Глава 11. Double facepalm

Лето зависало над мегаполисом удушающей ватой, норовя свести с ума утомленных небывалой жарой горожан. Фрилансерам, художникам и прочим занятым на дому специалистам, считай, повезло. Остальные несчастливцы добирались на работу рано утром и возвращались домой лишь поздно вечером, в меру сил переживая гнетуще безветренную ночь. Осознание, что ты не одинок в своих страданиях, не помогало - терпеть прессинг распоясавшейся погоды не было никаких сил.
Казалось, что климат взбесился – на днях был отмечен новый абсолютный максимум температуры воздуха. Африканская жара отуманивала мозги, будто вскрывая череп, обнажая мозг и узлы нервов, шипящих, как провода ночных фонарей. Беспорядочная полудрема прерывистого ночного отдыха стирала грань между явью и сном, угнетая исстрадавшуюся по прохладе душу и утомляя больше, чем атонический дневной труд, когда необходимость сделать даже пару шагов в царстве свирепой солнечной тирании вызывает тяжкий вздох невинно приговоренного к каторжным работам.
В выходные раскаленный город пустел, как в фильмах про Апокалипсис. Эпизодично пробирающийся по мостовой общественный транспорт картину конца Света не нарушал.
Ночью, впервые за несколько недель, наконец, прошел дождь, оживив пожухлую от зноя зелень, и оставив наутро запах ушедшего ливня, маленькие лужи, похожие на слезы, и разноцветную улыбку цветной чересполосицы, которую в детстве рисовал, наверное, каждый – кто как умел.
Мамы и бабушки малолетних пейзажистов умудрялись сохранить эти творения, где цвет власти, чемпионства и страсти перетекал, гармонично или не очень, из красного в оранжевый – цвет оптимизма. Следующий по порядку желтый – солнечное тепло, радость и счастье, в свою очередь дополнялся зеленым – цветом процветания, жизненной силы, спокойствия и доверия. Предпоследний голубой – цвет неба и моря, подкрепленный созвучным фиолетовым, наводящим на мысли о могуществе и влиянии, непременно вызывал в памяти незамысловатую школярскую запоминалку, и взглянувший на небесный семицвет будто получал привет из детства.

Радуга – это красиво. Двойная радуга впечатляет вдвойне, и «каждый охотник желает знать, где сидит фазан». А мне б еще желательно узнать, где предположительно может сидеть-посиживать, мотая срок в прошлом, одна малахольная курочка.
Катька – молоток: усекла, каким макаром донесения составлять. Сперва развела заведомую лабуду о перспективном знакомстве с местным антикваром, а в конце, через слово, между делом, и пересказала, как Нюрку за мордобой в монастырских стенах на улицу наладили, в чем была.
Харассмент – штука тонкая и обоюдоострая, никто так не осудит женщину, как другие тетки.
А если рукоположенный прилипала - собственный племяш? Значит, могла патронесса кинуть дезу, что Анны де Бейль в монастыре никогда не имелось, определенно, могла.
А Николаша чем, вообще, думал?
Погнать крутого молодца дворянского разлива наводить справки о монастырской девице – все одно, что заслать в сибирскую глубинку нег… тьфу ты, афроамериканца, пускай, и знакомого с местным говором чище профессионального лингвиста со стажем. А, вот, с корейцем, глядишь бы, проскочило: за бурята могли принять.
Чего б не отрядить в Лилль кого постарше, понеказистей, одетого попроще? Дорога, может, и не из легких окажется, зато тамплемаркам дурного не померещится. Глядь, отнекиваться не стали б.
Надо было мне за тем выходом проследить. Умная мысля приходит опосля!
Другой вопрос, что б еще измыслить? Тут крепко поварить котелком надо. Гауляйтер, как пить дать, копытом бить станет, если дознается, что я вопреки его запрету розыски по-новой учинил. Так ведь, Тамплемар, если он, конечно, имел место – было самое то для перехвата, пока беглянка больших дров не наломала.
И понесло же охламонку непутевую в дебри Времени!
Сколько же девок по молодости себе черте что насочиняют, навлюбляются во всяких разных там деятелей, так ничего, подручный мужской материал пригождается еще как.  Особливо тем, кто вести себя умеет.
Вон, как та парочка!
Что ухажер там ей втюхивает?
Похоже, вирши пользует.
Приемчик неплох. Вполне себе успешный.

