Дети Севера

               
 Посвящается сестре и памяти наших любимых игрушек.
 
 
1
 
     – Дети, идите обедать!
     Ответа не последовало. Лишь ветерок, залетевший в форточку, чуть качнул лист календаря.
     – Дети, вы не слышите? Я вас зову!
    Нет, похоже, они действительно ничего не слышат, занятые очередной игрой. Она сняла щи с огня, поставила их на деревянную доску и пошла к ним.
Прежде, чем попасть в детскую, ей нужно было пересечь большую комнату, которую они называли залом. В зале стояли диван, два небольших шкафа, тумбочка с телевизором и еще маленькое кресло. Размеры комнаты позволяли обставить ее гораздо большим количеством мебели, свободного пространства было вполне достаточно, чтобы устроить танцевальную вечеринку или провести матч по мини-футболу. Но сейчас пересечь комнату было не так-то просто. Почти весь пол занимал город, игрушечный город, построенный из множества деревянных кубиков. В городе были явственно различимы несколько улиц, центральная площадь и даже небольшой сквер, составленный из самодельных картонных деревьев с бумажным фонтаном посередине. Город появлялся как минимум раз в месяц и держался от трех до десяти дней, пока, как сообщали дети, его не стирало с лица земли (точнее, паркета) очередное землетрясение, извержение вулкана или пока его не уничтожали кочевники. Пока город стоял, маме строго-настрого было запрещено проводить в комнате какую-либо уборку.
 Ей удалось пересечь город, не задев ни одного домика, и она зашла в детскую, но детей там не было. Это было странно: час назад она слышала звуки, доносившиеся оттуда. Она внимательно оглядела комнату. Две кровати, на каждой из которых восседали по два зверя-стражника (плюшевые и набивные игрушки, подаренные детям на дни рождения), большая картонная коробка, на которой рукой младшей жирным красным фломастером было выведено: «звериные тайны», набитая непонятно чем, стояла, как всегда, в углу; cверху, как обычно, дежурил набитый опилками медведь (это была еще ее игрушка, хорошо сохранившаяся и доставшаяся детям по наследству). На письменном столе возвышался большой замок, сделанный из картона, пластилина и пустых стеклянных бутылок и банок. Как говорили дети, в этом замке жили мысли и мечты зверей… Возле замка стояли несколько оловянных солдатиков, два пластмассовых танка, лежали блокнот, тетрадь и несколько ручек. На полу было чисто, если не считать четырех вырезанных из цветной бумаги стрелок, каждая из которых была направлена на определенную часть света. Красная – на юг, там стояла кровать старшего, желтая – на восток, на кровать младшей, оранжевая – на запад, туда, где стоял письменный стол, и, наконец, синяя – на север. На севере стоял большой старый шкаф, где висели пальто и шубы, лежало какое-то тряпье, которое и надеть было уже невозможно, и выбросить было жалко. Иногда в этот шкаф забирались дети, играя в какую-то очередную изобретенную ими игру.
– Ага, они там, – решила мать и, подойдя к шкафу, хотела было его открыть, но, подумав, сперва постучала.
Детей в шкафу не было.
– Куда же вы делись?! – воскликнула она.
Тут послышался шорох, возня. Дети стали выползать из-под кроватей. В руках у старшего был фонарик, младшая сжимала в руке ватную собачку.
– Мам, мы искали руду в южной пещере, – доложила младшая.
– И как успехи? – улыбнулась мать.
– Собачка Боба нашла никель и космическое серебро.
– Да, это уникальный металл, мам, – сказал старший. – Это остаток упавшего когда-то астероида. Из космического серебра можно будет сделать отличные мечи для зверей.
– Ну, хорошо. Этим вы займетесь после обеда.
– Мы перекусили в пещере.
– Чем это?
– В пещере до нас были исследователи с запада. Они были волшебниками и случайно забыли скатерть-самобранку. Вот мы и поели.
– Ну, хорошо-хорошо. Это был полдник. А теперь – обед. Быстро на кухню! Щи стынут!
 
