Отложенная миссия. Часть 1- Чудеса в решете

1. Взгляд из поднебесья
Михаил Архангел считается предводителем Света,   который управляет всем войском Господним и ведет его бороться с армией сил Тьмы.

– Никак, бабушку Марию проведать приезжали?
   Этот возглас вылетел из глубины остановочного павильона и кажется, коснулся, стоящей поодаль молодой женщины, та повернулась, вглядываясь в темноту павильона, прижала  обеими руками к себе девочку лет пяти. Девочка словно капризничая, отцепилась,  придерживая загорелыми ручками полы белой панамки, и ковырнув носком сандалии придорожные камешки, звонко выпалила: «Бабушку Машу!» и,  защепив пальчиками мамину юбку, спряталась в  её складках.
  Вскоре объявилась любопытная и задорная тетка – вышла из темноты обветшалого павильона на палящее  солнце.
 - Эльвира, это ты? – тем же задорным голосом спросила, всей фигурой наступая на молодую женщину. 
- Да, здравствуйте, вот привозила дочку знакомиться  с про-бабушкой, успела, – так с грустью в голосе поприветствовала улыбчивую женщину крепкого телосложения в простеньком, но фасонном  платье. Это была Галина – соседка бабушки Марии,  выглядела крупнее фигурой и старше по возрасту. Разговор был не долгим, из-за поворота появился рейсовый автобус, заселение в него предвиделся нелегким, был заполнен – подъезжал медленно, покачивал боками. Обе женщины успели помахать друг другу рукой и поспешили к разным дверям. До железнодорожного переезда метров сто, но автобус, отъехав от опустевшей остановки, несколько раз притормаживал. Слышались недовольные выкрики: «не дрова везешь», «хватит утрамбовывать», «детишек пожалей».
А в доме бабушки Марии бесконечные часы бесконечной жизни никак не останавливались. От предсмертных мук бабка Мария так иссохла, так обескровилась, что уж не могла кричать в полный голос, чтобы душа облегчалась и набиралась сил. Не не существовало для неё времени, не было прошлого, а только тяжелая борьба плоти за будущее. Она три дня не ела, только пила воду, чтобы погасить огонь где–то там – в горле или в самой душе. Этот огонь пожирал живущие клетки мозга, пожирал мечущиеся по крови тельца. Они убегали от огня в холодные конечности ног и рук, пробивались через узкие проходы  кровотоков, но огонь настигал их, возвращаясь опять к горлу, требовал воды, чтобы спрятавшиеся тельца устремились навстречу ему и попадали в западню. И снова огонь их пожирал…  Сумасшедшая боль – тысячи игл впивались в тело, когда тельца убегали от огня. Огонь, словно набирал силу, чтобы вырваться в мир иной и унести с собой все кроме тленной оболочки.
В последние дни медсестра делала  укол - вводила снотворное с наркотиком и уходила. Мария засыпая, всхлипывала, но не просыпалась.  Её дочь Клавдия, оставаясь одна, почти не отходила от матери. Если она приближалась к кровати, чтобы поправить все время сползающее одеяло, то быстро убирала руки, чтобы мать не успела их схватить. Так  бывало – Клавдия еле вырывала руки и боялась матери; процесс смерти был невыносим, она то и дело выбегала на улицу, чтобы перевести дыхание, отдохнуть от криков матери и постоянного ожидания чего–то страшного.
Утром последнего дня жизни матери Клавдия догадалась, о чем мать просила её взглядом. Она насмелилась, взяла обеими руками почти ледяную руку матери, тихонько сжала.
– Мама, я обещаю, что я не умру, пока не верну наше хозяйство.
Вот и отмучилась Мария.  Вместе с ней умерла обида на Господа Бога за то, как ей пришлось  доживать на чужбине вдали от родного дома. Эта обида вырастила чудовище, мучавшее  её при жизни, и медленно пожиравшее её. И вот, чудовище, наконец, наевшись, уползло в свое место обитания. Содрогнулась где–то земля под тяжестью уползающего чудовища и стала забываться его ненасытная утроба.

Через несколько дней после похорон матери Клавдия снова забоялась, словно пришел её черёд умирать в муках. Она поняла, что душу матери отпустили на последнее свидание со своей плотью, которой она прикипела при жизни к родственникам и к кусочку подвластной ей земли. Её душа была где–то рядом, она давала ей знаки своего присутствия, но Клавдия только отмахивалась от неведомого, назойливого её присутствия то рукой, то попавшейся на глаза тряпкой. Было тяжело осознавать свою ответственность за всех ещё живущих, когда не стало её старшей подруги, принимать  тяжкий незапланированный груз. Клавдия, помолившись, пообещала исполнить волю матери: «Мама, я верну наш дом, я постараюсь. Ты уходи!»  После этих слов обещания она успокоилась.
Так прошло пять лет. Клавдия заботилась о внучке, которую дочь Эльвира привозила на выходные. Они ходили в гости к бабушкиным подругам, по магазинам. Иногда, чтобы избежать излишней опеки,  Шурочка тайком от бабушки убегала на улицу и целый день с друзьями самостоятельно осваивала дворовый мир. Если внучка долго не появлялась дома, то Клавдия выходила во двор, искала её, если находила, то присаживалась неподалеку, общаясь с соседками, наблюдала за играми детей. Звонким голосом, проникающим через все преграды – дворовые постройки: сарайчики, гаражи, она вызывала к себе Шурочку и уводила  домой, чтобы её осмотреть и накормить.
Вечером в воскресенье приехала дочь за Шурочкой. Как обычно, Эльвира осталась сидеть на улице перед двухэтажным обшарпанным домом на единственной дворовой скамье, чтобы пообщаться с соседками, пока бабушка переодевала внучку в чистенькую и завлекательную одежду. Бабушка делала это неторопливо, то коленки Шурочке протирала старенькой тряпкой, то вела в ванную комнату, и при открытом кране цепляя ладонью холодную воду, выплескивала  в лицо внучке, старательно отмывала следы  любопытных дел, а уж потом они вместе выбирали с бабушкой наряд, чтобы все видели: какая растет на свете красавица.
Дочь с внучкой уехали, и Клавдия осталась одна. Она отложила вязанье, встала со старенького дивана, подошла к окну. Так опираясь руками о подоконник, она постояла у каждого окна своей светлой уютной квартирки, пытаясь за частоколом развесистых тополей высмотреть перемены  на улице. В такт качающимся веткам покачала головой, словно ответила на приветствие,  вернулась к дивану. Из телевизора донеслось:
– Сядьте поудо–о–бнее! Рассла–а–бтесь!.
 «Как вовремя включила – на сеансе Чумака попала!» Клавдия порадовалась удаче, перебирая стопки носков, разложенных на диване, довольная их видом и разнообразием красок, прижала ладонями самые верхние, словно прощалась, отправляя в далекий путь, присела рядом. Носков навязано пар пятнадцать, «успею еще» – сказала себе и выпрямила спину. На колени легли руки жилистые, морщинистые. Тонкие складки кожи не могли скрывать взбухшие синие вены. Больше всего в жизни она боялась вида крови. Пока еще кожа была верным другом – сосудом, удерживающим её в своих недрах. Сдернула руки с колен, когда поняла, что цвет подола платья очень уж красный.
– Налейте воды, поставьте ближе к экрану. Сейчас я начну её заряжать.
Клавдия смотрела,  как целитель разминал руки, казалось,  аккуратно снимал, насевшую за многие лета черную пыль, на чистом экране плавно рисовал загогулины.  Что ей хотелось бы вылечить? Господь здоровьем не обидел, и ни разу за всю свою жизнь она не лежала в больнице, не обратилась в поликлинику. «Слава Богу!»– вылетели слова, закрепляя осознанную благодарность прожитому времени. «Пожалуй, вот эту бородавку бы убрать» – правая рука потянулась к переносице. Указательный палец нащупал большой твердый бугорок, всегда заслоняющий обзор в левом глазу. Но разве, на самом деле это её волнует? Пошла на кухню, вернулась к телевизору с наполненной до краев литровой банкой воды, поставила её на тумбочку ближе к экрану.
Больше волнует не растущая бородавка, а поведение  Алексеевны, та стала совсем чужой почти недосягаемой из–за своей, неожиданно объявившейся религиозности; каждый будний день Алексеевна убегала из своей маленькой квартирки то на утреннюю службу, то на вечернюю. Днем её тоже нельзя было застать: Алексеевна  ходила по окрестным местам, собирала брошенные праздной публикой бутылки от пива или от вина, потом усердно счищала с них наклейки.  Сдавала в единственный  на микрорайоне пункт приема стеклотары. На вырученные деньги покупала мясные копчености, заполняли ими холодильник, чтобы в субботу увезти гостинцы своей дочери – преподавателю философии в гуманитарном институте. В воскресенье торопилась  снова в церковь.
Клавдия за эту, проснувшуюся любовь к Богу, Алексеевну уважала, но за заботу о пятидесятилетней дочери осуждала. “ Копченые продукты  пользы не приносят, а только вред”– поучала подругу.  Сама питалась скромно, а если дети привозили какие–то особенные продукты, она сурово детей отчитывала, возмущением делилась с Алексеевной: «Зачем транжирят деньги?». Та чаще помалкивала,  авторитет Михалны – так величали ее соседи, был среди соседей непререкаемый, но на эту оценку среагировала:
– Михална! У тебя же есть деньги, купи золотые кольца дочерям или сережки. Они же на черный день им пригодятся.
На черный день каждому из троих своих детей Клавдия когда–то завела сберкнижку. “Где они эти деньги? Реформа сожрала в 92–ом году. Так же и золото сожрут и не подавятся. Словно род проклят: родители нажитое потеряли, у меня успели сбережения отнять”. Надо признать она не слишком была травмирована таким предательством государства, потому что главным своим достоянием  все же считала  послушных и воспитанных детей.
Сеанс продолжался. Клавдия смотрела на руки целителя, его пальцы словно высверливали в её старом теле дырки и, замерев на некоторое время, начинали приманивать и вытягивать  нечто. Она медленно погружалась в воспоминания. 
Мать  Мария на Бога рассердилась за то, что позволил раскулачить ее семью – отобрать все, что было нажито праведным крестьянским трудом, а потом  с многочисленной семьей долго скитаться – прятаться от гнева новой советской власти.  В этих скитаниях  Клавдия не участвовала, она раньше этих событий, будучи 14–летней девицей,  сбежала  из  деревни в город, чтобы там спрятаться то ли от деревенских семейных забот то ли от нравоучений сурового отца.  Училась на рабфаке, трудилась, развлекалась в клубах – играла на балалайке и на гитаре, задорно пела.  Её заметили и даже пригласили работать в театр.  Мать рассердилась на Господа, Клавдия же в погоне за женским счастьем всем своим поведением его отвергла –  стала безбожницей. Она предпочла дедовским учениям учения новой советской власти, но не научилась склонять голову перед иконами нового времени – портретами вождей. “Надо бы успеть окрестить детей!”– сделала неожиданный вывод Клавдия.
Сеанс закончился. Литровая банка, смерено  выжидающая внимания,  приманивала мерцающим изнутри светом. Клавдия встала, подошла, подняла за горлышко банку левой рукой, осторожно поднеся к губам, немного отпила. «Верю, верю!»– негромко произнесла на выдохе,  и удерживая обеими руками, поставила банку на подоконник,  машинально трижды перекрестилась.
 Детям она ничего о лечении не говорила, знала, что дети скептически относились к всеобщему помешательству. Каждый раз, когда банка попадалась ей на глаза, Клавдия отпивала из нее воду по несколько глоточков. Лечение  отвлекало её от обычных разведывательных прогулок по магазинам, и вот к концу недели литровая банка с целебной водой была испита.  «Давно я соседей не видела» – подумала и начала одеваться.
В нос ударил горьковатый запах свежей листвы. Все будто радовалось её появлению на улице: радостный щебет птиц, вкрадчивый шелест листвы, ласковое мяуканье бродячих дворовых кошек. Она неторопливо шагала по тротуару вдоль шеренги двухэтажных кирпичных домов, выстроенных военнопленными сразу после ВОВ,  узнав голос соседки Марии Павловны, остановилась. Та стояла на балконе в цветастом байковом халате, покачивала головой, осудительно с тревогой в голосе приговаривала: «Ай–яй, ай–яй! Болела,  Михална?» 
– Это когда я болела?! – ответила ей Клавдия с обидой в голосе.
– Михална, пожалуйста, посмотри – какую  колбасу привезли!
Мария Павловна торопилась первой сделать заказ, знала, что другие соседи Михалну будут тоже останавливать  и давать поручения. Клавдии отметила немалых 80 лет жизни: сухощавая с прямой спиной, твердой походкой обгонявшая и молодых, и таких же, как она - старых. Когда отошла от своего дома и  оказалась на аллеи тополей, то остановилась.  Спешно достала из старенькой холщовой суки пачку сигарет «Памир» и коробок спичек, сумку отстранила локтем руки, встряхнув открытую пачку, выдернула сигарету, сделав несколько незаметных чужому глазу манипуляций, торопливо затянулась и облегченно выпустила дым. Так шла, озиралась, наклоняя голову, прикуривала и если видела прохожих, тут же прятала в кулаке сигарету.
Курить Клавдия начала в 1941 –ом году, когда похоронила первого мужа. Осталась одна с ребенком на руках с изнуряющей душу тоской. Недосмотрела за ребенком, сын умер от воспаления легких; смерть малыша она, казалось, пережила легче, так как вообще не расставалась с папиросами. Именно так  многие зрелые женщины встречали горькие новости с фронтов именно так, с папиросами в зубах, торопились от пережитого горя быстрее восстановиться.
Подходя к продовольственному магазину,  увидела идущих ей навстречу соседок Алексеевну и Васильевну – их общую подружку, поворотом руки сигарету упрятала в ладони. Когда поравнялись с Клавдией, Васильевна словно извиняясь, высказалась:
– Тоже вот в церковь ходила, прижало меня, Михална, крепко…
 Клавдия дослушивать не стала. «Здрасьте!» – коротко бросила приветствие и, отмахнувшись рукой, занятой сигаретой, пошла к крыльцу магазина. В урну бросить сигарету раздумала, курнула в затяг, опять спрятала её в ладони и пошла дальше… Шла рассматривала прохожих и сама себе удивлялась: “Неужеле решилась?”. Прошлым днем при коротком общении с Алексеевной, успела ей высказать просьбу, чтобы та разузнала у священника: сколько будет стоить крещение.   На что Алексеевна ответила с категоричностью в голосе: “Брать денег не стану, сама сходи и договорись!”
“Мало ли я ходила по кабинетам и о чем–то договаривалась”, – настраивала она себя весь день на роль просительницы, так подготавливаясь к  разговору со священником.
Не обнаружив у высокого крыльца церкви урну для мусора, опять засомневалась:  «я ведь грешница», «могу ли заходить?», « даже сигарету некуда выбросить», замешкалась. Захотелось вернуться домой, лечь на кровать, как обычно по–походному  укрыться одежкой и с наслаждением заснуть… Суровое изображение Иисусу Христа на портале церкви заставило вернуться в реальность, переложить сигарету в левую руку, крепче зажать ее в ладони и прижать  руку с папиросой к пальто. Пепел был еще горячим и жег руку.  Она успела наложить трижды крест правой рукой, из дальних –  предальних уголков памяти донеслось: «без числа согреших, Господи, помилуй мя», она вслух повторила. Стыд охватил холодком волосы, толкнул подбородок и спрятался в тугой узел платка, подсказывая: «Ты же даже крестик не надела!»
– Заходите, дочь моя! – услышала Клавдия густой бас, и хуже того растерялась. Дверь в церковь была широко распахнута, и в дверях стоял священник. Со слов Алексеевны отцом  настоятелем  в  местной церкви служил молодой священник  отец Андрей.  Ответ – внутренний протест на обращение приглушила и так, оцепенев, стояла и смотрела на него, забыв все слова. Наконец, вытащила из тех же дальних уголков памяти и произнесла, не узнавая своего голоса:
– Простите, батюшка и благословите!
Отец Андрей издалека благословил наложением крестного знамения и показал на порог, приглашая войти. Поднимаясь по ступенькам, Клавдия вспоминала: как она в детстве вела себя в церкви, на этом трепетном ходу – подъеме успела переложить окурок от папиросы в карман, успокоилась. Подойдя к отцу Андрею с трудом высказалась:
– Батюшка, можно с Вами поговорить? Хочу окрестить детей. Как подготовиться, как это у вас сделать?
В притворе, куда завел ее Отец Андрей,  Клавдия увидела церковную лавку. Отец Андрей, указывая в сторону церковной лавки, объявил:
– Запишитесь здесь. Вам все расскажет матушка. – И вышел  во двор, закрывая за собой дверь.
Заказ она оформила, деньги заплатила, но уходить не торопилась, долго рассматривала товары, аккуратно разложенные на прилавке и закрытые в стеклянных шкафах, решилась и купила несколько свечек.  Осторожно ступая по деревянному скрипучему полу, прошла в молельню, слабо освещаемую лампадами. Несколько молящихся стояли ближе к иконам  иные - у подсвечников и старались установить свечи.
В полумраке с трудом нашла икону Николая Угодника. Издалека коротко помолилась в сторону икон Иисусу Христу, Божьей Матери: «Прости и помилуй!» Толкаться у подсвечников не пришлось, как это было там – в деревенской церкви, в далеком детстве.  Быстро и уверенно поставила свечи перед Николаем Угодником, крестясь  прошептала: «Преизрядный Николай угодниче, помощниче, умоли Господа Бога сохранить  в здравии моих детей и сохранить их всех до моей смерти», заплакала. Слезы лились по щекам, и она не могла остановить их.  Пытаясь обнаружить носовой платок в кармане пальто, вспомнила, что в кармане оставался окурок. Окурка не было ни в одном, ни в другом кармане. Повернулась, оглядела весь путь, которым шла к иконе, сора на полу не было. Там – за стенами церкви, обязывающей быть предельно сдержанной и справедливой, она бы  брякнула: «чертовщина какая–то!», здесь же с сомнением и удивлением в голосе вскрикнула: «чудеса?!» 
 Осветилась соседняя икона, блеснул щит; вглядываясь в лик святого, Клавдия подошла ближе; снова осветилась икона серебряным цветом, словно  сдвинулся с места воображаемый меч; она узнала икону Михаила Архангела. На нее смотрели глаза отца… Она напряглась и подалась всем телом вперед, и её абсолютный слух с абсолютной готовностью принял слова: «наконец–то ты пришла, Клавдия!»  Тяжелая капля, оставшаяся  в уголке глаза у самой переносицы, не высыхала и не падала. «Прости, отец!»– прошептала Михална и попыталась  платочком стрясти эту каплю, так и сделала.
Выходя  из церкви, она снова порылась в карманах; окурка не было, платочком тщательно вытерла глаза и тут только почувствовала изменение: она не наткнулась, как обычно, на бугорок. Потянулась пальцем в уголок глаза, да, бородавки не стало!
Клавдия, спустившись с крыльца, постояла, словно пыталась вспомнить важнейшую миссию, затем повернулась и,  запрокинув голову, вгляделась в  изображение Иисуса Христа. Яркие краски изображения  напомнили  о муже–художнике, донесли запахи  ушедшего счастливого времени, она, крестясь уверенно произнесла: «Благодарю тебя, Господи, всемогущий, всевидящий, прошу тебя: обрати  свои силы на  детей Наших!»,
спустившись со ступенек, и пройдя несколько шагов, остановилась, повернулась лицом к церкви, нашла глазами образ Иисуса Христа, тихонько взмолилась: «Господи, помоги моим детям не потерять своего наследства!»  Этим же днем она оповестила родных о богодоверительном деле – крещении.
    Дочь Эльвира приехала с Шурочкой. Клавдия  стояла у ступенек церкви и ждала окончания церемонии и когда увидела выходящих из церкви, перекрестилась и издали нетерпеливо спросила: «Все окрестились?».  Каждый, подойдя к Клавдии, кивнул головой и дакнул. Лица детей были непроницаемы, но Клавдия правильно оценила глубинное внутреннее состояние каждого и сама поверила в важность обряда.
Крещение состоялось. Клавдия осмысленно и достойно отказалась от ответственности за детей.

2. Конфронтация

Станислав Леонидович стоял над Эльвирой, внимательно всматривался в её лицо. Как–то смущенно спросил:
– Вы проснулись? – Эльвира открыла глаза, заметив волнение психиатра,  вслушалась в тишину. Слово монотонно трепетало в мозгу  или где–то здесь - «…люблю…».
– Вы так много раз его произносили, я даже забеспокоился и за Вас и за себя,  – психиатр хитро прищурился.
– Извините, – сказала тихо Эльвира, вставая с кушетки и аккуратно складывая белую простынь.   
– С вами произошло что–то удивительное!?
– Станислав Леонидович, я ощутила такие яркие эмоции, которые в реальной жизни мною забыты.
– Наверное, вы хотели сказать про чувства, которые проснулись во сне.
– Нет, именно эмоции со своими картинками, и  они связались в любопытную историю!
Эльвира рассказывала сон, пытаясь скрыть волнение, но слабо получалось. Дослушав историю, Станислав Леонидович улыбнулся. – Вот и хорошо. Отпустить нужно всё это: человека этого и всё, что с ним связано.
Эльвира неторопливо обходила лужицы бесконечного тротуара, гулкое эхо её шагов тонуло в  кронах желтеющих раскидистых кленов; в  больших и маленьких лужицах тонули  её многолетние тревоги. Когда вышла на открытое место - справа и слева от тротуара  только пустошь, то ускорила шаг, словно, пыталась успеть в новую жизнь. «Все складывается удачно – в предстоящей командировке  она уверенно поставит ту самую точку».
Деловая часть поездки включала обязательства: встречу с заказчиками, согласование документации и по возможности подписание подготовленного договора на работы. Десять лет она проезжала мимо Минска. Кто был виновником такого отрицания: она сама, проведение или воля начальства? Весь вечер собиралась в дорогу, стараясь удачно подобрать гардероб на все возможные случаи. Дочь не скрывала радости, что каникулы она проведёт у бабушки, помогала складывать вещи в чемодан, болтала без–умолку, всматриваясь в лицо матери.
– Мама, ты не волнуйся, пожалуйста, за нас с бабушкой, мы без тебя проживем! – успокаивала, словно извинялась за свои девчачьи мечты и за то, что отпускала мать «за тридевять земель».
Эльвиру обидели слова Шурочки. – А, если  я не вернусь, то, как ты будешь жить без меня?
Уверенная в невозможности такого события, смущаясь, дочь выпалила: – А, как я живу без папы?
Эльвира удивилась сравнению, промелькнули картинки этапов взросления дочери. Видимо, пришло время и нужно признать, - пришла та самая подсказка, что жизнь дочки  не в полной мере была наполнена заботой и вниманием или чем то иным значительным.
 