«Повыше голову, подруга!
Взгляни на небосвод и солнце!
Зачем, потупя взгляд, идёшь,
И под ногами лужи ищешь?
Там дождь вовсю размазал грязь,
Вверху же чисто и прекрасно!
Не долетают до небес
И грязь, и смрад цивилизаций».

Потупя взгляд?
В школе по русскому трояк имел?
Хотя, смрад цивилизаций – это сильно!
Но, в принципе, согласен: никогда не увидит радугу тот, кто всё время смотрит вниз.
Барышня подрастет – поймет!

А может, и нет.
Ухажер стихами осыпает, как лепестками цветов, а она не отрывает взгляд от луж под ногами.
О-хо-хо, зато не то, что к графу, вообще, никуда ни зачем не намылится! Из девок в тетки на раз попадет, а там и до бабки рукой подать. Поневоле такую, как Нюрка, заценишь! Сильна, девка, ничего не скажешь. Правда ей, определенно, свезло, что под рукой Дидье оказался. Романной сестрице кюре могло куда круче прилететь - здесь только дай волю фантазии, а оба Сан Саныча о том помалкивают, будто интригуя читателя. Было влом продумывать, как клейменая из петли выбралась и до леди Кларик докатилась? Зато дюманы версии сочиняют, одна другой хлеще.
Прорвется ли пропаданка в аглицкие аристократки у Павловны? По идее, должна бы…

Почему не получил груз?
Упаковано плохо?
Ему видней, перепакуйте!..
Что значит, дурака валяет?
Делайте, как он говорит!
Проверю!

Ёк макарёк!
Придется на склад тащиться, не позорить же растяп перед начальством?
Хорошо, если успеется до появления Николаши. Если сыночка по злопамятству позже накапает, после драки кулаками уже не так помашешь.

Заново упакованный груз выглядел солидно и был ощутимо весомым.

Не надо, я сам!..

Может, еще в костюмерной?..

Да куда все подевались?..

Заскочил в крайнюю кабинку: на столе – сумка, под стулом – босоножки, у настольной лампы костюмерша, сокрушенно качая головой, разглядывает брызги грязи на женском платье:
- Носятся в машинах после дождя, как оглашенные. Как теперь девочка домой пойдет?  Замою пока, а потом она постирает.
- Андревна, Антон где?
- Ушел Антоша уже, Пал Палыч.
- Давно?
- Минут десять.

Уже в Релокационной!

Уходя, мазнул взглядом по табличке на двери: Островская Х.А.
С третьего курса?
Считай, уже с четвертого.

Начальство обнаружилось у двери в Релокационный отсек, распекая собеседника во всю ивановскую.

Кладовщики огребают, или еще кто порцию горячих с утра пораньше получает?
Умеет Николаша подчиненным желтую жизнь устроить. Ничего не скажешь, МОГЁТ!

Приподнял ящик с грузом чуть выше, чтобы начальство узрело. Шеф дернул головой, угрожающе посулил еще вернуться к разговору, но разнос прекратил.

Стоит дождаться ухода курьера, а после направить начальничьи мозги на что еще. Глядишь, о провинившихся и запамятует.

Антон улыбнулся навстречу:
- Давайте девушку вперед пропустим, запарилась уже. 
 
Девица, что на днях видел у конников, задумчиво подпирала стену. Обретавшийся неподалеку молодой инструктор тактично не мешал студентке готовиться к «выходу». Куратор в рубашке с коротким рукавом и легких брюках сочувственно поглядывал на пару, одетую по-зимнему.

Шеф с предложенным порядком отбытия согласился, наставник пожелал: «Ни пуха, ни пера».
Девушка отозвалась: «Au diable!» (К черту!)
Инструктор с улыбкой кивнул, стесняясь послать препода к черту, и взял подопечную под руку. Начальник СпецОтдела задействовал открытие перехода, и хронавты скрылись в глубине веков. Выждав положенный для следующего отбытия перерыв, ушел со своим грузом и курьер.

Профессор с таким пылом агитирует за претендента, что грех не вмешаться, пока рассмотрение кандидатуры не приняло нежелательный оборот. Парень в посыльные не годится - у Андревны не глаз, а ватерпас!..