2
 
– Может, пора с ними об этом поговорить?
– Не спеши, им это интересно. Они не лоботрясничают по подворотням и подвалам, как их сверстники, и слава богу. Уж поверь, лучше пусть дома играют, чем неизвестно где.
– Да, но меня это уже беспокоит. Ладно, Даша. Но Дима! Ты не забыл, ему уже тринадцать лет! А он всё с игрушками возится. Вон, у Алтуфьевых сын и на карате ходит, и футбол смотрит, велосипед с мальчишками сам собрал. С моторчиком. Мальчик, как мальчик. А наш? Он даже спит с ними!
– С кем это?
– Со зверями. Со своими собачками, мишками. Обнимет их и спит. Ладно – младшая. А он? Футбол не смотрит, на рыбалку его только силой, техникой не интересуется.
– Но он зато много читает! Кто из его сверстников прочел столько, сколько он? Толстой, Чехов, Уэллс, Бредбери, книги по философии…
– Это меня тоже беспокоит – на пользу ли…
– Ну, это уж ты совсем…
 
Они сидели в своей спальне перед телевизором, который еле-еле что-то нашептывал и беспрерывно мерцал. Она невидяще смотрела в телевизор, размышляя о своем. Он, почесывая густую бороду, пытался читать журнал «Новая Москва».
– Вот, послушай, какая нынче поэзия. «Я гений горя, я его хирург, и херувим, хер знает кто, короче…»
– Ой, читай про себя, мне не до поэзии. Я в прозе запуталась.
– Да что ты всё… Вон, отвлекись, «Огонек» свежий почитай. Много чего интересного о Сталинских репрессиях. Гласность! Что ни журнал, что ни номер – всё новые откровения.
– Да сколько можно? Ну, чудовищем он был, не спорю, но зачем так много натуралистических подробностей? И мало ли тиранов в истории было? Нерон, Иван Грозный, инквизиция. А сколько неизвестных тиранов местного масштаба было? И у каждого свой метод, свой стиль.
– Да, тут ты права. А сколько совсем крошечных, домашних тиранишечек. И они тоже все разнообразны.
– Ну, это, слава богу, не про нас. Ты у нас – диаметральная противоположность домашнего тирана: сама лояльность и милосердие.
В ответ на это он снова уткнулся в журнал, но тут неожиданный грохот, донесшийся как будто из детской, заставил их обоих вздрогнуть.
– Что это?
– Что-то у детей. Я тебе говорила, эти игры добром не кончатся! Небось, кто-то упал и разбился!
Они побежали через коридор в зал. В зале, по счастью, игрушечного города в эту пору не было, поэтому они без труда пересекли эту комнату, зашли в детскую и остолбенели.
На полу стоял замок «звериных мыслей». Все восемь стеклянных башен-бутылок замка мерцали, внутри каждой стояла зажженная свеча. Вокруг замка сидели дети и дюжина игрушек. Их лица были сосредоточены и озарены огнями замка. Когда вошли родители, дети и не пошевелились. Только Даша отметила их появление едва заметным движением глаз.
– Дети, что у вас происходит? – закричала мать.
– Тише ты. Видишь, у них медитация, – одернул ее муж.
– Что у вас тут гремело? – уже более спокойным голосом спросила она, заметив, что все целы.
– Мам, мы со зверями готовимся к войне, – ответила младшая шепотом.
– Какой еще войне?
– Сюда идут трехглавые светящиеся койоты. С запада. Там, на западе, они священные животные. Но здесь они будут сеять смерть и опустошение.
– О господи, Дима! Ну что это за игры? Чему ты учишь сестру?
– Какая тут игра? Койоты реальны.
– Ладно, не мешай им. Пусть играют. Пойдем…
– Что значит «пусть играют»? Время-то! Двенадцатый час! А свечи? Они же дом спалят! Ну-ка быстро тушите свечи! С огнем не играют!
– Мы не играем. Мы думаем.
– А свечи, мам, стоят в металлических подсвечниках и накрыты стеклом. Так что не беспокойся.
– Нет, я вас так не оставлю. Немедленно закругляйтесь, давно пора спать.
– Ладно, может, пусть доиграют. А мы в зале посидим, подождем на всякий случай, – предложил отец.
– Само милосердие, – язвительно пробубнила мать. – Сколько вам времени надо, чтобы закончить?
– Дело не во времени, дело в мысли, – сказал Дима. – Мы должны увидеть решение. Когда увидим, тогда и время придет.
– Нет, это надо прекращать. Койоты! Неужели дня мало, чтобы наиграться?
Отец, приобняв ее за талию, стал мягко подталкивать к выходу:
– Пойдем, пойдем. Нельзя так грубо. Они скоро закончат. Посидим в зале.
Она передернула плечами от возмущения, но все-таки позволила увести себя в зал. Усевшись в кресло, она охватила голову руками.
– Черт те что! – выдохнула она.
– Ладно, ладно. Всё хорошо, –  мягко сказал он и, сев на диван, тут же погрузился в предусмотрительно взятый с собой журнал.
– Да, но что же все-таки у них тут гремело?
– Наверное, не у них, а где-то еще. Или просто нам показалось…
 
