Записки изнутри

Данная рукопись найдена мной
в 2017 года на улице В-ской
возле мусорного бака, куда я отправил
пустой стаканчик из под кофе.
Не знаю почему, но я решил забрать
эти желтые листы. А  когда положил
их в сумку, благополучно забыл на несколько
месяцев. Ознакомившись потом с написанным,
был озадачен и удивлен оригинальностью автора.
Долго раздумывал, но все же решился записать.
 
.
ЗАПИСКИ ИЗНУТРИ

Город встретил меня густой пеленой тумана в оттенок серого неба. День не задался с самого утра, как только я вылез на платформу из душного вагона. Сделать, что задумал я не успел, никого не застал и в итоге, изрядно вымотавшись, я слонялся по центру города в поисках недорогого ночлега и хотя бы немного теплого ужина. Моя дорожная сумка, в которой вещей было очень мало – только самое необходимое, больше стала напоминать корзину с валунами и нестерпимо оттягивала плечо. Ноги мои промокли или вспотели – было уже не важно, только в ботинках я ощущал неприятную сырость.
Здание стояло на пересечении двух улиц – центральной В-ской и прилегающей к ней Н-ской. Я, признаться, совсем отчаялся, бродя по массивным улицам, так как двери фешенебельных отелей были для меня по понятным причинам закрыты, и уже думал вернуться на вокзал и там провести ночь, чтобы завтра повторить попытку разобраться с делами, ради которых приехал в чужой неприветливый город. Но вдруг из-за очередной стеклобетонной высотки вынырнул двухэтажный домик, построенный столетия два назад. На черной входной двери с тонированными стеклами висела табличка: «Номера, питание», а ниже еще одна: «Открыто».
Сначала я растерялся. Мне казалось, что уже несколько раз за последние часа полтора я проходил по этой улице, но ничего подобного не видел. Я на всякий случай огляделся, убедиться, что окружающая обстановка мне точно знакома, а потом, пожав плечами, перешел на другую сторону улицы в направлении неожиданной находки.
Входа в гостиницу было два. Я подошел к тому, на котором висели таблички, но дверь оказалась закрытой. Дошел до угла, двигаясь мимо тонированных окон, за которыми ничего, даже тусклых отблесков света не было видно, свернул на Н-скую и попытался войти уже с другого входа. Но меня вновь постигла неудача. Я почувствовал крайнее раздражение. Зачем же было писать на табличках, что заведение работает, если все двери закрыты?...
Я начал осматриваться. Судя по всему, раньше это был дом какого-нибудь зажиточного купца. Слишком большой для скромной семьи, но, в то же время, не тянул на фамильное дворянское гнездо. На задний двор попасть было невозможно. Со стороны обеих улиц к зданию примыкали высокие железные заборы, высотой более двух метров, какими огораживают строительные площадки, которые другими своими концами соединялись с рядом стоящими безликими многоэтажками. Что находилось за высокими стенами праздно шатающимся зевакам узреть было решительно невозможно.
Пошел дождь. Его то мне только и не хватало. Чувство раздражения сменилось досадой и жалостью к себе – неудачнику. Я вышел на перекресток, исполненный усталости и горечи и начал тупо озираться по сторонам, где-то в глубине души надеясь найти что-то похожее на дешевый хостел. Но увы. Кроме бизнес-центров и каких-то величественных административных зданий вокруг не было ничего.
Вдруг боковым зрением я заметил какое-то движение. Инстинктивно обернувшись увидел, как захлопнулась дверь того самого входа, на котором висели таблички с объявлениями. Я решительно двинулся в его сторону и быстро преодолев приличное расстояние резко дернул ручку.
На она не поддалась.
Мне начало казаться, что кто-то нарочно дразнит меня. Я дернул еще несколько раз, но все было тщетно. Форменное издевательство – иного определения подобрать было нельзя. Я ни на секунду не сомневался, что дверь открывалась, да и чертовы объявления висели себе как ни в чем не бывало на двери, дразня заблудших путников надеждой на горячий ужин и ночлег.
Улица была пуста, несмотря на еще не поздний час. Лишь изредка по дороге проезжали машины, разбрызгивая во все стороны воду из успевших скопиться грязных луж.
Я еще раз взглянул на коварное здание и, развернувшись, пошел прочь. Но не пройдя и нескольких шагов остановился как вкопанный. Слух мой уловил отчетливый звук открывающейся двери. Я обернулся и увидел, как она закрывается. При этом улица по-прежнему была пустынной – в здание никто не заходил, и из него точно никто не выходил. Ощущение, что со мной кто-то и вправду играл в недобрую игру, только усилилось. Тут уж меня разобрала такая злость, что я подошел к злосчастному входу и начал барабанить кулаком правой руки изо всех оставшихся у меня сил по черному стеклу, не боясь его разбить, а левой держал ручку, которая грозила уже вот-вот оторваться прочь. И тут раздался щелчок, и массивная дверь подалась на меня. За ней оказалась еще одна, а после меня встретил полумрак.
Передо мной открылся зал с несколькими столиками, над каждым из которых горели закопчённые бра. Посередине располагалась барная стойка, за ней, скрытое стеллажом с запыленными бутылками, очевидно находилось помещение кухни – оттуда тянуло неприятным прогорклым запахом и раздавался звон посуды. За стойкой стояла маленькая женщина в синем рабочем халате, которая более напоминала уборщицу, нежели бармена. Она немного опустила голову со сморщенным как печеное яблоко лицом вниз и, казалось, дремала, совершенно не обращая внимания на меня.
За столиками сидели люди. Человек десять. Они, как ни странно, не разговаривали, вокруг была тишина. Движения их казались монотонными и одинаковыми, как у старых механических кукол, чем они больше напоминали не посетителей, а скорее походили на предметы интерьера.
Я стоял на месте не шевелясь, ошарашенный своим появлением даже более, чем обитатели странного заведения. На меня никто не обратил внимания и, очевидно, никто не слышал моих шумных попыток войти. Кто же тогда открывал и закрывал дверь?...
Я подошел к стойке и уселся на высокий ободранный стул прямо напротив дремлющей тетки. На всякий случай откашлялся, чтобы оповестить беспечный персонал о своем появлении. Она не спеша подняла голову и вперилась в меня мутными гнойного цвета глазами. В первое мгновение я невольно отшатнулся, столь неприятное лицо предстало передо мной. Тонкие напомаженные губы выглядели так, словно рот зашили частым швом, а потом распустили, оставив глубокие шрамы. Над ними нависали две огромные ноздри с еле заметным основанием посередине. Глаза, удаленные друг от друга на какое-то неестественное расстояние, сливались в серо-желтые пятна, на фоне которых едва можно было различить зрачки. Зеленоватого оттенка лицо сплошь было испещрено морщинами.
Так мы несколько времени изучали друг друга, пока она не кивнула мне, тем самым, вероятно, желая выяснить цель моего визита. Я сказал ей, что мне нужна комната и ужин. Она лишь уточнила, что сначала: еда или ночлег? Я задумался на секунду, прислушиваясь к себе и пытаясь понять, какое из чувств было сильнее – голод или усталость, - и, несмотря на не очень приятный запах, наполнявший помещение, решил, что сначала поем. Тетка назвала цену, которая меня устроила, и, извлеча из-под стойки сковородку, которая судя по виду чистой была последней раз только при ее покупке, ушла на кухню, не предложив меню и не спросив, что я буду есть.
Я устроился поудобней на высоком шатающемся стуле и огляделся. Люди, занимавшие столики в зале, все как один были бомжеватого вида. В мышиного цвета одинаковых тарелках перед ними громоздились какие-то кучи, чего-то по-видимому съестного, но на вид весьма неаппетитного. В грязных графинах, которые стояли на каждом занятом столике, была налита жидкость желтого цвета, больше похожая на биоматериал для медицинских анализов, чем на горячительное. В какой-то момент испытав отвращение при виде местных блюд, я пожалел, что решился здесь поужинать. Надо было зайти в магазин, который я заприметил на другой стороне улицы, и купить чего-нибудь съестного, чтоб в одиночестве поесть в номере.
