Притон, или Приключения на дне иллюзий

Как-то раз мой друг пригласил меня в свой сон. Обычно я гастролирую по снам других особ… Как наяву помню этот её сон. Я, признаться, не хотел его завершения, но не бывает такого, чтобы сны длились вечность.

Друг мой, Ваня, был обычным пролетарием, но с трехмерным сознанием. Нужно отметить, что большого психоделического опыта он не имел, да и не увлекался ничем подобным. Да, он любил посношать всякие идеи в словесной центрифуге, понимал глубже любой среднестатистической NPC-шки, но экспериментов с изменением сознания в целом чурался. Ходоком по богадельням, называемыми в народе блат-хатами или притонами, он тоже не был. Но именно туда его занесло в этот раз в его непредсказуемом сне. И, благо, что приглашенным гостем был я. Мне, в отличие от него, доводилось валандаться по всякого рода подвальным помещениям , где хаос и разврат тесно соседствовал с искусством и самовыражением.

Погружение в его сон напоминало погружение подводной лодки. Сначала на нас напала сонливость, гипнотически смыкая наши веки, потом постепенно грани реальности и иллюзий стали размываться. Туманные видения стали всё отчетливее замыливать взор, и законы физического мира постепенно плавились свечным парафином. Осязаемое становилось эфемерным, а эфемерное осязаемым. И вот эта воронка окончательно затянула нас в свои глубины.

Оказались мы с Ваней в каком-то хилом, дряблом, но многокомнатном частном доме. Как выглядел его фасад, мы не знали, так как с первой секунды нашего пребывания в сюжетной линии его сна мы очутились внутри. Мы могли окинуть взглядом лишь одну комнату, в которой находились, но было слышно и понятно, что праздная жизнь в этих комнатах кипит самоваром. В комнате, в которой находились мы, велось очень шумное застолье, напоминающее мессу какой-то оккультной секты. Всех разглядеть в силу законов сновидческих миров не удалось, но мне явственно запомнился один джентльмен, одетый в рваные шкуры каких-то животных, прикрывающих лишь некоторые части его тела. Этот джентльмен пил из хрустального сосуда, напоминавшего гибрид большой рюмки и кубка, а на голове его красовалась сдвинутая вверх с лица  маска из натурального черепа то ли козла, то ли коровы, держащаяся на его голове за счёт лески, проходившей от уха до уха по затылочной части его головы. Он периодически привставал с места, тянулся своим сосудом к центру стола и звонко стукался им с остальными присутствующими за столом. В комнате стояло многоголосье, влага витала в воздухе, освещение было тускловатым, а интерьер напоминал квартиры и дачи постсоветского периода девяностых.

Мы пошли к выходу комнаты, где нас ждал тёмный, но очень короткий коридор. Вышагнув за порог комнаты в коридор, мы заметили слева небольшой чулан, где в тесном полумраке стоял человек, спустивший штаны до самой обуви и мочился на игральные карты.

И вряд ли увиденным можно было нас удивить. “Это всего лишь сон”,  – думали мы и отдавали себе отчёт в том, что мы были кристально трезвые, поэтому трипом это быть не могло.

За коридором последовала мутная комната, заполненная пресным, сжатым и пропечённным печью-лежанкой  воздухом. Казалось, как будто его можно потрогать руками и даже сжать в ладони. Свет был по прежнему бледно-жетлым, как в деревенских домах двадцатого века. К нашему удивлению в комнате никого не было, лишь хруст полов нарушал её пустоту. Никто не говорил, а все звуки доносились из остального периметра жилой площади, но мы оба словно телепатически услышали грубый мужской баритон, граничащий с басом, будто его обладатель был карикатурным богатырём.

– Хлеборобы пожаловали, –  насмешливо пробасил он.