3
 
– Они идут! Я их вижу!
– Одна голова светится зеленым, другая – синим, центральная – белым.
– Точно, я тоже вижу! Готовьтесь, звери! Мечи из синего серебра, звездные пули, магические клинки – всё наготове?
Звери, движимые их руками, ответили хором их голосами:
– Мы готовы. Мы выстоим. Это будет великая битва.
– Собачка Лая!
– Я!
– Ты командир западного крыла.
– Есть!
– Мишка Серый!
– Я!
– Ты командир восточного крыла.
– Есть!
– Мишка Золон!
– Я!
– Ты командир центрального оборонительного отряда. Если передние фланги падут, ваша задача – не пустить врага к замку и к «Звериным тайнам».
– Обещаю, койоты их не возьмут. Клянусь Невидимой звездой!
– Клянусь Золотой спиралью! Мы выстоим, – продекламировал мишка Серый.
И светящиеся койоты выстроились клином, заняв всё свободное пространство под письменным столом. Койоты были сделаны детьми заблаговременно из целлофана, натянутого на проволочный каркас-скелет. Головы койотов подсвечивали маленькие разноцветные лампочки, питаемые батарейками, которые были примотаны к «скелетам» изолентой и заменяли чудовищам хвосты. Битва началась…
Гнулась проволока, по всей комнате разлетались лампочки и обрывки целлофановых пакетов, но так же рассыпались опилки и разлеталась вата – потери были не только со стороны неприятеля. Это была настоящая битва, и закончилась она победой добра в тот момент, когда последняя лампочка последнего койота закатилась под восточную кровать…
 
Они пришли к матери с ранеными зверями на руках. Даша рыдала, Дима был бледен, глаза его были сухими, но было видно, что держался он из последних сил.
– Мам, мишка Серый погиб, – прошептал он не своим голосом и уже не смог более сдерживать слез.
– О господи, – пропела мать. – Что там у вас стряслось?
– Была война, – сказала Даша, глотая слезы. – Три зверя ранены. Серый… Серый погиб. У него… У него оторвалась голова.
– Да успокойся ты! Пришьем ему голову.
– Нет! Нет! Это уже не поможет. Он умер. Давай спасать живых. Вон – у Бобы лапа надорвана, у мишки Гималая вырван глаз. У кошки Коры голова тоже отваливается, но она еще жива…
– Мам, срочно, срочно зашивай их!
– Мам, вот они. Я уже всё приготовил.
– Господи, что же это у вас за игры такие? Разве так можно? Даша… А у тебя это что за царапина? Кто это тебя?
– Мам, это только царапина. Я легко отделалась. Срочно зашивай зверей, а царапина подождет.
– Ну, уж нет! Дима, неси скорее вату и йод. А вечером у нас с тобой будет серьезный разговор.
Дима принес вату и йод, и захватил на всякий случай зеленку и спирт. Царапина была обработана, звери зашиты, а потом дети вышли во двор с Серым на руках. Серому голову пришили, но в ней уже не было опилок. Серого завернули в саван – старый изъеденный молью бабушкин платок, который лежал в кладовке. Серого положили на землю, поодаль выстроили всех выживших зверей, кроме раненых – они остались дома.
Дима взял лопату из сарая, и они с Дашей по очереди стали копать могилу. У обоих по щекам катились слезы. Могила была вырыта за полчаса в самом дальнем конце сада за большой полувысохшей яблоней между двух цветущих кустов шиповника.
– Прощай, мишка Серый, – сказал Дима.
– Прощай, мишка Серый. Мы тебя будем помнить всегда-всегда, – прошептала Даша.
– Ты героически пал в жестокой схватке. Но твои тайны и мысли остались, до них койоты не смогли добраться.
– Вечная память.
– Пусть земля тебе будет… медом.
Бездыханное тело мишки было уложено в могилу, и посыпались туда полевые цветы: ромашки, лютики, васильки… 
Еще через некоторое время над могилой образовался холмик. Дети сходили в сарай, нашли две маленьких дощечки, молоток, гвозди. Дима сколотил крест, и они воткнули его в холм, после чего Даша вывела на кресте черным фломастером: «мишка Серый, великий герой. 1979 – 1989».
– Что вы тут делаете? – раздался за спинами детей резкий голос.
Дети от неожиданности даже вздрогнули. Их мать стояла возле куста сирени, и вид ее был чрезвычайно грозным. Дима почувствовал страх: уж не заставит ли она выкапывать мишку Серого? Надо было хоронить за забором.
– Это что у вас? Могила? Вы играете в похороны? В кладбище? Вы закопали туда игрушку? Дима, я к тебе обращаюсь!
– Мам, ты сама видишь, – ответил Дима, твердо решив защищать захоронение до последнего. – Мы похоронили павшего в бою героя.
– Даша, быстро иди ко мне. Бедная моя девочка, вся бледная, заплаканная. Дима, я сейчас отвезу Дашу к тете Рае. А ты останешься дома, и сегодня вечером мы с папой будем серьезно с тобой разговаривать.
– Зачем ты так, мам? – пропищала Даша сквозь слезы.
– Вон до чего сестренку довел! Кошмар какой-то! Это уже все границы перешло. Всё, сегодня я положу этому конец, – сказала мать и увела Дашу.
А Дима еще долго стоял перед могилой своего любимого мишки. Стоял недвижимый, окруженный зверями, бледный, как смерть.
 
