Оружие вины и совести на dndt-уровне

Нет жалости во мне и неспроста...

ВВС

***

Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

МАБ

***

Немножко шизофренического бреда от немецкого мыслителя.

Итак, Кант в доказательстве бытия Бога выводит два факта:
Все в мире живет по закону причинности.
Человек в редкие мгновения своей свободы не подчиняется этому закону.
И есть еще один принцип: на территории государства его законам не подчиняются только те лица, у которых есть право «экстерриториальности», т.е. дипломатический корпус.
Так вот, человек не подчиняется Основному Закону нашей Вселенной, а это значит, что он не является ее частью. У нас есть статус экстерриториальности в этом мире; мы – посланцы.
Мы – послы того, иного, нематериального мира, в котором действует не принцип детерминизма, а принцип Свободы и Любви. В мире есть Бытие, которое не подчиняется законам материи. И мы к нему причастны.
Из всего вышесказанного вытекает простой вывод: мы свободны – а, значит, Бог существует.

https://vk.com/wall-109329_6547

Можно ли прийти к правильным выводам следуя совершенно ложному логическому пути? - Легко!
50 из 100%
Да/нет
1/2

***

Что не так с этими немцами?

Содержание второго рассмотрения составляют размышления Ницше о происхождении таких нравственных понятий как «вина», «совесть» и «долг». Исходной в этом плане является его мысль о том, что чувство вины и совести следуют из инстинкта жестокости, заложенного в человеке самой природой. Она поставила себе относительно человека цель «выдрессировать животное, смеющее обещать».

При ближайшем рассмотрении оказывается, что реализация этой цели заключает в себе необходимость сделать человека до известной степени однообразным, равным среди равных, исчислимым, что и было достигнуто, по Ницше, в ходе человеческой истории с помощью «нравственности нравов» и социальной смирительной рубашки. Для этого использовалось такое страшное и жуткое средство как мнемотехника, которую Ницше характеризует так: ««Вжигать, дабы осталось в памяти: лишь то, что не перестает причинять боль, остается в памяти» - таков основной тезис наидревнейшей… психологии на земле… Никогда не обходилось без крови, пыток, жертв, когда человек считал необходимым сотворить себе память; наиболее зловещие жертвы и залоги (сюда относятся жертвоприношения первенцев), омерзительные увечья (например, кастрации), жесточайшие ритуальные формы всех религиозных культов… - все это берет начало в том инстинкте, который разгадал в боли могущественное подспорье мнемоники».

Чем хуже обстояло дело с «памятью» человечества, тем страшнее выглядели все его обычаи. Одержать верх над забывчивостью требовали прежде всего договорные отношения между покупателем и продавцом, заимодавцем и должником, из которых Ницше выводит идею эквивалентности ущерба и боли. Если должник не мог погасить долг деньгами, землей, имуществом, то заимодавец мог подвергать его всем разновидностям глумлений и пыток.

Эквивалентность устанавливается таким образом, что заимодавцу представляется в порядке обратной выплаты и компенсации некоторого рода удовольствие - удовольствие от права безнаказанно проявлять свою власть над бессильным. Посредством «наказания», налагаемого на должника, заимодавец причащается к праву господ. Стало быть, компенсация состоит в праве на жестокость.

Таким образом, основное моральное понятие «вина» Ницше выводит из понятия «материальных долгов». Здесь жутким образом соединялись идеи «вины» и «страдания». Страдание в той мере может быть погашением «долгов», в какой причинение страдания доставляло высочайшее удовольствие.

Потому, заключает Ницше, - «причинять страдание - настоящий праздник… жестокость составляла великую праздничную радость древнейшего человечества, примешиваясь, как ингредиент, почти к каждому веселью…». В дальнейшем уже в рамках высших культур жестокость все более одухотворялась и даже «обожествлялась».

Общий вывод, к которому приходит Ницше, звучит так: «Видеть страдания - приятно, причинять страдания - еще приятнее: вот суровое правило, но правило старое, могущественное, человеческое, слишком человеческое… Никакого празднества без жестокости - так учит древнейшая, продолжительная история человека…».

И пока человечество не стыдилось своей жестокости, жизнь на земле протекала веселее. Но по мере возрастания стыда человека перед человеком небо мрачнело, жизнь утрачивала вкус. «Болезненная изнеженность» и «измораленность», благодаря которым человек научился стыдиться своих инстинктов, привели, по Ницше, к падению кривой человеческой восприимчивости к боли, боль ныне стала ощутимее. Но вместе с этим трансформировались чувство вины и личной ответственности. Если на низших ступенях цивилизации в договорных отношениях личность тягалась с личностью, то со временем рудиментарные формы личного права стали переноситься на общины. С усилением власти община перестала придавать большое значение прегрешениям отдельных лиц, что вело к трансформации изначальной справедливости, суть которой выражалась в формуле: «все подлежит уплате». Отныне она смотрит сквозь пальцы на неплатежеспособного, упраздняя этим себя. Самоупразднившаяся справедливость теперь заменяется христианской милостью.

Такую метаморфозу справедливости (когда справедливость предполагает всегда позитивную установку), произрастающую из духа самой злобы и делающая ставку на реактивные аффекты, Ницше не может принять Ему больше по душе активный, наступательный, агрессивный человек, который, по его словам, «в качестве более сильного, более мужественного, более знатного, обладал и более свободным взглядом, более спокойной совестью…». Именно в сфере активных, сильных, агрессивных людей, в которую утверждалась потребность в праве, практикуется справедливость, ибо у них сильная власть, а стало быть, на их стороне закон, который они же сами устанавливают.

Таким образом, в целом можно сказать, что жестокость как основа морали господ (аристократов) оказывается у Ницше изначальным и неустранимым фундаментом культуры. Аристократ как обладатель сильной, несокрушимой воли, истинного права создавать ценности имеет в своем распоряжении и собственное мерило ценности: он сам назначает себе меру своего уважения и презрения к другим. Он чувствует себя достаточно сильным, чтобы сдержать даже «вопреки судьбе» данное им слово, и в то же время у него всегда окажется «наготове пинок» для тех, кто дает обещание без всякого на то права, и «розга для лжеца», нарушающего свое слово. То есть его мораль отличается нетерпимостью, которую он даже причисляет к числу добродетели под именем «справедливости». Осознание им своей исключительной привилегии ответственности, власти над собой и судьбой становится у него доминирующим инстинктом, который Ницше именует совестью. Стало быть, совесть, как и чувство вины и долга, проистекает из инстинкта жестокости как природного начала человека.


***

В отдельных частях своей философии Ницше действительно показывает себя очень сильным мыслителем. В других же - он типичный шизофреник. Шизофреник, сдвинувшийся на фантазии о нелепейшем идеале - жестоком, но благородном аристократе, виртуозе жизни.

***

Логические лакуны христианства

Что-то я хотел глубокое писать дальше, но отложил. Отложил и совершенно забыл о чем.