На озере Мутном. Часть 6. Великое переселение

З В Е З Д Ы   Г О В О Р Я Т

До места на берегу, где обычно сидел с удочкой Рыбодум, огонь не дотянулся. О пожаре напоминал застрявший в листьях запах гари. Отставному полковнику, маршруты армейской службы которого не проходили по горячим точкам, казалось, что так должна пахнуть война.

Он уносился мыслями в горы Чечни. Названия вершин и ущелий там Рыбодум знал по топографической карте, которую ему достал знакомый еще по артиллерийскому училищу военный комиссар Нелесска. Поводом обратиться к старому товарищу стали первые открытки с Кавказа со словами, которые и после того, как появилась карта, повторялись в коротких посланиях: " Жив. Здоров. Воюю. Сын ".

Отставной полковник не отвечал на такую почту, но и не уничтожал ее, держал открытки на тумбочке, иногда перечитывал перед сном, а затем, перебирая в памяти названия чеченских мест, гадал, по каким горам и ущельям бегает с автоматом его несостоявшийся полководец.

Запах гари у озера вновь погрузил Рыбодума в Сашкину войну.

Течение его мыслей однажды прервала Тыдра. Она вылезла из воды с щукой в зубах. Свою еще живую добычу выдра волоком подтащила к рыбаку, а сама, отбежав недалеко, занялась чисткой своей бурой шерстки с серебристым брюшком. В силу дарованного природой подвижного образа жизни она не могла сейчас залечь в траву и спокойно ждать осуществления своего замысла, когда старик должен был взять ее дань и уйти подальше с этого клочка земли – любимой площадки Тыдры для ее забав из-за особенности крутого берега.

В одном месте вода размыла землю, и толстый слой дерна, лишенный опоры, не обрушился вниз, не разорвался на части, а образовал дугу, край которой уперся в мелководье. Зимой с этой горки выдра скатывалась на спине, оставляя глубокий след в снегу. Летом, еще до прихода Рыбодума с удочкой, она легко на той же спине скользила по склону с мокрой от росы травой, затем шумно шлепалась в озеро.

Крупный калибр затопленной неподалеку пушки позволял выдре проникать в ствол и несколько минут, насколько хватало воздуха, свободно струиться до артиллерийского затвора, а затем снарядом, с широко открытыми глазами, устремляться к водной поверхности, поражая на своей траектории карасей или щук.

Вблизи этого места своих зимних и летних забав у Тыдры к тому же недавно появилась нора. По всему озеру у нее, впрочем, было несколько других убежищ, которые она редко возводила сама, а находила брошенными другими зверьками и поселялась там. Где бы ее ни накрывала ночь, там поблизости она почти всегда имела собственное пристанище. Если рядом не было места для ночевки, то Тыдра сбегала к озеру и там, недалеко отплыв от берега, наматывала водоросли на перепончатую лапу и, перевернувшись на спину, тотчас засыпала.

Эта же нора вблизи затопленной пушки нравилась выдре тем, что попасть внутрь можно было только из озера через подводный лаз.

Ее также привлекло просторное и сухое основное помещение с множеством боковых ниш для хранения корма. По еще не обнаруженным выдрой каналам под землю проникал свежий воздух без сопутствующих ему сквозняков, особенно опасных для малышей. О последнем обстоятельстве уже надо было думать.

Прошлой осенью Тыдра, грациозное создание в любую пору года, на несколько дней уходила с озера на реку, где выдры, одинокие по своему образу жизни, собравшись вместе, играли на воде, терявшей последнее тепло. Теперь она жила ожиданием детенышей.

Продолжая исследовать нору и ее ходы, которые после обрушения во время пожара уже не имели длинных разветвлений, Тыдра наткнулась на дрожащую от страха водяную крысу. Это была Крыша, первая ябеда на озере. После исчезновения Шуха она не покидала свою нору, боясь мести обитателей приозерной полосы. Тыдра придерживалась золотого для всех выдр правила не занимать чужие норы при живом хозяине. Она уже была готова развернуться, но Крыша тонко завопила о помощи. Имея поврежденные зубы и не получая питания с королевской кухни, она голодала. Ее пища была скудной и ограничивалась личинками жуков и дождевыми червями. За одну рыбу в день Крыша уступила Тыдре свое жилье, оговорив также возможность остаться в норе, спать на коврике у входа, охраняя и содержа ее в чистоте.

Тыдра всегда ловила рыбы больше, чем могла съесть, а ела она так, что уже через час новая волна голода и азарт опять гнали ее на охоту.

Брошенная под ноги Рыбодуму щука не была повреждена зубами выдры. Обычно так бережно хищница обращалась с добычей, с которой прежде хотела вволю наиграться подобно кошке с мышкой. Эта рыба, как и в отношениях с водяной крысой, должна была стать предметом торга: от отставного полковника требовалось в обмен на щуку сменить свою дислокацию у воды.

Рыбодум, возмутившийся такой дерзостью, ногой столкнул рыбу в озеро.
Выдра нырнула вслед за рыбой и вновь вытащила ее на берег. Взгляд зверька уже был злым, обещавшим скорую атаку.

Отставной полковник смотал удочку. Но и брошенную перед ним рыбину на этот раз забрал с собой.

В этот день, субботу, он был на озере без Вари. Девочка и ее тетя Света посвящали выходные дни уборке, рынку, магазинам и кухне, где в больших кастрюлях и на больших сковородах готовили еду на всю неделю.

Рыбодум пришел домой, когда Светозайная с племянницей, каждая в своей комнате, отдыхали после наведения порядка во всей квартире. Не зная, куда деть рыбу, отставной полковник постучал к бывшей секретарше и приоткрыл дверь.
– Заходи, Варенька! Не стой на пороге. Смелее! – хозяйка не повернулась на стук и продолжала, сидя на стуле у окна, перебирать разноцветные карточки размерами с гадальные карты Таро.

Рыбодум деликатно кашлянул. Светозайная явно не ожидала, что он так рано вернется с озера. Она вздрогнула, из рук выпало несколько карт. В них отставной полковник узнал Сашкины открытки с немногословным и однообразным приветом.