4
 
И вечером серьезный разговор состоялся. Они сидели в каминной комнате – самой взрослой комнате в доме, где стоял папин письменный стол с зеленым сукном, в котором хранились папины письма, а также мамины запретные газеты – первые номера «Спид-инфо», прочтя которые, правда, дети так и не поняли, откуда появляются дети. Папа отсутствовал при разговоре, сославшись на занятость. Дима слушал мамины претензии с выражением глубокой печали на лице.
– Ты пойми, я не против того, чтобы вы играли. Но нужно уже менять игры. Тебе не семь, не десять лет. Даша очень впечатлительная. Она воспринимает всё всерьез. Эти ужасные похороны, которые ты сегодня устроил… Я могу купить вам машины с педалями, гоняйте себе по дорожке. Велосипеды пылятся в сарае. Сколько раз ты за это лето катался на велосипеде? А нужно же развиваться и физически… Ты уже взрослый. Тебе в октябре исполнится четырнадцать лет. Это серьезный возраст. На тебя ляжет определенная ответственность… С детскими игрушками пора прощаться. Просто оставь их. Придет время, и в них еще поиграют твои дети… Иногда мне кажется, что ты сам перестаешь осознавать, что это лишь игрушки, набитые ватой и опилками. Они – неживые.
Тут Дима не выдержал:
– Как же они не живые? Они движутся, говорят, чувствуют, думают…
– Дима, ну что ты говоришь? Это же твои руки их двигают, твоим голосом они говорят, твоей головой думают.
– Тебе так кажется, мам, на самом деле они помудрее нас с тобой. Клянусь тебе!
– Господи, ну пусть так, но пора бы предоставить их самим себе. Положи их в шкаф, и пусть они там живут в свое удовольствие.
– На север?
– Что на север?
– Ты хочешь, чтобы они ушли на север? Шкаф – это бескрайняя северная пустыня. Там по ночам мерцают малиновые звезды и искрятся перламутровые снега…
– Пусть будет так, если тебе так хочется думать. Вы с Дашей проводите их. Устройте, если хотите, прощальный бал. Я даже вам приготовлю по этому поводу ваш любимый торт… У вас есть шахматы, карты, восемь настольных игр, конструкторы, и даже две дорогущих электронных игры…
Она говорила еще долго, но Дима ее уже не слушал. Он понял: то, чего он боялся больше всего на свете, но что было неизбежно, скоро случится – звери уйдут на север. Уйдут навсегда.
 
