Фуэте

                Плесните в чаши янтарь муската
                И созерцайте цвета заката...
                (И.Северянин)
1
Выставка была модная, интерактивная.
Видео-картины знаменитых художников прокручивались по стенам как в барабане стиральной машины.
Она сразу приглянулась осветителю на балконе. Лучи игриво запускались в её волосы, пробегали по оголённым плечам.
Её узнал репортёр светского телеканала и подошёл с микрофоном в руке. Что-то стал говорить про балет. Она благосклонно улыбалась до тех пор, пока он не перевёл разговор на одну скандальную балерину, всюду к месту и ни к месту садящуюся на шпагат, будучи всегда под хмельком и бравирующую этим.
-Полина, а вы могли бы так же? – спросил интервьюер.
Она побледнела. И пока её спутник выговаривал репортёру за бестактность, она вскочила с места, вышла на подиум. Подобрала подол своего платья и победно огляделась.
Затем приподнялась на носок левой ноги, обвитой античными ремешками, а правую высоко согнула в колене. Немного постояла так в позе цапли, и вдруг распахнулась, словно крылом махнула ногой и на полуобороте сжала, а потом опять резко выпрямила ногу для разгона. Кружение набирало силу, только голова как бы оставалась на месте.
Она крутилась волчком, а вокруг неё проворачивались бесконечные видео картины. Ему казалось, просто устоять невозможно было в этом коловращении. К тому же как профессиональный травматолог он знал, что сейчас может произойти в её надорванной связке. Словно вчера он резал её ногу, вздувшуюся от кровоподтека, накладывал импланты, сшивал. И теперь сдерживал себя, чтобы не броситься к ней и не унести на руках в машину.
А она была счастлива, и под финальные стоны кларнета в болеро, под аплодисменты с каждым оборотом опять и опять словно бы отрывалась от пола, взлетала.
Наконец остановилась. Целомудренно склонив голову, подошла и села за столик.
Грудь и плечи вздымались в конвульсиях дыхания. Еле слышно произнесла подскочившему официанту:
-Джин с тоником пожалуйста.
-Ты сумасшедшая! – с восхищением воскликнул её спутник.
И положил руку на колено той самой левой ноги.
Она гордо вскинула голову перед ним.
2
Он был ортопедом в травмопункте, куда она прямо со сцены попала с разрывом медиальных сухожилий в лодыжке. Это случилось на девятом обороте её знаменитого фуэте в спектакле. Её увезла скорая. А домой они уехали уже на его машине, - все служебные в больничке  оказались в разъездах.
С тех пор, как они в обнимку, для поддержки, вошли в её квартиру, так и не расставались.
Она какое-то время руководила балетной студией в культурном центре микрорайона. Потом преподавала в детской школе танца. Наконец в клубе пенсионеров. После чего он и стал встречать её поцелуем у порога ещё и для того, чтобы узнать, не выпивала ли она сегодня.
Она могла удерживать запах особым способом поверхностного дыхания.
Для поцелуя подставляла щёку. Разматывала шарф, улыбалась, склонив голову. И томно прикрыв глаза. Пахло от неё будто от барменши, - кофе-машиной, и в добавок ещё каким-то шаманским благовонием, как от постоянной посетительницы французской кафешки «Ди люкс», куда они захаживали и вдвоём.
В своей нежной печали и потерянности она напоминала ему тогда женщин двадцатых годов, времён Фитцджеральда и Хемингуэя.
«А Блок? – думал он. - А его «дыша духами и туманами?» Бог мой! Ведь Прекрасная дама тоже была не прочь испить из чаши удовольствий! Абсент был для них как теперь какой-нибудь энергетик.
И её скрытная хромота, слом её балетной анатомии вдруг представлялся травматологу метафорой всей культуры декаданса. А она – современной героиней этого искусства.
3
-Куда это ты отправляешь эсэмэску?
-Продюсеру. На ангажемент.
-Ты в своём уме? Пять минут твоего фуэте на выставке это не партия в спектакле. Там два часа! Плюс репетиции. Я как врач!..
Его речь пресеклась под её испытующим взглядом: «Как врач и только?».
Ответа у него не нашлось.
Как врач он не смог до конца вылечить её травму.
Её сценой оставались уличные тротуары, на которых ей с утра до ночи приходилось вытанцовывать походку здоровой женщины.
Даже в вагон метро она входила как на подмостки, в один миг пассажиров превращая в публику.
Он замечал как люди при виде её отрывались от гаджетов. Постреливали глазами в её сторону. Разлепляли сонные веки. Провожали взглядами. Покрывались краской восхищения. Отворачивались, сгорая от зависти...
Сегодня за свой гримёрный стол она уселась надолго и основательно, чего до сих пор не наблюдалось за ней, когда всё делалось походя и наскоро.
Она сидела в полукружье матовых ламп как сторожевых огней у входа в пещеру горной королевы.
На столе сверкали хрустальные флакончики с золочёными пробочками. Блестели никелированные баночки с пудрой, кремом и макияжем. Медицинским блеском отдавало от множества маникюрных щипчиков, пилочек и ножничек.
Здесь он был лишним. Она вела беседу без слов со своим отражением в зеркале как с самым близким человеком.
Вскидывала ноги на банкетку одна за другой, пробегала по ним пальцами и оглаживала. Ноги жили как бы отдельно от неё, правая и левая каждая себе на уме. Как пальцы пианиста. И казалось даже нетерпеливо подрагивали, чуя длинную дистанцию впереди.
Она переглядывалась с отражением в зеркале в нешуточном обсуждении вопроса,- сначала сделать укладку, или начать с макияжа.
Взялась за волосы.
Каскад карамельно-медовых локонов подбивала круглой щёткой под обдувом горячего фена. Раскраснелась, так что и румяна на скулах не понадобятся, - думала она. - Больше времени останется на мейк-ап глаз с растушёвкой.
Как художница перед мольбертом она наконец довела автопортрет до совершенства и теперь всё это изумительное создание, - самоё себя, -  окунула в платье с открытым корсетом и бретелями разной ширины, в модный «футляр», обшитый кружевами и бахромой, унизанный стразовыми цепочками и перьями из гривок цапли.
Дивное это сооружение утвердилось на туфлях без каблука со змейками завязок до колена.
Он увидел её такою, и в голове возникло определение «боевой настрой». От озвучивания воздержался, чтобы этими мужланскими словечками не погасить женственное сияние вокруг неё.
Её действия перед зеркалом напоминали ему распускание цветка в замедленной киносъемке. Точнее – цветка орхидеи, возникающего из небытия зримо, с едва слышимым шелестом даже и в дикой природе.
Лукаво улыбаясь, она встала и медленно, таинственно прошлась вокруг него.
Не выпуская телефона из рук, то и дело поглядывая на него в ожидании звонка, она стала кружиться и пританцовывать.
Её сценическая игривость напомнила ему о её славном балетном прошлом. Он снова пожалел, что её театральная жизнь прошла до него. Опять с болью в сердце представил счастливых поклонников в её артистической уборной, как всегда преувеличивая порочность богемной жизни вообще. И теперь острая радость за неё смешивалась ещё и с досадой: в качестве кого он будет приходить за кулисы после её спектаклей? В качестве её врача?
И он сказал:
-Слушай, давай всё-таки поженимся.