Эпохи, выдвигающие своих героев

Каждая эпоха, словно зеркало, отражает не только свои надежды и победы, но и собственные страхи, предрассудки и слепые зоны. Она выдвигает своих героев и одновременно безжалостно отбрасывает тех, кто оказывается ей не по мерке. История человеческого общества движется не прямой линией прогресса, а синусоидой подъёмов и спадов, и потому неизбежно возникает мучительный вопрос: сколько талантов было загублено в периоды мракобесия, догматизма и интеллектуального террора, сколько будущих мыслителей, художников и писателей не состоялись лишь потому, что родились «не вовремя». Невольно спрашиваешь себя: сколько было своих Сократов, чьи имена не сохранила история, и сколько выдающихся личностей уничтожено или вытеснено в эпоху повального потребительства, когда общественный успех определяется не глубиной мысли и не силой таланта, а громкостью саморекламы и лояльностью власти.

Судьба Сократа здесь показательна и символична. Его казнили не за преступление в обывательском смысле, а за попытку научить юношей мыслить свободно и критически, выходить за пределы навязанных представлений и привычного мышления полиса. «Растление юношей», вменённое ему в вину, по сути означало растление иллюзий, на которых держался удобный для большинства порядок. В этом смысле общество во все времена одинаково: оно охотно пользуется плодами свободной мысли, но почти всегда враждебно к тем, кто эту свободу порождает.

В данном эссе мне хотелось бы поразмышлять о рождении и судьбе выдающихся литераторов — тех самых «инженеров человеческих душ», чьи произведения прошли проверку временем. Речь идёт о писателях, чьи тексты были новаторскими в момент появления и при этом не устарели сегодня ни идейно, ни тематически, ни стилистически, продолжая оставаться образцами авторского языка и художественного мышления.

Мне был задан непростой, но во многом симптоматичный вопрос: «А если бы Антон Чехов или Василий Шукшин жили и писали в XXI веке, смогли бы они стать столь же значительными фигурами, какими стали в своё время?» Сам задавший этот вопрос склонялся к скептическому ответу: боюсь, говорил он, и Чехов, и Шукшин растворились бы в массе авторов, какими бы талантливыми они ни были, потому что именно эпоха решает всё.

Но если утверждать, что эпоха вершит судьбы людей, столь же справедливо и обратное утверждение: не только времена формируют людей, но и люди формируют времена. Причём это могут быть как крупные новаторы — учёные, мыслители, изобретатели, деятели культуры и литературы, так и фигуры иного рода, тормозящие развитие, закрепляющие стагнацию и упадок. История знает и тех и других.

Я не сразу ответил на этот вопрос потому, что он не допускает заготовленного и однозначного ответа. Это вопрос из того же ряда, что и вопрос о смысле жизни или о предназначении человека: он каждый раз требует не формулы, а размышления. Кроме того, в интонации собеседника я уловил не категоричность, а сомнение, скрытую неудовлетворённость собственным выводом.

Итак, Чехов. Мог бы литератор такого масштаба реализоваться в современной России XXI века? И тут же возникает встречный вопрос: а сколько потенциальных Чеховых было загублено в XIX веке? Полагаю, бесчисленное множество. История дала нам одного Чехова не потому, что он был единственным талантом, а потому, что именно этот талант сумел совпасть с эпохой, пройти через её фильтры и оставить неизгладимый след не только в русской, но и в мировой культуре.

То же самое можно сказать и о XX веке. Сколько писателей уровня Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Максим Горький или Михаил Шолохов не состоялось, было сломано, замолчало или ушло в небытие — счёта не знает никто. И это уже симптом упадка. Современная Россия переживает глубокий культурный и образовательный кризис: нация стареет не только демографически, но и ментально, всё более защищаясь от мнимых врагов идеологией крайнего национализма, искусственно подогреваемого властными верхами. В этой системе координат писатель оказывается перед выбором: либо обслуживать власть, прославлять её словом и делом, вписываясь в механистически воссозданные «духовные скрепы», либо быть вытесненным на периферию культурной жизни.

