Эх, тюрьма...

Эх, тюрьма...





 Клейстер втолкнул Башкатова  в кабинет, торопливо снял с него наручники, и оставив у двери — откланялся.

 — Ко мне люди по материалу пришли, зови, если что. — сказал он Вадиму и исчез.

 Вадим хотел предложить Башкатову присесть на стул, но крадун достал из кармана яркий оранжевый шнур с петлёй.

 Петлю он набросил на шею и чуть затянул, поглядывая на опера.

 — Вы меня обманули. — сказал он оперу.

 Вадим кивнул.

 — Обещали под подписку отпустить, а сами на тюрьму закрыли! — узник стал наматывать свободный конец петли на дверную ручку.

 "Вздернуться решил, — подумал опер — прямо в кабинете, резонанс создать". Первым желанием было вытащить Башку из петли и прекратить безобразие, но Вадим с издевкой сказал: "Ну, ну…" — и закинул ноги на стол, наблюдая.

 Башкатов вопросительно глянул на опера.

 — Продолжай, продолжай —  сказал Вадим с издевкой — одним уродом на свете меньше  станет.

 Крадун встал на колени, пытаясь натянуть шнур. Эластичный синтетический шнур растягивался и душить негодяя отказывался. Но, сколько верёвочке не виться  —  Башка почти лёг на пол, чтобы стропа, наконец, натянулась и начала давить.

 Опер пересел на диван, чтобы лучше видеть суицид.

 "При наступлении асфикции, человек может испытывать оргазм и эакуляцию, так же возможно опустошение мочевого пузыря и дефекация" — вспомнил Вадим курс лекций по судебной медицине.

 "Обосрется, наверное — но при этом, кончит. Замечательный исход, пародоксальный. И облегчится и удовольствие получит сразу, извращенец" — Вадим продолжил наблюдать за висельником.

 Башка выручил глаза и начал хрипеть, голова удавленника почти коснулась пола.

 Крадун тщательно вглядывался Вадиму в глаза, изображая самоубийство. Вадим не менее тщательно смотрел в глаза крадуну, изображая заинтересованность в процессе.

 Ни одна из сторон уступать не хотела — одна умирала, вторая наблюдала, усмехаясь.

 "Вот я умираю, и ты в этом виноват, лжец..."

 "Давай тони, давай тони, ты с этим делом не тяни..."

 Кончилось всё так же внезапно, как и началось — в кабинет влетел Розенбаум, грубо оттолкнув дверью висельника.

 — Что это за балаган? — спросил он у вскочившего с дивана опера.
 — Вешается вот... — пожал плечами Вадим.
 — Бог в помощь, это дело хорошее... — поморщился начальник УгРо — так, пока машина есть, хватаешь Башку, оружие, предписание и везёшь в тюрьму. На  "сборнике" тебя будет ждать тюремный опер, Юрка. Ему бумаги отдашь. Вам давно пора познакомиться, я его предупредил,  что ты приедешь.

 Василич пнул недоповешенного ногой и исчез.



 Дорогой молчали. Говорить было особо не о чем. Башка, уже переломавшийся в тюрьме, смотрел себе под ноги, изредка бормоча себе под нос невнятную ерунду.

 "Проклинает, наверное, — подумал Вадим — не хочет Башка в трюм. А кто в него хочет? — никто не хочет, только сами себе врут и понтуются, мол, крутые мы какие,  тюрьма — дом родной".

 Конвоиры — Вадим и Димка перед поездкой тщательно досмотрели обвиняемого, отобрав у него все, что могло бы помочь самоубиться. Оранжевый шнур Пятницкий кинул себе в стол — на память.

 Отстояв положенное в очереди, розыскная "Нива" зашла в темный шлюз. Вадим достал пистолет из кобуры, передал его Димке — в тюремный блок с оружием нельзя ни в коем случае.

 На входе кивнул дежурному — мол, оружие в машине и продемонстрировал пустую кобуру,  показал удостоверение и предписание на конвой.

 — Пошел! — Пятницкий толкнул Башкатова в спину. Зазвенел электрический замок — добро пожаловать на тюремный "сборник": большое светлое помещение с досмотровым закутком.

 В  "сборнике" Вадим столкнулся с тюремным опером, "кумом" — интеллигентного вида полноватым старлеем в очках, старше Вадима на пару лет.

 Юра! — "кум", улыбнулся и протянул руку для приветствия — Здорово!

 Вадим пожал руку и улыбнулся  — здорово! Вадим — представился он — от Василича, с Фрунзенского.

Вадим по привычке сжал руку коллеги крепко.

