Заочница

                Криминально-печальная повесть.

                Предисловие автора.

       В процессе работы над этой книгой меня не покидало ощущение какого-то изъяна, недосказанности, отсутствия какого-то важного штриха, такого, что сделает всё произведение ясным и понятным.
     И только, работая над финальной частью, я понял, чего здесь не хватает. Читатель имеет право знать, какую цель ставил перед собой автор, когда решился нагло распорядиться его (читателя) личным временем, потраченным на чтение этой книги. К слову, тем, кто будет сожалеть о потраченном времени, заранее приношу свои извинения.
     В книге нет захватывающей интриги, отсутствуют описания драк, погонь и перестрелок, нет эротических сцен. В основе сюжета лежит история, имевшая место в действительности. События происходили в девяностых годах прошлого века. Указанные даты точно соответствуют событиям основного сюжета. Некоторые герои имеют реальных прототипов (но не все).
     Идея написать об этом книгу возникла в моей голове ещё во время службы в органах. Более двадцати лет, говоря по-русски, руки не доходили.
     Главная цель этого произведения – показать без прикрас работу сотрудников исправительно-трудовой колонии, их взаимоотношения между собой и осуждёнными, нелёгкие бытовые условия, в которых находятся и те и другие.  Я уверен, что большинство жителей нашей страны имеют поверхностное или превратное понятие о жизни этой части нашего общества.
     К моему глубокому сожалению, всё, что мне удалось прочитать в литературе на эту тему и увидеть в многочисленных сериалах и фильмах, очень редко соответствует действительности.
     Почему-то принято изображать сотрудников колоний хитрыми, коррумпированными садистами, которые делают всё, чтобы максимально усложнить жизнь безвинно осуждённым страдальцам. Часто в фильмах можно увидеть, что в колонии проводятся какие-то чемпионаты по боям без правил с трупами в финале. Или в книге описывают, как осуждённого «авторитета» по указанию администрации торжественно «опускают» перед строем. Бред полнейший!
     Начальник оперчасти, он же «старший кум», как правило, выставляется главным интриганом. Он решает, кого и каким способом надо убить или «опустить».
     На самом деле то, чем занимаются в зоне оперативники, можно назвать интригами, но правильнее – оперативными разработками.  И направлены они на предотвращение преступлений – убийств, побегов, а также – драк, гашение конфликтов в зародыше. За каждое допущенное в колонии преступление наказывают в первую очередь оперов, как за упущение в работе по профилактике. А полученное взыскание автоматически удлиняет срок ожидания очередного звания. Вот и задумались бы авторы некоторых опусов, будут ли оперативники вредить сами себе?
     Времена сталинского ГУЛАГа, описанные Солженицыным, давно прошли. (А он ещё, вдобавок, много чего преувеличил.) Сейчас большинство офицеров, работающих в колониях, имеют высшее и средне-специальное юридическое образование. Любая жалоба осуждённого, даже отправленная нелегально, тщательно проверяется прокуратурой и многочисленными правозащитниками. Мне лично приходилось проводить целое расследование по жалобе осуждённого, отправленной нелегально и находившейся на контроле прокурора. Смысл этой жалобы – ему, якобы, недосчитали за месяц зарплаты целых четыре рубля.
     Конечно, сотрудники колоний далеко не ангелы. Они обычные люди с обычными человеческими характерами и недостатками. Постоянное общение с рецидивистами, конечно, оказывает определённое воздействие. Но, назвать это воздействие профессиональной деградацией, было бы неправильно. Кто-то под этим воздействием со временем разлагается и опускается до уровня «контингента». А кто-то, наоборот, набирается жизненного опыта и становится устойчивей к различным жизненным напастям.
      Герои книги в общении между собой иногда допускают ненормативную лексику. То есть, разговаривают на том языке, на котором привыкли общаться между собой. Я постарался максимально оградить нежные уши некоторых читателей от нелитературных слов и выражений, но иногда они всё-таки прорываются. Тут, как говорится, из песни слов не выкинешь.
     Всё это и многое другое я и попытался отобразить в книге, а как получилось – судить читателю.


               
                25 августа 1994 года



      Сегодня Серёга шёл на работу в прекрасном расположении духа. Ночью прошёл дождь, освежил воздух, наполнил его густым ароматом трав, растущих на болотах, посреди которых располагался посёлок. Серёга с удовольствием вдыхал полной грудью по-утреннему прохладный воздух, прислушиваясь к своему тридцативосьмилетнему телу. В теле сегодня не болел ни один орган, не ныла ни одна мышца.
      Его походка была лёгкой и стремительной. Необходимость постоянно носить офицерскую форму с годами выработала стройную осанку, ноги в хромовых сапогах буквально печатали каждый шаг, независимо оттого видел ли это кто-нибудь со стороны или нет.
      "Хорошо, когда не пьёшь!" - подумал Серёга уже не первый раз за утро, подходя по улице Лесной к её началу - высокому обрывистому берегу речки Росинки. Эта речка и дала название посёлку. В этом месте в Росинку впадала такая же небольшая речка-ручей Крапивка, а дальше, метров через триста, Росинка, петляя, впадала уже в настоящую, судоходную реку Тавду. Сейчас, в середине августа, Росинка была еле заметным ручьём. Но именно в этом месте, каждый год в начале лета она превращалась на два месяца в широкий залив, пруд, озеро. На одном берегу этого водоёма - со стороны посёлка -  на песчаном пляже плескалось и загорало местное население, а на противоположном берегу, там, где разлившаяся вода поднимала остатки навоза на кондворе, синели наколками тела зеков-бесконвойников.
      Сейчас вода отступила до следующей весны, обнажив дно и берега, усыпанные топляком - древесиной всех сортов и размеров, до которой никому дела не было. Чего-чего, а древесины в посёлке хватало.  На противоположном берегу котлована, образованного петляющим руслом речки, и располагалось основное рабочее место большинства жителей посёлка - жилая зона ИТК-14,- колонии особого режима. Здесь Серёга, он же майор Тарасов Сергей Андреевич и работал в должности начальника отдела безопасности и оперативной работы.
       - Внимание! Граждане осуждённые! Выходим строиться на развод, - донёсся со стороны жилзоны усиленный динамиками голос дежурного по колонии.
     "Опаздываю, подумал Серёга и, ускоряя шаг, поправил себя, - начальство не опаздывает, а задерживается". Хотя над Серёгой тоже было начальство, которое любило придираться к пяти - десятиминутным опозданиям на развод, делая из этого трагедию. В то же время абсолютно не замечало ежедневных переработок по несколько часов в вечернее и ночное время и отсутствие выходных иногда по несколько недель подряд.
     Так же, как и Лесная, под прямым углом к ней на обрыв выходила улица Октябрьская, в народе прозванная Пьяной. Улицы соединялись узкой тропой по краю обрыва с деревянным тротуаром на ней. Крайний барак на Пьяной практически нависал над обрывом. Поэтому здесь тротуар расширялся, образуя небольшую площадку с деревянными перилами. Всё это опиралось на вбитые в землю сваи. На лавочке напротив крыльца кто-то сидел. Над перилами виднелась голова в форменной фуражке. На секунду голова запрокинулась, сверкнуло на утреннем солнце стекло бутылки.
      Ещё не разглядев человека, но за долю секунды просчитав все возможные варианты, Сергей понял кто это. И через несколько шагов его догадка подтвердилась. На лавочке сидел его тёзка, друг и собутыльник майор Васильков. С сожалением поглядев на остающуюся в бутылке жидкость, Васильков попытался засунуть её во внутренний карман кителя, но после неудачной попытки привстал и засунул бутылку за пояс брюк. Сфокусировав слегка косящие глаза на приближающемся Тарасове, Васильков сменил напряжённое выражение лица на радостную улыбку и протянул руку для приветствия.
        - Похмеляешься? – Здороваясь, поинтересовался Тарасов, абсолютно не удивившись.
         - Так, вот… уже почти нечем, - заплетающимся голосом ответил друг и похлопал для убедительности по бутылке под кителем, - а у тебя, случайно, ничего нет? - мотнул он головой в сторону жилзоны. - Сам то как?  Охмелить?
          - Нет, спасибо. У меня антизапойный период. Уже недели две ни капли. В кабинете у нас вчера вечером парни бухали, поэтому там наверняка всё подчистили, если что и было. Кроме пустых бутылок ничего не найдёшь. А ты откуда в такую рань? Дома то сегодня не ночевал?
       - Хрен его знает, где я сегодня ночевал. Надо как-то дождаться, чтобы Наташка на работу свалила, здоровья нет, сегодня выслушивать, кто я такой.
         - Всё правильно, только вот минут через тридцать-сорок всё сарафанное радио на работу потащится, так что засветка тебе обеспечена. Я думаю, лучше очередной раз жену выслушать. Из двух зол выбирают меньшее. Да и Наташке будет спокойнее, зная, что ты дома спишь, а не где-то.
        -Да? Ты так думаешь?.. - Тарасову показалось, что он слышит, как скрипят мозги в голове у собеседника, решая такой нелёгкий вопрос.
        - Конечно. Должна же у кого-то из нас сегодня голова работать.
        - Да... Ты прав... Я пошёл. – Васильков, пошатнувшись, сделал решительный шаг вперёд.
        - Стой! Не туда. Давай по Лесной, здесь народу поменьше ходит. А там, через стадион, вдоль заборчика. Сам то дойдёшь? Помочь?
        - Не. Не надо. Дойду. Опытный. - Надвинув козырёк фуражки на глаза, Васильков сунул на  прощание потную ладонь и бодро зашагал вдоль обрыва.
         Проводив его взглядом, Серёга опять подумал: "Как хорошо, когда не пьёшь!"
         С Сергеем Васильковым Тарасов несколько лет проработал в одной оперчасти ИТК-22, тогда ещё отдельной колонии. Сколько за все эти годы было совместно выпито спиртного, - страшно представить. За всё это время                между ними не было ни одной ссоры, хотя поссорить их пытались многие. Причина была в том, что, когда Васильков пришёл на работу в оперчасть молодым лейтенантом после окончания Вильнюсской спецшколы МВД, Тарасов на этом месте уже отработал три года, имел звание старлея, т.е. был старше и по возрасту и по званию. А впоследствии, когда стал начальником оперчасти, то и по должности. Васильков был по происхождению местным жителем. Тарасова попал в Росинку по распределению после окончания той же Вильнюсской школы, а Васильков здесь родился и вырос. Вся беда была в том, что он был хоть и незаконным, но родным сыном самого Цезарева Альберта Васильевича, - начальника Росинского отделения ЛИТУ. Полковник Цезарев много лет руководил отделением, являлся фактически местным удельным князем, жёстко командовал всей жизнью отделения и не терпел никакого инакомыслия. И когда вытекала информация об очередной совместной пьянке двух друзей, независимо от того, сколько ещё народу в ней участвовало, мама Василькова бежала жаловаться папе, что Тарасов оказывает отрицательное влияние на Сергея Альбертовича, фактически спаивает ребёнка. И Альберт Васильевич с высоты своего положения при малейшей возможности старался, как можно жёстче наказать "негодяя" Тарасова.
        И если за один и тот же проступок Васильков получал выговор, который ему снимали через пару месяцев, то Тарасов отправлялся на суд чести, где его приговаривали к понижению в должности.
       Суд офицерской чести в МВД - это, когда все присутствующие на суде офицеры, выступая по очереди, говорят, что, мол, товарищ оступился, с кем не бывает, но он уже всё осознал, больше не будет, надо бы его простить. А председательствующий косится на бумажку, где почерком начальника написано "понизить в должности", заявляет, что у него своё мнение и оглашает решение, принятое начальством заранее.
         Понизив Тарасова в должности, и попугав возможной ссылкой на самую дальнюю точку, где работают зеки колонии, оперативное начальство Управления оставляло его на прежнем месте в качестве исполняющего обязанность начальника той же самой оперчасти. Отбросив эмоции и поразмыслив объективно, начальство понимало, что лучше Тарасова с некоторого времени обстановкой в колонии всё равно никто не владеет. Оставлять около тысячи особо-опасных рецидивистов без надёжного оперативного прикрытия было страшновато. А если ты начальник и понимаешь, что в подразделении есть кто-то, кто знает обо всех намерениях и движениях зеков, кто может самостоятельно разрядить постоянно возникающие конфликты, кто ведёт себя уверенно в любой сложной ситуации, то твоя задница намного спокойнее чувствует себя в руководящем кресле.
       К тому же в случае эксцесса всегда есть, кого объявить крайним.
       Непотопляемость Тарасова раздражала Цезарева, который будучи производственником и ничего не смысля в оперативной работе, не мог понять, почему руководство колонии и оперативный аппарат Управления каждый раз не только оставляли Тарасова на том же месте, но со временем ещё и добивались его восстановления в должности.
       Совсем по-другому   обстояли дела у Василькова. Его наказывали только, если нарушение было слишком грубым и очевидным. Наказание заключалось в объявлении выговора, который снимался в течение двух-трёх месяцев. Такая безнаказанность сыграла в результате свою злую роль. Серёга Васильков стал выпивать всё чаще, зачастую в рабочее время, никого не стесняясь и не таясь, стал огрызаться со всеми, кто пытался делать ему какие - либо замечания или давать советы. Любая пьянка у него переходила в многодневный запой, выходить из которого с каждым разом было всё тяжелее. Но очередные звания он всегда получал вовремя. Со временем, когда Васильков был уже капитаном, папе Цезареву удалось даже выдвинуть  его на повышение, на равноценную с вечно опальным Тарасовым должность - начальника оперчасти соседней колонии строгого режима. Но тут в верхах было принято решение об объединении двух колоний в одну, и начальником вновь образованного оперотдела назначили Тарасова. А Василькова после серии громких залётов с пьянкой, папа перевёл подальше от глаз общественности на майорскую должность ДПНК в колонию - поселение расположенную в соседнем посёлке Ново-Быково в пяти километрах ниже по течению реки Тавда на другом берегу.
       Начальник колонии поселения Василий Гончаров в своё время начинал карьеру рядовым опером одновременно с Васильковым. Он прекрасно знал, кто за ним стоит. Поэтому, Сергею была предоставлена полная свобода, - хочешь - работай, хочешь - пей, хочешь – отсыпайся, где захочешь. Чем тот и воспользовался. На территории посёлка Ново-Быково он стал появляться всё реже. Жил спокойно в Росинке с семьёй, по улицам в дневное время не болтался, зато с наступлением темноты зависал у кого-нибудь из друзей собутыльников, которыми являлись добрая половина выпивающего населения посёлка. Здесь между пьянками его и догнало очередное звание.
      Получив майора, Васильков отметил это дело затяжным запоем, выйдя из которого узнал, что папа Цезарев наконец-таки ушёл на пенсию. Но сменивший его бывший заместитель Молчунов по привычке трепетал перед бывшим боссом. По всей вероятности, у Цезарева были очень плотные личные связи с руководством Управления, где его ценили за особо выдающие услуги, оказанные в своё время.
      Даже во время телефонного разговора с главным росинским пенсионером подполковник Молчунов по привычке вставал по стойке смирно. Поэтому безбедная жизнь Серёги Василькова продолжалась.
      Тарасов оглянулся ещё раз на удаляющуюся фигуру Василькова и с сожалением отметил для себя, как изменился его друг за последнее время. Куда девался тот весёлый, остроумный, стройный рубаха - парень из которого энергия била через край!? Этот усталый мужик с серым лицом и потухшими глазами, с трудом что-то соображающий, был уже совсем другим человеком. Во время последних случайных и редких встреч Тарасов видел его только таким.
     "А сам то я чем лучше, - подумалось Тарасову, - когда нажрусь, то, поди, ещё страшнее смотрюсь".
      Стряхнув с себя неприятные воспоминания, Сергей Тарасов ещё больше расправил плечи и ускорил шаг. На перекрёстке с улицей Школьной - главным росинским "проспектом", Тарасов, поворачивая направо, цепким взглядом машинально окинул улицу слева. Отметил вдалеке торопящегося человека в форме и при этом едва не столкнулся с бесконвойником.                - Так… стоять! Ты чё здесь делаешь, Смирнов? - Говоря это, Тарасов одной рукой держал зека за воротник, другой машинально и деловито ощупывал у него пояс и карманы.
    - Так это… дежурный отправил за помощником Ворониным, говорит, что тот проспал, видимо, разбудить надо бы.
     Тарасов оглянулся и узнал лейтенанта Воронина.
      - Можешь не торопиться, он сам разбудился. Что нового?
      - Андреич, тут такое дело, - понизив голос и оглянувшись - не слышит ли кто - скороговоркой зачастил Смирнов, - ночная разгрузка сегодня ночью должна грев забрать на хате у мужика тепловозника. У него четыре посылки лежат, накопились за месяц, точнее - две посылки и две передачи. А он, …то ли на больничном, то ли в отпуске. Никак завезти не может.
        - Как зовут? Где живёт?
        - От амбулатории за домом ветеринара, первый дом, квартира со стороны больницы, вторая дверь от улицы, зовут Володя.
         - Разгрузка знает, что ты знаешь об этом?
- Не. Я в туалете сидел. Они рядом на улице договаривались. Какой-то полосатик подошёл к нашей хате, вызвал Витю из разгрузки на улицу и инструктировал. Этот полосатик видимо поддатый был, говорил громко, Витя его всё время одёргивал, - "тише-тише". Я так понял, что Витя из разгрузки и тот Володя тепловозник друг друга толком не знают, потому что Витя всё время уточнял, где живёт и как выглядит. Я побоялся выходить, сидел, жопу морозил, пока они не разошлись. Потом, не заходя в хату, смотался в столовую, булку хлеба принёс, что б оправдание иметь, где я был это время, если чё…
   - Молодец, находчивый, - похвалил Тарасов и повернулся к запыхавшемуся Воронину, - за тобой гонца отправили.
         -Да, блин…, проспал…, Андреич, - не снижая скорости и здороваясь на ходу, пробубнил Воронин.
         - Чё,  Вова, у стенки спал? - смеясь, крикнул ему вдогонку Тарасов.
         - А.., что?  Да не, жена тут не при чём. Вчера с покоса поздно добрались, мотор на лодке что-то забарахлил...- удаляясь вперёд вместе с бесконвойником, который рядом с ним перешёл на бег, объяснял Воронин, как бы репетируя оправдания для начальства.
         Тарасов же, наоборот, сбросил скорость, обдумывая полученную информацию.
 
               

                Личный интерес  в оперативной работе.


