Боль

Я медленно ехал по загруженному Варшавскому шоссе в сторону московской кольцевой дороги. Ехал не быстро, размышляя о стоимости кузовного ремонта своего заграничного французского автомобиля, побывавшего несколько дней тому назад в дорожно-транспортном происшествии. Сумма ремонта, обозначенная дилером, разбивала радужные надежды на покупку новой современной мебели для только что отремонтированной двухкомнатной квартиры в новом микрорайоне Москвы, куда мы с женой и двумя детьми въехали совсем недавно.
 
   Мысли плавно перетекали от одного к другому. Что, в принципе, случилось, что произошло? Почему вдруг возникло это, совершенно непонятное, отвратительное настроение? Откуда исходит источник неудовлетворённости самим собой, возникает внутреннее напряжение, не позволяющее расслабиться всему организму, отдаться тем немногим радостям, которые любил: писательству, рыбалке, отдыху на даче, работе с деревом, встречам с друзьями, общению в Интернете. Ничто не радовало и ничего не хотелось, разве вот только немного одиночества, раздумий о прожитых днях, своём нынешнем предназначении - предназначении военного пенсионера, прослужившего в Вооруженных Силах Советского Союза и Российской Федерации 33 календарных года.

   Мозг всё время работал, напряжённо прокручивая свои, заполненные жизненной информацией диски, выстраивая и цепляя друг к другу звенья многочисленных ситуаций, которых за последнее время было немало. Что-то начинало вырисовываться в сознании - не совсем понятное, смутно очерченное, без желаемого света в конце тоннеля, куда, судя по всему, я давно уже въехал. Нет, не на своем заграничном автомобиле, а на стремительном экспрессе, мчавшемся с ужасающей скоростью по лабиринтам жизненного пути к неизбежному конечному пункту назначения.
 
   Может быть, это и есть та самая депрессия - резкая смена настроения с отрицательным знаком? Депрессия, о которой несколько дней тому назад написал, выкладывая на мониторе компьютера именно то, что испытывал на данный момент времени. Да, скорее всего, это именно она.
 
   На память тотчас пришли строчки небольшого стиха, которые возникли так рельефно и так отчётливо, что отделаться от них уже не было никакой возможности. Они всё настойчивее и настойчивее проникали в сознание, окутывая его облаком вялости, нежеланием сопротивляться уже ощущаемому состоянию полного безразличия. Губы упорно шептали слова из этого непонятного стихотворения, повторяя их вновь и вновь, переосмысливая каждую фразу, докапываясь до сути, и понимая, что эта суть является на сегодняшний день той единственной правдой души, которая и создает проблемы в настроении.

   Накатило - пусто..., невозможно..., глупо...,
   Колокол гудит..., в тумане всё, что впереди...,
   Чёртова слеза..., нет мыслей…, строчки - скупо...,
   И не раскрывают то, что жжёт огнем в груди...

   Несколько строк этого стиха абсолютно раскрывали состояние, в котором я пребывал и которого очень боялся, поскольку прекрасно представлял сложность выхода из него - хорошо, если удастся справиться самостоятельно, а если нет.... Трудно представить последствия этого «…если нет...». Такое уже бывало в моей жизни - лет десять тому назад. Тогда, конечно, было намного сложнее. А истинной причины такого расстройства, такой резкой смены настроения я тогда так и не узнал, хотя догадывался. Потом было ещё, года четыре назад, и вот теперь, в третий раз за такое короткое время случилось нечто подобное. Диагноз? Все же нет, вероятно –  внутренние переживания, свойственные любому человеку, если он, конечно, не является закоренелым флегматиком или каким-нибудь пофигистом, которому всё по барабану, как принято иногда выражаться.

   В первый раз всё получилось весьма неожиданно. Свалился в депрессию после какого-то непонятного случая на службе. И произошло это вскоре после получения очередного воинского звания - долгожданного, вымученного, выстраданного, последнего воинского звания в моей службе и моей жизни. Жить тогда не хотелось, все было в серых тонах, ничто не радовало, служба приносила горькое разочарование, поскольку армия, которой отдал большую часть своей жизни, разваливалась на глазах. Это невозможно было видеть, ещё большее «невозможно» - в этом участвовать. Да, что там армия, рушилась наша страна, в которой к власти пришли либералы ельцинского пошиба, готовые лечь под дядю Сэма, обожествлять его и исполнять любые распоряжения, преданно глядя в глаза. Страна оказалась под внешним управлением и мы, советские офицеры и генералы, проглотили эту пилюлю, не выступили единым фронтом, не спасли великую державу, отдали её на растерзание ненавистному врагу, с которым на многочисленных учениях воевали и которого ненавидели и презирали всей душой. Вышел тогда из сложнейшей психологической ситуации, непросто вышел.

   Второй случай был не менее сложным. Похожее состояние случилось после проведенных подряд двух хирургических операций с серьёзными послеоперационными осложнениями, которые возникли, как мне казалось, по ошибке врачей. Несмотря на то, что оба раза операции делал известный хирург с докторской степенью, инфекции избежать не удалось и всё превратилось в кошмар, длившийся около года. Честно скажу - жизнь тогда мне была уже не мила. Было настолько трудно, что и вспоминать об этом не хочется. Но опять, каким-то чудом выстоял, справился с депрессией самостоятельно, карабкался, как мог, привлёк для лечения врачей без всяких ученых степеней и званий, и с их помощью выбрался из этой, казалось бы, бездонной ямы. Большего кошмара, чем состояние после этих операций, за свою жизнь не испытывал. Так мне тогда казалось. Но всё было не так однозначно...
   