И меня, и Ваню ужасно смутило это, ведь мы оба знали, что это был некто, кто подсмотрел за нами, когда мы по своей обыденности обкрадывали супермаркет накануне днём. Ибо тут таилась хитрая игра слов: хлеб здесь принимал фигуральный смысл и лишь отсылал к тому, что это относится к еде, а вот “робы” уже значило “воры”, так как с английского языка слово rob дословно переводится как “грабить”.

Тристан перевёл взгляд на Тейта, когда мы входили в самую праздничную комнату. Она была самой светлой и самой богатой по своему убранству. Они сидели за столом вдвоём, окружённые кучей моделей, и обсуждали свои утопические идеи. Наше появление нисколько их не смутило, и мы как бы оставались незамеченными ими. Будь это год назад, я бы подошёл к Тейту с пиететом, поприветствовал и выказал бы своё уважение, но сейчас не то, что было год назад, сейчас – это сейчас, и оттого я не подал вообще никаких признаков узнавания этих двоих. Ваня же и в повседневности был каменоликим, и его удивить было почти невозможно ничем. Я обвел своим взглядом всех моделей вокруг Тейтов и увидел там мулатку, до боли похожую на одну мою давнюю знакомую. Всмотревшись, я понял, что это она, но не подал вида, что я её узнал. “Странная штука, – подумал я, – вроде бы, она со своим Димой счастливо устроилась в Москве, а она оказывается по снам протирается, как мой талантливый друг-актер по массовкам.”

Вдруг Тейт вскочил:

– О, какие люди! Рассул, дорогой, примыкай к нашему пришеству и друга своего тоже подтягивай!

Видимо Тейт спутал меня с Расулом Караевым из 23-й серии телесериала “Балабол” за счёт моей фактурной бородки. Да, Тейт определённо тяготел ко всякого рода боевикам и головорезам, потому и был так весел и расположен ко мне, то есть к Расулу в моём лице.

– Ну, давай же, старый зорооастриец! – махнул мне рукой на стул Тристан.

Расположившись между братьями Тейт, я видел себя с внешней стороны как третьего брата, но ощущение самоидентификации было со мной не согласно. Какой-то глубины не хватало обоим сидящим от меня по обе стороны.

– Я тебя услышал, – ответило мне телепатически пространство, и на моих глазах Тейта и Тристана стало втягивать внутрь самих себя.

Модели вели себя так, будто ничего не происходит.

– Ну а теперь достаточно в них глубины? – насмешливо вопрошало пространство, когда братья были уже втянуты глубоко внутрь себя.

“А я ведь не это имел в виду, ну да ладно, Бог с ним!”

– Мы где? В Москве? – задался я вопросом.

– Нет, в моём сне, – фактологически, по-сухому ответил мне Ваня.

– Так у тебя же работа вечером, – напомнил я ему.

– Я помню. – Он держался, словно Терминатор.

Ваня имел обыкновение видеть сны ежедневно и запоминать их, чего мне было просто не дано. Несмотря на то, что выше повествование велось от моего лица, главным действующим лицом этого сна был он. Тяжело описать его ощущения от увиденного, потому что он обычно эмоций не выражал. Он был сух и твёрд по натуре, как камни горной породы. Хорошо атлетически сложен, крепок, и вообще в какой-то мере напоминал молодого Сталлоне. Он знал, что я был контекстуально уместен в этом сне, потому и был им приглашён.  Уж сколько раз Ваня становился очевидцем мистических происшествий в моей жизни – так это можно было не один подкаст записать на эту тему.

Мы снова вышли в коридор, который был устроен, как лабиринт. Множеством дверей было усыпано узкое и темное пространство. Настолько узкое, что нам приходилось идти друг за другом.

– Глянь, – махнул головой Ванёк на громоздкую металлическую дверину с огромным вентилем, подобным рулю, для отмыкания замка.

– Ага, – сказал я, – можно заглянуть.

Сказано – сделано, как говорится. Ваня взялся своими крепкими руками за железный вентиль и крутанул его вполоборта против часовой стрелки.

