Дневник Гидрографической экспедиции 1902 года
Виды побережья острова Вайгач вблизи бухты Варнека спустя 120 лет после того, как здесь побывала Гидрографическая экспедиция СЛО, возглавляемая полярным исследователем, гидрографом Александром Ивановичем Варнеком (1858 – 1930), автором «Дневника».
Строго говоря, такого дневника нет. Имеется «Краткий очерк работ Гидрографической экспедиции СЛО в 1902 году», написанный А.И. Варнеком во многом сухим профессиональным языком ученого–гидрографа и содержащий много профессиональных терминов (морские описи, триангуляционные знаки, мензульная съемка и т.д.) [1].
Иными словами, очерк – это научный отчет о работе экспедиции.
Однако помимо описания характера работ экспедиции и полученных результатов в нем имеются такие сведения об Арктике, работе экспедиции, интересных фактах и людях, которые могут представлять интерес не только для специалистов. По этой причине на основе материалов очерка и был «создан» дневник А.И. Варнека, являющийся прототипом принадлежащего ему очерка-отчета о плавании.
Для ясности сообщу лишь, что работы экспедиции 1902 года выполнялись в четырех районах и переносились, в зависимости от состояния льда в Северном Ледовитом океане, дальше на восток. Экспедиция работала вначале в северной части Белого моря над исследованием Орловских кошек, после чего вернулась ненадолго в Архангельск. Затем районы проведения гидрографических работ располагались в устье Печоры, проливе Карские Ворота и, наконец, в Карском море (вблизи острова Вайгач). – В.В.
А.И. Варнек
Весна 1902 года была холодная на севере, и выход экспедиции из Архангельска задержался небывалым скоплением льдов в Белом море. Первые пароходы, пробившись через лед, скопившийся в больших количествах в северной части Белого моря, пришли в Архангельск 22 мая. Почти все эти пароходы потерпели аварии во льдах и некоторые пришли с пробоинами. После первых пароходов, проскочивших случайно, навигация снова приостановилась; следующий пароход пришел только 30 мая, и дня через два освободившиеся ото льда пароходы начали появляться у устья Двины целыми группами в 10–15 пароходов.
Пароход с грузом угля для экспедиции простоял во льду в северной части Белого моря около 10 дней и только 3 июня пришел в Архангельск.
7-го июня, по окончании погрузки угля, экспедиция вышла на пароходе «Пахтусов» в море. Пароход «Лейтенант Овцын вышел из Архангельска на несколько часов позже и соединился с пароходом «Пахтусов» у Северо–Двинского плавучего маяка.
9-го июня пароход «Пахтусов» к востоку от маяка «Сосновец» встретился с первыми отдельными льдинами, после чего до самого Орловского маяка льда не было. Однако к северу за маяком, всего в двух–трех милях от него, и к востоку, были видны обширные ледяные поля, которые во время прилива подходили к пароходу, ставшему на якорь у Орловского маяка, на очень близкое расстояние. Был штиль и поэтому, пользуясь благоприятными обстоятельствами, начали свозить на берег две береговые партии, из которых одна была под начальством лейтенанта Бровцына, а другая - под начальством капитана Сергеева.
10-го июня в 7 часов утра, пользуясь хорошей погодой, вышел на работу к Орловским кошкам (далее подробно описывается характер работ, в результате которых определено астрономическое положение Орловского маяка, проведены измерения глубин и выявлены зоны, опасные для мореплавания).
15-го июня пароход «Лейтенант Овцын» был отпущен мной в Архангельск для пополнения запасов воды, провизии и топлива, а потом этот пароход получил другое назначение. После ухода «Овцына» работы продолжались. Работы, проведенные у Орловских кошек, выявили многие неверности карт в области мелководий к востоку от Терского берега.
22-го июня промерные работы в море были закончены: в тот же день я уведомил об этом капитана Сергеева, которому еще предстояли триангуляционные работы на берегу. От лейтенанта Бровцына я уже имел известие, что все порученные ему работы на Орловском маяке он закончил.