Загадочный, но доброжелательный  город встретил обычной межсезонной сыростью. Поселившись в гостинице, Эльвира решила прогуляться и напомнить о себе большим изысканным витринам  магазинов, широкому проспекту и заманчивым скверам, любимым памятным местам. Предпраздничный день – шестое ноября, как и девять лет назад, был расцвечен кумачовыми знаменами и лозунгами. Гуляя по парку Горького, она задержалась на гребне мостика,  и поплыли воспоминания: «Да, вот здесь она нагнала парочку, поравнявшись, с силой толкнула Павла, чтобы оторвать его от незнакомки. Она била перчатками по лицу Павла, оглядывая сопровождавшую его  молодую женщину, узнала в ней официантку ресторана. Та, в свою очередь толкнула Эльвиру, крикнула звонко: «Успокойтесь, девушка, завтра он будет вашим!» Парочка спокойно продолжила свой путь, оставив её стоять в ярости одинокой и жалкой. »
Романтическая история знакомства с Павлом начиналась в осенние пасмурные учебные дни квалификационной переподготовки. В первый же день в учебном центре сошлась с приятной зрелой женщиной - активной брюнеткой Любой. Решили жить вместе. Самостоятельно и скоренько  выбрали для полугодового жизнеобеспечения пустующую квартиру, заплатили довольно приличную сумму хозяйке,  вот  так и вляпались в излюбленную форму обмана. Пришлось обеим пострадавшим от аферистки обратиться за помощью в опорный пункт правопорядка.
Дежурный участковый милиционер пригласил в маленькую комнатку, усадив напротив своего стола посетительниц, представился: «Павел Петрович». Он был доброжелателен, внимателен, но строг – от него в полной мере сквозило прописной субординацией.  Эльвира, не скрывая эмоций, объяснила причину обращения, Люба также эмоционально дополнила своим отношением к ситуации.
- Никогда не думала, что в Белоруссии – моей стране такая безалаберность! Живу рядом – в Орске, но ничего подобного не слышала, и со мной не случалось. Оказывается, возможно, ведь хозяйка совершенно не боялась последствий!
Люба раскраснелась, поправляя шейный шелковый платок и, отряхивая борта легкого демисезонного пальто, все внимание переключила на себя. В активной подаче возмущения виделся не дюжий опыт борца за гражданские права, Эльвира восторженно следила за движением  губ участкового, как тот реагировал на Любино выступление. Казалось, он не заметил восторга, на прощанье  обаял Эльвиру внимательным взглядом и только её губам сказал:
– Обещаю виновницу привлечь к ответу.
Через несколько дней в съёмной квартире на улице Захарова, куда они с Любой прописались, раздался телефонный звонок. Сняла трубку Эльвира, голос узнала.
– Именно вы  незамедлительно приезжайте к кинотеатру «Партизан». Он недалеко от опорного пункта.
Время было позднее – десять часов вечера. Через полчаса она выходила из автобуса у ресторана «Каменный цветок». Поднимаясь по крутой лестнице к кинотеатру «Партизан» услышала свое имя, обернулась на голос, увидела стоящего у входа в ресторан  красавца мужчину, остановилась. Это был Павел Петрович, и пока он  шёл к ней, казалось, все цветы на клумбах перед рестораном вместе с ним улыбались, а она ждала  и трепетала.
Он подошел, обнял Эльвиру, словно знал её всегда и всегда был рад встрече с ней. Держа её руки в своих, повёл к ресторану, сообщая на ходу, что деньги хозяйка вернула. Эльвира поняла, что встреча была свиданием, без расспросов подчинилась. Он помог Эльвире снять демисезонное пальто, сдал его в гардероб. Затаённо улыбаясь,  подтвердил свой интерес:
– Очарован, рад знакомству!
Эльвира одета скромно – не для ресторана: юбочка–плиссе, серый югославский джемпер. Павел подвел её к столику, стал знакомить с друзьями. Одного из мужской компании представил  братом – художником Александром. Светские разговоры мужчины вели, перемежая их призывными тостами о дружбе, любви, о верности… Ей не забывали наливать шампанского. Было лестно находиться среди четырех солидных мужчин,  она признала исключительность момента, доверилась ему; вслушиваясь в разговоры, поддерживала тосты, не заметила, как стали наливать коньяк. Оустели соседние столики, а компания продолжала веселье. Александр, наклонившись к Эльвире, шепнул: «Вы мне нравитесь».  Наконец, стали прощаться. Эльвире вызвали такси, но Павел не отпустил.
Откровенность рассвета рассеяла по комнате тяжелую сонливость, вырывая из полумрака неряшливо разбросанные вещи. Эльвира сидела на кровати, съежившаяся и взъерошенная, рассматривала убранство комнаты. Было зябко и нестерпимо грустно, вот так сидеть в чужой комнате. Время от времени Эльвира бросала взгляд на соседнюю кровать. Мужчина, разметавшись, лежал на ней наполовину прикрытый одеялом. Вчера он для неё был кумиром.
Ночью она ушла от него, осторожно высвободившись из объятий, и до рассвета сидела, боясь шевельнуться. Он чему–то улыбался во сне. Эльвира тоже улыбнулась. «Все будет хорошо!» – но чувствуя, что краска стыда не сходит с лица, она не успокаивалась, ведь предстоит встреча с Ним - другим. Какой будет эта встреча? Обхватив колени руками и, упершись в них подбородком, Эльвира ждала.
Он все также спокойно спал, не чувствуя ни её взгляда, ни её трепетного ожидания. Подслеповатый портрет Есенина, вчера скорбно смотревший на неё, сегодня пошленько подмигивал. Сомнительно выглядели безделушки, которые попадались на глаза. Были ясно видны несмелые мазки натюрморта, грубые и незаконченные очертания предметов. Не зная, чем больше заняться, она встала. Стол был завален книгами, посудой. Не заинтересовавшись ни одним из лежащих на нем предметов, она прошлепала босыми ногами по всей комнате. Плакат, склеенный из газетных вырезок, трубил о мужской силе и ловкости. Услышала шорох, подошла к его кровати, села. Он не открывал глаз, но Эльвира поняла, что Павел проснулся. Положив голову ему на грудь, она ждала слов. Твердый шепот  уводил её от дум и страхов.
– Иди ко мне! Ну же, иди ко мне!
– Мне пора уходить. Что ты скажешь мне?
Но, он продолжал звать её, не слушая и не открывая глаз. Эльвира вслушивалась в зовущий шепот…
Он открыл глаза. Всё также обнимая и не давая высвободиться, нахмурился. Она подумала: « Наверное, я  выгляжу также убого, как и все в этой комнате». Он потянулся, сложив руки на груди, равнодушно сказал:
– Можешь уходить, удерживать не стану.
– Да, мне лучше уйти.
– Нет, ты не уйдешь. Все к черту, понимаешь, это мой день!
Укрывая её плечи серым  байковым одеялом признался:
– Нет у меня никого.
На улице все гремело, шумело, обволакиваясь непогодой. Последние осенние дни крали былую нарядность и задор площадей. В окно просился обремененный сыростью ветер.Был полдень. Разливая шампанское в бокалы, Павел, смеясь, рассказывал о своей прежней жизни.
– Ты не слушаешь? – спрашивал то и дело.
Эльвира слушала, он то курил, прохаживаясь по комнате, то вертелся у зеркала, расчесывая буйно–кучерявые волосы.
– Ты не слушаешь меня!
Ему не хотелось с ней разговаривать, пытаясь скрыть раздражение, спросил:
– Для кого ты береглась? Для чего?
– Для тебя.
– Слава богу, что вовремя подвернулся…
– От меня было заявление?
Фраза Павла насторожила, он отошел от зеркала.
 – Какое заявление?
– Можно за здоровье не переживать?
– Зачем пошла со мной? Женские уловки я все выучил. Поиграли и хватит!..
Эльвира долго смотрела на него – вчерашнего кумира. Все слова где–то застряли. Павел, присвистывая, приводил в порядок лицо. Он видел в зеркало, как она подошла, скривился. Она прильнула к Павлу, обхватила шею руками. Он попытался оттолкнуть ее…
Соседка Люба всю ночь не спала – ждала возвращения Эльвиры, встретила разносом:
– Как ты решилась? Зачем? Ради чего? Что, квартирными деньгами заплатила за банкет?
Эльвира не смогла утаить историю, раздеваясь и раскладывая вещи по местам, коротко рассказала о свидании.
Люба, первые минуты стоявшая со сложенными на груди руками, нервно заходила по комнате. То заламывала руки, то закидывала голову.
- Дурочку далеко не надо искать, сама объявилась: здрасьте-нате - возьмите …!
 Эльвире было не до запоздалых нравоучений, только и сообщила с обидой в голосе, - За деньгами вместе пойдем, нужны наши подписи.
Окончание трех-месячного курса праздновали в ресторане «Журавинка». Общим решением пригласили на банкет главного преподавателя курсов Вербицкого. Эльвира получала знаки внимания от него, знала, что он холост, вполне обеспечен, но ждала решительных действий от Павла.   
В разгар праздника пришла шальная мысль – пригласить Павла. Элегантно одетый красавец мужчина появился в ресторане неожиданно, пока Эльвира с волнением его представляла  сокурсникам, каждая из сокурсниц успела за это время встать,  и призывным махом руки себя объявить, освобождая место рядом. Павел с широкой доброй улыбкой поклонился всем, сел напротив Эльвиры. Она пожалела о затее, ведь Павлу сокурсницы не давали отдыха, наперебой приглашали на танец. Недолго Эльвира терпела это: вырвала его из рук очередной  разлучницы, отвела в сторону для объяснений. Дрожал её голос,  дрожала, поддерживая волнение, зелёная шифоновая кофта, а он лишь  затаенно улыбался, обнимая её и, присев за стол, попросил тишины. Тревожно звенели слова, и сквозь эту тревожность Эльвира пропустила речь Павла, только услышала:
« …Давайте выпьем за любовь, а не за конфронтацию!»
Вербицкий вскочил с места, отозвал в сторону Павла. Когда Эльвира подошла с пылающим от волнения лицом, они жали друг другу руки; она услышала лишь фразу Вербицкого, которой  завершились переговоры: « Желаю счастья!»
Эльвира радовалась, что Вербицкий выступил в роли свата и её  почитателя.
Домой возвращалась одна, шла по вечернему городу и ревела. Она – пьяная и оскорблённая предательством Павла шла по немноголюдной улице в сторону своего дома,  её остановила тёмная фигура участливого мужчины.
– Что с Вами? Я могу чем–то помочь?
Она бросила ему в лицо что–то грубое. Что хорошего можно ждать от незнакомца, если её предал  избранник?  Она перешла на другую сторону улицы, отказавшись от сопровождения. Мужчина лишь вздохнул  и остался стоять, наблюдая за её продвижением.  Наверное, он, не привлекая к себе внимания, продолжал за ней идти. Иначе, кто её поднял на этой тёмной улице, когда она, совсем обессилев от рыдания, наткнулась на росшее посреди тротуара дерево и от удара распласталась? Кто  помог, не говоря ни слова, ей подняться и дойти до двери квартиры? А потом – через несколько дней, по минскому радио прозвучал  стих и история его появления, очень схожая с ее вечерней историей преследования.

Кто обидел тебя, мою дурочку?
Кто околдовал, как снегурочку?
Кто любил тебя охлажденную,
Бросил, не любя, побежденную?

Пусть прошла беда, мучит суета,
Не растопишь льда, жизнь твоя пуста.
Обучаешься без учебников
И влюбляешься не в волшебников.