Мы шагнули внутрь комнаты. Но комната оказалась не комнатой, а целым цехом какого-то завода. По периметру цеха проходили крупные светящиеся трубы, диаметром с мою голову.

– Интересно, почему они светятся? – задумчиво кинул фразу я.

– А это мы сейчас проверим, – ответил Ваня. – Вон котельная, – махнул рукой в сторону он.

Мы шли в сторону котельной в полумраке, освещаемом только свечением этих труб и светом из громадного окна, одного на весь цех. Дойдя до неё, мы многозначительно переглянулись и решили войти в маленькую коморку с каким-то гудящим генератором.

Я, признаюсь честно, совершенно не разбираюсь в тонкостях подобных конструкций, а вот Вано вполне себе знал, что нужно делать. Он подошёл к генератору, отпустил какой-то рычаг – генератор заглох. Далее Ваня открутил какую-то громадную заглушку от трубы, идущей сверху прямо в землю, будто бы уходящую в скважину. Яркий, выходящий из-под заглушки,свет ослепил нас. Из трубы раздавалось многоголосье. Некоторые голоса словно пели, другие стонали, будто их обладателей мучают, другая часть как будто просто что-то говорила и шептала. Всего расслышать и понять было невозможно, потому что голосов было мириады.

– Это голоса ушедших душ, – безапелляционно объявил Ванёк.

“Прям как та дешевая телевизионная дичь, в которой у меня была главная роль”, – подумал я.

Выяснив это, мы решили не задерживаться и шагнули из котельной снова в цех.

Пройдя немного ближе к середине всей площади, мы остановились. Я вертел головой, рассматривая пространство, а Ванёк был более статичен. Он плавно перевёл свой взгляд на окно и внезапно резко дёрнулся.

– Что такое? – спросил я.

– Смотри! – ошарашено прокричал Ванёк, указывая на окно.

“Чёрт возьми!”–  вспыхнуло в моей голове, когда я увидел прислонившегося к окну гигантского Слая. Его лицо было сильно искажено, как будто он перенес серию инсультов, а рост достигал трёх  метров. Он, хлопнув по окну ладонями, прильнул к нему своей кошмарной физиономией, от чего и без того страшное его лицо стало ещё более зловещим.

По его поведению было понятно, что намерения у него недобрые. Нам необходимо было сбегать оттуда, но мы немного замешкались, что очень зря. Слай уже влетал в помещение с какого-то другого входа, который мы  доселе не видели. Его месторасположение преграждало нам дорогу к двери, через которую мы вошли. Он двинулся на нас.

Его телодвижение были несуразными, как у зомби. Да и в целом Слай очень сильно походил на зомби. Нашим преимуществом было то, что скорость его перемещения в пространстве была ограничена.

– Обегам с двух сторон! – по-командирски произнес Ваня.

Я махнул головой в ответ в знак согласия.

И когда Слай был в паре метров от нас, мы ловко пробежали с левой и правой сторон от него и вернулись за дверь цеха, плотно затворив её.

“Какая только дичь не приснится”, – подумал Ванёк. “Это всё от неустроенной жизни”, – в мыслях констатировал я.

С виду и не подумаешь даже, что у такого человека, как Ваня, такие сюрреалистичные сны. Умело он мимикрировал под пролетария всё же.

– Стало быть, я нормис, бро, если мне такие сны не снятся, – задумчиво произнёс я.

Но Ваня моих слов не слышал, он был вовлечён в состояние, которое длилось после увиденного в окне.

– Да и графоман я. Слышишь? Сколько пишу, а проку никакого, только жажду письма утоляю, а жизнь так и не устроена! Да и вот эти гастроли по вашим странным снам тоже мне здоровой психики не делают. Помню, в юношестве залетал я в сон друга детства, Димки, так тот меня и Кирюху в ад на тусовку потащил. Ну и затанцевал их с Кирюхой нечистый, а я успел ускользнуть каким-то образом, а они так и остались в гипнотических конвульсиях там дёргаться ритмично.