Но мои сомнения были развеяны, когда прямо передо мной на барную стойку с грохотом поставили ту самую сковородку, которая источала дивный запах. На вид приготовленное блюдо, как и ожидалось выглядело неприятно. Серая масса непонятно чего, в которой я с трудом смог различить только помидоры, все остальное судя по всему было мясом и какими-то овощами, обильно приправленными специями. Рядом со сковородкой на обшарпанную деревянную поверхность легли алюминиевая вилка и тупой столовый нож, а еще чуть в стороне мне поставили большую кружку с горячей коричневой жидкостью, в которую были отправлены несколько кубиков сахара.
Не став привередничать по поводу сервировки, я накинулся на еду. Тогда она показалась мне пищей богов! Может, сказался сильный голод и отсутствие по-настоящему горячей пищи за последние дни. Не знаю. Но как бы та ни было, я не заметил, как проглотил все, что было в сковородке, а потом еще взял кусочек хлеба и им собрал все, что осталось до мельчайшей крошки.
В кружке, как и предполагалось, оказался чай. Блаженно попивая завар, я чувствовал, как из недр моего довольного желудка поднимается горячая истома, а на внезапно отяжелевшие веки наваливается сон. Чтобы не захрапеть прямо за барной стойкой, я снова посмотрел в зал, отмечая про себя, что нашел не такое уж и плохое заведение.
Людей стало меньше. Но у тех, кто остался, за столиками ничего не изменилось. Все то же количество невзрачной провизии в тарелках (тогда мне стало интересно, почему не в сковородках), только, как мне показалось, количество жидкости в графинах немного прибавилось. А еще сквозь пелену наваливающегося с каждым мгновением сонного тумана, я смог разглядеть лица присутствующих, которые почему-то, все, как один, были обращены ко мне. Зрелище это не пришлось мне по душе. В полумраке, лишь слегка разбавляемом слабым мерцанием грязных электрических лампочек, больше похожим на свет лучины, на меня смотрели нелепые звериные морды, сошедшие со страниц каких-нибудь карикатурных журналов. Все как один пристально наблюдали за мной, ловя каждое мое усталое движение. Я хотел было что-нибудь сказать, но в последний момент передумал. Вместо этого я зажмурился что было сил, до того, что перед глазами засверкали разноцветные звездочки. Открыв глаза, я некоторое время привыкал к полумраку. А когда снова начал видеть окружающее, оказалось, что на меня уже никто не смотрит, а лица присутствующих перестали напоминать фантастические звериные личины.
На всякий случай я проверил, все ли в порядке с моими вещами, которые оставил на соседнем стуле. Все было в целости и сохранности. Я хотел вернуться к остаткам своего вечернего чая, но когда обернулся к кружке увидел перед собой тетку, которая в вытянутой руке держала длинный замысловатый ключ, с прикрепленным к нему деревянным номером. Слова в этой ситуации, очевидно, были лишними. Молча кивнув и забрав свой дорожный скарб с пальто, я, на всякий случай не оглядываясь на странных посетителей, поплелся на второй этаж.
Мой номер – если так можно было назвать узкую комнатку, в которой умещались железная кровать, стул и тумбочка – похоже, как и все в этом странном здании, был убог и грязен. Но к тому моменту, как я до него добрался, мне уже было все равно. Приятная истома, навалившаяся сразу после последнего кусочка черствого хлеба, удобренного жирным маслом со дна сковородки, превратилась в мутный туман перед глазами и свинцовую тяжесть в теле. Единственное, что удерживало меня от молниеносного пикирования на кровать, как только ключ в замке сделал свой финальный оборот, и чахлая дверь отгородила меня от внешнего мира, – была сырость, исходившая из маленького окна.
Я кинул вещи на стул и подошел к нему. Оно выходило на внутренний двор, который за высоким забором я не смог разглядеть снаружи. Ничего особенного. Грязная площадка была заставлена наполненными доверху мусорными бачками. Какого-либо входа или заезда на нее я разглядеть не смог. Но вот строение, в котором я сейчас находился, вызывало интерес. Со стороны улицы оно казалось правильной формы, а вот вид с другой стороны несколько преображал его. Во-первых, оно казалось намного длиннее, а во-вторых его форма с внутренней стороны становилось какой-то неправильной, ломанной. Я довольно долго смотрел наружу сквозь грязное стекло, пытаясь узреть логику архитектора, но так ничего и не понял. Но зато обнаружил источник сырости. Между подоконником и рамой зияла широкая щель – старое дерево сильно рассохлось. Я осмотрелся, а потом стащил с кровати грязное одеяло и такую же простынь, оголив неизвестно отчего желтый матрас, и стал думать, чем бы закупорить дыру. В итоге выбор мой пал на простынь. Кое-как приспособив ее в качестве затычки, я в одежде улегся на кровать, укрылся одеялом, пахнущим нафталином, и моментально провалился в сон.

В коридоре раздались шаги. Я открыл глаза и долго пытался сообразить, где нахожусь. Черный сон без сновидений стер последние несколько часов жизни.
По моей щеке кто-то полз, царапая кожу маленькими лапками. Отвращение и паника волной подкатили к голове, и я резко подскочил, инстинктивно рукой пытаясь стряхнуть с лица насекомое. Но явно переусердствовал. Под пальцами хрустнул хитиновый покров, и по щеке потекла вязкая струйка. Я вскочил с кровати одновременно вытирая измазанную щеку одеялом и пытаясь унять тошноту, готовую разразиться обильными потоками рвоты. На матрасе меж тем копошились десятка два жуков. В бледном свете луны было видно, что несколько из них раздавленных успели превратиться в грязные пятна, вокруг которых собрались сородичи и что-то ворошили отвратительными мохнатыми лапками. От мысли, что несколько часов я провел в постели с кучей каких-то неизвестных насекомых, которые лазили по мне, забирались под одежду, а может и того хуже, могли проникнуть и внутрь, меня передернуло, и я стал прыгать на месте, пытаясь что-то стряхнуть с одежды и волос.
К черту эту комнату! К черту эту гостиницу! Эту командировку с ее рабочей встречей! На вокзал… Немедленно надо ехать на вокзал, брать билет и возвращаться домой.
С такими мыслями я заметался по комнате, пытаясь отыскать сумку и пальто. Но моих вещей нигде не было. Я еще раз оглядел помещение, в котором трудно вообще было что либо скрыть даже пересиливая отвращение, заглянул под кровать и в тумбочку. Но ничего там не нашел. Это уже было чересчур. Мало того, что кругом царила полная антисанитария, так еще и вещи из номера умудрились украсть. Полный негодования от окна я двинулся к двери, намереваясь спустится вниз и устроить грандиозный скандал. Но остановился…
Я вдруг почувствовал, что за дверью кто-то есть. Не знаю как, но отчетливое ощущение чужого присутствия, словно стена встала передо мной, не давая двинуться дальше. Я стал прислушиваться. Вокруг царила полная тишина, какой я никогда не наблюдал в своей жизни. Ни одна старая половица, или проникнувший в щель поток ветра не давали о себе знать. Даже куча местных тараканов, не соизволивших сбежать с матраса даже после моих пируэтов, замерли на месте. Само время остановилось. Только глаза, которыми я, вторя окружающей обстановке, старался вращать очень аккуратно, говорили о том, что все вокруг, в том числе и я сам, еще существует.
В груди заклокотал страх. Мне вдруг захотелось вернуться на кровать, подобрать с пола грязное одеяло и, не обращая внимания на отвратительных насекомых, улечься, и притвориться спящим. Но вместо этого я сделал аккуратный шаг. Опустив ногу на пол, я ожидал, что половые доски разразятся громогласным возмущенным скрипом. Однако ни чего такого не произошло, а сделанный шаг акустически остался абсолютно незамеченным. По крайней мере мне так показалось. Потом сделал еще один и на третьем был уже у двери. Замысловатый ключ торчал в замке, где я его и оставил, поэтому было непонятно, кто стащил мои вещи. Я приложил ухо к двери, зажмурился от напряжения, и начал прислушиваться. Мои ощущения не подвели – за дверью точно кто-то был, оттуда слышалось едва различимое хриплое дыхание. Больше ничего не происходило. Вроде логично было бы открыть дверь и устроить грандиозный скандал, подняв шум на все это убогое заведение. Но вдруг я вспомнил лица людей, сидевших внизу за столиками и смотревших на меня. Представив, что одна из этих морд сейчас находится там, за дверью, и между нами преграда только лишь в виде хлипкой фанеры, все разумное сжалось во мне до размеров молекулы.