23-го июня в 2 часа по полудни, пользуясь штилевой погодой, подошли к Орловскому маяку, чтобы снять партию лейтенанта Бровцына. Однако задул свежий северный ветер, пошла большая волна, и пришлось немедленно уйти от опасного берега, не взявши партию.
26-го июня капитан Сергеев также закончил свою работу. Не видя никаких признаков улучшения погоды и не рассчитывая на возможность в скором времени подойти к маяку, решил принять обе партии и послал приказание лейтенанту Бровцыну идти берегом к Трем Островам. Расстояние берегом до маяка было около 14 верст, но предстоящий нелегкий путь по болотистой тундре с оврагами никого не устрашил, в результате чего лейтенант Бровцын со всеми людьми благополучно прибыл в лагерь капитана Сергеева.
27-го июня в 5 часов утра обе партии были на пароходе и, поскольку северный ветер не прекращался, мы немедленно снялись и пошли в Архангельск. Возвращение сюда было необходимо для пополнения запасов воды и освежения провизии.
Во время пребывания экспедиции в северной части Белого моря стояли очень холодные погоды; снег держался во многих местах до самого ухода парохода «Пахтусов» в Архангельск. До конца июня травы еще не было, хотя в нормальные годы у Орловского маяка бывает достаточно травы для прокормления коров. Смотритель маяка Александр Куковеров держит двух коров, и для их прокормления бывало всегда достаточно корма.
Относительно же лета 1902 года смотритель высказывал опасения, что травы не будет вовсе. Средняя температура воздуха за весь период работ с 8 по 24 июня была плюс два градуса. Самый холодный день был 14 июня со средней температурой около нуля градусов, самый теплый – 22 июня с температурой плюс 7 градусов. Снег шел пять раз во время работ в северной части Белого моря.
3-го июля пароход «Пахтусов» вышел из Архангельска во второй раз и встал на другой день, вследствие тумана, на параллели Трех Островов.
5-го июля, пользуясь штилевой погодой, подошли к Орловскому маяку, после чего продолжилось плавание при тихой погоде к Каниному Носу и далее, кругом северной оконечности острова Колгуев, к устью Печоры. Был избран северный путь как более легкий, т.к. там нет мелководий. Однако здесь пароход встретил непроходимый сплотившийся лед. Поэтому повернули назад и пошли на восток по южную сторону острова.
9-го июля, пользуясь хорошей погодой, подошли к знаку на мысе Русский Заворот. Поскольку старый знак был маленьким и покосился, его заменили новым. К 8-ми часам вечера погода начала портиться. Не желая оставаться ночью у открытого берега, сейчас же снялись с якоря, и пошли с описью вдоль мыса Русский Заворот к востоку. Когда до входа в Печорский залив оставалось 18 миль, появился густой туман. Так что дальнейшее плавание продолжалось в тумане.
20-го июля пароход «Пахтусов» вошел в Печору для пополнения запасов воды, провизии и для осмотра машины.
Во время пребывания экспедиции в устье Печоры стояли необыкновенно теплые дни, например, 8 июля у Русского Заворота средняя температура дня была плюс 16 градусов. В этот же день мы наблюдали температуру моря плюс 5 градусов; температура воды в реке была значительно выше.
26-го июля, по получении почты в деревне Никитцы на Печоре, экспедиция вышла снова в море для следования к Карским воротам.
27-го июля к вечеру пароход уже подходил к северо-западным берегам Вайгача. В
25-ти милях от входа в Карские Ворота показался к северу от курса лед, южная граница которого шла по направлению к проливу. Но у северо-западного мыса острова Вайгач был широкий чистый канал, по которому «Пахтусов» вошел в Карские Ворота и встал на якорь в бухте Долгой у астрономического пункта, определенного в прошлом году лейтенантом Мордвиновым.
Был ясный вечер, вследствие чего я предложил лейтенанту Бровцыну воспользоваться случаем и повторить в том же пункте определения широты и долготы места по звездным наблюдениям. Наблюдения удались вполне. В этом же пункте были произведены магнитные наблюдения.
