Жизнь советская Часть 18

Жизнь советская

Часть 18.                1969 г.

1.01.1969 г.
Вчера Погорелый отгружал спецпочтой систему. Почтальон упирался – у него, мол, свадьба, а мы задерживаем. Поставили ему бутылку пива – подобрел сразу.

Подумал о запретах. Возможно они нужны, но тогда для всех. Почему наш директор из другого города вызвал своих взрослых дитятей и каждой за государственный счет дал по квартире? Почему директор банка выписала мать с сестрой и получила за государственный счет для них квартиру нашего НИИ, о которой мечтал Самборский. Почему тогда в нашем самом справедливом на свете обществе за свой счет нельзя построить квартиру несколько выше нормы? Жаль не спросил у уголовника (начальник областного горжилуправления), его московская квартира соответствует установленным санитарным нормам или при нашем равноправии нагло выпирает из них?

13.01.1969 г.
Наконец с кооперативом всё решилось.
Сильчев (заместитель директора по экономике и хозяйству) очень хорошо относился к Вале (у него дочки в Валином возрасте), он консультировал её, учил работать и проникать в его кабинет без очереди. Сегодня, вспомнив о её недавнем замужестве, спросил, как с жильём, и она рассказала ему обо всех наших бедах. Он тут же при Вале позвонил председателю горисполкома Болтачу, а тот тут же принял решение: «Пусть муж заведующей детским садом со всеми документами сегодня же придет к нему». Я помчался домой и с документами явился в исполком.

Даже ждать долго не пришлось. Секретарша спросила, есть ли здесь Довжик, и меня минуя очередь провели к Болтачу. Он бегло просмотрел документы. «О! Я подписал бумагу не читая. Это у нас бывает», – объяснил он мне и вызвал к себе Клокову.
 Она, увидев меня, подумала, что я второй раз допекаю Болтача, и что называется с порога стала объяснять, что всё в бумагах правильно. Болтач её вежливо прервал и спросил: «Почему бы нам не разрешить?» И у матерых работников бывают промашки. Она пошла по инерции предыдущего, не уловив, что ситуация другая. Стала снова ссылаться на законы, но он на неё прикрикнул: «У нас и не такое разрешают и плюют на законы!». Вот тут она всё поняла до последней запятой. «Я всё оформлю», – заверила она своего начальника. Вот и всё.

Нет, не всё. Квартиру построят, а пропишут ли в ней родителей? Я решил действовать заранее. Военкомат из Климович, учитывая, что отец был участником боёв за освобождение Истры, направил ходатайство о прописке в Московский областной военкомат, а тот направил ходатайство в Московский областной паспортный стол. Оттуда пришло разрешение. Я его видел своими глазами. Меня вызвала начальник Истринского паспортного стола, показала разрешение. «Подавай документы, прописывай родителей». Увы, дом еще не был готов. «Будет готов, приходи». Когда дом в 1971 году был готов, и родители уже сдали в Климовичах квартиру, переехали в Истру и привезли об этом справку, я пошел их прописывать.

В паспортном отделе новый начальник – косноязычный старлей с блудливыми глазами и интеллектом колхозного конюха на лице. «А справочки-то нету. Её в архив сдали». – «Так можно найти». – «А это как-то не так делается. Зачем найти. Её сроку месяц истек. Не положено. Свеженькую надо как-то добыть. Обновление всё требует».

Я отправился на приём к начальнику милиции. Принял меня красивый интеллигентный полковник. И дочь у него – девушка на выданье, очень приметная красавица в городе. Выслушал он меня спокойно и терпеливо, потянулся к ручке, резолюцию поставить, но что-то его задержало.

Возможно вспомнил, что дочка просила новое платье по последней моде. И он вызвал к себе паспортного старлея. Тот, увидев меня, стал вкусно облизываться.
«Что? Почему?» – спросил у него полковник, показывая на мои документы. Старлей подошел к полковнику сбоку, наклонился к самому уху и что-то ему прошептал. «Выйдите в коридор, подождите там», – совсем не интеллигентно приказал мне полковник. Я вышел со знакомым чувством, что дело дрянь. Ждал минут десять. Наконец, старлей позвал меня. Полковника я не узнал.

«Мы ваших родителей прописать не можем. Не положено по закону. Прежнее ходатайство утратило силу, а нового у вас нет. Разговор окончен. Можете забирать документы». Это-то я сразу понял, но я до сих пор не понял одного – как может косноязычный конюх так манипулировать интеллигентным полковником? Впрочем, внешняя интеллигентность с внутренней меркантильностью иногда бывают в тесном содружестве.

Я вернулся домой не в самом восторженном настроении, но тут в дело вмешался отец. Утром он прикрепил к пиджаку свои медали и пошел на приём к первому секретарю райкома. Они долго беседовали. Отец рассказал ему, как Истру отбивали у немцев, а потом секретарь позвонил интеллигентному полковнику милиции и не попросил, а скорее потребовал прописать отца с домочадцами.
На этот раз начальник милиции меня не принял, а я хотел еще раз посмотреть в полковничью морду. Паспорта забрал старлей и велел через неделю зайти и получить их прописанными.