Светозайная была явно смущена и напугана одновременно, будто вдруг вернулась в прежние служебные отношения с начальником оружейных мастерских, когда угроза незамедлительного увольнения стала осязаемой.
– Я хотела у Вас цветы полить. Нечаянно тумбочку залила с письмами, – хозяйка, не вставая со стула, подняла оброненные на пол открытки. – Только вот просушила.

Она кивнула на утюг, от которого веяло холодом, а никак не раскаленным недавно воздухом.
За общим ужином хорошо приготовленная Светозайной щука была быстро съедена. Между тем рассказанные отставным полковником обстоятельства ее приобретения с участием выдры у Вари и ее тети вызвали улыбку, которая указывала на малую долю доверия к рыбацким историям.

Перед сном Рыбодум перебрал возвращенные ему почтовые открытки. Не обнаружил одну из первых, полученных от Сашки в начале его службы на Кавказе, где тот, видимо, еще надеясь на переписку с отцом, указал номер своей воинской части.

Седой отставник  дотянулся рукой до ночной лампы: «Завтра поищу. На сегодня сюрпризов хватит».
 
А через стенку, закрыв дверь на ключ, чтобы уже никто не смог ее застать врасплох, Светозайная вывела начальные слова обстоятельного письма: "Уважаемый Александр, пишет соседка Вашего отца Светлана Зайцева..." Она вдруг ощутила достигший ее поток энергии, исходившей от звезд чеченского ночного неба, и послала им ответный сердечный сигнал.

Когда Светозайная с племянницей с утра ушли за продуктами, Рыбодум свою офицерскую сумку-планшетку, которая раскрывалась подобно детской распашонке на кнопочках, укрепил пластиковой разделочной доской с держателем для машинописных листов. Вместе с уже имевшимися гнездами для карандашей и ластика, а также отделения для хранения бумаги его полевая сумка приобрела контуры артбука – только-только обретавшего популярность в среде художников мобильного альбома для творчества на природе. Варя запрыгала от радости, приняв подарок. Он был сделан как нельзя кстати. Ее блокнот с рисунками уже поистрепался.

На другое утро, приближаясь к месту своей постоянной рыбалки, отставной полковник в орешнике срезал длинную ветку и, очистив от листьев, превратил ее в упругий прут, с помощью которого он полагал отбиться от приставучей выдры. Варя, следовавшая к озеру за Рыбодумом, между тем продолжала сомневаться в правдивости его истории о поимке щуки.

Но выдра так и не появилась. Ни в этот день, ни днем позже.

Варя со своим артбуком из офицерской планшетки продолжила галерею обитателей озера и прилегавшей к нему суши.

Срезанный ореховый прут, припасенный для обороны от выдры, со временем, месяца полтора спустя, высох и превратился в хворостину, когда Рыбодум у берега заметил необычный плот. Тыдра плыла на спине, удерживая на себе новорожденного щенка. Тыдренок мало чем был похож на детеныша собаки, но все, кто по роду занятий имел дело с выдрами, называли их детей почему-то так. У лисы - лисенок, у зайца - зайчонок, а у выдры - щенок.

Тыдра и Тыдренок, очевидно, обнаружив, что за ними наблюдают с берега, дальше поплыли на спинах отдельно друг от друга, рядом, не расцепляя свои прежде сплетенные вместе лапки.

Обычно выдра скрывает свое потомство. Сейчас же явным было стремление хвостатой родительницы показать малыша, а вместе с этим и свою готовность наладить добрые отношения с людьми. От былой враждебности не осталось и следа.

Смену настроения Тыдры еще раньше почувствовала крыса Крыша. Она стала получать от своей хозяйки уже две рыбы в день. К ее заботам о быте большой норы добавился уход за Тыдренком. Крыша оказалась примерной няней, пожалуй, только с одним минусом: героями ее сказок для малыша выдры являлись исключительно водяные крысы, хотя счастье, приобретаемое ими в конце повествования, мало чем отличалось от счастья любой другой зверушки или жучка.

Тыдра и ее счастье в четыре лапки быстро привыкли к старому рыболову и девочке. Передвигаясь по берегу, зверьки находили кучу поводов привлечь к себе их внимание и, почувствовав его на себе, явно наслаждались этим.

Отвлекаясь на это время от своих прежних мыслей о Сашке, Рыбодум также испытывал некоторое душевное облегчение. Между тем большая и маленькая выдры всегда держались на небольшом расстоянии от людей и издавали угрожающие звуки, если Рыбодум и Варя пытались приблизиться к ним – не то чтобы почесать за ушком, а лишь прикоснуться к их шерстке.

Корм из рук человека, как ожидалось отставным полковником, мог бы помочь преодолеть последние преграды во взаимном общении. Отправляясь на рыбалку, он теперь укладывал в свой рюкзак на пару бутербродов с ветчиной и сыром больше прежнего, для Тыдры, а для Тыдренка покупал по пути бутылку молока у теток, торговавших с ящиков на земле.

Воздух у озера наполнялся аппетитными запахами, и однажды их волна достигла Харча. Пес появился на берегу, и, радостно виляя коротким хвостом, стал глазами выискивать повелителя еды. Это были последние мгновения тишины, которая затем была смята воем выдры, писком ее детеныша, лаем собаки и криками людей, пытавшихся разнять драчунов.

Вдобавок из норы примчалась затворница Крыша, устрашающие звуки которой, проходя через остатки зубов, превращались в разбойничий посвист.
Мамка и нянька в порыве защитить Тыдренка в клочья рвали незваного гостя, пока тот не обратился в бегство.

Из кустов за этой шумной потасовкой, не вмешиваясь в нее, наблюдал Зобарка. Отставной полковник с удочкой в руках, как знаток военной тактики, знай он предысторию появления мальчишки с собакой у озера, назвал бы случившееся разведкой боем.

Без Люцика здесь снова не обошлось.

Разоблачение его аферы с поставкой просроченных продуктов "Карпатам" большого урона не причинило. Судьба кафе, расположенного рядом с военным объектом, и без того была предрешена событиями на киевском Майдане, который, в политическом смысле, развернул Украину с востока на запад. Заведение могли закрыть и опечатать. А так даже обозначилась выгода при его продаже.

