II

«МНЕ НЕ НУЖНЫ ТВОИ СЛАДКИЕ ФРУКТЫ, МНЕ НЕ НУЖНЫ ТВОИ БАЛЛАДЫ»

    Две горничные, расправлявшие складки балдахина, при моем появлении от своих обязанностей отвлеклись, каждая прикоснулась указательным пальцем к своему лбу, а безымянными и мизинцем к подбородку (именно таким жестом все граждане республики обязаны были проявлять уважение к президенту и его родственникам), и я, небрежно махнув в их сторону рукой, мол, не продолжайте и не занимайтесь глупостями, если мы не в общественном месте и нас никто не видит, поприветствовала реверансом (слегка согнуть колени, перекрестив лодыжки и отведя назад плечи с локтями) сосредоточенно листающего журнал daddy, уселась между Расмусом, жующим фундук и красным карандашом вычеркивающий что-то на измятых листах, придавленных тарелкой, покосилась на флегматично жующую какую-то зелень Настурцию (опять застала Василиса за ощипыванием предварительно откормленных и обезглавленных кур для предобеденного жульена и пребывает в отвратительном расположении духа), сделала комплимент сеньоре Мэлоун, нацепившей на макушку венец, инкрустированный малахитом, добываемым в Дамбрании, сделала первый глоток холодного кофе с кокосовым молоком, немедленно поставленным передо мной улыбчивой Тамминен, разрезала на несколько долек коричневатый по причине добавления порошка какао овсяноблин, поморщилась, заметив, что Искандер, фыркнув, погладил по обтянутым короткой юбкой ягодицам рыжеватую девчонку, племянницу Луны, прислуживающую его wife, жалующуюся на приступы мигрени, сунула в карман рюкзака парочку шипастых рамбутанов, похожих на резко увеличившийся в размерах микроб (перекушу на большой перемене, ибо в столовой Академии подают напоминающую цветом и консистенцией пищевые отходы чечевичную похлебку) перебросилась парой фраз с Гуниллой Линдквист, официальной супругой Арвида, тщательно скрывающего от порицающих гомосексуальные развлечения магурийцев наличие двух прехорошеньких наложников, Акселя Лапьера, сбежавшего из Эллирии (его папаша являлся главным жрецом и нещадно лупил сыновей за малейшую провинность) и ненасытного отпрыска владелицы Чертогов Наслаждения Йорана Клифтона, каждую ночь во все горло визжащего «резче, резче» под аккомпанемент скрипов, издаваемых корябающей ламинат кроватью, провела искрометный анализ исторических событий, напомнив советовавшей задумчиво кряхтящему отцу ужесточить меры против митингующих в Фивиннии скотоводов Арсении, что мумию Микиса Смолли, предшественника мистера Карагианниса, скончавшегося от пневмонии в восемьдесят шесть, five years ago подвергли эксгумации, вероломно разбив хрустальную крышку саркофага, приволокли в катафалке на вошедший в анналы истории суд (точнее, фарс), заставили безмолвствующего покойника (за него, запинаясь, лепетал семейный адвокат) отвечать за куда менее очевидную оплошность (отказался помиловать пастуха Фемиса Аптона, обвиненного в подстрекательстве к мятежу и казненного, как затем выяснилось, по ошибке, произошедшей из-за клеветы обиженной отказом разводиться жены), приговорили к расстрелу, и палач, приемный сын бездетной Ливии Дальберг, поправив алый кушак, прицелившись, с серьезной миной наделал дырок в порядочно ссохшемся трупике, который затем бросили в яму вместе с черепками, оставшимися от роскошного гроба и залили цементом, отговорила батюшку принимать опрометчивые решения, последствия которых могут последовать и post mortem, заглянув на кухню, поблагодарила кудахтающего от pleasure Василиоса за кулинарные шедевры, сопровождаемая Тасосом и Маносом, спустилась в гараж, взгромоздилась на колесницу, крепящуюся к глянцевым бокам механической лошади, спроектированной гениальными инженерами из Троппатены, передвигающейся со скоростью сорок километров в час, протиснувшись в тесную каморку без окон с огромным монитором на всю