Я остался стоять на месте. Ничего не происходило, но физически я ощущал чужое присутствие за дверью.
И вдруг раздался крик. Приглушенный. Доносившийся явно из какого-то номера. Кричала женщина. Следом за криком послышался стук шагов, удалявшихся от моей двери, а потом несколько ударов. Я стоял в оцепенении и не знал, что делать. С одной стороны, кому-то требовалась помощь и я, вроде бы, должен был отреагировать. С другой – мне было настолько страшно, что я был не в силах пошевелиться. Желание идти и скандалить улетучилось, как только я услышал хриплое дыхание в коридоре, и мне уже было наплевать на пропавшие вещи.
Все звуки стихли, и вновь воцарилась тишина, в которой можно было услышать биение собственного сердца. Глаза были открыты, я смотрел на ключ и ожидал, что он вот-вот начнет поворачиваться сам собой, или выпадет из скважины, а с другой стороны двери раздастся зловещий скрип. Но ничего подобного не происходило, и я сам себя начал убеждать, что все это мне померещилось: и чужое присутствие снаружи, и женский крик. Очевидно усталость и нервы, замешанные друг на друге в больших пропорциях сыграли со мной нехорошую шутку. На кончике носа повисла мутная капля пота. Едва дрогнув она сорвалась вниз и коснулась пола…
И тут перед моими глазами сверкнуло лезвие. Кто-то или что-то пробило дверь моей комнаты огромным – судя по размерам лезвия – тесаком, чудом (а, может, намеренно) не попав мне в голову. А через секунду после этого, по крайней мере именно так мне и показалось, раздался звук удара, и в разные стороны полетели щепки. Следом за всем этим с другой стороны готовой слететь с петель двери послышались страшные звуки, похожие на рычание дикого зверя, слившегося воедино с человеческими криками, исполненными ужаса. Именно так мне показалось в тот момент. В следующее мгновение я отпрянул от двери и остался стоять на месте в паре шагов от нее, оцепеневший от ужаса и даже не пытавшийся соображать, что можно предпринять в такой ситуации. Тем временем хлипкое дверное полотно раз за разом содрогалось от сильных ударов. Рычащее нечто пыталось проникнуть в мою комнату, и даже сейчас мне трудно представить, чтобы было, если бы это все же случилось…
Из старой дверной петли вывалился гвоздь и с веселым металлическим звоном упал на пол. Но после этого, будто по условному знаку, все внешние натиски прекратились. Послышались только шаги, удаляющиеся в сторону лестницы.
Тишина.
Оцепенение постепенно спало. Я, стараясь не шуметь, прокрался к окну и посмотрел на внутренний двор, оценивая шансы выбраться наружу. На первый взгляд никаких возможностей спуститься не было. Карниз отсутствовал. Водостоков рядом тоже не было. Да и вообще здание, как мне показалось, больше походило на отвесную скалу. Второй этаж, на котором я в тот момент имел несчастье находиться, нависал над маленьким двориком и окон нижнего этажа даже нельзя было рассмотреть.
Я аккуратно вернулся к двери и прислушался уже не прислоняясь к ней. Было тихо. До жути тихо. Лишь шум в ушах нарушал зловещую тишину. Я протянул руку к замочной скважине, в которой торчал ключ, и медленно стал его поворачивать, напрягаясь так, что пальцы мои побелели, словно я пытался поднять что-то невообразимо тяжелое. Сначала ничего не получалось, очевидно язык замка застрял в перекошенном от ударов косяке. Но потом я почувствовал, как упрямый ржавый металл начал сдаваться. Затем раздался деревянный скрежет, и дверь открылась, предательски скрипнув выбитыми петлями и практически повиснув на моих руках. Я немного подождал, прислушиваясь и готовый в любой момент использовать ее как щит. Но из коридора по-прежнему не доносилось ни звука.
Я выглянул. По левую сторону было окно, которое я не заметил, когда сонный и объевшийся поднимался в комнату. Оно было закрашено белой краской, как раньше в общественных туалетах. Сквозь грязно-белые стёкла в темноту падал серебристый свет луны. От окна коридор разделялся на две стороны, и становился Т-образным. Этих ответвлений я тоже не заметил. Более того, глядя в окно и пытаясь рассмотреть здание, я не увидел никаких пристроев, которые, судя по форме внутренних помещений, обязательно должны были быть. Правая часть вела к лестнице на первый этаж. От нее шел вполне естественный, привычный глазу, хотя, как показалось, тусклый свет электрических лампочек.
Вокруг никого не было. Аккуратно ступая я двинулся к лестнице, стараясь оставаться незамеченным. От страха я совершенно забыл про услышанные крики и даже на миг не подумал проверить соседние комнаты – не нужна ли кому-нибудь помощь. Да и в тот момент мне почему-то казалось, что их обитатели окажутся едва ли более приветливыми, нежели тот, кто ломился с ножом в мою дверь.
По спине прошелся едва заметный холодок. Так бывает, когда сквозняк из приоткрытого окна касается разгоряченного потного тела. Я обернулся. Вроде никого не было, хотя едва ли что-то можно было быстро разглядеть в карикатурном лунном свете, преломляющемся в уродливых мазках грязной краски. Движения никакого не ощущалось, но вид этого неуютного помещения изменился, стал каким-то неправильным. А потом стены начали смыкаться с потолком и полом в каких-то нелепых углах, образуя уродливые многоугольники, каждые несколько секунд меняющие свою форму. У окна же все сливалось в окружность, усеянную по краям каемкой мелких стыков, напоминающих мелкие острые зубы. Мне начало казаться, что я нахожусь внутри живого организма. Я отвернулся, стараясь отогнать наваждение и больше не оборачивался. Но все же снова посмотрел назад. На этот раз мое внимание сосредоточилось на стенах. Они стали напоминать чешую, а двери в комнаты теперь казались черным пустыми провалами.
Повинуясь непонятному инстинкту, я приблизился к одной из них и вытянул руку, чтобы коснуться дверного полотна и, наверное, убедиться, что стал жертвой галлюцинаций. Но передо мной была лишь темная пустота. Я сделал неуверенный шаг вперед и почувствовал резкую вспышку боли, словно по ладони полоснули острым тонким лезвием. От неожиданности я отшатнулся назад и, не удержавшись на ногах, рухнул на пол, инстинктивно зажимая рану и ощущая, как кровь быстрыми теплыми потоками заструилась по руке. На какое-то мгновение в глазах потемнело, а съеденный вечером ужин подкатил к пищеводу. Изо всех сил я зажал травмированные пальцы и попытался унять тошноту. На короткое время мне даже показалось, что я успешно справляюсь с поставленной задачей, но потом кружащаяся голова дала крутой вираж, и содержимое желудка хлынуло на пол, одновременно забрызгивая одежду и часть лица.

Я услышал чьи-то шаги. Потом почувствовал свое тело, затекшее от лежания на твердом неровном полу. Открыв глаза, сначала я ничего не понял, но через несколько секунд память вернула мне все произошедшие со мной неприятные события.
Вокруг пахло кровью и желудочными изрыганиями. Я также и остался лежать в том же месте, где и упал, повредив руку. Ничего особенно перед собой я не увидел. Тусклый лунный свет слабо вырывал из мрака обшарпанные стены, изредка прерывающиеся правильной формы дверными проемами. Никакой чешуи и черных провалов. Только лежащий на полу весь в блевотине и крови – я. Передо мной остановились чьи-то ноги, облаченные в дырявые тапочки. Вверх от ступней поднимались сквозь тонкую бледную кожу черные бугристые вены, больше напоминавшие застывших отвратительных змей. Я слабо застонал. Это, очевидно, напугало пришедшего, потому что тапочки зашевелились и исчезли из поля моего зрения, а через несколько секунд послышался звук закрывающейся двери. Я еще раз хотел попытаться что-то сказать, но проснувшийся разум не довел команду до конца, подумав, что лучше не обозначать больше своего осмысленного присутствия. Очевидно для обитателей этого странного места было нормой увидеть человека без сознания в луже собственных испражнений и крови, лежащего посередине коридора, поэтому что-то мне подсказывало, что на помощь, по крайней мере от постояльцев, рассчитывать не приходиться.
