаковых и обедать остался у генерала Потапова.
Везде ему, в этот день, все были рады и встречали его приветливо. Во время прогулки, любуясь проезжающими экипажами, молодой юнкер был вынужден становиться не менее пяти раз «во фрунт» во время проезда мимо государя, Великого князя и государыни.
В письме «маминьке и папиньке» юнкер Вуич пожаловался на беспорядочную жизнь на прошедшей недели и на занятость при сдаче экзаменов, поэтому он не смог написать письма своим родственникам.
В понедельник, 21 апреля, все юнкера были распущены по поводу дня рождения государыни Александры Фёдоровны.

(Государыня Александра Фёдоровна (урождённая Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская (1798 -1860) — немецкая принцесса из дома Гогенцоллернов, императрица Всероссийская, супруга Николая Александра II)

Иван Вуич сожалел, что не смог повидаться с Ваней Смагиным. Ваня не был отпущен из артиллерийского училища из-за разведённых мостов на Неве.
На реке тронулся лёд и начался разлив.

В своих письмах Екатерине Евграфовне молодой Вуич описывает и своих преподавателей Школы, в которой было немало известных личностей.
Протоирей Малов, с которым юнкер был ранее знаком по церкви Михайловского замка, преподавал в классах Закон Божий.

Русскую словесность преподавал Плетнёв Пётр Александрович, профессор, литератор и критик, друг А.С. Пушкина и издатель его произведений.

«Плетнёв превзошёл все мои об нём ожидания. Он говорит прекрасно, заманчиво – план преподавания его лёгкий и приятный. Он сначала хочет дать нам высшие правила риторики, а потом заняться разбором лучших произведений российской словесности. Одним словом, я остался в восхищении от этой лекции» (письмо Вуича И. от 14 мая 1830 года).

(Константин Иванович Арсеньев (1789-1865) — русский историк, статистик и географ, действительный член Российской академии).

Уроки истории в изложении Арсеньева была настолько интересны и занимательны, что Иван ждал их с огромным нетерпением.
Вечером Вуич ходил к полковнику Гудиму, чтобы отдать имеющиеся у него тетрадки, и обратился к нему с просьбой о выделении ему лошади для лагеря.

Полковник пообещал переговорить с ротмистром Ступневым, который заведовал ездой и наблюдал за конюшней и лошадьми, «чтоб он назначил вам лошадь, хотя не из молодых, но по крайней мере из старых хорошую. Прощайте, продолжайте служить так, как вы при мне начали. И поклонитесь от меня в своих письмах вашему папиньке». Такой был ответ полковника Ивану Вуичу.

«Много утешает меня всегда, если я знаю и почти уверен во всём том, что делают, думают и как проводят время мои бесценные родители и родные. Так, например, сегодня, я почти, наверное, знаю, что все наши родные в Манойловке.
И жалею только об одном, что для одушевления семейного общества не достаёт благодетельного папиньки, который по расчёту должен сегодня же встречать государя в Елисаветграде. Сколько приятных воспоминаний рождает во мне этот день: соединение родных вместе, сельский праздник!», -  так в письме от 25 мая, предавался ностальгии Иван Вуич.

(примечание автора,- в своём письме юноша имеет ввиду праздник Святой Троицы)

В прошедшую воскресную ночь из 80-ти юнкеров в Школе ночевали только 30 человек, остальные были отпущены по домам в честь дня рождения цесаревича.
Вуича был отпущен из школы в понедельник. Юнкерам в город позволялось выйти в полуформе, что означало без наличия лосин, ботфорт, каски и палаша, но в колете и фуражке.
17 июня, после роспуска из школы, Иван направился к мастеру, которому заказывал кирасы. Кирасы были уже готова, а так как молодой человек заказывал совершенно новые кирасы вместо старых, то изготовление доспехов обошлись ему в 150 рублей.
(кирасы – это элемент нательного защитного снаряжения, состоящего из двух пластин, которые повторяли форму человеческой груди и спины)

К своему обмундированию нужно было купить ещё кое-какие вещи. О деньгах Ваня не стал писать отцу, а решил пока занять 200 рублей у Екатерины Дмитриевны Шишкиной.
Шишкина с радостью ссудила нужную сумму молодому юнкеру.

В летнее время в Школе очень часто проходили верховые эскадронные ученья, как на плацу, так и в походах с ночёвками в лагерях. Во время этих учений Иван Вуич не успевал писать свой письменный дневник, так как верховая езда очень утомляла молодых юнкеров.
Некоторые письма, которые удавалось написать при всех тех палаточных неудобствах, Вуич передавал на почту через Екатерину Дмитриевну Шишкину, которая в это время жила в Петергофе.
Половину июля юнкера вынуждены были провести в лагере при Петергофе.