 Юра поморщился, чуть повернул кисть руки, демонструя сбитые  костяшки. Пятницкий смутился. 

 — Пошли, поднимемся к нам. Чифирнем, поговорим. Выводной! — крикнул он сержанту-инспектору, — забери этого — Юра кивнул головой в сторону Башкатова.
 — Есть, товарищ старший лейтенант! — козырнул "цирик".
 — Строго тут у вас — удивился Вадим — по уставу.
 — Я — кум, опер — улыбнулся Юра — считай, второй человек после Хозяина. Меня все должны бояться и уважать. Должность такая.



 ****

                "Как на нашу, на тюрьму — прилетели гулюшки

                Прилететь-то прилетели — а улететь то хуюшки!"

                (ментовская народная частушка)



 В тюрьму попасть довольно просто — нажимаешь на дверной звонок, открываются массивные двери, в окошко дежурному помощнику начальника тюрьмы сдаешь оружие, телефон,  получаешь пропуск и карточку-заместитель. Можно попасть через — "шлюз" — большой ангар с досмотровой ямой. В качестве конвойного или конвоируемого — тут уж как повезет. Заезжаешь на машине, как большой человек прямо в казенный дом, минуя центральное КПП.

 Длинные коридоры административного корпуса тюрьмы без окон — стены из мозаики, массивные арки, гнетущая тишина и полумрак.

 Странное ощущение — будто параллельная реальность. Даже не пахнет ничем. Может, слегка хлоркой. Чистенько, но очень мрачно. Пусто, никого, только два опера идут по своим делам — один вольный, второй — тюремный. Другой мир. Люди, где вы? Ау!

 Царская тюрьма, на совесть строили — стены толстые — из пушки не пробить. Вадим был в тюрьме впервые — он и не представлял, что такое тюрьма. В цоколе — в “шлюзе”, в “сборнике” — был, даже “стаканы” видел. Видел в сборнике ЗК — хозобслугу-”баландеров”, видел адвокатов и следователей, а вот внутри самой тюрьмы, на верхних этажах — не был. В корпусе для сидельцев тем более не был, да и не дай бог побывать — от тюрьмы и сумы в России не зарекаются. В жилой корпус нет хода даже "вольным" операм, все общение с арестованными — в стакане или специальной комнате, в цоколе, под контролем — “цириков”-выводных.

 Вот и "кумчасть" — большой, отделанный деревянной рейкой кабинет, уставленный цветами и картинами. Это не забитые пылью, грязью и хламом кабинеты милицейских оперов — здесь шик, блеск и красота. Добротные дубовые столы, удобные офисные кресла, компьютер с матричным принтером. Невиданная роскошь — микроволновка и видеодвойка на огромном железном шкафу. Холодильник "Бирюса", ещё советский. И, главное — чистота, какой не видал ни один райотдел в России-матушке.

 Даже клетка с канарейкой висит под традиционным портретом Дзержинского.

 — Кучеряво живёте. — улыбнулся Вадим.
 — Это ты ещё нашу секретаршу не оценил. — улыбнулся Олег.
 — Здравствуйте. — защебетало что-то сзади.

 Вадим обернулся — справа от входа за отдельным столиком сидело милое создание лет двадцати в синем обтягивающем платье-резинке. Изящная блондинка с огромными голубыми глазами.

 — Алина — хлопнула глазищами Мальвина.

 Вадиму стало неудобно за свой внешний вид — за потертые джинсы, нестиранную рубашку, немытую голову и даже за пустую кобуру, нелепо торчащую из-за брючного ремня.

 — Вадим! — поклонился опер.
 — Говорил тебе дед, иди к нам в УИН, нет, тебя на романтику потянуло — улыбнулся кум — присаживайся — кивнул он на стул.
 — У вас скучно. — Вадим сел за стол — а про деда откуда знаешь?
 — Фамилия у тебя редкая. Дед твой в нашей системе почти всю жизнь — школы на зонах строил и зеков уму разуму учил. Как его не знать? — хороший человек, учитель.  Как он?
 — Хорошо, здоров, на пенсии.
 — Дай бог ему здоровья. Мы его на день Победы приглашаем всегда.
 — Дед говорил — зеки сидят и ты с ними сидишь. Они за дело сидят, а ты за что? Да и скучно тут — повторил Вадим.
 — В тюрьме скучно? — засмеялся Олег — у нас намного веселее, чем у вас. Алина, угости дорогого гостя, он с дороги. И чифирь сделай нам. С "глюкозкой".

 Олег снял очки и начал протирать их носовым платком. Сбитые костяшки на руке никак не вязались с интеллигентной внешностью "кумового".