Люцику даже не пришлось отказываться от работы на "Полигоне" из-за любопытного охранника. Мастер Фа уехал в Москву, где по своему профилю стал работать в службе безопасности музея-заповедника Царицыно. Свободное время он проводил у прудов с лебедями. От грустных раздумий об Анюте его не могли отвлечь даже китайские туристы с флажконосцем впереди группы.

Но письма от девушки получал только Люцик. Милая ему Анюта-Ганусик не стала посвящать свое время уходу за его престарелым родителем, а с головой ушла в янтарный бизнес по примеру соседей, которые свои огороды превратили в прииски драгоценного камня. Но жестокие конкуренты наняли банду. Вместо лошадей – внедорожные автомашины, вместо длинноствольных револьверов – автоматы Калашникова, а в остальном она будто сошла с экрана американского вестерна со стрельбой и взрывами при попустительстве продажного шерифа. Налетчики разрушили местный промысел и, видимо, угадав в подруге Люцика человека, близкого им по духу, на прощанье посоветовали ей заняться вывозом выдр. За кордоном те в качестве домашних животных стоили больших, опять же, американских денег.

Люцик после рассказа Ганусика нашел цыганенка на Аничковом мосту и попросил его найти на озере места обитания выдр. Харч, который сопровождал Зобарку в его поисках, невольно помог ему, бросившись вперед на запах еды. За что и был покусан выдрой. После обработки ран дедом Митяем и перевязки их пестрым ситцем собака с ее постоянно виляющим хвостиком стала похожа на новогоднюю хлопушку.

При других обстоятельствах, без детеныша, выдра при виде Харча вряд ли напала бы на него, наверняка, скрылась бы, поскольку одичалые собаки, приобретшие волчьи повадки за долгое время жизни на границе города и леса, оставались ее злейшими врагами.

Неожиданно возникла и другая, не менее страшная угроза. Большой коршун, который прежде парил в небе у реки, расширил пределы своей охоты. Но в тот же день, когда пернатый хищник появился над озером, на береговой мысок, облюбованный выдрой с Малышом, приковыляли, похоже переваливаясь с бока на бок, домашний гусь Гусар и сокол Птах, еще не окрепший после сражения с грачами и пожара. С приходом такой команды спасателей коршун облетал это место стороной.

Жизнь здесь стала складываться по примеру известной истории с теремком, где иллюстрациями могли стать Варины рисунки.

Несколько работ из артбука племянницы Светозайная показала мэру Нелесска.
Услышав название озера, градоначальник явно оживился и сам напросился на воскресную рыбалку. Однако с удочкой под боком у отставного полковника он просидел недолго. Попросил Варю познакомить его с прибрежной природой.

Но живой и растительный миры у озера, очевидно, его мало чем впечатляли. Восторженный рассказ девочки городской чиновник слушал краем уха и его взгляд  лишь  скользил  по красотам естественного происхождения.

Лишь однажды мэр задержал  свой взор.  Градоначальнику почудилось, что из травы на него с любопытством смотрит желтое существо.

Он нагнулся и, поискав глазами, поднял кленовый лист, правда, не такой желтый, каким он казался прежде.
 «Ну да, до осени еще далеко», – его мысли тотчас перескочили на другую тему.

Между тем высокая трава действительно скрывала медную жабу Тянь-Нянь. Опасения от встречи с человеком отступили перед ее жгучим любопытством взглянуть на живого носителя похожих фокусов с монетами.

Мэр не пошел дальше выгоревшей полосы в сторону железнодорожного вокзала. Взял листок у Вари, схематично нарисовал озеро и выше его вывел крупную точку. От нее начертил разбегающиеся влево-вправо лучи и попросил свою спутницу Светлану пометить наиболее благоприятные направления с учетом энергетики звезд, не видимых глазу сейчас в полуденное время.

Осмотрев после этого свой эскиз, мэр спрятал его в свой карман и удовлетворенно потер ладошки со значением, которое также вложил и в растянуто произнесенное слово "Т-а-а-а-к!"

В новых идеях купался и Люцик. Узнав от своего бывшего компаньона Зобарки о том, что на озере живут всего две выдры, он посчитал предполагаемые затраты несопоставимыми с возможной выгодой, но не отказался от денежных планов. Люцик решился на постройку небольшой зверофермы за Аничковым мостом, где, перегородив Безымянку, мог получить и водоем для будущих элегантных живых забав в западноевропейских особняках. Одновременно со зверофермой у него появилась бы место, куда он мог свозить из Полигона просроченную рыбу на корм выдрам.
 
 
   
П У Ш К А

Как ни странно, но идея, которая завладела мэром еще раньше его похода на Мутное озеро, имела также небесное происхождение. В рамочке на стене служебного кабинета у него висела спутниковая карта Нелесска с изображением противоположного от города берега реки, на небольшом отдалении от нее в зеленое обрамление из кустов и деревьев была заключена небесно-голубая бирюза озера. Градоначальник часто подводил к ней столичных гостей, которых мотивировал вкладывать деньги в развитие региона. Тогда на горизонте и нарисовалась дорога на противоположном от Нелесска берегу реки. Новый проект помог бы разгрузить город от автомобильных пробок, неимоверно больших для провинциального центра.

Листок из Вариного артбука со схемой, криво нарисованной мэром чуть ли не на коленке, стал первым материальным объектом в осуществлении призрачного проекта. Дорога могла пройти и подальше от озера, если бы мэр не увидел в этом природном уголке свою вишенку на торте. Это уже был проект, время которого могло наступить после открытия новой автострады.

К началу строительства на месте, которое градоначальник обозначил точкой на своей схеме, скопилось немало японской техники различного назначения. Первая колонна должна была освободить от зарослей линию будущей трассы. За лесной техникой предполагалось пустить агрегаты для создания основы из песка, гравия, сетки и смолы поверху по типу многослойного пирога, залитого шоколадом. Укладчики асфальта и катки уже были подвезены для завершающего этапа.

По своим габаритам, от бульдозеров почти в пять метров высотой до миниатюрных разметочных машин, дорожная техника напоминала собой стадо гигантских черепах с черепашками. Эта масса железа и плоти должна была растоптать жизнь у озера. Страшное проклятие Большой Черепахи, тяготевшее над ним, дождалось своего часа.

Рыбодум не свернул свои походы к озеру. Но появлялся там с удочкой ближе к полудню. С утра же, чтобы остановить возведение дороги или ее от озера отодвинуть куда подальше, он ходил по инстанциям, или, как он сам называл этот маршрут, по штабам.