Кровь на пальцах остановилась. Но сомкнутые между собой руки отозвались колкой болью, когда я их расцепил. Голова еще немного кружилась, однако прислушиваясь к ощущениям я понял, что могу встать. Где-то вдалеке раздался шум – то ли гремели посудой, убирая со столов, то ли проводили какие-то кухонные работы. По крайней мере звуки подсказывали, что двигаться надо именно в их сторону. Я поднялся на ноги и осмотрел сначала окружающее пространство, пытаясь понять, обо что мог порезаться. Но, ничего не обнаружив, начал оглядывать себя. Залитое кровью запястье горело огнем. Толком ничего не было видно, но на ощупь было понятно, что раны довольно серьезные, и без медицинской помощи не обойтись. Я посмотрел вперед и увидел невдалеке свет и лестницу, ведущую на первый этаж, ту самую, по которой поднялся в определенную мне комнату. Тихо подойдя к краю лестницы я остановился, прислушиваясь и пытаясь разобрать среди усилившихся кухонных звуков что-то еще. Хотя бы чьи-то голоса. Но за ритмичным звоном керамических тарелок и железных столовых приборов ничего не было слышно. Страх начал цепкими паучьими лапками прокрадываться под кожу. Мне почему-то представилось, что за столами видят какие-то каннибалы, которые с нетерпением каждый ждут своей порции человечины, а раздражающая пелена звуков ничто иное, как процесс оформления этих порций – раскладывание по тарелкам свежих кусков мяса. А прямо на барной стойке лежит мертвое тело, от которого огромный повар в маске и белом залитом кровью фартуке отрезает большие красные с кожной прослойкой куски, раскладывая их по тарелкам.
Я оглянулся. В коридоре позади никого не было. Ведомый каким-то иррациональными страхами, а не здравым смыслом, я встал на четвереньки и начал медленно спускаться вниз по лестнице, прихрамывая на порезанную руку.
Моему взору постепенно стал открываться вид в столовую – иначе это помещение я назвать бы не смог. На барной стойке, за которой я не так давно угощался подозрительным ужином, стояла гора серых тарелок, таких, из которых ели люди за столами. Знакомая мне тетка в синем халате орудовала грязной тряпкой, проворно протирая скопившуюся перед ней посуду. Сухие тарелки она складывала на край, а за ними протягивались чьи-то (разглядеть я пока не мог) волосатые руки с завернутыми некогда белыми рукавами. Я остановился, прикидывая, насколько меня будет видно, если я еще на пару ступеней спущусь ниже. Что-то подсказывала мне, что выдавать свое присутствие лучше не стоило, в связи с чем я решил постараться незамеченным проскочить к двери и выбраться наружу. Но, судя по обстановке, удобного момента мне нужно было ждать еще долго. Люди за столами никуда не торопились. Я аккуратно спустился еще на одну ступеньку вниз, чтобы лучше разглядеть происходящее в зале. Все те же звероподобные личины сидели на местах, не выражая никаких эмоций и, как мне теперь показалось, все как один похожие друг на друга. Но кое что теперь изменилось в их поведении. Каждый из них по очереди едва приподнимался. Опускал голову, глядя на то место, где только что водружал свое седалище. Потом оттуда вытаскивал и ставил на стол серую тарелку, точно такую же, которая стояла перед ним. Каждый из сидящих за столами (по крайне мере те, которых я видел), в течении нескольких минут моего за ними наблюдения повторил эту странную процедуру как минимум один раз. Я, не веря своим глазам, застыл в своей нелепой позе на четвереньках, не в силах оторвать взгляд. После того, как миска появлялась на столе, к нему подходила кормившая меня ужином барменша и забирала полную какой-то отвратительного вида серой массы посудину, взамен ставив пустую тарелку, которая, в свою очередь, занимала место на стуле под посетителем (или кем там были эти странные существа).
Что-то зашевелилось у меня в районе желудка, и я невольно вспомнил блюдо, которое с таким упоением проглотил несколько часов назад сидя за барной стойкой. Волна физического отвращения прокатилась по телу и желудочный сок подкатил к горлу, обжигая ядреными ферментами нежную плоть гортани. Меня вывернуло прямо на ступени. И вся эта процедура сопровождалась утробными гортанными звуками, довольно громко разнесшимися по помещению. Громкости хватило, чтобы на меня обратили внимание. Когда спазмы прошли я перевел взгляд в сторону зала и обнаружил, что там уже никто не шевелиться, а все присутствующие теперь смотрели в мою сторону.
Я растерялся. Слабость после желудочных изрыганий сковала все мое тело. Единственным желанием теперь было спрятаться подальше, свернуться в клубок, как кот у батареи, и заснуть. Но происходящее в зале быстро привело меня в чувства. По залу прокатился звериный рык. Он не был похож ни на один, слышанный мной ранее, но я был уверен, что подобного рода звуки не могли происходить от человека. Следом за ним послышался звон рассыпающейся по полу посуды и в следующим миг я увидел, как из-за стойки выпрыгивает какое-то существо, одетое в серые штаны и белый халат, рукава которого были закатаны на волосатых руках (или лапах). Он устремил взгляд в мою сторону. Из огромной пасти, нашпигованной острыми пожелтевшими клыками, на халат стекала слюна. Чудовище встало на четвереньки, приготовившись, очевидно, бежать в мою сторону. Выхода не было. Вступать в схватку с неизвестным существом было равносильно самоубийству, поэтому ничего иного мне не оставалось, как бежать назад, навстречу странным дверным проемам, усыпанным чем-то острым и маньяку, пытавшемуся прорваться ко мне в комнату. Но это все же было более разумным выходом, нежели оставаться здесь и дожидаться скорой погибели.
Чудовище оскалилось. Я собрал все силы, превозмогая боль в руке развернулся и ринулся вверх по ступенькам. Внизу в зале что-то зашевелилось, очевидно началась погоня. Я выскочил в темный коридор. Глаза, уже привыкшие к тусклому свету, первые мгновения ничего не смогли разглядеть и я, поднявшись на нижние конечности, побежал в темноте что есть мочи.
Через несколько секунд я уже мог увидеть светящееся призрачным лунным светом окно. Мне помнилось, что около него коридор разделялся на две половины. Только вот куда можно было бежать – налево или направо – я не знал. И в том и в другом конце вполне мог оказаться тупик, что означало для меня верную погибель. Рассчитывать же на благородство постояльцев, которые чисто теоретически могли открыть дверь своей комнаты и впустить меня, скрывая тем самым от страшного преследователя, почему-то не приходилось.
Я лихорадочно соображал, куда мне податься. Между тем окно даже и не думало приближаться, хотя темп моего бега был довольно высоким – паника придала сил и заставила забыть о причиненных увечьях и испытываемой мной на ступеньках слабости. Я слышал собственное тяжелое дыхание, а еще раздававшееся сзади рычание, перемешанное с глухими тяжелыми ударами об пол, будто преследователь не особо старался догнать меня, наслаждаясь охотой. Это прибавляло сил. Глядя на ровно удаляющееся окно мне в голову пришла неожиданная мысль – укрыться в своей комнате, который я, вроде бы, не закрыл. А там, схватить прикроватную тумбочку, вынести к чертовой матери окно и, если не получиться выпрыгнуть, устроить грандиозный скандал, поорав на всю улицу, благо это чертово заведение находилось практически в самом центре города и остаться услышанным у меня было довольно много шансов. Оставалось теперь только добраться до двери, которая, очевидно, перемещались по ходу и темпу моего движения вместе со всем остальным коридором.