5
 
Прощальный бал был назначен на 22 августа. Дима с Дашей хотели отложить его на последний день лета, но мать настояла, что последнюю неделю надо уделить подготовке к школе. Дети готовились к балу долго и тщательно. Дима мастерил для зверей парадные мечи, клинки, ордена и медали. Даша выкраивала и шила им всевозможные накидки, аксельбанты, венки и некоторым – сапоги со шпорами. Все это она обильно украшала разноцветной фольгой из набора для поделок. От праздничного торта они отказались, сославшись на то, что звери не едят мучное.
 
В одиннадцать часов утра 22 августа 1989 года звери в полном составе (23 персоны) при полном параде во главе с Димой и Дашей выстроились на площади, которой служил разобранный диван в большой комнате, называемой залом.
Первой перед зверями выступила Даша. Одетая во все белое – белое платье, белые гольфы, белые сандалии – она появилась перед игрушками с листком бумаги, на котором была написана прощальная речь. В этой шпаргалке никакой необходимости не было – речь Даша сочинила и выучила наизусть еще две недели назад, в тот же день, когда она вернулась от тети Раи и узнала от Димы о его разговоре с матерью. Но так уж было принято – выходить с бумажкой.
Даша начала:
– Дорогие мои, милые сердцу моему звери, – Даша перечислила всех поименно, – настала печальная минута. Вы покидаете нас. Пробил час, и вы должны идти. Сколько помню себя, вы всегда были рядом со мной. Когда я была совсем маленькой, вы оберегали меня от скелетов и черных лап, которые подкрадывались ко мне по ночам. Когда я подросла и перестала бояться темноты, вы стали просто рассказывать мне сказки. Я ни от кого больше не слышала таких замечательных сказок и так много смешных историй. Спасибо вам за это! А потом у нас появилась своя страна. Прекрасная страна. И мы начали вместе с вами и с Димой путешествовать по этой стране. Мы открыли много тайн и разгадали много загадок. Мы отражали нападения врагов, и мы всегда были вместе. Мне будет очень вас не хватать. Я вас очень люблю, дорогие мои звери! Но север ждет вас. Мы знали, что вы рано или поздно пойдете туда. Такова судьба. Но знайте: я вас никогда не забуду. А теперь я вас всех хочу обнять и поцеловать.
Потом говорил Дима (он появился перед зверями, так же, как и сестра, – одетый во все белое и с листком бумаги). Его речь была более длинной и витиеватой, но не менее искренней.
Родители на минуту заглянули в зал и были поражены.
– Слушай, я видела, что они что-то готовят, но не думала, что такое, – прошептала мать отцу. – Смотри, смотри, некоторые обуты в сапоги со шпорами. Это всё Дашенька. Как она это смогла? У кого научилась?
– Может, зря ты всё это затеяла? Это прощание… Пусть бы еще играли. Смотри, какие способности у них открылись, благодаря этим зверюшкам.
– Я тебе на этот счет всё объяснила. Существуют моменты, когда детей надо корректировать. А иначе начнется хаос в их развитии.
– Но посмотри: они едва ли не плачут. Им очень тяжело будет без зверей, нельзя так резко обрывать эту связь.
– Ничего. У них такой возраст, что любая потеря переживается остро, но вскоре всё легко забывается.
– Не уверен в этом. Сколько помню, они всё время играли с этими мишками и собачками.
– Ты не уверен, а я уверена. Сегодня они положат их в шкаф. Денек-другой погрустят, а там и школа, и новые интересы. Диме, к слову, пора бы уже и влюбиться…
 