Светозайная помогла ему попасть на прием к градоначальнику, напомнив тому прошлую рыбалку с отставным полковником и заранее сказав о цели его визита.
Но хозяин кабинета не отошел далеко от привычной схемы первых контактов с любым посетителем.

Сделал вид, будто внимательно всматривается в Рыбодума:
– А ведь мы где-то уже встречались.

На том гвозде, где прежде висела спутниковая карта Нелесска, уже красовался эскизный проект новой автострады с потоком ярких автомашин, светофором и пешеходами. Если бы в группе ожидавших зеленого сигнала на пути к озеру были изображены не люди в строгих костюмах, а грибники с корзинами и рыболовы с удочками, то рисунок вызывал бы больше доверия.

В словах мэра правду также нужно было непросто найти, как и редкий гриб:
– Вашу инициативу мы вынесем на общественное обсуждение, как только люди вернутся из летних отпусков.
–  Потом будете ждать окончания дачного сезона, –  вздохнул Рыбодум.
–  Конечно, люди должны убрать урожай, выращенный своими руками.
–  А там время подойдет открывать дорогу. Красную ленточку разрезать.

Бывший начальник оружейных мастерских, после их ликвидации отправляя пушку на дно озера, лишь хотел спасти ее от переплавки. Теперь на нее появились иные планы.

Небольшой саперной лопаткой Рыбодум вырыл несколько тайных мест на берегу недалеко от затопленной пушки и на тачке перевез туда из кладовки под домом ручную лебедку со стальным тросом, ведро и тряпки, машинное масло.

Отдельное укрытие подготовил для переносного ревуна. Аппарат был, как вся военная техника, окрашен в зеленый цвет, своим видом и принципом работы напоминал кухонную мясорубку больших размеров. Надо было вращать ручку  –  чем выше скорость, тем громче механический вой, способный предупреждать население об авианалетах противника. Ревун, прежде не имевший какой-либо практической пользы, хранился как память о старых друзьях из окружного штаба. Уже списанное устройство те со словами, будто заимствованными из старого мультфильма, в шутку подарили полковнику при проводах его в отставку:
 –  Ну, ты сигналь, если что!

Но и без ревуна здесь вдруг стало шумно. Первая черепаха из японской дорожной техники вгрызлась в деревья, пробивая просеку у края озера.
Рыбодум закрепил за ствол ближнего дерева ручную лебедку, разделся, аккуратно, как солдат-первогодок, сложил на берегу одежду. Он был бледен до синевы – в этом году еще не загорал.

Прищурившись, посмотрел на жаркое летнее солнце и зябко передернул плечами. Зацепив рукой петлю тросика из стальной проволоки, отставной полковник тяжело поплыл от берега. Его голова вдруг напомнила собой поплавок при поклевке большой рыбы - то скрывалась под водой, то шумно всплывала на поверхность. Наконец пловец подцепил тросиком затопленную пушку и уже легко, саженками, поплыл назад. Основательно намучившись, Рыбодум лишь немного подтянул ее лебедкой к берегу.

Помыться на Аничковом мосту можно было по цыганскому правилу: где тазик, там и баня. Парную здесь заменяла выгруженная от угля любая большая бочка, оборудованная для сжигания дров и еще хранившая жар. Там же одновременно нагревалась вода в тазиках. Смыв пот и сажу, дед Митяй и Зобарка еще не чувствовали себя заново рожденными. Большие ножницы и механическая машинка для стрижки завершали дело.

Хозяин дубовой избы после помывки выглядел куда моложе прежнего – с проседью в русых волосах, укороченной бородой и усами как у писателя Достоевского средних лет.

В таком виде дед Митяй вышел на сигнал автомашины, настолько широкой, что та не могла проехать через переправу над Безымянкой:
   – Митя! Ром Митя! – кричал незнакомец.
Обращаясь к деду Митяю как к равному среди равных и употребляя слово "ром", он явно высказывал тому свое уважение из-за его известности в цыганском мире.

Гость далеко не отходил от своего стального коня, как не оставил бы настоящий цыган без присмотра дорогую ему лошадку в чужом таборе.

Цыган вытянул руку навстречу, на ладони лежал амулет, который когда-то ученик Палюли выточил из обугленного молнией дуба:
– Узнаешь?
Знахарь кивнул.
– Мне сказали, что угадаешь. Для тебя этот знак, чтобы передал мне Зобара.
– Что-нибудь на словах Зара просила передать?
 – Я не видел ее. Ты же знаешь, как у нас происходит: одному сказали, тот второму передал, второй третьему... И обратно пацана твоего я передам эстафетой тем же путем.

Дед Митяй так не привязался к Зобарке, был к нему сдержан в проявлении чувств по этой причине – ни строгости, ни ласки – и распрощался с мальчишкой, во всем не испытавшим нужды, без сожаления.

Зобарку также не растрогала предстоящая разлука со старым знахарем.
– Прощайте, сэр, – учтиво и сухо произнес мальчишка.

Куда сердечнее прошло расставание с Харчем. Красный язык собаки, пробиваясь наружу сквозь тряпичные пестрые бинты, слизывал слезы цыганенка.
– Когда я перееду в Лондон, обязательно тебя туда заберу, – клялся тот в ответ.

Перед тем, как машина с Зобаркой тронулась прочь, гость дружелюбно приобнял деда Митяя:
– Береги себя, ром!
Тот махнул вслед рукой и обнаружил, что сжимает в ней магический оберег старой цыганки. Попытался остановить путешественников, чтобы вернуть его. Машина посигналила в ответ и скрылась из виду.

Там, вероятно, отнеслись к настойчивым жестам хозяина Аничкова моста как к прощальным пожеланиям счастливой дороги. А вдруг Зара таким образом захотела избавиться от воспоминаний о прошлой жизни в таборе у Нелесска?

Пробитая просека, как подзорная труба дала возможность от озера рассмотреть дальние очертания строящейся зверофермы Люцика.

И вот странное дело! Как только новый корпус выводился под крышу, так сразу его испепелял огонь. Люцик заметил связь пожаров с ходом строительства зверофермы. Но поджигателя не мог поймать.