«…целую неделю ужасная тоска не покидала меня, я проклинал лагерную жизнь, жизнь беспорядочную, бездейственную и скорее мечтал возвратиться в школу, начать лекции, регулярность в занятиях, чтобы не доставлять вам более неудовольствия своим молчанием»,- писал матери в Мануйловку примерный сын.

В одном из таких походов принимал участие государь Николай Первый, делая парады и смотры будущим конногвардейцам.
За день государь мог несколько раз подымать по тревоге молодых юнкеров, после чего, лично вёл за собой, заставляя учащихся выполнять разные манёвры на местности.

«Когда кончились действия, мы выстроились все в линию в саду, слезли с лошадей на минутку, потом снова сели и отслушали «зорю». После чего сняли каски на молитву (это была картина величественная). Государь ещё раз повторил нам свою благодарность и распростился с нами. Все эти маневры были деланы для шведского принца Оскара, который на другой день, 30-го июля, отправился обратно в Швецию»

1 августа 1830 года юнкера, сделав переход в 26 вёрст, возвратились из Петергофа в Санкт-Петербург.
На следующий день, после роспуска, Иван Вуич «был в церкви у вечерни и с довольным усердием молился Богу…».

24 августа, утром, юноша получил письмо от дяди Петра Евграфовича Смагина, в котором тот сообщил, что он и его дочери отправляются в Мануйловку.
В конце сентября до Петербурга дошли слухи о распространении заразы (холеры) в российских губерниях.

«Эти вести очень неприятны для меня, особенно, когда уверяют, что она находится в Ростове, Белгороде и Изюме. А, следовательно, наш край ею окружён.
Сделайте одолжение, бесценные родители мои, успокойте меня на этот счёт – напишите, что у вас слышно о распространении этой болезни. Вести о ней меня очень и очень беспокоят. Дай Бог, чтобы она миновала наши края», - писал, охваченный тревогой, Иван Вуич своим родителям.

6 октября, утром, в генеральском приказе по Школе все прочли о том, что генерал Годейн назначает в каждом классе по два юнкера или подпрапорщика «отличённых в науках и поведении» для наблюдения за порядком во всех частях на время занятий, вместо ежедневно назначаемых дежурных.
В 1-м кавалерийском классе были назначены Масалов и Вуич.
Иван гордился, что из 30-ти юнкеров класса выбрали его. Хотя такая классная должность порой мешала учёбе.

«В классе Дурона мне опять хлопоты: один просит бумаги, другой карандаша, третий клею. И я беспрерывно должен бежать к шкафу с казёнными вещами и раздавать требуемое».

На должности старшего в классе, молодой человек должен был просыпаться в 5 часов утра и затем будить остальных юнкеров в каморах, что ему не очень нравилось.

(камора – устарелое слова, означающее то же, что и комната).

Во время занятий, проводимых Веселовским, приехал Великий князь Михаил Павлович и зашёл в класс. В это время один из юнкеров находился не на своём месте. За это юнкер был немедленно посажен на неделю под арест.

23 октября Вуич, будучи старшим в классе, зашёл к инспектору классов подполковнику Мейкандеру за некоторыми приказаниями и тот сообщил юнкеру, что генерал отдаст в приказ представление на Вуича в унтер-офицеры.

По истечение нескольких дней, когда Вуич начал забывать уже про обещанное унтер-офицерство, после ужина, 27 октября, к нему явился генеральский писарь с приказною книгою.

«…я прочёл, от лица генерала нашего, приказ, какому ещё не было примера с основания школы».

Исполняющий должность классного инспектора генерал-полковник Тучков довёл до сведения, что лейб-гвардии конного полка юнкер Вуич, отличным поведением, прилежанием и примерным исполнением возложенных на него обязанностей старшего в классе, заслуживает поощрение.

«…по сему и предписываю упомянутому юнкеру принять звание и должность унтер-офицера, впредь до утверждения Его Императорского Высочества, командующего корпусом».
Хотя звание и должность Вуича были ещё не утверждены, но он уже назначался дежурным по эскадрону. 
Иван Вуич упоминает о своём богатстве, которое по совету генерала Потапова, на время учёбы в Юнкерской школе, он ему отдал на хранение. Это билет в 5000 рублей, червонцы и часы.

26 ноября, во время обеда, все услышали неожиданную новость. Бывшие на разводе офицеры рассказывали, что государь объявил всем «о смятении в Варшаве произошедшем».

(речь шла о вооружённом восстании в Варшаве против власти Российской империи на территории Царства Польского 1830—1831 годов, которое сами поляки называли Ноябрьским восстанием).

Государь также объявил, что если не будет достаточно Литовского корпуса для восстановления порядка, то тогда войска наши выдвинутся для подавления восстания.
После обеда Вуич и сам прочёл в «Инвалиде» о Варшавском бунте.
(в своём письме к отцу Вуич упоминает об «Русском инвалиде» - официальной газете Военного министерства, издававшейся в Санкт-Петербурге с 1862 по 1917 год).

