11. Волки и шакалы

11. ВОЛКИ И ШАКАЛЫ.  Значение прозвища «Шемяка» не известно до сих пор. По одной из версий слово "шемяка" является производным от "шеемяка", т.е. "силач, способный намять шею". По другой – это искаженное ордынское слово "чимэк", т.е. "украшение, наряд". Кому именно Дмитрий Шемяка в свое время намял шею, за что и получил свое прозвище, или какие наряды он любил носить, мы уже не узнаем. Единственное, что можно сказать о нем со стопроцентной уверенностью, так это то, что след в истории своего отечества этот человек оставил такой, что уже не отмоешь и не ототрешь! Наследил паразит изрядно, как не у всякого и получиться может. И ведь знали же на Москве, что галицкий князь - дядька ушлый, пронырливый: может и явно по лицу ударить, а может и сзади подкрасться с удавкой. Знали, что с таким глаз да глаз нужен, а то как бы худого не замыслил! Знали, но не уследили!

В 1440 году Василий II рассорился с новгородцами, причем разлаялся он с ними все из-за тех же Косого с Шемякой. Великий князь пенял вечникам за то, что они очень часто укрывают у себя его недругов, Юрьевичей, и позволяют всевозможным изменникам и предателям с купеческими караванами бежать от государева гнева на Запад. Словесной перепалкой дело не ограничилось. Великокняжеская рать, соединившись с псковским ополчением, прошлась облавой по новгородским селам и покинула пределы Республики, лишь получив 8000 рублей в качестве откупного. Однако договориться с вечниками по-хорошему так и не удалось. Пока были живы люди подобные Косому и Шемяке, новгородцы продолжали надеяться на то, что, вовремя подержав нужного кандидата, они сумеют поменять на Москве хозяина, а значит, принимать к себе великокняжеских наместников или платить в Москву «черный бор» нет никакого смысла.

В 1441 году умер Дмитрий Красный, и Шемяка остался совсем один, ели не считать слепого Василия Косого, что где-то безвестно доживал свой век. Однако смерть ближних родственников и почти полное одиночество не смогли ни сломать нашего «героя», ни согнуть. Осенью того же 1441 года «он вам не Димон» в первый раз сцепился в смертельной схватке с великим князем Василием. Кто был инициатором очередной княжеской разборки, сказать трудно. Известно лишь, что великокняжеская рать ходила осаждать Углич, и чуть не взяла в плен самого Дмитрия Шемяку, но того вовремя предупредил дьяк Кулудар Ирежский, и Дмитрию удалось бежать. Дьяка потом долго секли кнутами – чуть не забили до смерти за излишне болтливый язык. Шемяка же, отсидевшись где-то в Бежецком Верхе, призвал к себе на помощь одного из Гедиминовичей - своего старого приятеля Александра Чарторыйского, и они на пару, прокравшись через леса с малой ратью, едва не взяли излетом Москву. Только вмешательство троицкого игумена Зиновия остановило назревавшую усобицу. Шемяка вновь затаился, словно шакал, поджидающий в засаде, когда его жертва ослабнет в борьбе с каким-нибудь крупным хищником, и можно будет безбоязненно вцепиться ей в горло, тем более что хищники по соседству с Москвой в ту пору водились.

Могла стать таким хищником Литва, где к власти в то время как раз пришел сын Ягайло, Казимир IV, восстановивший пошатнувшееся было польско-литовское единство. Однако большой войны с Литвой Москве пока удавалось избежать, хоть приграничные стычки уже практически не прекращались.  В 1444 году по приказу Василия II два служилых татарских царевича неожиданным набегом опустошили приграничные литовские села и городки вплоть до Смоленска. В ответ семитысячная литовская рать разорила земли вокруг Козельска, Можайска, Калуги и Вереи. Несколько сотен можайских, верейских и боровских ратников отчаянной атакой пытались опрокинуть и рассеять врага, но потерпели поражение. Однако, потери, понесенные ляхами и литвой в той свалке, вынудили их спешно отступить в родные пределы, не взяв ни одного города.