          "Грев" или "Подогрев" - это незаконная передача осуждённым со свободы продуктов питания, спиртного, наркотиков, предметов, запрещённых к использованию в ИТУ и т.п. Выявление и пресечение каналов
таких поступлений является составной частью профилактики преступлений - одной из главных задач в работе оперчасти.
           В каждой из изъятых таких посылочек всегда в обязательном порядке присутствовали если не спиртные напитки в чистом виде, то хотя бы главный компонент для их производства – дрожжи. Большая часть пьянок у зеков заканчивалась выяснением отношений, драками, телесными повреждениями,
 а то и убийством. Стоило только зекам немного расслабиться, сразу же наружу выплёскивались все негативные эмоции, что сдерживались до поры, злость и ненависть на всех и всё окружающее, на свою собачью жизнь в неволе.
         Сколько раз за годы службы приходилось Тарасову, как и другим сотрудникам колонии, растаскивать драки пьяных зеков, доставлять их невменяемых в ШИЗО (1), преодолевая отчаянное сопротивление, выслушивать угрозы и оскорбления в свой адрес. (Здесь и далее примечания автора. ШИЗО – штрафной изолятор). А потом получать взыскания от мудрого начальства и угрозы и оскорбления уже с другой стороны – сверху. "Допустили! Проворонили! Просрали! Чем вы там занимаетесь в своей оперчасти, только водку жрёте!!!» Это самое приличное из всего, что приходилось выслушивать в таких случаях от того же Цезарева. Особенно, если пьянка заканчивалась убийством. Но убийства, слава Богу, случались не часто, в среднем два - три раза в год. Такие случаи считались ЧП, проводилась тщательная проверка, иногда комиссии приезжали из далёкой Москвы, и доставалось всем. Больше всех, конечно, сотрудникам оперотдела.
         Самое неприятное в получаемых взысканиях было то, что они тормозили присвоение очередного звания. А нести службу в такой дыре, да ещё и звания во-время не получать, - это уже на грани издевательства
     Поэтому в изъятии запрещённых передач у оперсостава была ещё и прямая личная заинтересованность.
      Ещё один, так сказать, шкурный интерес принуждал оперов тщательнее относиться именно к этой части своей работы. По закону всё содержимое незаконной передачи подлежало уничтожению. Как именно - в законе умалчивается. А у какого нормального, иногда выпивающего русского мужика поднимется рука разбить бутылку водки или коньяка? «Разбить? Пол литра? Вдребезги?! Да я тебя!!!» - Эти слова Балбеса в бессмертной комедии не зря вызывали понимание у всего населения страны. Тут ещё надо учитывать один момент. Зеки, которые пытались получить незаконным путём что-то с воли, привлекались за это к дисциплинарному взысканию. Их вольные друзья и родственники за это же самое несли административную ответственность по ст.136 Административного Кодекса. Поэтому жалоб с обеих сторон, как правило, не поступало. Какой смысл устраивать разборки, т.е. самому признаваться в нарушении закона, если тебя за это накажут, а изъятое всё равно не вернут. Изъятое считалось законной добычей оперов. Не пролезло, ну и ладно, хотя и обидно, конечно.
      Уничтожение захваченных трофеев при наличии в них нормального спиртного превращалось в весёлую пирушку в честь очередной победы над врагом. Тем более, что и закуска, как правило, была там же. А кому же не хочется лишний раз устроить себе праздник! Хоть на время вырваться из серых будней!?
      К слову, о закуске. Что делать с изъятыми продуктами питания? Отдавать осуждённым нельзя. Ограничение в питании - это составная часть наказания. То есть они получают то количество калорий, которое положено по закону. Ежемесячная отоварка в ларьке на строго определённую сумму. За нарушение этого зек может быть лишён или, наоборот, поощрён дополнительной отоваркой за хорошее поведение. Продать населению через магазин? Никто не разрешит без сертификатов и т. д. Скормить свиньям в подсобном хозяйстве? Копчёное сало или консервы, зачастую такие, что в посёлке никогда и не продавались? Вот и остаётся только один вариант: съесть самим. Не пропадать же добру…
      Бывали исключения из этого правила, когда приходилось разбивать бутылки с водкой. Классический пример такого вандализма приключился много лет назад с опером отделения (2.)  Суетиным Лёней. (Примечание2. Отделение – структурное подразделение в системе ГУЛИТУ, включающее в себя несколько ИТК).
      Получив информацию, что вольнонаемный житель посёлка закупил на деньги поселенцев ящик водки для них, Лёня, сам не дурак выпить, вечерком занял позицию за складами базы ЧИС (3), мимо которых поселенцы никак не могли пройти. (Примечание 3. ЧИС – часть интендантского снабжения). Прокормив собственной кровью прожорливых местных комаров около двух часов, Лёня, наконец, дождался. Поселенец явно торопился, постоянно оглядывался. Рюкзак на его спине предательски позвякивал. Лёня выскочил из-за угла склада с победным криком: "Стоять, козёл!" Но тут, как назло, рядом остановился УАЗ – «козлик» начальника отделения, в котором кроме него сидели представители Управления и прокуратуры. И Цезарев, не упустил возможности воспользоваться случаем продемонстрировать как чётко и грамотно под его руководством работают оперативные службы. Пришлось Леониду, скрипя зубами, и обливаясь в душе слезами, колотить бутылки с водкой об рельсы УЖД. А начальники сидели в машине с распахнутыми дверцами, курили и посмеивались. Дождались, когда Лёня помахал пустым рюкзаком, и укатили в сопровождении Лёниных матюков. Ну, кто, после такой подлянки, будет любить своё начальство?!
     "Неплохой агент получится", - размышлял Тарасов об источнике информации, - Всего один раз с ним побеседовал, когда подписывал заявление с просьбой предоставить право бесконвойного передвижения. Намекнул, что, мол, если будешь дружить с оперчастью, - пробудешь на бесконвойке до конца срока, а нет, - будешь работать опять под дулом автомата. Человек понял намёк буквально, и вот результат. И зашифроваться догадался, чтобы в дальнейшем не вычислили. Надо будет взять с него подписку о негласном сотрудничестве и передать на связь Кравцову - оперу, что в отделе отвечал за бесконвойников. Кстати, у него агентуры меньше всех. Да в ту же ночную разгрузку никак не может внедрить своего человека. Тарасов уже предлагал ему, не можешь завербовать кого-нибудь из работающих пяти человек, - подготовь своего с корочками лебёдчика или направь на курсы готового агента. А найти причину, чтобы закрыть кого-то, чтобы место освободить, мы всегда сумеем.
      Володю-тепловозника, о котором шла речь, Тарасов не знал, видимо пока не попадал в его поле зрения. Как тут не вспомнишь Серёгу Василькова. Тот знал всех жителей посёлка. С кем-то ещё в школе учился, с кем-то просто приходилось когда-то вместе выпивать. Тут Серёга был незаменим. Но, увы,
сегодня от него толку не было. Можно было навести справки на УЖД, кто из машинистов или кондукторов сейчас в отпуске или на больничном. Но тут  возможна утечка информации. То, что кем-то интересуется оперотдел, могло насторожить человека.
     Оставалось продумать технический вопрос, - как забрать? Просто зайти и устроить обыск? Незаконно. Можно "получить по шапке" сверху.  Да и доказать ещё нужно, что это не личное Володино имущество. И к тому же уничтожать изъятое в этом случае пришлось бы официально при понятых. Что было абсолютно неинтересно, - пропадает материальный стимул.
      Можно устроить засаду и задержать бесконвойников сразу же, как только отойдут с грузом. Но так можно просидеть всю ночь, прокормить комаров впустую. Вдруг у них что-то не срастётся, и перенесут на следующую ночь? К тому же караулить их надо как минимум втроём, чтобы мысли о возможном сопротивлении подавить на корню численным перевесом. То есть почти весь оперсостав будет задействован ночью, а кто будет работать завтра днём? И, опять же, хорошо, если результат будет положительный. А если нет? Докажи потом начальству, что весь твой отдел действительно работал, а не бухал всю ночь.
       Доложить начальству о полученной информации, чтобы получить "добро" на проведение операции?
       Это Тарасов уже пробовал. Сначала из тебя выжмут до капли всю полученную информацию, вплоть до источника этой информации (заслуживает ли доверия?) А своих источников Тарасов старался не светить без крайней необходимости. Даже перед очень высоким начальством. Затем долго назидательным тоном будут давать тебе советы и рекомендации по проведению этой операции. Как будто ты не опер со стажем, а курсант на стажировке. При этом будут вспоминать якобы имевшее место случаи из их "боевой" практики.
        Затем после твоего ухода начальство постарается любыми путями связаться с руководством отделения и Управления. Чтобы толсто намекнуть, какую они лично разработали грандиозную операцию, которой будут лично руководить, и принимать активное участие сегодня ночью. Причём всё это могут и по телефону, что прослушивают все кому не лень. Потом с чувством глубоко исполненного долга они уйдут спать. Утром в первую очередь потребуют отчитаться. Если результат положительный, то все трофеи должны быть доставлены в кабинет начальства и хорошо ещё, если опера успеют что-нибудь выкроить себе. Но не дай Бог, если результат нулевой. Получится, что из-за бестолковости тебя и твоих оперов, была провалена такая блестяще разработанная ими операция. Что ты всех подставил. Ты столько услышишь негативного о своих деловых и умственных способностях, что и сам начнёшь верить.
     Нет. Об этом варианте не могло быть и речи.
     Оставалось кого-то заслать под видом получателя. В этом случае, Володя будет уверен, что отдал всё по назначению Разгрузка будет точно знать, что они не получали и считать, что Володя их обманул, "кинул". Возникнет конфликт, взаимные упрёки, неприязнь, стороны поссорятся, канал нелегальной доставки перестанет существовать. Именно такой результат больше всего устраивал Тарасова. Но кого заслать?
      Использовать агентов из числа бесконвойников нельзя. Володя может запомнить лицо и потом опознать человека, которому он отдал груз. За это могут просто убить. В лучшем случае придётся отправлять человека за пределы Управления, чтобы он добивал свой срок подальше. Хотя достать его могут и там. Подставить доверившегося ему человека Тарасов тоже не мог.
      Нарядить бесконвойником кого-нибудь из оперов? Наверняка этот Володя знает в лицо всех офицеров. Посёлок то маленький. Можно ещё, например, загримироваться, изменить голос. Тут везде есть свой риск, а его Тарасов старался исключить максимально.
      С этими размышлениями Тарасов подошёл к жилой зоне. Ворота шлюза были распахнуты настежь, через них группами выходили осуждённые. Пройдя через двор и комнату обысков, зеки сосредотачивались в накопительном загоне. Напротив ворот с автоматами наперевес стояли солдаты конвоя. Возле бойцов возвышался замполит батальона майор Маркин, зорко следивший за действиями своих подчинённых.
      Увидев Маркина, Тарасов сразу понял какое решение должно быть у задачи, что занимала его голову последние минуты.
      - Лучшему человеку лучшего батальона, - поприветствовал его Тарасов, козырнув и протягивая руку.
      - Какой там лучший батальон, - здороваясь, почти закричал Маркин (с "лучшим человеком" он, видимо, был согласен), - с этими раздолбаями разве станешь лучшим батальоном? - ещё громче добавил он, махнув рукой в сторону солдат. "Раздолбаи" сделали вид, что их это не касается.
      - Сергей Геннадьевич, дело есть на миллион, - потянул его в сторону от посторонних ушей Тарасов.
- У тебя есть надёжный боец, который может держать язык за зубами? Желательно из тех, что стоят на вышках, чтобы в посёлке его в лицо не знали.
        Маркин слегка задумался.
        -  Вообще-то есть, я тебе зачем?
         - Одолжи мне его на час-полтора сегодня вечером, надо одну комбинацию провернуть.
         - Знаю я ваши комбинации. Подставите парня, а если он пострадает, что я потом его матери скажу? Короче, рассказывай всё.
         - Нарядим его бесконвойником. Заберёт грев в посёлке с одной хаты. Мы будем страховать, буквально в пяти метрах от него. Если что, - вмешаемся. Риска никакого, а с меня причитается.
         - Ладно. Под твою ответственность. Во сколько?
         - В 22-00 в кабинете оперчасти.
         - Договорились.
           Через распахнутые ворота шлюза под двухэтажным деревянным штабом выходила уже третья последняя партия осуждённых.
          Тарасов направился в жилую зону навстречу движению. Вообще то это было нарушением установленного порядка. Сначала нужно было сдать пропуск и пройти через соседнюю дверь на КПП. Но сегодня начальником караула жилой зоны бал прапорщик Махортов, который находился в шлюзе и контролировал выход зеков из жилой зоны. А с ним у Тарасова были давние дружеские отношения.
          - Привет, Толик, бросишь пропуск в ячейку? - сказал ему Тарасов, здороваясь. Тот кивнул и сунул пропуск в карман.
           Слева от входа возвышалась двухэтажное здание дежурной комнаты, прозванная в народе "каланчёй", второй этаж которой, застеклённый с трёх сторон, по периметру имел выступающие мостики с перилами. На этом мостике как истинный капитан корабля возвышался начальник колонии подполковник Осинин. Вместе с ним сверху вниз за разводом наблюдал ДПНК (4) майор Безденежных. (Примечание 4. ДПНК – дежурный помощник начальника колонии). Его штатный помощник и зять лейтенант Воронин, уже, видимо, успел получить втык за опоздание. Сейчас он немного сбоку вызывал в микрофон бригады по номерам.
           Справа от шлюза на плацу чуть сбоку от выходящих осуждённых стояла группа офицеров колонии, присутствовавших на разводе. Именно присутствовавших, по-другому, по мнению Тарасова, назвать это бессмысленное стояние было нельзя. Позёвывая от скуки, люди переговаривались друг с другом, лениво делясь последними новостями, - у кого поросёнок приболел, кто и как сходил на охоту, кто и что вычитал в газете и т.п. Иногда некоторые из них, взглянув вверх - видит ли начальник - громко делали замечание проходившему мимо зеку за расстёгнутую пуговицу или ещё что-нибудь подобное. Надо же создать видимость работы.
           Крайним ближе всех к шлюзу стоял зам. по БОР (5) майор Лемке, -непосредственный начальник Тарасова. (Примечание 5. Заместитель начальника колонии по безопасности и оперативной работе). Заметив выходящего из шлюза начальника оперотдела, Лемке скривился, вытянул вперёд левую руку, медленно согнул её в локте, демонстративно глядя на часы, затем на Тарасова, затем на стоящего вверху Осинина – видит ли тот, до какой степени обнаглел злостный нарушитель дисциплины Тарасов?
         Начальник жест видел, но никак не среагировал.
         - Здравия желаю, Владимир Михайлович! - Отдал Лемке честь Тарасов, подходя, всем своим видом излучая любезность и вежливость.
          - Ты где был, Тарасов? Почему не на разводе?
          -  Работал, - честно ответил Серёга.
          - Где работал? Я тут уже целый час стою, а тебя что-то в упор не видел.
           - Целый час стоишь? - Переспросил Тарасов, рассеянно глядя на выходящих осуждённых.
          - Да!
           - Хоррроший из тебя х...  получится, Михалыч, - похвалил его Тарасов, слегка наклонившись к уху начальника. Сказал вроде бы негромко, только для него. Но дружный хохот проходившей сзади Лемке бригады осуждённых и оживление среди офицеров свидетельствовало, что шутка была услышана и оценена по достоинству.
          - Ну, ты!.. - взвился Лемке, но врождённая интуиция вовремя подсказала ему, что, выразив своё возмущение, он только усилит эффект от шутки и породит злорадные обсуждения.
         - Ну, ты, - повторил он, - подловил меня, молодец!
           Но Тарасов его уже не слышал. Его внимательный взгляд, только со стороны казался рассеянным. Он внимательно отслеживал выходивших осуждённых бригады №28.Вот один из них, услышав свою фамилию, сказал, как и все "пошёл", слегка махнув при этом правой рукой. Жест вполне безобидный, так делают многие, но предназначался он только для Тарасова. Агент "Антонов" маячил о том, что сегодня на лесобирже в тайнике будет оставлено сообщение. Скользнув равнодушным взглядом по толпе  представителей администрации, он на долю секунды встретился глазами с Тарасовым, который слегка дрогнувшими ресницами дал понять, что сигнал принят.
           Пока Тарасов обходил всю группу офицеров, здороваясь с каждым за руку, развод закончился.
           Последним уже ноющую от рукопожатий руку сдавил старший опер Роман Борткевич.
          - Ну, ты и врезал ему, смотри, походу к Осине жаловаться побежал.
           Тарасов оглянулся: Лемке прыжками поднимался по лестнице к Осинину.
           - Ни чё, переживёт. Рома, у тебя на вечер есть какие-то планы?
           - На биржу надо будет сбегать. Мой "Петров" маякнул (6), сообщение оставит. (Примечание 6. «Маякнул» - подал условный сигнал).
           - Чувствуется моя школа, - довольным тоном протянул Тарасов. - У меня то же самое. Пойдём вместе, только сразу после съёма. К десяти надо будет вернуться в кабинет.  Иди сейчас за зону, подойду, расскажу. Вовка! - крикнул он наверх Воронину, который только что объявил в микрофон, что развод окончен, - вызови каптёра в дежурку.
           - Внимание! Каптёр, осуждённый Михеев, прибыть в дежурную комнату! - рявкнул в микрофон Воронин и для надёжности повторил ещё раз. Осинин удивлённо посмотрел сверху вниз на Тарасова и сопровождаемый Лемке начал спускаться по лестнице.
            - Чего на развод опаздываешь? - спросил он, протягивая руку и здороваясь.
            - Осуществлял внеплановую встречу с агентом по его просьбе, - чётко и громко отрапортовал Тарасов, зная, что кроме Борткевича и Лемке их никто не слышит. В отличие от Лемке, который до назначения на должность заместителя по БОР оперативной работы никогда не касался и о работе с агентурой имел очень поверхностные знания, подполковник Осинин начинал карьеру рядовым опером. Он был уверен, что Тарасов найдёт несколько уважительных причин опоздания на развод. И все они обязательно подтвердились бы, вздумай их кто-то проверить. Поэтому спросил для проформы, под влиянием Лемке.
            - Тише ты, - оглянулся вокруг Осинин, - чё орёшь? И что? Ценная информация?
            - Так точно! В настоящий момент информация в стадии проверки и уточнения. Надеюсь, завтра доложить о конкретных результатах по ней. И ещё, Георгич, - уже более спокойным тоном добавил Тарасов, - сразу после съёма мы с Борткевичем пойдём на биржу, сообщения забрать, наколки кое-какие проверить, прошмонать, - информации накопилось. Ты не против?
             - Как хочешь. А в зоне кто будет?
             - Кравцов, Махневич. Да и зам. по БОР тоже, наверное, здесь будет, -кивнул на Лемке Тарасов.
              Лицо у того сразу вытянулось.
              - Без тебя решу, где мне быть, - важно возразил Лемке и добавил, - да, Георгич?
              - Ладно, работайте, - благодушно махнул рукой Осинин и направился к своему кабинету. Следом засеменил Лемке.
                Им навстречу из-за угла здания штаба вылетел запыхавшийся каптёр - осуждённый Михеев.
              - Здрасьте, гражданин начальник, вы вызывали? - затормозил он возле Осинина.
              - Тарасов вызывал, - буркнул на ходу Осинин. Каптёр Михеев, также как и комендант жилой зоны, и завстоловой, - были людьми Осинина. Об этом знали все и тем более Тарасов. Решать какие-то личные вопросы с ними через голову начальника ИТК, было как-то не принято. Поэтому Осинин слегка удивился, когда Тарасов, не объяснив ничего ему, хотя был рядом, вызвал каптёра. Но, понимая, что Михеев ему обязательно всё доложит, и, зная, что Тарасов это тоже понимает, успокоился, значит, причина понятная и уважительная.
      - Михеев, - взяв подбежавшего каптёра за плечо и уводя его в сторону от дежурки, Тарасов доверительно понизил голос. - Ты можешь держать язык за зубами?
       - Конечно, гражданин майор, - насторожился тот.
       - Мне срочно нужен комплект одежды бесконвойника: куртка, брюки и пидорку (7) на голову. (Примечание 7. «Пидорка»- жаргонное название головного убора осуждённого). Размер мой. Сделаешь? Завтра верну.
        - Можете не возвращать… Я - мухой. Сейчас принесу, - обрадовался каптёр, что может угодить Тарасову.
        - Подожди. Пришей бирку с фамилией, скажем... Пономарёв, 13 отряд.
        - Так в зоне 12 отрядов.
        - Вот именно поэтому. И смотри, чтобы ни одна живая душа... ну, кроме хозяина (8), конечно, - заметив смятение каптёра, разрешил Тарасов. (Примечание 8. «Хозяин» - жаргонная кличка начальника колонии. Во всех местах лишения свободы). Ещё бы, не доложить начальнику колонии Михеев не мог, но и подставить не менее опасного Тарасова было страшновато. Кто знает, какие между начальниками отношения?..
        - Заверни во что-нибудь и передашь через дежурного. Я буду в кабинете за зоной.
         Легко взбежав по деревянным ступеням на второй этаж штаба, Тарасов рывком распахнул обитую железом крайнюю дверь с надписью «оперчасть».
За ней был небольшой тамбур и вторая дверь, открывавшаяся внутрь кабинета. Закрывая левой рукой за собой первую дверь, и правой одновременно открывая вторую, Тарасов увидел развалившегося на его рабочем месте начальника отряда майора Волкова, который, закинув ногу на ногу, курил сигарету под висевшим на стене плакатом «Здесь курят только козлы! » На плакате зоновский художник изобразил козла с бородой, рогами и сигаретой в зубах. На один рог у козла была одета кокетливая кепка с козырьком. Здороваясь с Волковым, Тарасов демонстративно покосился на плакат. Проследив за его взглядом, Волков вспомнил про плакат и вскочил со стула.
       - Да ну вас на хрен, с вашими козлячьими картинами, - в сердцах  бросил он, направляясь к выходу под дружный смех оперов, - постоянно про них забываю. А пепельница у вас для кого?
       - Для козлов! – хором ответили некурящие Серёга с Ромкой.
       - Зачем ты им курить здесь разрешаешь? - проворчал Тарасов, распахивая форточку, - вонища, как в уборной!
       - Да я как-то без внимания, отвлёкся, он закурил, тут и ты зашёл. А что ты задумал после десяти вечера?
       Тарасов вкратце изложил полученную информацию и задуманную оперативную комбинацию с переодеванием солдата.
        От предстоящей перспективы Борткевич развеселился:
         - Знаю я этого Володю. Лично не общался, но наслышан. Кличка -  Крот, по фамилии – Кротов. А знаешь, из-за чего он на больничном? Из-за кота!
         - С котом подрался?
         - Типа того!
         И довольный, что владеет информацией, которая до Тарасова ещё не дошла, Роман рассказал про Крота и кота.