стену, надела наушники, прослушала лекцию политологини, не сомневающейся в правоте своих суждений дамочке с неприятным писклявым голосом, точно она готовилась заплакать, но стойко противостояла соблазну сделаться еще большим посмешищем, оживилась, внимая лекции философа, сменившего мадам Сванетти, затронувшего довольно щепетильную тему конечности бытия и, поделившись фруктами с приятелем Спиросом Сибли, тайно влюбленным в объявившего себя асексуалом Тегмарка после группового изнасилования перебравшими алкоголя Акселем и Йораном, и пока он балаболил о своих планах похитить ассистента Вио на каком-нибудь маскараде, накачать морфием и ублажить по-полной, вернув интерес к интимной близости, я, все еще находящаяся под впечатлением от доклада господина Челентано, спокойно рассуждавшего о пустоте, в которую мы неизбежно кувыркнемся, едва пробьет срок, осознала, что абсолютно не страшусь расщепляющего на атомы предела de la vie, потому что отлично помнила первобытный, не сравнимый ни с чем, существующим в окружающей нас действительности, с притворной жовиальностью дурно воспитанной кокетки пожелавший остаться неназванным ужас, когда обтянутые для смягчения бархатом и резиной металлические перста робота-акушера вцепились в мои стопы, ловко выудили из чрева интенсивно тужащейся матери, хлопнули промеж лопаток, и выпачканная в крови малютка, багровая от негодования, отделенная от бескрайнего болота топкой материи, невидимой и потому зовущейся темной и обретшая собственный разум, огласила родильное отделение наполненным протеста и горечи воплем оттого, что ее лишили покоя, разлучили с вечностью, не спросив разрешения на сепарацию (вообразите: какой-то нахал, защемив огромным пинцетом кусок вашей плоти, оттяпал ее, провозгласил индивидуумом, и несмотря на то, что рана анальгизировалась и заволоклась сукровицей моментально, в отличие от привыкшей к размножению подобным способом mademoiselle Nothingness [в нашей религии определения данным процессам не имеется, посему опираемся на информацию, доведенные до нашего сведения допотопных мыслителей, имена которых утратили свой вес], фантомная боль продолжает преследовать людей, проявляясь то душевным дискомфортом, возникающим без особых причин, то меланхолией, оплетающей паутиной апатии, ненадежно защищающей от вздора, стремящегося оккупировать судорожно вибрирующий мозг, не справляющийся с импульсами, вспыхивающими в неугомонных нейрончиках) и, лежа в кроватке, огражденной по периметру винипластовыми прутьями, эдакой макетообразной тюремной камере (горчащая кончик языка ирония от обнаружения прямо-таки напрашивающейся на разворот еженедельника, жаждущей быть замеченной параллели, огибающего несуществующее, снящееся Соллею, Люлялинь или каким-либо другим божествам пространство меридиана, с медлительностью пожирающего собственный хвост Уробороса соединяющего собой life and prison), таращась на подвешенные к потолку - дзынь-дзынь! - погремушки, качающиеся от дуновения ветерка, терзающего внеочередно бумажные флажки, цветочные гирлянды и коня-качалку, перешедшую сестрам по наследству от Арвида, на курлычущую «агу, детка» Илиану, дежурящую у постельки новорожденной, на шарахающиеся от бликов, отбрасываемых фонарем тени, надеялась, что как только начнут резаться молочные зубы, мою память милосердно отформатируют, однако, по-видимому, матрица засбоила, потому что мне пришлось покориться неудобным обстоятельствам, смириться с бременем разбухающих аки дрожжи, брошенные в теплое молоко не поддающееся контролю (атавизм, ярко проявлявшийся в бытность нами инертной субстанцией) мыслеблудие как сживается с дополнительными отростками уродец, появившийся на свет благодаря кровосмесительству, как перенесший ампутацию гниющей конечности дровосек, легкомысленно не обработавший спиртовым раствором рану, оставленную