Через год-другой, уже точно не помню, полковник и старлей исчезли из города. Старлея, по слухам, сослали в дальнюю деревню, а полковник скрылся в неизвестном направлении. Или делиться с вышесидящими старлей его не научил, или обделённые подчиненные просигналили, куда следует.
Вот и всё, но не всё.

Через три десятка лет с небольшим гаком, я еще толком не пришёл в себя после инсульта, мне снова пришлось столкнуться с паспортным начальством города. Мы продавали в Истре квартиру и переезжали в Москву. Зашёл я к начальнице и напоролся на шикарно одетую, красивую, но злобную злую дамочку. Облаяла меня с ног до головы.

Через день я зашел к ней с прикормившим её риелтором. Нас встретила ласковая кисонька, в предвкушении сладкого радостно виляющая хвостиком. Она не только немедленно, бросив свои дела, оформила то, что нужно, но еще надавала несколько полезных советов, и несколько дополнительных бумажек, чтобы потом в Москве никаких неприятностей не было.

Страсть к побочным нетрудовым доходам – своеобразная наркомания, она делает человека рабом одного интереса. Деньги, заработанные нечестным трудом, никакого полезного опыта передать потомству не могут. Дети растут перекормленными, ущербными и развращенными. В семье начинают бушевать непоправимые разрушительные трагедии. Родители клянутся, что старались ради детей. Это наглая ложь. Они старались для себя, они удовлетворяли свои наркотические интересы, а в детей закладывали мины замедленного действия, а такие мины обязательно взрываются.

Через несколько лет после того, как председатель горсовета Болтач решил мои квартирные проблемы, его с председательского кресла столкнули, а Клокова на своём месте осталась.
Болтач стал заместителем директора нашего НИИ по режиму. Он оказался замечательным заместителем – он не мешал нам работать. А товарищ, который вместе с нами начинал инженерную работу, оказавшись впоследствии на этом месте, был очень строгим формалистом.

27.02.1969 г.
В отделе запрещены увольнительные на полдня или на день за свой счёт. По-видимому, в стране идет компания борьбы с падением производительности труда, но как всегда её проводят по поповскому методу торможения козы, когда он на ней пытался возить дрова. В нашей дурацкой системе в горсовет, в милицию, в лечебные учреждения можно попасть только в рабочее время, а увольнения запрещены. Теперь будут процветать липовые командировки в головной институт.

Когда мы начинали работать и возмущались против не инженерного труда, нас обзывали белоручками. Теперь вопят о девальвации инженера. Нужен средний персонал, а при такой зарплате среднего персонала лучше идти в рабочие. Выхода нет. Покричат и перестанут.

5 мая 1969 г
Вчера вечером после длительного перерыва работал над «Пробным пуском». Многое не понравилось, особенно две последние вставки. Думал над первой и ничего не придумал.

Утром собирался на работу автоматически. Мысли были о вставке.
Как бы я вел себя, если мне поручили работу? В памяти всплыли абстрактные случаи со мной. Я не вспомнил ни одного конкретного случая, но знал, что сам взялся бы за работу энергично, с хвастовством, не то, чтобы думал об успехе, а от характера – с лихостью. Первые же неудачные попытки обескуражили бы, сбили бы спесь. Я не успел продумать дальше, как тут же мелькнуло решение. Я сразу почувствовал, что нашел новый ход, новую возможность. Именно почувствовал. Логически продумать не успел, а тело и мозг уже отдыхали – решение найдено, переходили на спокойный, менее напряженный режим.
Подумал, что плохо знаю, как человек думает. Вспомнил про дневник и решил снова вести его.

Рассказ я написал, довольно большой, а потом сжег, а потом пожалел об этом. Такая же судьба у двух у двух других моих больших рассказов. За этот свой поступок я на них не в обиде – они многому меня научили.

На работе Беляев (начальник лаборатории) поручил пристроить фотодиод к компаратору. Продумывал, выяснял недостатки. Вспомнил старую схему, которую можно применить.

По дороге в туалет подумал: пользуюсь шаблонами. Как легко человек сбивается на то, что знает. Зная эту черту человеческую, Ланин в моей «Жизни без героев» поручил бы придумать схему на новых элементах и принципах. Пришел на рабочее место, и тут же меня осенило: а зачем компаратор, не достаточно ли моей схемы? Если бы не подумал раньше о шаблонах и о новых принципах – не догадался бы.

6 мая 1969 г.
Вчера при исследовании пришел к выводу, что схема Беляева недостаточна, но и моя имеет недостатки. Сегодня догадался, как приспособить сравнение на диоде к компаратору – и схема получилась.
Макет сразу не заработал – не работал компаратор. Оказалась, не припаяна емкость. Когда блокинг заработал, и оставалось собрать полную схему, подошел Беляев.
; Что, не работает?
; Работает.
; Не получается?
; Получается. Сейчас будет работать.
Немного было досадно, что я не успел. Подойди Беляев на пять минут позже, и я мог бы похвастаться.
Через десять минут схема заработала. Большой радости не было, я был готов к этому. Однако, воскликнул:
; Работает, – и выключил аппаратуру.