Про кота и Крота.

          Володя Кротов бывший поселенец по характеру мужик спокойный, сдержанный. В Росинке живёт года полтора, работает машинистом УЖД, пьёт умеренно, холост. Браконьерничает потихоньку, как и большинство местных жителей. Завёл себе двух здоровенных кобелей непонятной породы и кота. Кот приблудился откуда-то сам. Крупный, рыжий с наглой мордой. Володя звал его Жулик, и тот свою кличку оправдывал. Всячески демонстрируя свою любовь и преданность хозяину, Жулик при каждом удобном случае тырил у него всё, что можно было съесть, стоило только Володе на секунду ослабить бдительность. А если по привычке поужинав со стаканом водки, усталый Володя, не убрав со стола, засыпал мёртвым сном,  то со стола всё подчищал Жулик, не брезгуя ничем, кроме водки. И куда в него только всё влезало?
         Мало того, приобретённый хозяином где-то с рук старенький холодильник, котяра приспособился открывать мощными лапами, периодически делая в нём ревизию. Причём обратно закрыть дверцу ума у кота не хватало. Несколько раз, вернувшись домой после ночной смены, Крот обнаруживал распахнутый пустой холодильник, работающий на пределе возможностей с лужей воды возле него и обожравшегося кота. Тот валялся на кровати, на спине с широко раскинутыми в стороны лапами. Отлупив хорошенько орущего кота, вышвырнув его на улицу, голодный и злой Володя отправлялся в магазин за продуктами. Однако уже за ужином, когда Володя проспался и отдохнул, пропустил пару рюмок, он добрел и швырял на пол коту шкурки от сала или обглоданные кости из супа.
         Любимым развлечением у Жулика было издевательство над собаками. Точно определив точку, куда собакам позволяли дотянуться их цепи, кот с независимым видом усаживался в полуметре от этого места и начинал прихорашиваться. Кобели зверели от такого нахальства, заходились бешеным лаем, готовы были разорвать рыжего нахала на мелкие клочки. Тем более, что тот абсолютно их игнорировал, всем своим видом показывая, что ему глубоко плевать на оскаленные пасти и пену на клыках.
          Из чувства собачьей солидарности к лаю присоединялись соседские кобели и суки. А так как собаки жили практически в каждом дворе, шум поднимался невообразимый. Если Крот в это время отсыпался после ночной смены, его реакция всегда была одинаковой. Высунув из двери кудлатую голову и точно определив источник поднявшегося гвалта, Володя босиком подкрадывался к возмутителю спокойствия и точным футбольным ударом отправлял Жулика под ноги псам. Но каждый раз, вывернувшись на лету, кот успевал царапнуть ближайшую собачью морду, и, мелькнув рыжей молнией, через секунду оказывался на крыше сарая. Злобно сверкнув глазами на вероломного хозяина, Жулик не спеша, отправлялся по своим кошачьим делам.
         А тут как-то через знакомых поселенцев Кроту подогнали с Пелыма – колонии сельхозназначения литровую банку сметаны, которую Володя обожал с детства. Володя расположился за столом и смаковал любимое лакомство. Кот внимательно наблюдал за этим процессом с кровати. Сметану он тоже уважал.
         Когда Крот притёр третью часть банки, он подобрел и, зачерпнув столовой ложкой из банки, шлёпнул сметану на газету в углу, где был кошачий стол. Пока он возвращался к столу, кот уже уничтожил угощение и, облизываясь, не мигая, смотрел на банку на столе. Володя показал коту кукиш, закрыл банку крышкой и подошёл к холодильнику. Но, вовремя вспомнив о кошачьих способностях, он вернулся к столу и, встав на цыпочки, поставил банку на самый верхний ярус полочки для книг, что висела на стене. Показав коту язык, Крот отправился в туалет «почитать газету».
          Когда он вернулся и открыл дверь, кот прошмыгнул у него между ног на улицу. Войдя, Володя остолбенел. Осколки разбитой банки валялись на столе, полу и на кровати. Полка висела боком на одном гвозде. Всё, что до этого находилось на ней: книги, стопка каких-то документов, ваза, - было разбросано по комнате. Сметаны же нигде видно не было, за исключением мелких брызг на стене. «Успел вылизать, вражина », - понял Крот.
          Эта банка со сметаной стала последней каплей, переполнившей Володино терпение. Смахнув с покрывала стёкла и другой мусор, Крот упал на кровать и стал изобретать способ казни для рыжего негодяя. Застрелить, утопить и даже повесить было бы слишком банально и недостойно для Володиной мести. И тут он вспомнил об отношениях кота с собаками. То, что псы с удовольствием порвали бы на клочки рыжего провокатора, Володя не сомневался. Так же, как и в том, что во дворе кот обязательно вывернется. В этом Крот убеждался неоднократно. А что, если кота бросить собакам в таком месте, где не было бы сараев и деревьев, куда бы он мог запрыгнуть? Ведь по прямой собаки легко догонят самого быстрого кота. Такой широкой и ровной площадкой в Росинке был стадион, расположенный в центре посёлка. Можно устроить расправу на стадионе. Но там обязательно найдутся свидетели, которые, если и не порвут на клочки самого Крота, то могут помочь устроить его на несколько лет «к хозяину» за жестокое обращение с животными. Такая перспектива Володю как-то не устраивала.
         Ещё одним ровным местом было огромное поле аэропорта. Расположенное на отшибе от посёлка, окружённое со всех сторон лесом, это место практически гарантировало отсутствие свидетелей. Редкие грибники или ягодники, спешащие по краю поля к любимым местам в лесу, были не в счёт.
       Когда Крот определился с местом казни и назначил её на утро, то решил с вечера собак не кормить, чтобы злее были.
        Утром, когда кот, настороженно косясь на хозяина, прошмыгнул в дом, Володя ему ничего не сказал, наоборот, чтобы ослабить бдительность, кинул ему на пол кусок сала, которым завтракал. Жулик расслабился, решил, что его простили и начал тереться боком о ногу хозяина. Крот ловким движением схватил его за шиворот и сунул в сумку, с которой обычно ходил на работу. Закинув на плечо сумку с возмущённо мяукающим котом, Володя подошёл к собакам, помахал перед голодными собачьими мордами куском колбасы,  завернул её в газету и сунул в карман ветровки. Затем отцепил собак и распахнул калитку.
         Аэропорт посёлка Росинка располагался в километре от основной части
посёлка и в полукилометре от жилой зоны ИТК–14. Красивым словом «аэропорт» называлась деревянная изба с печным отоплением, разделённая на две половины. Левая половина была залом ожидания для пассажиров, а правая являлась служебным помещением. Из правой половины в левую, через окошко с надписью «касса» продавались билеты. Избушка находилась на единственной в окрестностях Росинки плоской возвышенности, как бы специально созданной природой для этих целей. По склону этой возвышенности от избушки вниз к рельсам УЖД спускалась деревянная лестница с перилами.
         Прибыв к подножию лестницы, карательная экспедиция в составе Крота и двух кобелей повернула налево и двинулась по дороге проложенной параллельно крутому склону аэропортовской возвышенности.
         Пройдя по дороге с полкилометра, Володя поднялся по склону и, продравшись сквозь густой кустарник, вышел на ровное поле. Избушка аэропорта отсюда казалась совсем игрушечной, и опознать немногих пассажиров на таком расстоянии было просто невозможно. Так же как и оттуда узнать Крота и тем более понять, что он делает.
          Отойдя от кустов метров сто, Володя огляделся и решил, что достаточно. Крот вытащил из кармана колбасу и свистнул собак, которые бестолково носились по полю. Те мгновенно среагировали и понеслись к хозяину. Володя быстро спрятал колбасу обратно в карман и выхватил из сумки кота. Подняв его за шиворот над головой, Крот пафосно объявил коту:
          -  Всё, Жулик, смерть твоя пришла! Молись, гад! – С этими словами торжествующий Володя швырнул кота под ноги псам.
          Те по инерции пронеслись мимо кота и на полном ходу стали разворачиваться к рыжему провокатору, которого ненавидели всей своей собачьей душой.  Жулик за доли секунды на лету успел оценить ситуацию и понял, что поблизости нет абсолютно никакой возвышенности, где он мог бы укрыться от неминуемой гибели. Кроме собак над полем возвышался только его хозяин. Крот со счастливой улыбкой на лице ожидал кровавой развязки. Поэтому кот не побежал по полю от собак, как рассчитывал Володя. Как только его лапы коснулись земли, на максимально возможной скорости он рванул к хозяину навстречу собакам. Те, развернувшись, начали было набирать скорость, но от неожиданного манёвра кота слегка опешили и только клацнули зубами мощных челюстей, когда он пронёсся между ними. В два прыжка кот взлетел на человека, и вцепился в его лохматую голову всеми четырьмя лапами.
        Крот взвыл от боли, схватился руками за кота и присел от неожиданности. Но тут же, взглянув на псов, - те опять начали разворачиваться к нему - понял, что они с разгона оторвут вместе с котом полголовы хозяина. Поэтому он снова вскочил и попытался оторвать кота от головы.
        От этого движения задние лапы Жулика переместились на Володино лицо, и он, цепляясь когтями, устремился к спасительной вершине. При этом когти его мощных задних лап разорвали хозяину губы, нос, брови, за секунду превратив его лицо в кровавую маску.
        Страшно матерясь, Крот поочерёдно отрывал от своей кожи по одной лапе, но Жулик мёртвой хваткой держался оставшимися. При этом он вывернулся и, как утопающий за соломинку, ухитрился зубами вцепиться в Володино ухо.
         Собаки, захлёбываясь лаем, прыгали вокруг хозяина, пытаясь достать кота. Володя уже ничего не видел. Кровь заливала глаза, все мысли заглушала дикая боль.
         Спасение пришло неожиданно. Спасителем оказался заяц, что мелькнул на опушке леса.  Быстрыми прыжками он пронёсся по краю поляны. Зоркие собачьи глаза мгновенно засекли настоящую добычу, и псы дружно рванули к лесу. Через пару секунд, оставив истерзанного хозяина, кот устремился в противоположную сторону.
         Володя осторожно потрогал пальцами лицо и голову и понял, что нуждается в срочной медицинской помощи. Кровь заливала всё лицо, стекала за воротник рубашки, капала на траву. Вспомнив про народную дезинфекцию, Крот помочился на руки, затем руками протёр лицо и обильно полными пригоршнями смочил мочой голову.
         Когда Крот вошёл в амбулаторию, бабушки, что занимали очередь с утра, в ужасе расступились. Главный росинский врач Мирза Агаширинович, взглянув на лицо пациента, спросил:
        - С котом подрался?
        - Ну, да…так получилось…
        - Кто победил, я спрашивать не буду. И так понятно. -  Мирза принюхался и добавил, еле сдерживая смех, - А он что тебя ещё и обоссал?
        - Не. Это я сам. Для дезинфекции.
        - А… ну это правильно. Молодец, догадался.
        Мирза достал из сейфа бутыль со спиртом, налил полстакана, затем долил до края воды из графина и разлил получившуюся смесь в два стакана поровну. Один из них протянул Кроту.
        - Пей. Это для наркоза. Сейчас будем скобки накладывать. – Чокнувшись с Володей, Мирза выпил содержимое второго стакана и закусил таблеткой глюкозы. Крот замялся:
        - Мне вечером на работу…
        - О работе, дорогой, забудь недельки на три как минимум, больничный я выпишу.
        Владимир глубоко вздохнул, махнул рукой и выпил.

               

                Две телеграммы.