Во времена Чехова российское общество, при всех своих противоречиях, находилось на подъёме. Это было движение к интеллектуальному и культурному апогею, который в определённой форме реализовался уже в эпоху смены элит и становления советской власти, давшей мощный импульс образованию и культуре. Начало же резкого культурного спада в постсоветской России символически совпало с событиями 1993 года, когда был распущен Верховный Совет, что фактически ознаменовало демонтаж последнего институционального противовеса и закрепление иной модели общественного развития.

Существуют ли сегодня в России писатели масштаба Толстого, Достоевского или Чехова, способные войти в сокровищницу мировой литературы? Увы, таких фигур не видно. Нет даже формального признания в виде Нобелевской премии по литературе. Неудивительно, что исследователи и биографы великих русских писателей всё чаще обращаются к прошлому, не принимая современность, которая не питает ни их ум, ни их душу, и потому кажется им духовно бесплодной.

Однако, говоря о кризисе, не стоит впадать в огульный пессимизм. Возвращаясь к Чехову, нельзя не признать его всемирное значение. Он — русский классик, чьё наследие, включённое в многотомное собрание сочинений и писем, давно стало частью мировой культуры. В этом пантеоне он стоит рядом с Гомером, Софоклом, Вергилием, Уильямом Шекспиром, Мигелем де Сервантесом, и здесь мы видим непрерывность культурной традиции, в которой каждая подлинная величина не отменяет предыдущих, а вступает с ними в диалог. Пьесы Чехова до сих пор идут на сценах разных стран, его рассказы экранизируются, а его интонация узнаваема и современна.

Ни второго, ни третьего, ни сотого такого Чехова, каким был первый, история не повторит. Возможны лишь подражатели, отточившие ремесло, но не нашедшие собственного авторского пути, потому что подлинный автор — всегда первооткрыватель. И недаром латинское auctor означает не просто писателя, но и того, кто умножает, расширяет границы, создаёт новое. В этом смысле фигурой emblematic остаётся Гай Юлий Цезарь — автор не только «Записок о Галльской войне», но и новых исторических реальностей.

Показательно и то, что сам Чехов начинал с подражаний и литературных пародий, проходя школу чужих стилей, чтобы со временем обрести собственный голос. Его юмористическое перо не щадило ни Жюль Верна, ни Виктора Гюго, ни Достоевского, ни Николая Гоголя. Пародии вроде «Тайн ста сорока четырёх катастроф», «Тысячи и одной страсти» или «Слов, слов, слов» были не насмешкой ради насмешки, а формой постижения литературы и освобождения от чужого влияния. Так рождается автор — через подражание, преодоление и выход за пределы уже сказанного.

Эпохи действительно выдвигают своих героев, но куда важнее помнить о тех, кого они не выдвинули, о тех, кто остался в тени или был уничтожен. Осознание этой утраты — единственный способ не повторять её вновь.

_________________________

*Понятие «автор» из лат. в аутентичном смысле означает полководца расширившего территорию империи за счет завоевания новых территорий, скажем, Гай Юлий Цезарь был автором не только «Записки о Гальской войне», но и автором, кто завоевал Цизальпинскую Галлию и Нарбонскую Галию, а также Иллирик. Также понятие  autor, auctor означает «создатель, творец». Происходит от глагола augere — «умножать, увеличивать». 

«Скверная история» — это пародия на поэта Фета. Цитаты: «В воздухе, выражаясь длинным языком российских беллетристов, висела нега...», «Луна, разумеется, тоже была. Для полноты райской поэзии не хватало только г. Фета, который, стоя за кустом, во всеуслышание читал бы свои пленительные стихи».

«Слова, слова, слова» — это пародия на Ф. Достоевского (2-ая часть «Записки из подполья»). Цитата: «Катя робко поглядела в глаза Груздеву. Глаза честные, теплые, искренние — так показалось ей. А эти падшие создания так и лезут на честные глаза, лезут и налетают, как мотыльки на огонь. Кашей их не покорми, а только взгляни на них потеплей».