Короче, Склиф... 23 Органы чувств. Сонет 5. Обонян
Сонет №5. Вдыхая розы аромат..
(Обоняние или, проще говоря, нюх)
До того, как я взялся за это писание об органах чувств, как носителях автобиографии индивидуума, я бы и подумать не мог о том, что запахи, нюх – самый ассоциативный из этих органов. Именно с запахами связаны воспоминания, которые никакими другими путями не могли быть сохранены.
Хотелось бы начать с удивительного, неповторимого аромата материнского молока. Увы, это было бы лукавством - никто этот запах из младенчества не вынес... Но первые запахи жизни связаны именно с мамой; обиженный или испуганный чем-то малыш прячет лицо в маминых коленях, упираясь носом в фартук, пропитанный запахом кухни. Таким он и врезается в память – запах свежего хлеба, огородной зелени; запах мира и покоя.
Из самого раннего детства ещё запомнился запах табака папирос «Казбек» (позже, махорки), которые курил папа. Поскольку отец с моих «младых ногтей» и до его раннего ухода был для меня олицетворением мужества и самопожертвования, то и запах табака все годы мне приятен. Я никогда не курил, хоть много раз пытался начать. Почему так? Не понимаю. Но факт остаётся фактом....
Особо обильными и запоминающимися стали запахи послевоенного детства. Вы ощущали запах горелого железа? Я его хорошо помню. По всему нашему посёлку была разбросана взорванная снарядами и бомбами в местных боях военная техника и автомашины. Специфический запах от этого кладбища машин и пушек, тревожный дух только-только закончившейся войны стоял в посёлке долгих три года, пока этот горелый хлам не убрали.
Для ребятишек же не было большей радости, чем подержаться за руль на скелете сгоревшего «Виллиса», что лежал возле клуба. Напротив станционной рампы стояло, невесть откуда взявшееся, морское орудие. Забравшись на рампу, можно было заглянуть в его ствол, откуда несло пороховой гарью так, словно минуту назад произвели выстрел.
Особый интерес для пацанов представлял немецкий танк с рваными гусеницами и зияющей пробоиной от прямого попадания снаряда. Внутрь танка ребятишки лазили с опаской: кабина уцелела и было впечатление, что там кто-то есть. Здесь к привычному запаху железной и пороховой гари примешивался какой-то сладковатый запашок. Может, это был дух сгоревшего в танке наводчика орудия...
... Память хранит запахи ещё одного « эха прошедшей войны». Я уже говорил о том, что наш посёлок был полностью разрушен; от него остались одни руины. На этих развалинах и пепелищах в течение двух – трёх послевоенных лет летом (простите невольную тавталогию) махровым образом рос бурьян. Видно, почва на пепелищах была плодородной, так как бурьян на ней произрастал невероятных размеров. Такого в жизни я больше не встречал. Более того, он и пахнул как-то особенно: терпко и пьяняще.
Бурьяны были местом наших игр- в войну и в прятки. Других развлечений тогда не было. Все дни мы пропадали в этих сорняках. Впрочем, где-то ближе к концу лета привлекательность наших игр снижалась: бурьян начинал увядать и редеть. Но главное не в этом. Всё лето свои естественные потребности пацанва (да и не они одни) отправляли здесь (не бегать же домой в наши «скворешники» на одно очко!). Так что ближе к школе аромат бурьяна приобретал пикантный оттенок... Впрочем, и этот букет ароматов остался светлым пятном в соответствующем разделе памяти.
Воистину – «и дым отечества нам сладок и приятен».
...Особая статья памяти – запахи ароматических средств, которыми пользовались мои родные. Не волнуйтесь, брендовых парфумов я называть не буду. С hanell , Boss и компания здесь просто отдыхают. Папа мой после бритья пользовался «Тройным» одеколоном, над которым сперва посмеивались, а потом начали пить. А для меня этот запах святой. Так же как «Шипр», который отец применял по праздникам. Старший мой брат был щёголем, поэтому он употреблял «Подарочные»: одеколон –после бритья, а духи – перед свиданием или по торжествам. Жаль, что читатель не может убедиться сегодня, какой прелестный аромат б ыл у этих духов...