        Роман был очень талантливым рассказчиком. Рассказывая про кота и Крота, он сумел в лицах передать не только Володины страдания, но даже возмущение кота и характерный кавказский акцент главврача.
        Серёга держался за живот и задыхался от смеха. В конце рассказа одновременно со стуком дверь распахнулась, и в кабинет впорхнула цензор – тётя Фая. Быстро окинув любопытным взглядом комнату, она немного растерянно произнесла:
         - Мне показалось, что у вас тут Мирза Агаширинович разговаривает, - чем вызвала очередной приступ смеха у парней.
         - Сергей Андреевич, тут вам начальник колонии отписал телеграммы. – Она положила на стол два листка и, скользнув внимательным взглядом по всем углам кабинета, вышла за дверь.
         Обе телеграммы были с оплаченным ответом. С таким явлением Тарасов сталкивался впервые, точнее он даже и не знал, что так можно общаться. Обе были отправлены из небольшого городка Зея Амурской области и практически дублировали друг друга. Смысл телеграмм заключался в том, что около месяца назад на свидание к осуждённому Олегу Баранникову, содержавшемуся в ИТК- 14 выехала гражданка Арсентьева Ирина и пропала. Просили выяснить, где она, что случилось и срочно сообщить. Одна телеграмма была от матери Ирины, другая от органов МВД города Зея.
           - Баранников Олег… почему не знаю? – рассеянно глядя на Борткевича, размышлял вслух Тарасов.
          - Значит - не блатной и не голодный, - машинально продолжил его мысль Роман, - по-моему, на строгом режиме слышал такую фамилию, Кравцов должен знать.
          - А где он кстати? Здесь? – Тарасов махнул рукой в сторону стены, за которой находился второй кабинет оперчасти. Там базировались оперуполномоченные Кравцов и Махневич.
          - Должен быть здесь, если в зоне не застрял, - пожал плечами Роман.
           Опера что-то сосредоточенно писали. Когда открылась дверь, они среагировали одинаково. Сначала мгновенно накрыли писанину другим листом и только потом посмотрели на дверь. Увидев входящего Тарасова, Кравцов засмеялся:
          -  Вот, Андреич, как рефлекс срабатывает. Документ несекретный рожаю, а по привычке закрываюсь.
          - И что за документ?
          - Ты же сам вчера сказал написать фабулу постановления о возбуждении уголовного дела по побегу Захарова, между словами  «Установил» и «Постановил».
          - Ну да, что б потренировался, тебе полезно для практики. Дайка оценю твоё творчество.
           На протянутом Кравцовым листке было написано неровным почерком: «Установил в начале лета на рабочий объект ёлмас была выведена бригада расконвоированных осуждённых №33 в количестве 22 человека для заготовки леса в составе этой бригады был выведен осуждённый захаров который работал в ней сучкорубом во время очередной проверки 14 августа было обнаружено отсутствие захарова принятыми мерами розыска разыскать розыскиваемого не представилось возможным на основании вышеизложенного руководствуясь ст.ст.      УК РСФСР постановил
          - Серёга!  Это же серьёзный документ – постановление о возбуждении уголовного дела! А у тебя тут ни точек, ни запятых. Его же прокурор читать будет!
          - Ни чё, разберётся! Смысл же понятен. Я же не сочинение пишу на вступительных экзаменах!
          - А фамилия осуждённого, почему с маленькой буквы?
          - Потому что он козёл! Нас из-за его побега будут наказывать, а мы должны его козлячью фамилию с большой буквы писать?!
          -  Какая разница, козёл он или нет? Существуют правила орфографии в русском языке. Все фамилии пишутся с большой буквы независимо от того, кому они принадлежат. Так же, как и имена собственные, - название вахтового участка Ёлмас. А это что за выражение: «принятыми мерами розыска разыскать разыскиваемого»? Ты одно слово три раза подряд поставил в предложении.
          Кравцов на секунду задумался:
          - Так тут по-другому и не напишешь, а смысл и так понятен.
          - Почему не напишешь? Например: «принятыми мерами разыскать Захарова не удалось» или «в результате принятых мер розыска обнаружить Захарова не представилось возможным». Короче, - переписывай!
          - Не буду, там всё понятно. Ага, сейчас, буду весь день одну бумажку писать!?
     «Господи! – подумал про себя Тарасов, - с какими людьми приходится работать! Мало того, что неграмотный, но ещё и упрямый, как осёл! И что удивительно, – именно у таких сотрудников больше шансов стать большими начальниками. Интересно, это только в МВД или везде так?» Но вслух сказал:
          - Хорошо. Я сам исправлю ошибки красной пастой, как это в школе учителя делают, и отдам тебе переписать. Тренируйся, что-нибудь да запомнится. Собственно, у меня к тебе другой вопрос. На строгом режиме есть осуждённый Баранников Олег. Что ты о нём знаешь?
          - Есть такой. У них там своя компашка. Держатся втроём: Баранников Катранов, Смазнов, все на равных, главного нет. В конце секции занимают угол.
         - Блатные что ли?
        - Нет. В блатные не лезут. Все работают на Новой бирже простыми работягами. Причём, на самом деле работают, а не числятся. Но довольно авторитетные, серьёзные парни. С ними считаются.
        - Баранииков был на свидании недавно? Приезжал к нему кто-нибудь? Не знаешь?
        - Не слышал. Можно в спецчасти узнать.
        - Ладно. Как раз туда и иду.
       Начальник спецчасти майор Фомин на вопрос о возможном свидании Бараниикова ответил сразу, не задумываясь:
       - Так у нас за последний месяц только к Воейкову приезжали на свидание. Жена – трое суток на длительном были. А больше ни к кому, даже краткосрочных не было.
        - От Баранникова было заявление с просьбой вписать в личное дело невесту – заочницу, - добавила инспектор спецчасти худенькая блондинка Валя, - я не помню, подшила его в дело или ещё нет, сейчас посмотрю.
        Она порылась в куче личных дел на соседнем столе и выдернула одно из них:
         - Вот…так…не подшито ещё, начальник разрешил, вот его виза.
         - Дай-ка, я его дело к себе возьму, - и пока Валя записывала в журнал  учёта на вынос, Тарасов начал листать личное дело осуждённого Баранникова. Потом расписался в журнале, вернулся в свой кабинет и углубился в чтение.
         Большую часть своей работы в органах МВД Тарасову приходилось общаться с особо-опасными рецидивистами, для которых пятая – седьмая судимость были нормальным явлением. Держать в руках дело осуждённого отбывающего «всего» третий срок было редкостью.
         Первую судимость Баранииков получил в несовершеннолетнем возрасте за хулиганство, - два года воспитательно-трудовой колонии. Потом раскрутка в зоне по сто восьмой УК – тяжкие телесные повреждения. Трасов быстро прикинул возраст и время второй судимости. Получалось, где-то сразу после перевода с «малолетки» во «взрослую» колонию. Видимо, пришлось самоутверждаться, доказывать всем, что роль пидора не для него. И через полгода после освобождения снова осуждение по ст. 108 УК РСФСР, опять тяжкие телесные. В коротком приговоре более-менее детально была описана обычная пьянка группы молодых полузнакомых парней. Кто-то кого-то оскорбил. Возникла драка, в ходе которой Баранников ножом, взятым со стола с закуской, пропорол живот оппоненту. В результате – четыре года строгого режима, три из которых уже отбыто.
        Обычная биография начинающего рецидивиста. Все три годовые характеристики, написанные как под копирку, стандартными фразами характеризовали осуждённого с положительной стороны. Постановление о предоставлении права передвижения без конвоя, - тоже с положительной характеристикой. Одно единственное взыскание – выговор за попытку нелегального отправления письма. А вот и само письмо. Конверт без обратного адреса, - явно шло мимо цензуры. Адресовано Арсентьевой Ирине, город Зея Амурской области.
       Читая письмо Олега Баранникова, Тарасов как-то сразу засомневался, что зек, который отбывает уже третий срок, сможет так грамотно и детально описывать свои любовные чувства. Наверняка письмо сочинял какой-нибудь профессиональный «писатель», что подрабатывает за пачку сигарет всем желающим. Вспомнился Яшка Артиллерист: «Да я всей батарее писал любовные письма… Ваши трёхдюймовые глазки путём прямого попадания в моё сердце…» и т.д. Хотя, всё может быть. А вдруг у Олега у самого талант такого писателя?
      - Схожу я, пожалуй, на строгий режим прогуляюсь. Рома, если кто спросит, - я в зоне, - Роман кивнул, не отрываясь от бумаг.
      Дневальный в секции, где проживают бесконвойники с «новой биржи» на вопрос, где койка Баранникова, уверенно показал в дальний от входа угол:
      - Там они, гражданин начальник, втроём живут. А Баранников, вот тут на верхнем ярусе, под ним Смазнов, а рядом – Катранов. 
      Рядом с крайней двухярусной стояла кровать в один ярус. Тарасов оглянулся, все остальные кровати в секции были двухярусные. Видимо, специально убрали «второй этаж», чтобы никого постороннего не подселили. Между кроватями стояла широкая нестандартная тумбочка, явно изготовленная по спецзаказу.
     Тарасов присел на кровать и заглянул в тумбочку. В правом углу на верхней полке лежала стопка писем на имя Олега Баранникова с одним и тем же обратным адресом: город Зея Арсентьевой Ирине. Просмотрев почтовые штемпели на конвертах, Сергей понял, что они лежат по порядку и верхнее письмо – последнее.
     Развернув письмо, под зорким взглядом дневального, Тарасов внимательно вчитывался в аккуратный женский почерк. Если отбросить эмоции, смысл письма сводился к одной фразе: «С нетерпением считаю дни до нашей встречи!»
     Положив письма на место, Тарасов машинально перебрал вещи в тумбочке, осмотрел саму тумбочку на возможное наличие тайников, двойных стен и т.п. Ничего подозрительного не заметил.
     - Они что тут, самые крутые в секции? – Спросил он у дневального, поднимаясь.
     - Так оно, начальник, - дневальный оглянулся – в секции кроме них никого не было, - хотя они блатных из себя не строят.
     - А кто из троих самый главный?
     Дневальный задумался: 
     - Да никто не выделяется. Все на равных. Они по свободе друг друга знают. Общаются только между собой. С остальными только по необходимости. Ни с кем не задираются. Но их уважают и даже побаиваются – парни то все крепкие.
     Тарасов задумался. В его личном оперативном обслуживании были осуждённые, работающие в десяти разделочных бригадах на «старой» лесобирже. Этот участок работы был самым ответственным, так как бригады делали главный показатель в производственной жизни колонии. Комплектовались они из особо-опасных рецидивистов. Здесь был самый высокий уровень зарплаты. Здесь же по традиции концентрировалась большая часть криминальных авторитетов, отбывающих срок в колонии.
Тарасов занимался осуждёнными разделки ещё с лейтенантских времён. Все бригады были у него плотно перекрыты агентурой, и всё, что там творилось нехорошего, он знал. Или почти всё. Так же знал в лицо всех авторитетов, картёжников, разрабатываемых, - в общем, всех, кто выделялся из общей массы.
     После объединения двух колоний, добавилось ещё несколько рабочих объектов, в том числе ещё одна лесобиржа – «новая». Рабочие бригады на ней комплектовались из бесконвойников.
     Тарасов физически был не в состоянии лично обеспечивать агентурное прикрытие всех рабочих объёктов разросшейся колонии, где трудилось в общей сложности около тысячи человек. Объекты были распределены между сотрудниками оперотдела. На Тарасове оставалось общее руководство как начальника отдела. За бесконвойников отвечал Кравцов. Поэтому о жизни осуждённых из бригад с «новой» лесобиржи у Тарасова были очень поверхностные знания.
     - А где живёт сторож аэропорта Куницкий? – спросил он у дневального, решив, что не мешало бы опросить и его по поводу пропавшей девушки.
     - В нашей секции такого нет, по моему, в соседней.
     Распахнув дверь в соседнюю секцию, Тарасов отметил, как резко дёрнулись двое осуждённых. Они сидели на койке в середине секции.  Больше в помещении никого не было. Быстро подойдя к ним, Тарасов отметил рассыпанные по койке спички. Обычно спичками отмечали счёт при игре в карты.
     - Карты сюда, быстро! – Он требовательно протянул руку к растерявшимся осуждённым.
     - Какие карты, начальник… - начал было один, но второй, вздохнув, потянулся и вытащил из-под подушки колоду самодельных карт и протянул Тарасову:
     - Виноваты, гражданин майор, больше не будем.
     - Фамилии, какая бригада, почему не на работе? – Задавая стандартные вопросы, Тарасов машинально перетасовывал в руках колоду карт, приглядываясь к нарушителям режима. Лица незнакомые, с виду – работяги.
     - На выходном сегодня, бригада двадцать пять, «новая» лесобиржа.
     Записав фамилии, буркнув «вас вызовут», Тарасов направился к выходу, Потом, вспомнив, обернулся:
     - Куницкий здесь живёт?
     - Числится здесь. Но практически всё время на выходе, только пожрать приходит в столовую, да отметиться, - с готовностью пояснили игроки.
     «Этих деятелей отдам на усмотрение Кравцову. Можно убрать с бесконвойки за нарушение, можно наказать, можно вербануть, - пусть Серёга решает», - думал Тарасов, направляясь к выходу из жилой зоны, машинально тасуя колоду конфискованных карт.
     - Гражданин начальник!- окликнул его пожилой осуждённый, что подметал территорию метлой, - хотите фокус покажу? - он смотрел на мелькавшие в руках майора карты.
     - Ну, покажи, - Тарасов оглянулся по сторонам и протянул ему колоду. Взгляд скользнул по бирке на груди старичка. «Воробьёв», - машинально прочитал он, - «почему не знаю?»
     Ловко перетасовав колоду, зек положил её себе на левую ладонь «рубашками» кверху.
     - Какую карту достать? – Он, улыбаясь, смотрел на Тарасова.
     - Семёрку… бубей.
     - Пожалуйста! – Правой рукой Воробьёв извлёк из колоды карту и, не глядя, показал её Тарасову. Это была бубновая семёрка.
     - Ещё?
     - Туз крестовый, - Тарасову стало интересно.
     - Пожалуйста! – опять быстрое движение пальцами, и перед глазами майора появился крестовый туз.
     Назвав ещё три карты с тем же результатом, Тарасов отобрал колоду.
     - И как с тобой можно играть, если ты любую карту сдашь и мне и себе?
     - Так со мной никто и не играет!
     - Научишь фокусу?
     - Научить то можно. Без проблем. Только тут ещё нужно пальцы разрабатывать.
     - Ни чё, нам с тобой ещё долго вместе сидеть.
     Тарасов поднялся в дежурную комнату и поинтересовался у Воронина, когда отмечается сторож аэропорта Куницкий.
     - Обычно утром после развода и вечером после съёма. Он там, в аэропорту, круглосуточно. Раз в три-четыре дня продукты получает в столовой. Кстати, он в зоне сейчас, за продуктами пошёл, пока не выходил.
     - Будешь выпускать, скажи ему, чтобы ко мне в кабинет зашёл за зоной.
     - Да, Андреич, чуть не забыл, тут тебе каптёр свёрток какой-то просил предать. - Воронин достал из стола газетный свёрток, перетянутый верёвками.
     - Ага! Молодец Михеев, быстро обернулся, - Тарасов прихватил свёрток и пошёл на КПП.

               
                Оперативные будни.

     Рабочий день у большинства сотрудников колонии, носивших погоны, состоял из двух частей. Утром, с развода, то есть с семи – восьми часов, до обеда: 12-13 часов (в зависимости от объёма работ и обстановки в колонии). И вечером с 17-18 часов до отбоя, т.е. до 22 часов.
     Но оперсостав редко когда укладывался в установленные рамки. Особенно вечером. Поработав после съёма с осуждёнными, получив информацию о спрятанной на рабочем объекте браге и других запрещённых предметах, опера вынуждены были бежать на лесобиржу или другой рабочий объект, проводить обыски или устраивать засады, руководствуясь полученной информацией. Обычно всё это делалось после того, как начальник колонии вместе с замами ушли домой, мало ли зачем можно понадобиться начальству.
В редких случаях, с разрешения начальства – после съёма осуждённых с рабочего объекта.
     Тарасов с Борткевичем частенько устраивали вечерние рейды на рабочие объекты для проверки полученной информации. Иногда просто устраивали тщательный обыск в очередной бригаде. Открыв дверь найденным ключом, они включали свет и, заткнув все окна и щели, чтобы снаружи не было видно, планомерно, буквально по сантиметру проверяли всё подряд. Двигаясь вдоль стен параллельно друг другу, тщательно проверяли рабочую одежду, обувь, стол, скамейки, все подозрительные доски в стенах и полу, щели. При этом все вещи оставляли на своих местах.
     Бывали случаи, когда обнаруженный тайник оставался нетронутым. Если из запрещённых предметов там лежала, например, колода самодельных карт или другая мелочь. Этот тайник периодически аккуратно проверялся, пока в нём не оказывалось что-нибудь серьёзное (нож или что-то приготовленное к сбыту - пачка писем для нелегальной отправки, какие-то самодельные сувениры, дрожжи и т.п.)               
     Однажды во время такого обыска парни услышали характерное тарахтение мотоцикла поблизости. Ночью на мотоцикле на рабочий объект мог приехать только кто-то из жителей посёлка, с целью что-то спрятать или забрать спрятанное.
     Быстро погасив свет и выйдя из будки, опера притаились в темноте поблизости. В мотоциклистах они по голосам опознали вольнонаёмного сотрудника отделения Петрова и одного из бесконвойников с ночной разгрузки. Причём Петров - бывший поселенец - жил в Росинке уже лет десять. Он был убеждённым холостяком, подозревался в гомосексуальных связях с «петухами» из числа поселенцев и бесконвойных. А прикативший с ним бесконвойник невысокого роста Пятаков как раз и относился к категории «петухов».
     - Я такую начку забубенил, никакая б…дь не найдёт! – послышался хвастливый голос «петушка». Петров что-то неразборчиво пробурчал глухим басом.
     Наблюдая из-за угла домика, как Пятаков осторожно разбирает и откладывает в сторону поленья из кучи дров, Роман, едва сдерживаясь от смеха, спросил шёпотом:
     - Будем задерживать?
     Тарасов отрицательно покачал головой:
     - Зачем? Глянем сначала, что они притараканили.
     После отъезда мотоциклистов, парни, подсвечивая фонариками, проверили тайник. В солдатском вещмешке были плотно упакованы две бутылки водки, кусок копчёного сала килограмма на полтора, две банки тушёнки, около килограмма высушенных дрожжей, тридцать пачек сигарет «прима» и несколько плиток чая.  Неплохой улов! Ещё бы: есть и выпить, и закусить, дрожжи придётся уничтожить, а чай и сигареты пойдут на вознаграждение агентам. Что в свою очередь позволит съэкономить деньги, получаемые для этих целей по секретной статье.
     При этом одновременно «убивали несколько зайцев». Не найдя обещанного «грева» «полосатики» (9) естественно предъявят претензии тем, кто должен был спрятать его в обусловленном месте, и получили от них деньги на эти цели. (Примечание 9. Осуждённые особого режима носили форменную одежду с широкими тёмными и светло-серыми полосами).
     Те, в свою очередь, будучи уверенными, что «полосатые» всё получили и в наглую «кидают предъяву» по беспределу, будут, мягко говоря, возмущены. Как они разойдутся, уже не важно, главное – в эту «дружбу» будет вбит хороший клин. И канал незаконных поставок перестанет существовать. Такой результат Тарасов считал более эффективным, чем оформление Петрова за связь с осуждёнными. Оставалось только выйти с рабочего объекта никем не замеченными, чтобы не подумали на них. Это особой проблемы не составило.
     Похожий результат Сергей с Романом хотели получить и от той операции, которую они планировали провести сегодня вечером в посёлке. Они как раз разглядывали переданную каптёром одежду, когда в кабинет, постучав, вошёл бесконвойник.
     - Осуждённый Куницкий, – доложил он, - вызывали?
     Куницкого в своё время порекомендовал оперативникам замполит колонии майор Светлов. Куницкий периодически делился с замполитом абсолютно ненужной тому информацией об отношениях между осуждёнными, и Светлов посоветовал Тарасову обратить внимание на такие способности зека. Отвечавший за строгий режим Кравцов, после беседы с Куницким, дал «добро» на его работу в аэропорту. Оформил его доверенным лицом. По информации, полученной от нового негласного сотрудника, уже дважды производилось изъятие спирта для нелегальной продажи, что регулярно завозился в посёлок местными бутлегерами. Причём одна партия была уничтожена в прямом смысле, сожжена возле аэропорта на глазах у свидетелей - пассажиров лично Тарасовым. По-другому в той ситуации нельзя было.
     Тарасов, который по должности заведовал регистрацией всего негласного аппарата колонии, знал, что Куницкий является негласным сотрудником, поэтому сразу «взял быка за рога».
     - Присаживайся, - кивнул он на свободный стул. (На предложение «садись», зеки обычно отвечают «Спасибо, я уже сижу»).
     - Расскажи-ка нам, что ты знаешь о невесте Баранникова, которая должна была прилететь к нему на свиданку?
     Внимательно следя за хитрым лисьим лицом Куницкого, Тарасов отметил лёгкое замешательство в его глазах.
     - Не смущайся, здесь все свои, - добавил, не отрывая взгляда от бумаг, Борткевич.
     - Так это… гражданин начальник, - Куницкий справился с замешательством, демонстративно покосился на дверь и доверительным тоном продолжил, - Олег… в смысле Баранников, попросил меня встретить заочницу, которая должна была прилететь к нему, и проводить её до спецчасти. Но она не прилетела. Потому я вам и не докладывал. А чё докладывать, раз никто не приехал?
     - Когда это было?
     - Так… сейчас соображу, - Куницкий наморщил лоб, изображая глубокую задумчивость, - где-то в конце июля, числа двадцать пятого – двадцать седьмого. Я несколько дней караулил, но прилетали всё местные, знакомые.
     - Можно подумать, что ты тут всех знаешь, - буркнул Роман, роясь в ящике стола.
     - Всех не всех… но, как-то примелькались. По фамилиям, конечно, нет, а в лицо… летают то в основном одни и те же.
     - Ладно, свободен.
     Цензор, тётя Фая, на вопрос о переписке Баранникова сразу сказала, что пишет он только заочнице. Уже год они активно переписываются, дело, судя по всему, идёт к свадьбе. Порывшись в картотеке, она назвала известную уже Тарасову фамилию Арсентьева.
     Выйдя от цензора, Тарасов задумался. Кого ещё можно опросить? Остался один Баранников. Вечером придёт с работы, побеседуем…