   За разом раз...! Так много! Выжил, не сломался,
   И страшной силы каждый раз держал удар,
   Неточен был удар, но в памяти остался
   Ужасный и незабываемый кошмар...

   Такие строки я тогда написал в одном из своих стихотворений, и это было чистой правдой. Кошмар, от которого осталась память, да такая, что и заклятому врагу бы не пожелал.

   И вот теперь, в третий раз. Опять это знакомое состояние, в котором пребывать длительное время было довольно опасно, с медицинской точки зрения, как я где-то вычитал. Тут было от чего содрогнуться, и было о чём задуматься. Ох уж эти думы – мысли мои-скакуны, откуда прискакали, кто прислал и кто стегал нагайкой, а главное – кто направлял? Уж не сам ли я для себя всё это придумал, не сам ли я всё это для себя создал? Мне трудно ответить утвердительно, равно, как и невозможно отрицать очевидное. Есть общепринятое понимание силы духа и силы воли. Считал, что наличие этих пониманий в физическом теле, а главное – в голове, имеет место быть и что справиться за счёт этого с любой проблемой возможно без соплей и слёз, как и подобает взрослому человеку, а уж мужчине, тем более, офицеру – о чём тут говорить вообще. Так и было, на самом деле, но уж коли я взялся за исследование собственных душевных терзаний, мне следовало самому докопаться до истины, сделать выводы, дабы подобное не повторилось ни в каком виде впредь. Мне казалось по тому времени, что подобные душевные терзания испытывали многие люди. Была потеря такой громадной величины, какую трудно было себе представить ещё несколько лет тому назад. А когда одна потеря наслаивается на вторую, а потом и на третью – это тяжелейшее испытание для любого нормального человека, как мне кажется. И в таком идиотском состоянии люди находились после развала Советского Союза, не имея ориентира, или даже сказать точнее, - жизненного вектора, что можно квалифицировать и сформулировать, как безысходность.   

   В очередной раз я возвращался к этой теме. Возвращался сегодня, через несколько лет с того самого момента, когда оставил стихотворение-завещание на прикроватной тумбочке в палате кардиохирургического отделения, укладываясь на каталку для поездки в операционную. Известный в медицинских кругах кардиохирург, профессор с мировым именем намеревался остановить моё сердце для проведения сложнейшей операции. План операции предусматривал проведение аортокоронарного шунтирования, рассечение сердечной мышцы для ликвидации какого-то мышечного мостика, который при каждом сокращении сердечной мышцы пережимал крупную артерию и препятствовал нормальному кровотоку. Всё было столь серьезно, что был готов ко всему, даже к тому, что в эту одноместную предоперационную палату мог не вернуться после операции. Такие случаи в кардиохирургическом отделении случаются не часто, но случаются, как рассказывали больные друг другу, внутренне сжимаясь от мысли, что дорога на этой каталке в один конец. Много передумал тогда на эту тему, но старался держаться молодцом и никому заранее написанный стих не показывал. Тем не менее, позвонил отцу и попросил его приехать к началу операции, прежде всего, для того, чтобы если что случится, поддержать жену и детей. И он приехал, и поддержал – и жену мою, и детей, и сына своего единственного, попавшего неожиданно в сложную ситуацию.

   Так, как я жил в последнее время - это уже не называлось жизнью в моём представлении, а больше походило на медленное, но уверенное приближение к финишной черте в зрелые мужские годы. Стыдно сказать кому - засмеют ведь, не понимая того душевного состояния, в котором вот уже несколько месяцев находился. Не смотря на то, что характер был бойцовский, на сей раз, произошел какой-то сбой: не было той прежней уверенности, которая была раньше, почему-то не было. Так и носил в себе проклятые мысли о своей нынешней жизни, доверяя их только бумаге, на которой время от времени появлялись рифмованные строчки, выражающие с максимальной откровенностью суть происходящих событий. Казалось, что помогало, на душе становилось легче, груз психологического давления сваливался с плеч, вокруг вновь появлялись светлые тона, всё казалось не таким уж серым, как выглядело ещё несколько дней тому назад.

   Нынче модно всё больше разговаривать с психологами, но мне казалось, что я и сам неплохой психолог и беседовать с кем-то, тем более, молодым, не знающим жизни, не ведавшим того, что пришлось испытать мне, несподручно,  и даже где-то унизительно. Так и тянется время, а решение всё не приходит и не приходит и придет ли когда, кто ж его знает...  Но факт есть факт - я человек крещёный и православный. Из этого, вероятно, и следует исходить.
   
Боль вновь появилась неожиданно, поднимаясь на поверхность откуда-то из глубины грудной клетки. Она нарастала, заполняя собой всё пространство внутри, сжимая обручем аорты и артерии, перекрывая путь кислороду к жизненно важным центрам, тупой пулей ударяя по гулко стучащему сердцу, отнимая возможность соображать в данной, внезапно наступившей ситуации. Казалось, ещё мгновение и разум помутится, сознание отключится, все закончится очень быстро, бесповоротно, навсегда....
   
   Я понимал, что наступают последние минуты, а может, секунды, когда ещё можно исправить положение, не допустить очередного автопроисшествия, подвергнув других водителей смертельной опасности, в которую сам по неосторожности попал некоторое время тому назад.
 
   Бросив в рот первую таблетку нитроглицерина и автоматически включив указатель поворота, я попытался перестроиться в правый крайний ряд. Но, как и бывает всегда в таких случаях, именно этот ряд стоял, пытаясь уйти левее по стрелке, которую предусмотрительно ставят гаишники перед своим постом, искусственно сужая дорожную часть. В голове уже привычно загудело от недостатка кислорода, который организм перенаправил через расширенные нитроглицерином сосуды к сердцу, но оно по-прежнему не отпускало, сопротивляясь внешнему химическому воздействию нитратов. Боль становилась агрессивнее, напористее, как бы перекатывалась тяжеленными шарами из одного места в другое, круша всё на своем пути.
   