ржавым топором и утешала себя тем, что мне надлежит не уронив чести выдержать сложный экзамен, сколь уж протянутый Фортуной (позаимствуем за неимением легитимных вариаций, goddess из древнегреческой мифологии) билетик оказался с подвохом, that’s why я ненавидела тратить подаренное (пусть характеризовать его так смешно, но я, знаете ли, против [грусти - даже если сегодня она, ой, хватит отпираться, не в счет] душноты в любых проявлениях, так что, окажите, молю, любезность, отоприте-ка сей секунд форточку) tiempo на сон, с предвкушением сознавая слияние с первородным хаосом (заштрихованный маркером полунабросок, кодовое имя, отражающее суть приблизительно и на достоверность, of course, не претендующее), злоупотребляла кофеиносодержащими микстурами, практически всю ночь проводила в библиотеках, с жадностью чревоугодника поглощая любой контент, от дурацких детективчиков Гагаты Херстин (внимательный читатель вычислит преступника на пятой странице) до творившего в различных жанрах Вадима Бокова, небеспочвенно считавшегося величайшим прозаиком, завоевавшим признание благодаря освещению непопулярных тем, замалчиваемых большинством и эксцентричной манере повествования, расплывающейся подобно стеариновому лесу, разрастающемуся на поверхности воды, налитой в миску, образующему причудливые формы и застывающему невнятными кляксами, трактовать которые каждый волен на свой лад, и вырубаясь в районе шести (гигантский желток еще только выпростал над горизонтом парочку щупалец), а просыпаясь в десять от звона будильника, сопряженного со стуком каблуков Шермур и тратя около сорока минут на наведение марафета (будь прокляты папарацци, вооруженные видеофиксаторами, щедро выдергивающие их контекста все, что только можно выковырять скормить алчным до хлеба и зрелищ горожанам), я все равно зачастую спускалась одной из первых, не горя хотением уподобляться легкомысленным сиблингам, занимала свой досуг чтением, лелея надежду (надея лележду) между строк отыскать code de la vie, подсказку, зачем мы, отпочковываемся в нечто ложнообособленное, проявляемся в этом измерении, и действительно ли простота валяющегося на поверхности секрета в банальном продолжении рода, и other meanings придуманы пустозвонами психотерапевтами, отрицающими зуд экзистенциального криза, в той или иной мере довлеющего над каждым аквадомусцем, - мне чрезвычайно неприятно understanding, что основная наша задача - просто бродить under sun, under moon, listening to the sobs of the surf, очаровываться закатами и рассветами, считать рассыпание по обсидиану крупинки далеких протозвезд и зародышевые диски давно уже схлопнувшихся в каскад черных дыр туманностей, влюбляться и разлюбляться, идя на поводу у дурацких гормонов, заглушающих voice of sanity, только, к счастью, я не настолько жестока, чтобы желать своему гипотетическому ребенку кошмарной участи озираться, исследуя неидеальный, расхлябанный, перетекающий из одной полусферы в другую зыбучими песками monde, мысленно вопрошая «why am I here, mom?», так что велемудро оставляю привилегию тешиться распространяемыми духовенством сказочками о магических фонтанах, левиафанах и круассанах, посылаю сдержанные лучи благодарности maman за возможность оценить вкус кислорода и без колебаний чаю эффектную аннигиляцию и как только подвернется случай, непременно стащу из подземной лаборатории, учрежденной сенатором Хайтауэром быстродействующий яд и, почувствовав малейший намек на усталость от пребывания on this planet, приволоку на пляж один из позолоченных шезлонгов, запью пилюлю бокалом поски и веки, сомкнувшиеся навеки, отсекут меня от подложной личности, растворят упеченную в глубины подсознания Димитру, и я, сконнектившись с holy eternity, отпущу волнения, мандраж и смуту впивавшиеся раскаленными иглами - сколько можно? - в corazon.
