Счастье в том, что не произошло

                                            «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженный!»
                                            А. и Б.  Стругацкие. Пикник на обочине

Барбос ответил:
– У-у, жид!
Раж писать про Ковалёва изничтожился. Взорвалась злость. Я рванул к двери, распахнул. Барбос не ожидал этого, стоял с полными страхом глазами. Не разжалобит! Я нагнулся, отчётливо сказал про фашистов. И он понял, что это он – фашист. И испугался ещё больше. На испуганное лицо полились слёзы обиды. И тут злость моя ушла. Мне стало стыдно. Но я выдержал, закрыл дверь, спиной привалился к ней.
Что было дальше, я не помнил много-много лет. А тогда казалось, что не было никакого временного промежутка. Просто я стоял в нашей квартире на проспекте Маркса. На полке стоял робот, который я смастерил после кино «Гибель сенсации», журналы и несколько книг. На столе – недописанный рассказ про Ковалёва.

Всё вспомнилось – обрывками, – когда брат позвонил мне перед самой поездкой в Дом творчества в Комарово:
– Ты представляешь, этот чиновник… – последовали прекрасно точные наполненные метафорами и междометиями характеристики – и добавил финальное: – У-у, жид!
Позже я сообразил, что это были ключевые слова, вшитые мне в память ещё тогда, перед самой войной.
А в тот момент через черепушку пронеслись тугой волной воспоминания. Я теперь знал, что случилось тогда, в Ленинграде, до войны! И я ответил:
– Помнишь об идее повести о свалке у обочины шоссе? Да, про посещение. Есть идея. В голову пробралась одна интересная деталь...
Пока ехал в Комарово, воспоминания становились чётче и чётче. Воспоминания эти не были хронологически выстроенными. Они вспыхивали в мозгу дискретно, они были перемешаны и сложились в единое целое не по мере поступления, а после последнего фрагмента. Всё, что касалось моего «приключения» в детстве, я по понятным причинам не мог выложить на стол. Да и не вписывались они в рабочие материалы. Зато фрагмент, когда именно мне пришлось быть главным действующим лицом, превратился в нашей с Борисом повести в ту самую важную, как мне кажется теперь, финальную точку.

…я увидел себя на дне огромного карьера.
– Ты в автономном пузыре, и сброс тебя не заденет, – услышал со стороны.
Передо мной лежал тяжеленный медный шар. Типа шар-бабы, что рушит стены. Но побольше. И именно цвета меди. И я произношу нужную фразу:
– Пусть струна не разрушилась!

…я оказался в удивительном месте высоко над городом. Я сидел на железной крыше, рядом сидели бородатый лысый мужик и тётка с очень короткой причёской и дырявых штанах. Я подумал, что они после тифа. Как они были ещё одеты, не помню, но не по-нашему.
Мой взгляд перехватила тётка:
– Так одеваются сейчас в этом городе. Если кто-то и заметит нас, то подумают об экскурсии по крышам.
Слова были странными, а смысл непонятным. Я вообще не понимал, что тут делаю.
– Мы должны тебе кое-что объяснить, – сказал бородатый. – мы нашли относительно безопасное место, чтоб нам не помешали, и что не помешали ничему мы.
Я осмотрелся. Смутно – знакомые купола, шпили за крышами, а на горизонте – высоченная остроконечная башня.
– Где Барбос? – не нашёл я ничего лучшего. Но стыд глодал меня.
– За него можешь не волноваться. Брат и вся семья в Ленинграде, а ты вот тут, в Петербурге. Тебя мы вернём назад, но только выслушай, – сказала тётка.
Я уставился на её брови. Татуировка что ли? Бородатый рассмеялся:
– Это такая мода у людей.
В Петербурге?