Вторая таблетка нитроглицерина заметно ослабила болевые ощущения в груди, но в голове кто-то упорно стучал тяжелой кувалдой, монотонно выводя звуки, похожие на колокольный звон - всё, как в том стихотворении... – «Колокол гудит.... В тумане всё, что впереди....»
   
Наконец, удалось вырулить вправо, как раз перед самим постом ГАИ, что не могло не привлечь внимание ближайшего автоинспектора, который, опасаясь возможной провокации, почти бегом направился к остановившемуся на обочине автомобилю.
   
Объяснив молодому лейтенанту причину своей остановки и показав документы, минут через десять я продолжил движение, без проблем вписавшись в поток, вяло продвигавшихся мимо поста ГАИ автомобилей.

   Подъехав к своему дому и размышляя о чём-то своём, я припарковал автомобиль недалеко от подъезда, поговорил несколько минут с премилой  консьержкой Валентиной Ивановной и поднялся к себе в квартиру на двенадцатый этаж.

   Дома, лёжа на диване и прислушиваясь к ударам сердца, снова и снова возвращался к тем вопросам, что задавал себе раньше, и вновь не находил ответа. Так что же случилось, почему нет удовлетворения сегодняшним днём, почему так щемит сердце в последнее время? Не такой уж пожилой, мог бы спокойно работать, приносить в дом хоть какую-то копейку, помогать семье преодолевать финансовые трудности, свалившиеся неожиданно после увольнения с последней работы.  Да и работа ли это была? Нет, такая работа  была явно не для меня - она тяготила, ставила в неловкое подчинённо-униженное положение, не отвечала менталитету, характеру, знаниям, способностям и ещё массе всяких условностей, которые были сами по себе, и которые я постоянно придумывал для себя, чтобы лишний раз сказать, что эта работа мне не подходит. Да и в бизнесе этом я ни хрена не понимал, поскольку всю свою жизнь верой и правдой служил родному Отечеству.

   Все получилось внезапно, я тогда и предположить не мог, что так крупно повезёт сразу же после увольнения из Вооруженных Сил. Благодаря своему хорошему товарищу по службе, получил приглашение на работу в головной офис Группы компаний, занимающихся серьёзным бизнесом на территории России. Настолько серьёзным, что, будучи достаточно подготовленным человеком, я, тем не менее, был поражён масштабами частной империи. Всё бы ничего, да хозяева этого бизнеса, вроде бы, были не только гражданами России, но и гражданами другого государства. Это как-то не укладывалось в моё понимание развития отечественной металлургической промышленности. Промышленность наша, а хозяева предприятий не наши! Разве так бывает? Оказывается, в рыночной экономике всё бывает. Смутное было время, что и говорить.

   Об этом, пятилетнем периоде своей жизни, всегда вспоминалось с какой-то необыкновенной горечью и грустью. Может быть потому, что я впервые окунулся с головой в гражданскую жизнь, в волчьи законы бизнеса, внутренне сопротивляясь тому, что приходилось делать, имея главной целью защиту интересов бизнеса, прежде всего, в органах власти - от муниципальных  до государственных. Борьба с самим собой по отношению к выполняемой работе, практически ненормированный рабочий день, постоянное общение с людьми, обличёнными большой государственной властью и разочарование от этого общения, заставляли меня всерьёз думать о судьбе своей многострадальной Родины, постоянно приходить к выводу о том, что она находится в опасности. Это не могло пройти бесследно. Переживал, тысячу раз собирался уходить с этой работы, но куда уходить, кому я нужен со своими красными дипломами об окончании военных ВУЗов в бурлящем потоке начала нового столетия, когда в России ничего ещё не было понятно, царили бардак и беспредел в любой сфере общественной жизни. Так и продолжал работать, выполняя специфические задачи день за днём, накаляя внутренний градус сопротивления всё больше и больше. Много чего вспоминалось по этой работе, но никогда об этом никому особо не рассказывал, поскольку приходилось соблюдать рамки корпоративной этики.

   Всё бы ничего, да опять эти врачи - поставили очередной страшный диагноз - опухоль правого легкого. И нервы сдали. Вышел тогда из кабинета врача, сел в кресло и задумался о том, что произошло. Жить уже не хотелось, силы физические, а тем более, душевные, были на исходе. Я прекрасно сознавал, что это приговор. Пока, кроме врачей, никто об этом ничего не знал. Надо было что-то делать, а что? Звонить жене, которая тоже ждала результатов разговора с врачами, на работу, или что-то другое предпринять?

   Далее всё развивалось необычно. Я зашёл к начальнику кардиологического отделения, где раньше лежал с проблемами по сердцу и с которым давно поддерживал тёплые дружеские отношения. Не ведал тогда, что судьба преподнесет этому милейшему 45-летнему профессору свои сюрпризы. Через год он почувствовал себя плохо, обследовался, перенёс химию, облучение, несколько операций и не смог выбраться, болезнь зашла слишком далеко. Вскоре его не стало. Неисповедимы пути твои, господи. Говорят, что господь посылает такие муки только тем, кого очень любит. Никогда не верил в эти байки, равно как и не верил в то, что на всё воля Божья.