    Лично уведомив скептически настроенную по отношению ко всем отпрыскам правителя республики сеньорочку Клафлин о том, что выбрала тему для итоговой курсовой, я по возвращении домой, пренебрегая услужливостью стилистки и ее помощников, успевших наскучить мне за this morning, без посторонней помощи заплела косу, прошла в гардеробную и, ударившись о прислоненную к углу стремянку, сдернула с вешалок самое вычурное платье с глубоким декольте, поскольку на Стадион, где after dinner пройдет мероприятие, посвященное представлению президенту и членам его фамилии гладиаторов, по собственному усмотрению вызвавшихся сражаться на Арене до последнего вздоха: поскольку девушки из неблагополучных семей имели полное право устроиться работать во дворец, попросить покровительства у представителей влиятельных династий или сделаться содержанками, мужчинам оставался только один-единственный, относительно легкий путь обеспечить своих родственников, либо одержав победу в поединке и вернувшись в полис с пятикилограммовым мешком серебряных гирек, либо пав, обеспечить родителям пожизненную выплату компенсации, посему среди загорелых торсов денно и нощно тягавших железяки исполинов de temps en temps виднелись тощие телеса обреченных на молниеносную погибель самоубийц с плескавшейся на дне суженых зрачков безнадежностью, прибывших с островов исключительно затем, чтобы договориться с оппонентом об относительно безболезненной ликвидации, дабы порадовать охочих до подобных развлечений снобов и выскочек, населяющих Централис, и, отчего-то проигнорировав машущих мне рукой сестер расположенной крайне высоко ложи, я, присоединившись к нервно грызущей семечки Линдквист (опять отбивалась от щелкавших затворами фотографических аппаратов корреспондентов, мечтающих во всех подробностях осветить все подробности личной жизни ее разнузданного благоверного, без зазрения стыда врущего, что Лапьер и Клифтон его близкие приятели, с которыми он режется в покер и играет в крокет), восседавшей в третьем ряду подле мистера Андерси, переговаривавшегося с опаздывавшим отцом по громкой связи, жестом велела не приближаться замаячившего вдалеке Кензо, боясь, что тычущий в нашу сторону кулаком журналист настрочит еще несколько гнусных статеек, подвергая остракизму преференции четырнадцатилетней дочурки Лефтериса, поклявшись, что непременно порадую поникшего ниппонца грядущим вечером, разрешив прибегнуть к бондажированию и творить все, что заблагорассудится, я отправила Мотохаши сообщение с залихватски подмигивающей рожицей и, вычленив в правой шеренге среди стиснутых бряцающими доспехами юношу, требовательно щелкнув пальцами, приказала Йоргосу вызвать распорядителя с подробным портфолио на привлекшего мое внимание красавчиком и, улыбнувшись вздернувшей бровь Гунилле, выдернула из подрагивающих fingers обливающегося потом Хэльварда (коралловые линзы, алый парик, оранжевые бакенбарды) длинный коммуникатор и, разблокировав экран, принялась листать снимки девятнадцатилетнего Десмонда, уроженца Галлахии, приплывшего в Идиабену позавчера утлом суденышке, наспех сколоченном Мартинссоном-старшим (цель - смерть в обмен на оплату обучения младшего брата Торгнира, ставшего хромым из-за неудачного падения с винтовой лестницы), уловив, что прихвостни дизайнерши Эления Фо, являющейся спонсоршей of gladiator fights, владеющая огромным ателье в Даррании, текстильной фабрикой в Ванландане и салоном красоты в Каппаполисе, como siempre, превзошла саму себя: неимоверно гладкая кожа, лишенная даже намека на растительность, модельная стрижка с выбритым затылком и висками и зачесанной назад челкой, подчеркивающая мягкую текстуру льняных волос, тоненькое платиновое колечко в левой ноздре, микродермал (крошечный бриллиантик, словно причудливая полупрозрачная, бликующая на свету родинка) над скулой, татуировка на внутренней стороне предплечья (небрежные полосы, сизые всплески, переплетающиеся