Самым же опасным хищником - матерым волком, который еще хоть чем-то мог навредить Москве, было недавно возникшее на руинах Волжской Булгарии Казанское Ханство. Конечно, завоевать или просто подчинить себе русские земли Улуг-Мухаммед уже не мог, силенок не хватало, но вот наехать, ограбить, разорить, выбить из великого князя деньжат в качестве откупного – это ему было по силам, к этому он был готов. При этом Мухаммед был настолько уверен в себе, что начал даже разбрасываться ярлыками на русские города так, словно они уже были его собственностью. Думал, видимо, что сможет ввергнуть Русь во времена княжеских усобиц с тем, чтобы потом, находясь над схваткой, спокойно стричь бодающихся друг с другом русских баранов. В результате же он получил затяжную войну, которая с самого начала пошла с переменным успехом. Нагадить русским он, конечно же, сумел, но новым Батыем не стал – кишечник у него для этого был слишком тонковат. Не будь среди вассалов великого князя «косых» и «шемяк», Улуг-Мухаммед для Москвы так и остался бы обыкновенным бандитом с большой дороги.

Считаясь казанским ханом, Улуг-Мухаммед в самой Казани практически не бывал, предпочитая кочевать в мещерских землях поближе к Оке и Нижнему Новгороду, в который по слухам мечтал перенести свою ставку. Москве, разумеется, это не могло понравиться, и хан, понимая, что в одиночку ему великого князя не одолеть, начал подбирать ключи к его вассалам, пытаясь перетянуть удельных князей на свою сторону, ну а если уговорить не получится, то заставить их отложиться от Василия II силой.

Первый пробный выстрел был сделан зимой 1444 года. Сын Мухаммеда, царевич Мустафа-султан, ворвался в Рязанскую Землю, нахватал там множество пленных, обменял их на выкуп, ссыпал рязанские деньги в свой мешок и умчался назад в степь. Однако зима в тот год выдалась на редкость студеная. Добраться до своего стана татарам не удалось. Растеряв из-за лютых морозов и бескормицы почти всех своих лошадей, Мустафа был вынужден вернуться к стенам Переславля-Рязанского, где потребовал впустить его в город. Ослушаться царевича рязанцы побоялись, но и терпеть у себя в городе наглых степняков не захотели и обо всем произошедшем сообщили «наверх». В ту эпоху Москва на обращения с мест реагировала молниеносно. Пока Мустафа и его люди отогревались в домах рязанцев, к Переславлю начали со всех сторон сходиться густые толпы вооруженных мужиков: московские ополченцы с топорами, палицами и рогатинами, тяжелая великокняжеская конница со всеми ее прибамбасами, рязанские казаки и мордовские лыжники с сулицами, копьями и саблями. Глянув на эту грозного вида кампанию, возглавляемую московскими воеводами Оболенским и Голтяевым, Мустафа понял, что теперь ему остается или драться или умереть, ибо от сдачи в плен он отказался сразу. Покинув негостеприимный Переславль, он закрепился на берегу Листани в 10 верстах от города и там дал россиянам бой. Не смотря на стужу и подавляющее численное превосходство московитян, драка получилась в высшей степени жаркая. Татары отбивались с самозабвением смертников. Вместе с Мустафой их всех там и положили. В плен попали только раненые, включая неких «трех князей».

Чуть позже татары пытались отомстить за гибель Мустафы и вновь воевали Рязанскую Землю, но не смогли взять ни одного города и ограничились разорением сел.

В том же 1444 году Улуг-Мухаммед засобирался на Русь сам. Первым делом казанцы вновь взяли Нижний, где Улуг-Мухаммед, выражаясь словами летописца, «сел как дома». В следующем 1445 году от стен Нижнего Новгорода орда двинулась к Мурому. Туда же со всей своей силой отправился и Василий II. Вместе с ним шли: Дмитрий Шемяка, Иоанн Андреевич Можайский, его брат, Михаил Верейский, и внук Владимира Храброго, Василий Ярославич Боровский. Войско у русских собралось немалое, и в авангардных боях у стен Мурома и Гороховца казанцы потерпели сокрушительное поражение. Муром у татар удалось отбить. Улуг-Мухаммед предпочел ретироваться, ибо вовсе не был расположен давать общерусскому ополчению открытое или, выражаясь современным языком, генеральное сражение. По сути, он был расчетливым бандитом, а вовсе не завоевателем.