Всё же было принято решение, что лейб-гвардии конный полк отправится в поход на Варшаву.
Генерал Потапов дал полезные советы Вуичу, какие вещи нужно было собрать для похода.
Юноша решил составить список того, что нужно было купить и сколько для этого нужно денег.

«Наш полк выступает 9 января и будет в Вильно 6-го марта. На будущей неделе пришлю вам маршрут. Говорят, что государь и Великий князь оставят Петербург также в марте. И так, через две или три недели я начну поход немного поважнее, чем поход в Петергоф. Благословение родителей моих – вот всё, что нужно послушнейшему вашему сыну…», - писал Ваня Вуич родителям в Мануйловку.

30 декабря Иван Вуич весь день посвятил визитам к своим знакомым и друзьям, с которыми решил проститься перед дальним походом.

Будущий унтер-офицер Вуич посетил полковника Цынского Льва Михайловича, но тот не принял его, так как командир 1-й Кирасирской дивизии Левашов смотрел всю конную гвардию в походной форме и ему было не до того.

Затем юноша направился к генералу Потапову, но и того застал в хлопотах – Алексей Николаевич ожидал графа Чернышева для продолжительного разговора.
Не дождавшись, когда генерал освободиться, Иван посетил Александру Тимофеевну Корсакову, у которой встретился с Ваней Смагин.
Вместе братья пошли к графине Головиной.
Визиты вежливости закончились обедом у Шишкиных.

Перед польским походом любящий сын, успокаивая родителей, писал в родную Мануйловку:

«Знаете ли, что для меня гораздо легче будет идти в поход теперь, прямо из Петербурга, чем если бы я должен был вырываться из ваших объятий. Впрочем, все эти приготовления и самый поход, не должны вас беспокоить и именно по той самой причине, которая нам доставляет некоторого рода досаду.
Все уверены, что гвардия, а в особенности гвардейские кирасиры вовсе не будут в деле и, что весь поход наш окончится каким-либо парадом. Насчёт самого похода, вы можете быть уверены, что я также буду закутан и столько буду иметь удобностей, что даже немного и стыдно для солдата.
Не лишнее сказать вам, что по общему мнению, мы, тотчас по приходу в Вильно, будем произведены в офицеры».

В 1831 году, и отец Ивана, полковник Василий Афанасьевич Вуич также участвовал в польском походе. По Высочайшему повелению он был направлен в действующую армию против польских мятежников, находясь в конвое Великого князя Михаила Павловича, который командовал отдельным гвардейским корпусом.

«Прощайте, моя бесценная, милая маминька …
Целую вам ручки, равно и несравненного папиньку.
Дай бог, чтобы вы были все здоровы и счастливы.
Милую, моему сердцу, сестру Анюту целую со всей нежностью.
Поклонитесь от меня и милым родным.
Просит вашего драгоценного благословения послушнейший ваш сын Иван Вуич».


Накануне похода Иван Вуич дописал последние страницы своего дневника-журнала, переписал всё снова аккуратно набело, запаковал и ближайшей почтой отправил его на родину…
Впереди его ждала интересная и увлекательная жизнь.

ПОСЛЕСЛОВИЕ.

Наш выдающийся земляк Иван Васильевич Вуич сделал головокружительную карьеру военного. Блестяще сдал экзамены при поступлении в Академию Генерального штаба.

Соученики Ивана Васильевича Вуича по Академии вспоминали о нём, как о прекрасно образованном «идеальном» юноше, свободно владевшем несколькими иностранными языками (английский, немецкий, французский, итальянский), статном красавце строгого сербского типа, «с изящными светскими манерами», «умном, скромном, добром и услужливом».
Вуич женился на Павле (Полине) Николаевне Лори и стал счастливым многодетным отцом пятерых детей, всего же в браке родилось 13 детей.

Иван Васильевич дослужился до генерал – майора. Благодаря своей тяге к «всяческим наукам» удостоился звания профессора.
Написал книгу «Малая война», которая использовалась, как пособие для слушателей Николаевской академии Генерального штаба.

Имел множество высоких наград за участие в битвах и сражениях, а также за преданную службу на благо Российской империи.
Кроме иностранных языков, которыми Иван Васильевич владел в совершенстве, в своём имении Мануйловке, на Екатеринославщине, Вуич любил поговорить со своими крестьянами и на малороссийском (украинском).

С 1863 года Вуич с семьёй перебрался на постоянное жительство в Санкт-Петербург, купив большой дом в Кукушкином переулке на Садовой.
Иван Васильевич часто посещал и своё родовое имение, оказывая всяческую помощь крестьянам в неурожайные годы, делал щедрые пожертвования на развитие своей малой родины.

В его отсутствие мануйловской экономиею занимался управляющий - крестьянин Пантелеймон Александрович Егоров, которому генерал-майор целиком и полностью доверял дела в своём имении.

Свою Мануйловку Иван Васильевич всегда называл ласкательно, с любовью, не иначе, как «моё сельцо».