Один день лета

Далеко-далеко от синего моря и темных дубрав, среди каменистых сопок и песчаных холмов, в стороне от магистральных направлений, выстуженная морозами, высушенная ветрами, придавленная незначительным течением жизни, приютилась деревушка, не большая и не маленькая, средняя. И жили в деревушке шестилетний Петька и его друзья. Время было трудное, послевоенное, но ребята об этом не догадывались, поскольку другой жизни не знали, а их представление о ней ограничивалось тем, что они видели в своей деревне, где они жили так, как полагалось и как все вокруг живут, не хуже и не лучше других. 

Каждый день они начинали, собравшись на завалинке Вовкиного дома. Дом стоял не в улицу, а внутри большого безлюдного двора, и им здесь никто не мешал. Было тепло, начало июля, и ребята, как было принято в деревне, весь день бегали налегке, почти без одежды, что молчаливо одобрялось их матерями. На завалинке, как обычно, обсуждалось много разных событий, больших и маленьких, достойных их внимания. Например, что вчера на речке шел вал. Вал идет, когда где-то прольются сильные дожди, и стекающая с гор вода попадет в их речку. От этого речка набухает, становится раза в три шире и быстрее, шумит, ревет, а вода в ней несется мутная, грязная, с палками, корягами, так что лучше в нее не заходить.

Затем начали вспоминать, кто-что сегодня дома ел. Вовкина мама испекла лепешку и дала детям по полстакана молока. И Вовка с довольной улыбкой поглаживал свой впалый живот, желая убедить всех, что завтрак был обильным и вкусным. Пашкина семья жила победнее, их отец пил и не работал, а детей четверо, и Пашка получил на завтрак только картошку в мундирах и чай без сахара. Рассказывая, Пашка живот не гладил, а скривился и скосил глаза в сторону. А Петька, когда до него дошла очередь, вдруг похвастался, что у них в огороде уже огурчики наросли. Все удивились и немножко задумались: рановато как-то. А Пашка так и вообще не поверил и изъявил желание на огурчики посмотреть. 

К огурцам в их деревне относились уважительно. Время было голодное, шел 1952 год, и летом огород помогал прокормиться и продержаться. По-настоящему летняя и жаркая пора наступала в их краях лишь в июле, а в июне еще долгое время держалась холодная погода, с заморозками. Поэтому, огород всегда начинался трудно и требовал много внимания.

Петькины родители, Кондратьевы, жили хоть и в деревне, но не в своем доме, а в казенном. Семья у Кондратьевых была большая, а огород - совсем маленький, примерно с сотку. В начале лета все слабые еще росточки на огороде старались укрыть, а на огуречную грядку Петькин отец укладывал сверху остекленные оконные рамы, устраивая как бы теплицу для огурцов. Зимой эти рамы стояли в доме, в окнах, в качестве вторых рам, а в мае их вытаскивали. Петька любил смотреть, как отец вытаскивает из окон зимние рамы: в доме сразу становилось светлее и как бы даже просторнее. Но, главное, это означало, что зиме – конец, и впереди – лето!

Однако, хлопоты с огородом хоть и были утомительны, но Петьки они не касались, а вот первые огурчики в начале июля были для него предметом гордости и как бы демонстрацией обеспеченного состояния всей семьи.

Сомнение относительно существования огурчиков, означающее, по сути, что Петька врет, он оставить без ответа не мог и повел всю ватагу к себе в огород. Было около 11 часов утра, родители ушли на работу и в доме никого не оказалось. Поэтому никто их не остановил, и они спокойно по огороду прошлись и осмотрелись. Огурчики, хоть и небольшие, но вполне сформировавшиеся, действительно кое-где весело выглядывали своим круглым брюшком из густой листвы. Ребята подошли вплотную к грядке, чтобы получше их рассмотреть, и Петька, в порыве великодушия, позволил всем сорвать по одному. Все охотно по огурчику сорвали и тут же съели, а Пашка один огурчик съел, а второй украдкой положил в карман. Но карман оказался мелким, огурчика скрыть не смог, и даже, при неосторожном Пашкином движении, вывалился на землю. Пашка засуетился, начал что-то сбивчиво объяснять, вроде как нечаянно сорвал два, но, заметив недоверие в глазах друзей, предложил всем вместе съесть его. И первым откусил. Кое-кто Пашку поддержал и откусил тоже, но Петька наотрез отказался.
 