Когда вышло время речей, все направились на могилу мишке Серого. Дима и Даша торжественно водрузили на могилу венок из живых цветов, который накануне сплела Даша. Мишку Серого помянули, выпив, не чокаясь, по стаканчику лимонада. После этого вернулись в дом.
Дома Дима и Даша собрали из табуреток банкетный стол. Даша сервировала стол игрушечными тарелками и чашечками. Мед и куриные кости, поданные для зверей, были настоящими. Дети пили лимонад и тархун, ели бутерброды с колбасой. Звери голосами детей поочередно рассказывали самые яркие и забавные истории из своей жизни. Вспоминали, смеялись, грустили…
А потом был салют. Дима и Даша нарезали целый мешок блестящих звездочек, кружочков, полосок и т.д. Они доставали мишуру из мешка и подбрасывали к потолку, и разноцветный блестящий дождь опускался на головы зверей. При этом все кричали троекратное ура. С самого утра в замке «Мыслей зверей» горели свечи. После салюта все пришли к замку и расположились около него полукругом. Слово взяла собачка Боба. Голосом Димы она продекламировала:
– Когда погаснет последняя башня, последняя мысль покинет этот замок. Все мысли и мечты уйдут с нами на север. Они помогут нам выдержать одиночество и печаль, которые настигнут нас в пустыне. Они будут согревать нас, когда нам будет холодно. Они будут утешать нас, когда нам будет грустно. Дима и Даша, я обращаюсь от имени всех зверей к вам. Вы – хорошие и добрые люди. Вы никогда нас не обижали и не бросали. Но настал час расставания. Мы уходим туда, откуда нет возвращения. Нам будет вас очень не хватать, но вернуться к вам мы уже не сможем. Но знайте: если вам станет страшно и одиноко, вы всегда сможете зайти к нам в Северную пустыню. Вы трижды позовете нас, и мы придем к вам. Это – сокровенная тайна, о которой никто не должен знать…
Наступило молчание. Они смотрели на замок, башни которого стали гаснуть одна за другой. Когда погасла последняя башня, дети встали. Их лица были непроницаемы, и никто никогда не смог бы понять, о чем они думали в эти мгновенья.
Дима подошел к старому прабабушкиному дубовому шкафу и потянул за ручку двери. Дверь со скрипом отворилась. Из шкафа потянуло нафталином, каким-то душным сырым запахом, исходившим от свалявшихся давно не стираных вещей, и к этим запахам примешивался аромат прабабушкиных духов.
Дети выстроили зверей в колонну. Всевозможные венки, аксельбанты, ордена были с них сняты – дети посчитали, что в пустыне эта мишура им точно не понадобится.
Шкаф был достаточно объемным и глубоким, чтобы вместить всех зверей. Еще совсем недавно в него иногда залезали и сами дети, играя в прятки.
– Ну что, час пробил? – шепотом спросила Даша у брата.
– Ты слышала?
– Я – нет.
– Я тоже. Значит, ждем.
Они сидели, скрестив ноги, по разные стороны звериной колонны. Ждали. Прошло не меньше пятнадцати минут, когда Дима, наконец, прошептал:
– Час пробил.
Даша радостно захлопала в ладоши и подтвердила:
– Час пробил. Пора! Пора на север.
– Вперед!
И собачка Боба, их любимая ватная игрушка, движимая рукой Даши, оторвалась от колонны и первой шагнула в распахнутый зев старинного шкафа…
 
                6
 
  – Дети! Пора обедать! – пропела мать радостным голосом. В ответ из детской комнаты не долетело ни звука.
  – Де-ти! Щи сварились! Вы проводили зверей?
    Ответил ей лишь легкий ветерок, залетевший через открытую форточку. Она сняла щи с плиты, положила их на деревянную доску для резки хлеба и направилась в детскую.
   – Дети! Вы где? Опять в пещере прячетесь? – она вошла в комнату детей. Весь пол и обе кровати были усыпаны блестками. На коробке со звериными тайнами громоздилась куча снятого со зверей парадного обмундирования. Окно в комнате было распахнуто, и влетавший через него ветерок шевелил и двигал разбросанную по комнате мишуру, от чего она причудливо искрилась и издавала звук, похожий на шорох опавших листьев.
   – Вот и осень пришла, – зачем-то сказала она вслух сама себе.  – Дети…
    Под кроватью их не было. Она открыла шкаф. В шкафу, аккуратно сложенные в три слоя, покоились все их любимые игрушки: собачки, мишки и одна кошка с неправдоподобно большой и плоской головой. «Они всё сделали, как я сказала. Молодцы! – подумала мать. – Все-таки Дима образумился, и ему хватило моральных сил избавиться от этой привычки. Но куда они подевались? Наверное, выбежали на улицу через окно…»
    Она высунулась из окна и крикнула:
    – Ди-ма! Да-ша! Обе-дать! Де-ти!
    Она обошла весь сад, но в саду их не оказалось. Даже в самом укромном уголке сада – у могилы мишки Серого – их не было. Она заглянула в сарай – вдруг они  укатили на велосипедах? Но велосипеды, покрытые вековой пылью, как и сто лет назад, вяло поблескивали, вися на огромных ржавых гвоздях, вбитых в стену.
     Она пошла искать их дальше, за пределы своих владений, но это уже было, как во сне. В какой-то момент радость от того, что Дима избавился от зверей, сменилась на страшное внутреннее опустошение и усталость. Она заходила ко всем соседям, она два раза проходила вдоль дороги, всматриваясь в придорожный мусор. Она уже не звала своих детей. Не кричала и не плакала. Она просто их искала, потому что мать должна искать своих детей. Но что-то ей подсказывало, что она на самом деле их не ищет, что она просто следует некому стандарту поведения, выполняет положенный ритуал. Дети пропали – надо их искать. Что-то ей подсказывало, что в поиске  детей нет никакого смысла… 
 
