Жизнь советская Часть 34

Жинь советская

Часть 34. 1985 г.

22 сентября 1985 г.
Дома дичайший холод, практически все простужены. Зимой тоже бывает холодно, но такой влажности не бывает. Низкая температура с пронизывающей сыростью переносится тяжело. Я даже читать не могу. Состояние оцепенения.
Миша приехал с температурой. У Вали температура. Неля отболела, но еще кашляет. Бабушка кашляет и без конца мерзнет. У самого горло болит, а во вторник в колхоз.
Не знаю, что государство выгадывает. Весной топят до 15 мая. На работе и дома окна настежь и все равно не продохнуть. Топят не по погоде, а по распоряжению вышестоящих – издержки диктата планирования и подчиненности.

Единовластие и диктатура уместны в исключительные минуты истории. В остальное время на каждом участке должен быть руководитель или хозяин. Сверху не все увидишь, циркулярами не все предусмотришь, а до верхов не докричишься. Вопли промерзших не долетят до тех, кто греется у каминов. Хозяин тот, кто имеет право и не боится самостоятельно руководить без пугливой оглядки на вышестоящего. У нас смелых много на левые решения. На решения правые смелых нет. С них ничего не поимеешь, а прогневить вышесидящего – раз плюнуть.

12 октября 1985 г.
Любая понятая мысль становится знанием и теряет свою новизну, а пейзаж чувств каждый раз восторженно воспринимается снова и снова.
Мысли – пища науки и знаний, а пейзажи чувств – пища искусства. Хорошая песня каждый раз возбуждает, даже если седьмой раз в году её слушаешь.

26 октября 1985 г
Валя как-то сдала макулатуру и полученный талон на «Спартака» обменяла на двухтомник Тютчева.
21 октября с утра я сел его читать. Прочел несколько стихотворений и вдруг уловил, как он это делает. У меня началось поэтическое сумасшествие. Собирался оставить это занятие, но не так-то просто выйти из этого увлекательного состояния.

24-го, позавчера, в пятницу получил такую встряску, после которой мой организм надолго выходит из режима. Все случилось как раз в день рождения Миши.
Накануне из Красноармейска позвонила Валя. Не может там достать машину, чтобы после операции перевезти деда Ивана к нам в Истру. Я договорился с Лидой и был спокоен, но утром 24-го она сообщила, что Леша стал на ремонт, и своя машина разбита.

Попросил Сашу Дорохина. Трудно было решиться, но попросил. И он на ремонте. До самого обеда терзался, как быть. Вот-вот позвонит Валя, а у меня нет решения. Все, у кого есть машины, кандидаты наук, в деньгах не заинтересованы, да и как возьмешь у знакомого, а полдня терять – кому охота.
В обед дома зашел к Валентину Губину. Уезжает в Горький. Одно к одному.

Спросил Наташу Затылюк. Володька еще плохо водит, и машину уже разобрал. Пошел к Паше Полтавцу. Трудно было решиться, но пошел. Паша с удовольствием объяснил – был в аварии, покрасил, выставил без колес на сушку.
Позвонила Валя. Предложил два варианта. Приеду, буду уговаривать таксистов, или ждать до среды – вернется Губин или Леша отремонтируется.
Лариса пошла просить Иванкина. С удовольствием, но он и Рябиков уезжают. Всё.

Я понял, что просить надо тех, для кого машина – профессия, а деньги есть деньги. У них профессиональный подход к работе и к оплате. Для них работа – не каторга, и деньги не оставят неприятного осадка. Я понял, что такие люди необходимы, без них мир развалится. На одних интеллигентах жизнь не состоится.
Вспомнил, что у Жени Моисеева есть знакомый, который подрабатывает. Бросились с Женей искать его, но не нашли, он – как у Ершова в Коньке Горбунке ерш-драчун.

В лаборатории стали вспоминать, кто еще есть. И тут сработал Коля Афонин, от которого до этого все требовали, чтобы он не лез, не балагурил и не тарахтел. Он вспомнил, что есть такой парень, но забыл его фамилию. Стал искать по телефону кого-то, еле нашел, но тот тоже не вспомнил, но дал телефон еще кого-то, и уж тот вспомнил того.