После этого двинулись на речку.

Речка уже опять стала нормальной, с чистой водой, и в ней можно было побродить и, если повезет, поймать вьюна. Вьюн – это такая маленькая вертлявая рыбка, узенькая, длиной примерно с ладонь взрослого человека, с темной спинкой. Поймать его было непросто, но парочку рыбок все-таки выловили, и даже развели костерок и их поджарили, только толку от этого было мало - мяса в них и на один зубок не хватало. Петька бродил в воде с опаской, потому что в их речке иногда попадались какие-то странные создания, очень похожие на человеческий или конский волос.  Может быть, это и были чьи-нибудь волосы, мало ли кто в речку заходит и волосы теряет, но в потоке воды они колыхались словно живые, и ребята их и вправду считали живыми и называли волосецами. Говорили даже, что они могут впиться в ногу и там и остаться. Выдумки, конечно, но Петька все равно их боялся.
 
Тем временем солнце докатилось до середины неба и стало сильно припекать. Петька проголодался и побежал домой на обед. Во дворе его ждала мама.
- Петя, ты сегодня ребят в огород приводил? – спросила она.
Петька признался, что приводил.
- А вы огурцы рвали?
- Рвали, по одному огурчику – попытался смягчить Петька.
- Ну, вот, я хотела их на обед приготовить, а теперь и пообедать не с чем. - упавшим голосом сказала мама. - Ты уж, Петя, пожалуйста, больше не приводи никого в наш огород. - попросила она. 

Петька понял, что поступил плохо, оставив семью без огурцов на обед. И почувствовал сначала стыд, а потом обиду. Обиду на Пашку, на его провокацию, на свое простодушие и безголовость. Ведь совсем не обязательно было вести всех в огород, можно было как-то по-другому отговориться. Обидно было и то, что провел его именно Пашка, самый младший в их компании и самым несмышлёный, но крикливый и нагловатый, часто затевающий споры в их играх. Мало того, что ему самому еще шести не исполнилось, так он еще таскал с собой совсем уж маленького брата, Сергуньку. Сергунька ничего еще толком не умел делать, даже быстро бегать не мог, и был для всех обузой. Пашка букву «р» не выговаривал, и брата называл «Сейгунькой».

Обед прошел кое-как, молча и хмуро, и Петька, не задерживаясь за столом, побыстрее убежал снова на улицу.

Стало уже совсем жарко, поэтому сначала посидели в тенечке, поговорили, а потом уже, часам к пяти, разделились на две команды и «посражались на саблях». Сражение было неопасным, потому что на самом деле сражались просто прутиками, и Петькина команда победила. Правда, когда бой был в самом разгаре, произошло непредвиденное. У Сергуньки, который не сражался, а стоял в сторонке, случилась уж совсем детская беда. Пашка, не умевший или не желавший с Сергунькиной «бедой» справляться, помчался к своему дому и заорал на всю улицу, чтобы бабушка услышала: «Ба-а-ба-а-а! Сейгунька обосъяйся!». Однако, получив твердое бабушкино указание, через две минуты возвратился и повел ковыляющего Сергуньку домой.
 