Пожарная команда после выезда сюда, уже за обедом, на скорую руку устроенным Люциком в благодарность за то, что на этот раз им удалось сбить пламя, не успевшее все превратить в головешки, высказывала ему массу версий о причине появления огня.

Историю об опасности мест, где прежде располагался табор цыган с невидимым глазу забором из их заклятий, сменяло повествование о зарытом здесь цыганском золоте, к которому не допускали молнии-огненные змеи. Люди, менее романтичные, говорили об искрах, что могли при сильном ветре долететь от печей Аничкова моста.

Уже знакомый по пожару на озере продвинутый пожарный вспомнил летописную историю о возмездии киевской княгини Ольги за гибель князя Игоря. Осажденный княжеской дружиной город мятежников был сожжен дотла взятыми прежде в качестве выкупа с каждого двора птицами.
 – По три голубя и по три воробья. Привязали к их лапкам фитильки, отпустили на волю, а те вернулись в свои гнезда под крышами домов. Исторический факт, кстати. Не вашим байкам пример, – поднял свою значимость рассказчик, который во время спокойных дежурных смен не спал, а набирался знаний, не раз перечитывая газеты с разгаданными им же самим кроссвордами. – А вот если бы древние горожане к тому времени уже имели свою пожарную команду и не скупились на ее содержание, как это сейчас происходит, то, быть может, сумели избежать несчастья.

Между тем пересказ древнего текста из всех озвученных прежде версий оказался ближе всех к истине.

Накануне пожаров вблизи зверофермы из вечерних сумерек появлялись две большие птицы, неуклюже ковылявшие с дымящимся прутом.

Птах к тому времени уже набрал прежние силы для охоты с подоблачной высоты. Оттуда он однажды заметил Люцика, который на своей машине обычно доставлял из Нелесска строителей зверофермы.

Алтайские духи снова призвали Птаха за свой небесный стол. Они воспламенили в сердце Птаха месть контрабандисту за уничтоженные в железнодорожном вагоне соколиные яйца, потерю родных ему и далеких сейчас ландшафтов с ярко синими горами и изумрудными долинами.

Сокол и домашний гусь Гусар не могли по воздуху перенести тлеющие угли от печей Аничкова моста, поэтому были вынуждены неспешно передвигаться по земле.

Огонь, от пожара к пожару, превратил в пепел денежные накопления Люцика от его прежних авантюр. Хватило на билет до Карпат, подарки для отца и Ганусика, а также на дорогую, но занятную книгу средневекового немецкого автора об истории янтаря.

Из-за близости к воде насыпь для автострады стала разъезжаться и проседать. Дорожники на этом участке расширили откосы, потеснив озеро сброшенным в него срытым грунтом вперемешку с песком и щебнем. Вода поднялась и по старой протоке, которая прежде на лето обычно пересыхала, устремилась к реке.

После того, как некоторый объем озера перелился в реку, из глубин показался ствол пушки. Рыбодум повторил попытку вытащить ее на берег ручной лебедкой. На этот раз маневр удался. Отмытое от грязи артиллерийское орудие сохранило покраску, произведенную после ремонта. Небольшая смазка вернула боевые качества.

На ночь отставной полковник забросал пушку ветками. С утра юркий колесный тракторок невесть какой организации перетащил ее на уже укатанное под асфальт полотно новой дороги. Рыбодум заверял тракториста, что отсюда пушку, как ценный экспонат, должны были якобы забрать в подмосковный музей оружия. Впрочем, объяснения казались лишними – за заранее полученное и, судя по веселому настроению, частично уже реализованное вознаграждение тот без каких-либо вопросов готов был перевезти даже ракету.

Тракторок, пыхтя забавными колечками, быстро укатил. А на дорогу выкатился желтый японский бульдозер с блестящим ножом для отвала земли. Гигант, не снижая скорости, двинулся на пушку с явным намерением сбросить ее с дорожной насыпи.
Рыбодум зашел за броневой щит пушки, крутанул там ручку ревуна и жуткий вой потряс округу.

   Машинист бульдозера спрыгнул на землю:
  – Мужик, ты что? Очумел?
   –А как тебя еще было остановить? Да вот еще и пальнуть можно. Прямой наводкой,  –  отставной полковник посмотрел на дорожный агрегат так, будто его взгляд был неотъемлемой частью прицельных приспособлений, отступил за броню  пушки.

Ствол орудия тотчас пришел в движение. Он остановился в положении, когда снаряд после выстрела непременно бы разнес кабину японской техники.

Снарядов, конечно, не было. Яростное желание спасти озеро не могло их заменить.

Вновь рявкнула сирена. Внешне похожий на связку противотанковых гранат, ревун полетел навстречу желтой громаде. При ударе о стальной ковш он смог выдавить из себя лишь беспомощный писк.

За историю с пушкой отставной полковник, обвиненный судом в мелком хулиганстве, поплатился десятью сутками ареста. После отказа выходить под конвоем и с метлой на уборку улиц Нелесска его на весь срок под стражей лишили также горячих супов и борщей.
   
 
 
В Е Л И К О Е   П Е Р Е С Е Л Е Н И Е

Едва уровень озера стал ниже входа в нору Крыши, как ее квартиранты Тыдра и Тыдренок, образовав плот, уплыли вниз по протоке к другим берегам. Водяная крыса пожелала им соединиться с большой семьей речных выдр. Сама же, оставшись в одиночестве, нашла себе занятие в многочасовых наблюдениях из своей норы, будто из открытого настежь окошка. Она предсказывала погоду, спасала мелкую живность, творила и другие добрые дела, помогавшие ей восстановить былые отношения с соседями по общежитию у озера.

Уж по имени Ужас вначале также поплыл по протоке к реке, но на середине пути ухватился за корягу и выполз на лучшее для себя место. Здесь недавняя дурная слава о нем, как королевском палаче, догнала прежние легенды о помеченном солнцем победителе империи дряхлых змей. Внутренняя природа Ужаса обрела равновесие, когда его одновременно, и в равной мере, любили и ненавидели.

В большом движении, в которое пришел живой мир у мелеющего озера, потерялась пиявка Обнимашка. Среди обитателей приозерья нашелся тот, кто видел, как она прилипла к лапе Великой Черепахи и была унесена прочь.