Что можно втолковать оппоненту, когда ввиду категорического несогласия он экспрессивно переводит дискуссию в безапелляционный спич?
Кандидат – его личный протеже? А то, с чего б так распетушился?
Николаша помалкивает, привычно следуя методу Екатерины Медичи: в одно ухо выслушай того, кто бочку катит, в другое - на кого возводят поклеп. Или заступника, заодно, и с ним разберешься.
А в личной беседе он соисканта зондировал? Или пока мерекает насчет открытого доступа к телу?

Из небытия нарисовался встрепанный инструктор.
Один.
Без подопечной.
Профессор вытаращил глаза:
- А где Анна?
Парень охнул:
- Не вернулась?
Уяснил ответ по лицам присутствующих и принялся сумбурно описывать происшествие возле моста Маршан.
Поморщившись, начальник СпецОтдела прервал спотыкливо-отрывчатый монолог и поднял руку с интегратором, давая понять, что ждет запись инцидента.
Хронавт спешно тронул пуговицу камзола:
- Последние минут десять, Николай Антонович!

Начальство уставилось в свой интегратор.
Профессор сделал шажок вперед, но благоразумно вернулся на место, осознав, что пока его к просмотру не приглашали.

Это как же, твою мать, извиняюсь, понимать?
ОНО, что ли?
Дождались?
Или этот сюжет – совсем из другой оперы?
Островская – сама по себе, а Нюрка – не пришей кобыле хвост?
Целых две пропаданки?
А не перебор? 

Начальство оторвало взгляд от интегратора:
- Сигнал о ее переносе был.
- Вот! – спешно отозвался инструктор. - Думал, включила аварийный возврат, и уже здесь.
- Аварийным - была бы. И куда, по-твоему, она из портала делась?
- Полагаю, в карету вернулась, Николай Антонович.
- Драться пособлять?
- Оставлять в опасности не захотела. И разминулись: она – туда, а я – сюда.
-  Мост Маршан – в зоне покрытия.
Парень хлопнул глазами, замялся, переступил с ноги на ногу и осторожно выдавил из себя:
- Могла сателлит экранировать.
- На предмет?
-  Чтоб от боя не отвлекать!

Сателлит экранировать?
Что за ересь?

- За отключение прибора – отчисление!
- Так особый случай, Николай Антонович! Должны же понять?
- Вряд ли, она забыла про ваше задание, - подсказал профессор.
- Экранировалась, потому что одной бы я на выставку не позволил – подхватил хронавт.
 Начальство хищно вперилось в заступника:
- Знаешь, как изолироваться?
- Нет.
- Но слышал?
- Слухами земля полнится.
- В каком месте?
- Не помню.
- Следует припомнить.
- Наверно, тогда крепко на грудь принял. Не получится.
- Придется!
- Николай Антонович, - рискнул подать голос куратор, - отключить сателлит – проступок, конечно, серьезный. Но надо будет посмотреть по обстоятельствам. Ровно через десять минут Островская нам сама отчитается, что она сделала и зачем.

Отключить сателлит?
Сегодня все с ума посходили?

Ну, стоим – ждем возврата.
Николаша поочередно зырит на обоих защитников.
Меня избегает.
Неудобно за лажу с экранированием?
Прослышал о хронавтовом балабольстве и вылавливает смутьянов?
В других обстоятельствах инструктор ни в жисть бы не сознался, что подобное слыхивал.
Теперь его в покое не оставят. Будут дожимать.
Профессор – тоже жук! Такую липу поддерживать!
Еще б клетку Фарадея помянул.
За корсажем!
И шапочку из фольги!

Восемь минут истекло!

Уже девять!

Десять!

Куратор начал белеть личиком.
Инструктор пока держится.
Лоб вытер.
Но молчит.
Николаша зубами скрипнул.
Просёк, наконец, что студентка может оказаться графушкиной фанаткой?


- Сергей, ставлю возврат на «семнадцать тридцать». Учитывай! Начнет смеркаться, сразу домой. Доложишь, что и как.
- Николай Антонович, у меня же еще масса времени!
- 9 декабря еще несколько минут - и, хоть глаз выколи. В Париже по темноте мотаться - бандюков дразнить и полицию привлекать.
- Ночную стражу, Николай Антонович! За передвижение без света - штраф немалый. А со светом: кто, куда, откуда, зачем!
Инструктор истово закивал головой, принял новые координаты, и вновь отбыл в прошлое.