…втроём в ослепляющем белом месте. Стекло шлема сразу потемнело, стало легче. Мы стояли на разбитой дороге. Впереди – огромная яма, карьер, где рубили белый камень. Земля вокруг, а особенно россыпи камней горячие, воздух колышится от жара. Даже небо кажется прокалённым, почти белым. Над огромной ямой висело какое-то странное лиловатое марево. Разрыв был виден только здесь, у спуска в карьер. Ветер поднял пыль, понёс по дороге туда, где у дороги торчал нелепым пятном красный ржавый экскаватор с щебнем в уроненном ковше. И я подумал: тут произошла катастрофа.
Я одет в оранжевую одежду со шлемом. А вот пришельцы – нет. Они – в тех же легкомысленных одеждах.
– Посмотри внимательно в карьер. Видишь там золотую искорку? Это «возвращатель». Тебе надо будет подойти к нему и сказать: «Хочу, чтоб струна не разрушилась!» Запомнил? «Струна не разрушилась!» – сказал бородатый.
– А сами почему не скажете?
– «Возвращатель» реагирует только на слова или, вернее, мысли человека. Он настроился на людей, как только сюда упал. Но он сможет всё исправить. Чтоб случилось иначе.
– Жаль, что он не избавит от других бед, – намекнула на что-то тётка.

…бородач поднял руки, показал ладони. А я совсем не испугался, когда он появился в комнате.
– Нам повезло с твоими эмоциями, – сказал он. – Нам очень нужна твоя помощь, Кадя.
Только мама меня так называла…
– Это может сделать любой, но лучше, если это сделаешь ты, – сказала тётка с бровями. То, что тони у неё нарисованы, я узнаю потом, на крыше в Петербурге. Она вдруг вытаяла рядом с мужиком и теперь смотрела на меня строго.
И тут меня осенило: они – пришельцы!
– Точно. Мы – как в кино, изображения. Мы очень виноваты перед людьми. И должны были исправить ошибку давным-давно, но пока перебирали системы на пути струны, прошло много времени, а осколки наделают на Земле много бед.
Я говорил с пришельцами! И страшно, и гордо. Но то, о чём они говорили, было мне неведомо. Неведомо и сегодня.
– Транспортировка по струне… – продолжал бородач. – Оборудование, материалы… И всё рассыпалось… Часть хлама упала на Землю в нескольких местах…
– Ты исправишь всё, если согласишься. А потом это всё используешь вместе с братом. Собственно, именно из-за этого мы просим тебя, а не кого-то ещё...
Я сглотнул слюну:
– Сейчас говорить?
– Нет, – сказала тётка.

…показал на колеблющееся марево.
– Это щит над «возвращателем». Это его защита. Хорошо, что сработала.
Я это уже понял. Но меня интересовал другое.
– И я всё забуду? Как же я потом это приключение смогу?..
– Не волнуйся, – сказал бородатый. – Когда нужно, вспомнишь. И не просто вспомнишь. Всем расскажешь.
Я им верил. И сдвинулся с места.
– Стой, – испугался бородач. – С ума сошёл?
– Я бы пошла, но массы не хватит, чтоб закрыть портал.
– У тебя в скафандре справа карман с... С пистолетом. Вынь его. А теперь направь на экскаватор. Нажми на кнопку.
Экскаватор потемнел, потом вспыхнул и алыми струйками вытек на белый камень. И из сверкающей лужи вылетело нечто прозрачное, её понесло вправо. А пистоле пропал, я даже не понял: только что сжимал его на ручку, а тут в кулаке пусто.
– Всё. Пошли...

…оглянулся, но инопланетян уже не было. А за тонкой прозрачной выпуклой стенкой мир начал течь, меняться, пока не померк. И я оказался дома. Через несколько секунд глаза привыкли к сумраку комнаты, я вдруг стал слышать, чувствовать, ощущать окружающее.

За дверью ревела обида Барбоса:
– Он меня не пустил!
И голос бабушки:
– Кадик тебя любит, он закончит и пустит…
Я открыл дверь, посмотрел на плачущего брата.
– Зачем ты это сказал? – Бабушка обнимала Борьку, гладила по голове. Она добавила, не глядя на меня: – Так назвали евреев, потому что они ожидают пришествие мессии. Но ты больше так никого не называй.
У меня мелькнула мысль о пришельцах и пропала.
До нужного дня.

Ноябрь 2024