К исчезновению Обнимашки действительно могла быть причастна гигантская черепаха. Не та, которую дважды заносило сюда с Галапагосских островов, а похожая на нее японская техника, большим ковшом зацепившая у дороги озерную отмель и вместе с ней, вероятно, и любопытную пиявку.

Если бы Рыбодум по своей натуре был не философом, а математиком, то ночами в камере изолятора его, окунувшегося в учение о хаосе, несомненно, надолго бы в свой плен взял головокружительный парадокс так называемого эффекта бабочки. Даже малейшее вмешательство в ход естественных процессов живой и растительной природы обязательно бы нарушило баланс ее сил и со временем повлекло за собой катастрофические последствия. В классическом случае с бабочкой трепет ее крыльев вызывал стихийное бедствие на другом краю планеты.

Изменения, которые произошли на озере, также имели похожую своей эфемерностью причину: выдра Тыдра, наблюдавшая за своим Тыдренком у воды, мило улыбнулась; ее улыбку отобразила Варя в своем артбуке; рисунок затем понравился мэру и вызвал его интерес к озеру; во время рыбалки обрела очертания его идея о строительстве автотрассы; укрепление дорожной насыпи предопределило обмеление озера, что затем привело в движение местную фауну к новым местам обитания.

Наступила очередь птиц. Мелких вьюрков беда с озером мало затронула.
Кормовая среда крупных птиц между тем стала испытывать изменения, что и сам водоем. Ее пределы, вширь и вглубь, опасно сужались, терялось былое разнообразие пищи. Ждать наступления осени, времени дальних перелетов на юг, было нельзя.

Беспокойный сон деда Митяя в его дубовой избе на Аничковом мосту и в этом случае был использован духом Великой Птицы в образе дикой гусыни для инструктивного занятия перед перемещением птиц к ее северным водоемам.
На голове у нее был кожаный шлемофон с очками. Такую же экипировку военного пилота-истребителя она передала домашнему гусю Гусару:
– Ты будешь за командира экипажа. Нарабатываем навыки, формируем команду.

Задания, несмотря на их краткую постановку, требовали для своего исполнения немало времени. Просто так собраться вместе и разом улететь птицы не могли из-за особенностей каждого их вида.

Сокол Птах в дальние рейды отправился бы, как заведено среди таких птиц, только в одиночку. Другие птицы, напротив, перед отлетом сбивались в стаи. Цаца, как и все серые цапли, в путь могла пуститься после заката солнца, а дневное время проводить на земле. Чил вместе с черными аистами  проделывал исключительно дневные перелеты, ночью кормился и отдыхал. Дикие гуси летали в зависимости от традиций в местах своего расселения – одни стаи поднимались ввысь с рассветом, другие – с первыми звездами ночного неба.

После того, как старая хозяйка погнала Гусара со двора, тот уже не испытывал былой привязанности к ней, на дне его прошлых чувств болтались лишь остатки жалости. Домашний гусь был готов лететь с озера в любое время дня, но и сам не знал еще, хватит ли сил на изрядные расстояния. Он также не мог передвигаться на больших высотах.

Для пернатых у озера Великая Птица являлась невидимой, ее присутствие обозначалось через команды, озвучиваемые сейчас Гусаром.

Юный дракончик Белый Ё издалека наблюдал за тренировками и многому учился сам, особенно навигации, также готовясь к долгому перелету с Тянь-Нянь.

Своеобразные предполетные курсы были успешно завершены, по карте проложен маршрут к тундровым озерам.

Пролетая над домом хозяйки, Гусар не сдержался и загоготал, чтобы та его узнала, а затем осенью, с первыми заморозками, не сбивала попусту ноги на приозерных кочках в его поисках и лишний раз не плакала, теряясь в догадках, кто бы его мог съесть.

Старуха из-под ладошки взглянула на птичий клин. Впереди летел гусь, за ним по разные стороны держались цапля и аист. Сокол, находясь в арьергарде, прикрывал небесный караван от других хищных птиц. А вот от шальной мысли, которая вдруг мелькнула в голове старухи, Птах не смог уберечь своих товарищей по полету.

 "Ружье бы мне!" - подумала хозяйка. Воспоминания о прошлом тотчас погасили в ее глазах охотничий пыл.

В последний вечер накануне войны столичный студент, который приехал на каникулы в Нелесск, назначил ей свидание в городском парке. Возражений не было – молодой человек уже занял место в девичьих перспективах на семейную жизнь. Пережидая дождь в тире, она купила с десяток пулек, половину из них отсыпала своему спутнику. После первого неточного выстрела студент к винтовке больше не притронулся. Она же, скрывая, что уже имеет значок "Ворошиловского стрелка", буквально расстреляла все мишени.

В тире от непогоды пряталось немало молодежи. Пока снайперским талантом девушки вокруг громко восхищались, ее кавалер незаметно исчез.
"Ну что я за ворона!" –  кляла она себя всю ночь, плача в подушку.
Через несколько часов началась война. Уже в победные дни она узнала о гибели несостоявшегося жениха в рядах московского ополчения, куда записывали даже инвалидов по зрению.
   
Хозяйкины кошки, угревшись на крыльце, угадали своего питомца Гусара во главе птичьего клина. С места, однако, не тронулись. Лень и возраст одолевали их, и утреннее солнце своим теплым светом уже пролилось на них сладким тягучим медом, каждой каплей которого старухины любимицы сейчас неспешно наслаждались.

Светлану Зайцеву начальник оружейных мастерских некогда назвал Светозайной за ее стремление все объяснить светозарными лучами космоса. Сейчас ее можно было именовать Светознайной, поскольку она, работая в мэрии, была в курсе городских новостей, знала тонкости работы местных учреждений, даже такого, как изолятор временного содержания для всяких там хулиганов.

Она на дежурной автомашине мэрии встретила отставного полковника, когда тот был освобожден из-под административного ареста. Кислый запах камеры пропитал его одежду и тело. Водитель ехал с открытыми окнами.

Рыбодум закашлялся.
  – Может, таблетку?  –  спросила его Светозайная.
  –  На здоровье не жалуюсь.
  – А к сюрпризу как отнесетесь? Без волнения?
  –  Съем с удовольствием!
Отставной полковник улыбнулся в предвкушении снятого с огня наваристого борща со свиными ребрышками в тарелке больших размеров. Других сюрпризов не ожидал.

