Наши души из динамита - Алоиза Пашкевич-Тётка

(с белорусского, эссе - глава из книги «Гамбургский счет Бахаревича»)

Алоизе Пашкевич больше подходит другой псевдоним: Дядька. Настолько ее поэзия мужская, агрессивная, безапелляционная, тяжелая, будто кулак на скуле - пусть меня и обвинят после этого признания в сексистской схизме. Даже в стихотворении «Деревенским женщинам» Тётка разговаривает с адресатками своих горьких слов как мужчина - которого случайно поставили во главе женской бригады и который понемногу проникается к подчиненным вынужденным сочувствием. Виновата здесь в первую очередь интонация — автор могла написать что угодно, между строк все равно читается только одно: "бедные вы мои бабы"! В остальных своих стихах Тётка похожа на боксера - который молотит кулаками, не разбирая, кто здесь соперник, кто зритель, кто судья: всех надо послать в нокаут, и как можно скорее. Причем исключительно из лучших побуждений. Впрочем, существует и женский бокс, но и он — забава, которую любят преимущественно мужчины.

"В таком бою только греться!"- говорит поэтесса, раскрасневшись и расстегнув верхнюю пуговицу — - "В таком бою только пасть!". В ложах заинтриговано наводят монокли. А вот еще. "Рука тверда, грудь закрыта, пора, сестры, порвать путы!". Суфражистки, наверное, выбивали эту мантру на пряжках своих солдатских ремней. Так и представляешь себе штурмовой отряд амазонок в полной экипировке. Впереди, на белом коне — вооруженная барышня. Ничего такая. Властным движением она приказывает сестрам немного выждать перед атакой. Самое время выяснить, кто она. Желательно пользуясь ее собственными словами.

"Кто, откуда ты, чего хочешь,
Чего воешь и шумишь?
То сквозь слезы нам смеешься,
То горишь вся и дрожишь?»

"Я - Дядька Пашкевич, Посланник, я вам хаты поразрушил", - говорит амазонка и дает сестрам сигнал - «пленных не брать».

"Там в оригинале, промежду прочим, не «сёстры», а «братцы», — подсказывает мне задремавшая память. Верно, "братцы". Дядька Пашкевич знал, что тот народ, который он так любил, вряд ли будет слушать «бабу», и изо всех сил старался писать так, чтобы его принимали за мужика. Каждое стихотворение Дядьки, каждая строчка пропитана сожалением и обидой на природу. Это не сексуальная, не гендерная обида, женственности своей Дядька не стеснялся – это половое недовольство было вызвано исключительно политическими соображениями. Для дела... Нет, не так: для священного Дела, для последнего Боя полезнее было бы родиться мужчиной. Дядька, как известно, был одним из основателей и членом Революционной Громады (1), фанатично преданный идее, он строго соблюдал партийную дисциплину и без колебаний был готов отдать жизнь за свободу народа:

«Сохнет грудь!
Нас пытают! Слышьте, люди!
Знайте правду: в удаче, в несчастье ли
Мы с вами станем в одном поле
...за свободу перед палачом».

Время было такое: воспитанному человеку везде мерещился "нагаек царских звон". Он звучит в стихотворении «Соседям по неволе". Правда, что такое нагайка, воспитанный человек знал смутно и представлял ее в виде большой железной палки. До большевистской революции оставалось недолго, а до сексуальной - более полувека: любимые Дядькой мужики руку скорее протянули бы такому самому мужику, поэтому Дядьке нужно было хорошо постараться, чтобы его не разоблачили. Об этом свидетельствуют и чисто «мужские» сравнения, которые Посланник Дядька Пашкевич упорно предпочитает в своих произведениях женским. В «Моих мыслях», например, он хочет оплодотворить «нивы»

По правде говоря, «Мои мысли» и еще одно – четыре строфы из скучного новогоднего стиха под названием «С чужбины» ("где бисером белым Вилья пробегает...") — лучшее, что осталось из Дядькиной боксерской поэзии. Остальное отчасти выдает разве что большую Дядькину любовь к различным химическим веществам. Или к игре «камень-ножницы-бумага». Наверное, и тому, и другому научили Посланника во время учебы в гимназии в Петербурге, которую он окончил экстерном. Возьмем знаменитое стихотворение «Вера белоруса».