Это в какой же год-то «выход»?
Шпага - на поясной портупее. Сменить ее на перевязь через плечо догадались только с началом Тридцатилетней войны, но еще лет пять-семь особо упертые таскали клинок, препоясав чресла.
Хотя нет, в середине двадцатых отложные воротники носили. Вместе с широкополыми шляпами – они с ними больше гармонировали. Да и плащи тогда другими были… дублет – с гусиной грудкой, а пансероны вышли из моды где-то в конце двадцатых… нет, пожалуй, ближе к середине… Плундры – определенно, конца десятых годов - для начала двадцатых уже коротковаты… Впрочем, заезжий провинциал может быть одет не по последнему слову парижской моды…

Инцидент случился возле от pont Marchand, он же pont aux Oiseaux - Птичий… построен вместо pont aux Meuniers - Мельничного моста, в шестьсот девятом. Простоял до пожара летом двадцать первого и уже не восстанавливался.
В декабре шестьсот двадцатого нарисуешься в Берри к шапочному разбору – графа окрутили в июне, зато в девятнадцатом - уложишься с запасом.
Восемнадцатый, в принципе, тоже годится, хотя удариться в бега с отсрочкой марьяжных планов на полтора года дерзнешь в совершенно безальтернативном варианте.
А он такой и есть - не каждый год беглянке Париж обламывается.

9 декабря, ни в восемнадцатом, ни в девятнадцатом, ничего выдающегося не происходило.
Накануне - день Непорочного Зачатия Девы Марии, один из главных богородичных праздников. Имеет статус «торжества» - высший в иерархии религиозных церемоний. Выводить учащихся, так, уж, восьмого числа: на праздник полюбуются, духом Истории проникнутся…
Ладно, допустим, 9-го «фабриканты» что подходящее для учебного задания в Париже и нарыли.

Пропаданка - блондинистая, но глаза - темные: серые, синие, не разглядел. Короче, не белоглазая.
Кличут Анной, однако, имя - на «Х».
Христина?
Хельга?
Что, как мебель, нарекли?
Хотя, если, уж, одну Октавией обозвали - как «Шкоду»!
Может, Хлоя? Для выпендрежа?
Хава или Хая? Вряд ли, внешность – не ориентальная.
Ханна? Вполне по-европейски.  У немцев, поляков есть, голландцы со скандинавами пользуют. Если кто оттуда в родне затесался, папа с мамой могли щегольнуть.
Ханна подходит, всего одну букву забекарить.
А то в прошлом выпуске одна Ольга только на Люсю и откликалась.
Ну, Олег, тоже – Люсик. 

Инна Павловна фамилию попаданки нигде не называла. Лишь отметила: как у графской невесты, с которой схожи, как две капли воды.
Хоть бы какой был набросок новобрачной!
Чертов аристократ! Не мог парсуну свадебную заказать. Времени ему, понимаешь ли, не хватило!
Гадай тут на кофейной гуще!

Нет, пока инструктор не вернется, разводить турусы на колесах – без толку. Ну, как парень явится вместе со своей пропажей? Случилось там что-то с ее сателлитом, обокрали, допустим, и…
Хорошо бы, конечно, только многовато совпадений с панинской протагонисткой.
Правда, с Phone сателлит перепутаешь только в припадке умопомрачения, тут Инна Павловна хватила через край, но, если абстрагироваться от явного вздора, сосредоточившись на самом факте отсутствия отметки сателлита?
Прибор в зоне покрытия не зафиксируется, только если намеренно угробить. Кузнечным молотом. Зубами не угрызешь.
Сжечь удастся, но ни в какой харчевне в очаг незаметно не подбросишь, засекут: пластиковый дым - едучий.
В костерок тоже кинуть не получится. Открытый огонь в черте города не разложить, враз повяжут - пожаров им не хватало. За городские стены в несколько минут – разве что, на реактивной тяге…

Шеф раздраженно гаркнул:
- Почему сегодня, почему - в шестьсот девятнадцатый, и почему - девятого?
- Вы сами, Николай Антонович, решили, что с утра девятого, с возвратом в полночь. - отозвался куратор. - Десятого декабря портал в одиннадцать утра закроется, не успеть с заданием.  Отложить «выход» до послезавтра – в порталах перерыв на пять с лишним лет. Как еще все тогда получится? А в девятнадцатом – как раз, момент подходящий.
- Да, заказчики торопят, - хмуро согласилось начальство.