с многоярусными чиндайскими иероглифами), упорная готовность осуществить принятое decision в серовато-зеленых глазах (умирать следует красиво, с фанфарами и гордо вздернутым подбородком, не правда ли, cher ami?). Разумеется, окруженный балующихся стероидами или имеющих генетическую предрасположенность к стремительному набору мышечной массы он, большеротый, крайне худосочный астеник с острыми ключицами и нелепыми кружочками румянца, резко выступившего на границе впалых щек и нижних век, был похож на осиротевшего птенчика, непонятно каким макаром забредшего в загон с павлинами, и так кстати вспомнив любопытную теорию довольно рассудительной в трезвом состоянии мачехи, выдвинувшей логичную гипотезу, что, maybe, для меня первостепенное значение имеет привязанность и, возможно, сумею-таки достичь оргазма с партнером, который не просто импонирует, а нравится до предвосхищения эйфории, до судорог внизу живота, до напряжения, отдающего в нижнюю челюсть, я, кликнув на иконку с занимающей шесть страниц автобиографией, оставила напоследок фотографию без нижнего белья в полный рост (ого, вот это размерчик даже в спокойном состоянии!), убедилась в том, что не просто словила тахикардию из-за двух литров эспрессо, и мое сердце мечется в грудной клетке каучуковым мячиком из-за светлоокого камикадзе, хладнокровно жертвующего собой ради благополучия brother, возвратилась во дворец взволнованной сверх всякой меры, ворвавшись в пустующий кабинет Искандера, скопировала на носитель все данные, касающиеся раззадорившего мое либидо молодого человека, с сожалением выяснила, что он является не скрывающим своих предпочтений представителем ЛГБТ-комьюнити и состоит в теснейших relationship с хасмонийцем Элтоном Монбийяром, сразившимся с разъяренным тигром в прошлом году (и такие шоу распорядители организовывали неоднократно), в эту самую минуту, пока я, дрыгая ногами, скидываю неудобные туфли (низкий поклон, беспечный зятек за код, дающий opportunity подключаться к камерам, установленным в Кампус, куда разместили гладиаторов), подбадривающего насаживающего на свой член вяло сопротивляющегося Десмонда, явно не разделяющего взглядов любовника надзирателя, обрюзгшего мужичка с отвисшим брюхом и щеточкой седых усов. Что ж, очень жаль (ложь), but, на мою удачу, профессор Колльбейн задолго до моего рождения, освяти его мощи своим сиянием, лучезарный Соллей, изобрел сыворотку «antigay_4648», способную перепрограммировать парней (с девчонками данный фокус не сработает), подавляющую влечение к представителям своего пола засчет насильственного внедрения триггерных ассоциаций, преследующих в случае возникновения эрекции, подобным же образом можно, в общем-то, без проблем привязать подвергнутого ментальной резекции гомосексуала к конкретной персоне, вызывающей корреляцию сугубо положительную и способствующую всплеску дофамина, так что уже завтра верные телохранители моего батюшки отконвоируют мало что соображающего Мартинссона, закованного в кандалы, в мою спальню, Кензо отправится к себе домой с сундуками, набитыми всякой всячиной, ну а мерзавцу Элтон с замашками куколда придется сгинуть в одной из темниц, - склизкий как вывалявшийся в глине червь Гудбранд (наш юрист) состряпает эксклюзивно для Монбийяра липовую статейку за неподобающее поведение в Mansio Virtutis. Подобострастная медсестричка в мятного цвета комбинезончике, установив поддерживающую жизнедеятельность капельницу вопрошающему «what’s up?» блондинчику (ты ведь все равно собирался к праотцам, так что терять тебе, sugar bunny, нечего), введет одну из аорт парализующий волю препаратик, и fellow, очнувшийся назавтра в моих объятиях, ответит взаимностью на первый поцелуй, и я совершенно не понимаю, зачем мне сдерживать себя оковами морали, сколь уж всяк из нас надолго в этом мирке не задержится и оставит отпечаток столь же скоротечный, как слепок босой стопы на заунывном пляже, и поскольку