Еще подходя к бухте Долгой, я узнал несколько из поставленных в прошлом году триангуляционных знаков; базисные знаки также пережили зиму. Это обстоятельство послужило, конечно, немалым облегчением для продолжения работ по описи берегов Карских Ворот.
28-го июля утром был высажен на берег капитан Сергеев и с ним восемь человек из команды парохода. Береговая партия была снабжена провизией на месяц и, кроме того, в шести милях от места работы капитана Сергеева, на другом берегу бухты Долгой, был устроен склад провизии на 30 дней; там же выгружена часть материалов для постройки триангуляционных и съемочных знаков.
По окончании работ у астрономического пункта, капитану Сергееву предстояла переборка на северный берег бухты Долгой и, благодаря устроенному там складу, переборка значительно облегчалась. В распоряжении капитана Сергеева были оставлены также лучший из имеющихся на пароходе карбасов и плоскодонная шлюпка простой работы, купленная в деревне Никитцы на Печоре.
29-го июля мы вышли в пролив Карские Ворота, предполагая пройти в Югорский Шар, чтобы произвести астрономические измерения времени и идти потом для описи берегов Карского моря, если позволят обстоятельства.
Во льду в Карских Воротах оказались два парусных судна норвежского типа, причем на ближайшем из них не поднимали флага. Пришлось поэтому сделать четыре выстрела из пушки, чтобы заставить показать флаг. Флаг оказался, к моему удивлению, русским.
Потребовал к себе капитана шхуны с судовыми бумагами. Капитан, он же хозяин шхуны, оказался норвежским колонистом Knutsen из Цып-Наволока на Мурмане, причем его шхуна по имени «Svalen» («Ласточка») была только что куплена у колониста Пильфальда в Вайда-Губе.
Бумаги оказались в порядке и не было никакого сомнения в том, что шхуна имеет право носить русский флаг. Сделав капитану выговор за то, что он не поднял флага при встрече военного судна, я отпустил его на шхуну. Другое, промышлявшее во льдах судно, оказалось шхуной «Помор», принадлежащей Научно–Промысловой экспедиции.
В тот же день, пройдя на западную сторону острова Вайгач, встал на якорь у астрономического пункта в деревне Хабарово в Югорском Шаре. В бухте Варнека был наносной лед, а в проливе находилось лишь небольшое количество редкого льда, носившегося приливными и отливными течениями.
В северной же части Югорского Шара были видны более значительные скопления льда. По словам промышленников, еще за день до прихода парохода, пролив был совершенно заполнен льдом. Имелись также сведения, что недели две тому назад льда не было у матерого берега Карского моря, тогда как к северу и у берегов Вайгача его было довольно много.
1-го августа утром было ясно, хотя солнце закрыто облаками, и я решил попробовать выйти в Карское море. Попытка эта, однако, не удалась, т.к. в этот день из Карского моря лед двинулся в пролив, и у острова Сторожевого я встретил непроходимый лед во всю ширину Югорского Шара. Поэтому пришлось повернуть назад и встать на якорь у селения Хабарово.
Но лед, надвигавшийся из Карского моря, подходил близко, и пришлось сняться с якоря. Поэтому перешли в бухту Варнека в западной части Югорского Шара, которая уже очистилась от наносного льда, и встали на якорь у дома экспедиции. Скоро Карский лед заполнил весь пролив и понесся мимо бухты в Ледовитый океан.
Дом экспедиции был найден в полном порядке; провизия, оставленная в нем в 1900 году, также была найдена в сохранности. В доме оказались жильцы: шведский профессор Ekstam, его мать и два работника, привезенных профессором.
Они прибыли в бухту Варнека на Мурманском пароходе 24 июля и остались на Вайгаче для ботанических исследований. Оказывается, что и в прошлом году нашли пристанище в доме экспедиции норвежские промышленники, потерпевшие крушение в Карских Воротах и добравшиеся пешком до Югорского Шара.
2 августа, еще ночью, отдельные льдины из Югорского Шара стали попадать мало–помалу, в бухту, так что к утру набралось довольно много льда у места стоянки парохода. При дальнейшем пребывании в бухте Варнека я рисковал тем, что пароход будет затерт льдом. Поэтому в 7 часов утра снялся с якоря с намерением выйти в море. Однако эта попытка не удалась, так как встреченный в проливе толстый лед был совершенно плотным.