На заказной «выход» студентку определили?
Будь она хоть семи пядей во лбу, другой бы куратор не позволил!

«Выход» хотели зачесть, как преддипломную практику?
На четвертом году обучения – и уже диплом?

Идет ускоренным курсом?
Что за новация?

Отменные топонимические способности?
Потомственный лингвист?
Внучка автора учебника по латыни?
Да, профессор Островская!
Мы все по ее пособиям учились. Изложено, на редкость, доступно, язык просто на душу ложится.

Дед культуру Ренессанса преподавал.
Отец - специалист по гэльскому.
Мать – переводчик художественной литературы.
Первоначально студентку на Англию ориентировали, но учли горячее желание ее самой насчет Франции?
Не подвела: освоила среднефранцузский буквально в несколько недель!
Охота - пуще неволи!

За курсовую по Пон-Нёф премировали прогулкой по мосту весной шестьсот десятого.
Значит, в районе около pont Marchand сориентируется, так как до начала августа 1610-го портал был на Rue de la Monnoye - пока то крыло дома не снесли при расширении подъезда к pont Neuf. А сколько там ходу от Нового моста до Птичьего? Минут пять уточкой?
Что ж, вероятность, что Островская и есть наше долго искомое – весьма, весьма высока!

Ёшки-матрёшки, в кои-то веки на «выходе» задержался, и на тот самый, как раз, и угадал? Убедиться, что поезд ушел, невзирая на все наши усилия? Прям, по закону подлости!
Ну, Александр Дюма! Ни дна тебе, ни покрышки! Сочинил, понимаешь, на нашу голову!
Именно что, нашу! В Том Времени хронавтки за графьями не охотятся - возможностей не имеют.
В шестьсот десятом-то ей рыпаться было без толку - у жениха еще женилка не выросла. Считай, на разведку сходила.
Кто у нее инструктором тогда был?
Ну, у этого не забалуешь!
А через девять лет - самое то.
Фьюить, и ноги сделала!
Вуаля!

На поиски обожэ наобум не попрешься – кто в курсе, с кондачка не разыщешь. Провинциальный граф – не капитан Тревиль, чей адрес подскажет первый попавшийся мушкетер.
В отличие от нас, безоговорочно поверила указаниям господина Дюма?
А мы-то с ног сбились, графушку этого отыскивая.
На всякого мудреца довольно простоты - на третий день индеец по имени Зоркий Глаз заметил, что у тюрьмы, куда его бросили, нет задней стены!

Допустим, по приказу инструктора она задействовала переход – машинально, дрессура сказалась. Опомнилась, дала отбой и смылась. Зачем ей лишний крюк в Марэ делать, когда надо прямым ходом в сторону площади Бастилии, откуда рейсы на Берри уходят.
Вариант прямого переноса исключен – в Бурже своего портала никогда не было.
Еще куда, в обозримое для окучивания кавалера время – маловероятно. Координаты знать надо. А у нас с этим строго. Практически - без вариантов. Наизнанку вывернешься – глухо дело для самых хитропопых.
Знать бы ей, бестолковке, что в Витри ловить нечего: сиятельный обожэ уже занят, конкретно и капитально. Невеста - не из Рюриковичей, но сестре кюре ее не перешибить.
Получив кукиш с маслом, неудачница решится на открытый бандитизм и ввяжется в авантюру с подменой графини, нарвавшись на серьезные проблемы. При таком раскладе – стопроцентно.
Дубина стоеросовая, обломилась лилия на плечике, сиди - не петюкай: в романе четко прописано, как графья с клеймеными девками обходятся.
Коли сбрендила с ума, начитавшися Дюма, учти, что оный аристократ - никак не белый и совсем не пушистый. Излишним милосердием не страдает. Естественное право сеньора собственноручно карать преступника на подкорке записано. Генетически. Поколениями предков. На автомате вздернет. Плевать, что Coutumes de Beauvaisis (Кутюмы Бовези) подустарели. Dura Lex, sed Lex!
Именно, что дура.
Петая!
Закон ей не писан.
А если писан, то не читан, если читан, то не понят, если понят, то не так!