                7
 
    Они сидели на кухне по прошествии четырех дней с момента исчезновения детей, когда усиленные поиски, к которым была привлечена чуть ли не вся районная милиция, солдаты близлежащих воинских частей и множество местных добровольцев, были прекращены, не дав никаких результатов. Он пил чай с коньяком, она – с валокордином.
  – Пьешь чай с коньяком? – процедила она сквозь зубы.
  – Пью чай с коньяком, – подтвердил он.
  – Ты бы еще разжег камин и погрузился в свои идиотские журналы!
  – В ближайшие пять минут я так и сделаю, – решительно заявил он.
  Она посмотрела на него с ненавистью:
  – Ты не забыл, что у нас дети пропали?
  – Я это помню. Но мы сделали всё, что могли. Их нигде нет.
  – И теперь ты собираешься жрать коньяк и наслаждаться свободой, данной отсутствием детей?
  – Ты ошибаешься. Я собираюсь просто ждать. Я уверен, что они живы. Они где-то далеко, но они живы, и рано или поздно они объявятся.
    – Надо действовать! Надо куда-то ехать и искать их, а не сидеть на месте!
   – Мы трижды обзвонили всех родственников и знакомых. Объявлен всесоюзный розыск. Проверяются машины, контролируются вокзалы. Я задействовал все свои связи. Поверь мне, они найдутся.
   – Ладно. Ты можешь сидеть здесь сколько влезет, а я поеду. Завтра же утром я поеду их искать сама.
    – Куда?
   – За Кудыкину гору.
    – Что ж, удачи.
    – Идиот!
    – Согласен.
    – Непробиваемый идиот!
    – Пусть так, но сбежали они не от меня, а от тебя!
    – Что?! Что ты хочешь этим сказать? Ты знал, что они собираются сбежать?
    – Не говори чепуху. Если бы я знал, я бы этого не допустил. Но тебе нельзя было так деспотично вести себя с ними и прерывать их игры!
    – Да, ты действительно ненормальный. Я знала это всю жизнь, но теперь это достигло предела…
     – Действительно, – согласился он и добавил в свой чай еще немного спиртного.
    
                8
 
  Шли дни, недели. Он понемногу начал спиваться. Она как будто поехала рассудком. Они практически перестали разговаривать друг с другом. Ходили, как тени, по дому из комнаты в комнату. Из угла в угол. Иногда к ним приезжал родственники, чтобы попытаться поддержать, подбодрить, но очень быстро покидали их дом. Ничего тягостнее не было, чем находиться рядом с убитыми горем людьми в доме, в котором уже год никто не проводил никакую уборку, ставшим похожим на дома из фильмов ужасов.
   