                *     *    *
     - Я сам ничего не понимаю, гражданин майор, - Баранников выглядел несколько растерянным, но смотрел прямо в глаза, не юлил, отвечал спокойно, уверенно. – Ирина должна была приехать месяц назад. Передумать вроде не должна. Я уж тут переживаю, может, где в аварию попала или ещё что…
     - А может, по дороге влюбилась в попутчика и уехала к нему? Решила, например, не связываться с зеком, если появился другой кандидат? – Тарасов внимательно следил за мимикой собеседника.
     На какую-то долю секунды взгляд Баранникова стал злым, колючим, но он быстро взял себя в руки и покачал головой:
     - Исключено, начальник, она не такая.
     - Откуда ты знаешь? Ты же её ни разу не видел.
     - Знаю. Я с ней больше года переписывался. У неё характер не такой. Она сообщила бы, если бы что-то помешало. Телеграмму прислала бы…ну, не знаю, дала бы как-нибудь знать…
     - Тоже мне психолог. По письмам он определил! Ты лично встречать её не пытался?
     - Не. Я обратился к зам. по БОРу, чтобы разрешил её встретить, мол, расписываться ко мне едет, почти жена, можно сказать… А он наорал на меня, сказал идти на работу, и не дай Бог, он узнает, что меня не было на бирже – посадит за побег. Ещё добавил, что если все будут тут всяких бл…
встречать, то кто будет работать!
     - И ты побоялся? Или всё-таки сбегал с биржи потихоньку?
     - Побоялся. У него в натуре ума хватит. Побег не побег, а с бесконвойки закрыл бы. А мне сейчас это совсем ни к чему. Я попросил шныря аэропортовского её встретить и проводить до зоны. Потом, когда вертолёт сел, я звонил с биржи в аэропорт. Этот шнырь – Куницкий сказал, что её не было.
     Отпустив Баранникова, Тарасов медленно шёл в сторону КПП по территории жилой зоны. Машинально отвечая на приветствия, он отслеживал идущих навстречу осуждённых в полосатой одежде. Заходили ООР (10) со «старой» биржи. (Примечание 10. ООР – особо опасные рецидивисты).
     Вот, в составе десятой бригады прошёл Куприянов, он же агент «Быстрый». Нижняя пуговица на куртке застёгнута, - значит новостей нет.
     - Здрасте, гражданин начальник! – Это Логинов из пятой. Даже кепочку приподнял, что вызвало улыбки бригадников. Мол, выслуживается перед начальством. Для Тарасова это маяк, сообщение оставлено в условленном месте.
     «Надо бы пароль поменять, - подумал Тарасов, - один из бригады здоровается. Когда-нибудь обратят внимание».
     Из головы не вылезала беседа с Баранниковым. По всему получается, что Ирины в посёлке не было. Куницкий и Баранников говорят одно и то же. Допустим – сговорились. А где логика? Чтобы изнасиловать и убить? Зачем тогда Баранникову Куницкий? Или, наоборот, Куницкому Баранников? Да и не решился бы Куницкий на изнасилование чьей-то невесты. Тем более Баранникова – довольно-таки авторитетного на строгом режиме. Это равносильно самоубийству. В особо жестокой форме.
     Какие ещё могут быть версии? Прилетела. Встретили Баранников с друзьями – Смазновым и Катрановым. Пошли все вместе в сторону «новой» биржи. Больше просто некуда. Это вокруг посёлка по линии УЖД или вдоль неё около трёх километров. По дороге выпили (привезти могла и Ирина), изнасиловали, убили. Версия слабая. Заранее запланированное убийство с изнасилованием? Про такое Тарасов вообще никогда не слышал, несмотря на весь свой богатый опыт. Сумасшедствие какое-то, тем более групповое. Да и Куницкого должны были запугать, он не мог не обратить внимание.
     Напились, и всё получилось спонтанно? Это всем троим нужно упиться до скотского состояния. Да и место для пикника… в лесу без мази от комаров и накомарника в июле делать нечего. А сидеть несколько часов выпивать и закусывать… это не Подмосковье. Тарасов из собственного опыта знал. Не дай бог, в лесу припрёт «по-большому»! Даже, если уложишься в секунды, и то потом пол дня будет вся промежность чесаться от укусов. Комары, мошки, слепни, пауты, - висят вокруг человека тучей, в ушах стоит сплошной гул. Самая сильная и современная мазь помогает от силы на пол часа. Потом надо опять мазать. Да и не на все виды насекомых она действует.
     Нет. Маловероятно. Да и не те это люди, судя по их характеристикам.
     Наиболее вероятная версия, что Ирина не добралась до Росинки. Надо будет так и ответить завтра на телеграммы.
     Приняв решение, Тарасов ускорил шаг, тем более что съём заканчивался, и ворота уже успели закрыть.
     Роман уже ждал в кабинете за зоной, готовый к выходу.
     - Мешок с ключами берём? – Он выжидательно смотрел на друга.
     Тарасов на секунду задумался. В обычном солдатском вещмешке накапливались изъятые и специально изготовленные хитрые ключи от хитрых замков, которыми закрывались бригадные будки. Опытные зеки знали, замки какого типа сложнее всего открыть. Такие замки и делали на двери своего рабочего жилья. В основном ключи были в форме изогнутой трубки с внутренней резьбой определённого диаметра, хотя попадались и другие конструкции. Весил этот мешок довольно-таки прилично, да и сковывал движения.
     - Оставим, - решил Тарасов, роясь в своём столе, - зачем таскать лишнее. Где прячут ключи в разделке по всем бригадам, я знаю. В других… если не знаем – поищем, не найдём – взломаем. Чёрт! Куда я фонарик засунул?
     - Ты же его в сейф положил.
   - Да? Точно! – Тарасов хлопнул себя по лбу, одновременно открывая сейф, - старею. Видимо, склероз развивается. Ну, всё. Вроде готовы. Погнали?
     В первом сообщение, оставленном для Тарасова в условленном месте под эстакадой, говорилось о бригаднике агента Чурилове. Во время совместного употребления браги Чурилов проговорился, что, будучи на свободе, «замочил одного козла», которого считал своим другом. За то, что тот оказался «стукачом». Труп прикопал в сарае в конце огорода возле дома, где убитый проживал. Хотел позже похоронить глубже, но не успел – посадили. Чурилов поэтому переживал, что могут по запаху обнаружить.
     Обсудив с Романом полученную информацию, Серёга решил, что тут нельзя ограничиваться отправлением информации в милицию. Во-первых, милиция может просто отмахнуться от лишней головной боли, отправив отписку – «информация не подтвердилась» или «проверить не представилось возможным». Во-вторых, если отработают как надо и найдут труп – все лавры заберут себе. И, в-третьих, самое главное, - операм на Большой Земле наплевать на наших агентов. От Чурилова не будут скрывать, что труп нашли по полученной «наколке». А тот легко сообразит, когда и кому проговорился и отправит «малявку» (11) на зону. (Примечание 11. «Малявка» - записка, отправленная скрытым от досмотра путём).
     Тут нужно или вообще ничего не предпринимать, или проситься в командировку по месту жительства Чурилова. И уже там, на месте договориться с коллегами из милиции. Сначала выяснить, кто из окружения Чурилова пропал во время его кратковременного нахождения на свободе между отсидками. Затем установить место жительства пропавшего, Осмотреться и осторожно (по возможности) проверить самим, есть ли труп в указанном месте. Подобрать кого-нибудь на роль прохожего – рыбака, грибника и т.п., «случайно» унюхавшего подозрительный запах.
     - При таком раскладе, если всё срастётся, - рассуждал вслух Тарасов, пока они с Романом, не спеша, шли к следующему тайнику, - мы и агента прикроем, и от ментов можно будет выбить какую-то благодарность за содействие раскрытия «висяка».  Нам с тобой эти поощрения уже до лампочки, на карьеру вряд ли повлияют, а вот кому-то из молодых…кстати! Вот Махневича можно было бы и отправить. Молодой, холостой, здоровый, не глупый. Попробую договориться с оперотделом.
     - Точно, - Роман согласно кивнул, - его скорее отпустят, чем кого-то из нас. Мы то им надёжней жопу прикрываем. На месте нужнее. Только, желательно, чтобы эта информация была от его источника.
     - Подарим, - Сергей добродушно махнул рукой, - для своих не жалко. Знаешь, Рома, когда я только начинал работать в оперчасти, как-то получил информацию, что у одного нашего зека дома в подоконнике спрятан боевой пистолет. Это сейчас оружия у населения развелось…, а тогда это было событие!
     В общем, отправил я сообщение в милицию по месту жительства. По секретной почте, естественно. С просьбой обязательно сообщить о результатах проверки. В ответ – ни звука! Через какое-то время приходит этому зеку письмо от матери. Она жалуется, что приходили милиционеры, переломали все подоконники в доме. Нашли какой-то пистолет. Её допрашивали. Заканчивалось письмо словами: «Когда же ты, сволочь, перестанешь нас мучить!» От милиции я так ничего и не дождался. Думаю, что они, найдя пистолет, быстренько, задним числом, состряпали сообщение от своего агента. Завели и тут же реализовали агентурное дело. И – вперёд, за медалями! Отсюда вывод – надо это нам? Чужие головные боли?
     - Согласен, - Роман кивнул головой, - или пусть делятся славой, или пошли на… вот, кстати, мы и пришли.
     Сообщение Роман достал из кучи ржавого железа на территории механизации. Тут же, подсвечивая фонариком, прочитал.
     - Ого! Короче, здесь в столярке, - Роман указал рукой на небольшой домик недалеко от бокса с тракторами, - в тайнике приготовлена к отправке партия ширпотреба – ножи кнопочные и охотничьи, браслеты, зеркальца.  Тайник в верстаке у столяра Гаврикова. Я его знаю, кстати, неплохо. Хитроватый мужик – так… себе на уме.
        Ключ от столярки Роман уверенно извлёк из-под обрезка доски, куча которых валялась рядом с домиком.
     - Давай сначала тайник найдём, а потом будем громить, - предложил Тарасов, а то вдруг какая накладка, а мы свой интерес засветим.
     Несмотря на, казалось бы, точную подсказку, обнаружить тайник оказалось не просто. В качестве ножек у верстака использовались две массивные деревянные плахи толщиной около десяти сантиметров. Парни долго осматривали и ощупывали буквально по сантиметру верстак и всю прилегающую территорию, пока не догадались отодвинуть его от стены.
     С тыльной стороны в ножке верстака была обнаружена вырезанная вертикальная ниша, из которой извлекли довольно-таки увесистый свёрток.
Развернув его тут же на верстаке, парни стали с интересом разглядывать добычу. Зеркальца в виде плоской коробочки с открывающейся крышкой из разноцветного плекса, кнопочные ножи разных конструкций и – самое интересное – три охотничьих ножа в ножнах. Причём, если два из них были обычными «рабочими» ножами с ручками из капа, то третий представлял из себя настоящее произведение искусства. Ручка со вставками их разноцветного плекса с выступами для пальцев и лезвие с каким-то хищным изломом и кровостоком.
     - Это чья же работа? – Тарасов рассеянно посмотрел на Романа. Тот пожал плечами.
     - Так… зеркала – это Лёня Бидюк семнадцатая бригада. Половина кнопарей – Ишунькин из механизации – его работа. Остальные… был бы в зоне Фунт – подумал бы на него, но он уехал, давно. – Тарасов рассуждал вслух, разглядывая ножи, - может у Фунта какие ученики были? Надо будет уточнить. Ну а охотничьи… такое чудо вообще впервые вижу.
     - Я что-то тоже такое не припомню, - Борткевич почесал затылок, - может, какой-то новенький заехал?
     - Так и так надо будет уточнять. Статью за изготовление холодного оружия никто не отменял.
     - Давай разделим так, - Рома как будто боялся выпустить оригинальный нож из рук, разглядывая его вплотную возле тусклой лампочки. - Этот красавец мне, а тебе всё остальное?
     Сергей пожал плечами:
     - Я не против. Но, по-моему, ты это зря. Сам подумай, куда он тебе? На охоту с ним не пойдёшь. На стенку повесишь? И будешь переживать, чтобы сын его куда-нибудь на улицу не утащил, друзьям показать? Или засунешь подальше, в угол какого-нибудь сундука? Где он и будет лежать годами, ржаветь.
     Роман задумался:
     - По ходу, я погорячился…
     - Во-о-от! Я предлагаю этот нож оставить в качестве сувенира для большого начальства – прокуроров, всяких комиссий и т.п. В общем – пригодится. А остальное поделим по-братски. Тут, кажется, всё чётное.
     Серёга быстро разделил всё на две примерно одинаковые кучки.
     - Так. Ты отворачиваешься, а я втыкаю этого красавца возле одной из куч и отхожу. Ты говоришь, какая из куч твоя – с ножом или без.
     - Давай! – Роман отвернулся и, для верности, отошёл на пару шагов. Услышал характерный звук, сказал, - с ножом!
     - Ну вот. Всё справедливо. Теперь давай наводить здесь беспорядок. Надо же сделать вид, что мы это нашли в результате обыска.
     Дальнейшие действия были отработаны неоднократно. Парни, двигаясь вдоль противоположных стен, сбрасывали рабочую одежду с гвоздей на стене, распахнули дверцы стола и тумбочек, раскидали сапоги, что сушились у печки. При этом весь рабочий инструмент остался на месте. Так же, как и обнаруженные в столе мешочки с крупой и сухарями. На всё это безобразие ушло не больше пяти минут.
     - Ну, всё уходим. Ключ на место положи. Пусть думают, что своим открыли. Что у нас там со временем? Ага! С часик ещё есть. У тебя ещё есть информация для обыска?
     - Нет. На сегодня всё. – Роман выключил свет в домике и начал закручивать хитрый замок, - а у тебя?
     - Ещё одно сообщение надо забрать. Тут рядом, в разделке.
     На этот раз, чтобы забрать сообщение, пришлось открывать бригадную будку. Агент работал поваром в бригаде, уходил всегда последним, сам закрывал дверь и прятал ключ. Сообщение было в рабочих сапогах под стелькой в правом от входа углу.
     - Может пошмонаем (12), время ещё есть, - предложил Роман, посветив во все углы фонариком. (Примечание 12. «Шмонать» - обыскивать (жаргон.)
     - Смысла нет. – Сергей вчитывался в сообщение. – Они в курсе, что я знаю, где ключ лежит, поэтому ничего запретного дома не держат. Знаешь, что в сообщении? Бригадник Кушхов – то ли осетин, то ли дагестанец – подозрительно много времени проводит на берегу реки. Рыбу не ловит, просто ходит, что-то высматривает. Особенно много внимания уделяет угловой вышке, хотя с солдатами общаться не пытался.
     - На лыжи встать собирается?
     - Агент тоже подозревает, что он в побег намылился. Хотя… насколько я помню, срок у него небольшой. Надо будет уточнить, и вообще – присмотреться. Ну что, на сегодня хватит? У нас ещё мероприятие. Погнали в штаб.
     Только парни успели разложить по сейфам трофеи, как после осторожного стука в дверь заглянул Маркин. Быстро убедился, что в кабинете никого посторонних нет, и пропустил в дверь крепкого солдатика с погонами сержанта.
     - Вот… как обещал.
     - Ну-ка примерь. – Тарасов развернул перед солдатом свёрток с зековским обмундированием.
     Сержант взял в руки бушлат и удивлённо посмотрел на своего командира.
     - Ты что, не объяснял ему суть боевой задачи? – догадался Тарасов.
     - Нет, конечно. Я сказал, что нужно помочь оперативникам в одной секретной операции.
     - В принципе – правильно. Зачем раньше времени раскрывать все карты? – Тарасов повернулся к сержанту и, строго глядя на него, объяснил, - Тебе предстоит участвовать в оперативной комбинации. А конкретно: под видом бесконвойника заберёшь с квартиры в посёлке нелегальную посылку для наших зеков и отдашь её нам. Мы бы и сами это сделали, но нас в посёлке знают в лицо и не поверят. Задача понятна?
     - А как я найду квартиру?
     - Мы проводим. И вообще, будем находиться всё время рядом, буквально в пяти метрах. Подстраховывать.
     - Не дай бог, что-нибудь случится с моим бойцом, - Маркин явно набивал цену, - что я его родителям потом скажу!
     - Да я же говорю – риска никакого. Не нагнетай Серёж! Мужичонка плюгавенький, живёт один. А боец у тебя вон какой крепкий парень!
     Боец расправил плечи и заулыбался.
     - Когда закончите, позвоните. Я буду у себя в батальоне. Как привёл его к вам, так и заберу, - Маркин вышел.
 Переодев сержанта в зековскую робу, опера остались довольны. Размер – как по заказу.
     - Ты, главное, козырёк на глаза надвинь, - инструктировал по дороге Роман, - в темноте и так плохо видно, а так… вообще, свои ребята не узнают, с кем служишь.
     - А собака там есть?
     - Даже две, но они на цепи, не бойся.
     - И кот ещё, - добавил Тарасов, и парни заржали.
     - А что кот? – не понял сержант.
     - Да так… отдельная история. Будет время, расскажем.
     Ближайшая к нужному дому лампочка горела на столбе возле амбулатории. Подходы к калитке надёжно укрывались в тени деревьев.
     - Ну, давай! Запомни, ты - из ночной разгрузки со старой лесобиржи. - Напомнил инструктаж Тарасов, - пришёл за посылкой. Если скажет, что не знает тебя – ты новенький. А старых всех позакрывали
     - Да помню я, - сержант уверенно вошёл в калитку под суматошный лай собак. Опера присели за забором, напряжённо всматриваясь во двор.
Как они ни прислушивались, из негромкого диалога удалось разобрать только довольное Володино «Ну, наконец!» Всё заглушал лай взбесившихся псов, которых уже начали поддерживать коллеги из соседних дворов.
      Выйдя за калитку, силуэт с мешком на плечах поскользнулся и упал под его тяжестью. Парни подхватили сержанта вместе с мешком.
     - Ни хрена себе посылочка! – прошептал Роман, прикидывая мешок на вес.
     - Он сказал. что здесь две посылки и две передачи, - рассказывал сержант, когда они втроём тащили мешок в сторону моста. Напряжение потихоньку его отпускало. Глаза весело блестели при свете взошедшей луны. – Говорит, пол месяца это всё лежало. Накопилось. Сам на больничном, завезти не может, а никто не приходит.
     - Не удивился, что незнакомый?
     - Да не! Обрадовался, что избавился от груза. Сам то ли пьяный, то ли с похмелья. Прёт от него…
     - Да он всегда такой, - пояснил Роман, - а тут ещё и на больничном. На законных основаниях!
     - Кто-то идёт навстречу, - Тарасов напряжённо всматривался в силуэт на мосту. – Давай мешок пронеси один. Мы будем поддерживать незаметно, как будто бесконвойника конвоируем.
     - Поймали негодяя! – К ним приблизился офицер с погонами старшего лейтенанта. От него пахнуло свежим запахом водки. – Молодцы, мужики! У-у-у, козлина! – Он сделал попытку пнуть «бесконвойника» ногой.
     - Не надо, - придержал его Тарасов, - ему уже и так досталось. Пусть хотя бы мешок дотащит.
     Сзади ещё слышался довольный смех офицера, когда сержант, оглянувшись, прошептал:
     - Мой замполит роты. Не узнал!
     - Я же говорил, тебя свои не узнают, - прокомментировал Роман. А Сергей подумал, что в таком состоянии старлей своего подчинённого и в солдатской форме мог не узнать.
     Больше нежелательных встреч до штаба колонии не было.
     Войдя в кабинет, Тарасов сначала позвонил Маркину, затем вместе с Борткевичем вывалили на стол трофеи и стали их сортировать.
     Две посылки в стандартных почтовых ящиках тут же были вскрыты. Третья – передача, по весу была такая же, как посылки. А четвёртая представляла собой мешок, по весу равный первым трём вместе взятым. По сопроводительным запискам были сразу установлены адресаты и отправители. Большая передача предназначалась осуждённому Соловьёву – бригадиру семнадцатой бригады.
     - К нему мама недавно приезжала на свидание, - припомнил Тарасов, - худенькая такая старушка. Из Подмосковья добиралась. И как только она всё это дотащила! Что-то же ещё во время свидания нужно было есть. Да и официальная передача наверняка ещё была…
     - Мамы, они знаешь, какие выносливые, – философски заметил Роман, выкладывая содержимое мешка, - да и встречали наверняка. Смотри, что заботливая мамаша сыночку подогнала. Теофедрин, реланиум… ого! Этаминал натрия! Она явно не хочет, чтобы сынок дожил до свободы!
      Роман выкладывал на стол перетянутые резинками прессы из упаковок с таблетками и ампулами. Когда его рука вытащила из мешка трёхлитровую металлическую флягу, в которой что-то булькнуло, Роман мельком взглянул на сержанта. Тот стоял вполоборота и переодевался. Борткевич обменялся с Тарасовым понимающими взглядами и сунул флягу под стол.
     Содержимое во всех посылках было примерно одинаковым: дрожжи, сахар, сигареты, чай, сало, консервы. В одной из посылок оказалась бутылка водки. Она была тщательно обложена более мягкими продуктами. В другой – плоская бутылка коньяка.
     - Руки здесь можно где-нибудь помыть? – поинтересовался сержант. Он закончил переодеваться и с интересом поглядывал на кучу продуктов на столе.
     - А вот, за дверью в коридоре умывальник, - Роман распахнул дверь, показывая, - мыло здесь, а полотенце у нас в кабинете на вешалке.
     Пока сержант плескался, Тарасов негромко спросил:
     - Слышь, Рома, может мы этот красивый ножик Маркину и подгоним за содействие?
     - А что? Я думаю, само то будет. Ему должно понравиться.
     - Ну, как тут у вас? – Лёгок на помине, в дверях показался Маркин.
     - Операция прошла успешно. Всё по плану. Сержант твой на высоте, достоин поощрения. – Тарасов кивнул на довольного сержанта.
     - Я уже понял, - Маркин указал глазами на заваленный стол, – а его командир?
     - Само собой, - Тарасов сунул руку в распахнутый сейф и протянул Маркину нож в ножнах, - у нас с поощрениями не задерживается. Это вам не там! – Он показал пальцем вверх.
      - Ни хрена себе! – Маркин разглядывал вынутое их ножен произведение искусства. – Красавец! И не жалко?
     - Для тебя, Сергей Геннадьевич, ничего не жалко. Самое лучшее отдаём, что есть! – Тут Тарасов нисколько не кривил душой.
     - Он что же, был среди этого? – Маркин показал на стол.
     - Нет. Это обычно идёт в другую сторону. Не к нам, а от нас.
     - А-а, ну да… что-то я затупил, - Маркин не мог оторвать восхищённого взгляда от ножа. Потом спохватился, оглянулся на сержанта – тот вытирал руки полотенцем – и спрятал нож за пазуху.
     - Ну, а ты, боец, выбирай, что нравится. – Роман подтолкнул сержанта к столу.
     - Да я как-то… - сержант замялся.
     - Ты куришь? – попробовал помочь ему Тарасов.
     - Курю. Только… - сержант смотрел на упаковки дешёвых сигарет, - … с фильтром.
     - Понятно. – Тарасов взглянул на стол, где преобладала «прима», и вынул из сейфа блок «космоса», - такие пойдут?
     - Конечно, - сержант не смог скрыть счастливой улыбки, - спасибо!
     - Это тебе спасибо. Бери консервы. Сало хочешь?
     - Нет. Спасибо, хватит.
     Пока Роман силой засовывал сержанту в карман бушлата две банки сгущёнки, Тарасов спросил у Маркина вполголоса:
     - Ну, что, Серёж, отметим удачную операцию?
     - Не. Я сегодня ответственный по батальону, - Маркин с сожалением окинул взглядом стол, развёл руками, - в другой раз. Всё. Мы пошли. А то вы мне тут лучшего бойца совсем развратите.
     - Главное, чтобы лучший командир не испортился, - крикнул в спину Маркину Тарасов.
     На сортировку трофеев ушло ещё пол часа. Проверили флягу с жидкостью. Как Тарасов и предполагал, пахло водкой. Роман тоже понюхал:
     - А может спирт? Сейчас проверим.
     Он быстро оторвал кусочек бумажки, сунул в горловину фляги. Вытащил и щёлкнул вынутой из стола зажигалкой. Глядя на вспыхнувшее весёлое синее пламя, парни хором констатировали:
     - Спирт!
     Как бы подтверждая мнение «экспертов», две капли упали на стекло стола и продолжали гореть.
     - То, что спирт, это понятно, - Тарасов закрутил пробку фляги и сунул её в сейф, - а вот, съедобный ли? Как бы не травануться.
     - Конечно съедобный! – Роман даже удивился бестолковости начальника. - Ты что, думаешь, его прислали топоры смазывать?!
     - Прислали пить, но ведь им по барабану, что пить! Вон, в посёлке торгуют каким-то техническим спиртом. Все пьют. Никто не сдох. А если кто и умрёт – докажи, что именно от этого!
     - Так, что ты предлагаешь?
     - Надо провести экспертизу. А кто у нас лучшие эксперты по спирту? Врачи! А кто лучший из врачей?
     - Мирза!
     - Во-о-т! Завтра отольём с пол литра и занесём ему перед обедом. Он сразу определит. Куда нам спешить?
     - Так, а что, сейчас то не тяпнем?
     - Рома! Первый час ночи. Если начнём, мы же не успокоимся на одной бутылке. А там и до спирта доберёмся. Будем дегустировать, пока не кончится.
     - Так-то оно так… но, блин, коньяк так и стоит перед глазами!
     - Ни чё! Коньяку лишняя выдержка только на пользу. Да и нам, честно говоря. Всё, пошли домой.