Спустя десять лет Эльвира решилась на продолжение истории, хваталась за любое свидетельство - связующее звено с прошлым. Этот случайный незнакомец каким-то странным образом оказался похожим на брата Павла, поспешила  за ним, настигнув, окликнула:
 – Пожалуйста, остановитесь!
    Незнакомец  остановился.
 – Вы мне?
 – Простите, Вы – художник?
 – Вы, думаете, у нас с вами есть будущее? – спросил он, внимательно всматриваясь в её лицо, оглядел фигуру.
–  У нас с вами,  я надеюсь, есть прошлое.
– На что Вы намекаете? На то, что вот эти дети, бегающие за собачкой, возможно, наши с вами дети?
– Конечно, это наши с вами дети, если других взрослых рядом с ними нет.
– Абсолютно верное утверждение. Но все же признаюсь: я –художник, ура, кондиции!
Эльвира услышала очень знакомые нотки, напомнившие тост Павла: «…выпьем за любовь, а не за конфронтацию!»
Эльвира, не раздумывая,  спросила:– Вы Некрашевичей знаете? – ждала ответ, всем существом врастая в садовую дорожку, чтобы выдержать ответную реакцию, какой-бы она не была.
Художник посмотрел на неё заинтересованно.
–Признаюсь: дружу с обоими братьями. С Александром  одну мастерскую держим. Кто из них вам мил и дорог? Милиционер или художник?
 Незнакомец, развел руки в стороны, качнулся. 
– Может, мы все же познакомимся?  Вы кто?
Совершенно доверительно она ответила:–  Я – Эльвира.
Незнакомец, поклонился,  прищелкнул каблуками.
– Представьте,  я – художник Николай Милевич, почти Малевич!
Десять лет назад кумиру сердца – избраннику она отправила  мстительное послание.  Павел успел оправдаться - позвонил: «Зря ты так. Я весь день не ел и быстро опьянел», и всё. Перед её отъездом на родину позвонил брат Павла: «Не расстраивайтесь. У вас всё ещё будет». Разве такое поражение расскажешь или признаешь. Эльвира, настроившись на волну общения с Павлом, сухо отчеканила:
- Нужно увидеться с Павлом. Пора закончить миром конфронтацию!
Художник как будто понял.
– Я, кажется, смогу быть Вам полезным. Но это предложение не для сегодняшнего дня. Договорились? Позвоните мне завтра.
Эльвира,  без лишних слов, приняла визитку, попрощалась. Моросил дождь, шумел где–то рядом проспект. Он смотрел ей вслед, как,  вероятно, с любопытством смотрят в след уходящей чужой тайне. Похоже, он ждал подобной встречи - как возможности утвердиться в праве на ошибку. Ему не приходилось ошибаться в профессии и в людях, рядом с ним всегда была его надежная подруга любимая и любящая Вера – Верочка, она указывала путь и расчищала его. Он всегда жил в обычном водовороте событий, почти все предвидел и предвосхищал с её помощью и поддержкой. Он писал на разрешенные темы  на новых холстах. Совершилась  умопомрачительная ошибка - Верочки не стало. Казалось, что эта ошибка не дает ему права ни на фантазию, ни на саму жизнь.  Словно, взяв у природы  лучшее, не научившись пользоваться мерой зла и добра, он был заслуженно наказан.
Молодая женщина, пробудила в его душе желание быть полезным. Ему захотелось исправить чужую ошибку, захотелось поймать момент безвозвратности, уходящий в прошлое. Вернувшись в свою звенящую пустотой квартиру, сразу же позвонил Александру.
– Хочу организовать вечеринку. Можешь пригласить брата, только вот надо определиться с датой. Желательно бы в субботу.
Александр выслушал молча,  срывая голос, высказался:
– Мы давно с тобой не общались, и ты не знаешь, что Пашки больше нет. Погиб в автомобильной катастрофе.
Николая прошиб  холодный пот, он, не узнавая своего голоса, спросил:
– Когда это случилось?
– Ещё летом. Вот так, старина, закончились наши посиделки. Почему–то судьба выстрелила в Павла. Я, думаю, встретиться надо. В субботу будет сорок дней.
– Саня! Я приду не один, разрешишь? – услышав согласие, попрощался до субботы.
Эльвира встала седьмого ноября рано. Она относилась к демонстрациям не только лояльно, скорее, любила вливаться в потоки и колонны марширующих демонстрантов. Любила  знамена, обволакивающие красным цветом лица, проникающие в сознание бравурные  речи, даже беспорядочный побег многих, когда бросались знамена знаменосцами и в ближних  дворах  распивались крепкие напитки и откровенные речи другого порядка и другой закваски допоздна тиражировались людьми.
Было около десяти часов утра, когда она вышла из гостиницы и направилась в сторону  парка  Горького. Пройдя через весь парк, остановилась у моста. С этого места хорошо просматривался  пост  Павла. Она надеялась, что спустя десять лет традиция сохранилась, и она увидит его, стоящего в оцеплении на проспекте Независимости, следящего за порядком в мимо проходящих колоннах демонстрантов. Павла не было. 
« Я сделала всё, что могла, Господи, прости!»  Её прошлый грех привел её сюда – на место проклятия. Она надеялась, что силы небесные подключаться размножат и растиражируют по близлежащим домам и скверам её покаяние, донесут до Павла прощение и прощание.
Через неделю, завершив командировочные дела, она засобиралась в обратную дорогу. Долго держала в руках визитку художника, раздумывала. В который раз набрала телефон, аккуратно вписанный в старенькую записную книжку. На другом конце провода трубку никто не взял. Позвонила художнику. Николай был приветлив, и её опасения и волнение как–то сразу улетучились.
– Мы должны встретиться, – напористо и твердо высказался он.
– Вы мне хотите что–то рассказать о Павле?
–  Да, и о нём тоже. Вы мне не сказали, где вы остановились.
– Я завтра уезжаю.
Николай услышал в голосе усталость и затаенную обиду.
– Именно сегодня, давайте встретимся.
Эльвира понимала, что это была последняя возможность узнать о Нём. В назначенное время вышла из гостиницы, моросящий дождь, встретив её на ступеньках у входа, расписал лицо маленькими струйками и охладил колени. Николай стоял за серой стеной непогоды и приветливо махал ей рукой.
– Я хотел предложить Вам судьбоносную встречу, но решил повременить с ней, – сказал, подойдя ближе.
– Мы  прогуляемся? – сказала Эльвира, – И вы мне всё расскажите?
– Всё? Вряд ли.
Они шли по отполированному дождём проспекту, больше молчали. На перекрёстке, вполне ожидаемо для Эльвиры, Николай увлёк её в сторону ресторана «Журавинка».
– Вы хотите пригласить меня в ресторан? – с лукавой улыбкой  спросила.
– Думаю, нам придётся это сделать.
Николая окликнул мужчина, вышедший из ресторана им навстречу. Эльвира вздрогнула, пытаясь узнать в мужчине Павла. Знакомые движения рук, буйная шевелюра на голове, но на этом схожесть закончилась.
– Это Александр, – представил мужчину Николай.
Эльвира в ресторан заходить отказалась.
– Извините,  с малознакомыми мужчинами в злачные места не хожу.
– Предпочитаете вести беседы на лавочке или в церкви вымаливать отпущение грехов?
Выпад Александра еще более обескуражил Эльвиру.
– Вы имеете какое–то отношение ко мне, к моей жизни? – просто спросила, обращаясь к обоим.
– Пойдемте в сквер, – обняв  и Эльвиру и Александра, Николай подтолкнул обоих на песчаную дорожку сквера.
Александр, сначала подчинившись упрямству Николая, прошёл несколько шагов, потом вывернулся из объятий и со словами: «Я сейчас», – направился к ресторану. Через несколько минут он вышел с бутылочкой вина и со стаканчиками.
– Дамочка, вижу, нам не доверяет. Будем ей демонстрировать близость к народу  и  совершенную прозрачность в отношениях, – громко произнес на публику.
Все трое сели рядком на мокрую бульварную скамейку. Прекратился дождь, словно природа получила жёсткий приказ, но разговор всё равно не клеился. Эльвира выжидала. Первым высказался Николай:
– Завтра Эльвира улетает, давайте – выпьем за встречу.
Николай, взяв бутылку вина из рук Александра, налил в стаканчики, осторожно раздал их. Эльвира не противилась – выпила, выпили и мужчины.
– Знакомьтесь, Эльвира, это брат вашего Павла – Александр.
Николай сказал это и замер, наблюдая за реакцией обоих, продолжил, качнув раскрытой кистью руки в сторону Эльвиры:
– А это, Александр, Эльвира – подружка твоего брата десятилетней давности.
Эльвира молчала. Включился Александр:
– А я хотел. Коля, порадоваться за тебя! Эльвира? Из-за которой мой брат рассорился с родителями – собрался жениться на сибирячке? Да, десять лет назад.
Эльвира  всё поняла.
– Я вас тоже узнала, но  сказанное  – не про меня.
– Вы – не такая! Да и Павла нет – погиб сорок дней назад! Жаль, а то бы уточнили.
Прорвавшаяся боль потери  нависла над всеми. Эта боль, неожиданная, но опережающая все эмоции, висела и весела и все молчали. Прошлое словно тысячами игл пронзило пасмурное  небо, снова заморосил дождь, зашумел, затребовал внимания машинными гудками проспект Независимости. 
 – Проклинать–то было зачем? – вырвался крик у Александра. Этот крик повис над Эльвирой, над парком Янки Купалы, а её внутренний голос, размножив слово «зачем…»  понёс невидимую стайку в сторону ресторана «Журавинка».
Она, сказав только фразу: «У Павла осталась на этом свете дочь!»,  со склоненной головой встала и пошла той же дорогой, какой шла десять лет назад, и ни разу не обернулась.
То, что она пережила в поездке, следовало назвать закрытием темы конфронтации, но с безвозвратной потерей связей с прошлым. Да, пришлось Эльвире примириться с реальным сценарием, а не надуманным – для всех более благоприятным.  Вернулась Эльвира в родной город другой.
3. Откровенный разговор
Клавдия заметила перемены в дочери - даже от редких откликов, какой бы темы не коснуться, сквозило ироничностью, мать упрямо выжидала от дочери доверительного разговора. С меняющейся погодой менялась и взрослела внучка, а дочь оставалась замкнутой, малообщительной, это приметили всегда участливые соседки Алексеевна и Васильевна.
 Эльвира старалась навещать мать по субботам, иногда приезжала с Шурочкой, могла оставить дочку и на воскресенье, чтобы  та скрашивала  бабушкино одиночество. В этот раз она приехала одна. Единственная лавка, надежно вкопанная посреди лужайки добрым гражданином, не пустовала, издалека Эльвира увидела мать в окружении подруг - сидели рядком,  мирно беседовали.  Алексеевна и Васильевна одеты по погоде в длинных теплых кофтах, седые волосы прикрыты платками;  каждая из  подруг, сыгранно упиралась ладонями в батожок, мать в обычном темно-синем халате, как всегда  простоволосая, с излюбленной никогда не меняющейся  прической – две косы переплетены и обрамляют голову в виде короны, с годами менее привлекательной. Пройти скрытно не получилось; заметив широко-шагающую гостью с увесистой хозяйственной сумкой, старушки тотчас проявились, Эльвира услышала:
- Михална! Какая у тебя заботливая, да видная дочка! – обратилась к Клавдии одна соседка.
- Шурочка тоже королева, растет на радость всем,  – поддержала  другая.
Эльвира выпрямилась, приветливо помахала рукой,   сделала несколько бодрых шажков по ступенькам крыльца, да и спрятала ладную свою фигуру в темном проёме подъезда.
Обе подруги при удобном случае старались завести хвалебные речи, чтобы непреклонная Клавдия смягчалась, прилюдно раскрывала нежные чувства к дочке и внучке,  но Клавдия настырно отбивалась: «Сестру родители так залюбили, что она обленилась и запилась,  я в строгости вырастила своих детей и только выиграла». В этот раз затаенные мысли Клавдия к удовольствию наставниц все же явила:
- Поняла я, что внуков любишь больше. Признаюсь, ваши телячьи нежности просто выводили из себя,  а теперь и моя очередь наступила -  с трудом  сдерживаюсь.
- Какой-то  чужой Эльвира стала, нас не признает, - перевела на более значимую тему Алексеевна, убедительно шаркнув обеими калошами о травянистый сухостой, Васильевна поддакнула и снова толкнулась подбородком в услужливый батожок.
Клавдии  поняла, что затягивать с разговором нельзя,  заторопилась домой, только и сказала:
- Пойду я, дочка ждет.
К вечернему чаепитию у Клавдии присказка уже была готова. Эльвира закончила обычное занятие – шитьё, на зов матери с кухни откликнулась: - Иду!
Через открытую дверцу печи виднелись языки пламени, когда Эльвира приходила мимо, пыхнуло жаром.
- Когда печь, мама, убирать будем? –    отстраняясь, спросила.
-  Когда курить брошу! – ответила мать, встала с места, сделала последний затяг и бросила короткий окурок в печь, прикрыла дверцу.
- Дочка, смотрю на молодую соседку и завидую ей.
Эльвира пошутила, разливая по чашкам чай: - Да, мама, поезд ушел.
- Но не для тебя же. Муж ей ноги моет…
- Да, и воду из тазика пьет…
- Ты больше достойна такой жизни!
Клавдия это сказала уверенно, но с горечью. Для Эльвиры это, кажется,  было в новинку. Она привыкла слышать  от матери критику - шпильки: «такая уродилась», «не заслужила», «судьбу не обманешь»…Эльвира поняла, что мать по-своему через колкости и холодность понуждает к переменам - к действию, волнуется за ее жизнь и судьбу внучки, и ее прорвало:
- Мама,  я пыталась исправить всё: встретиться с отцом Шуры,  объясниться, – после длинной паузы закончила, - видно, не судьба. Его не стало - до моего приезда погиб.
- Даже не думай о нем! – Клавдия, захватив сверху чашку всей худенькой пятерней, так  ею ударила о стол, что  выплеснулся почти  весь горячий чай на пальцы и клеенку. Она бывала и категоричной, чтобы вернуть в реальность расстроенного собеседника, – Он - предатель и ему одна дорога...- еще и упруго-сжатым кулаком стукнула по мокрой лужице.
-  Подсказку ведь вовремя получила от умного человека: « Ты умеешь завлечь любого, а что дальше делать - не знаешь». Так и было! –  защищала Эльвира героя своего романа.
- Не знаешь? Знаешь – дочку родила! Не забывай! Я тебе тоже говорила, что могла завлечь любого, и он будет моим – это наш редкий талант.
- Мама, так почему у тебя не сложилось?
- Гордячкой была. Ты, похоже, в меня уродилась, но надо исправляться. – ответила утвердительной интонацией и присела напротив.
 Такой откровенный разговор был последним в их общей жизни и общих заботах о Шурочке.
4. Надо исправляться
 На улице и в стенах священных агрегаторов в это время стало объявляться новое чудище – нео-капитализм. Оно неуклонно завоевывало пространства и умы. Чудище училось рыкать, со своими установками и ожиданиями очищало себе дорогу. Знакомство с преградой – заступником этому чудищу состоялось в обычный будний день. Черное пианино «Красный Октябрь» местами потертое и потерявшее лакированный блеск привезли в небольшой грузовой машине. Высокий рукастый грузчик, предупредив об этом, побежал вниз по ступеням, хватаясь за перила, оставил Эльвиру с Шурочкой дожидаться «Чуда» у открытой двери квартиры. Долго слышались потуги грузчиков, их разговоры и хриплые смешки, удары о стены чем-то тяжелым. Пришлось отступить вглубь, когда чёрное «Чудо» появилось на нижней площадке, четверо грузчиков покрутились, пообщались, снизу принесли толстенную широкую доску и положили на последние ступени подъема, вернулись к пианино. Натужными толканиями «Чудо» заехало на площадку перед дверью, объявилось в полный рост, чтобы стараниями мужиков-великанов заехать на место своего семилетнего обитания.
Шурочка резво носилась по квартирке, смело распевала песенки, то усаживалась на стул, откидывала крышку пианино, растопыренными пальчиками обеих рук, пробежав по длинному ряду черно-белых клавиш, крышку опускала и, скрестив руки на груди, попеременно  пятками пинала ножки стула,  демонстрируя победу мечты. Так ворвалась в жизнь Эльвиры и Шурочки музыка, позвала в новое время, в касту новых друзей. За все время учебы в музыкальной школе дочь научилась радоваться победам, научилась оставаться без опеки занятой работой матери, самостоятельно  осваивалась и в дворовом мире – у нее был верный друг. 
Эльвира иногда оставалась с ночевкой в квартире матери, подчиняясь выработанному годами распорядку: просмотр по телевизору только новостей и в двадцать один час должна лежать в пастели.
С улицы доносились редкие гудки проезжающих машин. Под  кошачьи капризные взвизгивания и думалось обрывочно. Иногда запахом папирос напоминала о себе мать: она, крадучись заглядывала в темную спаленку, слегка освещаемую окнами соседнего дома, недолго постояв, тихо удалялась. И все же  та беспокойная ночь её убаюкала. Она перестала думать о  Шурочке - оставила без присмотра, заснула.
Утром примчалась обеспокоенная Шурочка. Увидев обеих матерей в полном здравии, торопливо разуваясь и пристраивая в маленькой прихожей туфли, все же мимоходом спросила:
- Все в порядке? – всмотрелась в лицо бабушки, ровно стоящей перед ней, но придерживающейся за косяк  двери.
 Не одна она замечала, что от частого курения, та начинала терять ориентиры, но еще успевала за что-нибудь ухватиться и присесть. Нужно было убирать печь, как самую главную зачинщицу дурного влечения. И Эльвира, и Шурочка, занимаясь домашними делами, часто переглядывались – выжидали: кто посмеет об этом категорически заявить. Шурочке проще было бороться с бабушкиным прегрешением – ей все прощалось, она и заявила, когда сели за обеденный стол:
- Бабушка, я слышала, что проводить газ не будут у тех, у кого печь стоит – это опасно.
Надо сказать, что в квартале 16-ти квартирных домов только в квартире Клавдии оставалась кирпичная печь, в остальных квартирах давно стояли электрические печи  или газовые с баллоном.
Клавдия даже чашку с супом отодвинула – так огорчилась.
- Значит, скоро умирать буду, одна радость  оставалась в жизни и той не будет, - сказала и с прямой спиной ушла с кухни.
Эльвира только руками развела, лоб наморщила и взглядом на Шурочку стрельнула: «Как по-другому то?».
Воскресный день был подозрительно длинным для всех. Клавдия на кухне в одиночестве часто пила чай, даже не курила. Эльвира как всегда занималась шитьём, Шурочка чтением. Темнело, когда Эльвира с Шурочкой покидали городскую окраину под взгляды отдыхающих пожилых соседей. Вечерняя сходка виделась впечатляющей: активисты, сидящие на стульях, табуретах и скамеечках, перетряхивали коммунальные проблемы, активно обсуждали новости. Неудивительным было слышать возгласы: «Аман Гумирович!?», «Тулеев!»; с этим человеком накрепко были связаны умы и чаяния старшего  поколения с безоговорочным к нему доверием.  Новое поколение детворы, то крутилось возле народного собрания, а то рассыпалось по ближайшим дворам. Клавдия на сходку не вышла.
- До свидания!
Всю силу голоса Шурочка вложила в прощальную отмашку, даже потянулась всем телом за улетающей фразой. Эхо облетело перенаселенную лужайку, толкнуло в спину Эльвиру. Таким запомнился день наступающего совершеннолетия Шурочки.
В один из дней жаркого лета на удивление трёх отдыхающих  женщин  во дворе появилась стильно одетая и улыбающаяся Эльвира и не одна, а с представительным брюнетом средних лет. Эльвира в красной юбочке, в белой облегающей кофточке открыто и дерзко являла миру прелести женского тела, за плечами черный кожаный дипломат. На спутнике - серовато-голубой классический костюм, в руках большой кожаный портфель.
- Что за дипломаты к нам явились? – возбудилась видом пришельцев Мария Павловна – самая авторитетная в квартале дама.
Любовь Иосифовна – другая дама, всей полной фигурой, придерживаясь руками за  лавку, выдвинулась вперед. Клавдия смелась с лавки, будто и не старуха вовсе, ринулась навстречу парочке, раскидывая в стороны руки, запела: «Каки-и-е дороги-и-е го-о-сти прие-е-хали!» Приобняла  дочь за плечи, повела  к подъезду, успевая взглядом подбодрить следом идущего мужчину и привлечь внимание соратниц, на их глазах Клавдия преобразилась в артистку - с удовольствием играла роль благодушной тещи. Обе дамы рты разинули. Любовь Иосифовна успела подхватить выпавший зубной протез, так с ним и сидела; никогда в такой проявлении Клавдию не видали, переглянулись; когда семья исчезла из поля зрения, Любовь Иосифовна незаметно втолкнула протез на место.
Тут и началась провидческая игра-дуэль. Только зрители-стены  с характерными ранами на фасаде были готовы поддерживать пытливую обеспокоенность дуэлянток. Мария Павловна с возмущение в голосе пытала соседку:
- Эльвира замуж вышла, ты знала?
- Может это отец Шурочки объявился. Смотри, как Михална дёрнулась, будто тысячу лет знала. Ты отца Шурочки видела? Кто он? – соответствовала тону интервьюера Любовь Иосифовна.
- Может всего-то, – новый ухажёр и Михалну дочь предупредила!
Любовь Иосифовна немного поразмыслила, упершись руками в лавку, нашлась - чем ответить:
- Павловна, ты же все секреты Эльвиры знаешь! Или получается,  не все?
Мария Павловна - фронтовичка, мобилизовалась по зову сердца, санинструктором пропахала грудью километры родной земли. Вернулась с войны с сыном на руках. Она знала, как воспитывать ребенка без отца. По тем временам, не смотря на заслуги, за спиной грязно судачили, но она вывернулась из круга неудачниц: замуж вышла, дочь родила.  Правда, с этим мужичком жизнь тоже не сложилась, и Мария Павловна вся ушла в образование. Работала после окончания института и до выхода на пенсию в ВОСТНИИ на приличной инженерной должности, потом внедрялась в жизнь исследовательского института в качестве наставницы молодых ученых. Словом знаменитостью была во всем, окружающим институт, жилом комплексе саманных и кирпичных домов, где проживала основная масса работников.
Немалые заслуги приписывались и Любови Иосифовне: воспитала двух амбициозных сыновей, каждый из них вырос до большого начальника.
- Сама идет! - высказалась Мария Павловна, приглушила голос, - Попытаем её?
Конечно, обе женщины Клавдию простили за  скрываемый талант.
- Михална, угощала зятя? Быстро вернулась! – «закинула удочку» на откровенный разговор Мария Павловна.
-  Очень интересный мужчина! С таким и день, и ночь не зря будут прожиты! – подогрела общий интерес Любовь Иосифовна, - Иностранец? – отсаживаясь чуть в сторону, попыталась уточнить статус гостя.
- Мария Павловна, тебе больше известно о сердечных делах моей дочери, лет десять назад объявлялся. – Отчиталась Клавдия, ухватилась руками за полы выходного веселенького платья,  втиснулась в освобожденное место на лавке. – Когда вы только спелись, не знаю.
Женщины заметили перемены в облике Клавдии, но они сами были такими: в быту неприметные, когда статус мог пострадать, то из пыльных шкафов доставали  лучшие наряды.
-  Сидят,  обедают с Шурочкой, я только чай попила, – так Клавдия попыталась свернуть женское любопытство.
- У Эльвира до сих пор  спина болит, прежде её нужно вылечить, а потом замуж выходить! - все таки ввернула Мария Павловна  суровую правду жизни, иначе сказать - заповедь на будущее крестницы. – Я - фронтовичка, Эльвира-фронтовичка. Совсем маленькой Шурочка была, я с ними часто прогуливалась, с Эльвирой беседовала. Оказалось: она на передовом фронте – программистка, нашему институту безопасность горных выработок рассчитывала, для шахтеров экономику и бухгалтерию перекладывала на ЭВМ. Из удивительного поколения молодёжи Эльвира – я вам скажу. Горжусь такими.
Мария Павловна легко переходила на бытовой язык, этим больше всего почитаема была, а значит, и услышана, но Клавдия возмутилась:
- Может и перетрудилась Эльвира, ты своей геройской подруге Зинаиде Туснолобовой давала советы с замужеством повременить? - Тема эта особенно святой была для Марии Павловны, - Ну, коли замуж, то молчу. – Так отступилась от наставлений.
Любовь Иосифовна не вмешивалась в ревностное состязание,  только слушала.  Молчание обеих все же прервала:
- Мария Павловна, первый раз слышу, что Зина Туснолобова – ваша подруга. Где вы пересеклись?
- Награждена Зина Орденом Красной Звезды. 123 раненных вынесла с поля боя за 8 месяцев с их личным оружием. – Так начала рассказ Мария Павловна. - Она из Ленинск - Кузнецкого. Вместе мобилизовались. Отец в первую мировую был полным Георгиевским кавалером. В гражданскую учился на курсах красных командиров. В 1932 арестован по доносу. Так семья оказалась в Ленинск – Кузнецком. Второй раз арестован в 1938 году и расстрелян. Почти невозможно представить после всего этого патриотический порыв Зины! Никогда нас не поймут западники только из-за этого. 
Любовь Иосифовна напряженно вслушивалась в голос Марии Павловны, вся подалась вперед. Клавдии не понравилось, что она заслонила собой рассказчицу, среагировала:
- Расскажи, Мария Павловна, какие увечья у нее были! – сказала, вставая с лавки.
- Одной руки по локоть не было, на другой руке кисти, правой ноги не было, левая была до колена. Фашисты ходили по полю добивали раненных. Один из них заметил Зину еще живую, бил по голове и в живот прикладом, добивал сапогами. Разведчики её обнаружили полуживой, вмерзшей в окровавленный снег. Финками выбивали из ледяного плена. Долго восстанавливалась, Немного окрепла замуж за любимого вышла. Здесь двоих детишек родила, но они умерли. Уехала на родину в Белоруссию там и дочь и сына родила.   
Женщины недолго молчали, Мария Павловна вздохнула, посмотрела на Клавдию, завершая тему, категорично заявила:
- Может и не в спине дело, Михална. Не женская у Эльвиры работа. Все нутро ведь сбивает.
А в светленькой квартирке на втором этаже продолжалось знакомство, скорее сказать, возобновилось. Шурочке настырно разглядывала гостя за столом во время обеда, еще внимательнее, когда он выходил с кухни.
- Мама, это кто? – проводив взглядом гостя, тихо спросила.
- Валентин!
- Это я слышала и от бабушке! Тебе он – кто?
Поведение бабушки при этом госте Шурочку удивило: двигалась активнее, улыбалась гостю, старалась понравиться и лучше приветить; подумала: «Наверное, знаменитость?», удивляла и мать - артисткой выворачивалась. Захотелось и Шурочке роль отыграть; она,  не дождавшись ответа от матери, быстро вошла в комнату, шагнула к сидящему на диване гостю, со сцепленными за спиной руками, повторила вопрос: - Вы кто? – сразу же другой, - Мой отец?
 Валентин встал с дивана.
- Валентин Бахман. – сказал и протянул руку Шурочке, спрятанную за спиной руку Шурочка подала, он успел её поцеловать. Девушка вспыхнула. Рядом стояла Эльвира с полотенцем в руках, она смотрела сцену с обаятельной улыбкой на лице. Шурочка качнулась телом к матери.
- Он – тот самый Бах? – зашлась добрым заразительным смехом, тряся указательным пальчиком.
-Да, тот самый Бах! – с широкой улыбкой ответила Эльвира.
Когда стали собираться в дорогу, зашла тихонько в квартиру Клавдия, она  успела на улице накрыть корону из кос платком и даже в  сумерках прихожей та светилась букетами цветов. Коротко попрощались, только гость приобнял Клавдию, подержал её руки в своих руках. Как мало надо пожилой матери! Эльвира и Шурочка, перешагивая порог за гостем, успели заметить в глазах бабушки слёзы благодарности. Все дорогу Шурочка вглядывалась из окна автобуса на бегущие навстречу сосны реликтового бора, под разговоры сидящей за спиной парочки улыбалась, вспоминая сцену знакомства с ухажёром матери.
Мать приехала забирать её у бабушки с неизвестным дяденькой, она видела, как бабушка побежала им навстречу, она тогда смекнула, что бабушка с первого взгляда полюбила дяденьку Валю, Шурочке он тоже понравился. Однажды Дядя Валя пришел вместе с матерью в детский сад на праздник. Перед родителями выпускников детского сада выступала бывшая воспитанница – играла на пианино. Шурочка заметила: как слушал дядя Валя, как внимательно смотрел на нее, сидящую  в ряду остальных нарядных выпускников. Под этот заинтересованный взгляд, а может, гипнотический  закралась в её головке мечта - «Научиться играть на пианино и когда она закончит учебу, то обязательно придет на выпускной в этот детский сад и сыграет на пианино и даже лучше».  Они ехали в автобусе, Шурочка сидела на коленях  у дяди Вали, очень  довольная мама сидела рядом. Вопрос: «Как ваша фамилия? – вылетел из неё неожиданно и так скоро, что дяденька и мама не успели удивиться. Дядя Валя ответил: «Моя фамилия – Бахман, ты, Шурочка, тоже будешь – Бахман!», притихла растерянная мама, Шурочка повернулась лицом к дяденьке и, сдавливая пальчиками щечки переспросила: «Бах?». Знала ли она тогда композитора Баха? Может, возглас был междометием? Помнит, что позднее, когда училась в музыкальной школе и скучала по дяде Вале, то шутила: «Когда Бах приедет?»,  мама в ответ лишь посмеивалась: «Ты - уже сама Бах!»
5. Дивное местечко
Клавдии не суждено было выполнить обещание матери. Эльвира узнала, что компенсация за дом  раскулаченных когда–то родителей матери равнялась  размеру  месячной пенсии, расстроилась, но матери сообщила. «Не были богатыми и нечего начинать», –  успела передать Клавдия житейскую мудрость, но сохранить свое наследство – детей. Шестьдесят лет курившая папиросы «Беломорканал», отличавшиеся грубостью табака и едкостью дыма и сигареты «Памир» (им давали прозвище – «нищий в горах») с худшим классом табака, только один раз серьезно переболевшая,  тихо без страданий умерла в восемьдесят шесть  лет.
   Как же её не хватало в жизни! Изменилась жизнь – оскудела, изменились соседи – подурнели, изменилась Эльвира – скупее стала.
Эльвира, как всякая любящая мать, тревожилась за жизнь Шурочки до семнадцати лет, после семнадцати лет, запутывая следы  от видимых и невидимых недругов своей холодностью в отношениях с дочерью. Так запутала следы, что, не остановившись вовремя -  проиграла. Окончив музыкальный колледж, Шурочка смело бросилась на поиски  счастья в окутанный миражами  город Петербург, там и осталась. Бабушка Клавдия ударила бы сухоньким кулачком по столу и не отпустила внучку в неизвестность, Эльвира оставила право выбора за дочерью, подвергла  себя большим испытанием. 
Весна настырно стучалась в окна ветками с нежной молодой листвой. Был четверг - рабочая неделя результативно завершалась и это по-настоящему радовало.  В субтропики начальственного кабинета Эльвиру вызвали для интересного разговора. Тщеславная строгая начальница встретила любезностями, так объяснила причину:
- …Собирала телеграфисток, чтобы выбрать кандидатуру невесты для большого начальника, общим решением остановились на вашей. Дорогая, вы достойны лучшей жизни и  нам не будет за вас стыдно.
- Такой большой начальник и свободен!?
Начальница показала на стул среди великолепия тропической растительности, подставила рядом к стене из разномастных горшков другой стул, тоже села.
-Расскажу, как знаю. Анна – вторая жена Ивана Ивановича, немка по отцу уехала в Германию прятать сына, чтобы в армию не забрали или из-за наркотиков. Иван Иванович давно катается туда  - не может жену вернуть. Вот решил снова жениться. Вы - дама во всем передовая, надеюсь – понравитесь.
Эльвира не стала перечить – самой любопытно было, согласилась на встречу с женихом - экс-директором  автопредприятия. В пятницу,  игнорируя настороженность хозяйки, солидного вида господин уверенно переступил порог квартиры, отбрасывая кожаную кепку на диван, изрёк приказной интонацией:
- Ты мне нравишься, собирайся, баня стынет!
Эльвиру напор обескуражил, он это заметил, смутился:
- Разве вы не согласились на встречу?
- Я согласилась  познакомиться, но вы уже здесь!
Жених тут же позвонил  начальнице - свахе:
- Уважаемая, скажите Эльвире, что вы с мужем  приедете ко мне! 
Природа встретила умиротворенностью, выдвинула навстречу любопытному взгляду Эльвиры дивное местечко за гладью озера, похожее на барскую усадьбу; вековые сосны и кедры, как стражи встретили у ворот и провели к крыльцу сказочного домика. Овчарок Иван Иванович увёл далеко за крыльцо и предложил Эльвире войти в дом. Скрипнула дверь и навстречу гостье из спальни выскочила рыжая собака породы кокер-спаниель, с радостным визгом закружилась вокруг нее. Иван с добродушной ухмылкой факт признал:
- Невеста пришлась ко двору!
Эльвира ходила по дому, привыкала к скрипу ступенек, Иван Иванович на ходу рассказывал о своих достижениях в строительстве этого уголка. Через час приехала на своем авто сваха с мужем – стройным элегантным мужчиной, в недавнюю бытность он вместе с Иваном Ивановичем  воспитывал рабочий класс автопредприятия. Эльвира при виде начальницы успокоилась. Приехала ещё супружеская пара. Мужики пили много. Они пили допоздна, беседовали, спорили, забыв о женщинах.
Вернувшись из гостей, Эльвира следующим днём  поспешила встретиться с сестрой Соней. Самой Соне в личной жизни повезло как-то раз и навсегда. Остальные возможные случаи знакомств она, из любопытства, умозрительно добирала, наблюдая за жизнью подруг и сестры; ей было передано по роду замечательное качество  - быть «ясновидящей». Не единожды Эльвира  шла к сестре за информацией, даваемой свыше. Эта информация была всегда нужной и кстати.
 - Скажи, ты знаешь  Ивана Павлинкова  из нашего посёлка? Сватается… - были первыми словами, с которыми запыхавшаяся Эльвира обратилась к сестре.
 Соня  поморщилась.
 - Терпеть не могла  этого картавого рыжего. За него выходила замуж Римма Бренёва. Наша мать в гробу перевернется от такой новости.
 Эльвира нервно засмеялась, а Соня, присев рядом на диван, начала наставлять:
 - Опять  вляпалась  в историю? Когда закончатся твои подвиги?
- Подвиги сами идут ко мне навстречу, - отбилась Эльвира.
Совсем немного пообщались сестры: чай попили, вспомнили о матери. Она еще не отошла от дома, где жила сестра, окликнул незнакомый мужчина:
 - Эльвира, здравствуй!
 -  Здравствуйте, извините, но я вас не знаю, - Эльвира оглядела незнакомца, пристальней всмотрелась в лицо, -  Нет, я вас не знаю! - уверенно повторила.
 Незнакомец средних лет в рубашке и джинсах снял черные очки.
 - А так, Эльвира, узнаёшь?
Эльвира,  пытаясь умозрительно подключить почти всю базу знакомых по жизни людей, снова вгляделась в лицо интересанта.
 -  Мы с вами на Канарах познакомились! – продолжал убеждать он. - Вы были именно в этом замечательном платье!
 - Мистика какая-то, не была я на Канарах! Спасибо, конечно, что не в бане! – так отшутилась и захохотала, – осознавая сестринские потуги.
 Незнакомец извинился, взгромоздил на лицо очки и, склонив голову, пошел восвояси. Эльвира  мысленно поблагодарила сестру за участие в её судьбе, совершенно уверенная в своей неотразимости, наметила планы на следующий день.
Иван почувствовал при встрече перемены, признался:
 -  Ты должна знать Римму Бренёву. Она – бывшая жена. Постарайся с ней не общаться!
- Почему? – задала вопрос Эльвира, но ответа не получила.
За три месяца знакомства она не почувствовала себя возлюбленной. Он, то и дело, давал ей поручения, проверял и контролировал выполнение, словно вернулся в свою обыденную директорскую жизнь. Устав от замечаний, Эльвира взбунтовалась:
 - Я больше не приеду!
 - Ты сделаешь большую ошибку. Я оформляю развод с Анной, купил для тебя кедровую бочку.
 Люська не отходила от неё, рычала на Ивана, не позволяя даже приблизиться.
 -Я не назначал  её хозяйкой! - сердился  Иван, грозя Люське кулаком.
 Эльвиру так растрогала Люськина преданность, что она решила не торопить события.  Она вошла в чужой мир с тревогой, но она не имела  права подправлять этот мир под себя. Следовало меняться ей, как и требовал завет матери.
В углу гостиной появилась большая двадцати-литровая бутыль, с вишневого цвета жидкостью, она искушала Ивана, как одержимый мог заниматься целый день только её содержимым: или разливал по графинам и бутылкам, или прикладывался к налитому бокалу,  не жадничал и Эльвире наливал.
- За наше счастье! – не забывал декламировать тост.
Если она оставляла бокал полным и уходила с глаз, он становился угрюмым и злым, продолжал расслабляться, опустошая бокал за бокалом в одиночестве.
 Эльвира поняла, что иного стиля жизни не навяжешь, взбунтовалась: «Спивайся один! Лучше – я уйду!»  Этим она надолго Ивана отрезвила и заставила отказаться от пагубной привычки.
Приближался день Троицы. Оказалось, что родители Ивана и мать Эльвиры были похоронены на одном кладбище. Решили вместе поехать и привести в порядок могилы родителей. Иван, сделал добротную скамью, взгромоздил на машину. Разгрузились у могилы Клавдии Михайловны. Он подошел к надгробию всмотрелся в фотографию.
- Я знал эту женщину! - волнительно воскликнул.
- Да, я знаю, - по инерции сказала Эльвира, сразу  замолкла.
Иван торопливо вкопал скамью. Когда чистили и красили оградку родителей, молчал, когда присели отдохнуть, отчеканил:
 - Я бы хотел, чтобы меня похоронили рядом с родителями за этой голубой оградкой.
Честолюбивые никогда не говорят о своей смерти, им кажется, что они будут жить вечно. Как-то вдруг – уходят, и им ставят величественные памятники за освобождение прирученного пространства. Самолюбивым мало места на планете Земля,  кажется им, что они  не будут подвержены процессу смерти, с ними не должно повториться то, что повторяется со всеми другими. Они надеются, что для них есть какой-то другой исход, потому тихо доживают старость, боясь вспугнуть ожидаемое вознаграждение. Иван был и честолюбив и самолюбив. Каждый понимал это, даже малознакомый человек, хоть однажды побывавший в его резиденции. Портретами Ивана был увешан весь дом, с них глядел  бравый рыжеволосый красавец.
 - Иван, это же обычное поселковое кладбище. Разве ты жил, чтобы упокоиться здесь?
- Упокоиться у стен Кремля я никогда не мечтал. Слава богу, не буду участвовать в такой упаковке. На том свете, возможно, лишь весят по-разному, но молчат  одинаково.
Эльвира первая сдвинулась с места, пробираясь сквозь заросли кустарников, обходя  оградки, она натолкнулась на  женщину. Та стояла, прижавшись к березе, словно от кого-то пряталась.
- Здравствуй, Эльвира! - услышала, не успевая узнать женщину. Это была Римма. - Я, слышала, что у Ивана работница в доме появилась, так, это ты!? Я должна была вернуться к нему!
Эльвира не ожидала такой встречи, тем более обличения, ответила с иронией:
 - На моё место работницы по дому претендуешь?
Римма была единственной дочкой в многодетной семье. Родители её баловали -  это знали все. Высокомерие, с которым она себя подавала, выделяло её,  потому одаривало вниманием  перспективных женихов. У неё всё в жизни складывалось и ладно, и удачно.
Завидев приближающегося Ивана, Римма поспешила отвернуться, но Иван её заметил.
- А ты, что здесь делаешь? Иди своего соседа выслеживай! - так же грубо прикрикнул на Эльвиру, - С кем попало рот разеваешь,  поехали!
Был вечер, Эльвира собирала на стол. Иван, указывая на лужу,   образованную на полу,  закричал:
- Это, что такое? Убери сейчас же!
- Чем я провинилась?
-  За моей спиной сговариваешься! Не потерплю!
Сели за стол. Люська  легла на пол и прижалась к ногам Эльвиры, попеременно поднимала пышные брови-гусеницы, косила глаз то на хозяина, то на Эльвиру. Она была накормлена, но с вожделением ждала лакомства.  Иван разлил по бокалам коньяк.
- За родителей!
Эльвира  не была набожной, к атеистам судьба перестала   причислять, в такие святые моменты включалась рациональность или  память предков помогала, произнесла нужное:
- Царство небесное нашим родителям! Пусть будут покойны и не тревожатся! – так сказала и выпила, - Римма - мать твоих прекрасных сыновей. Она не может быть тебе врагом, она этого не заслужила! – сказала и отстучала пустым бокалом по столу.
- Плохо ты знаешь эту генеральшу. Я её любил и люблю, но предательства её не прощу.
Эльвира это возмущение перевела в копилку недовольств Иваном, там появился еще один черный шар. Люська, до этой поры спокойно лежала на полу, положив голову на лапы, вскочила и зарычала.
- Даже собаке не нравится  твоя спесь.
Эльвира поняла, что параллельная жизнь проходила рядом, в ней уживались герои жизни Ивана, но они никогда не пересекутся с её наследием.
- Не пойму, почему ты сговариваешься с Риммой за моей спиной? Я выбрал тебя соратницей. Будь добра,  люби и слушайся меня!
- Я поняла: от меня в твоей жизни ничего не зависит.
Утром Эльвира тихо собралась,  погладила Люську на прощанье, вышла во двор, посмотрела на окна, ожидая увидеть знакомый силуэт, но не увидела; бросила кавказским овчаркам сухариков, не оглядываясь, пошла к автобусной остановке.
Через месяц позвонила Римма, с возмущением выговаривала:
- Зря ты, Эльвира, оставила Ивана.  Он сыновьям обещал оформить развод с женой. Он обещал оформить с тобой брак, он бы и это сделал. Я не смела  даже  мечтать о таком. Иван ездил в Германию и сейчас у него другая женщина.
Эльвира только и сказала:
 - Здравствуй, да, конечно.
Новости заставили вновь отправиться к сестре Соне. Словно готовясь сделать немедленный запрос в банк мироздания, Соня попыталась  уточнить:
- Опять замуж вышла?
Эльвира в ответ без обиняков спросила:
- Сонь, какие такие дела были между Иваном и нашей матерью?
- Он же учился после армии  в школе рабочей молодежи - ещё в той, что стояла у подножья террикона, с директрисой роман крутил, на мамкиных глазах всё было.  То ли не очень старались таиться, то ли перестарались - закрылись в директорском кабинете. Мамка заканчивала мыть обычно на кабинете директрисы. Не постеснялась - начала тарабанить в дверь, мол, ваш рабочий день закончился, да и шуры-муры пора завершать. Иван, чтобы лишних сплетен не было, сиганул в окно. Когда директриса дверь открыла, за окном Иван заорал. Представь, прыгнул-то на большой камень породы, который прикатился с террикона. Коленки тогда сильно отбил. Мать, считай, на себе его волокла к крыльцу школы.
Вместо благодарности, директриса уволила мать, наверное, чтобы сплетни далеко не уходили. Ну, мать задели, она судиться стала, чтобы восстановили на работе. Получилось еще хуже. За аморальное поведение директрису сняли. А тут, как раз Римма ему подвернулась. Ведь добился - Римма бросила хорошего парня. Когда мама узнала, что Римма выходит за Павлинкова замуж, опять вмешалась – всё и рассказала  родителям Риммы, потому они долго мурыжили Ивана – не соглашались выдавать дочь.
Поняв, что ничего особо страшного семью не связывало и не разделяло, позвонила Ивану. Он не умел или не хотел выказывать радости, только приказал:
- Не дури, возвращайся домой, полечишься в кедровой бочке.
Эльвира оглядывала владения, во всю грудь дышала морозным воздухом и не могла надышаться. Теперь она точно знала, что действует не как обычно, а целенаправленно.
 - Ты не думай, что меня можешь одурачить. Через меня прошли тысячи, - вещал смущенный Иван, боясь, что Эльвира сочтет его добрые намерения за мягкотелость.
  - Больших планов не строю, хотя перспективы заманивают? - Эльвира поймала себя на мысли, что действует по чьей-то воле: не смущается, не боится  грубых выходок Ивана, даже провоцирует его, -  Разведешься - останусь. Не разведешься - посчитаю свою миссию завершённой. Пусть более достойная тебя завоевывает.
Кедровый бор шумел многоголосьем птиц. Снег во дворе потихоньку таял. На владения Ивана наступала со всех сторон  весна. Люська  почти не забегала в дом - резвилась во дворе. Как только Эльвира выходила на улицу, Люська тут же начинала её развлекать: убегала на середину озера и писала круги по воде, погружаясь  почти с головой под ледяную гладь, потом  носилась по снежным взгоркам.  Эльвира то хохотала, то, пугаясь, что Люська застрянет между льдин и не сможет выбраться, вскрикивала.
В доме было  чисто и спокойно. Домашние заботы не отягощали. Иван праздности не любил, и она придумывала какие-нибудь затеи. Эти затеи Иваном одобрялись, поддерживались, словом, в загородном доме у него всегда находились дела.
- В городской квартире я бы давно спился, здесь я всегда нужен.
Иван, словно генератор, вырабатывал идеи одну за другой, спешил реализовывать все. Только за это Ивана можно было уважать. Ведь, благодаря таким умельцам образуются жизненные обстоятельства, удерживающие нас - смертных,  на этом свете. Эти обстоятельства, словно паутина связывают нас, сталкивают.
Иван огородничеством не любил заниматься, на земле хозяйничала семья  бывшего работника автопредприятия Федора. Урожай делился на две семьи. 
 - Хочешь, занимайся землей, но всё согласовывай с Федором. Скоро его жена Наталья будет появляться на огороде, постарайся с ней подружиться.
- Мне командиры кроме тебя не нужны! - возмутилась Эльвира.
 В хозяйстве все чаще и чаще что-то пропадало. Иван, любивший порядок, с трудом сдерживал гнев:
 - На Федора я не могу подумать. Он - проверен годами.
Очередной исход случился благодаря женскому любопытству. Лариса прочитала смс-сообщение, присланное на телефон Ивана: «Не думай разводиться с Аней. С Эльзой ошибешься снова».
Эльвира поинтересовалась:
- Очередную невесту себе заказал?
Люська даже гавкнула в подтверждение, она не отходила от Эльвиры всю ночь – сторожила. Утром Иван не стал кормить Люську, взял длинный ремень и, улучив момент, хлестнул Люську вдоль спины, та отпрыгнула и оскалилась на хозяина.
- Я -  хозяин в доме и никто другой!
Эльвира молча собрала вещи, вышла из дома. Люська сидела на крыльце, увидев Эльвиру, звонко залаяла. Она лаяла на север, затем на восток и на запад и, повернувшись на юг, побежала следом за Эльвирой.
Позвонила Римма, говорила по-доброму неторопливо:
 -  Почему Ивана бросила?
 - А, разве ты его не подобрала?   
 -  Он со мной и минуты-то  говорить не хочет. Приехала его подружка Аня.
-  У него есть ещё подружка?
- Ну, назвать её женой уже нельзя, коли он с ней развёлся. Приехала эта подружка со своей подружкой Эльзой.
- Где-то я слышала это имя.
- Вот, ходят по гостям втроем.
- Жалко, Римма, что нас с собой не берут.
Римма засмеялась, хотя шутку не осознала.