Я увидел, что приближаюсь к месту, где лежал без сознания с порезанной рукой. Ловко перепрыгнул лужу, в которой уже начала подсыхать кровавая жижа и услышал, как преследователь взвизгнул, а за этим последовал тяжелый удар – очевидно, он поскользнулся на моих биологических остатках, не удержал траекторию движения и врезался в стену. Я еще как мог ускорил бег и вдруг увидел просвет сбоку. Это была моя комната. Дырявая дверь сиротливо болталась на покорёженных петлях. Не долго думая я забежал туда, одновременно захлопывая ее и облокачиваясь на нее спиной. Сердце вырывалось из груди. Внутри было холодно. Я жадно вдыхал воздух, которого, казалось, не хватало, и чувствовал, что задыхаюсь. Ноги подкосились и тело съехало вниз, распластавшись на полу. Сил практически не осталось. Картинка перед глазами прыгала из стороны в сторону. Задетая дверным полотном порезанная рука снова начала пульсировать колкими вспышками боли.
За дверью послышался все тот же звериный рык. Глубоко вдохнув я поднялся на нижние конечности и изо всех сил уперся спиной в дверь. Глазами мои бегали по комнате, оценивая то, что в ней находилось, и чтобы я мог применить в качестве оборонительного оружия. Но кроме тумбочки и кровати, по которой расползлось пятно раздавленных мной неизвестных насекомых, здесь ничего не было. Я ринулся к кровати. Подбежал к ней со стороны окна и что было сил начал двигать ее в сторону двери. Но она не поддавалась. То ли была чем-то приручена к полу, то ли просто от долгих лет стояния на одном месте присохла к полу. Как бы там ни было, с первого раза сдвинуть ее даже на сантиметр мне не удалось. Между тем снаружи все ближе и ближе слышалось звериное рычание, словно мой преследователь пытался найти след скрывшейся из виду жертвы. Я еще раз навалился на железную спинку, так, что невольно захрипел и почувствовал, как старая металлическая конструкция начала поддаваться. Не знаю, как мне удалось, но, приложив неимоверные усилия, я подтолкнул скрипящее лежбище к двери. Следом за этим снаружи на дверь обрушился мой преследователь. Скрепя и лязгая ненадежная оборонная конструкция выдержала натиск. Но, судя по силе ударов, у нападающего было намного больше шансов выиграть эту схватку.
Я отвернулся от страшного зрелища и посмотрел на убогий стул, где некогда лежали мои вещи, и тумбочку. Стул выглядел мене тяжелым. Поэтому я схватил именно его и со всей силы швырнул в окно. Сухая деревяшка отскочила от грязного стекла, словно то было бронированное, и чуть не съездила мне по голове. Каким-то чудом я вовремя увернулся и стул занял свое место в оборонительной конструкции. Снаружи снова последовал натиск, нижние петли отлетели от косяка. В комнату ворвался зловонный смрад, исторгаемый, очевидно, из пасти чудовища. Мой взгляд упал на тумбочку. Подумав, я подошел к ней, обхватил руками (она оказалась весьма тяжелой), после чего с усилием швырнул ее в окно. По всем прикидкам стекло не то что должно было треснуть, а старая оконная рама со всем содержимым должна была вывалиться наружу. Но этого не произошло. Тумбочка с тяжелым грохотом, едва коснувшись стекла, упала на подоконник, а потом свалилась вниз, разбрасывая за собою куски облетевшей белой краски. Попасть наружу шансов больше не было. Я подбежал к окну и кулаком целой руки несколько раз с силой ударил по стеклу. Отчаяние и паника нарастали внутри с новой силой. Если в коридоре у меня была возможность просто бежать, то здесь, в этой убогой грязной комнате теперь я был загнан в тупик и надежды на спасение, кроме как пытаться выбраться наружу выбранным мной способом, больше не было. Я забарабанил по стеклу двумя руками, размазывая по мутной поверхности багровые пятна травмированной рукой. Рот мой исторгал нечленораздельные звуки, срывающиеся на визг. Но все было тщетно. Снаружи никого не было, только темные мусорные бачки чернели под пасмурным ночным небом.
Отчаяние и паника неожиданно сменились усталостью и безразличием. Я закончил натиск на окно, повернулся к двери, покорно ожидая вторжения в комнату неизвестного чудовища, уселся на подоконник и закрыл глаза, опустив нижние конечности на валяющуюся внизу тумбочку. Зловещая тишина повисла вокруг. Ничего не происходило. Но я не обратил на это ровным счетом никакого внимания, готовый к скорой страшной смерти. Прислушиваясь к себе я понял, что мне было все равно, что произойдет дальше. Единственное, чего я действительно теперь хотел, было то, чтобы все поскорее закончилось. Только сочившийся из щелей прочной оконной рамы холод, отвлекал мое внимание от надвигавшегося конца.
Но он не приходил. Преследование, кажется, прекратилось. Зверь ушел. Я лениво открыл глаза и осмотрелся. Ничего не изменилось. Только дверь в комнату перестала трястись, а воздух наполняться смрадными запахами. Я зачем-то прислушался к своему телу и понял, что оно находится в плачевном состоянии. Грудь саднило, легкие, словно порванные, отдавались с каждым надтреснутым глубоким вздохом резкой болью. Рука, лежащая на колене, пульсировала теплыми толчками. Штанина пропиталась горячей кровью. Ленивым усталым движение я повернул голову к окну и посмотрел на измазанное кровью стекло. Шея, как, впрочем, и все остальное тело, слушалась с трудом. Потом я вернул голову в исходное положение. Наверное, что-то надо было снова делать. Но вот что именно, я не знал. Точно нужно было выбираться из этого проклятого здания. Но вот как это сделать – это была самая неразрешимая задача. Я находился в тупике и выхода из того положения, в которое попал, не видел. Вокруг воцарилась тишина, непрерываемая уже страшным звериным рыком и звуками трещащей двери, которая, наверное, пугала еще больше, чем все произошедшее со мной в последние часы. В тот момент я еще пытался понять логику того, что происходит со мной, найти какое-то рациональное объяснение всему вокруг. Но не находил.
Дверной проем начал менять свою форму. Точнее терять ее. Покорёженная дверь осталась висеть на месте, но окружающее ее пространство словно в дымном мареве расплылось во все стороны, впуская в комнату коридорный мрак. Обшарпанные забрызганные обои, которыми были оклеены стены, сморщились и начали напоминать жесткую фольгу, в которой долго жарился кусок измазанного густым слоем аджики мяса. Все вокруг постепенно потеряло привычные рациональные очертания и больше стало походить на грязное логового первобытного зверя.
За темным окном между тем по-прежнему чернели грязные мусорные бачки, наполненные доверху отходами. Сквозь успевшую засохнуть бледную кровяную корку на стекле я тоскливо наблюдал за доступными мне остатками цивилизации. По логике вещей, если контейнеры были полные, значит туда кто-то выходил, а это, в свою очереди означало, что из строения был еще один выход, который, судя по всему, располагался с противоположной стороны от центрального входа. Остатки крови прилили к голове. Я аккуратно сполз с подоконника и зажмурил глаза, чтобы прогнать наваждение. Разомкнув веки я обнаружил, что комната приняла привычные человеческому глазу черты. Как можно тише подойдя к двери я прислушался. В коридоре все было тихо, признаков чужого присутствия не наблюдалось. Прислоненная к разломанному входу спинка кровати покосилась. Очевидно, с силой прислоняя ее к двери в качестве заграждения, я нарушил вековую ржавую конструкцию, которая под натиском времени и остатков моих сил сдалась. Я схватился за самую косую ножку и с третьей попытки оторвал ее от кровати, которая со скрежетом завалились набок, создав при этом неимоверное количество губительного шума. Зато теперь в руках я сжимал довольно увесистое оружие, которым, как мне казалось, при необходимости мог знатно обороняться.
Оказалось, что дверь почти в прямом смысле этого слова висит на соплях. Я, не пытаясь сохранить ее функционал, снял полотно с болтающихся петель и припер к косяку. А потом застыл в нерешительности, сжимая в уцелевшей руке новоиспеченное оружие. Из коридора лился мрак, обжигая кожу ледяным холодом. За непрочной границей дверного проема меня могло ждать все что угодно и какие-то пара шагов отделяли меня от этой страшной неизвестности. Я еще раз обернулся на окно, за котором теплилась призрачная надежда на освобождение. Выбор был очень простым: остаться в комнате, по крайней мере, до утра, которая, суд по всему была моим единственным убежищем в этом страшном доме, либо пойти вперед на встречу очередной чертовщине, в надежде найти выход и наконец-то выбраться наружу.
