Нарцисс Араратской Долины. Глава 150

Месяц июль 1998 года прошёл без подробных записей, про что делал и с кем гулял. Я просто отмечал точное время какого-то небольшого события. И зачем я это делал?.. Я в то время был увлечён астрологией и думал, что когда что-то происходит на Земле, то и на Небе тоже что-то случается или наоборот. Особенно с Луной, которая довольно быстро путешествует по Знакам Зодиака. Все мои наблюдения были совершенно бессистемны и, конечно же, бессмысленны и глупы. И ещё меня интересовал так называемый Асцендент, - градус восходящий в момент события. К примеру, иду я по улице, и кто-то меня спрашивает: Вы не скажите, как пройти на Солянку?.. Или меня останавливают милиционеры с целью проверить мои документы. Или я вижу странного пьяного человека в женских колготках, но при этом в форме казака: в Москве в то время было много людей, которые находились в не очень адекватном и чаще всего в нетрезвом состоянии. В атмосфере чувствовалась и нервозность, и некая радость бытия…

                Свой день рождения я отмечал у художника Валеры, в трёхкомнатной квартире на Гагаринской площади. Летом его квартира пустовала, так как его родители уезжали на дачу. Валера поэтому любил лето, и весь год его с нетерпением ждал. Валеру совсем не угнетало одиночество, тем более к нему всё время кто-то заходил. Ну и, мы отпраздновали моё 32-летие у него. В своём дневнике я отметил гостей, которых вместе со мной набралось 18 человек: Лена с Вадимом, Елена (подруга Анатолия), продавец Юра, Ольга и Анжелика (сёстры с Арбата), поэт Сева, массажист Юра, Аня Ч. с сыном Иваном, художник Аркадий, продавец картин Аравик, португалец Жоан, француз Марк, Ольга из Майкрософта с мужем Игорем, сам Валера и я. Карикатуриста Лёши не было, потому что мы с ним ещё не сильно помирились. Обычно он был постоянным участником моих дней рождений. В это время проходил Чемпионат Мира по футболу. И Франция в этот день победила Хорватию со счётом 2-1. Кто-то смотрел футбол, но я его не смотрел, ибо я не большой поклонник этого вида спорта. Так что, гостей, почему-то было много. При том, что не было многих моих друзей. Того же Вани и того же Петра. Помню, что Сева в конце сильно напился и задремал прямо за столом. Обычно с ним такое не происходит, и он становится крайне активным и словоохотливым. Вероятно, он пришёл сильно уставший. А больше я ничего про этот свой день рождения не помню…

                В то лето я несколько раз ездил с братом Игорем и с нашей тётушкой на её дачу, под Можайск, коя находилась недалеко от Красновидово, что на Можайском водохранилище. Ездили мы туда на электричке (два часа от Москвы). Потом от Можайска на автобусе или на местных таксистах. На даче же мы не отдыхали. Надо было весь тётушкин домик переделывать и красить. Тётушка его недавно построила, наняв каких-то непонятных людей. Они с неё запросили не очень много денег,  и поэтому всё сделали тяп-ляп, по-быстрому. И мой брат, который всё умеет делать, там всё потом переделывал. И я, ничего не умеющий делать, был у него на подхвате. Честно говоря, мне не нравилось работать под его начальством, и я даже один раз там вскипел и взорвался, что иногда было мне свойственно. Вероятно, в этом виноваты мои гены, доставшиеся мне от моего папы, который был крайне взрывным человеком. Хорошо, что у меня была мудрая и спокойная мама, чьи гены я тоже благополучно унаследовал, и на маму я был сильнее своих двух братьев похож...

                И там вокруг дачи наблюдались красивые места и грибные леса. Мне было полезно выезжать из Москвы, и мне даже это нравилось. Сама тётушка не любила одна туда ездить и там ночевать. В этом смысле она была крайне боязливой. Все её соседи-дачники, когда-то работали в одной московской редакции, которая называлась «Внешторгиздат». Тётушка там проработала всю свою зрелую жизнь. Она там занималась переводом технической литературы с французского языка, и была там редактором. Эти шесть соток им выдали где-то в середине 80-х, и её участок долго стоял без домика. Потом ей выслала деньги её дочь Юля, которая уже жила в свободном штате Техас, выйдя замуж за местного парня Эрика. Она послала на строительство дачи несколько тысяч долларов. Я не помню сколько, но не так уж и много, даже по тем временам. Наша тётушка была очень наивной, и её легко «разводили» на деньги. Проще было нам самим построить ей избушку, но почему-то она поспешила. Наверное, моего брата тогда не было в Москве, чтобы он за строительством проследил…