 – Вот угадал же, – похвалил себя Рыбодум, когда переступив порог квартиры,  ощутил кухонные ароматы, настолько сильные, что те вытеснили собой запахи камерной жизни.

На звук знакомого голоса Варя выскочила из своей комнаты и с визгом повисла на недавнем арестанте, стараясь не уколоться о его поросшее щетиной лицо.
–  Дедушка, у нас здесь такое!
–  Знаю, милая, знаю ваши тайны. Сейчас приведу себя в порядок и за стол!

Дверь его комнаты не была заперта. Это не удивило Рыбодума. Очевидно, к его приходу была затеяна уборка. Через окно, незакрытое шторой, бил сноп солнечного света, ослеплял своей яркостью.
Сразу было не разглядеть человека, от окна шагнувшего ему навстречу с широко распахнутыми руками:
–  Ну, здравствуй, батя!

Затем за столом Рыбодум, уже смывший духовитые следы от камеры, совместил два удовольствия  –  ел борщ, каждый раз шумно дуя на ложку, и слушал Сашкин рассказ, своим изложением при отсутствии эпитетов похожий на боевой отчет.

Стала понятной причина его появления здесь. Сын оставил службу на Кавказе и вот уже три дня в Нелесске пытался найти согласие с мирной жизнью, которую в этот момент воплощала собой обретшая свое земное счастье Света Зайцева.

Сашке уже было известно о похождениях отца:
–  Не ходи, отец, больше на озеро. В магазинах все купим  –  и красную икру, и красную рыбу,  – он бросил мягкий взгляд на хозяйку.  –  Будешь внуками заниматься, полководцев воспитывать. С твоим-то опытом!

Недавнее движение по открывшейся протоке в одну сторону, к реке, вскоре стало двухсторонним. От новости о медной жабе, наделявшей китайскими монетами каждого желавшего погладить ее бока, залихорадило обитателей речной полосы и оттуда, подобно золотоискателям Клондайка, к озеру двинулись экспедиции, прежде всего, легких на подъем лягушек. С тем, чтобы не собирать монетки в траве, они для Тянь-Нянь подтянули с реки пестрый фанерный щит с рекламой турагентства и надписью "Хочу на море".

Если бы вместо загорелой девушки с бриллиантовой улыбкой был изображен Белый Ё, то эти слова, пусть и написанные иероглифами, сохранили бы прежнее значение. Дракончик рвался к любому из трех китайских морей. Но он не мог бросить у озера медную жабу, опасаясь гнева Красного Дракона Луна.

Белый Ё посвящал каждый свободный час выбору маршрутов обратного пути, предпринимая пробные полеты в разное время дня.

Ночью ориентиром ему послужило северное околополярное созвездие Дракон. Более двухсот входящих в него и видимых глазу звезд создали рисунок, сложный для восприятия Белым Ё. Не разобравшись с ним, он не мог найти вход во Дворец восточного мега-созвездия Лазурный Дракон, который сейчас занимал весь небосклон над его далекой родиной.

Дневной маршрут Белому Ё уже был знаком. Дракончик как раз и прилетел по нему, выполняя поручение Красного Дракона Луна, из глубины Китая на Мутное озеро. Воздушная дорога пролегала над Великим шелковым путем до черноморского побережья, а дальше вела вверх над синим речным руслом Днепра.

Тянь-Нянь же явно противилась своему возвращению. Ее молчание на просьбы молодого дракончика поспешить в обратный путь красноречивее всего говорило о нежелании следовать им. Жабу могли тяготить воспоминания о ее принуждении к добрым делам, когда она лишилась лапы. К тому же в Китае ее сразу бы обступила масса божков со своими нравоучениями, утратившими свою ценность еще в пору хождения древних монет с дырочками.

Однажды терпение Белого Ё лопнуло.

В тот момент, когда речные лягушки натирали жабу до блеска, успевая поймать монеты, выкатывавшиеся из медной пасти, он оторвал это красноглазое создание от рекламного щита. На несколько мгновений, пока дракончик примерялся, как удобнее удерживать Тянь-Нянь своими лапами в предстоявшем полете, она зависла в воздухе, а затем резко устремилась ввысь.

Лягушки не обладали даром созерцания призрачных духов и, конечно, не разглядели белоснежного дракончика рядом с их взмывшим ввысь медным идолом. Они загалдели на все лады о только что пережитом ими явлении чуда, и эта какофония, точнее квакофония, звуков должна была прозвучать для Тянь-Нянь напутственной музыкой перед длительным странствием. Но надо было знать упрямый характер жабы!

Путешественники еще не поднялись на нужную для полета высоту, как Белый Ё услышал внятно произнесенное слово "Луна". Никого другого кроме Тянь-Нянь рядом не было и, если кто-то мог сейчас что-либо сказать, то это могла сделать только она.

Не исключено, что медная жаба в ясном небе, и правда, могла разглядеть луну. В солнечный день это ночное светило можно было наблюдать со дна глубоких колодцев, а Тянь-Нянь, если вспомнить ее похождения в пересказе Мастера Фа во время его первых свиданий с Анютой, уже имела колодезный опыт жизни.

Медная жаба могла вслух также произнести имя Красного Дракона Луна, приняв за него пролетавший по околоземной орбите космический корабль с большими красными флагами на бортах и иероглифами, значение которых само по себе, еще до космического полета, должно было произвести впечатление на простых китайцев. Пилотируемый корабль был назван волшебной ладьей, орбитальная станция именовалась небесным дворцом. Люди, которые с полетом за пределы планеты приобретали в России известность как космонавты, а в других странах  – астронавты, в Китае звались тайконавтами или мореплавателями по небесам.

Дракончик был поражен тем, что Тянь-Нянь впервые заговорила, но еще больше потрясло упоминание ею имени Красного Дракона Луна. Белый Ё вздрогнул, ослабил хватку и Тянь-Нянь выскользнула из его лап.

Белый Ё долго лежал на берегу реки, по-собачьи положив мордочку на вытянутые перед собой лапы, и не отводил грустного взгляда от водной глади.

Жаба так и не появилась. Красный Дракон Лун не прилетел, не прислал в помощь даже захудалого водяного дракона.
   