   Евгений Федорович Кривозубов, так звали доктора, выслушал мой сбивчивый рассказ, всё понял и достал из холодильника бутылку коньяка. Налил почти стакан и участливо предложил выпить. Вскоре в кабинет пришёл еще один мой очень хороший приятель и тоже доктор, прошедший тяжёлую службу в Афганистане, испытавший многое в своей жизни. Затем подъехал и начальник. Вот она, сила поддержки друг друга в трудную минуту. Я не представлял, как бы развивались события, если бы этих людей не оказалось тогда рядом. Потом было госпитальное кафе, ещё коньяк, а дальше я уже плохо помнил. Сергей, водитель служебного автомобиля, отвёз меня домой, где предстояло как-то объяснять жене, теперь уже воочию, что всё это не так страшно.

   Но чего стоили все мои объяснения жене в сравнении с тем, что сказали ей врачи, проведя углубленное медицинское обследование моему исстрадавшемуся организму. Жену готовили к худшему. Я, разумеется, об этом разговоре ничего не знал, находясь в очередной раз на госпитальной койке. Шёл 2001 год. Ситуация в стране была аховой и многое решали деньги, как впрочем, и сейчас. Деньги, деньги, деньги - кругом только и разговоров, что о деньгах. Вот ведь зло какое навалилось на страну, на людей, не имеющих тех самых денег, которые требовались для нормального существования. Всё неимоверно выросло в цене, в том числе и медицинские услуги. А, может быть, стоимость этих услуг, в первую очередь, выросла как раз в медицине, как не прискорбно это признать. Военная медицина ещё держалась как-то, не поддаваясь всеобщей моде, охватившей эту жизненно необходимую для людей отрасль. Держалась, да не удержалась, как показало время...

   По выражению медиков, операция на правом лёгком прошла  успешно и также успешно я лишился средней доли этого важного органа. А ведь намеревались отрезать всё лёгкое, как потом стало известно. Спасибо, разобрались вовремя -  вскрыли, посмотрели и пришли к выводу, что можно ограничиться только одной средней долей. Спасибо, дорогие хирурги! Век вам буду признателен, особенно начальнику отделения таракальной хирургии  Главного военного клинического госпиталя им. Н.Н. Бурденко.

   Послеоперационный период протекал, как всегда тяжело, и я был вновь на три недели отправлен в реабилитационный госпиталь. В который раз проделывал этот путь: Главный военный клинический госпиталь им. Н.Н. Бурденко, затем - реабилитационный госпиталь, расположенный недалеко от города Химки, затем - санаторий «Архангельское», после которого - отпуск по болезни. Это был знакомый маршрут по одному и тому же кругу, который я проделывал в третий раз. Разве мог тогда предположить, что будет ещё один - четвёртый, а потом и пятый... Господи, как всё это вынести, как выжить, не сорваться, как не плюнуть на жизнь и не перестать сопротивляться. Сколько же надо сил, терпения, воли, чтобы остаться жить на этом грешном, но удивительно красивом, белом свете, чтобы в одночасье не покончить сразу со всем и навсегда. Много разных мыслей бродило тогда в моём воспаленном сознании.

   После всех мытарств, когда, более-менее, восстановился, вновь вернулся на работу в компанию, прилежно исполнял свои обязанности, но вскоре вынужден был уйти с работы по собственному желанию. Дело было не столько в состоянии здоровья, сколько в разбалансированности духовной составляющей, отторгающей на корню содержание той работы, которую приходилось выполнять. Естественно, работа уже не доставляла того удовольствия, которое было раньше, в самом начале, когда была некая эйфория от того, что по роду деятельности приходилось быть приближенным к власть предержащим, в том числе, к народным избранникам, заседавшим на Охотном ряду в Государственной Думе. Я был вхож туда, имел удостоверение помощника депутата и своими глазами видел, кто и как творит законодательство в стране, а главное, как исполняет то, что творит. Выход был один - уйти под предлогом ухудшения здоровья и я воспользовался этой возможностью. И правильно сделал, никогда потом об этом не жалел.

   Страна в этот период продолжала катиться неведомо куда - одни люди стремительно богатели, другие - стремительно становились бедняками. Какая к чёрту тут справедливость при распределении национальных богатств России в период так называемой ваучеризации? Обманули людей, забрав последнее и всучив в руки какую-то, даже не именную, бумажку с иностранным словом «ваучер». Скушали, проглотили, пропили, так и не поняв, что это было, и для чего народу выдали. И сейчас многие не понимают, с улыбкой возвращаясь к этой теме. А автор и идеолог всенародной ваучеризации господин А.Б. Чубайс, как ни в чём не бывало, по-прежнему на белом коне с высоко поднятой, остро наточенной шашкой в руке. Он и сегодня готов взмахнуть ею по первой команде, пришедшей с далекого Запада, чтобы отсечь очередную порцию национального богатства в пользу небольшой кучки людей в стране, которую я с гордостью именовал и продолжаю именовать своей Родиной. Жаль, не добили эту сволочь в своё время, а теперь уже справедливости и не добиться, поскольку он занимает всё время какие-то ключевые посты и зарабатывает несоизмеримо огромные деньги в виде заработной платы.

   Так и скакали мысли: то ли связанные между собой, то ли бессвязные, но в какой-то странной, непонятной последовательности. Может быть потому, что всё, происходившее в тот период, было неотделимо одно от другого и оставляло тревожный след в моём, ещё не перестроившемся и не приспособленном к новой жизни, сознании. Всё-таки, я относил себя к советской эпохе и с трудом воспринимал то, что происходило вокруг. А тут такая работа, совсем не советская, другая, на западный какой-то манер, на их стиль, на их ценности, в основе которых лежат зелёные американские доллары, а не отечественные рубли. Немудрено, что не выдержал такой работы и ушёл по собственному желанию опять в никуда, как и было при увольнении из Вооруженных Сил – раньше срока на 5 лет и тоже в никуда.