    В этот вечер отец Димы и Даши сидел в каминном зале, перелистывая свежий номер журнала «Новая Москва». Номер был не самым интересным: неплохие, свежие по мысли, но слишком амбициозные рассказы молодого автора, несколько необычных поэтических вещиц, и большое длинное и скучное продолжение романа постоянного почтенного автора, который печатался в журнале уже не первый десяток лет и теперь, похоже, начинал выживать из ума. Обнаружив, что кроме этого романа, читать уже ничего не осталось, доктор наук отложил журнал в сторону. Он допил стоявший перед ним уже давно остывший чай и с сожалением положил кружку на журнальный столик. Идти заваривать новый чай ему было лень, поэтому он плеснул в чашку коньяку и выпил коньяк без чая. Такое с ним в последнее время случалось всё чаще и чаще.
     Из детской послышался какой-то странный шум. Да, он был уверен – именно из детской. Именно из детской… Дети вернулись! – эта мысль ударила его, как молния. Они вернулись! Они там, у себя! Они играют в свои игры, и что-то у них там прогремело, как тогда, в тот вечер… Они никуда не исчезали. Они всегда были там! Это им показалось, приснилось, что они пропали. Это был просто сон, дурной сон… Он подскочил. Голова его закружилась. Он немного постоял, приходя в себя, и, шатаясь, побрел в детскую. Гостиная, кухня, зал…Тут он обо что-то споткнулся, его качнуло, и он чуть было не завалился на диван. «Черт! Опять эти кубики, этот город», – мысленно выругался он, но потом вспомнил, что никаких кубиков под ногами быть не может. Если, конечно, он не сошел с ума… Постояв еще немного, он пошел дальше. Так, дверь в детскую открыта. Что же там? Что же там? Что же…
    Он вошел и увидел: посреди комнаты на коленях стояла его жена. Она стояла спиной к нему, лицом к открытому шкафу. Вокруг нее были раскиданы всевозможные старые тряпки, пролежавшие век в этом шкафу: платья, брюки, платки, рубашки, две изъеденные молью шубы; звери, которых дети уложили в шкаф перед своим исчезновением, так же были раскиданы по всей комнате. Жена стояла на коленях, склонив голову, как будто молилась. Он стал медленно подкрадываться к ней.
    – Что? Что случилось, дорогая? Что ты здесь всё… всё разбросала?
    Ощущение катастрофы, неизбежности чего-то ужасного охватило его. Мгновенно протрезвев, он стоял, уже не шатаясь, чувствуя, что его сейчас либо стошнит, либо он потеряет сознание. Он понимал, что вот-вот увидит нечто безгранично ужасное. Еще шаг, и он увидит… трупы своих детей. Или их… отрезанные головы. Или…
    И тут раздался голос жены. Такого странного голоса он не слышал никогда раньше:
   – Они здесь.
    Да, она нашла их тела, их трупы… Эта мысль закружилась в его мозгу, но тут же появилась и другая: но ведь нет никакого запаха, и не было никогда… трупы… должны источать зловоние…
   – Кто… кто здесь? – спросил он осипшим голосом, едва дыша.
   – Наши дети. Они здесь.
    Он сделал еще полшага. «Она сошла с ума, – пронзила его успокоительная мысль. – Сошла с ума окончательно. Это можно понять. Это было неизбежно. Было видно, что она не сможет это пережить. Да, она не нашла никаких детей. Она просто рехнулась…»
    – Как это здесь? – спросил он осторожно, уже потихоньку беря себя в руки и прикидывая, как нужно себя вести с сумасшедшими. - Какие еще дети?
    – Они просто ушли. Ушли все вместе на север. Просто взяли и ушли…
     Он сделал еще шаг, и тут его глазам открылось то, что жена держала в руках. Это были куклы. Две симпатичные куклы: мальчик и девочка. Обе были одеты во всё белое. Он остолбенел. Никогда раньше он не видел этих кукол среди игрушек своих детей. Дима и Даша никогда не играли в куклы, только в зверей…
   – Это… откуда? Откуда это у тебя? – забормотал он, чувствуя, что его снова начинает штормить. – Эти куклы… у тебя в руках… что это такое?
   – Это – Дима и Даша. Это наши дети, – ответила она.
   – Ты… Ты с ума сошла! Ты взяла откуда-то куклы и нарядила их так, как были одеты наши дети в тот день! Ты – дура! Дура! Ты сошла с ума! Ты рехнулась!.. У нас никогда их не было!..
    Он всё кричал и кричал, но она уже не слышала его. Ее глаза, в которых оставалось всё меньше рассудка, смотрели куда-то в глубину шкафа, в пустыню, где по ночам мерцают малиновые звезды и искрятся перламутровые снега…