Я отвернулся от окна и сделал несколько шагов вперед. Пол скрипнул. Звук разнесся по всему коридору. Слева было видно свечение с лестницы. Казалось теперь, что меня от него отделяло всего несколько метров. Я подумал о том, какие усилия приложил, чтоб добежать от этой проклятой лестницы до комнаты, спасаясь от преследовавшего меня зверя, и картинка мироздания покачнулась перед глазами.
Справа через закрашенное наполовину окно в коридорный мрак сочился бледный свет луны. Мне тогда даже подумалось, что ночь теперь будет вечной и даже серый осенний рассвет с его унылыми бледными красками никогда не наступит. Я сделал еще шаг и оказался посередине коридора. Пол подо мной предательски скрипел, извещая неведомых постояльцев гостиницы о моем пребывании здесь. Какой-то зверек (скорее всего крыса) скользнул мимо меня, предварительно ударив по ноге, и растворился в неизвестности коридора. Но сейчас мне решительно было на это наплевать. При любых других обстоятельствах я бы испытал неимоверное чувство брезгливости, граничащее с тошнотой, а сейчас, представив хвостик проворного зверька, даже подумал, что розовое, волочащееся за мохнатым серым туловищем мясо, было бы весьма аппетитным. Со времени ужина я вдруг ощутил голод, который тут же постарался подавить. Времени на чревоугодие не было. Да и полакомиться было тоже нечем (крыса сбежала…).
Я не решился идти в сторону лестницы. По дороге туда я не встретил ничего хорошего – умудрился непонятно каким образом повредить руку и наткнулся на неведомых тварей, блокировавших мне путь наружу. Поэтому выбор мой пал на лунное окно, от которого коридор, судя по моим прежним наблюдениям, расходился в две стороны.
Стараясь не шуметь, чтоб остаться незамеченным, я тихо пошел к замазанному краской стеклу и выглянул наружу. Ничего, кроме бледного и, в то же время слепящего света, я не увидел. Глаза тут же покрыла мокрая пелена слез, разглядеть что-нибудь сквозь которую было совершенно невозможно. Я отвернулся и попытался проморгаться. Судя по расположению моей комнаты мусорные контейнеры, которые для меня стали камнем преткновения, находились по левую сторону от окна. Именно там, как мне думалось, нужно было искать вожделенный выход на задний двор, или хотя бы какое-то отверстие, что-нибудь типа окна, ведущее наружу.
Я услышал скрип открывающейся двери и обернулся. Звук был медленным. Он нарочито громко и протяжно царапал стены, словно стараясь привлечь внимание неведомых обитателей. Из черноты дверного провала, располагавшегося напротив моей комнаты, наружу показалась одутловатая женская фигура в грязной ночной сорочке. Покрытые грубой мозолистой кожей толстые ноги были обуты в шлепанцы. Сквозь тонкую грязную материю были видны безразмерные груди, свисавшие вдоль толстого живота. Лицо скрывал мрак. За моей спиной было окно, и я машинально присел на корточки, чтобы не оказаться в поле зрения странной постоялицы. Женщина остановилась, явив миру только половину своего огромного тела. Зрелище было столь отвратительное и страшное, что я затаил дыхание, с замиранием сердца ожидая, когда остальная половина выберется наружу, и на всякий случай пригнулся еще ниже, чтобы быть совершенно незамеченным на фоне светящегося окна. Она, очевидно, рассматривала двери напротив, так как какого-либо движения совершенно н наблюдалось, а положение тела в пространстве, по крайней мере ту его половину, которую я мог разглядеть, говорило о том, что вышедшая смотрит вперед. Конечно, может быть, все было не столь страшным, каким мне могло показаться на первый взгляд с учетом сильного нервного напряжения, в котором я прибывал последние пару часов. Мне даже подумалось, что можно попросить помощи или, хотя бы, узнать, в какой стороне запасной выход. Но все же что-то сдерживало меня.
Неожиданно из темного проема показались руки. Огромные ладони, покрытые сморщенной кожей, из-под которой проглядывались жирные черные вены, схватились толстыми, увенчанными длинными черными ногтями пальцами за дверные косяки и, будто подтянувшись на них, грузное тело полностью выбралось наружу. Женщина поводила из стороны в сторону головой, будто принюхиваясь, после чего обратила лицо в сторону окна, под которым скрывался я. Ничего уродливее в жизни мне видеть не приходилось. Безносое лицо, напоминавшее хэллоуиновскую тыкву, с однозубым темным прорезом рта и такими же темными впадинами глаз, на которую натянули парик в стиле танцора диско, было обращено в мою сторону. И, почему-то, я точно был уверен, что оно смотрело именно на меня, хотя по моим прикидкам я не мог быть ничем замечен, так как свет окна полностью перекрывал окружающее его темное пространство. Нечто резко дернулось, оказавшись посередине коридора, расставив толстые ноги и широко разведя руки в стороны, замерев, как мне показалось, в боевой позе. Инстинктивно планируя пути для отступления, я оглянулся. Справа и слева от меня были уходящие вдаль темные коридоры, в провалах которых ничего не было видно. Существо заревело и сделало резкий выпад вперед, мгновение ока достигнув окна. За долю секунды до того, как оно приземлилось на месте моего схрона, я отскочил вправо. Следом за этим послышался звук разбивающегося стекла, и я увидел, как нападавшее на меня разбило головой окно и наполовину вывалилось на улицу, повисая жирным туловищем на осколках стекла, оставшегося в раме. Наверное, тогда мне стоило прыгнуть поверх уродливого тела и сигануть на улицу. Но отвращение и страх заставили меня оставаться на месте. В конце коридора, там, где была лестница, по стенам заметались тени – очевидно обитатели услышали подозрительный звук и заспешили на второй этаж.
Медлить было нельзя. Я встал на четвереньки и в очередной раз побежал. Перед глазами стоял сплошной мрак, привыкнуть к которому было невозможно. Источников света, кроме злосчастного окна сзади, в котором торчало повисшее на расколотом стекле существо, не было. Я выставил вперед рук, чтобы своевременно обнаружить препятствие, которое могло попасться на пути, обнаружив, что все еще сжимаю в уцелевшей руке металлическую ножку кровати, что придало мне уверенности и немного сил. Сзади я чувствовал какое-то движение. Но не оглядывался и даже не гадал, что может происходить у меня за спиной, потому что кроме каких-то еще уродов, зверей и прочих преследователей, там ничего быть уже не могло. Единственное, что пульсировало в голове – был импульс бежать и во что бы то ни стало найти возможность выбраться наружу.
В какой-то момент я притормозил и через мгновение почувствовал руками пустоту. Я оглянулся, но разглядеть сзади уже ничего не смог. Вокруг была тишина, значит меня никто не преследовал. Потом повернул голову вперед и как мог напряг зрение. Темнота явила мне изображение лестницы, одна часть которой вели наверх, а другая уходила вниз. Этого быть точно не могло, так как здание состояло всего из двух этажей, а с учетом того, что я находился на втором никакой лестницы на дополнительный этаж не должно было быть. Но я видел то, что видел. Немного помешкав я принял решение спуститься вниз. Если на пути мне попадется еще какое-нибудь уродливое нечто, которое сможет своим телом разбить окно, я без сомнений смогу выпрыгнуть наружу, уже не боясь сломать ноги или иным образом покалечиться. Кроме того, я еще питал надежду найти выход на задний двор. Или просто какой-нибудь выход…
Спускаться пришлось в полной темноте, источников света вблизи не было. Выставив руку с остатками кровати вперед, я водил ей из стороны в сторону, чтобы случайно не наткнуться в темноте на какое-нибудь препятствие. Сердце клокотало в груди, тело содрогалось мелкой дрожью, не то от усталости и напряжения, не то от страха, разобрать было нельзя, да я уже и не пытался этого сделать. Навалившаяся темнота съела вокруг меня все пространство. Мне начало казаться, что вокруг больше уже ничего не существует. Только ощущение опоры под ногами свидетельствовало, что мир находится на своем месте, хотя утверждать, что путь мой, к примеру, не пролегает по потолку, было нельзя. Идти дальше не было сил, и я остановился. Поводил орудием из стороны в сторону, но получилось только разогнать спертый воздух – пространство вокруг меня было пустым. Ни стены с левой стороны, которая, как я помнил, точно была, ни перил по другую сторону, я не задел. Вокруг ничего не было. Я обернулся, но кроме такой же черной пустоты ничего не увидел, словно и не существовало длинного коридора, по которому я долго бежал, пока не уперся в лестницу. Спустился ниже на одну ступеньку. Потом еще на одну. Ничего не изменилось. Аккуратно преодолел еще с десяток – специально вел счет. Но по-прежнему ничего не изменилось, будто в мире кроме меня о бесконечной лестницы больше ничего не осталось. Страх и отчаяние захлестнули мой разум, я вытянул руку перед собой и сделал разворот по кругу. Пустота… Всепоглощающая отчаянная пустота была передо мной, сзади меня, сбоку от меня… Везде… Ничего, кроме нее…
Если бы тогда я знал, что ждет меня впереди, просто нырнул бы в темное пространство, не пытаясь удержаться на ровной поверхности под ногами, и растворился в небытии, или переломался к чертовой матери. Но тогда я нашел в себе силы взять себя в руки и прогнать поглотившую меня панику. Кроватная ножка уперлась в ступеньку. Я развернулся в обратную сторону и начал аккуратно подниматься вверх, надеясь вернуться к злосчастному окну и через него, уже без страха быть покалеченным, выбраться наружу. Главное – покинуть это чертов дом. Снова шаг, следом за ним еще один, осторожный. Потом более смелый. Подниматься в темноте намного проще, чем спускаться. Дорога вниз само по себе несет тебя навстречу неизвестному, нижние конечности не встречают препятствий и двигаются без усилий. Подъем же придавал уверенности, давал понять, что ты ни в космическом невесомом пространстве, а все еще в привычном для тебя измерении.