   Сердце продолжало тупо ныть, и я начинал понимать, что на сей раз это вновь серьёзно, добром не кончится, но продолжал тянуть, не предпринимая никаких решительных мер, распутывая нить воспоминаний и доискиваясь ответа на главный вопрос, так мучивший меня в последние дни. Неделя, проведенная на даче после аварии, тоже была наполнена раздумьями и воспоминаниями, некоторые из которых, как это и раньше бывало, тут же ложились на бумагу, а точнее, в компьютер, без которого теперь уже на дачу я давно не ездил.

   Подумав об этом, я поднялся, включил компьютер, нашёл последние написанные строки, прочел и задумался.... Может в этих строчках и кроется весь секрет, на который мучительно ищу ответ? Прочёл ещё раз, теперь уже медленно, смакую каждую строчку, каждое слово, букву, запятую...

   Дождь..., ветер..., шум листвы и одиночество...,
   Туман в глазах от красного вина,
   И перст судьбы - проклятое высочество,
   И жизнь моя без главного звена...
   
   «Жизнь без главного звена...», - что я имел ввиду, когда применил этот термин "главное звено"? И что вообще в моей жизни можно назвать главным звеном? Сомнений нет, именно это я и имел ввиду - службу в Вооруженных Силах Советского Союза, а потом и Российской Федерации, которой посвятил всю свою жизнь. Где это звено сейчас? Нет его. Утрачено, по большому счёту, по мановению перста, указующего невозможность дальнейшей службы из-за пошатнувшегося здоровья. И не только. Ещё из-за того, что руководство некогда могучей державы довело свои Вооруженные Силы до состояния конвульсии, а офицеров - до состояния второсортного служащего, получающего жалкое денежное довольствие за свой труд, в сравнении, например, с военнослужащими стран - участниц блока НАТО. Победители, блин... Не мог я простить своему государству такой «заботы» о нашем брате - военном, не смотря на все сложности того времени. Надоело. Устал. Хватит. Благо повод уже был - состояние здоровья резко пошатнулось, и это было убедительным доводом для начальников в отношении моего желания уволиться из Вооруженных Сил.

   Где-то в мае 1999-го  года написал рапорт об увольнении, прошёл военно-врачебную комиссию и получил на руки заключение со страшной формулировкой «...не годен к военной службе...». Затем увольнение, вторая группа инвалидности без права работы. Этого не ожидал - без права работы, было от чего задуматься, если честно.

   Вероятно, именно в этом и была разгадка того состояния, в котором я находился без малого две недели. Но почему только сейчас? Да и рапорт об увольнении подал добровольно и так ли уж был привязан к армии, как себе теперь хочу представить? Нет, из армии ушёл добровольно, воспользовался возможностью, которую преподнесли медики, записав в историю болезни какие-то замысловатые формулировки, позволившие без проволочек в два счёта стать гражданским человеком. Пожалуй, не надо кривить душой - я захотел этого сам, и винить в этом некого. Значит, причина кроется в другом.

   Мало кто из сослуживцев догадывался о том, что после ряда командных должностей, перейти на штабную работу меня тоже подтолкнуло здоровье, пошатнувшееся ещё в молодые годы, о чём жалел всю свою службу, если сказать честно. Но случилось в ту пору так, как случилось, и кто знает, был ли бы я сегодня жив, оставшись на командной должности после окончания Военной академии Бронетанковых войск в 1979-ом году.

   Кажется, ещё вчера, будучи молодым лейтенантом, после окончания военного училища вступил в новую, полную романтики, военную жизнь, надеясь на самое лучшее и собираясь служить Отечеству чуть ли не вечно.

   Вновь прислушался к ударам своего сердца. Казалось, боль утихла, затаилась, ушла куда-то на глубину, ожидая малейшей возможности, чтобы проявить себя стремительным выбросом, перехватывая дыхание, сжимая все своими стальными тисками, расположенными по ту сторону грудной клетки.

   На чем я закончил размышлять? Ах, да: начало своей лейтенантской юности, когда вся жизнь впереди, а то, что осталось за плечами, по большому счёту, и жизнью назвать было сложно. Память, память... Вновь уносила в прошлое, в замечательное время юности, взросления, мужского становления, первого настигшего внезапно чувства... Всё это было, но было и другое, как перст судьбы, ниспосланное откуда-то свыше, и которое я принял, как бы мне этого не хотелось...

   Я опять подошел к компьютеру, полистал странички своих стихотворных размышлений, побродил немного по пустой квартире, массируя левую часть груди, ближе к середине, и вновь улегся на кровать, засунув под язык очередную таблетку нитроглицерина. Сколько их сегодня уже было - три, пять, семь, или больше? Я не помнил, но понимал, что их было много, и тянул, ждал чего-то, не решаясь вызвать скорую медицинскую помощь на дом самостоятельно.

   Часы показывали что-то около девятнадцати часов с минутами. Скоро должна была подойти с работы жена, и я уже примерно представлял себе, как дальше начнут разворачиваться события. Сам же решения принять не мог по причине исключительно бытовой: нужно было вставать, собирать какие-то вещи, без которых нельзя обойтись в госпитале, искать новые бритвенные принадлежности, белье и прочие атрибуты, чего не любил, а, если честно, и не умел. Вечно что-то забуду, положу не то, перепутаю - так бывало и не раз. В этом вопросе целиком и полностью полагался на свою боевую подругу, которая всегда знала, что надо делать в такой, очень неординарной ситуации.

   Возможно, я ещё надеялся на чудо. Мысли опять перескакивали с одного на другое, никак не выстраивались в хронологическом порядке. Преодолевая эту, уже порядком надоевшую боль в груди, я пытался что-то систематизировать, возвращая их в самое приятное время - лейтенантскую молодость.