 Ведь тюремщик должен быть сатрапом и палачом — а выглядит, словно доцент в очечках.

 — Это? — Олег вытянул руку, демонстрируя ссадины — я с ночи сегодня, ночью вора привозили этапом. Пытался тюрьму на кипиш поднять. Пришлось объяснять понятия. Бунта не будет.
 — У вас тоже дежурства?
 — Конечно. Этап пришёл, с каждым  побеседовать нужно. У нас тут и тюрьма, и следственный изолятор. Каждого нужно по хатам разместить. ОсУжденных отдельно, обвиняемых отдельно, первоходов — отдельно, рецидивистов — отдельно, шерсть — отдельно, “бээсников” — отдельно, петухов — отдельно, СПИДозных — отдельно. В корпусе камеры на пятнадцать мест, а знаешь, сколько в каждой?

 — Сколько?
 — По сорок человек сидят, спят по очереди. Вы их ко мне сажаете, а мне разбирайся. Поздно ночью разрулил, так рано утром начали с "хат" "пилоточники" выламываться.
 — Кто? — удивился Вадим.
 — Первоходы — какие жёнам, подругам ****у лизали — Юра засмеялся — в "пилотку" ныряли.

 —???
 — У каждого на беседе спрашивал, было такое — все мялись, как красны девицы. Говорю — если было, не вздумай в хате признаться, к петухам уедешь.
 — И?
 — Представь себе комнату, небольшую. В ней сорок мужиков сидит. И каждый от безделья мается. И тут новый человек заехал. Как не поприкалываться? Вот и развлекаются,  вопросы задают. Как там на воле дела, как бабы, а девушка у тебя есть? Ласкаешь её, наверное? Ну вот, олень и признается. По десять раз дураку повторил — всё равно признается. В итоге — к петухам переезжает. У меня такой петухотряд в итоге — сажать некуда. Из них половина — "пилоточники" или опущенные по беспределу.

 — Это как?
 — Представь себе, сидят в хате первоходы. Где-то они слышали,  что в хате должен быть петух, чтобы парашу выносить. Ты посмотри, у нас весь телевизор про криминал и про понятия. Выбирают самого слабого и насилуют.
 — Животные, бля. — Вадим чуть не плюнул на чистый пол
 —  А ты думаешь, тут сливки общества? Животные и сидят. Тюрьма никого не исправляет, только на время изолирует зверей от людей. Зоопарк настоящий. А ты говоришь, скучно — это у вас там скучно. А у нас весело — то на бунт идут, то мастырятся, то на рывок собираются, то ебут друг дружку. Ваши “внутрикамерки” исполнять нужно. За "цириками" следить. Кстати, задание привёз?

 — Да, в машине лежит. С собой на сборник не взял.
 — Ничего страшного, я на "шлюз" выйду, заберу. Разработаем мы ваших "крадунов".
 — Много стукачей сидит?

 Юра поморщился — как и все опера он не любил это слово. Юра снисходительно посмотрел на Пятницкого, мол, ничего, оботрешься, выучишь оперской жаргон, и никогда агентуру обижать не будешь.

 — Стучат зеки, да ещё как стучат. Наперегонки в кумчасть ломятся. Поют, как канарейки. Это только в блатных песнях зеки за воровскую идею. В реальности — каждый сам за себя, барабанит кто нам, кто ментам, кто ФСБ, а кто и всем сразу. Кто во что горазд. Привыкни к тому, что перед тобой не благородный разбойник, а лживая тварь, на всё способная ради лишней пайки и куска ****ы на свиданке.

 Канарейка под портретом Дзержинского завела трель, подтверждая — поют зеки, ещё как поют.
 — Так что, переходи к нам — у нас вакансия есть. И Алина — Юра подмигнул — не замужем. Два выходных, трёхразовое питание за счёт заведения, форма — своё шмотье не затирать и Алинка в подарок!

 Секретарь поставила перед операми поднос с чем бог послал. А бог послал в кумчасть бутерброды с сыром и ветчиной, банку шпрот, апельсиновый сок, чифирь в хрустальных винных стаканах и вазу с разномастными конфетами — "глюкозкой". Вадим никогда не пробовал главный напиток тюрьмы и с опаской глядел на стаканы.

 Вадим глянул на девушку — уж больно сладкая девка. Эффектнее Ирочки, ярче. Фигуристая, сиськи к тому же. Ножки красивые — все при ней. Светленькая — нам химия блондинок подарила.

 Алинка, поймав на себе оценивающий взгляд опера покраснела, села за стол и уткнулась в свои бумаги.

