Жизнь и судьба

Какие у Израиля глаза!
Покой и прозрачность, в моих же – слеза.
С его стороны закон, с моей – благодать:
я жив и живу...  Пока что, да.
Он слеп, глух и нем. Всегда.
Ему – молчать, мне – рыдать.
С попыткой
страшный опыт его оправдать -
«под пыткой»,
проклятием,
стражей…
Но никаким распятием
с тайной продажей
не подпереть –
родился, чтоб в тридцать семь умереть.
Создался, чтобы наивно пасть,
когда змеиная пасть
предложит вкусить плод «познания».
Какое пустое терзание! -
верить и сомневаться,
надеяться и оставаться
в недоумении, страхе и боли.
Взывая «доколе!»
при неспособности громко кричать.
Итог -  три подписи и печать…
И выстрел, вышвыриванье с небес:
потоп, усатый кремлевский бес,   
подмявший шестую часть суши.
И удивленные души.
Без тел.
Таков их удел.
Как «замысел» душесоздателя -
рукою доносчика или предателя
освободить
от быта и статуса «быть». Проще – убить.
Окаянных и неприкаянных.
Ежовым, потопом, Каином.
Чистых и в саже.
Пусть даже,
крещеных,
сто раз воплощенных,
и развоплощенных неоднократно.
Чтобы обратно
«туда»,
куда не идут поезда,
эшелоны,
где не спасают погоны
и ордена.
Не хочешь?! А все-таки - на!
Пулю, отравленный знанием плод:
первый блин комом, последний – урод.
Поскольку единое тесто.
А место? 
Оно где-то рядом.
Немой человек с темным взглядом
не скажет, где именно.
Но поименно,
на сломанных пальцах
всех, всех… Всех страдальцев
мне назовет. 
Если меня разорвет,
раздавит, расплющит
щит.
Или меч
приведет приговор в исполнение.
Об этом, ведь, речь.
А «стихотворение»
о печальных и умных глазах.
С его стороны.
С моей - о горьких слезах.
И дальнейшей судьбе страны.