   Чёртова боль, с ней явно что-то надо было делать. Наконец-то смог сосредоточиться и вернуться к приятным воспоминаниям, которые ещё несколько минут назад будоражили картинами цветущей молодости. Боже мой, неужели прошло почти сорок лет!

   Тогда, в далёком 1969-ом году, закончилась учеба в Благовещенском высшем танковом командном краснознаменном училище имени Маршала Советского Союза К.А. Мерецкова и скорый поезд с красивым названием "Россия", размеренно постукивая колесами, отмеряя километры пройденного пути, уносил меня  и других выпускников  к новому месту службы. На плечах красовались погоны лейтенанта, а на черных бархатных петлицах золотились красивые эмблемы танков с устремленными в разные стороны стволами танковых пушек. Воображение рисовало романтику новой жизни. Всё казалось необычным - начинался очередной этап самостоятельного плавания одной отдельно взятой личности в безбрежном океане жизни на грешной земле.

   Душа пела и ликовала, а за плечами висел невидимый ранец, в котором уже виднелся, если не маршальский, то уж, по крайней мере, генеральский жезл. Да и кто об этом не мечтал в ту пору. Если бы знать наперед, как сложится у каждого из нас, молодых, жаждущих подвигов парней, армейская судьба-судьбинушка. Кому-то, скорее всего, придётся испытать радость продвижения по служебной лестнице с присвоением в положенный срок, или досрочно, очередного воинского звания,  а кому-то - горькое разочарование оттого, что избрал своей профессией, что называется, защиту Родины, кто-то доживёт до седых волос и станет заслуженным человеком не только в армейской среде, но и в стране, а, возможно, и далеко за её пределами, а кто-то не доживёт и до тридцати. Никто, конечно, ничего наперед не знал, и знать не мог. Поезд отмерял себе километры начала офицерского пути, унося молодых ребят в неизвестное, но хотелось бы верить, в красивое, светлое, перспективное, романтичное будущее.

   Мои воспоминания неожиданно прервал зуммер домофона. Это означало, что ровно через три минуты в дверях квартиры появится жена, и надо было к этому событию как-то подготовиться, чтобы не особенно растревожить любимую женщину, прожившую со мной рука об руку такую непростую семейную жизнь.

   - Как ты? - был первый вопрос с порога.
    - Ничего, держусь, - ответил я, целуя жену в щёчку. Что мне сделается, поболит и успокоится. Не в первый раз.

   Я помог жене раздеться, взял сумки и прошел на кухню. Клава, как и все жены, возвращалась после рабочего дня с наполненными продуктами сумками, и от этого мне каждый раз становилось не по себе. Не то, чтобы я никогда не ходил по магазинам и ничего не покупал. Эти магазины я просто терпеть не мог и всегда, в любом магазине, испытывал какой-то дискомфорт, сонливость, скучность оттого, что было неинтересно и, может быть, ещё оттого, что многое, из того, что видел, купить себе позволить уже не мог. Не мог по причине достаточно банальной - кроме пенсии, другого заработка на данный момент у меня не было. Поэтому, зная моё отношение к магазинам, жена крайне  редко поручала мне осуществлять какие-то закупки. Да и в ценах я, как правило, ничего не смыслил, покупая иной раз что-то из продуктов по более дорогой цене, чем это можно было бы сделать в соседнем магазине или на рынке.

   Вернувшись из кухни в свою комнату, я вновь прилёг на кровать, включил телевизор на второй канал, где как раз начиналась программа новостей. "Сколько же ей досталось", - подумалось о жене, с которой мы  уже более тридцати пяти лет жили рука об руку, воспитав двух взрослых дочерей, которые вот-вот тоже должны были придти с работы.

   Пока жена возилась на кухне, мысли вновь унесли меня в далекое прошлое, в родные места, где родился, учился, влюбился и откуда семнадцатилетним пареньком уехал в Благовещенск поступать в военное училище, решив, что это и есть мое призвание - стать военным человеком и непременно танкистом. С чего взял, откуда и каким ветром занесло такое желание, я не мог объяснить себе всю свою жизнь, верой и правдой выполняя служебный долг по защите Отечества.

   Сердечко опять напомнило о себе. В это время в комнату вошла жена, села рядышком на край кровати, взяла мою руку в свою.

   - Плохо?
   - Да, будто кольцами сжимает что-то внутри.
   - Давай вызовем скорую? Сколько же можно терпеть?

   На её лице было столько участия и беспокойства оттого, что дорогой человек испытывает боль, что я чуть было не поддался, согласившись на это предложение. Ну, не хотелось мне в госпиталь, хоть убей. Знал эту систему от и до, понимал, куда попаду, что за этим последует, какие переживания вновь выпадут семье и как трудно будет всем, особенно жене. Внутренне сопротивлялся и, как мог, оттягивал этот момент до последнего, пока не пришли с работы дети.

   Увидев, что мама сидит на кровати у отца и мгновенно поняв ситуацию, они тут же поддержали решение о вызове скорой помощи.

   Скорая приехала быстро, минут через тридцать. В комнату вошёл высокий, лет тридцати пяти, мужчина, и, примерно этого же возраста, женщина в специальной униформе. Конечно, всё, что надо, было уже собрано. Пакет с вещами, мобильный телефон, коробка с лекарствами - вот и всё, что требовалось для госпитализации. Это был обычный дежурный набор, как тревожный чемоданчик, некогда у меня имевшийся и экипированный по специальной описи.