Поэтому пришлось возвратиться и встать на якорь в том же месте; впрочем, я не терял еще надежды выбраться на свободную воду. По моим расчетам лед должен был разрядиться, когда пойдет прилив. В полдень снова снялся с якоря; в это время уже так много льда было в бухте Варнека, что только, лавируя между льдинами и раздвигая их иногда фортшевнем, удалось выбраться из бухты.
Предположения о состоянии льда в проливе оправдались: уже около двух часов шел прилив (из Карского моря), и в проливе образовались полыньи, по которым пароход вышел в Ледовитый океан, где лед стал значительно реже. Вскоре вышли на свободную воду, и я взял курс на северо-запад, вдоль края льда, который тянулся параллельно берегу острова Вайгач на протяжении около 25 миль. Вдоль западного берега Вайгача глубин почти нет на карте, и поэтому я производил морской промер как по пути к Югорскому шару, так и при обратном плавании к Карским Воротам.
2-го августа дул довольно свежий северо-восточный ветер, но пароход был совершенно закрыт берегом острова Вайгач от волнения. Я воспользовался этим обстоятельством для осмотра подхода к одной из бухт северо-западного берега острова. Еще в прошлом году, во время работы в бухте Долгой в Карских Воротах, я убедился, что со стороны океана есть вход в закрытую от всех ветров бухту, еще никем не исследованную. Теперь предстояло разъяснить: где этот вход? достаточно ли он глубок? и пригодна ли сама бухта для стоянки парохода?
Вход в бухту был найден не сразу. Направляясь в один из проходов между островами, сначала самым малым ходом, а потом при застопоренной машине, начал спускать карбас, и в этот самый момент пароход вдруг покачнуло, и я почувствовал легкий удар об дно; посмотрел за борт и увидал в прозрачной воде, под пароходом, камни. Положение было весьма опасное, особенно если принять во внимание, что пароход находился в открытом океане, недалеко от скалистого необитаемого берега.
Такое положение было, к счастью, не долго. Приостановив спуск карбаса, дал полный задний ход, и пароход, без всяких повреждений, отошел на глубину. На камне успели измерить глубину 8 фут; в следующий момент было 14 фут и потом 9 сажен, 12 и 19 сажен. Таким образом, пароход попал на обрывистую скалу, опасное столкновение с которой весьма трудно предупредить промером.
Спустив карбас, направились с осторожностью к другому входу. На карбасе измеряли все время глубину, а пароход тихонько подвигался за ним.
Таким образом, зашли за острова и стали на якорь в знакомом мне месте, где я был в прошлом году; но здесь пароход не вполне еще был закрыт со стороны моря. В это время темнело, и поэтому отыскание бухты отложили до другого дня.
3-го августа я отправился с капитаном Морозовым на карбасе для осмотра дальнейшего пути среди островов, в глубину бухты, известной у промышленников под названием губы Дыроватой, и для производства рекогносцировочного промера. Мы нашли повсюду хорошие ровные глубины, и избрали новое якорное место в 1,5 милях от парохода, не только совершенно закрытое от всех ветров, но и несомненно безопасное от льда.
Таким образом удобная якорная стоянка у самого входа в Карские Ворота была найдена, и к вечеру пароход перешел на новое якорное место.
Ввиду того, что вновь открытое якорное место имеет весьма важное значение не только для нашей экспедиции, но и вообще при плавании у берегов Новой Земли, где до сих пор не было известно якорных мест, безопасных от полярных льдов, приступили на другой день к описи берегов найденной бухты, к исследованию подхода к ней и самой бухты.
Работа предстояла довольно большая, так как надо было снять и обследовать промером не только якорное место, но и путь к нему, среди большого количества островов. Район, в котором надлежало произвести съемку берегов для обследования губы Дыроватой, непосредственно прилегает к местности по северному берегу острова Вайгач, опись которой была поручена капитану Сергееву.