«Красная Москва» - божественный запах дорогого по тому времени набора (стоил он целых 80 рублей старыми деньгами). Маме к её сорокапятилетию этот набор подарил старший сын. Такого запаха не было даже у самых изысканных французских духов (справедливости ради скажу, что знали о последних мы лишь понаслышке). Так же как и не было в мире женщины красивей нашей мамы. Этот аромат сопровождал её до конца жизни. Когда мама ушла в 91 год, в её тумбочке осталась пожелтевшая от времени бутылочка, а в ней- несколько капель «Красной Москвы»...
...А ещё сезонные запахи, по которым, освежая их воспоминаниями, я различаю поры года. Вот весна – первые подснежники в лесу, запах тающего снега и прелых листьев на лужайках, где он уже сошел.
А лето - с липовым цветом на растущих вдоль «большака» высаженных ещё во времена Екатерины!! деревьях.
Вот и самый сладкий запах осени: дымок от костра, на котором мама варит повидло и аромат самого варева.
И, наконец, зима. Занесённые снегом до самых крыш домишки с т орчащими из сугробов дымоходами, из которых тянется шлейф дымка от берёзовых чурок. Или чуть позже (лет, эдак, на тридцать) в студёный январский вечер на даче готовлю чай из нарезанных тут же с кустов веточек малины, смородины, вишни. По скованному стужей дачному участку плывёт отчётливый аромат только-только собранной с кустов смородины и малины.... Сказка.
С течением лет романтика запаха постепенно уходит. С возрастом больше хочется чегой-то пощупать, пожевать, послушать или увидеть. В моём Орегоне – красота природы неописуемая, всё цветёт и пахнет необыкновенно. Но в памяти не задерживается: уже незачем и не для кого хранить этот smell .
Чую дымок от растопленного камина – вспоминаю торчащие из сугробов дымоходы; обоняю запах цветущей акации и возникает в памяти майский Большой Фонтан в Одессе; иду по хвойному лесу и, увы, приходит из памяти запах еловых венков на могилке брата...
Впрочем, всё это - обычное следствие уже прожитого. А моя задача – не «потерять нюх» к сегодняшнему аромату собственно й жизни, который при всех прочих равных обстоятельствах таков, каким ты его сам хочешь чувствовать!
Сонет 5.5
О, нос мой, чудо из чудес!
Ты дорог мне своим размером
и тем достойнейшим примером,
в дела чужие никогда не лезть.
С тобой живём мы много лет,
вдыхая жизни аромат.
Чтём целый мир, как вешний сад,
где каждый мнит оставить след.
Ты молод запахом весны.
Ты свеж от летнего эфира.
Еврейский профиль твой мне мил.
Я вижу молодые сны,
я слышу нежное звучанье лиры...
Вдыхая носом, жив я, полон сил!
Postfactum
... Об этой жизни, достаточно долгой и насыщенной событиями, но, тем не менее, пролетающей песенно-стремительно, лучше Поэта не скажешь: - « ...явилась ты, как мимолётное виденье...»
Мы прошлись по всем органам чувств человеческих, которые образовали эмоциональную автобиографию автора. Ароматы детства, нежные прикосновения юности, трубные звуки молодости, терпкий привкус полной зрелости, светлые с грустинкой видения «позднего ренессанса»...
Как любит приговаривать мой давний приятель, когда ему нечего больше сказать: - « Ну, написал. А что же дальше? Каков сухой остаток?»
А в сухом остатке выстраданное всей жизнью позднее (не запоздалое!) чувство – пахнущее мамой; ласкающее глаз, как мимолётное виденье; сладкое, как нектар; свежее, как глоток родниковой воды; пронизывающее током от одного только прикосновения; с голосом, сравнимым со звучанием арф в райских кущах...
Конечно же, я преувеличиваю, но пять моих верных органов чувств воспринимают его именно так. Стоит ли их разубеждать в этом?
Свидетельство о публикации №224110300140