6. Наследство
Она еще летала во сне, только вот не высоко и учила летать других – невидимых учеников: долго разбегалась среди каменных трущоб, могла залететь на высокую башню и только потом с нее парящими движениями рук и ног плыть, выбирая взглядом площадку для приземления. Успела увидеть среди густой зеленой массы сероватый островок, на нем строения. Проснулась Эльвира с ощущением перемен.

День выдался солнечным. Эльвира приехала в бабушкин пустующий дом ближе к обеду,  сидела в глубокой задумчивости во дворе на куче гнилых бревен, не обращая внимания на проходивших за оградой прохожих. Они тоже мало интересовались, голову не поворачивали в её сторону.
– О чем задумалась, соседка? - От мужского баса встрепенулась, подняла голову.
Открыв шаткую калитку, на нее шёл Гоша. Собеседником он был слабым. Иногда казалось, что он даже имя собственное забывал, плохо владел памятью, но Эльвира его уважала за трудолюбие. Все правила в строительном деле, или каком другом он создавал заново и в расчётах почти не ошибался. Стоял дом, перестроенный Гошей не один год, не торопился валиться, хотя именно это предрекали соседи. Стояла шахтовая вагонетка на склоне, которую  Гоша, применив смекалку, водрузил без свидетелей и помощников. Всё он делал, казалось, второпях, но получалась добротно и с большим запасом прочности.
– Ну, точно, мы  с тобой – два дурака, – и захохотала. – Почему только не вместе живем?
– Приходи, да живи. Меня, вот, десять дней на огороде не было, всё заросло.-  Так ответил и присел рядом с Эльвирой.
– А, потом выгонишь, как и всех прежних невест?
– Может, и выгоню. А почему мы – два дурака? – вспомнив прежнюю фразу, спросил Гоша.
Эльвира, затаив усмешку,  серьезно ответила:
– Точно, – дураки. Ты свое «дырявое ведро» чинишь– чинишь, я свое «корыто» чину–чиню и конца – краю не видно этой починке. А зачем мы это делаем? А? Ну, кто нам велит? Кто руководит? Так вот помрем  и не узнаем.
Иногда этих двух дураков сводила молва, иногда селяне –  «Вы же друг друга стоите!» На что он отвечал: «Она старая для меня!», она отвечала: «Да с ним же со скуки помрёшь!»
Но, всё же, время от времени они навещали друг друга, поддерживая незамысловатой беседой и  бескорыстной помощью.
–  Эльвира, зачем сарай снесла?
–  Не снесла, а разобрала. Нашла работника –  он помог, вы–то прятаться от меня стали, – ответила Эльвира, внимательно вглядываясь в лицо собеседника, осмотрела свои ноги, руки.
– Эй, соседи! Наследство еще не придавило?– окликнул проходивший мимо мужчина.
Эльвира  с иронией в ответ прокричала:
– Работу  ищешь, Юра? Свою всю переделал?
Юрий, узнав в компаньоне Эльвиры закадычного друга, вернулся к калитке, протискивая через неё богатырское тело, похихикивал.
– Хохлацкое наследство – не лучше кулацкого! – Это он имел в виду свою легковую машину «Таврию» и ветхий домик Эльвиры. Юра держал в руках нераспознаваемый предмет, выворачивая руку, его разглядывал.
 – Гоша, ты меня не выручишь? Покумекать над этой деталькой нужно!
Эльвира перебила с обидой:
– Вот, перед вами очень большая деталька, может, сначала покумекаете над ней? По техническому паспорту на этом месте был сарай, я построила навес по тем же размерам. Как вы думаете, у меня будут проблемы?
Юрий оформлял прошлым годом свою собственность, открестился:
– Я ничего не понимаю в этих делах, занималась Галина.
Гоша, издалека разглядывая Юрину находку, уверенно высказался:
–  Все пусть, как есть, ничего не надо делать.
–  Да, мне с глаз убрать эти дрова нужно - Эльвира привстала, и осторожно опираясь руками о бревна, сошла на землю.
– Кончай ты горбатиться. Угробит тебя гнилое наследство, быстрей продавай, – встрял  Юрий. – А это, что за железки?
Юрий стоял под навесом и разглядывал железки в большой железной бочке, Эльвира отвлекла:
– Видела сон, будто бы на огороде отрыла ведро с деньгами бумажными и мелочью, и голос деда Михаила мне послышался: «Это всё тебе!»
– Я же говорю, они нами руководят с того света. Он тебя заманивал, чтобы ты чемодан без ручки не бросала, больше–то ведь некому нести, да и дураки перевелись.
–  А бабка Мария не приходила? – полюбопытствовал Гоша.
– Бабушка не приходит, а часто ходит мама, никогда я не вижу её лица.
– Гони тётку Клаву, наверное, там забот много, без тебя не управляется, – посоветовал Юрий.
Эльвира подошла к бочке, ткнула пальцем в торчащие из неё железки.
– Выбрасывать жалко. Эти железки шесть десятков лет не давали стайке упасть.
Юра с Гошей долго перебирали и рассматривали железки.
– Да–а–а, таких  железок днем с огнем сейчас не сыщешь. Смотри, Гош, какой топор! С клеймом! С язычком! Да ему цены нет! 
Эльвира забоялась за своё наследство и отогнала мужиков:
– Ладно, давайте уж идите – занимайтесь своими детальками. Вспомнила: стоит только подивиться объявившемуся предмету - вскоре исчезает, пожалела, что рассказала про сон. « Спасибо! – похвалила  себя, -  не выболтала место, на какое дед Михаил во сне указал».
Гоша встал с насиженного места, пошел к калитке, взмахом руки зазывая  дружка.  Юрий потоптался на месте, пошел за Гошей, но споткнулся - нога утонула в петле самодельного бича. Юра освободил ногу, взял в руки рукоятку бича.
– Знатная бабушка у тебя была! – Щелкнул стареньким бичом  о землю, да, так громко, что сам испугался - даже нагнулся, будто спасался от разорвавшейся гранаты.
Эльвира по молодости лет не особенно-то бабушку ценила. Одни, знавшие прошлую жизнь бабки Марии, за глаза называли  кулачкой, другие за умение жить на крохотную пенсию – скупердяйкой. Бабушкино тело от труда и забот согнулось в дугу. Она редко уходила за пределы своего небольшого хозяйства, больше ходили к ней. Она с охотой, давала взаймы чужим людям и терпеливо ждала возврата долга, но близким родственникам в помощи нередко отказывала, словно учила жить по – средствам. Любила поспорить с внуками ярыми атеистами по поводу присутствия боженьки на небесах. «Бога нету!» – орали внуки–пионеры. «Вы разве знаете, что Его нету?» – спрашивала бабка Мария. «А разве ты его видела? Сама не веришь и не крестишься!» – задирался самый хитрый из её внуков.
Юра объяснил свою похвалу:
– Бабка Мария нашего Валерку из петли вытащила, не дала нашей матери затянуть петлю на его шее.
– С чего это? – поинтересовалась Эльвира.
– Валерка оторвой стал  из–за соседа–тюремщика. Пить начал и воровать. Мать не стала терпеть позор, а сделала петлю и втолкнула в нее Валеркину голову. Бабка Мария вовремя подоспела, оттолкнула мать и Валерку освободила. Все знают, что перечить бабке Марии нельзя было. Мать отступилась,  да и Валерка другим по жизни стал.
Эльвира, когда осталась одна, снова села на кучу гнилых бревен. Вспомнила, что на этом же месте в бабушкину бытность лежали несколько новеньких бревен. Бабушка, боясь, что их украдут, стала перетаскивать за дом в палисадник, да и надорвалась, потому до конца почти столетней жизни оставалась хворой.
Эльвира поняла, что в ней живет не только гордячка мать, но и кулачка бабка Мария.  Мать  землю не любила, за нее не билась, как бабушка Мария, считая себя горожанкой. «Уродилась белоручкой ваша мать, все бы пела, да плясала» – такую характеристику, не стесняясь, Мария выдавала про свою старшую дочь. С ранней молодости Клавдия провинилась перед родителями,  работая в обувных мастерских, проболталась, что родители середняки. Возможно, из–за этих откровений Клавдии, родителей  причислили к кулакам и подвергли всю семью гонениям. Наверное, это было главным проступком матери, потому она боялась переступать порог церкви.
Эльвира, расшифровывая замысловатые судьбы своих родственников, пришла к выводу, что и сон нужно осмыслить. Получалось, что дед предупреждал о большой волоките по поводу последнего в его жизни разработанного земельного надела и все связанные с ним заботы были мелочными.
   «Хорошо, что надорваться, как бабушка Мария  не успела». Эльвира оглядела двор,  палисадник, прилегающий к огороду лесок, пострадала: «Да, что ж мне с вами делать? И бросить нельзя и тащить тяжко». Лай собаки отвлек от грустных мыслей. На соседнем заброшенном участке вокруг молодого кленового куста пританцовывала собака. Было понятно, что она обнаружила что–то удивительное. Собака подскакивала то с одной стороны, то с другой,  припадая на передние лапы, задиристо лаяла. Из–под куста выскочила большая жирная крыса с толстым упругим хвостом. Она, нацелившись, бросилась на собаку. Та отступила, продолжая перед крысой пританцовывать. Крыса отважно бросалась и бросалась на собаку, отгоняя её от куста и, устав, наконец, замерла. Собака, отпрыгнула, прижалась хитрой мордочкой к земле, продолжая  наблюдать за  крысой. И тут, откуда–то сверху упал большой темный ком и накрыл отдыхающую крысу. Эльвира только успела ахнуть, как ком взмыл в небо. 
Коршун поднимал добычу все выше и выше, неожиданно крысу отпустил. Эльвира сжалась, боясь, что крыса упадет на неё, вскрикнула. Вероятно, приняв возглас Эльвиры как приказ, собака рванулась к падающему кому, вцепилась в горло крысы. Мелкими шажками потрусила в сторону хозяйского дома, с еще дергающейся добычей в зубах. Любопытство все же привело Эльвиру к злополучному кленовому кусту. Раздвигая ногой ветки клена, она обнаружила дырявое ржавое ведро. «А не дедушкино ли это ведро?» И снова неведомая сила заставила Эльвиру продолжить  миссию по оформлению наследства.
Риелтор – обворожительная красавица, выхоленная и выбеленная, казалось, выросшая не только на молоке лучших коровьих пород, но и на лучшей родниковой воде, уверенно и по–деловому вводила Эльвиру в суть дела:
– Дело сложное, узаконить самострой почти невозможно. Вашу бабушку, умершую до 1992 года, признать собственницей, в принципе, нереально. А давайте, заключим договор. Мы попытаемся помочь Вам узаконивать и, параллельно начнём продажу без оформления документов. Вы согласны?
Эльвира завороженно смотрела на белые ручки риелтора, как они вспархивали вверх и снова ложились на клавиатуру, запросто спросила:
– Почему Вы берётесь за это дело?
– Хочется Вам помочь. Я уважаю вашего нотариуса, а он уважает стариков, конечно, речь не о Вас.
Эльвира подписала договор и с этого момента начала волноваться. Когда прошло два месяца, а подвижек никаких не было, она перечитала условия договора и испугалась. Оказалось, что можно и не выполнить поручение заказчика, но вот размер благодарности за формальное участие рос, явно, в прогрессии.   Эльвира позвонила риелтору, сославшись на родственников, противящихся оформлению бабушкиного наследства, отказалась  от услуг фирмы. Так, вернувшись на нулевой цикл, засомневалась: «А стоит ли продолжать оформление документов на бабушкин дом?».
Только благодаря найденному в архивах решению на выделение земельного участка, она смогла узаконить право собственности на бревенчатый домик, который долгих сорок лет  обогревал и оберегал в нем живущих. На это ушло больше двух лет жизни.
В один из летних дней, пропахших цветением пионов,  полевой земляникой, не раз скошенной травой  объявилась двоюродная сестра Лена - позвонила.    Эльвира и думать перестала о запоздавших на десятилетия родственных связях. Общение было простым: о жизни, о родственниках. Интерес сестры стал понятен: не молодая женщина с трудом переживала груз потерь и утрат. Особенно интересовалась сродным братом Кириллом, следы которого были потеряны. За прожитый отрезок жизни Эльвира лишь однажды с ней встретилась, это случилось в далеком детстве, когда обеим было не больше шести лет.
 В тот особенный день Элька дольше обычного задержалась у бабушки. Сначала сидела на лавочке под огромным раскидистым  тополем и с любопытством наблюдала за работой экскаватора, он натужно рыл траншеи у самой ограды. Когда бабашка перестала выходить на крыльцо,  и прикладывать ко лбу ладонь, так высматривая внучку, Элька выскочила за ворота и с азартом начала лепить разные фигурки из сырых комьев глины; экскаватор натужно рычал у другого дома.  Элька смело лазала по взгоркам, и добывала самые чистые и вязкие комочки глины.
 Дядька Андрей появился неожиданно на другой стороне траншеи. Рядом с ним стояла девочка, он подхватил ее на руки  и прыгнул через траншею к калитке. Большая широкополая шляпка почти скрывала лицо девочки, но Элька увидела насупленный взгляд. Дядька спустив с рук принцессу, наклонился к ней и показывая на Эльку, тихо сказал: «Это твоя сестренка». Элька удивилась: он даже не назвал ее имени. С крыльца дома послышался радостный бабушкин крик: «Ай-ай! Дорогие гости пожаловали!», – и мигом бабушка оказалась рядом с маленькой гостьей. Остальные картинки в Элькиной памяти стерлись.
7. Петя-Сказка

Эльвира держала в руках свидетельство о праве на наследство, с радостью подумала, что завершился круг несчастий предков – она расчистила  жизненный путь для потомков. Эльвире захотелось поделиться своей победой с соседкой Галиной, она наспех оделась, вышла за ворота. Нагнала странноватого коренастого мужика, он шел тихо посмеиваясь.  Эльвира узнала в нем мастера по плетению корзин. Галина стояла у калитки, дружелюбно улыбалась.
– Куда  ты со сказкой пошла?
Эльвира остановилась,  донесся от мужика смешок. – Сказка! – он, подойдя ближе к Галине, выбросил руку вперед, – так приветствуя, Галина тут же съёрничала:
– Петь, ты, когда пить бросишь?
– А когда женюсь!
–  Ну,  какая дура пойдет за пьющего? Бросай – найдем  тебе невесту!
Петр  только буркнул:
– Сказка! –   продолжил путь, пряча ухмылку.
Эльвира поддержала обещание:- Найдем!
Мастер даже не обернулся.
– Чудик! Идет сам с собой разговаривает и смеется, словно сам себе анекдоты рассказывает.
– Да, вот такой чудак, но человек–то золотой, жалко пропадает.
– Если всю жизнь пьёт – то не пропадает, а вовремя восстанавливается. И почему на нашей улице прописалось столько странных людей? Женщины все крепкие, здоровые, а мужики слабые и пьющие.
Галина, впуская гостью в ограду, и закрывая за ней калитку на засов, ответила:
– Разве только на нашей улице? Я думаю, чтобы победить на войне  прежнее поколение истратило не только свои силы, но и силы  наших мужиков.
Обе женщины, словно ошеломленные открытой ими истиной,  долго сидели, молчали.
–Учиться плести корзины не раздумала? Вот он и есть – мастер. Завтра пойдем с утречка к Сказке.
Галина сдержала слово – пришла  утром. Услышав лай собаки с соседнего двора, Эльвира спешно начала переодеваться. Галина стояла у калитки заговорщицки улыбалась. Веселенькое платье откровенно радовалось за свою хозяйку – как–то по–особенному высвечивало красивое лицо. Выйдя за калитку, Эльвира с силой ее прикрыла, шутливо объяснилась: - Пойдем сказку слушать.
Дом Петра стоял далеко от дороги. В одной половине дома жила семья сестры мастера, та половина была более ухожена.  Возле другой половины дома –  свалка из разных  негожих предметов быта, отходов и мусора. Эльвира вскрикнула:
– Боже! Разве мастер может жить среди такой свалки?
Войдя в дом вслед за Галиной, Эльвира оглядела скромное жилище, опять с иронией вскрикула:– Сказка!
Ободранные стены, посреди комнаты ворох обработанных  ивовых  прутьев. Навстречу вошедшим женщинам встал с рабочего места хозяин дома с прилипшими к брюкам стружками.
– Вот, привела тебе ученицу, возьмешь? – улыбаясь, начала переговоры Галина.
Петр засмеялся:
– Сказка!
– Вы не беспокойтесь – я заплачу, – включилась Эльвира.
– И замуж пойдешь за меня? – сказал смело Петр, и сразу же краской охолонулось его лицо.
Галина со словами: – Ну, ладно, знакомьтесь, – вышла.
Два дня Эльвира  играла роль толковой ученицы: изучала технологию приготовления прутьев, начала плести корзину, не обращая внимания на придирки Петра. 
– Будешь плести, и продавать? – не удержался – спросил.
– Буду плести для собственного удовольствия, – ответила Эльвира.
Они ходили на заготовку прутьев, иногда далеко в лес, иногда на заболоченные места соседских огородов. Однажды, вспомнив историю с крысой, Эльвира решила обследовать заброшенный участок. Увидела камыши и разросшиеся кусты тальника, сообщила о находке Петру.
– Сама природа тебе навстречу идёт, вот и расти свою плантацию, только вид надо контролировать.
На пятый день занятий  Эльвира держала в руках готовую корзину. Любуясь готовым изделием, призналась Петру:
–Вы – хороший учитель. Спасибо! Буду рекомендовать. 
– Сам найду, – недовольно буркнул Петр.    
Шла по улице,  вертела и любовалась корзиной.  Идущий ей навстречу Гоша, остановился.
– Слышал, замуж вышла?
– Корзину сама сделала! – коротко высказалась Эльвира и пошла дальше.
Галина приняла гостью во дворе, усадила на скамью, села рядом.
– Вот, будешь нас учить. Говорят, еще одна ученица объявилась у Петра.
– И, кто же это?
– Какая–то городская подружка у него есть, хвастал, что обещала ему «Феррари» купить.
– За что? – удивилась Эльвира.
– Наверное–е, е–есть за что–о–о! – многозначительно пропела Галина.
– Гоша подозревает, что я замуж вышла за «Сказку».
– Конечно, все соседи подозревают. С Петром чудеса начали происходить: быстро мусор убрал во дворе, в доме за три дня ремонт сделал, приоделся, долги раздал и сберкнижку завёл.
– Наверное, подружку с «Феррари» ждёт.
– Нет, дружок Валера тебя винит – на праздник жизни Петя перестал его зазывать.
– И что мне с этими сказками делать? Каждый день чудеса происходят! Три дня назад позолоченную икону Божьей Матери нашла в сенях. Вчера клён зацвел яблоневым цветом. Помню, росла яблоня в палисаднике, только ведь совсем в другом месте. Сегодня  собачонка рыженькая прибилась. Эльвира кивком показала на собачку, сидевшую за воротами в терпеливом ожидании, та сразу же встала, затанцевала, перебирая ножками, помогая хвостом отвлекать на себя внимание.
– Красивая собачка, откуда взялась?
– Зашла во двор и осталась. Не уходит.
На следующий день, крадучись, пружинистой неслышной походкой в дом Эльвиры вошёл Пётр.  Сел на стул у самой двери. Когда Эльвира его заметила, то вздрогнула.
– Как ты меня напугал! – возмутилась и осела на стул. – Куда вырядился?
Пётр ничего на это не ответил, сидел, молчал, и было заметно, что волнуется. Забежала в дом Лиска, села напротив Петра и начала наклонять голову то вправо, то влево, так гипнотизируя гостя.
– Я думаю, что в посёлке только два порядочных человека живут, –  наконец, многозначительно высказался Пётр.
– И кто же? – механически спросила Эльвира, продолжая следить за Лиской.
– Ты и я.
– Откуда ты это взял?
– Даже Лиска это понимает – признаёт только тебя и меня.
– Это она тебе сама сказала?
– Когда, ты уезжаешь в город, она приходит ко мне и меня охраняет. Ты не думай, что я купился на Феррари, я этих Феррари сколько хочешь, сделаю. – Сказал так, быстро встал и пружинистой походкой вышел.
Только хлопнула дверь за ним, со двора донесся призывный автомобильный гудок. Эльвира успела подумать, что приехала невеста на Феррари отбирать Петра, чтобы убедиться - глянула в окно. Напротив калитки стояло чёрное авто  Ленд - крузер Ивана. Явление  из прошлого и обрадовало и насторожило.  С Юрием – братом Риммы после развода Иван не поддерживал никаких отношений, а ведь служили вместе, именно Юрий сосватал сестру,  многократно талдычил о его сверх - качествах мужика – добытчика и карьералюбца. «Наверное, к Юрию прикатил мириться, мимо ехал – решил поздороваться» - подумала Эльвира. Петр еще не вышел со двора, сел на скамью под тополем выжидать действа. Вышел из авто Иван, стоял перед калиткой и тоже гипнотизировал Петра.
Эльвира, затаивая волнение, наскоро переоделась, причесалась,  вышла простоволосой к мужикам, услышала наступательный выкрик Ивана:
- Ты что здесь делаешь?
Иван, махнув приветственно рукой Эльвире, переключился на Петра. Подошел к нему, засучив рукава рубахи, ухватился за отворот костюма, рванул на себя и поднял Петра с места.
- Эй, друзья!
Вряд ли когда между этими мужиками были разборки или силовые турниры, вряд ли Иван знал - насколько сильным был Петр – сказка. Петр посмотрел на Эльвиру, выставленной крепкой ладонью руки предупредил её остановиться – не вмешиваться, перехватил руки и толкнул Ивана от себя.
-Что он здесь делает? – Не скрывая возмущение, и не отступая, Иван снова засучивал рукава рубахи, исподлобья разглядывал Эльвиру.
- Может, сначала здравствуйте! -  попыталась Эльвира приструнить незваного гостя. – Он уже уходит. Петя, у меня разговор с этим господином!
Петр знал, что Эльвира собирается продавать дом, Ивана тоже знал - не покупатель. «Явное сватовство, но почему сейчас?» - Он, косясь на Эльвиру, нехотя двинулся к калитке, чтобы покинуть зеленый ковер, усыпанный мелкими белыми и сиреневыми цветочками.
- Давай сядем! – предложила Эльвира, - Ты к Юрию в гости?
- Нет, к тебе засвидетельствовать почтение. – Хмыкнул Иван, усаживаясь рядом на скамью и продолжая разглядывать фигуру Эльвиры.
- Раньше не хотел приезжать. Боялся обнаруживаться? А ведь мог бы со своими юристами мне помочь оформить это хозяйство, да и подлатать тоже мог бы. – Эльвира рукой обозрела пространство вокруг.
-Поехали домой! Тебя Люська ждет! Сыновья ждут знакомиться! Купил квартиру в новом доме – какую ты хотела!
-Через два года сомнений остановился на мне? Очень лестно! Федора уволил?
Эльвире действительно было лестно признание и такой разворот событий, но «скрипнули»  в душе черные отметины – шары. Вот если бы Иван просто прошел по усадьбе, узрел недостатки, включился в разработку хотя-бы на несколько минут, но сидел перед ней индивидуалист – эгоист, который подбирал для своего блага только лучшее. Она согласилась приехать и проведать на этой же неделе, за такое решение он обнял её, погладил по голове немного скрюченной, но твердой  рукой.
- Еще подожду! – сказал и направился к своему Лэнд – крузеру.
Загудело авто, тронулось с места, с соседних дворов собаки дружным лаем сопроводили отъезд почетного господина.