                26 августа 1994 года
 
     На следующее утро, подходя к штабу колонии, Серёга мысленно нахваливал себя за то, что вчера удержался от пьянки и удержал друга. Как бы они оба выглядели сейчас! В то же время он понимал, что изъятое спиртное надо будет «уничтожать» уже сегодня вечером, иначе коллеги его просто не поймут. Присутствовать при «уничтожении путём распития», а самому не пить? Как-то не по-русски. Да и жаба задушит. Ещё бы! Трофеи добыты по его информации и его активном участии, а употреблять будет кто-то?
     Серёга пытался убедить себя, что можно поучаствовать в распитии коньяка, а потом сказать, что, мол, не хочется мешать. Придумать какую-нибудь причину и свалить домой. Но, зная себя, он был уверен, что так не получится. Скорее всего - затравится и продолжит наравне со всеми.
     Эти мысли не покидали его во время развода. Машинально здороваясь с офицерами, фиксируя маяки от осуждённых и решая другие мелкие текущие вопросы, Тарасов думал о предстоящей вечером гулянке.
     Сразу после развода он проскочил в кабинет оперчасти за зоной и закрыл за собой дверь на ключ. Друг и напарник по кабинету Роман ушёл с кем-то разбираться в штрафной изолятор, поэтому Тарасов мог на какое-то время уединиться.
     Сначала, вспомнив о принятом вечером решении провести экспертизу спирта, Тарасов отлил из фляги в поллитровую бутылку из-под водки. Взял из стола пластмассовую пробку, заткнул ей бутылку и поставил её в сейф. Потом немного подумал и повторил процедуру. Вторую бутылку со спиртом поставил в холодильник. Благо проблем с пустыми бутылками и пробками в этом кабинете никогда не было. Раз в неделю, иногда и чаще уборщица тётя Маша выгребала пустую тару из встроенного шкафа, где находилась вешалка для одежды. Но стеклотара с завидным постоянством откуда-то опять появлялась на этом месте.
     Такая же картина наблюдалась и в соседнем кабинете оперчасти, где работали Кравцов и Махневич.
     Одной из причин такого явления было то, что во всём штабе только эти кабинеты были чисто мужскими и имели двойные двери, через которые подслушивать разговоры было проблематично. Поэтому все мероприятия, связанные с употреблением спиртного, происходили в этих кабинетах. Это и дни рождения, и обмывание очередного звания, новой должности, и убытие в отпуск, и возвращение из него и т.д. и т.п.
     Здесь даже имелся небольшой холодильник допотопной конструкции. Он стоял в кабинете ещё до того, как Тарасов впервые пришёл сюда лейтенантом. В настоящее время холодильник был битком набит солёным и копчёным салом, банками с мясными и рыбными консервами. Часть банок, что не вместились, пришлось поместить в сейф, потеснив папки с секретными делами.
      Покончив со срочными личными делами, Тарасов перешёл к служебным.
      В первую очередь надо было дать ответ на телеграммы о пропавшей девушке. Сергей ещё раз перебрал в памяти результаты вчерашней проверки. Вроде ничего не забыл. По всему получается, что девушка в посёлке не появлялась. Каких-либо агентурных данных по этой теме в течение последнего месяца не поступало.
     Тарасов быстро набросал текст ответа на телеграммы и направился было уже к двери из кабинета, как услышал характерный звук ключа в замке и приглушенные голоса.
     В кабинет вошёл с недовольным лицом Борткевич и следом за ним… Васильков с надвинутой на глаза фуражкой.
     - О! Серёга, привет! – поздоровался с тёзкой Тарасов, - какими судьбами в наших краях?
     - Есть что-нибудь охмелиться? – не стал ходить вокруг да около Васильков.
     Похмелить друга – это святое. Отказать Тарасов никак не мог. Но с другой стороны – его ведь отсюда не выгонишь, пока всё не кончится или пока не вырубится. На старые дрожжи много не надо. И уйти - не уйдёшь. Не оставишь же постороннего в секретном кабинете. Да и пили здесь обычно вечером, когда начальство уходило.
     - Пол стакана водки тебе хватит? – Тарасов принял решение. Роман удивлённо посмотрел на него.
     - За глаза, - Васильков сразу оживился, - а что, есть и больше?
     - Вчера спирта немного перехватили. Сами ещё не пробовали, может его и пить то нельзя. Хотели врачам на экспертизу сначала…
     - Я сам лучший эксперт в посёлке. Доставай, сейчас продегустирую. – Васильков по-хозяйски уселся за стол, положил на него фуражку и достал из кармана две конфетки.
     - Давай только так, Серёга – выпиваешь, закусываешь, и мы все уходим. У нас тут работы в зоне – вагон и тележка и всё срочное.
     - Я и говорю ему, - добавил Роман, - что у нас запарка. А он своё – умираю, выручайте.
     Тарасов достал из холодильника газетный свёрток и развернул на столе закуску – мелко нарезанное сало, лук и зачерствевший кусок хлеба, - всё, что осталось с прошлого раза.
     - Убери дежурные конфетки, - кивнул он на стол, - пригодятся ещё.
     Васильков согласно кивнул и убрал конфеты в карман.
     Тарасов достал из холодильника не успевшую остыть бутылку со спиртом и налил четверть стакана.
     - Ты же говорил – пол стакана, - напомнил Васильков.
     - Я говорил о водке, а это спирт. Разбавишь, как раз пол стакана будет.
     - Фуфло толкаешь, начальник…
     - Нам же тоже хочется. Что тут остаётся на четверых? – Тарасов долил из графина воды до половины стакана.
     - Вы себе ещё… наизымаете. - Васильков осторожно отхлебнул из стакана, задержал жидкость на секунду во рту, задумчиво глядя на потолок, проглотил, прислушался к своим ощущениям и допил залпом остальное. Потом занюхал хлебом, кинул в рот кусок сала, вздохнул, и, жуя, вынес вердикт. - Спирт как спирт. Если к утру не помру, - значит - съедобный.
     - Ну, всё, уходим! – Тарасов подмигнул Борткевичу. – Рома, заскочи в спецчасть, возьми дело этого гуся вчерашнего… Кушхова, а я - в канцелярию, телеграммы отправлю. Серёга, если что, ты нас не видел, мы тебя тоже.
     - Само собой. – Васильков явно повеселел. Он с хрустом откусил от краюхи хлеба, сунул в рот ещё кусок сала и лука и пошёл на выход.
Тарасов быстро убрал со стола в холодильник, взял черновики телеграмм и, выйдя за Борткевичем из кабинета, закрыл его на ключ.
     Отправив телеграммы, Тарасов выбросил из головы историю о пропавшей девушке, будучи абсолютно уверенным, что больше он об этом ничего не услышит.
     После возвращения в кабинет, Тарасов стал листать личное дело осуждённого Кушхова. Бегло просмотрел список статей, по которым тот ранее привлекался. В основном кражи. Срока: три года, три раза по четыре, и последний – пять лет. Один год уже отбыл. Обычная биография рецидивиста. Никаких намёков на побеги в прошлом. Ни взысканий, ни поощрений. Даже характеристики ещё нет ни одной. Ну, конечно, год исполнится только через месяц, тогда начальник отряда и напишет.
     Как отнестись к полученной информации? Поручим агенту на всякий случать присматривать за ним. Поставить на учёт переписку, может дома на свободе какие проблемы? Или здесь кому проигрался? Мало ли причин для побега бывает? Большой срок - это не главное.
     Тарасову вспомнился первый побег, который он застал в этой колонии. Зима. Мороз около сорока градусов. Сильный ветер и метель. Один из осуждённых по фамилии Калюжный около пятидесяти лет по возрасту заметил упущение в охране. Один из солдат поднял воротник тулупа и всячески отворачивался от холодного ветра, абсолютно не глядя на конвоируемых. Остальные конвоиры находились на удалении и из-за снега тоже плохо могли рассмотреть что-то рядом с собой, не говоря о том, что происходит вдали.  Калюжный спокойно прошёл за спиной этого бойца и присел за ёлочкой на опушке леса. Никто не заметил. Колонна ушла вперёд. Калюжный прошёл по тропинке через лесок, вышел на лесовозную дорогу и направился по ней в сторону колонии-поселения. К побегу он не готовился. Местности не знал. Шёл, куда глаза глядят. С собой было пол буханки хлеба, коробок со спичками и пол пачки сигарет. До конца пятилетнего срока оставалось четыре месяца.
     Спохватились во время съёма с работы. На следующий день осуждённых на работу не вывели. На лесобирже проводились повальные обыски – а вдруг спрятался. В колонии формировались группы перехвата. Их обычно выставляли с вертолёта на всех возможных направлениях движения «побегушника».
      Один лейтенант - начальник отряда утром ехал на лесовозе для плановой замены на вахтовый. Километрах в двадцати от посёлка он увидел человека в полосатом бушлате и таких же ватных штанах. Он медленно шёл по краю дороги. Услышал сзади шум мотора, он отступил в сторону в снег и поднял руку, голосуя. Лейтенант вышел из остановившегося Урала и спросил:
     - Ты Калюжный?
     - Я Калюжный! – Хотя фамилия его и так была написана большими буквами хлоркой на бушлате.
     - Куда ты идёшь?
     - Не знаю.
     - Ну, садись, подвезу.
     Лейтенант заставил водителя лесовоза развернуться и привёз Калюжного в зону. Тот не сопротивлялся. Наоборот, страшно обрадовался, что вернулся в привычную обстановку. В тепло. «За мужество и героизм, проявленные при задержании особо-опасного преступника», лейтенант был награждён медалью.
               
                Петушиные бои.