судьбой мне дана власть, грешно ею не воспользоваться, строя из себя благородную невинность, играя по правилам, придуманным сволочами игнорирующими их (бескорыстие и высокая нравственность, заметьте, есть только в искусстве [синематограф, поэзия, проза, живопись, хореография, опера], и пока художники, писатели и композиторы слагали оды жертвенности, диктаторы развязывали войны, педофилы совращали не достигших половой зрелости бедолаг, маньяки, прикидываясь овечками, скрывали свою пагубную страсть, всаживая нож и выпуская кишки припозднившимся офисным клеркам [сомневаюсь, что мать читала им какие-то другие fairytales и отдала в special school for sick faggots]), посему, получив доступ к читерству, я заставлю this rotten system прогнуться под my wishes, и меня - хотите, верьте, хотите, нет - ничуть не колышет тот факт, что Десмонд будет сломан, обнулен, оболванен, разорен, опустошен, коварно объективирован, превращен в куклу, способную на сублимацию (довольно синонимов и метафор?), потому что подделка от true love (сосите лапу, поэты-девственники, мастурбирующие на слащавых порноактеров и дряхлеющие с думами презентовать свою чахлую орхидею достойнейшему) не отличается, уверяю, ничем, - в большинстве своем person, клянущийся в любви до гроба, испытывает tenderness вовсе не к вам, а к себе, эгоцентрично очарованные в первую очередь собой, растворяющимся в доселе неизведанных эмоциях, расцветающий огненной магнолией в знойный июльский полдень, и он без зазрения совести втопчет вас в грязь с вашей дешевенькой одухотворенностью, обнаружив новый предмет для поклонения, по многим параметрам вас превосходящий (даже до нашего периода дошла удручающая статистика о разводах, суицидах и треволнениях из-за loneliness рядом с - парадоксально! - возлюбленным), поелику я, стоящая на пороге пятнадцатилетия Димитра Карагианнис, самая младшая из отпрысков президента и его первой супруги, променявшая нестабильность эфемерных иллюзий на постоянство here and now, and till end of my way, раздобывшая гарантии, что один из моих спутников будет прикован к своей госпоже стальными цепями, зависим от взгляда аки приникший к сиське младенец, хлопающий обрамляющими наивные зенки ресничками, любое осуждение со стороны близких, далеких, а также безликих наблюдантов по ту с сторону of third wall восприму как комплимент, because у меня - глядите! - хватило наглости взломать кажущийся монолитным механизм и ухватить Кайроса за чуб, а вы, истекая едкой жалостью к себе, продолжайте (чего стесняться?) ныть о том, как вас все удручает, как беспросветна vita, о том, как вам хочется, несчастненьким, давя саркастичную лыбочку, затянуть петельку на своей немытой шеечке и назло всем сигануть непрошенным визитером в царство Эрешкигаль, охреневшей от подобной дерзости и панибратства, как будто у нее нет иных печалей, кроме как сортировать и расфасовывать остаточную энергию меланхоличных простофиль по лимбам, чистилищам, другим островам. Раздербань, не жалей ярости, Вельзевул, their dirty souls, нехай исчезнут глумливыми пикселями, продирающимися сквозь орнамент мироздания, ибо недостойны эти блевоглоты с унылыми физиомордиями даже миликванта соринки, прилипшей к лодыжке ковыляющего по desert beach фантома, наспех сочиненного блуждающим по лабиринтам затейника Морфеуса mind, бредущего наобум, without purpose, sans regrets, - бесформенным, слепленным как попало колобком, мотыляющимся туда-сюда на фоне картонного горизонта, прошитого отверстиями бледных звездочек, сиречь дыр, оставленных спицей on the side of little box седовласой девушкой, купившей в зоомагазине попугая, задохнувшегося в герметичном контейнере из-за безмозглой продавщицы, запамятовавшей о необходимости доступа fresh air пернатой непоседе. Право слово, ерунда, не стоящая выведенного яйца. Закопаем в садике под лиловенькими (неимовернейшая прелесть!) мальвочками и айда хлебать компот с плюшками.