Счет ступеням пошел уже на пятый десяток, когда неожиданно передо мной возникла стена. Я радостно прикоснулся к ней обеими руками, словно прильнул губами к прохладном источнику, обнаруженному изнуренным путником посреди пустыни. Но потом, когда непонятная мне радость прошла, я понял, что никакой стены быть не должно. Лестница выводила в коридор, дверей или чего-то еще, препятствовавшего попаданию на нее, как мне помнилось, не было. Но факт оставался фактом. Я стоял на ступенях, упершись в шершавую сырую стену. Руки мои инстинктивно начали ощупывать возникшую передо мной твердь. Ладони скользили по неровной поверхности, измазанной чем-то вязким и холодным. Ежесекундно кожу царапали острые выступы. Я передвигался по ступеньке, на которой стоял, из стороны в сторону, в надежде найти хоть какую-то зацепку. Тут правая рука уперлась в какой-то выступающий из стены предмет. Я замер. Сначала аккуратно потрогал пальцами, а потом радостно ухватился за него. Это была дверная ручка. Самая обычная, круглой формы. В середине прощупывалось отверстие для ключа. Но вот только никакой двери не было и в помине. Складывалось впечатление, что она просто торчала из глухой стены. Я как мог сильно крутанул ее налево, и попытался оттолкнуть от себя стену. Из этого ничего не вышло. Потом со всей силы потянул на себя и почувствовал, как часть стены подалась на меня. Очевидно, дверь была искусно вмонтирована в стену, так, что о ее наличии можно было догадаться только по ручке. Хотя я не был в этом уверен, поскольку перед глазами у меня до сих пор стояла кромешная тьма. Я положил свое орудие на лестницу, опустился левой ногой на одну ступеньку вниз и обеими руками, превозмогая боль, потянул на себя ручку, одновременно молясь всем известным мне богам, чтобы она не сломалась. Раздался скрежет и отверстие в стене распахнулось. Я не думая шагнул вперед и следом раздался скрип закрывающейся двери. Дорога назад в лестничную темноту была отрезана. Мрак расступился, и я увидел перед собой длинный коридор, усеянный с обеих сторон множеством неправильной формы окон, из которых лился призрачный лунный свет. Мне показалось, что длина его составляла несколько сотен метров, потому что представшая передо мной картина сливалась вдалеке в одну маленькую точку. Уже не пытаясь понять, в какой части этого странного здания могу находиться, я не спеша двинулся вперед, подумав только о том, что забыл свое единственное оружие за странной дверью. В округло-квадратных стеклах окон ничего нельзя было разглядеть, они словно были закрашены бледно-светлой краской. Сам коридор тоже не был прямым. Я смотрел на стены, и они казались мне ровными, но стоило перевести взгляд вперед, как длинное пространство начинало походить на слегка изогнутую змею. Он вроде бы и казался прямым, но едва заметные изгибы полностью ломали правильность окружающего пространства, отчего начинала кружиться голова, а к горлу подступал жгучий желудочный сок.
Я остановился и оперся рукой о стену. Она оказалась мягкой и была покрыта холодной слизью. Пальцы скрючились и утонули в отвратительной массе, а потом рука инстинктивно одернулась от неприятного ощущения, и я едва не потерял равновесие. Потом мне показалось, что коридор изменил форму. Массивные деревянные балки, которые служили потолочными перекрытиями, зашевелились и начали опускаться вниз. Сзади я услышал звук открывающейся двери. Попытался обернуться, но тут же с ног меня сбила волна горячего зловонного воздуха. Я повалился на пол и закрыл глаза, чувствуя, как в легкие попадает гнилостный запах, полностью вытеснивший кислород из окружающего пространства. Коридор тем временем окончательно ожил. Пол, на котором я распластался стал подниматься, и я начал скользить по нему вперед, удаляясь от входа, через который попал сюда. С каждой секундой угол наклона увеличивался, а скорость моего скольжения росла пропорционально этому увеличению. Буквально через минуту я уже просто летел вниз едва касаясь пола. Мягкие и липкие стены отпружинивали мое тело, и я как бадминтонный волан отталкивался от них летя в неизвестность. Все слилось вокруг, темные стены и бледно-светлые окна, став единой массой серого цвета. Запах, кажется, исчез. По крайней мере я свободно мог вдыхать воздух. На какое-то мгновение мне показалось, что я свободно вращаюсь в пространстве и мое тело не обременено земным притяжением…
А потом снова наступила темнота. Только за мгновение до этого я почувствовал, как упал во что-то жидкое. Вязкая масса тут же начала заполнять рот и нос. Судя по неприятным ощущениям жидкость точно не была водой – слишком густая, а запах и вкус, шевелящий мои еще не отмершие рецепторы, вообще говорил о том, что я попал в фекальную яму. Я почувствовал, как опускаюсь вниз. После стремительного падения мне казалось, что время в тягучей воняющей массе почти замерло. Руки и ноги, повинуясь инстинкту, начали грести наверх. Я почувствовал, что захлебываюсь зловонной жидкостью. Но через несколько секунд голова моя вынырнула на поверхность, а в легкие проник вожделенный воздух. Все вокруг было черным, только далеко вверху все тем же бледным светом светилось отверстие, через которое, очевидно, я и вывалился в эту сточную яму.
Барахтаясь на поверхности, я жадно и тяжело дышал. Вонь никуда не делась, но судя по всему в ней присутствовало достаточное количество кислорода, чтобы можно было дышать. Она была уже практически незаметна. То ли испарилась сама по себе, то ли я уже привык к окружающему зловонью. Как бы там ни было, я просто болтался на поверхности. Когда дыхание пришло в норму, рассудок начал потихонечку возвращаться ко мне. Я ничего не видел вокруг себя, но предполагал, что у этой емкости или водоема, или черт еще знает чего должны быть края, к которым, наверное, можно было подплыть. Признаться, я с самого детства, как только научился плавать, боялся глубины. И не того, что я утону – плавал я довольно хорошо – а той страшной неизвестности, которая скрывала под собой толща воды. Вот и теперь я ощутил странное чувство, сродни панике. Где я находился, какие глубины были подо мной и какую опасности могли они скрывать – все эти вопросы застучали в моей голове словно молот о наковальню, придавая моим истерзанным конечностям дополнительную силу. Я начал двигаться в жидком пространстве, стараясь отогнать от себя тревожные мысли о находящейся подо мной бездне, а также подавить рвотный рефлекс, возникавший ежесекундно, когда производимые мной всплески густой отвратной жидкости попадали в глаза и рот.
