Педсовет

Дело было в ноябре.
Итак, Егор Григорьевич шёл на педсовет по второму этажу технического колледжа. Его пригласили как участника некоторого конфликта, в тонкостях которого нам придётся разобраться.
Егор Григорьевич — преподаватель с десятилетним стажем педагогической работы, хотя ему уже за пятьдесят. Он живой, энергичный, как ему казалось, мужчина, крепкий семьянин патриархальных убеждений, но с замашками либеральной справедливости. Говорят, что он пользуется авторитетом у студентов, но на его пары ходят не все, только те, кто знает, что его предмет нужный. Егора Григорьевича этот факт не беспокоит, он с лёгкостью ставит лоботрясу «удовлетворительно», как будто подаёт милостыню на паперти, а аргументирует просто: «естественный отбор исправит».
Свой предмет Егор Григорьевич знает досконально: на занятиях он не пользуется ни учебниками, ни конспектами. Приходит лишь с термосом кофе и маркерами для доски.
Сейчас он идёт на педсовет в актовый зал колледжа. В актовом зале уже сидят за длинным столом его коллеги — пять женщин-педагогов. Их описывать нет смысла, так как дамы в учебной среде — явление распространённое, я бы сказал, очень, и каждый взрослый при словосочетании «женщина-педагог» представляет примерно одного и того же персонажа. Эти персонажи отличаются только габаритами и причёсками, а внутренняя часть у них «как под копирку» (дорогие женщины-педагоги, не обижайтесь, вы прекрасны — и этого у вас не отнять).
Так вот, за столом пять милых дам, напротив стола сидит мама юноши, и собственно сам молодой человек стоит рядом, облокотившись рукой на спинку стула.
Юноша — Савелий Чайкин, большой мальчик. Да, мальчик. Несмотря на то, что ему восемнадцать, он ещё не совсем сформирован: плечи уже ягодиц, крупная рыжеволосая голова с белокожим лицом, обрамлённым очками, была в пропорциях ребёнка, но лицо добродушное и, наверное, умиляющее, по крайней мере, именно сейчас. Сказывалось неудобство места и волнение, от которого трещала спинка стула, за которую держалась большая, для ребёнка, рука.
Егор Григорьевич специально зашёл в зал с опозданием на четыре минуты. Он был один мужчина против шести дам, и его жизненный опыт подсказывал, что нужно дать дамам выпустить пар на какой-нибудь мелочи, например, на опоздании, чтобы облегчить свою участь в ответах на нелогичные эмоциональные вопросы. Что-что, а повадки женщин-педагогов, находясь на их территории за десять лет, Егор Григорьевич усвоил.
— Извините, ради бога, дорогие дамы, спешил, у меня пары сегодня с четвёртой, никак с кабинетом не разобраться, — проговорил Егор Григорьевич и сел на свободный стул у края стола.
Как только он уселся, председательница совета проговорила, что собрались рассмотреть поведение Савелия Чайкина по заявлению Егора Григорьевича.
— Егор Григорьевич, расскажите, в чём суть вашего обращения? — завершила свою речь вопросом главная женщина-педагог.
Егор Григорьевич встал, сделал трёхсекундную паузу и медленно, как будто читает новый лекционный материал, заговорил:
— Спасибо, видит бог, что педсовет не я придумал, но раз он есть, то, наверное, дело хорошее. Я бы хотел, чтобы во время моего разговора меня не перебивали, а если возникнут уточняющие вопросы, чтобы их задали после того, как я закончу. Ещё скажу, что мы с Савелием здесь в меньшинстве, и, если меня будут перебивать, я не стану продолжать беседу, — начал Егор Григорьевич и, повернувшись к Севе, улыбнулся.
У Савелия напряглись скулы, он плотно сжимал губы. Женщины-педагоги молчали, и после секундной паузы Егор Григорьевич вновь заговорил:
— Я буду докладывать, во-первых, как преподаватель, во-вторых, как мужчина, подтверждение можете найти в отделе кадров, — женщины за столом улыбались, им был знаком юмор этого человека.
Егор Григорьевич продолжал:
— Здесь дело не в поведении, а в большой комплексной проблеме, которую мы с вами пытаемся решить административно, то есть сказать, как надо, и ждать ответа. Поясню: я буду говорить для мамы, потому что надеюсь, что мама Севы наверняка с этим сталкивалась. Да и прошу прощения, как мне к вам обращаться? — Егор Григорьевич посмотрел на женщину, сидящую на стуле возле стоящего Савелия.
— Светлана Евгеньевна, — ответила мама.
Егор Григорьевич, глядя на Светлану Евгеньевну, продолжил:
— Севу я заметил с первого занятия. Его отличало стремление быстро отвечать на любой текущий вопрос и огорчение, если спрашивали не его. Но это не столь важно по сравнению с тем, как он расстраивался, когда затруднялся в решении какого-либо задания. Создавалось впечатление, что для него это вопрос жизни и смерти. То, что парень стремится, — это похвально, думал я.
И вот во время решения одной из задач я увидел, как лицо Севы покраснело, сжались скулы, в руках появился тремор.
— Сева, Сева, с тобой всё в порядке?
— Я не понимаю, — отвечал он сквозь зубы с красным лицом, готовый вот-вот взорваться.
Я попросил Севу подышать, успокоиться, мол, эта задача — пустяк, потом решишь, и он успокоился. Было видно, что он сражается внутри, сдерживает себя, старается.