8. Александра
Весна настырно стучалась в окна ветками с нежной молодой листвой, будоражила, предвещая перемены. Ах, эта весна! Шурочка объявила о свадьбе. Эльвира не сразу узнала голос уверенной молодой женщины.
- Мама, в один день отметим  три праздника:  мой день рождения, получение диплома и свадьбу.
Эльвира решила осведомить Ивана о свадьбе дочери. Предупредила Ивана о приезде.  От автобусной остановки под злой лай сторожевых собак прошла сквозь строй  богатых домов. Когда свернула к бору и озеру, увидела идущего навстречу  по-домашнему одетого Ивана с дубиной. «Любопытно! Защищать меня поздно – прошла опасные места!»
-  От кого защищаться будешь? – уколола полу-шуткой, приблизившись к Ивану.
- В любом случае – не опоздал, - парировал он, с широкой добрейшей улыбкой.
Ворота были открыты нараспашку, две овчарки встретили завывающим лаем, они то подпрыгивали на месте, то поворачивались к дому и рвались с цепи. Эльвира увидела в окне  первого этажа Люську, она лапками семенила по окну, подвизгивала, требуя внимания, а тем более освобождения.
Когда Эльвира открыла дверь веранды, Люська бросилась на руки.
- Какие нежности! – холодно заметил Иван, пристраивая дубину у крыльца.
 Люська не отходила, словно боялась, что Эльвира прибыла только на короткое время. Так и получилось. Встречу отметили скромно, но все же с обильным возлиянием. Одиночество опять загнало Ивана в зависимость от доступной подружки. Боясь упустить момент, Эльвира рассказала новости от дочери, предложила поехать на свадьбу.
- У нас же с тобой не было свадьбы. Она мне никто.
Эльвира сдержала разрывающее сердце разочарование - почти горе.
- Я Иван точно знаю: когда мужчина любит женщину, то любит всю родню, а иначе всё только блажь. Кто с этим может поспорить - выходи?
- Я ошибаться больше не намерен. Сколько дарил-передарил Аниным детям, и всё - впустую.
Иван, сморенный разговором, отчаянной борьбой совести заснул на диване. Эльвира завела, рвущуюся на свободу,  Люську в спальню,  дом покинула.
Иван приехал на следующий день. Вошел в квартиру решительно.
- Что вы меня все бросаете? – С порога выкрикнул.
«С больной головы - на здоровую» - хотелось охолонуть, но  так не встречают гостей, сказала, не отходя от двери:
- И вам здравствуйте, Иван Иванович! С вами только Анна уживалась, потому что зависела от вас. История мне известна. Вы привыкли стоять во главе и равных себе не терпите – Ни-ко-го!
- Раз так, то я привез твои вещи! Пошли к машине – заберешь!
На какое - такое будущее можно было надеяться, на какое содружество и подарки? Алкогольный синдром руководил этим господином чаще, чем его жизненный опыт и добродушие.
Свадьба была незабываемой со всеми атрибутами веселой студенческой жизни, с откровенным пафосом выигрыша счастливого билета. Эльвира и радовалась за дочь, участвуя во всех раундах–перемещениях по городу–музею, и печалилась, понимая, что огни этого города навсегда отвратили дочь от расчищенного и облагороженного матерью жизненного пространства на родине. Эльвира приняла это откровение с болью в сердце и душе.
Шурочка незаметно для матери превратилась в Александру – мать. Эльвире часто приходилось ездить на выручку молодой мамаше. Внучка Нюша росла под опекой двух бабушек. Бабушки по очереди приезжали и погружались в семейные заботы молодых родителей. «Нашим зайкам помочь нужно!» – так сватья приговаривала, предупреждая отказ – заминку со стороны Эльвиры.
«Не поеду. Нужно продавать дом» – на этот раз решила Эльвира, готовясь к отражению назревавшей атаки со стороны сватьи. Дом ведь требовал значительных усилий и вложений, да и молодожены из–за постоянной  опеки отвыкали от самостоятельности.
Эльвира долго искала печника, чтобы переложить печь, наконец, нашла. Кажется, и ограду подлатала и канализационную яму вырыла и вот оно – «счастье!», но случилась авария на водопроводе. Стоимость работ 28 тысяч рублей. На дворе отчиталось десятилетие нового века.
Позвонила дочь, с радостью в голосе сообщила:
– Едем в гости с Нюшей! Встречай!
В аэропорту было немноголюдно. На табло только рейс на Москву. Эльвира в ожидании прилета самолета из Москвы бродила, с интересом разглядывала табло, считывала показания, волновалась. Самолет задерживался. Когда объявили приземление, встречающие гурьбой прихлынули к прилетной зоне. Шеренга прилетевших пассажиров бодро рассасывалась в толпе, но дочь Эльвира никак не узнавала. Услышала рядом недовольный вскрик: «Мама!», оглянулась. Дочь – писаная красавица подавала ей в руки модель – кроху. Девчушка то прижималась к матери, то крутила головкой – с любопытством осматривалась, но на руки к Эльвире не торопилась – не узнавала бабушку.
Поездки на дачу, утомительные пешие походы и пребывание в неблагоустроенном доме не порадовали гостей, Эльвира окончательно поняла, что дом никого не радует и никому не нужен. «Вот только водопровод требует восстановления» - так решила.
Прошла неделя, как Нюша первый раз вышла во двор квартала пятиэтажек, детвора, оценив её благодушный нрав, с охотой принялись завлекать в свои нехитрые игры. Нежданно объявилась непогода с моросящим дождем и  антагонистом активного отдыха – ленью. В отличие от взрослых детвора способна и в ограниченном пространстве находить достойное для себя занятие.   Нюша с упорным задором   взялась изучать содержимое бабушкиных шкафов, ящиков, коробок и коробочек. Иногда она восторгалась обнаруженной безделушке: «а–а–а!», бежала к матери или к бабушке и полушепотом спрашивала: «а это что?». Так она нашла несколько стеклянных фигурок, среди которых изумительного котика с загадочным взглядом и игриво загнутым хвостом. Александра, увидев фигурку, тут же спросила мать:
– Мама, а где Маруся – наша кошка?
История появления кошки в квартире была удивительной, еще удивительнее было её исчезновение. Нюша стояла, перекладывала из ручки в ручку фигурку, и почти не дыша, ждала бабушкиного ответа. Ответ почему–то задерживался.
– Дочка, – наконец, выдала порцию ответа Эльвира, – потом… расскажу вам сказку про Марусю.
Наступил вечер. Внучка днем не спала, провозившись с находками, в восемь часов начала зевать. Эльвира, заметив  перемены, заговорщицки  объявила:
– Нюша, сегодня я расскажу, как голуби спасли Марусю.
Нюша лежала на диванчике, Александра устроилась возле дочки,  готовая слушать.
«Это было весной. Погода звенела, птички чирикали. Маруся начала, как ошпаренная, носиться по квартире, наверное, очень хотелось на волю. Я открыла дверь на балкон, Маруся с разбегу через дверь и на подоконник балкона запрыгнула. То сидит, наблюдает за птичками, то ходит по подоконнику. Синичка раньше других оказалась на дичке, что растет у стены дома, совсем близко села на ветку, и задиристо зачирикала. Маруся не стерпела такую наглость - заметалась по подоконнику, начала стекло царапать. Я створку открыла. Прилетели голуби на дичку, заворковали, так и напугали Марусю, она в квартире спряталась. Неожиданно Маруся выскочила на балкон, запрыгнула на подоконник и  исчезла… »
– Мама, это не сказка! Так могло быть!
Нюша нахмурилась, погрозила пальчиком матери.
– А дальше что было, бабушка?
– С какими намерениями Маруся в голубку вцепилась на лету – не знаю, а голуби подружку так спасали – «подлетели, свои крылья подставили, чтобы Маруся на землю не упала с их подружкой. Получилось: и подружку спасли и Марусю на крышу соседнего дома занесли». Ну а теперь Нюша, засыпай!
– Бабушка, завтра сказку про ко;та расскажешь?
– Про кота;?
– Нет, про ко;та.
– Про Марусю?
– Про ко;–о–та! – пропела Нюша.
Александра встала, одеяльце подтолкнула и, оглядываясь на мать тоже пропела:
– И мне–е–е интересно!
Каждый день Эльвира рассказывала новую серию «про ко;та». Нюша выходила на балкон, взбиралась на стул, стоя на стуле через стекло долго разглядывала дерево–дичку, потом звала мать и требовала посадить ее на подоконник балкона. Александра усаживала дочь, придерживая, стояла рядом. Наслушавшись чириканья птичек, Нюша звала бабушку. Приходила Эльвира, и Нюша погрозив ей пальчиком приказывала:
– Бабушка, расскажи про ко;та!
Выслушав новую серию, Нюша требовала рассказать «Как голуби Марусю спасли». 
9. Усадьба
Проводила Эльвира дочь с обещанием при первой же возможности её навестить, не прошло и недели, заскучала по внучке. Решила отложить ремонт водопровода. Соседу Гоше поручила приглядывать за домом, начала собираться в дальнюю дорогу. 
Поздним вечером следующего дня она заходила в плацкартный вагон поезда «Новокузнецк-Санкт-Петербург». Обитель встретила тишиной с тусклым светом люминесцентных ламп, сумерки еще не успели остудить  дневные жаркие объятья лета, и было душно. Усталость взяла свое: Эльвира скоренько разместилась на нижней полке и отключилась от монотонного стука колес. Проснулась от храпа или прохлады.
В голове сидела проблема  и требовала решения: «Где взять двадцать восемь тысяч рублей?» Деньги нужны на ремонт водопровода. Надеялась, конечно, что дети выделят из своего бюджета, но молодые не хотят ставить границы своим прихотям. «Неужели, опять в кабалу к кредиторам залезу, если дети не помогут?», по слегка освещенному проходу Эльвира направилась к титану за кипятком, у первого купе остановилась. Воткнувшись спиной в угол бокового сиденья, вытянув ноги в проход, и скрестив на груди руки, спал мужчина. Перешагивая через препятствие, Эльвира заметила  гору бумажек на столике. Такие деньги – без присмотра! Вспомнила, что вечером с этим пьяным пенсионером общалась на вокзале. Он  постоянно вынимал деньги из  карманов брюк – так хвастался; ехал непутевый сын на похороны  своей матери.  На обратном пути с кружкой кипятка в руках остановилась, потрясла мужика за плечи. Он не среагировал, она потрясла сильнее, глаза открыл. Спросила: «Деньги ваши на столе?». «Мои деньги в кармане!» – ответил он, доказательно побил руками по карманам пиджака, сплёл руки на груди, закрыл глаза. « А это – чьи?» – настаивала Эльвира. Наверное, чтобы та отстала, мужик нехотя расплел руки, сгреб кучу денег, рассовывал по карманам. Пока добиралась до своего места, Эльвира слышала его торопливое  размещение на верхней полке.
Утром этот пенсионер – гуляка вырос перед проснувшейся Эльвирой - «…как лист перед травой». Она еще моцион не провела, с соседями по купэ не успела познакомиться,  поставил на столик открытую банку с красной икрой, со словами: «Очень вам благодарен за деньги!» вернулся на свое место. Соседи выслушали ночную историю Эльвиры,  порадовались презенту, когда стали нос ворочать, Эльвира поняла, что презент подпорченный. Дальше еще интереснее было. В Перми благодарный гуляка вышел. На станции «Киров» в вагоне появилась дама – бригадир поезда. Она ходила по вагону, опрашивала всех о пропавших в вагоне тридцати тысячах рублей. Оказывается: у пассажира первого купе, который вышел раньше гуляки – еще в Кунгуре, каким-то образом уплыли  денежки из бумажника.
Проблема «Где взять 28 тысяч?» сменилась на муки совести, которые сопровождали Эльвиру до конца пути, ведь именно она была виновницей пропажи денег, больше спала и в разговоры соседей по купэ почти не вмешивалась.
Многоуровневое ультра - модное строение Ладожского вокзала  встретило холодно: вокруг цветы, смех, улыбки и объятия, а Эльвиру никто не встречал и она совсем расстроилась. Когда вышла из метро на  Ленинский проспект, почти волоча объемную сумку, наконец, позвонила дочь.
- Мама прости, Даня не смог тебя встретить, не мог вырваться с работы.
Впечатление от Петербурга, от его окраин с каждым приездом в город музей обновлялось - становилось  благодушнее. Если в прежние приезды  мостовые, внутренние дворики центра северной столицы печалили – были запущены, и только-только начинался ремонт, реконструкция жемчужин Петербурга, то рядом с кварталами урбанистических девятиэтажек Ленинского проспекта, где семья дочери проживала почти три года, давно появилось притягательное живописное местечко. История местечка вызывала у Эльвиры неподдельный интерес.
Эльвира включилась в домашние дела «с разбега»: готовка еды, уборка, присмотр за внучкой. Родители вспомнили о культурном коде города – рванули на свободу, чтобы окунуться в богемную жизнь друзей и а целом – окультуриться.
Дневные и вечерние прогулки с внучкой Эльвиру радовали, Нюша проявляла любознательность, послушание, быстро включалась в нехитрые игры с мячом.  Побродив вокруг дома, похожего на корабль, они обязательно шли в яблоневый сад, примыкающий к зданию школы. У каждой яблони Нюша останавливалась и, задрав головку,  всматривалась в крону - где прятались яблочки, похожие на елочные глянцевые игрушки, спрашивала:
- Бабушка, а теперь можно снимать яблочки?
Эльвира, считывая отказ с корявого мощного ствола, похожего на тело  дракона о нескольких головах, его Нюше пересказывала:
- Нюша, нет, яблоня сердится: яблочки еще не созрели.
- Бабушка, а на папу яблони не сердятся.
Эльвира знала, что позднее в яблоневый спас ближе к вечеру Даниил находил большую палку, шел сражаться с драконами и  приручать их.  Приносил по два полных пакета красных, розовых и зеленых яблок, говорил: «Это - всё, что осталось после школьников».
Дочь Александра, привыкнув к помощнице, с каждым днем преображалась – становилась обаятельнее и это всем нравилось. Эльвира тоже не упускала момент – облагораживалась: массаж лица делала, гимнастику, танцульки с внучкой организовывала.
В последний выходной день всей семьей двинулись к старинному пруду того самого живописного местечка. Даниил в целях общего просвещения рассказал известную ему историю:
- При Екатерине II местечко значилось, как дворянская усадьба, в советское время - психиатрическая больница. После ВОВ  больничный городок претерпел  реконструкцию, и сюда отселили жителей коммунальных квартир с Невского проспекта.
Даниил не ленился - фотографировал всех по очереди на фоне пруда с плавающими утками и селезнем, на фоне двухэтажного здания с ротондами. Александра на вопрос матери: «Чем знаменит этот домик?», ответила: «В этот садик совсем недолго ходила Нюша. Пусть фото останется на память». Вернулись к пруду, посидели на каждой скамье, обошли все здания внутреннего двора бывшего больничного городка, вышли на фронтон самого величественного здания, разглядывая торец здания, посидели на его ступеньках.  В момент запуска камеры, Даниил отвлекся на выкрик Нюши:
- Тетя за нами подглядывает!  -  она показала на пожилую странную тетку, прилипшую к углу здания,  вызывающе и нелепо одетую.
Тетка отвернулась, но когда семья двинулась с места, тетка поплелась следом. Пока семья бродила по внутреннему дворику, и вокруг пруда, тетка продолжала сопровождать, иногда присаживалась поодаль на ближайшую скамью отдохнуть, но цепким взглядом упрямо не выпускала семью из виду.
- Что за слежка? – проговорила достаточно громко Эльвира, чтобы тетка услышала. Эльвира увидела злую гримасу на лице преследовательницы, снова громко высказалась, - Всех больных ликвидировали, а одна осталась?
- Возможно, мы ей кого-то напоминаем? Может спросить?-тихонько предложила Александра.
От преследовательницы веяло таинством и опасностью. Эльвира сделала несколько шагов в сторону «хранительницы тайн усадьбы» - так представив себе роль незнакомки, но  она, волоча одну ногу, проворно скрылась за кирпичной стеной  гаража.
Возвращались из этого живописного уголка с любопытным настроем - всем захотелось подробнее узнать историю усадьбы.
Усадьба гофмаршала, графа Священной Римской империи К.Е. Сиверса построена по проекту Ф.Б. Растрелли. Усадьба переходила из рук в руки  приближенных Екатерины II. При графе Г.А. Потемкине известным садовником В. Гульд был разбит английский сад. Усадьбу в таком виде выкупила Екатерина II и пожаловала  её вице-канцлеру графу И.А. Остерману, при котором в стиле классицизма перестроила (возможно, автор перестройки И.Е. Старов). Затем дачу приобрел князь П.П. Щербатов. В 1828 году усадьба будет выкуплена в казну для размещения дома умалишенных. Были возведены два корпуса: один - для служащих больницы, другой - для неизлечимых больных. В 1922 году больница получит название от фамилии швейцарского невропатолога Огюста Анри Фореля (основная заслуга которого, – дружил с Луначарским и выказывал симпатию к СССР). Под этим названием  больница Фореля станет  широко известна в городе.
Во время ВОВ корпуса сильно пострадали от обстрелов. Работы по реконструкции комплекса возглавил Л.Л. Шретер – потомок Л.Н.Бенуа. Так был создан с 1950 по1964 год живописный городок для рабочих Кировского завода, а в главном историческом здании бывшей усадьбы размещен Дом Культуры. Сохранился английский сад с множеством яблонь и сохранился старинный пруд с великолепным обрамлением - архитектурными формами: резной очернённой железной ограды и таких же резных беседок.  В угловом здании  комплекса можно обнаружить кафе «Форель», как напоминание о некоем его историческом периоде.
Эльвира до этих пор не интересовалась большой кладовкой в прихожей. Поход в историческое местечко как – будто разбудил любопытство, стали на глаза попадаться вещи, выпячивающиеся из щелей и верхнего окна кладовой двери. Дочь равнодушно пояснила, что хозяйка квартиры там упрятала наследство, оставленное после смерти дедушки, этим только подогрела интерес Эльвиры. Исследовательский зуд взял свое: простая защелка легко открылась, дверь вытолкнул ковер, он, падая на  Эльвиру, окутал пыльным запахом, следом беспрепятственно выскользнул большой рыжий чемодан, и сразу раскрылся.  Чемодан был полон разномастных конвертов-писем. Она наклонилась, успела увидеть адреса на русском и других языках, даже руки успела протянуть к пожелтевшим конвертам - этому богатству реальных историй, но  щелчок входных дверей остановил. В квартиру ввалился Даниил, он тут же включился в процесс: чемодан закрыл, с помощью колена защелкнул оба замка, лихо рыжий чемодан утрамбовал в глубине,  в проеме зафиксировал преграду пыльным ковром и дверь кладовой закрыл.
- Мама! Осторожнее! Частенько что-нибудь выпадает, защелку даже не трогайте.
Что двигало Эльвирой, он так и не узнал. Дочери Эльвира рассказала о богатстве чемодана, дочь тоже не проявила хоть мизерного исследовательского интереса.
Следующим днем – в воскресенье семья в полном составе провожали Эльвиру. На стареньком москвиче до вокзала ехали  долго, город всегда был где-то в стороне, и Эльвира успела с ним проститься, но никак не могла проститься с тайной рыжего чемодана. Активная многоголосная жизнь вокзала вернула всем бодрость и желание перемен, вот только Эльвира не могла скрыть растрепанных чувств, это заметила Александра, приобняв сказала: « Мама, мы пойдем!», прижалась к коленям Нюша.
10. Зона аномалий
Вечернее задушевное знакомство определило весёлый нрав у всей компании пассажиров купе. Поджарый Виктор первым затеял разговор о возрасте, словно торопился застолбить особые права.
– Важный рубеж достигнут: и имя ему – семидесятилетие!– Вдохновенно продекламировал.
  Грузноватый миловидный Константин поддержал тему:
– У меня тоже важный этап пройден – сорокалетие!
Красавица Ниночка, прикрыв ручками пухленькие губки, хохотнула, поделилась позитивным откровением:
– Намереваюсь свое сорокалетие отпраздновать в  ночных клубах северной столицы!
Эльвира повела себя мудрёнее – в разговор не вступала, всем видом показывая, что эту тему пропускает.
Первый день пути прошел легко и весело, а следующий заразил оптимизмом и весельем весь плацкартный вагон, в том числе супружескую чету проводников.
Проводники тихо радовались удачному контингенту, подкармливали десертами к чаю из недр собственного буфета.  Где–то в районе станции Пермь инициаторы праздника подустали: меньше смеялись, а больше грустили на разные бытовые темы.
– Опять ездила расстраиваться, – призналась Эльвира – словно подытожила жизненные достижения.- Не по силам равняться на господ.
Мужики, молча, приняли эту неожиданную информацию. Ниночка, отставив стакан с пивом, вымолвила:
– А вот им, – показала кукиш, – я ездила на встречу с одноклассником. Он стал бизнесменом. Пригласил  вместе с ним порадоваться жизни.
Это сообщение вызвало особый интерес у Константина,  он произнес смущенно:
– Долго Вы, Нина, были с одноклассником?
 Она бесстрастно и невпопад ответила:
– В прошлый раз он на прощанье подарил пятьдесят тысяч рублей.
– За что? – вырвалось у Константина.
– За то, что стала свидетелем его взлёта. Другие–то не смогли денег наскрести на поездку.
Ниночка пила пиво наравне с мужчинами и во всём становилась  «своим парнем»: то отлучалась с обоими  покурить, то за пивом в соседний вагон–ресторан. Эльвира заметила взаимный  интерес друг к другу Ниночки и Константина, при каждой возможности дознавалась о личной жизни каждого. Выяснилось: и Ниночка и Константин  не были связаны узами брака, нуждались в наставлении на этот путь, проще сказать, нуждался в хорошем пинке.
– А, на что тебе, Нина, пятьдесят тысяч? Второй раз, пожалуй, одноклассник не расщедрится, а такой мужчина, как Константин,  встретится ли  – большой вопрос!
Константин еще смущался, подтвердил слова Эльвиры кивком головы.
–  Надеюсь – договоритесь? – Утвердительным тоном высказалась новоявленная сваха.
– Договорились уже, – ворчливо вставился Виктор.
Виктор был очарован красотой Нины не меньше Константина, делал всё, чтобы ей понравиться. Снова сходил в ресторан и купил коньяк, распечатал прилюдно, показывая свою состоятельность, предложил поддержать компанию.
– Вам же нельзя пить! – Выкрикнула Эльвира, - Ваш сын просил не злоупотреблять спиртными напитками в дороге. Операцию перенесли ведь  недавно!
– А мог не перенести? – отбил атаку Виктор, – Не мог!
Виктор тот час запустил механизм нарциссизма: «Да, я… да, мне… без меня … »
– Что–то господа, забыли о последствиях! Напомнить?– прилетело из прохода. Бодрая проводница, оглядела компанию, вырвала взглядом провинившегося – Виктора, задала ему вопрос:
– Кто–то хочет на перроне остаться?
Виктор, успел спрятать бутылку коньяка где–то на груди  под рубашкой, недовольно засопел; проводница ушла, погрозив пальчиком. Ниночка захохотала, вспомнив парня из соседнего купе, пострадавшего от своих чудачеств.
– Хорошо, что высадили, а то было бы хуже, – Эльвира тоже засмеялась.
Виктор и Константин возмутились в один голос:
– Куда хуже?!
– Рассказать? – Эльвира, погруженная в стандартно–дырявый пододеяльник, предупредительно анонсировала, – Скоро подъезжаем к аномальной зоне!
Даже в соседних купе стало тише.
– Убеждаюсь, что аномальная зона продолжает фонировать. Только два случая расскажу. Первый случай про «Гардемарина». Три года назад Эльвира ездила на свадьбу к дочери. Пассажиры  угомонились, лишь из соседнего купе доносились пьяные доверительные беседы. Скорее всего, она проснулась от храпа. И тут же в соседнем купе, раздался грубый окрик: «Кто взял мои документы?», оно наполнилось голосами и топотом ног. Сосед по купэ с верхней полки навис торсом, его хриплый голос точно был обращен к Эльвире: «Что за шум?». Эльвира, как по команде отбросила одеяло, рванулась на шум в соседнее купе. Толстая дама с измятым лицом полулежала,  другие соседи тоже бодрствовали,  на любопытство Эльвиры:
-Что случилось? – дама кивком головы указала  на молодого мужчину, сидевшего на боковом месте, охотно ответила, - Гардемарин без денег и без документов остался, все купе перерыл.
 Другая дама, явно худее, сжавшись в комок,  вдавилась спиной  в стенку,  обвинительно  с упреком в голосе процесс подогрела.
- Допился - соображать перестал. Где твой напарник?
- Не знаю. -  «Гардемарин»  пытался протрезветь, поднял голову, начал осматриваться,  настырно - громко выкрикнул, - Гарик, ты где?
 Окрик пролетел через весь проход, ударился о титан, назад вернулся с этим самым Гариком. Пока окрик возвращался, Эльвиру успели просветить, что халявщик Гарик весь вечер крутился возле развеселого «Гардемарина»,  встретили подозреваемого общим приговором: «Знали, что облапошишь...».
Гарик не пытался оправдываться, предложил продолжить поиски. Оба начали рассматривать багаж и перетряхивать одежду «Гардемарина». Эльвира от собутыльников не отходила. Когда услышала: «Нет нигде!», предложила перетрясти вещи Гарика, соседи по купе поддержали. У Гарика чужих предметов не обнаружилось, и «Гардемарин» неуверенной походкой направился к проводникам.
На станции Екатеринбурга в вагон вошли двое полицейских. Один был высокий, другой небольшого роста. Тот, что повыше, с серьезным видом потребовал снова перетрясти вещи, документов и бумажника – как и не бывало, предложил: «Пишите заявление!». Полицейские переглянулись. Другой полицейский поинтересовался: «У вас куртка чёрная кожаная есть?». «Гардемарин» ответил: « Да». Полицейский помолчал, словно в транс входил, потом выдал заключение: « Я, думаю, в другом месте искать не нужно». 
«Гардемарин» порылся на верхней полке, достал чёрную куртку. «Да я её двадцать раз - не меньше рассматривал!»  – так возмущался. «Ищите!» – Упрямо требовал экстрасенс–полицейский.
 «Чудеса! Вот...» - В руках «Гардемарина» появился бумажник.  Никто так и не понял: откуда этот бумажник взялся. «Счастливого пути!» – Отрапортовал высокий полицейский и подтолкнул своего напарника к выходу.
Поезд продолжил движение с опозданием в несколько минут. «Гардемарин», когда успокоился и совсем протрезвел,  обрадовал всех достойным решением: «Я очень обязан, куплю торт, а вы подержите у себя бумажник». Он передал Эльвире в руки рискованный груз, сам же на радостях сходил в ресторан, заставил столик банками с пивом,  пригласил Гарика. « Грех за такое не выпить!» .
«Гардемарина» встретит в Кирове спокойная симпатичная на вид молодая женщина с  мальчиком лет десяти. Она будет отталкивать «Гардемарина», он же после нескольких неудачных попыток ее обнять, переключится на мальчика. Женщина вынуждена будет подхватить обоих под руки и буквально тащить за собой.
Эту историю Эльвира вспомнит не раз, и географическое место явления приобретет особое название.
– Почему аномальная? – допытывал Константин, выслушав рассказ Эльвиры.
- Конечно, другая история это подтверждает. Расскажу другой случай - про «28 тысяч рублей».  Рассказ Эльвира закончила беспокойством: - Шли ко мне в руки,  а оказались у гуляки
- Надо думать, что они ушли к тому – кому нужнее, – высказался проницательный Виктор.