   Прочитав выписной эпикриз с последней госпитализации, доктор что-то хмыкнул себе под нос и начал задавать стандартные вопросы, на которые получал стандартные ответы. Девушка потихоньку раскладывала аппаратуру для снятия кардиограммы и всё это делала молча, привычно, деловито.
 
   - Собирайте вещи, - повернувшись к жене, спокойно проговорил молодой человек, - у него нестабильная стенокардия, требуется госпитализация.

   Как он установил, по каким признакам, оставалось только догадываться. Видимо, есть у них специальный набор вопросов, на которые есть специальные ответы, позволяющие вот так, с ходу, установить диагноз, ещё до снятия кардиограммы.

   Кардиограмма ничего особенного не выявила - это была отличительная особенность моего организма. Говорят, так бывает, больной загибается, а кардиограмма, вроде бы, нормальная.

   - Где у вас телефон? - обратился доктор к жене, будем звонить в госпиталь.

   Но не всё оказалось так просто с этой госпитализацией. Не смотря на то, что я всегда лечился в одном и том же лечебном заведении и меня там прекрасно знали, дежурный врач приемного отделения даже слышать не желал о том, чтобы госпитализировать военного человека именно туда, мотивируя тем, что в кардиологических отделениях мест нет.

   - Доктор, - услышал я разговор одного доктора с другим, - его не в отделение, его в реанимацию надо и срочно.

  Что-то говорил ещё о нестабильной стенокардии, возможности развития инфаркта, других каких-то медицинских делах, но своего добился - получил разрешение привезти больного.

   Шёл второй час ночи. Попрощавшись с родными, я самостоятельно доковылял до автомобиля скорой помощи, стоявшего у подъезда, улёгся на приготовленное ложе, закрыл глаза и предался воспоминаниям, которые так часто приходили в последнее время. Врач, сидевший рядом, иногда спрашивал о самочувствии, задавал какие-то дурацкие вопросы, но мне было не до него - я был совсем в другом времени и передо мной крутилась лента документального фильма с одним главным героем.... Говорят, и я неоднократно сам слышал об этом, что именно в такие минуты перед человеком в одночасье проходит вся его жизнь, как на экране фокусируются все переживания, что достались, радость от счастливых событий, боль и слезы - всё, чем человек жил.

   «Почему-то без сирены», - подумалось мне в какое-то мгновение. Я вновь погрузился в воспоминания безмятежного детства, отбросив на потом военный период жизни. Карета скорой помощи неслась по ночной Москве в сторону Лефортово, в военный госпиталь, где я не единожды находился между жизнью и смертью, намучившись и настрадавшись многократно, чего и не заслуживал вовсе по канонам православным, а вот, надо же, имел.

   - Приехали, - прозвучал неожиданно веселый голос доктора. Милости прошу на каталочку, поедем с ветерком прямо в реанимацию.

   Я с трудом перелез на подготовленную каталку, после чего пожилая тетя-лифтерша запустила механизм грузового лифта, специально предназначенного для транспортировки лежачих больных.

   Процедура передачи больного из рук в руки прошла очень быстро и уже через пять минут над моим распластанным телом колдовали врачи, выспрашивая обо всём, что к этому моменту произошло. Вопросы опять были стандартные и опять на них звучали стандартные ответы.

   Медсестры делали своё дело быстро и профессионально. Сняли кардиограмму, подключили к устройству с монитором над головой, поставили в вену катетер и сразу из двух каких-то вращающихся штуковин погнали через этот катетер лекарства, обеспечивающие разжижение крови и расширение сосудов.

   Врач, молодой совсем человек, стоял рядом и через каждые тридцать секунд интересовался самочувствием.

   - Сейчас вам станет легче, - то и дело повторял он.

   Но легче почему-то не становилось и мне раз за разом вводили промидол через тот же катетер. Наконец боль ушла и все облегчённо вздохнули.

   - Слава Богу, поймали за хвост, - улыбнулся доктор.

   Да, велика ответственность этого молодого человека в ситуациях, когда что-то надо ловить и удается поймать, хотя бы за хвост. Я понял, о чём он сказал, что имел ввиду, но промолчал из деликатности. Не поймали бы за хвост, мог случиться инфаркт, а уж там как повезёт.

   Так и кололи всю ночь - то промидол, то анальгин с димедролом. Я дремал, находясь в расслабленном состоянии, а препараты делали своё дело -
к утру боль исчезла окончательно.

   Утром в реанимацию пришел доктор медицинских наук, профессор, начальник кардиологического и всё началось сначала. Что уж его насторожило, не знаю. С этим удивительным человеком я сталкивался и раньше. Тоже в реанимации. Умнейший, опытный врач и замечательной души человек.

   На следующий день мне срочно провели коронарошунтографию. В четвёртый или пятый раз за семь прошедших лет. Все просто - через бедренную артерию вводят катетер и подводят его прямо в сердце. Затем пускают контрастное вещество и через рентген просматривают состояние всех коронарных артерий. До чего всё же техника дошла! Есть правда одно но. Требуется подписка на согласие, поскольку существует статистика и в ней рассматриваются многие, не очень приятные, случаи, вплоть до смертельного исхода.

   Я лежал на узком столе, а рядом колдовали врачи и медсестры, подключая всевозможную умную аппаратуру для проведения исследования.

   - Начнём, Анатолий Дмитриевич, - то ли спрашивала, то ли просто ставила меня в известность уже не очень молодая докторша, чьё лицо я так и не рассмотрел под специальной медицинской маской. Видел только милые, добрые и участливые глаза, да голос немного с хрипотцой. «Наверное, курит», - подумалось мне.
На мониторе, расположенном прямо над головой, было хорошо видно всё, что происходило внутри организма: сердце, катетер, контрастное красящее вещество, артерии. Было больно. В рот, как обычно, пшикали из флакончика нитроглицерин. Я попробовал вновь переключиться на воспоминания, но докторша всё время задавала вопросы о самочувствии, приходилось отвечать, исследование шло своим ходом. Потом все закончилось.