– Слушай, мне за хату платить послезавтра, а ты мне тут про свои экзистенциальные метания! Я Козерог – человек практичный, – оборвал меня Ваня.

Ваня, хотя и испытал шок от фантомного появления Слая в окне, собранности не терял. Да и мысли его всё так же были направлены на практические задачи, а не на эфемерные, как у меня. Но авантюризм движел обоими, поэтому мы направились исследовать остальную жилплощадь.

– Ты мне ещё спасибо скажешь, когда почерпнёшь для своей писанины тут вдохновения, – трезво заметил Ваня.

– Ну да, мне тут уже на целую новеллу хватит, – ответил я.

Паутина. По многим углам пролегла паутина. На ней мы не наблюдали никакой живности, но её было много, и она бросалась в глаза.

“А странный тот чувак, что мочился на карты”, – вдруг вспомнил я, не произнося вслух.

“Странный Андрюха человек, – подумал Ваня. – То он художник, то он рэпер, то актёр, а за реальные дела браться не хочет, да и в свои виды деятельности только играется, а по-настоящему ни одно дело не делает”.

– Вернёмся, возьму тебя на заявку. Хоть денег подзаработаешь, а то сам ведь говорил, мол алименты платить надо, – в пустоту говорил Ваня, так как меня уже не было. Было семь утра, у меня зазвонил будильник и я проснулся на съёмку.

“Ну и хрен с этим Андрюхой, – подумал он. – Небось, в масню опять пошёл сниматься, а мне говорит, роль у него там какая-то. Любит всё же он приврать. Ну, пятёрка по нумерологии, чего уж тут поделать.”

Пятёрка пятёркой, а проснулся я на съёмку действительно, и это была роль, а не массовка.

Ванька в своём сне чувствовал себя бодро. Все приключения только заряжали его любопытством, но ощущалось скорое пробуждение ото сна, поэтому он старался не терять ни минуты.

Вошёл он в дверь, за порогом которой простирался настоящий притон. Прям притонистее представить сложно: бар, залитый неоновым светом с посетителями экстравагантного вида, на полу сидит обдолбанный мужичок странного вида, а интерьер подстать атмосфере. В углу шипит старый телевизор, не показывавший ничего, кроме ряби помех. Пространство само не статично, оно плавно колеблется, сам Ванька, как расплыыающееся на экране с помехами изображение – то выпрямляется, то колышется.

“Да трезвый я, трезвый! – безоговорочно подбодрил себя Ванёк. – Это этот чёрт убитый сидит. Жаль, Андрюха такое пропускает.”

Глядь Ваня на торчка, а тот, хоп, и давай складываться пополам. Только ноги назад, за спину, у него сложились, а он сам взял да и стал внезапно ребёнком, уменьшившись размером.

“Это что произошло?” – недоумевал Ванёк.

Существо(теперь уже было непонятно, мужчина это, мальчик или вообще чудо какое-то) не унималось: снова его ноги колесом скручивались за спину, и он превращался во взрослого мужчину. В того же самого, каким его Ваня и увидел сначала.

“Стоп! А это точно он под кайфом, а не я?” – протерев глаза, подумал Ваня.

А торчок глянул на него, подняв свой тяжёлый взгляд до того понурой головы, и снова подобным образом перекрутился и стал ещё больше в размерах даже, чем до первого раза, когда Ванёк его только увидел. И так торчок проделывал несколько раз, то увеличиваясь, то уменьшаясь и становясь ребёнком.

“Странное дерьмо творится, – подумал Ваня. – Но дерьмо и не такое выидывал, а надо ещё чуть-чуть поработать, чтобы не оставаться и впредь неприкаянным”, – и проснулся.