 
 
П О С Л Е С Л О В И Е

Уже на следующем круге земного вращения вокруг Солнца, почти через год, в состоянии озера Мутного произошли изменения, причина которых однажды стала предметом спора между китайскими тайконавтами. Один, объясняя изумрудный цвет водоема, говорил о его вероятном заселении зеленым, серебряного отлива, окунем ауха, другой будто разглядел из космоса плантацию сочных речных водорослей  –  также непременную часть вкусных рецептов китайской кухни.

Изголодавшиеся по земной пище тайконавты не увидели в диковинном цвете озера признаков тлена и увядания. А это были именно они, не окуни и водоросли, своим появлением пытавшиеся в памяти окружавшей природы оставить о себе последние и потому самые яркие впечатления.

Из озера Мутного пропала рыба и отставной полковник выбрал новой площадкой своих раздумий берег Стежки, неширокого и неглубокого притока реки под Нелесском. Течение здесь было стремительным. Русло выделывало такие немыслимые извивы и петли, что вынудило для прямого железнодорожного сообщения возвести на небольшом отдалении друг от друга несколько мостов со сквозными фермами.

Мысли Рыбодума здесь уже обращались к иным обстоятельствам жизни вокруг.
За общим ужином, без Вари, задержавшейся в Москве, Светозайная рассказала однажды о своих служебных хлопотах по размещению беженцев с тяжелым багажом страшных историй о своей жизни в Донбассе. Сашка тут же высказал желание добровольцем записаться в ополчение. С этого времени Светозайная стала дома аккуратно обходить украинскую тему и на все Сашкины вопросы отвечала  предельно уклончиво, применяя всю мудрость средневековых астрологов при составлении звездных прогнозов на будущее с желанием сохранить себя при любом исходе событий.

Рыбодум, забросив удочку в единственном месте, где глубина не менялась, и не было причины отвлекаться на перемещение поплавка и грузила, насчитал в известных ему коленах своего рода до десятка представителей киевских и полтавских корней, когда вдруг всем доступным слуху пространством завладел оглушительный, многократно усиленный стальной конструкцией мостов, перестук тяжеловесных составов. Стежку пересекли платформы с танками и другой зачехленной грозной техникой, контуры которой уже не были известны ветерану.

Направление движения было южным, к границам государства, где мелкий авантюрист Люцик поблек и затерялся в тени дьявольской фигуры классического Люцифера. Заокеанские охотники за скальпами новых индейцев стянули его своими удушающими лассо с мрачных западноевропейских скал в широкие украинские степи.

Ночные всполохи артиллерийских разрывов через полгода там превратятся  в одно багровое зарево. И этот неестественный для здоровой жизни цвет  станет первым признаком угасания  соседних земель   по примеру озера Мутного.

Красный Дракон Лун, нарезая круги у китайского строптивого острова Тайвань и отгоняя от него назойливые звездно-полосатые авианосцы, заметит дальние отблески огня на другом краю материка и подумает  о еще не вернувшемся с отчетом Дракончике Ё:
 – Молодец малыш. Мужает!

Ну а пока Дракончик Ё, хвост которого лишь немного отрос за время его миссии по спасению Тянь-Нянь, по-прежнему боялся гнева своего грозного наставника и не осмеливался нырнуть в речную воду, полагая, что ее плотность намного уступает морской воде и никаких сил не хватит вновь всплыть на поверхность.

Опровергнуть ошибочное суждение помогла небезобидная забава с вороной.
Одно время они вдвоем, Дракончик Ё и ворона, наблюдали с берега за скопой, бурой, с белесыми головой и низом хищной птицей. В один и тот же утренний час скопа прилетала охотиться за рыбой. Все движения были точны и изящны –птица будто специально была создана природой для этого занятия.

Дракончик Ё, созерцая подобную сцену, получал утонченное наслаждение прекрасным. Ворона же училась у скопы добывать себе пищу. После каждой неудачной попытки ворона шумно возмущалась собой: глаза были не такими зоркими, когти – не такими цепкими, а крылья – не такими сильными, чтобы с добычей быстро подняться вверх.

Свою лепту в этот раздрай вносил и бестелесный китайский дух: вначале из-за раздражавшей его вертлявости вороны, а затем просто из-за своего мальчишеского, применимо к возрасту драконов, озорства. В тот самый момент, когда охотница-самоучка готовилась пикировать на высмотренную сверху рыбу, Дракончик Ё, находясь вблизи, издавал звуки в подражание голосу скопы. Ворона от неожиданности прерывала полет, тормозила крыльями и хвостом, принимая вертикальную стойку, и с нее срывалась вниз. Но однажды ворона, реализуя свой магический дар иногда видеть бестелесные создания, прицельно клюнула китайского шалуна.

Дракончик Ё рухнул в реку. Только отлежавшись на дне, он пришел в себя.
По мере его продвижения в поисках медной жабы и увеличения скорости этих маневров, былой страх перед водной стихией у него исчез.

Юный дракончик не догадался взглянуть вверх, иначе бы заметил, как траекторию его пути у самой воды точно повторяет ворона. Любопытство птицы взяло верх над ее потребностью в  пище.

Что случилось затем, неизвестно. Кому из них, китайскому драконьему подростку или вороне, досталась Тянь-Нянь, непонятно. И была ли она обнаружена вообще? Но с того времени местные жители, разделывая на кухне свой улов, стали все чаще находить в рыбьих потрохах ни на что не годные продырявленные монеты. Подобные медяки обнаружились также в прибрежном песке и как-то раз, в ветреную погоду, просыпались из вороньего гнезда.

Восторженную статью местного краеведа об исторических находках с версией о пролегании Великого Шелкового пути через древнеславянские дебри, прочитали авторы российской части гигантского своими масштабами современного проекта сухопутной дороги от Восточно-Китайского моря до германского побережья Северного моря и после работы циркулем и линейкой включили эту территорию в свою схему. Начальный и конечный пункты выправленного маршрута были отмечены красным маркером, что делало их похожими на глаза Тянь-Нянь, обещавшими не столько финансовые выгоды, сколько новые приключения.
 
               
                Февраль 2022 г.

Рисунки Алёны Петрухиной, 12 лет, г. Москва