14-го августа, благодаря настойчивой работе всех офицеров экспедиции, удалось очень скоро закончить обследование губы Дыроватой. Вся работа была исполнена в течение 10 дней. Общее протяжение береговой линии, пройденной мензульной съемкой, составило около 50 в. Вся работа велась двумя мензулами; с одной из них работал капитан Морозов, с другой поручик Седов, сначала под руководством капитана Морозова, а потом самостоятельно. По окончании съемки, когда стали сводить обе работы, я с удовольствием убедился в их точном исполнении: большинство пунктов, определенных самостоятельно тем и другим съемщиками совершенно сошлись, и лишь в нескольких местах наибольшее расхождение доходило до пяти сажен.
16-го августа я решил снова произвести попытку выйти в Карское море для описи его юго–западного берега и перешел для этого в Югорский Шар, чтобы произвести астрономическое определение времени перед началом описи. В проливе в это время уже не было льда, но свежий северо–восточный ветер задержал пароход в бухте Варнека почти на неделю. Эта бухта была найдена и описана экспедицией в 1900 году, и теперь пароходы Мурманского Общества, содержащие срочные рейсы в Югорский Шар, избрали ее для своей стоянки.
22-го августа ветер начал стихать, а на другой день был уже штиль при ясной погоде.
Пользуясь благоприятными обстоятельствами, снялись с якоря и, выйдя в Карское море, приступили к описи берега, идущего к юго-востоку от Югорского Шара. К сожалению, погода уже начинала портиться, ясность уменьшилась, а часа через два после начала описи пошел снег. Пришлось прервать работы и искать якорное место. Мы находились в это время недалеко от Местного острова, где я и встал на якорь в проливе между южной оконечностью острова и берегом.
24-го августа, пользуясь прекрасной погодой, в 6 часов утра снялись с якоря и пошли с описью дальше вдоль берега, по направлению к Кара-реке. Погода нам благоприятствовала весь день. В 8 часов вечера из за темноты закончили опись, пройдя в этот день 90 миль, и встали на якорь у мыса Полковника за Кара-рекой на глубине 5 сажень. Была звездная ночь, но приступить к астрономическим наблюдениям, не дождавшись дневного света, я не нашел возможным, т.к. расстояние до берега было около трех миль, и высадка с инструментами ночью на открытый незнакомый берег была не безопасна.
Уже более 50 лет никто из русских исследователей не посещал этих мест, а со стороны моря наша экспедиция описала этот берег впервые.
25-го августа был снова штиль, но туманно, хотя в зените небо было чистое и солнце светило. В 7 часов утра я предложил лейтенанту Бровцыну поехать на берег для производства астрономических и магнитных наблюдений. Уже в 9-м часу туман пропал совершенно, и все наблюдения были закончены при ясном солнце.
Дальнейшую опись берега вдоль Ямала я отложил ввиду позднего времени года, и, кроме того, уже 12 дней я не был у места работы капитана Сергеева, которому обещал быть не позже 30-го августа в бухте Долгой.
Следуя обычаю, установившемуся на севере, ставить кресты в местах, имеющих в том или другом отношении значение, я приказал поставить у конца нашей описи крест; на нем сделана надпись: «Конец описи парохода «Пахтусов» 25-го августа 1902 года».
В нескольких саженях от нашего креста стоит небольшой, уже ветхий крест с надписью «Gloria Creatore Nostra Expedition Oural 1848 года». Этот крест пользуется среди самоедов особым уважением, и я нашел у его подножия целую группу маленьких крестиков, сделанных из лучинок и принесенных сюда самоедами. Еще раньше, чем подняться на мыс Полковника, я узнал от самоедов, встреченных на берегу, что на этом мысе есть крест, поставленный когда-то, очень давно, немецким полковником, в память которого и мыс получил свое название. Этот полковник – никто иной, очевидно, как начальник Уральской экспедиции, корпуса горных инженеров полковник Гофман.
26-го августа по окончании наблюдений на мысе Полковника мы снялись с якоря, и пошли к Местному, далее с описью - к Югорскому Шару.