Эльвиру удивлялась поведению Виктора и Константина,  подъезжая к Кунгуру, пить спиртосодержащие напитки мужики перестали, больше вели мужские беседы о политике. Судьба Родины в это время находилась в надежных руках.
– Вам что, нравиться сейчас этот трамтарарам в нашем государстве? – Вопрошал Константин, наклонившись вперед, чуть не сталкиваясь лбом с Виктором.
– А, тебе твой тара-рам нравиться? Ты, вот, гоняешься за работой по всей России и некогда погоняться за бабой, уж сорок лет, а детей нет.
Унизительное высвечивание огрехов судьбы выбросили, дремавшую до этой поры, злость.
– Это результат работы вашего поколения – всё успели прихватить, забыли достойных снарядить для подвигов во благо родины. Кругом же старьё сидит и некуда приткнуться.
– Представь себе, Костя, что, если бы я имел диплом о высшем образовании, не меньше, как в правительстве, надобился бы.  У меня нет дипломов, мне легче ответить на вопрос: «Кем я не работал?». В радиотехнике и электронике – мастер, на Байконуре работал, бригадирствовал в ремонте энергосетей, водопроводе. Я без проекта выстрою коттедж со всеми коммуникациями, научу корову давать молоко, а пчелу вовремя собирать нектар.
Эльвира, лишь прислушивалась, тут вмешалась в спор:
– Как же Вы на Байконуре оказались без диплома?
На самом деле Эльвира хотелось заступиться за своё поколение, а не иронизировать. Услышав достойный ответ: «Я всю жизнь сам себя делал, независимо от настроений политиков и жуликов», она успокоилась, перестала вмешиваться.
Виктор продолжил нравоучения:
– Квартира завалена энциклопедиями и специальной технической литературой. Ставлю задачу и не боюсь реализоваться в новом качестве. В принципе, я – учёный. Как Лев Толстой говорил? – «учёный – тот, кто много знает из книг; образованный тот, кто усвоил все самые распространенные знания, и приёмы своего времени; просвещенный тот, кто понимает смысл своей  жизни». Ты – техник в авиаперевозках,  а лётчиком стать и не посмел мечтать.
– Ну, Вы тоже в космосе не побывали, – защищался Константин.
А Виктор продолжал поучать:
– Не обижайся. Рана от случайного друга достойнее, чем поцелуй врага. Да, без подруги и в гору не захочешь идти – смысла не увидишь в этом. Расплодились вы, самостийные одиночки, и вините всех и вся. Кто партию, кто правительство,  кто природу, нет бы друг друга. Вворачиваться в жизнь при любых условиях – лучшее средство от хандры и политиканства. Когда, уставший от лекционной опеки, Константин вместе с Ниночкой ушел покурить в тамбур, Эльвира резюмировала:
– Нет, нам такой жених не подходит, во–первых, выпивоха; во–вторых, нищий.
Неуёмный Виктор сначала поддакнул, потом развернул ответ: – А нам Ниночка не подходит. При достойном объекте само – собой наш брат до предела мобилизуется.
– Павлиний хвост распускает?
– Про хворобы забывает, – закончил  поединок Виктор.
Вернулись Константин с Ниночкой. Была полночь. В соседних купе засыпать не торопились, даже тогда, когда Эльвира объявила отбой:
– Аномальная зона, товарищи, позади.
Константин, простился с Ниночкой взглядом, забрался на верхнюю полку, сразу заснул. Ниночка, уговорив Виктора отбыть на место назначения – тоже на верхнюю полку, обняла подушку и,  полетела в мир чувств.
Соседка по купе последний раз украдкой ввела инъекцию  себе в предплечье, собрала багаж, на станции «Тюмень» вышла, не обременив никого просьбами о помощи. На её месте появился импозантный гражданин. Он сидел,  обнимая добротный кожаный портфель, и вглядывался в темноту за окном. В  вагоне наступила тишина. Пассажир периодически всхлипывал или всхрапывал на фоне бликов фантастических картин.

«Константин  вышел из кабины. В салоне творилось что–то необъяснимое. Все пассажиры сорвались со своих мест. Паники не было, все ждали профи. Константин приказал всем: «Снять одежду!». На Ниночке была хлопчатобумажная майка и ещё три трикотажные кофты. Примерно также были одеты и все остальные пассажиры. Только Ниночка посмела спросить: -Для чего?.
-Так надо! – сурово ответил Константин, – Вас укроют теплыми одеялами, сон будет крепкий. Вы не сможете волноваться и беспокоиться, а нам проще будет закончить полёт. Начинается зона аномалий!»

Эльвира проснулась, она видела, как хозяин большого портфеля то и дело названивал и распекал невидимую секретаршу Наташу, что-то записывал в блокнот, задумчиво тёр посеребрённые виски. Эльвира отбросила одеяло, села, заинтересованно оглядела нового пассажира. Тот, в свою очередь, быстро считал дамский интерес, представился: – Василий.
Эльвире захотелось ответить: «А я – Василиса». Она, не дождавшись вопроса, так и вымолвила:
–  Я – Василиса. 
Василий предложил сесть на боковое место – напротив него, Эльвира ему понравилась с первого взгляда. Он сходу поинтересовался: «Вы -  замужняя?». Отрицательный ответ не удивил его, но обрадовал, представился:
– Лучше, чем я, жениха быть не может. Я весь перед Вами –  открытая книга. Личной жизнью некогда было заниматься – радел за государственное устройство. Возьмите мою визитку, мне в Омске выходить.
Эльвира вовсе не была  готова к такому сватовству, и провожать героя – депутата окрестных мест не пошла. Помахав рукой через стекло светлому образу, уткнулась в казенную подушку и моментально «улетела» досматривать сон.
Проснулась Эльвира раньше соседей, они никак себя не проявляли, вот только на столе лежал и благоухал большой букет цветов. Ниночка проснулась от прикосновений – капельки воды одна за другой падали ей на лицо, она приподнялась и сразу же увидела, лежащий на  столике большой букет свежих цветов, поверх букета лежала визитная карточка с летящими по диагонали словами: «Позвоните мне!» Ниночка встала, погладила рукой цветы, оглядела верхнюю полку.
 –Где Костя? – В голосе Ниночки был и испуг и обращенное к Эльвире возмущение.
Эльвира пожала плечами, пошутила:
 - Возможно, аномальная зона сместилась!

11. Лондон–Париж
Вернулась Эльвира из Питера с долгами: потому – что подарков накупила родственникам и знакомым, потому – что активно и недешево лечилась, ведь к климату за три года поездок так и не привыкла – то и дело в Питере простужалась. Ко всем этим расходам добавлялись расходы на маленькие радости – модные обновки. В былые времена она могла себе позволить и дорогие подарки, и смену гардероба, и в итоге: умело оставалась свободным человеком. На данном жизненном отрезке времени она была загнана обстоятельствами в  другой социальный класс.
Эльвира подметила закономерность:  почти всем, кому отмерен полный цикл жизни,  дается не только право, но и обязанность побывать в разных социальных классах с разным материальным достатком. 
Квартира была в полном порядке, а нужно было продолжить приводить в порядок бабушкино наследство. Пришлось оформить ссуду в банке. Недолго отдохнув от поездки, и осознания новой кабалы, решила ринуться на природу. Пригласила в гости сестру Елену, пора было объясниться с ней.
–Ты приехала? Я тебя заждалась, конечно, поеду, пообщаемся, –   бодро выпалила Елена.
По беспорядку в ограде Эльвира поняла, что побывали непрошенные гости. с опаской открыла дверь в сени, толкнула двери в дом. Осмотрев комнаты, вышла в палисадник, чтобы открыть ставни. Сделала несколько шагов и наткнулась на неподвижно тело Елены.
– Лена! – вскрикнула, наклонилась, чтобы потормошить сестру, лежащую на большом махровом полотенце.
Елена медленно  приподнялась.
 – Мне только этого не хватало, подумала, что и с тобой беда,- сердилась Эльвира, скрывая испуг.
– Я два часа тебя жду, лежу!
– Могла бы не лежать, а поливать  все подряд.
– Я так устала, пока ехала и шла.  Как здесь хорошо,  полежала на солнышке, свежий ветерок в мозги впустила и снова можно жить!
Она ходила по огороду, радовалась: цветочкам, кустикам, травке.
- Лондон–Париж, голуби вверх, блики крыш, старый бульвар и на деревьях пожар…
Сестры полили грядки, настырно размножающуюся вишню выкопали, сели отдохнуть на погребок.
– Когда шашлыки будем есть? – спросила Елена.
– А когда приготовятся, возможно, только ночью, – отшутилась Эльвира.
Гоша – ближний и самый драгоценный сосед, понаблюдав некоторое время за отдыхающими, пришел пообщаться. С Гошей особой дискуссией время не обогатишь, это Елена не знала, но скоро поняла.
– А слабо баню затопить? – отвлекла Эльвира.
Гоша отказываться от соревнования не стал, пошел топить  баню.
– У Гоши жена есть? – поинтересовалась Елена.
– У него пол–поселка жен, но чаще живет один.  То женится, то разводится в связи с частыми возлияниями с дружками–соседями. Соседям выгодно, чтобы он был доступен в любое время суток: всякие интриги плетут,  избранниц отваживают. Как ему это скажешь? Мужики, тем более соседи – больше родственники, чем избранницы. Гоша чаще знакомится с городскими невестами. Когда понимает, что он нужен для удачного оформления быта, то побалуется, а потом выгоняет, как собаку и долго пьет. Тогда для мужиков в поселке  лафа наступает, ведь   каждый второй  две недели за счет Гоши «здоровье поправляет».
Гошин двор отлично просматривается из полисадника Эльвиры: Гоша то в бани исчезал, то в доме.
– Веник запарил! – прокричал во всю силу. – Идите!
Сестры собрали банные принадлежности, взяли тазики и потопали навстречу  томным запахам чистилища.
Гоша стоял у бани, улыбался, а лицо будто перекошено.
– Что такое? Травмировался? – спросила Эльвира, приблизившись.
– Да, вот, вас звал – звал, мошкам задание дал:  вас поторопить, в вашу сторону погнал, а они, туды – сюды, в меня вцепились.
После бани Гоша подобрел и повеселел, пригласил на шашлыки. Эльвира увидела посредине двора на кирпичах дырявое ведро вверх дном, от шампуров сверху лежащих, так маняще пахло. Гоша не скрывал радости,  что надолго застрял в женской компании. Елена, оглядывая просторы с высоты Гошиного двора,  сплошь в богатой зелени кустарников, раскинув руки под  махровыми крыльями банного полотенца, то и дело запевала:
– Лондон–Париж, голуби вверх, блики крыш, Старый бульвар и на деревьях пожар… Сколько времечка, господа хорошие?
– Только еще два часа ночи! – с неудовольствием ответил Гоша.

Эльвира проснулась от скрипа сторожевой ступеньки на крыльце. Снова скрип, а затем последовал осторожный предупредительный стук в дверь. Она прислушалась, припоминая: все ли двери закрывала ночью, когда они с сестрой вернулись в дом. Снова скрип ступеньки, потом требовательный стук в дверь. Она встала. Елена голоса не подала – спокойно  спала в другой комнате. Брезжил рассвет; он, осторожно проскальзывая сквозь узкие щели задернутых оконных штор, помогал просыпаться в поселке неуемным работягам.
Эльвира не стала зажигать на кухне свет, она это никогда не делала, боясь привлечь внимания  вечно ищущей приключений хулиганистой братии. Босыми ногами ступая,  прошла в сени, опираясь одной рукой о гладь бревенчатой стены дома, остановилась у дверей, приглушенным голосом спросила: – Кто там?  Ответа не последовало. Помолчав, суровым голосом спросила: – Кому не спиться? – и снова не услышала ответа.
Обе сестры проснулись ближе к полудню, когда солнце настырно требовало внимания. Полдник скромный: оладьи со сметаной и квас.  Сидели на кухне, пересмеиваясь и  уплетая оладьи, вспоминали банную вечеринку.
– Поставим прошедшему выходному дню жирную пятерку! – Елена нарисовала восклицательный знак в воздухе между собой и Эльвирой, бодрая и довольная выщла на крыльцо, лучше бы, конечно, в палисадник вышла – было бы все иначе.
 Свежий ветерок в лицо и как тут не распахнуть объятия шелковой синей кофты для встречи с солнечным летним днем и не запеть:
– Лондон–Париж, голуби вверх, блики крыш, Старый бульвар и на деревьях пожар…
Проходивший мимо коренастый брюнет, будто ненароком приостановился у калитки и, перебивая азартное пение, выкрикнул:
–А Вира где?
–Эльвира! Вылетай! Гость принес горьких ягод горсть! – скороговоркой прокричала в сени.
Вышла Эльвира, спустилась по ступенькам, подозрительно – ласково обратилась к гостю:
–А–а–а! Петя? Проходи Петро, поговорим, – и приглашающим жестом, показала на скамеечку, притуленную к стареньким перилам крыльца.   
Петя почесал затылок, немного подумал, озираясь на соседний двор, прошел через калитку во двор.
–Иди–иди! Сейчас расскажешь: как ты ночью двери перепутал. Опять на любимую мозоль наступил?
С каждым шагом, сокращающим расстояние до Эльвиры, у Пети  портилось настроение, это было заметно.  Петя молча присел на скамейку,  похоже, смущался неизвестной гостьи.
– Это - наша знаменитость! Самый порядочный в поселке житель, – без тени иронии Эльвира представила Петра.
Елена внимательно разглядывала гостя, молчала. Петр отпираться не стал, признался:  – С Геной посидели, шашлыки доели, он мне недопитую бутылку водки отдал и послал вас охранять. Ну, я проверил, поохранял.
– Охранял, пока не допил водку?
Елену ноги понесли по ступенькам  вниз.
– Я же в доме спал с вами, – уточнил Петя.
Елена, присаживаясь рядом с Петром, посмотрела на Эльвиру, ожидая объяснений.
–Послушай, Елена, какие сказки Петро плетет, когда ненадолго прописывается среди трезвенников. У него вон даже шевелюра от сочинений темнеть начинает, а чаще – то он бывает седым.
– Ну – ну! – начал подгонять Петр речь Эльвиры.
На Петре темный местами отглаженный пиджак, под пиджаком виднелся белый воротничок, по черным брюкам бежала острая стрелка.
– И давно он с тобой спит в доме? – с наигранной завистью спросила Елена и закашлялась.
Эльвира стояла над Петром, как коршун над добычей.
–Чего мелешь? – сказала и сразу же руки переплела на груди, сдерживая рвущийся изнутри эмоциональный порыв.
–Я прошел сквозь дверь, лег на твою кровать у стенки, там и спал.
Елена слушала, открыв рот.
В этот момент Эльвира вспомнила ночной сон: «Незнакомый мужик подполз к ее кровати, она не успела сообразить–отказать или хотя–бы крикнуть: «на место!», как мужик оказался на ее кровати  у стенки, где обычно спят подкаблучники. Одеяло на себя не потянул, и Эльвира,  чтобы убедиться – не почудилось ли, рукой ударила по месту, где мужик пристроился. Ан, нет никого!».  Сон рассказывать не стала, знала точно, что утверждение: «алкоголики – трудоголики» в параллельных мирах живут, будет преждевременным.
–А ушел как? – спросила любознательная Елена.
Петр перестал смущаться, и дар сказочника совсем на свободу отпустил.
– Прошел сквозь стену своего дома на свою кровать упал, тогда и проснулся.
«Вот заливает!» – сказала бы днем раньше Эльвира, но не в этот раз.
–А пришел–то зачем? Проверять или охранять? – пыталась завершить аудиенцию Эльвира.
– Дай двадцать рублей!
– Иссякли сказки, заправка спиртом требуется? Забор починить надо. Сделаешь – заплачу.
–  Нет, Вира, работать не буду. Дай 20 рублей. 
Эльвира, опираясь одной рукой о спинку скамьи, другой рукой вынула из кармана халата мелочь, протянула.
–Отдам! – сказал бодро Петр и хохотнул, встал, не оборачиваясь и не прощаясь, пошел к калитке.   
– Петь, постой! – крикнула Эльвира, не очень уверенная, что его еще раз встретит в этом мире. – Расскажи нам: как ты ходишь по разным измерениям.  Или мирам?
Петр остановился, вернулся к скамейке, опять присел.
– Да, ходил. Переходил из одного измерения в другое. Дошел до третьего и понял, что сначала был в шестом, потом в пятом, потом в четвертом. В шестом – две луны. Если рот открыть, то манная каша в рот повалится – сладкая.
– В Евангелие начитался про манну небесную? Наверное, кушать хотелось? – задиралась Эльвира.
–  Манной каши в детстве не наелся,  – уточнила Елена.
– В четвертом измерении в отстойнике был. Люди там стоят прижатые друг к другу и ни о чем не говорят,  ничего не смыслят. Стоят и спят. Без души они, думаю. Они ни в ад не попали, ни в рай.
– А ты как рядом оказался? И что сам там делал? –допытывалась Елена.
– В шестом измерении? Говорил же, что был в шестом измерении, удивился – две луны надо мной. Много работал, много думал и так далеко отлетел. Когда одумался, то понял – надо возвращаться. Из четвертого измерения прошел прямо на койку. Утром попробовал – не получилось.
– Утром, когда вернулся, был трезвым? – спросила Эльвира.
– А я трезвым был и вечером. Я кому рассказываю – никто не верит.
– Если это было после пьянки, тогда поверю, – сказала Эльвира.
– Какая пьянка. Я тогда не пил. Я и в аду был – на прогулку ходил. Знаю, что не девять кругов ада, а семь только.
– Как ты это понял? – спросила Елена.
– Шел по лестнице, – хохотнул Петр и, вворачивая палец винтом в пространство над собой, продолжил, – зашел наверх, там котлы стоят. Так много котлов. Возле самого большого котла оказался, и мне кто–то руку подал. Я того подальше послал, повернулся и пошел,семь кругов сделал и поднялся на небо.
–  На небо или на планету Земля? За что тебя отпустили, думаешь? – Эльвира спрашивала без охоты.
– Я же не умер. Я же просто прогулялся.
После этих слов Петр поднялся со скамейки и быстро–быстро зашагал к калитке.
Когда исчезла фигура Пети–сказки из поля зрения, Эльвира присела  рядом с сестрой.
– Приоделся, как будто свататься пришел, а потом раздумал.
– Честный мужик! Переспал – готовься жениться, а  ты  заплатила, значить отказала, – применила не дюжую логику Елена и долго хохотала.
 И тут Эльвира вынуждена была признать прозу жизни: помощников нет, и не предвидится, с наследством надо прощаться.
– Конечно, продавай! – разрешила Елена.

12. Сказка о белом пиджаке
Год спустя. На Ладожском вокзале Эльвиру встречал зять. Всем своим видом Данила показывал радость от встречи, но Эльвира никак не хотела эту радость замечать. Её мечты о культурной программе дети давно не разделяли и приглашали лишь понянчиться с внучкой. Запихивая в багажник новенькой машины сумки тёщи, Данил поделился планами:
– До отпуска поживете с нами, а потом все поедем в деревню. Места там красивые. В сосновом бору и Нюша, и вы быстро выздоровеете! 
– Надолго в деревню? – спросила Эльвира зятя и за него же ответила, – Больше, чем на месяц не останусь!
Спустя месяц со дня приезда начали собираться в деревню. Дочь пересортировала почти все имущество, откладывая в сторону то, что наметила взять.
– Дань! Может, твой белый костюм отдадим кому–нибудь? Что он тут висит – место занимает?
На этот вопрос Данила ответил вопросом: 
  – Кому отдадим?
– Дань! Ты же сам говорил, что пойдем на свадьбу к твоему однокласснику! Звони, скажи, чтобы зря не тратились!
  Узлов десять насобирали: вещи, питание, утварь. Когда начали загружать в машину, Данила возмутился:
– Машина в дороге сломается!
Такая предупредительность Эльвире понравилась, значить дорожит машиной зять, она поддержала опасения:
– Выкладываем лишнее, – и первым пакетом вырвала из кучи вещей пакет с белым свадебным костюмом, – дорогой расскажу вам сказку про белый пиджак.
Нюша занималась игрушками в другой комнате, но среагировала моментально – прибежала.
–Расскажи! Бабушка!
– Нюша, это сказка для взрослых!
– А я уже взрослая! – даже дыхание затаила в наклоне и бабушке погрозила пальчиком.
Сократили груз на четыре узла. Сели отдыхать. Эльвира загадочным голосом произнесла:
– Слушайте сказку о белом пиджаке.
Однажды принцесса Мая, проснувшись рано утром, посмотрела в громадное – во всю стену - зеркало и не увидела себя в нем. Зеркало отражало столько много принцесс. Она поняла, что её сестры решили пошалить, выстроившись рядом с ней. Все они были прекрасны. Наконец, принцессы отвернулись от зеркала, и принцесса увидела себя. Отражение в зеркале ей не понравилось, и она загрустила. Пришли костюмеры, каждой из сестер они поклонились, каждую старательно и неторопливо переодели. Принцессы еще больше развеселились. Банты, пояса, манжетки, воротнички, шарфики, словно голуби летали вокруг них, лаская  своим прикосновением. 
Принцесса Мая видела, с какой любовью костюмеры работают, она убеждалась, что сестры становятся еще прекраснее. Когда костюмеры закончили наряжать последнюю сестру, принцесса заволновалась.
– А как же я?
  К ней подошел изысканно одетый Мод.
– Извините, принцесса. Ваших сестер мы готовим к смотринам. Вы не один раз в них участвовали но, увы, не смогли никого обворожить. Печально, ни королева – мать, ни я  пока не можем вам помочь.
– Как же так? Я знаю, что я многим приглянулась. Да, я не давала к себе притронуться. Я была слишком дорогой и изысканной, но ведь я жду своего принца.
  Все ушли, и принцесса осталась одна. Она в первый раз засомневалась: а в правильном ли городе она живет,  правильные ли родственники её окружают. Королева–мать была уж очень строгой с ней  и с народом. Принцесса часто являлась свидетелем скандалов, и ей было стыдно за неразумное поведение королевы – матери.
  Принцесса как–то сразу решила, что она должна жить по–другому: в правильном городе, среди правильных людей. Эти люди станут ее друзьями. Они будут радовать, и любить её так же, как она будет радовать и любить их. В ней ведь столько накопилось любви. Бедная принцесса не понимала, что любовь, которая переполняла её,  была отражением материнской любви. Когда сестры вернулись, принцесса встретила их молчанием. Они шумели, хвалились друг перед другом своими победами, и все время пытались прикоснуться к принцессе, чтобы её развеселить; наконец, обсудив удачные смотрины, они затихли. Принцессе Мае не спалось. Где–то в глубине зеркал бегал лучик света, он то падал на принцессу, то на тяжелые бархатные шторы, словно показывал путь, которым ей предстояло воспользоваться для побега в другую жизнь. В ночи звенели стразы на бахроме и шелестели листья огромных брошек–розочек. Принцессу тревожили эти всегда родные и желанные звуки, но амбиции требовали другой жизни и другой музыки. Она придумывала сцену своего бегства. Придет старая служанка убирать, заденет её, и принцесса ловко соскользнет на мокрый пол. Старая служанка испугается и поторопиться исправить свою оплошность – она вынесет принцессу на балкон, чтобы подсушить и почистить её, но еще больше сделает зацепок на белых шелковых цветах и вынужденно бросит в корзину бракованных  вещей.
  Как долго принцессе не хотелось признаваться самой себе, что она – просто вещь. Вещь, сшитая для торжественных, но редких случаев. Принцессу увезут во второсортные магазины, чтобы её купила  восторженная, но скромная девушка для свадебного торжества.
Принцессе стало грустно от своих мыслей, но словно наступила пора взросления, и её нужно было подтвердить поступком. Она решилась. Зашелестела штора на окне, и принцесса соскользнула на пол.
  Рано утром пришла старая служанка убирать комнаты. Она лишь слегка подтёрла пол и удалилась. Пришёл строгий и, как всегда изысканно одетый Мод и костюмеры. Они шутили и смеялись, пересортировывая принцесс. Ловко снимали их с плечиков и укладывали в большие красивые коробки. Только Мод увидел, лежащую на полу принцессу Маю.
– Как жаль, моя дорогая, как жаль, что ты попадёшь в секонд-хенд.
Мод наклонился, поднял принцессу и осторожно положил в корзину бракованных вещей. Плач принцессы был настолько тихим, что никто не обратил на него внимания, даже королева–мать. Принцесса плакала и представляла, что она навсегда разлучится со своими сестрами, и с королевой–матерью и что они не будут интересоваться её судьбой, ведь она попадет в неизвестные руки.
К корзине подошла королева–мать, она погладила рукой принцессу Маю и, словно прощаясь, сказала:
– Милая дочь, где я ошиблась? Ты такая прекрасная, но почему кроме меня этого никто не видит? Я отпускаю тебя в жизнь. Я верю в твою удачу. Она будет нашей общей удачей. 
Принцессу везли, несли, выставляли в салонах недорогих бутиков. Спустя несколько месяцев, снова везли. Так она оказалась совсем в другой стране. Однажды, любуясь видом из окна небольшого салона мод, она увидела Её. Хорошенькая молодая девушка остановилась у витрины магазина. Принцесса Мая заволновалась. Ей захотелось крикнуть: «Я же здесь!» Рядом с девушкой появился высокий шатен.
– Тебе что–то приглянулось? Давай зайдем, – сказал он тихо.
Принцесса еще больше заволновалась. Она поняла, что, наконец–то появились настоящие её ценители.
Парочка сразу же подошла к  принцессе Мае. Девушка погладила принцессу через целлофановый   пакет, потрогала веточки из белых цветов, засмеялась:
– Как здорово! Именно таким я представляла свадебное платье.
Молодой человек улыбнулся  и со словами: «Давай не будем торопиться», – привлек к себе девушку, и они вышли из магазина.
Принцесса снова загрустила, но, что–то ей подсказывало:  просто надо ждать. Наступил день, когда девушка вернулась в салон. Она осторожно вынула из пакета принцессу Маю и смело двинулась в примерочную. Из примерочной она выходила довольная и счастливая, быстро оплатила покупку и почти побежала домой.
В  маленькой, но уютную квартирке её ждал молодой человек. Он распахнул объятия навстречу вошедшей невесте.
– Дорогая, я хочу тебя порадовать – я нашел замечательный костюм, и мы сейчас отправимся за ним.
– Дорогой, я тоже хочу тебя порадовать. Я решилась и купила то самое белое платье с веточками белых цветов,  только примерю, а ты подожди меня в сквере.
Мая смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Она словно стала взрослее и изысканнее. Она не могла налюбоваться собой. Девушка, покрутившись немного у зеркала, сняла платье и небрежно бросила его на кровать, поспешила к жениху. Принцесса Мая съежилась, словно получила незаслуженное оскорбление, но плача не получилось. Она лежала и рассматривала убранство комнаты. День выдался хлопотным и, зная, что предстоит ещё более хлопотный день, она посмела заснуть. Проснулась принцесса Мая от разговоров. Жених с невестой смеялись, любуясь друг другом. Принцесса Мая всмотрелась в жениха и тихо вскрикнула:
– Это он, да он, мой принц!
Принц, к которому был обращён восторг, лишь строго посмотрел на неё.
Девушка, нежно поглаживая  рукой воротник белого пиджака, сказала:
– Жаль, что этот костюм послужит тебе всего лишь один день.
– А я надеюсь, что в нашей с тобой счастливой жизни он станет  частым свидетелем, – ответил ей молодой человек. Он осторожно снял пиджак и также осторожно положил его рядом с платьем невесты.
 Обнявшись, парочка вышла из комнаты.
 Принцессе Мае было волнительно лежать с молчаливым холёным красавцем. Он, казалось, был очень уж высокомерен. Наверное, ему больше повезло. Его не теребили много раз чужие руки, не бросали в корзину бракованных вещей. Его, наконец, не уценивали, как её. Она ощущала себя опять малоценкой, тихо заплакала. Белый пиджак сначала не обратил внимания на плач принцессы, но понимая,  что он не скоро закончится, с нежностью сказал:
– Мы с тобой такие красивые и такие счастливые, наконец–то нас выбрали.