Дальше произошло то, что в русской истории происходило не раз. Василий II, как и все его предшественники не мог себе позволить такую роскошь, как большое войско, которое всегда под рукой и всегда готово к войне. Большинство его ратников были людьми занятыми. Крестьяне, ремесленники, купцы – они воевали только потому, что в этом была нужда, но воевать вечно эти люди были не способны, дома их ждали семьи и работа. В отличие от них дружина великокняжеская могла воевать столько, сколько потребуется, но она значительно уступала в численности орде того же Улуг-Мухаммеда. Казанский же властитель мог сколь угодно долго шастать со своей бандой вдоль русских границ, потому как его люди к земле привязаны не были. Поэтому, когда хану стало известно, что Василий II распустил полки по домам, ему не составило никакого труда вновь поднять орду на Русь.

Великий князь, вернувшись в Москву, толком и отдохнуть то с дороги не успел, а ему уже сообщали, что Улуг-Мухаммед вновь осадил Нижний, а его сыновья, царевичи Мамутек и Якуб, идут к Суздалю. Войск под рукой не было, и навстречу врагу пришлось идти с одной только московской ратью. В Юрьеве к великокняжескому войску присоединились отступавшие от Волги нижегородские воеводы, которые, не имея возможности удержать город, ночью запалили нижегородскую крепость и увели свою рать на соединение с основными силами. Вскоре к Юрьеву подоспел можайский полк. Служилый царевич Бердата со своей конницей к месту сбора войск уже не успевал, как ни спешил.

7 июля 1445 года на берегу реки Каменки, близ Суздаля, произошла битва, в которой россиянам поначалу сопутствовал успех. Их было всего полторы тысячи против нескольких тысяч татар, тем не менее, они сумели одним решительным натиском опрокинуть врага и обратить его в бегство. Во время преследования строй россиян рассыпался, и новую внезапную атаку степняков им пришлось принимать уже в расстроенном порядке. В беспорядочной свалке численный перевес степняков сыграл свою роль, и русские были разбиты. Великий князь Василий II и князь Михаил Верейский попали в плен. Иоанн Можайский и Василий Ярославич Боровский сумели с остатками войска пробиться к лесу и ушли от погони.

Исход дела и его итоги оказались полной неожиданностью, как для русских воевод, так и для казанских царевичей. Заполучив в руки такой «приз», как сам великий князь, казанцы долго не знали, что с ним делать, и для начала отправили в Москву нательный крест Василия, чтобы дать понять: московский государь жив, и он в наших руках. Затем царевичи развернули орду на Владимир, но штурмовать город не рискнули, ограничившись разграблением его окрестностей, после чего, видимо получив соответствующие распоряжения от отца, умчались в Нижний.

Мухаммед аж дар речи потерял, когда узнал, кого его сыновья изловили в русских лесах. Будучи уверен в том, что Москва непременно попытается отбить великого князя, хан велел седлать коней, покинул Нижний Новгород и увез обоих своих пленников в город Курмыш, что стоял на «московском» берегу Суры. За водами Суры в случае чего легко было скрыться от погони – в степь русские не полезут даже за своим государем.

Роль Шемяки во всем произошедшем не ясна. По одним источникам, он просто отказался участвовать в походе к Суздалю, и тем ослабил великокняжескую рать, по другим - Шемяка ходил с Василием к реке Каменке биться с сыновьями Улуг-Мухаммеда, но после того, как великокняжеский полк вступил в сражение, на помощь к нему не пришел, что и послужило одной из причин тяжелого поражения русских.