Вообще-то, по совести, говоря, интригу Анонимус завернул – прогарней некуда. Сюжет так избыточен и ветвист, что мама не горюй! Для романа-то и сойдет, а по жизни? Неспроста Николаша поначалу отбрыкивался, когда я его носом в катькины реляции тыкал.
А не могло ли, при всем том, на деле выйти несколько иначе?
Прибрала-таки чужого жениха к рукам ушлая девица из будущего, намереваясь прожить свой оставшийся век беррийской графинькой!
Почти дипломница, с периодом знакома. Сумела сиятельству нижний мозг вынести и окрутить, куда там понаехавшей девице с теремным воспитанием! В Домострое не прописано, как женихов стеречь надоть!
Чужим именем назвалась. Сдрейфила, что на надгробие бражелонское кто когда наткнется, на фамилию пропавшей без вести охотничью стойку сделает.
А дошлого кляузника Анонимуса из Того Времени Лиса Патрикевна просчитать никак не могла.
По полной программе подставил, заложив руками Инны Павловны.
Найдут, как миленькую. Для Николаши – вопрос чести мундира! Костьми ляжет, а добудет. Отыщет, взад возвернет, и огребет беглянка по самое не балуйся!

Отчего она именно Беловой прикинулась?
Замышляла Анне де Бейль нос натянуть?
Совсем памороки забило?

Девичья фамилия матери – не та, а то б в давно поиске выскочила.
По двоюродной тете, подружке времен детского сада? Учительнице, семейному доктору? Иконе стиля, блогерше? Актриса такая есть. Кого-то к себе, да пристегнула?

Добраться из Парижа до Буржа - не вопрос. За цацки из костюмерной много не дадут, но спрятать за пазуху кой-чего из золотишка можно. Не то, чтоб влегкую – Андревну на мякине не проведешь, но при определенном везении справишься: в костюмерной камеры не стоят. Неэтично, видите ли!
Тогда с какого лешего, сбежав из кареты, вляпываться в историю с кюре, монастырем и клеймом?
Тьфу ты, опять я сворачиваю на перерассказ Инны Павловны!
Но, взаправду, зачем Анонимус вставил в книжку шедевральную монастырскую эпопею?
Чтоб как в дамских бульварных романах от потока бедствий и ударов судьбы, постигших героиню на пути к сбыче мечт, у читателя волосы дыбом встали?
А пресловутое счастье - красавчег охотник?
Взамен туевой хучи графских плюшек?
Я бы сказал, неравноценный обмен.
Совсем, не равнозначный.
Вообще, несопоставимо!

Что, если про заполученный от палача fleur de lis - чистая правда?
А так и до беды недолго! Вдруг, кто углядит след позорящей руки палача? Не целомудренный муж, а служанка какая? Графиня не сама одевается, купается и т.п.   
Но справлялась же она как-то?
Или только до той охоты?
Обнаружил сиятельство знаковый келоид на плечике благоверной, и принял соответствующие меры? А сам в Атосы подался, далее - по тексту?
А-а-а, эта песня хороша, начинай сначала! 

Николаша в свой интегратор вперился!
На физии – прям, детское изумление!
Что ж там такое-то?
А инструктор – ни полсловечка!
Или сам не въехал, что случимшись?

В Релокационной возник широко улыбающийся Антон.

Рот – хоть завязочки пришей!
Ну, хоть, у этого, похоже, все в порядке. А то, не день сегодня, а именины сердца!

Начальник СпецОтдела рассеянно кивнул, не отрывая взгляд от интегратора.
Курьер обвел глазами озабоченных присутствующих и кратко отчитался:
- Я - все!
Не дождавшись ответа, внимания к себе требовать не стал и вновь оказался немногословен:
- Ну, я пошел.
- Подожди в ТПО, - скупо отозвался шеф.
- Всем пока! – покладисто согласился хронавт.

Или, парень, иди! Не до тебя покудова!
Папаша твой, наконец, положение наших дел уразумел.
От интегратора оторвался, стеклянным глазом в стенку пялится.
Осталось еще рука-лицо изобразить.
Нет, тут нужен двойной фейспалм – одного, явно, недостаточно.
Меры он принял!
Превентивные, едрён-батон!
Белоглазых златовласок в черный список занес?
А, вот, на тебе!

Предупреждали же нас. Чужими устами, криво, косо, заумно, но извещали и предостерегали. Прохлопали! Эх!