"Мы не из картона», — пишет Посланник о соотечественниках. Бумага.

"Мы не из гипса", - подумав, добавляет он. Правильно, нужен же был какой-то переходный материал - тверже бумаги и мягче камня.

«Мы из камня», — наконец неуверенно провозглашает Дядька Пашкевич. И тут же выдает:

"Мы из железа".

Так из камня вы или из железа? - хочется спросить у Посланника. Надо как-то определиться, господа роботы.

"Мы из стали!"- вдруг говорит Дядька.

ОК, из стали. Почему бы и нет? Каждому свое. Но и это еще не конец:

"Мы из гранита!"- заявляет Посланник. Опять 25... То из камня, то из стали, то снова из камня. Сложные химические процессы происходят с вами, господа, и это заставляет сомневаться, что трансформация вас в людей, обещанная в первой строке, пройдет успешно. Хорошо, что хоть с душой разобрались: она, как выясняется, из динамита, и относительно этого ингредиента белорусской натуры никаких двух смыслов в стихотворении нет. Как и по поводу того, что у автора она действительно была готова взорваться.

Умерла Тётка (2) не от звона царских нагаек, и не от динамита, а от тифа, в возрасте сорока лет. Успев написать две книжки стихов, основать политическую партию и детский журнал, исполнить пару ролей на театральной сцене, пожить по чужому паспорту, поучиться в Ягеллонском университете (3), поработать врачом и сестрой милосердия, попутешествовать по Германии, Австро-Венгрии, Италии, Швеции, Финляндии ... не так уж и мало. Путевые заметки из поездки в финскую деревню Лотола — как сказали бы сегодня, на оздоровление - показывают совсем другую Тетку, спокойную, вдумчивую, наблюдательную... и какую-то на удивление печальную. Она снова женщина, и она замечает все: шапки финских «извозчиков», алчность россиян в привокзальном буфете, нависшие над лесами скалы... Ставит беларусам финнов в пример — как народ, который «не имеет в натуре своей, чтобы пользовать больше того, чем платить", но при этом сохранил и своеобразие, и язык, и культуру. "Хлеб по-фински - лейпа, масло - войта, молоко - майта ..." кажется, одна эта короткая журналистская проза Тётки имеет большую художественную ценность, чем все ее бывшие хриплые кресты и начиненные динамитом скрипки (4).

Примечания (переводчика):

1 - Белорусская социалистическая грамада (бел. Беларуская сацыялістычная грамада; БСГ) — левая политическая партия начала XX века, ставившая вместе с требованиями социалистических преобразований вопрос о национально-культурной автономии для белорусов, позднее — собственной государственности, Первая белорусская национальная политическая партия. Прекратила существование летом 1918 года;

2 - «Тёткой» поэтессу называли в семье её деревенских соседей Ивановских. В начале своего творческого пути Алоиза публиковала стихи и прозу и под иными, как правило, мужскими псевдонимами: Банадысь Асака, Крапивиха, Гаврыла з Полацка, Мацей Крапивка, Тымчасовы;

3 - Ягеллонский или Краковский университет — высшее учебное заведение в Кракове, древнейшее и одно из самых крупных в Польше, одно из старейших в Европе (основан 12 мая 1364 года Казимиром III, последним польским королем из династии Пястов). Помимо Краковского университета Алоиза Пашкевич училась ещё и во Львовском. В обоих учебных заведениях она изучала философию, филологию и историю;

4 - Имеются в виду сборники стихов Алоизы Пашкевич «Хрэст на свабоду» и «Скрыпка беларуская», изданные нелегально в 1906 году в Жолкве, небольшом городке в 25 км от Львова (Королевство Галиции и Лодомерии, Австро-Венгрия).

Иллюстрация: Алоиза Пашкевич, фото 1902 г.