27-го августа по окончании описи я пошел в глубоководную часть Карского моря, лежащую к северо-востоку от Югорского Шара в расстоянии 10–30 миль от берега острова Вайгач. В той точке, где показана на карте наибольшая глубина (406 сажен), была устроена гидрологическая станция, и глубина здесь оказалась всего 100 сажен. Последнее обстоятельство является новым подтверждением того, что глубины в глубоководной части Карского моря сильно преувеличены. Глубина в 406 саж. была измерена в 1862 году. Крузенштерном во время его бедственного плавания по Карскому морю на шхуне «Ермак».
За пять лет работы экспедиции уже набралось немало измерений глубин в этой части; наибольшая из наблюденных глубин – 120 сажен.
По окончании наблюдений и драгирований на станции продолжал плавание, производя промер вдоль восточного берега острова Вайгач, и, обогнув его северо-восточную оконечность, вошел в Карские Ворота, где в связи с темнотою встал на якорь у Оленьего острова.
28-го августа утром снялись с якоря и пошли с промером на север. В это время с Карского моря шла большая зыбь, вследствие чего, по окончании наблюдений, пошел в бухту Долгую, производя попутно промер, и к вечеру встал на якорь у восточного берега бухты Долгой, куда по условию должен был перебраться капитан Сергеев к 30 августа.
29-го августа прибыл на пароход капитан Сергеев, проживший со своими людьми в палатках в разных местах на берегу Карских Ворот более месяца. Рассматривая его планшет, я с удовольствием убедился в большом успехе его работы. Несмотря на большое количество островов в районе работ, для описи которых требуется очень много времени на разъезды, он описал северо-западный мыс острова Вайгач и берег, идущий к северо-востоку за остров Олений, не дойдя всего около 8 миль до Болванского Носа, на северо-восточном конце острова Вайгач. Все острова, находившиеся в районе работ, также описаны.
Большая часть островов в Карских Воротах были описаны экспедицией впервые, многие из них, так же как некоторые мысы и заливы, не имели названий, и я назвал их именами лиц, известных своими работами в области географии или исследованиями в северных морях.
К числу новых наименований, утвержденных Императорским Географическим Обществом, относятся следующие: острова Михайлова, залив Шпиндлера, острова Чернышева, Шокальского, Рагозина, Морозова, Янова, Бровцына, Мордовина, Козлянинова, Полилова, полуостров Сергеева, залив Седова и др.
Во время работы на Вайгаче стояли сначала довольно теплые дни, а с 14 августа начались штормовые погоды; наступили морозы, доходившие до 3о; некоторые озера замерзли, и нередко падал снег. Ввиду таких обстоятельств я решил предпринять обратное плавание. 29-го августа перешел в исследованную губу Дыроватую, где выгрузил на берег два карбаса береговой партии.
Рассчитывая на то, что если бы в будущем году Карские Ворота оказались для парохода недоступными, то береговая партия может быть свезена к губе Дыроватой, откуда, следуя на карбасе между льдом и берегом, прейдет без затруднения к месту работ в Карских Воротах.
30-го августа были пополнены оказавшиеся мелкие пропуски в шлюпочном промере губы Дыроватой, и в тот же день пароход «Пахтусов» вышел в море для следования в Соловецкий монастырь.
1-го сентября между Каниным Носом и Орловским маяком пароход «Пахтусов» выдержал жестокий шторм. Пароход держался хорошо и почти не брал воды, но качка была беспокойная и размахи в каждую сторону доходили до 40 градусов.
В этом году уже не в первый раз пришлось убедиться в чрезвычайно важном значении сирены Городецкого маяка, когда во время шторма мы увидали покрытый пасмурностью берег. В самый момент появления первых признаков берега я услыхал рев сирены и узнал, что мы у Городецкого маяка.
3-го сентября вошел в гавань Соловецкого монастыря, и в тот же день ввел пароход в док для осмотра его подводной части.
15-го сентября 1902 г. экспедиция возвратилась на пароходе «Пахтусов» в Соломбалу.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Варнек А.И. Краткий очерк работ гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана в 1902 году. –СПб., 1903.–36 с.
02.11.2024.
Свидетельство о публикации №224110200072