Через день я проходил мимо кабинета, в котором преподавала моя коллега, зашёл поприветствовать её и увидел, что на предпоследней парте сидел Сева и решал задачу. Его лицо было синим от злости, в руках тот же тремор. Я снова просил Севу медленно подышать и не думать о задаче. После того как Савелий успокоился, я подошёл к коллеге и предупредил, что требовать решения от студента сейчас не нужно, парень нервничает.
Спустя несколько дней мне пожаловалась преподаватель — добродушный педагог, — что на её занятии мальчик Сева повёл себя неадекватно: психовал, разорвал тетрадь, был невменяемым, но потом успокоился.
И вот на моей паре поведение Савелия стало странным. Вначале он раскачивался на стуле, скрип которого явно доставлял ему удовольствие. Кто-то сделал Севе замечание, и он зло огрызнулся, бормоча какую-то угрозу. Я принёс специально для Севы жёсткий каркасный стул и попросил пересесть со скрипучего на новый. Он подчинился, но спустя минуту Севу прорвало. Он громко что-то невнятно мне рассказывал, причём обращался ко мне агрессивно на «ты». Савелий закипел, стал красным, и руки его тряслись. Зрелище, скажу вам, не из приятных, вернее, страшное. Группа молчала — видимо, такое состояние у парня не впервые. Я был сдержан и с улыбкой переждал возбуждение Савелия.
Так вот, дорогие дамы, я должен сказать, что не могу преподавать студенту с возможными психическими расстройствами. Подчёркиваю: с возможными. Вот, собственно, и всё.
Главная женщина-педагог в сиреневом жилете и с нарисованными бровями обратилась к Егору Григорьевичу, поправляя плюсовые очки, в которых её глаза были больше естественных:
— А вы почему не позвали нашего медработника, Екатерину Семёновну? — протяжно смакуя каждое слово, спросила дама в сиреневом жилете.
— Так медпункт в другом корпусе, и, собственно, оставить группу один на один с Севой, а самому сбежать в медпункт, чтобы попросить девушку-медработника: «Успокойте совершеннолетнего двухметрового парня!» — ответил Егор Григорьевич и улыбнулся.
— Да, потому что это нужно было зафиксировать медработником! — строго, по-учительски ответила председательница, по её строгому лицу было видно сто она сказала чушь и пыталась оправдаться.
— Мы сейчас будем придумывать инструкции? Вы меня для этого пригласили, дорогие дамы? — отбивался вопросом Егор Григорьевич.
— Нет, нам нужно выяснить все детали, — к даме в сиреневом жилете примкнула рядом сидящая женщина-педагог в чёрной обтягивающей водолазке с пышной крашеной причёской соломенного цвета и тонкими губами, накрашенными за габаритами губ, наверное, для придания им визуального объёма.
— Детали чего? — опять переспросил Егор Григорьевич.
— Детали события! — к двум вопрошающим дамам присоединилась ещё одна женщина-педагог с короткой причёской под мальчика.
— Так, дорогие коллеги, все детали для вас описаны и рассказаны. Если желаете что-либо уточнить, то в приватном порядке. А я здесь для того, чтобы увидеть маму Севы и сказать то, что должен сказать педагог. И педагог в моём лице говорит: Светлана Евгеньевна, такое поведение у Севы — это симптомы, его нужно показать специалисту. Я не настроен против него, Севу нужно показать спе-ци-а-лис-ту, — последнее слово Егор Григорьевич выговорил по слогам, обращаясь к маме.
— Мы ходим на ароматерапию — приглушённо ответила Светлана Евгеньевна. Она и её сын смотрели на Егора Григорьевича такими испуганными глазами, как будто встретили инопланетянина.
— Какая ароматерапия? Специалист — это эндокринолог, невролог, психотерапевт. Я говорю о лечении, вы меня понимаете? — свой вопрос он задал так по-военному, что Сева выпрямился в стойку «смирно». Женщины застыли, а Светлана Евгеньевна вжалась в стул, словно при авиакатастрофе.
После паузы тишину нарушила председательница:
— Это решать будет Савелий. Он совершеннолетний и по закону сам ответственен за себя.
— По закону… Вы примите решение, и я приму его в любом виде, но должен выразить своё личное мнение. И оно такое: решать будет вместо Севы мама - Светлана Евгеньевна, а Севе нужно отдохнуть, взять академический отпуск, пройти комплексное обследование, подлечиться и прийти здоровым на следующий год. Тем более что отсрочка от армии у него есть. Вот так — «хотите ешьте, хотите смотрите».
Егор Григорьевич повернулся к дамам и объявил:
— Решайте, а мне нужно идти.
Женщины и Сева провожали глазами фигуру Егора Григорьевича до самого выхода.
На следующий день Егору Григорьевичу в учебной части объявили, что он отстранён от преподавания в группе, в которой учится Сева, а юноша будет продолжать обучение. Егор Григорьевич от этой новости громко выдохнул и произнёс:
— Слава богу.

После новогодних каникул Егора Григорьевича снова вызвали в учебную часть. Когда он вошёл в кабинет, заведующая представила молодую девушку лет двадцати пяти — она была дознавателем Следственного комитета и хотела пообщаться с Егором Григорьевичем лично.
Она рассказала, что ей поручено вести дело, в котором Савелий Чайкин избил женщину-контролёра в трамвае. Егор Григорьевич пересказал всё, что вы уже прочли выше. Следователь перенёс его рассказ в протокол.
И ещё Егор Григорьевич узнал от девушки - следователя, что он был первым и единственным преподавателем-мужчиной у Севы, которого всегда воспитывала только мама.