13. Русская изба
Выезжать в пятницу из города – немыслимая храбрость. В пробках можно провести часа четыре. Дорога на север летом проблемная, лишь на небольших участках дороги можно ехать с нормальной скоростью.
До города Череповец восемь часов езды. В этом городе–призраке ранним утром, даже подмигивающие светофоры кажутся фантастически одинокими. Уставший город спит, также маловероятно его пробуждение. То ли жители ленивые, то ли, чрезмерно работающие. Широкоформатные проезды в ночные часы не используются законопослушной, но вечно тренирующейся молодёжью. Можно поверить в химеру, что и молодёжи в городе нет.
Горничная – дама средних лет, исполнив свои обязанности, исчезла. Осталось ощущение, что перемещаясь  по частной гостинице, надо бояться собственного голоса и телодвижений. Отдохнув в абсолютной тишине, словно заразившись ею, бесшумно собрались, бесшумно гостиницу покинули. Город в полуденные часы мало отличался от города в утренние часы – на выезде всё тот же одинокий полицейский. Прощаясь с городом–миражом, представляется картина беспрепятственного завоевания планеты Земля инопланетянами, легче всего начинать именно с этого города. Череповец – либо вдовец, либо холостяк - неблагополучный застенчивый мужик.
Дороги в Вологодской области гораздо лучше. Можно роскошно, с величайшим восторгом, проехать по автобану, не веря, что ты на Российском Севере. Автомобильная дорога к Архангельску намного хуже: бесконечная тряска, зигзагообразные просеки, большие участки дороги с ремонтными работами.
Через семь часов езды попадаешь в северную глубинку. В деревне ещё тише, чем в городе–призраке. Закрадывается мысль, что это место проклято. Добротные русские избы – немые свидетели чьей–то несправедливой воли, словно одичалые собаки, настороженно следят  за каждым гостем.
При виде запустения Эльвира недовольно вскрикнула, обращаясь к зятю:
– Зачем сюда нас  привез?
Зять не растерялся.
– Меня именно здесь вылечили в детстве.
Эльвира продолжала выговаривать:
– Вы, что, считаете меня больной? Как в таком диком месте вообще можно находиться?
– Что Вы хотите, мама? В доме десять лет никто не живет, но соседи-то наезжают.
Дочь возмущение поддержала:
– Дань, ведь никаких бытовых удобств, уезжаем!
Эльвира, оглядела двор, оценила неудобства, мысленно попыталась приспособиться к ним. Сделала вывод, что больше двух недель провести будет сложно, если не будет помощи от соседей. Шумела стена леса, ветерок, прилетевший с дикого поля, игриво задирался и дурманил.  Должно быть, не зря Эльвира  попала сюда, смягчилась:
– Остаемся на две недели. Это же музей под открытым небом!
Даниил успел лишь рассказать, как добывать воду из скважины у стены дома, нашел на заднем дворе избы бытовые приборы и инструменты,  рассказал – как нужно топить баню по–чёрному.  Пятилетняя Нюша неустанно знакомилась с домашней утварью. С осторожным любопытством вместе с матерью проверяли на прочность старую мебель. Эльвира наблюдала за дочерью и внучкой и радовалась, словно вернулась в родной дом. Как-то сразу, деревня ожила: появились соседи, стали  проезжать мимо дома машины. Эльвире подумалось: «Чудеса да и только»!
Знакомясь с бытом, с природой, стала ловить себя на том, что она неустанно думает о хозяйке дома. Когда дочь с внучкой уходили далеко от дома, Эльвира бралась за уборку: протирала от жирной чёрной копоти кухонную утварь, раскладывала по ящикам  предметы прошлой – чужой жизни. Всё, что попадало потом на глаза очищенное и блестевшее, начинало говорить языком благодарности. Эльвира слышала уставшие от одиночества голоса, с каждым новым днем они становились  увереннее. Отдыхая от домашних дел, с интересом принималась рассматривать семейные альбомы с пожелтевшими от времени фотографиями. Иногда за этим занятием её заставала дочь, садилась рядом с кипой писем. Их Александра находила повсюду.
На крыше дома покрикивала надоедливая чайка. В горнице спала набегавшаяся и уставшая внучка. Солнце жарило ступеньки кривого крыльца, на котором склонив головы, сидели две женщины, удерживая на коленях рваные листки исписанных бумаг, тихо переговаривались. Они  читали вслух, перечитывали, аккуратно складывали прочитанные письма в две стопки.
Заскрипел песок где–то рядом. На повороте выбегающей из леса тропинке показалась велосипедистка. Мать с дочерью подняли голову в ожидании, велосипедистка затормозила, осела на раму,  вспоров кроссовками песок, откинула почтовую сумку за спину.
– Вы, чьи будете, здравствуйте? – прокричала, поправляя косынку на голове.
Александра, отложила письмо.            
- Здравствуйте, мы – Разумцевы , - крикнула с места.
Почтальонша, толкнув велосипед, села на седло, тяжело закрутила педалями. Она не отворачивала голову, пока не скрылась за углом соседней избы.
Десять лет назад. Умела природа договариваться с человеком: деревья не наступали на деяния рук человеческих, и трава позволяла вырасти посевам. Но, вот заметила Серафима, что нарушилось что–то: песок лавинами стал наступать на огород и вокруг бани всё больше гнездится  муравьёв. Муравьиные ручьи растекались по огороду, вползали в заброшенные соседние дома и, похоже, надолго прописывались на завоеванной территории. Странным показалось и то, что деревенский дурачок Шиш забыл все слова кроме своего имени. Когда деревня отдыхала от трудов, только и слышно было: «Шиш–шиш–шиш–шиш…», словно работал без устали косарь. 
Серафима открыла створки окна, ветер ворвался в горницу. Запахи, принесенные с поля ветром, дурманили. Повеяло ощущением вечности; оно обволакивало. Присела на скамью, вцепилась в нее дрожащими руками, чтобы не упасть. Немного отдохнув, встала, подошла к портрету брата, дотянулась и погладила лицо. Вспомнила про ключ, пошарила за портретом, убедившись, что ключ на месте, прошла к входной двери и села на кромку лавки. Смертное лежало в коробке под лавкой, у самой двери. Она не стала проверять все ли на месте, как она обычно это делала. Наклонившись вперед, уперлась локтями в колени, вложила в сухонькие руки голову, поплакала. Быстро успокоилась, краем юбки вытерла глаза.  С улицы доносилось:
 « Шиш–шиш–шиш–шиш».
Ощущение, что на белом свете остаётся одна, с каждым днем мучило всё откровенней и безжалостней. От неё ничего не зависело: ни утро, ни вечер, ни приезд родных, ни порядок в доме. Дом, в котором она доживала жизнь, становился  чужим. Дом купили родители, чуть–чуть обустроившись, позвали Серафиму. Время было военное, в городе оставаться одной с двумя детьми стало не под силу.
 Мальчики росли в деревне без отца, но под присмотром сурового деда и бабки. Дом давал ощущение покоя, уверенности.  Было - куда приезжать, было - кому привечать. «Что ж ты, всё – шиш, да, шиш?», – проворчала Серафима, – «Других слов на свете нету? Может, и шиш теперь, ну, а тогда шиша не было, а были добрые времена.» Серафима растила детей, работала бухгалтером в колхозе. Муж с войны не вернулся – пропал без вести. Медалей, грамот и подарков не  счесть, но, кому они нужны? Кто хотя бы на них посмотрит? «Вот и мне – шиш!»
Грустные думки одолевали Серафиму. Она  исхудала, да и жизнь вокруг нее тоже исхудала – обезлюдела, внуки  жили своей взрослой жизнью и редко в деревню наведывались. В их взрослой жизни  для неё  места не находилось. Соседей почти не стало. Одиночество, к которому она привыкла с уходом на пенсию, с каждым днём все больше страшило. Раньше с интересом читала газеты, которые два раза в неделю приносила почтальон Тоня; теперь она заглядывает к Серафиме только один раз в месяц, когда приносит пенсию. Про жизнь старинную расспросит, про родственников, поможет по дому и,  уходя, долго прощается в дверях.
В дверь постучали. Серафима встала со скамьи, отодвинув шторку, посмотрела во двор. Увидела почтальона Тоню. Обращая на себя внимание, постучала в стекло. Сначала показалась сумка, потом протиснулась в открытую дверь сама Тоня.  Она вошла, сняла сумку и поставила её на скамью рядом с Серафимой. Ласково погладила спинку стула, поздоровалась с хозяйкой:
– Как здоровье, тёть Сима?
– Спасибо, дорогая! – ответила Серафима, положив локти на стол, вложила в ладони голову. – Тонечка, сегодня задержись немного, я тебе смертное покажу и наследство.
Тоня отсчитала пенсию, положила перед Серафимой.
 – Присядь, дочка! – Серафима встала с места, наклонилась, приговаривая, – Здесь моё смертное, – вытянула картонную коробку из–под  лавки, – Хочу, чтобы и вещи моего мужа со мной положили, и эти бумаги.
– Это – всё Ваше наследство!?
– Нет, милая, главное наследство останется на этом свете, – она развела руками.
– Но ведь это наследство не ваше! – вскрикнула Тоня и не услышала своего голоса.– Этот дом строил мой дед. Ваши родители жили в соседней Пугайке – там ваши корни!
Давно копившееся возмущение прорвалось:
– Ваш отец подвязался работать охранником в Кулойлаг. Там вы и познакомились с главным ветеринаром Разумцевым  из Москвы.
Лицо Серафимы было бесстрастным. Серафима молчала, пытаясь понять: шутит Тоня или нет. С просьбой – перечитать письма, документы она часто обращалась к Тоне, рассказывала о  своей довоенной счастливой жизни.
– Вы приезжали в Пугайку с этим Разумцевым не один раз. Наверное, тогда и приглядели дом моего деда. Почему–то именно моего деда первым раскулачили, потом – остальных. Деревня–то была самая красивая. Здесь жили настоящие крестьяне. Точно, по доносу все стали кулаками. В каком году этот дом стал вашим?
Серафима сняла руки со стола. 
– Уходи! – встала, указывая Тоне на дверь.
– Сами додумаете или помочь душу облегчить?
Тоня, поправляя сумку, покатилась к другому дому.  «Правильно ли сделала?» - весь день искала ответ.  «Долги должны возвращаться!» - сказала себе и успокоилась.
Серафима   после ухода Тони взяла со стола газету, завернула в нее выбранные из коробки бумаги. Долго стояла, размышляя, куда бы спрятать.  «Зачем прятать? Ведь в новой жизни  неизвестно кто станет Хозяином». Развернула газету, нашла диплом мужа, свернула на манер конверта, вложила в карман мужнего пиджака довоенного кроя, уложила в коробку со смертным. Долго ходила по дому – искала что–то, вернулась к лавке, задвинула коробку под лавку подальше от дверей.
На крыльце было всё также солнечно и жарко.
– Что–то голова разболелась, – произнесла Александра и начала складывать бумаги в полиэтиленовые пакеты.
– Как–то недружелюбно нас встретили, не пришлось бы чужие заслуги на себя надевать, – многозначительно произнесла Эльвира и отправилась в горницу посмотреть на спящую внучку.
Встреча с велосипедисткой, её ухмылка подстегнула любопытство, заставила Александру продолжить разборку домашнего архива. Что–то зашуршало, активно подбираясь к открытому оконцу подполья, Александра огляделась, вслушиваясь, искала глазами нарушителя тишины. Показалась изящная головка колонка. Осторожно ступая, не отводя взгляда, зверёк то замирал, то робко пробирался к крыльцу. Александра затаила дыхание. «Тебе что нужно?» –спросила зверька, а, может, неведомого хозяина дома.
Колонок подошёл ближе. Чайка неустанно кричащая и присматривающая за тарелкой, поставленной у крыльца, не вытерпела и тоже оказалась рядом. Она стояла перед колонком и сердито покрикивала на него.
– Тише! Тише! – вмешалась Александра, интерес к архиву больше манил и завлекал. Она старательно вчитывалась в строки писем, вздрогнула от прикосновения Нюши. обняла дочку, усадила рядом. Нюша, заметив колонка и чайку прошептала:
– Мамочка, они тебя не боятся.
– Они заняты, еду в тарелке не могут поделить, – сказала. Заметив приближающуюся к крыльцу немецкую овчарку, быстро встала и легким шлепком толкнула Нюшу в сени. Собака была худой, должно быть, давно не ела, с трудом передвигалась, почти не сгибая ног. Эльвира отвлеклась от чтения, испуганно вскрикнула. Колонок, отвернув изящную головку, мгновенно слился с нижними венцами бревен – его не стало. Овчарка дошла до тарелки и жадно начала заглатывать всё, что осталось, подняла глаза на Александру.
– Нюша, принеси со стола хлеб!
– Какие у нас важные гости! – Эльвира обошла овчарку, присела на скамью.
Овчарка сделала несколько шагов к Эльвире, прилегла у её ног, вглядывалась в лицо, словно пыталась узнать. «Ты – гость из прошлого или из будущего?» – подумала Эльвира. Выбежала на крыльцо Нюша с большим ломтем хлеба, крикнула: «На–а–а!», но собака никак не среагировала, продолжала лежать.
– Прикармливать чужую собаку смысла не имеет. – высказалась Эльвира.
– А если это – та собака, которая жила с бабушкой Серафимой? Бабушку забрали в город, а собаку оставили – так говорил Даня. Интересно, а где другая собака – дворняжка?
– Вот, вот, скоро и другая объявится.
Овчарка встала,  направилась к Нюше, взяла из ее рук хлеб. Нюша радовалась этому – то и дело наклонялась над гостьей и осторожно пальчиками пощипывала шерстку. Александра собрала бумаги, оторвала дочурку от собаки. Забираясь по ступенькам на крыльцо, Нюша успела пропеть:
– Бабушка, расскажи сказку про бабушку Симу, про ее собачек, ладно!
Нюша осталась на крыльце слушать сказку, Эльвира вернулась к крыльцу, присела на ступеньку рядом с Нюшей, Александра шагнула в темноту сеней.
«Вельский вокзал – красавец среди немытых старых привокзальных строений. Он появился как–то вдруг на удивление всем горожанам.
Ванька плелся за мной, широко расставлял еле гнущиеся ноги.
– Живее, же… ну–ну! – подгоняла я, оглядываясь на друга.
– Твоя  бодрость меня доконает.  Давай, лучше полежим и отдохнем, а?
– Не–е–е! Гав–в! Давай, найдем еду, а потом отдохнем.
Я шла вперед, нюхала воздух; он заманивал меня всё дальше.  Жалко было друга, но оставлять его на безлюдной улице было опасно, ведь недруги могли в любой момент выскочить из темных кустов и наброситься.
– Пошли–пошли!
  Тишину разорвал  гудок и остановил  нас. Воздух с металлической пылью ворвался в ноздри, гудок стих, и снова зашелестели листья на кустах.
– Гавра! – услышала я окрик друга, – Слышишь, нас кто–то преследует!
  Затрещали кусты, объезжая  лужи и буераки на нас надвигалась  машина. Мы с Ванькой отступили в темные  кусты. Машина вихляла,  дергалась, наконец, остановилась. Мы с Ванькой, пробрались сквозь  заросли, чтобы быть ближе. Из машины пахло хлебом, мясом и родиной. Вышел высокий мужик, за ним вышла молодая тетка с  большой сумкой и старая тетка с большим пакетом. Я сказала Ваньке:
– Нутром чувствую – они нас накормят, пошли за ними.
  Ванька был мне хорошим другом, мы вместе с ним когда–то жили на родине. Может, и не богато жили, но, как вкусно пахло лесом, речкой, сеном и дымом. Хозяйка все реже стала выходить на улицу. Однажды появилась во дворе вот такая же машина,  из нее вышли люди; они иногда летом приезжали к нашему дому. Хозяйка тогда становилась доброй – часто выносила нам еду. Эти люди достали из машины сумки, мы с Ванькой сразу сообразили, что надо покрутиться рядом. Много всякой еды они разбросали возле крыльца. Мы, почти не разжевывая, заглатывали  вкусные куски, забыли про гостей; они недолго были в избе, вывели нашу хозяйку одетой, посадили в машину. Главный  человек обошел машину, попинал колеса, когда садился, то крикнул нам: "Дом сторожите, скоро приеду!". Мы с Ванькой провожали машину с хозяйкой  до большой дороги, которая гремела и противно пахла.  Никто так и не приехал. 
  Мир не без добрых людей, и они нас подкармливали. Когда повалил снег, и стало очень холодно, мы с Ванькой  решили службу бросить и поискать хозяйку. Так оказались в городе. Здесь выжить проще: людей больше, больше еды. Мы с Ванькой много терпели, пока прижились. Однажды пьяные мужики Ваньку привязали  к столбу, тогда мы  решили жить подальше от людей. Нашли сытное место – большие зеленые коробки, от них всегда пахло едой. Так вокзал стал нашей новой родиной. 
– Пошли!
  Я воткнула нос в дверную щель, лапой зацепилась за что–то и дверь открылась. Ванька успел зайти, прежде чем за ним дверь закрылась. Большой зал,  совсем мало людей; я побрела к ним.
– Какой швейцар им двери открыл? – Спросил один веселый человек другого.
  Из темного коридора вышли тетки, они обошли нас с Ванькой и сели на сиденья ближе к веселым мужикам.  Я  кивнула головой в  сторону теток – направила Ваньку к ним, сама прилегла у сумок мужиков. У  меня было правильное выражение морды, потому  что они стали рыться в сумках.
– Какая ты большая!
  Добрый мужик вытянул из сумки яйцо, отошел в сторону, почистил его и положил на скользкий холодный пол; я подошла, тут же яйцо заглотила. Стало стыдно  – забыла про Ваньку. Он к теткам  не пошел, как я наказывала, а стоял у большой тяжелой двери и только вертел головой. Хорошо, что друг не заметил мою собачью жадность. Отправилась сама к теткам.  Вам скажу:  так ударило в нос родиной! Одна из теток  дернулась – отодвинулась и сумку переставила. Я прилегла возле ее сумки. Другая тетка порылась в своей, протянула мне кусок чёрного хлеба, я встала, взяла  хлеб и понесла Ваньке. Не дошла, остановилась и замерла от  командирского окрика  хозяйки вокзала.
 –  Уважаемые, собак не прикармливайте и двери им не открывайте!
Командирша подошла к двери, открыла её, прикрикнула на нас: 
– Идите на улицу!
Мы с Ванькой вышли. Он дрожал от голода, а может от грозного окрика командирши, в его глазах блеснули слезинки. Я положила кусок черного хлеба перед Ванькой. Как оправдаться перед другом? Скоро лето! Может, Ванька, вернемся на родину?»
Эльвира ожидала вопроса: «а дальше…», но Нюша молчала, прижавшись к бабушке,  она спала. Обмякшее тельце внучки Эльвира тихонько отстранила от себя и, приподнявшись, осторожно взяла  на руки. Навстречу ей из сеней выходила полусонная Александра с ворохом новых бумаг.
–Мамочка, она спит?
–Да, – шёпотом ответила Эльвира и, отстраняя спиной дочь, с драгоценным грузом перешагнула через высокий порог.
Через несколько минут вернулась на крыльцо и уставшим голосом сказала дочери, сидящей на ковре из рыхлых желтых бумажных заплат:
– Все что происходит с нами – это словно продолжение борьбы за наследство по воле наших предков, но совершенно в другом месте. Больше в чужом архиве я не буду рыться. Это все, что мне нужно было понять. Что тебе интересно узнать – дело сугубо твоё, но может не надо…