Коля позвонил. Ему все мешали, учили, что и как говорить. Парень, Саша, оказался профессионалом, у него принцип – со своими не связываться. Николаю подсказывали, но он и сам сообразил: тебе он не свой – отбрось интеллигентские штучки. Николай передал мне трубку, и мы сговорились встретиться. Возникло еще затруднение. Саша не может в субботу, или пятница, или воскресенье. Созвонились с Красноармейском, и завтра, если Саша не подведет, еду за Валей и дедом.

К концу эпопеи почувствовал, что ресурсы мои исчерпаны и в животе все опустилось. Как скоро приведу его в норму, а силы нужны.
Вчера еще ездил в командировку, потом гонялся по Москве за продуктами, но это уже мелочи.

16 ноября 1985 г.
С 12 ноября по 15-ое были с Юрой Бычковым в Самаре.
Занятие не для моего здоровья и не для моих нервов. С первой и до последней минуты сплошная цепь закономерных случайностей и трудностей.
Город в снежной каше и мгле. Двенадцать ночи. Нашли гостиницу. Ноги сырые. Нас не селят по нашей брони. Поднял с постели начальника отдела ЦСКБ, поругался с ним, но своего добился. Он поднял дежурного фирмы, и нас переадресовали в гостиницу фирмы.
Транспорт практически уже не ходит. Рыльскую улицу никто не знает. Случайно и чудом, наверно, на последнем трамвае глубокой ночью добрались до гостиницы.

В столовой предприятия нечего есть. Магазины и забегаловки закрываются в семь вечера, с шести не купить уже и хлеба. Если бы не привезли из Москвы масло и сыр, совсем бы заскулили. И это бы все ничего. Трудности забываются. Осталось тяжелое впечатление, что город живет примитивной жизнью, все силы расходуя на борьбу за существование.

В столовой мясных блюд нет. Это понятно, но нет и примитивных каш. Это уже из-за отсутствия культуры. Студентом в Магнитогорске удивлялся, как там ловко умеют портить хорошие продукты. Здесь уже не портят, здесь их нет. Масло, колбаса, свинина – все по талонам, а нормы мизерные. Не смог купить даже банку приличного варенья. Валя уговаривала взять с собой домашнее. Не взял – прогорел.

Мечутся командированные. Везут всё с собой. Готовят по вечерам.
Мысли не шли. Сидел у телевизора. Весьма распространенная иллюзия. Кажется, что убиваешь время, а убиваешь себя.
Дорого нам обходится мировое противостояние. Все силы и средства брошены на оборонные отрасли. Кроме давай-давай ничего с человека не требуют и кроме водки ничего ему не дают. Давай-давай, пьянствуй, помалкивай и ни о чем не думай. Ему потребности – на примитивном уровне, и он работает с такой же отдачей. Если зажаты рты, в любое болото завести можно. Хромая экономика порождает хромое окружение, а хромое окружение не позволяет экономике стать на обе ноги.

21 ноября 1985 г.
От Андрея из Афганистана пришло письмо. Он был контужен, три месяца провёл в госпитале. Он рвался в десантники и в Афганистан, теперь дни считает, когда кончится служба.

25 декабря 1985 г.
Иван Сергеевич умирает.
Мучается страшно. Сейчас практически без сознания, вернее сказать, нам не понять, что осталось у него от сознания.
Утром вдруг прохрипел: «Включи телевизор».
В его комнате прекрасный портативный цветной телевизор, привезенный вместе с дедом из Красноармейска, но его почти месяц не включали,
- Иван Сергеевич, зачем! Утром передачи не работают.
- Проверь и отдай Мише.

Впервые за два месяца он признал, что смерть близка, и позаботился о внуке.
Это были его последние слова. Началась мучительная агония. Почти двое суток легкие шумно работали «вдох-выдох». В ночь на 27 декабря они сработали на износ.
Забудется, как он по ночам пытался встать, пытался куда-то идти, хотя сильно хромал на ногу и мог грохнуться на пол, как громко звал младшего брата Павлика, всё забудется, в памяти останется лишь то, как дедушка, умирая, позаботился о любимом внуке.

29 декабря в Красноармейске, где прошла вся его жизнь, мы похоронили его рядом с бабушкой Шурой.  (Годы жизни его: 30.01.1910 г. – 27.12. 1985 г.)