Когда все улеглось и Пашка снова примкнул к компании, но уже без Сергуньки, пошли на Вовкин двор. В этот двор, кроме Вовкиного дома, выходила задней стороной сельская почта, и тетя Галя, работавшая на почте уборщицей, мазала клеем на вынесенной лавке какие-то бумажные полоски. Готовые полоски она занесла на почту, а лавка, вся измазанная свежим клеем, все еще стояла во дворе. Петька подошел, потрогал лавку пальцем, огляделся, и вернулся к ребятам. Тут же к нему подскочил Пашка.
- Что там?
- Да, ничего. – пожал плечами Петька.
Но Пашка все время думал, что его обманывают, и от этого был недоверчив.
- Ну-ка, я сам посмотрю.

Он рванул к лавке и с разбегу плюхнулся на нее. Повертев круглой физиономией и не увидев ничего интересного, он попытался подняться, но вдруг почувствовал, что сам-то он поднимается, а важнейший и единственный элемент его одежды остается приклеенным к лавке. Ребята, заметив это, засмеялись, заулюлюкали и придвинулись поближе. Тут Пашка понял, что свалял дурака, и, со злостью отодрав все, что нужно, от лавки, заревел и помчался со двора.

Играть что-то расхотелось, и все разбрелись кто куда. Петька, придя домой, застал там гостя – мужика Гришу Удальцова. Этот Гриша всегда удивлял и завораживал Петьку. Он хоть и был из соседней, совсем угасающей деревни, но сильно отличался от обычного деревенского жителя: огромного роста, широкоплечий, с крупными светлыми кудрями, прямым хрящеватым носом и квадратным подбородком с ямочкой. Голубые Гришины глаза, когда он был трезвым, смотрели доверчиво и по-детски наивно, за что Петька особенно его уважал. Но если Гришу обижали и он напивался, то его взгляд становился злым, и в нем проскальзывал холодный и недобрый блеск.

Гриша редко бывал у Кондратьевых. Это случалось обычно зимой, когда Гриша приезжал в Петькину деревню и, закончив дела, напивался. А вечером, не успевая уже по свету вернуться в свою деревню, вваливался в дом Кондратьевых. А ввалившись и едва переступив порог, с грохотом растягивался через всю кухню. Кухня, однако, не подходила Грише по размеру, и голова его в заячьей шапке оказывалась уже в гостиной. Петькин отец, глядя на лежащего бревном Гришу, тихо улыбался: они были друзьями детства, и он все Грише прощал, и даже, походив вокруг него и не в силах сдвинуть с места, пытался устроить Гришу поудобнее.

Но сегодня Гриша выпить по-настоящему еще не успел и явился к Кондратьевым почти трезвым. Он приезжал в Сельсовет за необходимой бумагой, а ему отказали, и он, обидевшись, пришел к отцу все рассказать. Они сидели за столом, и Гриша громко ругался, не стесняясь в выражениях, и размахивал руками, а отец слушал и только молча кивал. В душе Гриши полыхал пожар и его требовалось затушить, для чего и была припасена бутылка водки, которую он все время порывался вытащить из сумки. Но Петькина мама зорко следила за Гришей и твердо пресекала эти попытки, потому что давно Гришу знала и хорошо представляла, чем все может кончиться. Посидев с полчаса и так и не выпив, Гриша понуро поплелся во двор, грузно сел в телегу и поехал домой. Наверное, по дороге выпил.

После ужина время еще оставалось, и ребята, снова собравшись, поиграли в прятки. Прятки и днем-то, при свете, игра спорная, а в сумерках и подавно. Поэтому был и шум, и споры, и взаимные упреки, но, наконец, стало совсем темно, все уже устали и разбрелись по домам, предварительно договорившись завтра идти на Яр прыгать с песчаных обрывов.

Засыпая, Петька смутно вспомнил про огород и опять немножко огорчился. Потом уж совсем неясно мимо него проплыл, как бы колыхаясь в тумане, красивый мужик Гриша Удальцов, грозящий кому-то кулаком, а потом все пропало, туман сгустился, и Петька крепко уснул.

2024 г.