   - Пригласите Сергея Александровича, - услышал я обращение врача к ассистировавшей медсестре. «Что-то не так», - сообразил я, коли вновь вызывают профессора.

   После недолгого совещания в специальной комнате надо мной склонился Сергей Александрович.

   - Анатолий Дмитриевич, есть серьезные проблемы с сердцем.

   И начал перечислять эти самые проблемы, применяя специальные медицинские термины, как будто я понимал, что это такое. Хотя нет, понимал, конечно. Но не ожидал, что всё зашло так далеко.

   - Что с диагональной ветвью? - поинтересовался я у него, памятуя, что именно эта ветвь много лет тому назад привела меня на операцию по аортокоронарному шунтированию сердца, и именно на ней стоял шунт, взятый из левой ноги. - Она закрыта?

   - Да, закрыта, и шунт тоже закрыт, к сожалению, однако образовались небольшие дополнительные ответвления, через которые и питается сердечная мышца. Этого, конечно, недостаточно. Кроме того, есть серьезные проблемы и на других артериях. Мы сейчас проведем операцию - выполним ангиопластику ПКА (правой коронарной артерии) и установим интракоронарный стент. Пока только так можем немного помочь и облегчить работу вашего сердца. В дальнейшем подберем новую медикаментозную схему поддерживающей терапии, побудете еще денька три-четыре в реанимации, затем переведем в общее кардиологическое отделение.

   - Хорошо, доктор, делайте своё дело. Жить-то хочется...

   Я понимал, что второй открытой операции на сердце не выдержу. Да и профессор-кардиохирург, ранее проводивший мне операцию на сердце и возглавлявший консилиум врачей, ещё два года тому назад сказал, что повторной операции АКШ он делать не будет. Я знал, что риск велик, профессор прав и принял это сообщение тогда, как должное. К тому же не так давно сослуживец по академии Генерального штаба, генерал-лейтенант Владимир Иванович Козаченко после повторной операции АКШ ещё в реанимации отправился в мир иной - вечная память...

   Примерно через полтора часа меня вновь привезли на каталке в реанимационное отделение, лежать в котором было сущим адом. Подключили провода, запустили вновь две машинки, что гнали в артерии лекарства. Ногой шевелить нельзя, сгибать нельзя, вставать тоже нельзя, в туалет - только в кровати. Ничего нельзя ещё полтора суток, как мне объяснили. А на самом деле, получилось гораздо больше.

   Хорошо ещё, что пустили жену в реанимацию, которая, как всегда, держалась молодцом, подбадривала и поддерживала своего мужа, не смотря на то, что самой было несладко. Сколько же досталось милой моей боевой подружке за все эти годы совместной жизни. Сколько она выстрадала и сколько перенесла, знал только я. И даже я всего не знал, как выяснилось позже, потому что не всё рассказывала, держала некоторые врачебные тайны в себе, не позволяла эмоциям вырваться наружу.

   После её ухода, я долго размышлял, думая с нежностью о своей жене, как единственном, дорогом и самом любимом человеке.

   Через три дня из реанимационного отделения меня перевели в то самое кардиологическое отделение, где покойный профессор Евгений Федорович Кривозубов вместе с очаровательной докторшей Еленой Евгеньевной Вшивковой не единожды возвращали мою скромную персону в нормальное рабочее состояние. А ещё через несколько дней - в реабилитационный госпиталь, откуда я сбежал уже через две недели, не выдержав скукоты и бездействия. «Дома и стены лечат», - так казалось мне, и так было на самом деле.

   Прожив, быть может, больше половины века,
   Почувствовал, что есть неведомая сила,
   Она настойчиво звала, к себе манила,
   Сжигая изнутри живого человека.

   В кошмарном сне не мог себе представить это,
   Ни в жизнь бы ничего подобного не предсказал,
   Врагу бы клятому судьбы такой не пожелал,
   А уж себе...! Вот драма чёртова сюжета.
 
   Молился, опустившись в храме на колени.
   Пред ликами священных в православии икон,
   С участием взиравших на меня со всех сторон,
   Мечтал вдохнуть нежнейший аромат сирени...
 
   Вот тусклые огни..., вот тьма..., и нет просвета... -
   Наркоз..., уснули тихо жизненные центры...,
   Ещё вчера был жив, читая про проценты,
   Ушедших в мир иной до возвращенья лета...

   Случилась милостыня чья-то мне за что-то -
   Судьба необычайно оказалась вдруг добра,
   Добавив оверлочной вязью нитей серебра,
   Чему свидетельством рентгеновское фото....

   За что? За мой, ТОБОЙ увиденный проступок?
   За что-то, что не есть предмет раскрытия ТЕБЯ
   Во мне? Склоняю голову перед ТОБОЙ.... Любя,
   Отдам ТЕБЕ себя ...! Прими же мой поступок.
   
   Вот и пойми теперь - истинно ты верующий человек или верующий только наполовину. Когда тебе совсем плохо, обращаясь к Богу, ты говоришь: «Помоги, господи». Когда трудный период проходит и ты начинаешь чувствовать себя гораздо лучше, ты вновь обращаешься к Богу и говоришь: «Спасибо тебе, Господи».

   Так было и в этот раз. Жизнь вновь начиналась со следующей страницы, содержания которой я ещё тогда не знал...
 
   Декабрь 2006 г.
   г. Москва.