Анна

               
Единственное, что сейчас приносит мне удовольствие, это какао. Густое, на молоке, без сахара,  в большой белой кружке для Латте. Я запиваю им сладкие финики или сыр с медом и потом еще долго кручу пустую чашку в руках. На какао тоже можно гадать. Холмы, лес, чьи-то тонкие фигуры по пояс в нижнем мире. И мне кто-то пишет и пишет в него инициалы, фразы, а за месяц до ее прихода отчетливо: Аня.
Я больше не пью кофе. Это еще одно наслаждение, ценой ужасной тяжести во всем  теле. Он натягивал нити моих нервов, сдавливал ребра, бил пульсом. Как тот харизматичный, умный, тонкий, красавец  на людях, дома изматывающий ревностью, придирками и недовольством свою верную слабую жену тиран. Каждое утро и вечер. И стыдно рассказать о таком, пожаловаться, никто же не поверит, столько людей его знает, всем он нравится, со всеми вежлив. Ты себе придумала опять там что-то. 
Мне нужен был перерыв в несколько недель, чтобы почувствовать, как агрессор с невинным молочным видом проникает внутрь меня и крепко берет за шкирку, держит несколько часов и отпускает , но только до утра.  А утром ты снова сама за ним бежишь.
Она приснилась мне, смуглая, верткая, молодая и очень назойливая. Она пробивалась ко мне настойчиво, на грани преследования, почти в  истерике. Это надина любимая актриса. Она ушла от той же беспощадной болезни. От долгой такой привычной беспощадности к самой себе.
Какое-то время я не принимала этот сон всерьез. Где Она и где я.  Я как-то внутренне смирилась с просьбами абстрактных неприкаянных, но здесь другое, известная личность, талант, настоящая реальная мертвая. Сон совпал с моим соляром,  осенней простудой и очевидным беспомощным одиночеством. Я проболела несколько дней, отвалялась свой срок на чаях с медом, усилила иммунитет и почти отмахнулась.
Но я продолжала думать о ней. Я нашла в сети похожие одно на другое скучные плоские интервью, в которых снова чувствовала ту самую звенящую острую ее нужду. Дефицит веса. Дефицит питания. Дефицит любви. При этом колкая подача на опережение: Мне хорошо. Мне так можно. Я так с собой могу.
Ее 2 стакана молока в день и бесконечный кофе. Мои 2 кружки какао и черный бездонный чай.
Я читаю про ее нищее общежитское детство, с сестрой напополам,  про ее голод по славе, успеху, признанию, защите, теплу.
Параллельно я нахожусь в своей катастрофической тишине.
Я ношу дары неприкаянным и не получаю то, что запрашиваю- любимого мужчину рядом, взаимности, диалога.
Я пишу свои тексты про неприкаянных в стол, в сеть и не очень понимаю, кто мой читатель, что  я доношу до него, где прикасаюсь, есть ли он вообще.
Я записываю и записываю голосовые про звезды и планеты в рабочий канал, но вокруг меня одна космическая чернота. В ней нет людей.  Нет живых. 
Мне предлагают продвижение моей книги за хорошие деньги , но на этот момент на мне неплохие аресты, долги и обязательства.
Я очень хочу отклика, признания, любви, но все, что я получаю- саму себя, продолжающую смотреть, записывать, нуждаться и очень желать.
И я понимаю зачем она пришла ко мне.   
Она должна была приехать на гастроли в наш город с постановкой по моей любимой книге,  нашей с Надей любимой книге. Ты моя Маргарита, говорила мне  Надька, а я отвечала: Нет, я твой Мастер.
Здесь она так и не сыграла.
Я еду к ДК Железнодорожников с горячим сладким Латте. Я захожу на территорию перед зданием, у забора  сильное в несколько стволов дерево, с чувственной темно-красной корой. По бокам постмодерновые бетонносерые клумбы. Они нарочито примитивны и навязчиво символичны.  И мне очень спокойно и хорошо в этой какой-то хрустальной, но такой плотной и живой уединенности. Очень женской. Я как будто прямо сейчас на своем месте. Я формулирую запрос увидеть Свое. И это мое свое научиться ценить. Пусть оно будет вообще никому не известно, пусть и не нужно никому. Но пусть оно будет важно и ценно мне. Пусть оно просто будет.
Да, это была она. Она пришла убрать домыслы, лишнее. Она пришла сказать, что чем больше стремилась к славе, тем чаще получала удары. Так прочитает этот сон мой друг, не называющий себя магом. Он не делит магию на черную и белую, людей на своих и чужих , а события на плохие и хорошие. Он говорит: Все здесь для Тебя. Каждый.
Я все еще делю пополам и жду Своего Человека.
Через 4 дня я вижу кучу людей в каком-то здании,похожем на старый особняк. Я поднимаюсь по  деревянным лестницам разодетая, как на свой выпускной в 2000м году, босоножки на высоченных каблуках, ситцевый сарафан- наше универсальное постсоветское, и коктейльное и вечернее, и в перево и в серево. Перед тем как перейти в зал, люди снимают обувь. Коридор весь завален обувью.
Девочка лет 11-12 как-то замешкалась. Худая,русоволосая, с бантами в коральках из кос, девчачий школьный протокол 20 века 2-го тысячелетия. Я подошла к ней.
-Тебе нужно снять обувь. Как тебя зовут?
-Аня.