                На даче этой я впервые оказался летом 1996 года (а может 1995-го). Мы с моим весёлым другом карикатуристом Лёшей помогали тётушке туда перевозить вещи, в арендованном грузовике; и мы тогда сидел в кузове; а тётушка рядом с шофёром, показывала дорогу. Никогда не до, не после, я не ездил в кузовах, - как в старых советских фильмах. Тогда это было уже нельзя, но нас не остановили. Лёшу это путешествие в Можайск сильно развлекло. И ему нравилась моя тётушка, и он её называл, как и я, тётя Эля. Он потом к ней даже иногда захаживал в гости, показать свои последние картинки. Иногда она у него что-то покупала. Она его сильно жалела. Тётушка у меня была добрая, и, может ещё и поэтому, она нравилась мужчинам…

                Помню первую ночь в этом домике: зияли щели между досками, из которых была сделана дачная недвижимость, и поэтому полчища комаров нас всю ночь кусали.  Домик был построен из недавно спиленных деревьев. Потом эти бруски рассохлись и образовались такие вот дыры. Тогда тётушка была ужасно этим расстроена. И кузина Юля сильно ругала свою маму… А сам участок был неплохим и уютным. Маленький домик-туалет располагался на краю участка, и нужду надо было справлять в ведро. Лично я любил больше отходить в ближайший лес. И в двадцати минутах ходьбы находилось село Красновидово с продуктовыми магазинами. Мы туда за едой ходили. И там же можно было искупаться в водохранилище. Вода была очень чистая, хотя и холодная. В самом же Можайске мы никогда особо не гуляли. Были один раз в местном монастыре. И я так и не доехал до знаменитого Бородино, - это была следующая после Можайска остановка.

                20 июля ко мне в мастерскую зашла Марго, которая вернулась из Бостона, где она два года проучилась. В Америке она не осталась, и у неё даже не было таких мыслей. Она там сильно скучала по Москве, и по весёлому общению со мной и с Лёшей. В Москве ей ещё в Америке нашли хорошую работу в одном международном престижном банке, где она и проработала чуть ли не пятнадцать лет. Мужем я её стану через четыре года. Художник Пётр будет её иронично называть Маргарита Банкировна. Я постепенно перестану рисовать и как-то сильно расслаблюсь на денежную тему. Наверное, если бы не Марго, то не очень понятно, как бы я дальше жил, будучи художником. С каждым годом становилось всё неуютнее и неуютнее. Не знаю, в чём была причина, но думаю, что я просто постепенно устал вести такой образ жизни, и постоянно думать о деньгах и постоянно ходить по краю душевных переживаний. На Арбат я вышел, когда мне исполнился двадцать один год, и, таким образом, я простоял на улице где-то двенадцать лет (с вычетом  полутора лет, которые я провёл в Ереване). Это всё как-бы не является трудовым стажем. Это просто стояние на вернисаже, с целью продать свои картинки. Разве это труд?.. Нет, конечно же… Это была жизнь бездельника и лоботряса…

                То что рисовать картинки – это совершенно бессмысленное занятие, я к этой печальной мысли стал постепенно приходить в том самом 1998 году. Хотя, продолжал рисовать, ибо надо было выживать, борясь за своё скромное существование. Возможно, что я допустил ошибку, перестав рисовать свою чёрно-белую графику, с которой начинал на Арбате. И эти многочисленные акварельки с котами и зайцами меня сильно переутомили. Наверное, так оно и было. Я не сумел стать успешным коммерсантом. Мне многие тогда советовали перейти на холст и масло, чтобы стоимость моих картин заметно возросла. Мне эта мысль тоже не давала покоя. На вернисаже были успешные художники, которые сумели раскрутиться, и даже устраивать себе выставки в том же Доме Художников. И там были уже другие цены. Солидные работы для солидных господ. И если бы я рисовал своих котов и зайцев на больших холстах, то жизнь бы моя, вероятно, резко поменялась. Пишу это с долей язвительной самоиронии. О, если бы я часть денег тратил на подрамники и холсты, и постепенно бы рисовал цветные большие работы, которые лежали бы у меня в запаснике; не продавались бы за смешные деньги, как это происходило с моими акварельками. Увы, так я тогда не умел думать, и жил одним днём, как бабочка или кузнечик. И тут  вспомнился, бабочник Юра Махаон, который не сумел вписаться в новые реалии и убил свой художественный талант на бесконечные коробки с бабочками. Ладно, я что-то ушёл в грустную часть бытия свободного художника, коим я тогда был: свободный, независимый и поэтому сильно нервный и неуверенный в завтрашнем дне…