14. Банька
Эльвира с дочерью долго сидели на крыльце, молчали, погруженные в  древнюю – столетнюю историю жизни дома. Запасом прочности  хвастались пол и ступеньки крыльца, только перила со столбами, поддерживающие крышу, придавали строению  усталый   вид.
– Обязательно надо починить крыльцо, – сказала Эльвира и начала мысленно организовывать процесс переустройства.
Александра отвлеклась от чтения писем.
– Даня тоже считает, что ремонт нужно начинать с крыльца.
–Боюсь, что оно на чью–то голову упадет прежде, чем он сядет конструировать.
Зять закончил факультет механической технологии древесины  Лесотехнической академии. Конструкторский опыт имел, технарем работал, в последнее время управлял производством небольшого предприятия, но как всякий северянин был «ленив на подъем».
В одну из поездок Эльвира разговорилась  с соседкой по купе; та услышав, что  зять из Архангельска, нарисовала такую непривлекательную картину супружества с северянином, что Эльвира многие годы азартно сравнивала поведение зятя с этим навязанным образом. Эти томящиеся в закромах  ее памяти характеристики, лишь иногда корректировались в лучшую для зятя сторону.
– Год будет конструировать, год материалы и оборудование закупать…, – продолжала критиковать зятя Эльвира.
– Мама ты опять за свое, тише едешь – дальше будешь.
– На лыжных прогулках больно активно бегает, а за столом еще активнее суетится.
На дороге неожиданно появилось знакомое серое авто.
– Вот, как я и говорила, на обед торопится.
Авто лихо юзануло по сухой песчаной дороге у ближайшего столба недостроенной изгороди и образовало  длинную канаву – почти дюну, из авто степенно вышел зять.  Эльвира и Александра радость от встречи не скрывали. «Не прошло и трех дней. Везде побывал, всем заданье дал», – мысленно отрапортовала  за зятя Эльвира.
Нюша, как только услышала урчание мотора, выбежала с визгом на крыльцо, замахала ручками, как крыльями, спрыгнула с крутых ступенек навстречу отцу; он подбросил дочку высоко–высоко; Нюша еще громче завизжала от восторга. Эльвира сначала замерла от такой картинки, потом недовольным голосом поприветствовала Данила, но неудовольствие все же не скрыла:
– Это же не мальчик!
– И что мама? Порадовать девочку нельзя? – Александра любовно обаяла супруга взглядом, пошла ему навстречу.
– Бабушка! – Кричала Нюша, еще болтая ногами в воздухе, придерживаясь за руки отца, – Ты, бабушка, сказку про Ваньку расскажешь папке?
– Сама расскажешь! – похохатывая, ответила Эльвира.
– Закормила вас бабушка сказками?
– Бабушка, как видишь, и забор какой–никакой сделала, беседку …, – перечисляла Эльвира трехдневные достижения, загибая пальцы на руке. – Не до сказок было – имущество ваше в порядок приводила.
– А я старье на свалку выбросила! – добавила Александра.
– Какое старье? – Встревоженный Данила, дочь опустил на землю.
– Не волнуйся, Дань, мама почти все со свалки  вернула на место.
– Потому – что понимаю: по вашему семейному достоянию музей плачет, а может и рыдает. Вполне в этих стенах музей можно открыть, только вот дом разрушается и твердой мастеровой руки, наверное, не дождется.
– Дождется! – Бодро выпалил зять.
– Хорошо бы! – по – хозяйски ловко ввернула Александра свое отношение к наследству мужа.
Погода в этих широтах не особо гостеприимна, но именно в эти дни безвозмездно радовала. Эльвира заметила, как приехавший зять скосил глаза на игровую площадку, приподнял в недоумении брови, мол, откуда взялась, ничего не сказав, взашел на крыльцо.
– Вот и крыльцо еще век будет ждать ремонта! – Эльвира таким недовольством  лишь подтолкнула зятя к входной двери. За ним последовала Александра, с азартом транжиря массу эмоций с помощью банного полотенца, которым беспрестанно отбивалась  от слепней.
Нюша помахала ручкой в сторону родителей, взгромоздилась на столик и, не обращая внимания на бабушку, продолжила театрализованное представление сказки с новыми друзьями: слониками, собачками и прочими героями детских фантазий. 
Данила наскоро переоделся, вышел во двор,  широко шагая, по–хозяйски  оглядел фасад дома, пристройки и направился в сторону баньки, притулившейся  к лесной тропинке.
Вскоре Нюша и бабушка услышали со стороны баньки - темным аккуратным мазком закрывающей зеленый наряд ельника,  тарахтенье мотора, отвлеклись на него. Из леса выехал на мопеде не молодой мужчина. Он, заметив Данила, кивнул ему головой, сравнявшись с Эльвирой и Нюшей, громко и торжественно выкрикнул: «Здрасьте!» и, огибая забор, ловко вытолкнул мопед с укатанной тропинки на рыхлую  песчаную дорогу.  Громко лая, из леса выскочила знакомая собака, она  преследовала водителя мопеда, пробегая мимо Нюши и Эльвиры, лишь чуть замедлила бег. 
Зять пропадал в бане, Александра готовила в доме обед,  бабушка с внучкой, посоветовавшись – кому нужнее помощь, пошли  к Даниле осматривать баньку. Заработала бензопила совсем недалеко, зять, выходя из предбанника навстречу Нюше с бабушкой, прислушался, перебивая надсадный звук бензопилы, сказал: 
– В поселке узнал, что дом «трех монашек» родственники продали, похоже, вот этому мужику. Что он с таким огромным домом  собирается делать?
Сказал и спиной втиснулся сквозь узкий дверной проем и потерялся в темноте баньки.
– Дверь–то нужно поднять!
То ли совет не смог пробиться к зятю, то ли был негожим – реакции не последовало. Эльвира через полуоткрытую осевшую дверь глянула внутрь; в баньке было тесно и темно;   зять, присев на корточки, расшатывал, лежащие под большим котлом камни. Нюша отодвинула ручкой бабушку от узкого дверного проема, зашла, понаблюдав за руками отца, присела рядом.
– Папочка, ты ломаешь?
– Ломать – не строить, – ответила за зятя Эльвира и, взяв за ручку Нюшу, вытянула ее из черной – пречерной баньки. 
– Нет, я останусь с папой, а ты бабушка иди, – сказала Нюша, вырывая руку, – а потом мне расскажешь сказку про Баба Ягу, ладно?

12. Дом «трех монашек»
Эльвире нечего было делать, и она, сказав легкомысленно:  «Не ищите, - пойду гулять!», двинулась в направлении зазывающей на концерт бензопилы. За спиной услышала голос зятя:
– Мама, возьмите палку, много змей у старых домов, а они конкуренток не любят.
«Вот так: едешь через всю страну, машины даришь, а тебе не то что спасибо не скажут, а еще и гадюкой назовут. Да–а–а!»
 А ведь он прав: Эльвира роль «Гадюки» из рассказа Алексея Толстого на себя примерила  еще в молодости, так в этой роли до сей поры и купалась. 
Вокруг заброшенных и умирающих изб добротной изгороди не было даже в палисадниках, от незваных  гостей  их охранял бурьян. Эльвира решила обойти кромкой леса этот мемориал людского греха и беспамятства. Иногда попадались на глаза изгороди из серых жердин, сцепленных дряхлыми столбиками.
Эльвира шла осторожно, помогая руками раздвигать редкие, но колючие метелки порея, они цеплялись за ноги и руки, и она пожалела, что одела легкий ситцевый халат. Так огородами она дошла до последней избы и вышла на дорогу, разделяющую деревню на две половинки и убегающую через поле к реке.
Именно сюда – в русло песчаной дороги ворвался со стороны речки свежий ветер, сдобренный запахами полевых цветов. Эльвира ловила этот ветер открытым ртом и глотала его, пока не закружилась голова.
Большой дровяник у края дороги был заполнен до краев чурбачками, поодаль от него уставшая и совершенно разрушенная изба.  Эльвира мысленно послала вопрос вдаль мирозданию: «Почему ни хозяева этих полуразрушенных изб, ни бабушка Мария, ни мать Эльвиры никогда не посетили свои родные уголки, а лишь  держали их в своей памяти?»
Звук бензопилы был рядом. Из бурьяна выскочила на Эльвиру овчарка, но узнав гостью, хвостом и всем телом завиляла, позволяя Эльвире пройти по гнилым бревнам и доскам, пахнувшим потерянным временем к загадочному дому. Подойдя к полуразрушенному крыльцу, она начала  разглядывать строение. Три дома будто столкнулись нечаянно,  так и замерли в едином объятии. Изба, почерневшая от времени, не стыдясь, показывала изумительные деяния рук мастеров. Рисунки резьбы на наличниках окон просматривались, а на козырьке дома – на фоне голубого неба вообще парили.
Из избы вышел усыпанный опилками мужик, вероятно, на отдых. По всему виду, не был рад гостье. Эльвира попросила разрешения войти в дом и его осмотреть. Собака подошла к рваным ступеням дома, лениво распласталась на утоптанном пяточке. Ударил запах свежих опилок. В большой объединяющей три дома комнате горы мусора, которые образовала рухнувшая центральная часть крыши. Среди гор  мусора просматривалась добротная мебель ручной работы. Эльвира подошла к стене и погладила рукой отполированную поверхность, на которой виднелись микротрещины старости. Эльвира  ходила по дому осторожно, опасаясь ступать на скрипучие половицы, ведь любое неосторожное движение могло спровоцировать разрушение крыши.
–  Давно крыша начала разрушаться? – почему–то спросила хозяина дома, наблюдавшего за ее изысканиями.
–  Начал выпиливать бревна для бани, вот и посыпалась…
–  Работать ведь при такой крыше опасно. Не то дело вы затеяли.
Мужик молчал. Эльвира продолжала выговаривать:
–  Такие бревна на баню! Это же варварство! В них такая история, такое мастерство!
Эльвира заметила, что хозяин пытался выпиливать именно отполированные бревна общей для трех изб комнаты. «Этой избе бы новую крышу, цены бы ей не было».
– Я ее купил за десять тысяч на дрова, – отбился своим положением хозяин.
– Один сундук дороже стоит! Откопали бы и забрали мебель. 
«Этот памятник сохранить нужно. Кто возьмется?» – Продолжала мысленно сокрушаться Эльвира, взгляд выцарапал из мусорной кучи толстые околыши толи папок, толи книг. Раззуделись руки, «как их достать?», взгляд отвела. «Нет, это должно попасть в нужные руки, – то есть её».
– А собачка эта ваша? – неожиданно спросила, пробираясь к выходу, озираясь на большую во весь потолок рваную дыру.
– Прибилась! Местные говорят, что это собака бабы Симы – кто она такая, я не знаю.
– А живет где?
–Собака или баба Сима?
–Бабушки Серафимы десять лет как  нет на свете. Удивляюсь: ничего с тех пор в доме не потревожено, даже ковш в бане лежит – как лежал. Наверное, только здесь – в северной глубинке люди не болеют воровством.  «Вовсе даже и не грех – забрать эти папки и не воровство, а изыскание», – успокаивала себя Эльвира, продумывая операцию по изъятию тайн дома «трех монашек».

Вернулась Эльвира к обеду. Запах свежего борща проникал через открытое окно избы и ненавязчиво дразнил уличных гостей. Колонок посматривал из подвального окна, беспрестанно кивая красивой головкой. Кричали требовательно чайки, рассевшиеся на крыше и столбиках изгороди, В этих местах воронья почти не встретишь, да и птичий класс не удивлял разнообразием.
За столом на лавке сидели зять  и внучка и баловались – легонько били друг друга по лбу деревянными ложками. Эльвира была уверена – начал игру, конечно, отец. На ее глазах внучка отклонилась назад, сделала предупредительный широкий замах ложкой, второй короткий замах закончился хлопком. Отец ответил тем же. Александра, ставя на стол чашки с дымящимся содержимым, бросила укоризненный взгляд на мужа: «Дань, прекрати!», – повернувшись в сторону вошедшей Эльвире, с такой же интонации сказала, – Мама, мы тебя заждались! Где ты была?
–Я такое видела! – повторила, – Такое видела!
Чашки, блюдца, тарелочки, бокалы – все, что стояло на столе, было заполнено содержимым, словом всем, чем питается крестьянская семья для полноценного обеда. Эльвира не стала себя и остальных утруждать любопытством: а как все это появилось на столе, села напротив зятя; она знала, что дочери не в тягость было выполнять  поварские обязанности, лишь кивнула головой, одобряя её заботливость: – Да уж садись, сама покушай! – с добрейшей ноткой в голосе сказала.
После обеда зять снова отправился к баньке. Нюша побежала за отцом, помахав всем ручкой.
–Помощники нужны? – крикнула им вслед Эльвира.
–Убираться будем, – недовольным голосом сказала Александра, через длинную паузу смиренно добавила,  –расскажешь, мама, – где была.
Рассказ о всех впечатлениях, которые получила за  время  похода по окрестным местам, закончила возмущением:
– У меня к Даниле столько вопросов! Ты знаешь о самом большом доме на нашей стороне  в конце улицы? Представляешь, полный дров дровяник никто не грабит! А в доме – такая уникальная старинная мебель! Кто там жил? Мужик за десять тысяч рублей дом купил на дрова!
– Дом монашек? Даню надо спросить. Он должен знать.
Зять сидел на скамье возле песочницы, смотрел на игру Нюши, даже давал смешливые советы, когда у дочки не получалось выстроить надежный – не разрушающийся замок или хотя – бы домик. Эльвира подошла, села рядом с зятем, тот вздрогнул и отодвинулся. На помощь Нюше заторопилась, переодевшаяся для загара Александра, она присела на корточки рядом с дочкой, и они вместе начали большую стройку, заняв все пространство песочницы. Не поворачиваясь к зрителям, обратилась к мужу:
– Дань, расскажи про дом монашек –  что знаешь.
– Мало что помню.
У зятя память была кратковременной и беспорядочной. Он всегда искал ключи там, где не оставлял, так же было с носками, со всеми мелкими предметами. Вообще ничего не любил упорядочивать. Немного подумал, глубоко вздохнул и большими ручищами стянул бока, словно задерживал выдох.
– Значит так, – начал  докладывать зять: – жили в том доме до самой революции Октябрьской три сестры. Семья жила богато. Все изменилось после 20–го года прошлого века: две сестры подались в монастырь, третья сестра – к «красным»1. Монастырь, кажется, сожгли «красные». Все сестры вернулись в родительский дом. Перед войной родителей раскулачили,  отправили в ссылку. Так сестры и жили, «за глаза» называли их тремя монашками. Родители тайком вернулись в родной дом, но скоро умерли, так и не выдали замуж своих дочерей. Монашки разъехались после войны кто – куда. Вот и все – что знаю, – закончил короткий рассказ Данила.
Вскрикнула Нюша:
– Папа, а ты мне сказку расскажешь про этих монашек?
Эльвира удивилась, казалось, Нюша была занята – поглощена строительством  замков на песке, а ведь все слышала.
Данил ответил: – Конечно, расскажу дочка. В баню сходим, чай попьем, вот тогда и расскажу.
Эльвира давно начала замечать талант зятя – он, играя с дочкой, на ходу сочинял и режиссировал полноценное  театрализованное представление с массой любопытных действующих лиц. «Какое представление на этот раз придумает? Повезло Нюше с отцом!»
– Кстати, мама, мне с тобой нужно поговорить, – отвлекла Александра мать от приятных раздумий, отзывая взмахом руки в сторону дома, – пошли в дом.
Зашли в горницу вместе. Александра достала из верхнего ящика старинного комода небольшой бумажный пакет. В такую казенную бумагу в недалеком прошлом посылки на почте заворачивали.
– Мама я нашла странные письма. Я поняла, что эти письма адресованы не Серафиме, а Розе. Письма сама почитаешь. Даня уже прочитал. Раньше здесь не было этого пакета. Он появился неожиданно.
Эльвира выслушав, пакет вытянула из рук дочери.
– Я его нашла в самом старинном сундуке холо;дника2 на заднем дворе. Хотела почитать, когда время появится. 
– И что, дочка, тебя удивило?
– Понимаешь: письма все – из Германии. Писал дед Арсений какой – то женщине,  называл её «моя прекрасная роза». Дед же «пропал без вести», а на штемпеле писем мы высмотрели 48 год. Получается: дед не вернулся к бабушке Серафиме намеренно. Даня вообще в трансе.
– Я же тебя предупреждала: не нужно читать чужие письма, – сказала Эльвира, скрывая под строгостью любопытство.
А вечером драгоценные женщины собрались в горнице и, затерявшись в одеялах и подушках, с особым вниманием  слушали небылицу от Данила; обычно в это время они смотрели телесериал «Сваты» с ноутбука.

13. Подарок судьбы
«Жили три сестренки с мамой и папой в большом доме. Жили счастливо. Папа каждый день приносил новую игрушку и дарил её той дочке, которая  отличилась за день. Однажды, когда вся семья села ужинать, то папа попросил дочек рассказать: как каждая из дочек провела день. Дочка Маша краснея рассказала, что очень хотела смастерить из пластилина лисичку и зайчика, но у нее не получалось, а няня Фая ей не помогла, дочка  заплакала, и убежала в свою комнату. Мама её нашла и привела в столовую. Катя держала в руках розовый бантик, сказала, что  научилась делать брошки–бантики. Танечка положила перед собой на стол три картинки. На одной – нарисована девочка, вместе  с мамой она кормит котенка; на другой  – девочка с папой ремонтируют гоночную машину; на третьей – девочка сидит на коленях у бабушки, а бабушка читает сказку.»
Данил полулежал на кровати – поперек, опираясь локтями в подушки, придерживал затылком отбеленную стену. Он рассказывал, покачиваясь на панцирной сетке, отчего старая кровать скрипела, погружая слушателей  в загадочный мир.   
«Папа спросил Танечку: «кого она нарисовала на картинках?», Танечка, показывая на первую картинку, сказала: «Машу любит мама», показывая на вторую картинку, сказала: «Катю любит папа» –  и замолчала, прикусив пальчик зубками. Пришла мама посмотрела на картинки и ничего не сказала, а Катенька картинки в карман своего платьица положила. Папа с мамой ушли на кухню и долго о чем–то беседовали.
Следующий день был жаркий. Три сестренки: Танечка, Машенька и Катенька, как обычно, остались дома с няней. Машенька –  младшая из сестер, Катенька – старшая из сестер. Папа с Мамой уехали на работу в город. Няня разрешила девочкам гулять на лужайке перед домом. Сестренки  поиграли с мячом, поиграли в догонялки,  решили поиграть в прятки. Прятаться ведь было где: много беседок, домиков,  деревьев и кустарников. Няня следила за играми девочек, иногда отлучалась в дом, но всегда прислушивалась к голосам  девочек.  Девочкам надоело бегать возле своего дома, они сговорились и решили тайком сбегать к речке, а ведь родители няне настрого  наказали: к речке девочек не водить.»
Нюша посмотрела на отца, плед откинула, освободив ручку,  погрозила перед собой пальчиком; взрослые посмеялись, понимая, что Нюша так  погрозила незримым девочкам. Данила некоторое время молчал, словно вспоминал  или выбирал из памяти продолжение сюжета.
«Когда сестренки бежали к калитке, то  громко покрикивали, чтобы няня не сразу их хватилась.  Когда няня вышла из дома,  девочек в палисаднике уже не было. Няня Фая стала звать их, зная, что они могли  сразу все спрятаться – так её подразнить. Девочки не объявлялись, и няня забеспокоилась – пошла к калитке. Мимо проходила сгорбленная и плохо одетая старушка. В этих местах таких старушек никогда не бывало. Няня Фая окликнула старушку, но та даже не обернулась, а быстрее засеменила, понятно было, что торопилась. Шла она к речке.
Няня начала искать девочек на улице. Потом решила искать сестренок по соседям. Никто девочек не видел.  Она совсем расстроилась и вызвала полицию. Полицейские пока приехали, пока расспрашивали няню, прошло полчаса.
Старушка – то, была Бабой Ягой. Она знала, что маленькие детки бывают непослушными. Она каждый день смотрела в свое волшебное зеркальце, ждала, когда такие детки в нем появятся. Так она и  увидела  сестренок, которые торопились – бежали  к речке. Давно таких прелестных  деток Баба Яга не приманивала. Вот и решила воспользоваться и украсть сестренок. Когда пришла на речку, то  сразу увидела девочек. Они забежали в речку в сандалиях, прыгали в воде и смеялись, когда брызги воды попадали в лицо.
Девочки заметили, что с берега к речке спускается женщина, они  подумали, что это няня и решили спрятаться от нее в кустарнике, который рос  у самой воды. Баба Яга подошла к реке, согнулась, помыла руки и лицо и громко начала звать  девочек:
– Танечка! Машенька! Катенька!  Няня Фая разрешила вам погулять подольше. Я возьму вас к себе в гости и покажу всяких зверят.
Девочки выскочили из кустов.
– Каких зверят? – хором спросили.
– Разных  – каких хотите увидеть.
– Я  хочу увидеть лисичку, – попросила Танечка.
– А я зайчика, – выкрикнула Машенька.
– А я хочу увидеть настоящую лошадку, – сказала Катенька.
 – Хорошо! Я сейчас позвоню, и прилетит за нами мой помощник.
Старушка достала из большого кармана  блестящую коробочку, похожую на телефон и нажала пальцем на темную гладь коробочки. Вскоре над головой зашумело, словно неожиданно налетел ветер. Приземлился удивительный самолет, с большой открытой кабиной–люлькой. Передняя часть этого самолета был похожа на голову лошадки с нарисованными  карими глазами. Старушка  помогла девочкам сесть в самолет. Никакого пилота в самолете не было. Бабушка опять нажала на блестящую коробочку, и самолет быстро поднялся в небо. Девочки сидели в люльке и смотрели  вниз. »
Данил встал с кровати и начал представление в разных лицах с разными голосами и  экстремальными позами.
«Увидели: как несколько бегущих к речке фигурок людей рассеялись по берегу. Им девочки рукой помахали и начали смеяться. Так и просмеялась всю дорогу.  Самолет сел на  зеленую лужайку. Заскрипели старые деревья, цепляясь  иссохшими  ветвями. Стало темно и ветрено. Девочки испугались. Когда увидели избушку старушки, то поняли, что их обманула Баба Яга, заплакали. Баба – Яга плакс не любила и  рассердилась:  у нее сразу клыки появились,  нос вырос, и сама сгорбилась и глаза злыми сделала.
– Бабушка мы домой хотим! – с плачем выговаривались сестренки.
Катя – старшая из сестер всегда прикалывала к волосам розовый  бант, была  смелее своих сестер,  вышла вперед.
– Бабушка мы дети не глупые, теперь ты нас не обманешь – у нас есть ключик. Другой ключик я успела на берегу оставить. Лучше отвези нас домой, по–другому получится хуже. Нас по этому ключику найдут, и тебя накажут.
–Ах, ты, Соплячка! – закричала на нее Баба Яга. Вот тебя я первой и накажу. Ключик нашла у Катеньки в кармане и положила в карман своего фартука. Девочки взялись за руки.
– Не отдадим Катю! – закричали громко – громко. »
Нюша соскочила с кровати и тоже начала помогать создавать сказку. Александра с Эльвирой, несмотря на то, как сказка превращалась в детектив,  зарываясь в кроватях, хохотали. Нюша иногда на них посматривала  или звонко покрикивала на отца, так подгоняя отцовскую фантазию.
«Баба Яга даже уши заткнула своими кривыми пальцами от такого крика, потом начала Катю тянуть на себя и даже порвала другой карман её платья, разлетелись все картинки по лужайке. Баба Яга сама стала собирать картинки, спросила: «что это за картинки?»
Катенька ответила: –Танечка  про тебя сказку нарисовала.
– Пойдемте в дом, там и расскажете сказку про меня.
Делать нечего, девочки пошли в дом. Расселись по лавкам, насупились, стали ждать,  когда их Баба Яга начнет наказывать.
– Нет, миленькие, погожу – дождусь зятя.
Села Баба Яга напротив сестренок на старенький стульчик, похожий на поросеночка и начала командовать:
Ты – Катенька и ты – Машенька, наказ мой выполните – чаю приготовьте, чтобы дорогого гостя встретить. А ты – Танечка, попробуй мне сказку свою рассказать. Понравится мне твоя сказка, то наказывать вас не буду и домой отпущу.
Девочки обрадовались, со скамьи соскочили, чтобы   наказ выполнить и только Танечка осталась сидеть на скамейке напротив Бабы Яги.
Девочка картинки разложила на коленях, начала ручкой поглаживать каждую картинку и рассказывать. «Когда ты бабушка была совсем маленькой,  тебя любила больше мама, и она уговорила твоего папу купить котеночка. Ты, бабушка, подросла и попросила у папы – купить тебе автомобиль, мама была против такого подарка – на автомобиле же в лесу не проедешь. Тогда папа купил тебе самолет. Ты, бабушка, так радовалась».
Баба Яга слушала Танечку и улыбалась, и у неё клыки становились все меньше и меньше.
–  А вот на этой картинке ты, бабушка, стала еще старше и твоя бабушка начала учить тебя грамоте, чтобы ты умные книжки читала и глупостей не делала.
– И откуда же вы такие умные беретесь?
Тут и  зять  – соловей разбойник прилетел. Он просвистел три раза – дал знать о себе, в избушку ввалился, и глаза у него забегали – гостям удивился.
– Это мой обед, тёщенька?»
В этом месте Эльвира не выдержала – вскочила со скрипучей кровати, зятя и внучку усадила, а сказку закончила так:
«Нет, зятек, сегодня у нас пост – чай будем пить с моими правнучками, а потом ты Машеньку, Танечку и Катеньку домой доставишь и каждую осторожно в свою кроватку положишь и каждую одеяльцем укроешь. И быть им монашками!»
Данил, ступая босыми ногами по домотканой дорожке,  вышел из горницы, прикрыв за собой дверь. « Вот, паразит, – возмутилась Эльвира, –  мою сказку про Бабу Ягу  передернул…»
Эльвира поймала себя на том, что теперь ее тревожит и судьба дома монашек. 
Для семьи наступило последнее воскресенье отдыха в деревне. Зять торопился на работу и уехал после обеда. Умчался так быстро, что Эльвире не успела напутствие высказать.
День был жаркий и солнечный. Из лесу выкатился велосипед с наездницей. Эльвира узнала Антонину, пошла  навстречу, ей хотелось расспросить про жильцов дома монашек. Антонина соскочила с велосипеда, всем видом показывая доброжелательность, первой начала общение:
– Вижу, добрая хозяйка появилась у дома. Совсем ведь заброшен, жалко.
Эльвира поддакнула, но недовольство зятем не высказала, хотя очень хотелось.
– Много работы предстоит, как вы справляетесь?
Антонина присела на жердину нижнего ряда ограды, Эльвира тоже села со своей стороны.
– В том то и беда, что не справляемся. Родственники умирают один за другим. Не успеваю с сыновьями принимать наследство.
У Эльвиры даже екнуло в груди, радость распирала и вырывалась наружу: «неужели?»
–В каждой деревне работы – захлебнуться можно! То ремонт, то продажа, то огород в товарный вид привести нужно, то бумаги оформить, а ведь еще и свой огород и дом содержать нужно: там скосить, там полить.  Как–бы не остаться без урожая!
Антонина дышала тяжело, может потому, что еще не отдохнула от быстрой езды.
– Одно желание: заснуть и не проснуться. Великая награда упала на немощную грудь!– Пафос последней фразы ее саму взбодрил, смеясь, она встала.
Эльвира сидела и молчала. Что тут скажешь? Кому–то радость может быть и чрезмерной и неподъемной и несвоевременной. Но прощаясь с Антониной, собралась с духом и высказалась:
– Знаете, моя мама до самой смерти мечтала вернуть «кулацкое» хозяйство своих родителей, ведь обещала матери своей, а  Господь по–своему распорядился!
–Да, уж теперь и я не в обиде!
Пожилая женщина села на велосипед, с трудом проделывая колею на песчаной дорожке, покатилась к своему дому.