       В кабинет оперчасти вошёл главный врач Росинки Мирза Агарагимов и отвлёк Тарасова от размышлений.
      - Какие люди! – Тарасов почтительно встал и протянул руку, здороваясь. Борткевич отвлёкся от писанины и последовал его примеру. – А мы хотели сами к тебе заглянуть перед обедом…
     - Постановление выписали? – Врач явно торопился.
     - Какое постановление? – Тарасов удивлённо посмотрел на доктора, машинально перевёл растерянный взгляд на Борткевича.
     - Забыл тебе сказать, - Роман хлопнул себя по лбу, - у нас ночью в санчасти зек умер.  Полушкин - из петухов. Я хотел тебе… а тут Серёга «умираю, спасите…», мозги, в общем, закомпостировал…
     - Так ты уже вскрывать пришёл? – посмотрел Тарасов на Мирзу. – А что, наш доктор Кох не хочет?
     - Он лечил от перитонита. Там что-то не совсем понятное. Ран на теле нет. В общем, как говорится, «что б не было базаров на пересылках», вскрывать нужно мне. Пишите быстро постановление на вскрытие, я тороплюсь. Мне ещё сегодня в Ново-Быково надо. Или давайте, я начну, а постановление принесёте в морг, как напишите.
     - Подожди, Мирза. Тут к тебе один вопрос по специальности срочный. – Тарасов вынул из холодильника начатую бутылку со спиртом. – Можешь определить, нормальный спирт или нет?
     - А что тут определять… дай стакан.
     Мирза плеснул немного спирта в стакан, понюхал его. Затем отпил, подержал немного во рту, как бы прислушиваясь к своим ощущениям, задержал дыхание, налил в стакан из графина воды, запил, выдохнул:
     - Обычный спирт. У нас в аптеке такой же. Пишите постановление, я пойду, начну. Вопросы обычные?
     - Ну да, - Тарасов порылся в столе, нашёл нужный бланк. – Когда и отчего наступила смерть Полушкина? Не является ли смерть насильственной?
     Когда Мирза вышел, Тарасов позвонил в санчасть, уточнил у врача колонии майора Коха обстоятельства смерти Полушкина. С каким диагнозом тот поступил на лечение, сколько дней пробыл в стационаре, чем лечили. Положил трубку и удивлённо заметил Борткевичу:
     - Доктор по ходу в недоумении. Не ожидал, что зек помрёт. Молод ещё, говорит, двадцать восемь лет всего.
     Проблема для сотрудников оперативного отдела заключалась в том, что, в отличие от вольных, к умершим зекам государство относилось более внимательно. По каждому такому случаю обязательно проводилось дознание, собирались материалы, как и по уголовному делу. Проводилось судебно - медицинское исследование трупа. Выносилось постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Если, конечно, в процессе не выявлялся какой-нибудь криминал. Короче у оперативников, и без того заваленных работой, появлялись дополнительные головные боли.
     Но в этой бочке дёгтя была одна большая ложка мёда. Для дезинфекции инструмента, что использовался при вскрытии, по закону полагалось четыреста грамм спирта. Основанием для получения спирта в аптеке являлась копия постановления, которое сейчас и выписывал Тарасов. Спирт по традиции выдавался оперативникам и вечером «уничтожался» совместно с врачом, проводившим вскрытие. А инструмент дезинфецировал медбрат, помогавший при вскрытии, старинным народным способом – бензином.
    Поэтому Тарасов очень удивился в начале оперской деятельности радостному оживлению опытных коллег – «У нас жмурик в санчасти!»
     Выписав постановление, Тарасов взял копию свежерождённого документа и направился в морг.
     Мирза встретил его радостным возгласом:
     - Как раз вовремя! Я уже хотел за тобой посылать. Вот тебе причина смерти, - и он пальцем в резиновой перчатке пошевелил какой-то орган в разрезанном теле.
     Тарасову часто приходилось присутствовать при вскрытиях трупов, поэтому никакого мистического ужаса перед покойниками он давно не испытывал. Единственное, к чему он не мог привыкнуть – к сопутствующему запаху. Он подошёл вплотную к трупу, посмотрел на внутренности, но ничего не понял.
     - Уважаемый профессор, объясните, пожалуйста, дилетанту.
     - Причина смерти – лопнувшая селезёнка. А на второй вопрос отвечаю: сама по себе она лопнуть не могла, только от удара.
     У Тарасова сразу испортилось настроение. Это означало, что нужно возбуждать уголовное дело и искать виновных. Уголовное дело – это значит преступление. А за каждое допущенное преступление в обязательном порядке наказывался оперативник, который отвечает за этот объект. Полученное взыскание автоматически отдаляло получение очередного звания до его погашения. Тарасов все звания получал с задержкой на год- два из-за таких вот не вовремя полученных взысканий. Даже если до очередного звания далеко, всё равно неприятно, когда единственным видом поощрения является снятие ранее наложенного взыскания. И ещё. Количество совершённых преступлений было одним из главных минусовых показателей в работе оперчасти.
     Поэтому одним из качеств ХОРОШЕГО опера было умение спрятать преступление, свести его к несчастному случаю. И хотя об этом вслух не говорили, но неофициально это качество ценилось и руководством оперативного аппарата Управления. Их тоже тыкали носом в количество преступлений, как показатель плохой работы по профилактике преступности.
     - Мирза, а этот удар в обязательном порядке нанёс кто-то посторонний, или он сам мог удариться обо что-то?
     Мирза на секунду задумался:
     - Честно говоря – маловероятно. Но теоретически - возможно. Если, например, человек поскользнулся и упал со всего размаха на бревно левым боком. Да если ещё на бревне выступ был в виде толстого сучка, например.
     - Во-о-т! Я тебя попрошу, в заключении так и укажи: от удара твёрдым тупым предметом или от удара тела о твёрдый предмет.
     - Да какая разница – предметом по телу или телом по предмету! Только писанины больше.
     - Не скажи. Для меня есть разница. Ты уж, пожалуйста, не поленись на лишнее предложение.
     - Ладно. Для тебя, Серёга, всё что хочешь! Разве что не могу написать – умер от старости, все остальные органы – хоть в космос запускай! – И довольный своей шуткой, доктор рассмеялся.
     Выйдя на свежий воздух, Тарасов вспомнил, как однажды, лет десять назад, его внимание привлекло также неуместное веселье в этом же морге. Случайно проходя мимо, он услышал взрывы хохота и громкие весёлые голоса. Всё это доносилось из самого мрачного строения. Он вспомнил, что в соседней, отдельной тогда колонии, кого-то убили, и догадался, что врачи проводят экспертизу трупа. Когда его удивлённое лицо показалось в полуоткрытой двери, врачи – два молодых парня – призывно замахали руками, мол, заходи.
     - Может, ты нам поможешь…, мы тут наколки описываем. Как вот это описать цензурными словами?
     На бедре покойного красовалась татуировка, точнее целая картина. Сюжет её, говоря цензурно, заключался в том, что чёрт совершал половой акт с попом, стоявшим в позе рака. Причём художник, автор этого произведения, явно был талантом. Все детали были изображены очень чётко. И довольная морда черта с рожками на голове, и огромный кривой половой орган, воткнутый в пухлый зад плачущего священника, и свисающий с шеи крест и даже выглядывающий из-за пенька заяц с круглыми глазами.
     - Напишите: наколка на тему борьбы с религией, - посоветовал сквозь смех Тарасов, чем вызвал очередной взрыв хохота.
     Когда Серега вернулся в родной кабинет, он в первую очередь «обрадовал» Романа свежей проблемой.
     - Нам сейчас только тяжких телесных не хватало для полного счастья, - расстроился Роман, прикидывая, какой намечается дополнительный объём работы. Тарасов уже названивал нарядчику, уточнял, где проживал и работал Полушкин.
     - Значит так, Рома, - положив трубку внутренней связи, резюмировал Тарасов, - он из петушиной бригады номер двадцать один, которая, как ты знаешь, работает на «старой» бирже и находится в твоём оперативном обслуживании. А проживают они все, как мы знаем, в шестой камере третьего барака, который находится в моём обслуживании. Значит, договариваемся так: если он получил по селезёнке дома, то дело веду я. А если на работе, то – ты. Сейчас все свидетели на работе, вечером займёмся.
     Вечером, после съёма с работы, Тарасов занялся «петухами». Первый же вызванный в кабинет бригадник подробно рассказал о драке в камере, где все били всех. После чего Полушкин стал жаловаться на плохое самочувствие. На третий день он обратился к врачам, и его положили в санчасть.
     Когда в третий барак заглянул Борткевич, Серёга сказал, что ему повезло, расследование он будет вести сам. Роман вздохнул с облегчением и ушёл заниматься текучкой.
      Тарасов вызывал по списку из камеры осуждённых, но объяснений с них не брал. Просто делал отметки себе в блокноте. Выяснить, кто нанёс решающие удары Полушкину, не было никакой возможности. Бригадира «петушиной» бригады по кличке «Чапай» и его «правую руку» - двухметрового громилу Черноскутова Тарасов оставил «на закуску».
     Большинство особо-опасных рецидивистов при проведении проверок в подобных случаях на контакт шли неохотно. Утверждали, что они ничего не видели и не слышали, так как спали. В отличие от них, «петухи» из себя партизан на допросе не изображали. Все единогласно утверждали, что драка началась из-за ссоры Черноскутова и Попова. Хотя причину ссоры Тарасов никак понять не мог. Кроме этого, Тарасов пытался выяснить, кто с кем в камере и в бригаде «кентуется», то есть дружит, кто с кем враждует и почему. И пытался всё это изобразить схематично.
     В результате проделанной работы у него уже через час голова шла кругом. Двенадцать человек в камере и бригаде делились как минимум на пятнадцать группировок. Все они переплетались между собой и тусовались, как карты в колоде, в зависимости от различных обстоятельств, зачастую совсем незначительных. Например: кто-то кому-то не оставил покурить или не так взглянул. Два человека могли по одной причине дружить и примыкать к одной и той же группировке, а по другой причине эти же два человека были врагами и примыкали к разным группировкам.
     А сколько там оказалось мастей! Это для остальных осуждённых все «петухи» они же «козлы» относятся к одной масти. С ними, как с прокажёнными, нельзя здороваться за руку, пить из одной кружки, есть за одним столом и т.п.
     Сами «петухи» так не считали. У них была, оказывается, своя какая-то иерархия. Один из них, объясняя Тарасову разницу между собой и другим бригадником, заявил с гордостью: «Меня «опустил» вор в законе, а его – такой же пидор, как и сам!» Одного «опустили» насильственно по-беспределу, а другого убедили рассчитаться натурой за долги, то есть почти добровольно. Громилу Черноскутова на пересылке вырубили крышкой от параши и изнасиловали, пока он был без сознания. И это только малая часть категорий, на которые они себя делили. Причём, у каждой масти было своё название.
     Добил его Черноскутов, которого он вызвал предпоследним. На вопрос, из-за чего началась ссора с Поповым, Черноскутов спокойно пояснил:
     - Представляешь, начальник, я сижу за столом в камере, пью чай. В это время этот пидор слезает с нар и тоже садится за стол пить чай! – При этом Черноскутов замолчал и уставился на Тарасова, как бы говоря, что, мол, тут непонятного.
     - Ну и что? Ты пьёшь чай, он пьёт чай… ну и что?
     Черноскутов несколько секунд смотрел на Тарасова, удивляясь его бестолковости, и начал пояснять сначала:
     - Я УЖЕ сижу за столом, пью чай. А этот козёл садится за тот же самый стол, напротив меня! Стол же в камере один!
     - Ну и что!!! – Тарасов уже еле сдерживался. Казалось, ещё немного и «крыша» у него съедет окончательно.
     - Я – «козырный петух» за одним столом с х-сосом!
     «Тьфу ты бл…!» - ругнулся про себя Серёга. А вслух сказал:
     - Ах, вот оно что! Ну, тогда конечно! Теперь всё понятно. Иди в камеру.
     Черноскутов с видом оскорблённой гордости направился к выходу из кабинета. Тарасов встал из-за стола, прошёлся вслед за Черноскутовым до камеры. Зайдя внутрь, осмотрелся. Прикинув расстояние от нар до стола, он повернулся к бригадиру, напряжённо следившему за ним:
     - Ну, Чапай, теперь твоя очередь. На выход!
     - Наконец-таки, начальник. А то как-то обидно. Всех дёрнули, а меня как будто тут и нет. По идее, надо было с меня начинать, - продолжил он, семеня рядом с Тарасовым по коридору, - я бы всё рассказал, и не надо было бы людей таскать.
     - Чапай, когда будешь на моём месте, тогда и будешь решать, кого в каком порядке вызывать.
     - На твоём месте, начальник!? Ну, ты и скажешь!
     - В общем, так, - пропустив петушиного бригадира вперёд и закрыв за ним дверь, Тарасов сказал, как можно серьёзнее, - в вашей камере произошло преступление. Убийство. Дрались все, поэтому можно привлекать хоть всех, хоть выборочно нескольких. Но если дело дойдёт до суда, то «паровозом» (13) пойдёшь ты, однозначно. (Примечание 13. «Паровоз» - главный участник группового преступления (жаргон).
     - Почему я? – взвизгнул Чапай, - два придурка затеяли драку, а я крайний?! – Потом до него дошёл смысл всех слов Тарасова. – Ты сказал, если дойдёт до суда…  значит, может и не дойти?
     - Ну, если у вас нет особого желания добавить себе к сроку по несколько лет…
     - Нет желания, начальник!
     - Тогда сейчас ты вернёшься в камеру и объяснишь всем, что им светит. Потом вы дружно напишите объяснения на имя начальника колонии, каждый отдельно. Смысл объяснения, что Полушкин утром хотел спрыгнуть с нар, но за что-то зацепился и упал на угол стола. Ударился левым боком. И все это видели. Ты понял? Все! Никто не спал в этот момент. И ты тоже. Послушают тебя, как ты думаешь?
     - Так… куда они нах… денутся! Я сейчас, мухой, - Чапай метнулся к двери.
     - Пол часа тебе, не больше. Я жду здесь, - крикнул ему в спину Тарасов.
     Через двадцать пять минут дневальный корпуса занёс Тарасову в кабинет стопку тетрадных листков с объяснениями, написанными разными почерками. С чувством глубоко исполненного долга, Тарасов сложил листки в папку и, насвистывая, отправился на КПП.
     - Внимание! Время двадцать два часа. В ИТК-14 объявляется отбой, - раздалось из громкоговорителей, когда Тарасов нажимал кнопку звонка на проходной.
     Открыв дверь кабинета своим ключом, Тарасов понял, что «народ к разврату готов».
     - Шеф, ждали только вас, - доложил, дурашливо вытягиваясь по стойке смирно, самый молодой и самый высокий сотрудник оперчасти  Саша Махневич.
     Тарасов взглянул на стол: нарезанное сало, хлеб, лук, открытые банки с консервами. Он устало махнул рукой:
     - Можете приступать.
     - А ты что, опять не будешь? – Рука Борткевича с бутылкой коньяка зависла в воздухе.
     - Почему? От коньяка не откажусь, - Тарасов сел на своё место, закинул папку с бумагами в сейф, закрыл его и опечатал.
     - Какой-то ты смурной, - посочувствовал Роман, - петухи достали? Кстати, что решил? Будет дело?
     - Будут отказные. А то, что достали – это точно. До сих пор голова кругом идёт. Чтобы их понять надо, наверное, самому петухом стать. Представляете – в камере двенадцать человек и пятнадцать группировок. - И под раздавшийся дружный хохот, Серёга добавил: - А сколько там мастей, я так толком и не понял. Замучился считать.
     Эта фраза в слегка усеченном виде «где пять петухов, там шесть группировок» впоследствии долго гуляла среди оперов Управления. Авторство её приписывалось именно Тарасову.
     - Ну, давайте, - Тарасов поднял стакан и объявил тост, - за нас с вами и хрен с ними!
               
                27 августа 1994 года

     Проснувшись утром, Серёга с трудом принял вертикальное положение. Сидя на кровати, он чувствовал, как подступает тошнота, и пытался вспомнить, чем закончилось вчерашнее мероприятие. Вроде, собирался ограничиться коньяком. Судя по всему, тормоза опять отпустили. Смутно вспомнилось, что кроме четырёх оперов, которые были в кабинете изначально, там появились и другие лица. Откуда-то возник Серёга Васильков вместе с командиром одной из рот Кошкиным, тоже Серёгой. Чем всё это закончилось? В памяти мелькали улыбающиеся лица, галдёж, смех.
     - Как хорошо было, когда не пил. Зачем сорвался… не хотел ведь, - ругал себя Серёга, продвигаясь на кухню. Там он достал из холодильника литровую банку простокваши, ложкой размешал её и залпом выпил. Сразу немного полегчало.
     - Опять нажрался, алкаш! – Жена включила на кухне свет. Сергей прищурился и виновато опустил голову.
     - Так получилось. Ты только не кричи, и так голова болит.
     - Посмотри на себя в зеркало. Ну и рожа! На кого ты похож! – Жена говорила злым шёпотом, опасаясь разбудить детей.
     Серёга послушно заглянул в зеркало, висевшее в коридоре.
     - Рожа как рожа. Побриться надо. Во сколько я вчера пришёл?
     - Пришёл он! Привели тебя! В два часа ночи.
     - Кто?
     - Друзья твои. Такие же алкаши. А кто – не рассмотрела. Поставили у двери, позвонили и убежали.
     - Понятно…
      Зная характер жены Тарасова, его друзья старались в таких случаях не попадаться ей на глаза. И, тем не менее, он сумела уже каждого из них отлаять. Некоторых - не по одному разу.
     - Завтракать будешь?
     - Нет, спасибо. – О еде лучше бы не говорила. Опять подступила предательская тошнота.
     Сергей кое-как побрился, почистил зубы, одел тщательно вычищенную и выглаженную форму. «И когда только Люба успевает?» – Мелькнула мысль о жене. Как бы она его ни ругала, но свои женские обязанности всегда выполняет добросовестно. В доме всегда чисто и уютно. Еда всегда готовится во-время, бельё стирается и гладится, печка топится. Дети чистые и ухоженные. Даже вот сейчас – в два часа ночи - привела в порядок Серёгину форму.
     - А галстук где? – Спросил Серёга, догадываясь об ответе.
     - А не было! Возьми новый.
     Это была Серёгина беда. Если выпил немного, терялся зажим от галстука. Если прилично – исчезал сам галстук. Зная эту свою особенность, Серёга всегда при случае прикупал с десяток форменных галстуков и горсть зажимов к ним про запас.
     Выйдя на улицу и глотнув свежий воздух полной грудью, Серёга поклялся себе, что сегодня пить не будет ни под каким предлогом. Он прекрасно знал, что ему стоит только затравиться. Особенно – «на старые дрожжи».
     В конце улицы его догнал начальник отряда майор Муравьёв.
     - Куда торопишься? – здороваясь, поинтересовался Тарасов, - время ещё есть. Я специально пораньше вышел, чтобы воздухом подышать.
     - Да я сегодня на бирже дежурю. Надо бы к самому началу развода.
     - Успеешь и к началу.
     Тем не менее, Муравьёв сбросил скорость, прошёл рядом с Тарасовым несколько шагов и спросил:
     - Ты в курсе, что Кусков откинулся?
     - Нет…и что, сюда приехал?
     - Да. Вчера. Зашёл к бывшей жене, с дочкой пообщался и ушёл ночевать к Мокроусову. Сегодня должен уехать.