Так я проплыл несколько минут. Но так ничего и не достиг. Несколько раз менял направление движения, но ничего не изменилось. Черное плескающееся вокруг зловонное пространство казалось бесконечным. Неожиданно я почувствовал страшную усталость и понял, что мне надо остановиться, иначе мое тело просто пойдет ко дну, если оно вообще здесь имелось. Как бы там ни было я остановился и посмотрел наверх. Светлая дыра несколько сместилась, но ее по-прежнему было видно. Она напоминала мне луну, сопровождающую тебя на протяжении длинной ночной дороги. Вдруг я почувствовал, что жидкая масса начала шевелиться. Сначала по всей поверхности, которую, я не видел, но чувствовал, пошли волны. Жидкость снова стала попадать мне в рот и нос. А потом я почувствовал, как огромная масса начала плавно вращаться, увлекая за собой мое тщедушное по сравнению с ней тело. Меня закрутило в водоворот. Я слышал сильные и от этого страшные всплески. Мое тело больше мне неподвластное вращалось с чудовищной скоростью, словно попав в огромный миксер. Основной задачей теперь для выживания было вдыхание воздуха. Несколько раз я захлебнулся, втянув внутрь себя окативший меня поток. После этого я инстинктивно попытался понять систему вращения, чтобы начать нормально дышать и пытаться удерживаться на поверхности. После нескольких всплесков мне это удалось. У меня сложилось впечатление, что на дне открылась огромная пробка, освободив место для слива, как в обычной ванной, и огромная масса начала утекать в слив. Значит, жидкость все-таки находилась в определенных границах, которые я так и не успел достичь. Однако, пытаться сделать это сейчас, было глупо. Противостоять стихии я не мог. Поэтому принял решение просто поддаться воле судьбы и сливаться по течению вместе со зловонными массами…

…Кто-нибудь снаружи из вас ел крыс, тараканов, многоножек, просто каких-то непонятных насекомых?... Наверное – нет… Я тоже испытывал точно такие же ощущения, которые испытываете вы, читая эти строки (если их кто-то читает) и представляя, как все это выглядит в реальности.
А выглядит это отвратительно…
Крысы и насекомые были первыми, кого я встретил в сыром холодной помещении, в котором оказался, попав в смрадный слив из огромного бассейна с фекалиями или чем-то еще подобным. Я очнулся после, как мне показалось, долгой отключки, и не решался вставать, ощупывая свое тело, боясь, что снова попаду в какое-нибудь неестественное приключение. Вокруг меня своей жизнью жил какой-то непонятный, чуждый, страшный организм. Я чувствовал его дыхание, его смрад, его шевеление… Слышал утробное хрипящее дыхание и движение окружающих меня стен… или стенок легких… Теперь я точно знаю, что это нечто живое, а я вечный заложник его внутренностей…
Именно крысы привели меня в сознание, когда начали сновать по бесчувственному телу, в надежде, наверное, полакомиться свежей добычей. Одну из них я зачем-то схватил за хвост. Она укусила меня и я со злости отшвырнул ее в сторону.
Потом, уж и не знаю, если честно, сколько времени, я пытался понять, где нахожусь. Хотя нет, это неверное выражение. Я долго изучал окружающее меня, чтобы хоть как-то начать ориентироваться в пространстве. Мысль о том, чтобы найти выход уже не посещала меня. Точнее она теперь не рассматривалась мной как вариант действия, которое я должен был выполнять.
Я долго слонялся по тому, где находился. Все вокруг напоминало бесконечный лабиринт коридоров. Когда силы покидали меня, я проваливался в какое-то небытие, которое мало, надо сказать, отличалось от той отвратительной сюрреалистичной действительности, в которую угодил. Потом снова продолжал свои блуждания.
Но потом пришел голод… Точнее он наступил уже давно. Но в определенный момент я почувствовал резкую боль в желудке и не смог двигаться дальше. Просто опустился на пол (или еще что-то, что там было внизу) и остался так лежать. Рядом проползало какое-то отвратительного вида насекомое. Прежним я бы несмотря на свое истощенное состояние отскочил бы на несколько метров от этого уродливого существа. Но теперь оно показалось мне весьма привлекательным с позиции гастрономического интереса. Поэтому недолго думая протянул руку и зажал насекомое в ладони. Почувствовал, как оно шевелит лапками, щекоча мои огрубевшие ладони. А потом, прислушавшись к себе, запихнул его в рот. Жадно перемолол зубами хитиновый покров и тяжелым глотком отправил месиво в желудок. Взбесившиеся оголодавшие ферменты набросились на инородный элемент и растворили его в мгновение ока, меня даже не успело вырвать, хотя в первые мгновения позывы были очень сильными.
Это придало сил. Боль в желудке притихла. Я поднялся на ноги и стал прислушиваться к шорохам, раздававшимся вокруг. Нужно было найти что-то посерьезней и побольше, что сполна могло унять вгоняющее в безумие чувство голода.
Этим чем-то и оказалась крыса. Большая жирная крыса. Бесстрашный грызун впечатался мне в ногу, вывернув из-за угла очередного коридора, и лениво попытался скрыться. Но я оказался проворнее и ухватил его рукой, сильно до треска сжимая пальцы так, что когда уже поднес зверька к глазам, чтобы повнимательнее осмотреть добычу, он был уже мертв. И это было мясо. Похожее на то, что есть снаружи. То, которое вы насаживаете на шампур или кладете на решетку, перед тем, как отправить на огонь.
Но не буду подробно останавливаться на прелестях и разнообразии своего рациона. Тем более что листы подходят к концу и огарок карандаша почти сточился о бумагу.
Я долго блуждал в лабиринте исполинского хтонического организма (иначе я не могу назвать то, где я оказался). Даже пытался найти выход или какое-нибудь понятное мне направлении. В конце концов вышел где-то в районе кухни (или как там еще обозвать это место), но найти исходную точку своего печального пути я так и не смог. Я по-прежнему слышу звук открывающейся двери, звон посуды, иногда утробное рычание монстров. Когда совсем тошно, пытаюсь идти в сторону этих звуков, но все тщетно.
Я нашел себе место, находящееся, судя по всему, где-то под лестницей. Там я обнаружил щель, через которую проглядывается улица. Самая настоящая. Которая была в том мире, окружавшем меня до захода в это проклятое место. Это задний двор. Я вижу баки, в которые время от времени уродливая старуха выкидывает мусор.
Сначала я орал что есть мочи, высунув насколько это возможно свернутые в трубочку губы наружу. Но ничего не помогло. Потом пытался расширить щель, но мои попытки также не увенчались успехом. Все это длилось несколько, как мне показалось, дней, а может быть даже недель. Чего я только не пытался предпринять. Но все было бесполезно. Единственное, что я мог делать – это смотреть. Не больше.
А потом пришла стадия принятия и безразличия. Я чувствую, как окружающее засасывает меня, делает частью себя. Как-то раз, пытаясь справиться с волной панического отчаяния, я уселся на пол, обняв колени и прислонился к стене. Так и заснул. Но когда сознание снова вернулась в мою повернутую на левую резьбу голову, я почувствовал боль в спине. Не резкую, но какую-то обжигающую. Я пошевелился и понял, что спина то ли к стене, то ли вросла в нее. С неимоверными усилиями я поднялся, испытывая уже резкую боль. И тогда понял, что рано или поздно стан частью существа, в котором нахожусь. Теперь я стал свыкаться с этой мыслью и она не кажется мне такой чудовищной. Мне кажется, за этим наступит покой.
Единственное, что удерживает меня, – эти строчки. В пустоте лабиринтов, охотясь за бегающей пищей, я наткнулся  на остаток карандаша и несколько желтых листов. Тогда мне пришла идея изложить на них все со мной произошедшее и попытаться каким-то образом послать это наружу. Не знаю, на сколько это будет эффективным, но во всяком случае, по крайней мере я хочу в это верить, мои записи станут для меня призрачной соединительной нитью с нормальным миром, и не дадут мне окончательно перестать быть собой физически и духовно.
Карандаш кончается…
Я попытаюсь просунуть листы в щель, через которые наблюдаю за миром. Может…
Если кто-то…
Молю, найдите их…
Если найдете…
Я здесь…
Здесь…
Я…