 — Да, после ночи с  такой красоткой точно с хаты выламываться начнешь — негромко, чтобы не услышала Алина, пошутил Вадим.
 — Ты не переживай — засмеялся Юра — менты у нас отдельно, в "люксе" сидят. Вместо параши — унитаз, душ и телевизор. Там приколов про пилотку нет и петухов тоже. Главное, чтобы не из прокуроров был. Опера в почёте.
 — Много ментов сидит?
 — Много — посерьёзнел Юра — полный "люкс". Платили бы больше — сидели бы меньше — вздохнул он — сидят одни дураки. Сержанты из ППС за грабежи, следак за взятку и пара оперов по беспределу, непонятно за что. Один стрелял в бандита, а зацепил терпилу, теперь сидит. Стандартная статья — превышение должностных полномочий. Любого опера за это закрыть можно, если он опер, а не говно. Ты ешь давай, не обедал, наверное

 Вадим старался не показывать, что голоден, ел, откусывая небольшими кусочками. Неудобно. Хотя, он догадался, что Розенбаум специально позвонил в оперчасть — натаскивает он своего подопечного, знакомит с нужными людьми. Видит в Пятницком перспективу.

  Олег не прикасался к еде — только пил чифирь из хрустального винного стакана, закусывая карамелькой.

 Вадим взял стакан с чифирем, чуть отхлебнул и поморщился. Черная, вязкая жидкость была очень горькой, терпкой и непривычной на вкус.

 — Конфеткой закуси — Юра пододвинул вазу к Пятницкому ближе — и не злоупотребляй — зубы испортишь.

 Вадим не боялся злоупотребить — в родном отделе никто не чифирил — пили только водку, реже чай и кофе. Ими зубы не испортишь.

 — Большой кабинет у тебя — завистливо заметил Пятницкий — светлый, потолки высокие.
 — Бывшая камера, хата. В нем при царе зэки сидели. Мы сейчас в царском корпусе тюрьмы, его перестроили в административный корпус. Вот там — кум показал рукой на окно — советское здание. А за ним новое, огромное строится. Каждая новая власть новый корпус строит — чем больше демократии — тем шире тюрьмы. Парадокс.
 — Народ у нас такой … Как только волю дают — шалить начинает, да и жрать народу нечего — вот и ворует. Время такое.
 — Тогда время выбрало нас — народ в чувство приводить — с наигранным пафосом сказал Юрка — поди сюда, к окну.

 Пятницкий подошел. За окном виднелось серое многоэтажное здание без окон. Вернее, оконные проемы были — но на них сверху были надеты красные железные намордники — "реснички". Между этажами были проложены ряды колючей проволоки — "Егозы".

 — Тюрьма — она живая! — сказал Юрка и потянул опера за рукав — присмотрись!

 Пятницкий внимательно глянул на окна корпуса, потом на "егозу", усеянную обрывками бумажек и веревочек.

 — Вот, смотри — дорога, вон "малява" из хаты в хату пошла — Юрка показал пальцем на третий этаж жилого корпуса По веревке, натянутой между окнами, поехал небольшой полиэтиленовый пакетик. Мгновение — и он утонул в "ресничках".

 — Подельники между собой общаются, сговариваются что на суде врать. Сейчас я им дискотеку устрою.

 Кум потянулся к желтому телефону без диска.

 — Дежурный, что-то скучно сегодня — гаркнул он в трубку — ну ка, давай песню на корпус. Да, нашу. Чтобы знали!

 Юра кинул трубку на рычаги.

 Для подельников,  сидящих в нашем СИЗО, звучит песня Аллы Борисовны Пугачевой — анонсировал кум.

  "Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи, я отправлюсь за тобой…" —загремела за окном песня. Вадим чуть не поперхнулся чифирём. Пугачеву он терпеть не мог, считая ее старой вульгарной хабалкой.
 — Весело тут у вас, я согласен.
 — Приходи к нам работать, повеселишься. Будете у нас на Колыме…
 — Нет, уж лучше вы к нам — улыбнулся Вадим — я Пугачеву не перевариваю.
 — Душевно поет — жаль что одну и ту же песню, и целый день,  до отбоя. Некоторые сидельцы с ума сходят   — серьезно сказал кум — не хрен "коня гонять"!

 Юрка проводил Пятницкого в шлюз, забрал задания на внутрикамерную разработку арестованных, расписался в разносной книге. Из динамиков ревела Пугачева.

 — Бывай! — кумовой похлопал по плечу Пятницкого — "до свидания" в тюрьме говорить не принято.

 "Позови меня с собой…"

 https://t.me/cat_pyatnitsky
Телеграмм канал со свежими главами

(картинка в свободном доступе)