                Ментовские войны

     Лейтенант Кусков когда-то работал в должности ДПНК. К тому времени Тарасов, тоже ещё лейтенант, уже третий год работал в оперчасти. К здоровому, как медведь, Кускову он относился вполне по-дружески. И выпивать приходилось вместе в различных компаниях. И по работе никаких трений не было. До одного случая.
     Однажды днём Тарасов возвращался из «открытой» зоны. (Жилая часть колонии делилась на две зоны: «закрытая» - пять корпусов ПКТ (14), где осуждённые содержались в камерах по двадцать человек и «открытая» - три корпуса – общежития.) (Примечание 14. ПКТ – помещение камерного типа).
     Проходя мимо ПКТ№3, Тарасов услышал какие-то крики и зашёл в барак. Двери в крайнюю слева камеру были открыты – и сплошная и решётчатая. У входа в камеру полукругом стоял весь дежурный наряд во главе с Кусковым. Они уговаривали кого-то успокоиться.
     Подойдя вплотную, Тарасов увидел в камере осуждённого Беляева, явно пьяного. В руке он держал заточку. Смысл препираний заключался в том, что Кусков уговаривал Беляева отдать заточку и проследовать в штрафной изолятор. На что Беляев отвечал, что никуда он не пойдёт, так как в Шизо сегодня дежурит сержант Бороздин. И они с Кусковым его там обязательно изобьют.
     Тарасов понимал, что Беляев по-своему прав. Когда совпадали смены Кускова и Бороздина, они частенько развлекались тем, что избивали зеков, которым не посчастливилось попасть в этот день в Шизо.
     В камере находились ещё трое осуждённых. Они сидели на нарах, прижавшись к дальней стене, и ждали развязки.
     Тарасов понял, что пререкания продолжаются уже длительное время. Получалось, что дежурный наряд демонстрирует явную трусость. Он решительно раздвинул прапорщиков, вошёл в камеру, протянул руку и громко сказал:
    - Беляев, дай сюда заточку. Я тебе обещаю, что никто тебя бить не будет.
     Как бы подтверждая его слова, Кусков и контролёры дружно закивали.
     Разъярённый Беляев с минуту остывал, переводя насупленный взгляд с Тарасова на Кускова. Потом заявил:
     - Тарасов, я тебя знаю. Ты за базар отвечаешь. Не то, что эти… - и протянул заточку Тарасову.
     После чего Беляев спокойно собрался. Взял, что разрешено в Шизо – бушлат, кружку и т.п. Все вместе проследовали молча через всю территорию до корпуса №1 (Шизо и одиночные камеры). Здесь Кусков открыл дверь в барак и крикнул:
     - Бороздин, принимай!
     Толкнув в дверь Беляева, Кусков развернулся и со словами: «Здесь я начальник», оттолкнул Тарасова и захлопнул перед ним дверь. За дверью послышались характерные стуки и вопли избиваемого Беляева.
     Тарасов в бешенстве начал колотить в дверь руками и ногами, требуя открыть. Но его явно игнорировали.
     Разъярённый, он пошёл обратно и встретил тогдашнего начальника колонии подполковника Богомазова, тот как раз заходил в зону.
     - Товарищ подполковник, разрешите доложить! – Подойдя к начальнику, Тарасов вытянулся по стойке смирно и отдал честь. Богомазов удивлённо остановился. Воинские чинопочитания и строевые замашки в отношениях между сотрудниками почти не использовались.
     Тарасов коротко доложил, что в настоящее время в Шизо избивают осуждённого Беляева, несмотря на то что он, Тарасов, при всех пообещал, что его никто бить не будет.
     - Вы, как хотите, товарищ подполковник, а я это дело так не оставлю. Завтра же сниму побои, соберу объяснения и отправлю спецсообщением в Управление.
     Богомазов прекрасно знал, что у оперативников имеется официальное право отправлять секретной почтой в оперотдел Управления спецсообщения, не согласовывая их с местным начальством. И, глядя на взвинченного Тарасова, он понял, что тот так и сделает.
     Дело в том, что осуждённых не то, чтобы никто никогда не бил. Наоборот, такие случаи имели место довольно-таки часто. Обычно это происходило, когда пьяные зеки пытались сопротивляться при водворении их в изолятор. Особенно, если пытались ударить кого-то в погонах или даже ударили. В таких случаях их месили долго и с удовольствием все, кто оказался поблизости. Иногда зек мог огрести за оскорбление, выкрикнутое в адрес сотрудника. В таких случаях ни у оперов, ни у кого-то другого даже и в мыслях не появлялось желание об этом куда-то докладывать. Даже у протрезвевшего осуждённого.
     Но тут был особый случай. Столкнулось самолюбие двух лейтенантов. И опытный Богомазов это прекрасно понял.
     Подполковник быстро вбежал по ступенькам на второй этаж в дежурную комнату, снял трубку телефона на пульте, позвонил в корпус №1 и, дождавшись ответа, рявкнул:
     - Бороздин, скажи Кускову, чтобы бегом в дежурку!
     Потом Богомазов долго отчитывал Кускова, поглядывая на Тарасова. Тот стоял сбоку и молчал. Кусков оправдывался, разводил руками, мол, слегка погорячился, но практически ничего же не было, Тарасову показалось.
     Тарасов уже успел немного остыть. Ему стало противно смотреть на ухмыляющуюся рожу Кускова, и он молча вышел из дежурки.
     На следующее утро Тарасов попросил врача колонии осмотреть Беляева. У того всё тело было в синяках и ссадинах, разбита губа, заплыл глаз, сломано ребро. Хотя, на счёт ребра врач сказал, что лично он уверен, но точно можно утверждать только после рентгена. Поэтому в справке он напишет «вероятно». Сергей собрал объяснения с Беляева, очевидцев – осуждённых, приложил справку медицинского освидетельствования Беляева и отправил всё это спецсообщением в Управление.
     Начальник колонии, конечно же, узнал от доктора результаты осмотра и просчитал дальнейшие действия Тарасова. Чтобы спасти Кускова, он отправил его в отпуск.
     Как раз в это время в Управлении была создана новая служба - оргинспекторский отдел по типу Управления собственной безопасности в милиции. Специально для разборов правонарушений среди начсостава. Его укомплектовали людьми, надёрганными из различных служб. А так как ни один умный начальник хороших работников не отдаст, то здесь собрались самые ленивые и бестолковые офицеры. Возглавил отдел бывший работник канцелярии.
     Сотрудники этого нового отдела прибыли в Росинку для разборок с Кусковым, узнали, что главный фигурант в отпуске. Взяли объяснения с Тарасова и прапорщиков, пообещали заняться Кусковым по выходу того из отпуска, уехали и забыли.
     После отпуска Кусков узнал, что по его душу приезжала целая комиссия. Первое время он ходил как пришибленный. Тише травы, ниже воды. Перед Тарасовым заискивал и лебезил, чуть ли не кланялся ему при встрече.
     Прошёл месяц, два, ничего не происходило. Кусков успокоился. В глаза Тарасову он не грубил, но заочно регулярно высказывал оскорбления и угрозы в его адрес. Тарасову на эту тему поступала информация со всех сторон. В результате чего он был вынужден взять Кускова в полную оперативную разработку с использованием всех возможных средств и методов. Неофициально, конечно.
     По заданию Тарасова его агент – электрик жилой зоны – воткнул микрофон в пульт дежурного. Шнур от этого микрофона заканчивался в кабинете оперчасти и подключался к магнитофону. В то время вся эта техника была допотопная – и микрофон огромный, и магнитофон бобинный. Но, тем не менее, всё это работало.
     Однажды через этот микрофон Тарасов услышал, как Кусков бахвалился в дежурке перед контролёрами. Что, мол, «этого Тарасова» он когда-нибудь завалит. И добавил «из мелкашки», намекая на разницу в габаритах своих и Тарасова.
     Когда минут через десять Тарасов зашёл в дежурку, он услышал, как прапорщики лениво обсуждают какого-то охотника из соседнего посёлка. В разговоре проскочило, что этот охотник собирается продавать мелкашку.  Сидевший за пультом Кусков, встрепенулся:
     - За сколько продаёт? Мне как раз такую штуку надо. Мелочь всякую отстреливать. – При этом он покосился на Тарасова.
     Увидев, как прапорщики прячут улыбки, Тарасов сказал, как бы размышляя вслух:
     - А что? Мелкашка хорошая вещь. Я ещё до армии имел первый разряд по стрельбе именно из мелкашки. Из неё, кстати, не только мелких зверюшек можно хлопать, но и человека завалить легко. Хоть самого здорового. Особенно, если стрелять умеешь хорошо. Кто, говорите, мелкашку продаёт? Может, мне её купить? А то я люблю грибы собирать, а в лесу всякого говна хватает. Напорешься на какого-нибудь придурка, так хоть будет чем ответить.
     Так сказать, ответил на выпад в свой адрес.
     Время шло. Кусков получил звание старшего лейтенанта. Тарасов тоже. Противостояние продолжалось.
     В обязанности дежурного входила проверка правильности закладки мяса в общий котёл в столовой. Большинство ДПНК относилось к этой процедуре добросовестно. Для Кускова это было поводом сходить в столовую и пообедать специально приготовленным для него блюдом. Закладку он оставлял на усмотрение зека – зав столовой. Чем тот и пользовался, пуская на продажу свинину, курятину, тушёнку, - всё мясо, что получал по норме.
     Однажды Тарасов узнал, что у зав столовой сегодня день рождения, и по такому случаю тот припас несколько бутылок водки. Во время закладки он решил провести внезапную проверку информации.
     Он знал, что из кабинета зав столовой просматривается вся открытая зона. Любой, кто направлялся в сторону столовой, был бы замечен на дальних подступах. Поэтому Тарасов прошёл не по центральному проходу, как обычно ходили все представители администрации. Рядом со столовой располагалась санчасть со своим двориком и двумя калитками – со стороны закрытой и открытой зон. Тарасов зашёл со стороны закрытой зоны, прошёл через дворик санчасти к другой калитке. Там, наблюдая через щель в заборе, он дождался, пока у входа в столовую никого не окажется. Затем открыл калитку и быстро прошёл в столовую. Пройдя немного по коридору, он распахнул дверь в кабинет зава.
     За столом сидели Кусков и начальник войскового наряда (НВНК) ст. лейтенант Митяев. Они дружно пожирали жареную курицу, приготовленную под «цыплёнка-табака».
     Тарасов взял со стола стакан и демонстративно понюхал его. Пахло водкой.
     - День рождения отмечаешь? – Тарасов смотрел на заведующего. Тот испуганно показал глазами на сидящих офицеров:
     - Я не пил, гражданин начальник!
     - А кто тогда пил?
     Кусков и Митяев молча ели. Тарасов осмотрелся и заметил возле стола на полу бутылку с водкой. В ней оставалось около половины. Взяв её аккуратно двумя пальцами за горлышко, Тарасов произнёс:
     - А вот и вещдок! Попробуем по пальчикам определить, кто тебе её носит, - и вышел из столовой.
     Распитие спиртного офицерами совместно с осуждёнными являлось грубейшим нарушением для наложения серьёзного взыскания, вплоть до увольнения из органов. По мнению Тарасова после его рапорта начальник колонии должен был, по крайней мере, хотя бы «пропесочить» засветившихся офицеров.
     Но тут опять вмешался случай. Начальник колонии Богомазов был в отпуске. Его обязанности исполнял замполит – пожилой подполковник по кличке «дедушка». Когда Тарасов принёс ему изъятую бутылку и объяснил что к чему, тот только развёл руками:
     - С кем приходится работать!
     Был бы на месте Кускова какой-нибудь другой сотрудник, Тарасов, скорее всего, не стал бы «выносить сор из избы». То есть ограничился мерами профилактики. Или через начальника колонии или лично. Особенно если этот человек ранее ни в чём таком замечен не был. Но здесь был особый случай.
     Воевать, так воевать! Тарасов отправил ещё одно спецсособщение в оперотдел. Здесь он описал этот случай и изложил своё мнение, что пьянство в рабочее время, да ещё совместно с осуждёнными может привести к непредсказуемым последствиям.
     И как в воду смотрел. Развязка наступила дней через десять после этого.
     Кусков и Митяев как обычно находились на дежурстве вместе. По-привычке сходили на закладку, где раздавили бутылку водки под цыплёнка и сидели в дежурке в расслабленно-благодушном настроении. Тарасов в этот день дежурил по лесобирже, в жилой зоне его не было. Что, возможно, тоже оказало какое-то влияние – опасаться то было некого.
     В это время в дежурку зашёл проверить несение службы лейтенант Початков, который исполнял обязанности командира роты. То обстоятельство, что исполнять обязанности ушедшего в отпуск командира роты оставили такого же командира взвода, но младшего по званию, сильно обидело старшего лейтенанта Митяева. Поэтому он всем своим поведением старался показать, что абсолютно игнорирует указания такого командира. Перед этим они с Кусковым как раз бахвалились друг перед другом, где они видели всякое начальство.
     Початков понял, что Митяев находится в нетрезвом состоянии,  стал ему выговаривать и намекнул, что за это положено с дежурства снимать.
     - Кого ты собрался снимать со службы, салага! – взвился Митяев, подскочил к лейтенанту и ударил его кулаком по лицу. Кусков встал рядом с Митяевым, всем своим видом демонстрируя солидарность с собутыльником.
     Початков сразу понял, что меряться силами с двумя пьяными дураками нет смысла, подобрал упавшую фуражку и выбежал из дежурки. Зайдя к командиру батальона, он доложил о происшествии и продемонстрировал фингал под глазом.
     Митяев и Кусков относились к разным ведомствам, то есть Митяев являлся офицером внутренних войск, а Кусков – внутренней службы. Поэтому комбат позвонил начальнику отделения майору Силачёву, объяснил ситуацию и предложил совместно разобраться в колонии с нарушителями дисциплины.
     В дежурке оба руководителя убедились, что их подчинённые действительно пьяны и сняли обоих со службы. После чего Кусков отправился домой, а Митяев задержался в штабе батальона, пока писал объяснения и выслушивал всё, что о нём думает начальство.
     Скорее всего, они отделались бы дисциплинарными взысканиями, и на этом история закончилась бы. Но когда после полученной трёпки, Митяев, не спеша, направился к дому, ему навстречу попался Кусков. Тот за это время успел «догнаться» до невменяемого состоянии, прихватил ружьё и направился на разборки.
     Увидев собутыльника, Кусков стал ему бахвалиться, что он сейчас порядок наведёт, никому мало не покажется.
     На свою беду, в это время мимо них прошёл Силачёв. Он как раз возвращался из батальона, где задержался, обсуждая с комбатом текущие вопросы.
     - Да что ты понтуешься! – Митяев ещё толком не успел остыть после полученного «внушения». Он ткнул пальцем в спину Силачёву, - вот же он пошёл. Что же ты не стреляешь!? Стоишь тут, ружьём хвастаешься! Только языком молотить ты герой! Фуфломёт!(15) (Примечание 15. «Двинуть фуфло», то есть, что-то пообещать и не выполнить, считается одним из самых серьёзных проступков у осуждённых. Провинившегося называют «фуфломётом». Очень неуважаемая категория, почти «петух»).
     - Кто, я фуфломёт!? Гляди! – Кусков сорвал с плеча двустволку и бабахнул в сторону Силачёва. Жакан, рассчитанный на лося или медведя, просвистел возле уха майора и попал в дверь крайнего дома, никому не причинив вреда.
     Силачёв сразу всё понял и побежал по улице к ближайшему укрытию. Но вошедший в азарт Кусков, прицелившись как смог, жахнул из другого ствола. В этом стволе оказался патрон с картечью. Не попасть пучком картечи в человека с десяти - пятнадцати метров было просто невозможно.
Две картечины пробили Силачёву лёгкие. Истекая кровью, тот упал на перекрёстке.
     Митяев мгновенно протрезвел, понял, что они натворили. Отобрал у друга ружьё и увёл его домой.
     Жизнь начальнику отделения тогда спасти удалось, но после сложной операции из органов ему пришлось уволиться по инвалидности.
     Для расследования ЧП из Москвы прибыла специальная комиссия. Когда Тарасов продемонстрировал подполковнику – москвичу (члену комиссии, проверявшему оперативную работу) спецсообщения по Кускову, все вопросы к оперативникам отпали. А когда выяснилось, что оргинспекторский отдел Управления получил второе спецсообщение ещё неделю назад и всё ещё собирался выезжать для проверки, то отдел вообще расформировали. По крайней мере, Тарасов больше про такую службу ничего не слышал.
     Кускову за покушение на убийство дали десять лет, которые он отбывал в Нижнем Тагиле на «ментовской» зоне. Митяев по статье за воинское преступление неожиданно для всех получил четыре года лишения свободы.
Пока Кусков «тянул срок», его жена завела себе сожителя, привыкла к нему и возвращаться к бывшему мужу отказалась. Одно дело быть женой офицера, а другое – бывшего зека.
     Когда Тарасов услышал, что Кусков сейчас в посёлке у него в голове пронеслись воспоминания о событиях более, чем десятилетней давности. А ведь тогда своим главным врагом Кусков, судя по всему, считал именно Тарасова. И просто дело случая, что не Тарасов тогда встретился вооружённому пьяному придурку.
     Сейчас встречаться с ним у Тарасова тоже желания не было. Да и что у них может быть общего? Просто ещё один пример для доказательства вреда пьянства. Был бы трезвым – ничего бы не было. Сейчас тоже ходил бы майором. Хотя, скорее всего, сорвался бы в другой раз.
     Пройдясь по свежему воздуху и постояв на разводе. Серёга, чтобы перебить дурные мысли о похмелье, постарался загрузить себя работой. Тем более, что бумажной работы накопилось достаточно.
     Как раз у Мирзы в колонии с утра оказались какие-то свои дела. Поэтому он заодно занёс в кабинет оперчасти протокол вскрытия и бутылку со спиртом. Убирая спирт в сейф, Тарасов поймал вопросительный взгляд Борткевича и отрицательно покачал головой:
     - Хватит дурью маяться, будем силу воли воспитывать. Пусть стоит до вечера.
     Роман тяжело вздохнул, но с мнением начальства согласился.
     Тарасов двумя пальцами отпечатал на пишущей машинке постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту смерти осуждённого Полушкина. В результате несчастного случая в быту. Потом по памяти начертил план-схему петушиной камеры, указал «точные» размеры камеры, расстояние от нар до стола, высоту самих нар и т.д. (Кто их будет проверять? Стоит ли заморачиваться с рулеткой?) Затем всё это вместе с объяснениями аккуратно подшил, сходил в кабинет к начальнику колонии, чтобы тот утвердил.
     Несколько раз отвлекался на телефонные разговоры, на разъяснения своим сотрудникам по тому или иному вопросу. И постоянно пил чай, стакан за стаканом. Вместе с Романом. Когда подошло время обеда, состояние здоровья практически приблизилось к норме.
     В обед Серёга похлебал горячего борща, после чего часа три вздремнул. В результате на съём (16) он прибыл практически здоровым человеком. (Примечание 16. «Съём» - снятие осуждённых с рабочих объектов и возвращение их в жилую зону).
     Уже в конце съёма дежурный сообщил Тарасову, что на старой лесобирже не хватает одного человека. Конкретно – Доронина, работающего в одной из вспомогательных бригад.
     Когда запыхавшиеся сотрудники оперчасти в полном составе преодолели километр расстояния до КПП лесобиржи, им навстречу вышел дежурный по объекту Муравьёв и махнул рукой:
     - Можете не торопиться. Он повесился.

                Висельник.

     - Тьфу, чёрт! – Тарасов сплюнул в сердцах, - его хоть не трогали?
     - Нет, конечно. Я что ли не знаю, без прокурора не положено. Я там двух контролёров оставил охранять. Ого! Вот и начальство из отделения торопится вам на помощь.
     Тарасов уже и сам видел начальника оперчасти отделения майора Солдатова, спешившего со стороны посёлка.
     - Кириллыч, отбой, ложная тревога, - Тарасов поздоровался со своим начальником и другом.
     - Нашли?
     - Да. Повесился…
     - Тьфу, чёрт! Не трогали? – Солдатов почти дословно процитировал реакцию Тарасова, что вызвало невольные улыбки у всех присутствующих.
     - Что лыбитесь? – Не понял Солдатов. – Сейчас кто-то будет всю ночь торчать возле трупа. Да и завтра… раньше, чем к обеду прокурор не прилетит. Так… раз ситуация изменилась, я думаю, такой толпой там делать нечего. Пойдём мы с тобой, Тарасов, полюбуемся на покойника, а остальные могут возвращаться, работать по своим планам.
     Несмотря на многолетнюю дружбу, Солдатов всегда обращался к Тарасову строго по фамилии, даже во время совместного распития спиртного.
     Доронин ухитрился повеситься на стене снаружи бригадной будки возле входной двери. Верёвка была привязана за бревно, выступающее с крыши. К стене была прислонена лестница, которой воспользовался самоубийца.
      Солдатов задумчиво смотрел на труп и хлопал себя по карманам.
     - Чёрт! – Он достал сигарету и рассеянно посмотрел на Тарасова. – Спички забыл. У тебя нет, случайно?
     - Нет. Ты же знаешь, я не курю.
     - Знаю. А вдруг! Орлы, спички есть?
     Контролёры переглянулись:
     - Не курим, товарищ майор.
     - Да вы что, сговорились!? – Солдатов сунул сигарету в рот и посмотрел на покойника. – Может у жмурика есть?
      Он стал на нижнюю ступеньку лестницы и похлопал по карманам висельника. Послышалось характерное брякание. Выудив из кармана полосатых брюк коробок спичек, Солдатов прикурил, блаженно затянулся дымом и сунул коробок обратно.
      - Ну вот, хоть один нормальный человек среди вас, - Солдатов сидел на среднюю ступеньку лестницы рядом с трупом и курил, – И что, нам тут его теперь до утра караулить? И завтра, пока прокурор не притащится? Тарасов, ты выговора сильно боишься?
     - Да как-то… не очень. До звания ещё полтора года.
     - И я не боюсь. Мне, вообще, на звание уже отправили.
     - Поздравляю…, а ты это к чему?
     - Не хочу тут всю ночь куковать. Снимем его сами, отправим в морг и пойдём домой спать.
     - Согласен. – Тарасов с ходу начал развивать мысль друга. – По-моему, он, может, ещё и не совсем умер. Мы же имеем право, попытаться его откачать?
     - Да мы просто обязаны! – Солдатов отбросил окурок и выпрямился. – Нож есть?
     - Держи, Кириллыч! – Тарасов вынул из кармана и подкинул вверх Солдатову кнопочный нож зековской работы.
     Тот пару раз щёлкнул кнопкой, полюбовался выскакивающим лезвием.
      - Хорошая игрушка. Ты мне его подарил? – Это был не вопрос, а утверждение.
     - Конечно, Кирилыч. У вас же там, в отделении такие ножи не делают.
     - У нас в отделении вообще никто ни хрена не делает… кроме меня. – Солдатов примерился лезвием к верёвке. – Держи его за ноги.
     - Держу! – Тарасов обхватил висельника за ноги. – Ты там придерживай, а то рухнет на меня! И это… по узлам не режь.
     - Не учи отца…, держишь?
     Солдатов уже держал самоубийцу за обрезок верёвки, спускаясь по лестнице. Затем он поднялся опять и аккуратно разрезал вторую часть верёвки.
     - Ну вот, орлы! Слушайте боевую задачу, - Солдатов показал на лежавшее  тело, - продолжаете его охранять! Мы пришлём бесконвойников с телегой, сопроводите до морга.
     И, глядя, как скривились лица контролёров, добавил:
     - Скажите спасибо, что мы всю грязную работу за вас сделали. А так бы до утра анекдоты покойнику рассказывали.
     На выходе с рабочего объекта им повстречалась группа людей в форме. Среди сотрудников отделения высоким ростом выделялся заместитель начальника оперотдела Управления майор Коротков.
     - Откуда здесь высокое начальство? – В полголоса поинтересовался Тарасов у друга.
     - В Ново-Быково разбирался с какими-то жалобами. Я думал он там и заночует, - также негромко ответил Солдатов и заорал:
     - Какие люди! На покойника идёте посмотреть? Так не обязательно ноги топтать, его скоро к зоне привезут.
     - Как привезут? – Коротков сделал испуганное лицо. – Вы что, его сняли!?
     - Конечно. Тарасов у него пульс нащупал, - Солдатов кивнул на удивлённого Тарасова, - сняли, попытались реанимировать, но ничего не получилось.
     - Как пульс? – Коротков растерянно посмотрел на Тарасова, - ты уверен?
     - Тогда был уверен, - Тарасов пожал плечами, - а сейчас и сам сомневаюсь. Надо было попробовать искусственное дыхание – рот в рот – но мы что-то побрезговали…
     - Ну вы даёте, артисты! – У Короткова в глазах мелькнуло понимание. Он немного подумал и добавил строгим тоном. – Напишите объяснение. Оба!
     - Само собой, - Солдатов развёл руками.
     - Как скажешь, начальник! – Дурашливо вытянулся Тарасов.
     Из телефона в конторе лесобиржи Тарасов позвонил ДПНК и распорядился отправить лошадку с телегой и грузчиков за трупом, потом попросил соединить с Борткевичем.
     - Рома, отказные (17) по Доронину с тебя, твой объект. (Примечание 17. Отказные – материалы для отказа в возбуждении уголовного дела).
     - Да я уже начал, бригадников всех опросил. Короче, Андреич, двое в объяснении указали, что он неоднократно высказывал мысли суицидного характера.
     - Что, так и говорят «суицидные»? – Какие они у нас грамотные…
     - Нет, это я от себя … дословно – «неоднократно говорил о том, что если человек решил покончить с собой, он же всё равно покончит?»
     - Понятно. Мирзу обрадуй. Пусть к завтрашнему дню будет готов.
     - Я уже с Кохом договорился.
     - Ну, тоже неплохо. Рома, я прямо отсюда домой пойду. Пусть жена порадуется.
     - Хорошо. Только…, а как же… там, в сейфе?
     - Да там мелочь. Не стоит и начинать. Завтра, кстати, ещё столько добавится.
     - А-а! Точно! Понял. Пока.
   
                28 августа 1994 года.

     Утром Тарасову удалось перехватить Короткова по пути в аэропорт. До штаба колонии они шли вместе. За десять минут Тарасову удалось убедить заместителя начальника оперотдела, что информацию по возможному убийству на «Большой Земле» лучше проверять самим. И самая лучшая кандидатура для этого – молодой опер Махневич. Коротков внимательно выслушал все аргументы Тарасова и пообещал сегодня же пробить командировку Махневичу.
     Поэтому, уже во время развода Тарасов продиктовал Махневичу текст сообщения, которое тот якобы получил вчера от кого-то из своих агентов. Саша Махневич всё понял с полуслова, уточнил, в какой город нужно будет съездить. И сразу после развода в кабинете занялся бумажным оформлением.
     Руководству колонии о командировке Махневича Тарасов, подумав, решил не докладывать. Вызвали в Управление – значит, посчитали нужным. А то начнутся вопросы. Придётся рассказывать, что за информация. И где гарантия, что тот же Лемке, при случае не похвастается осуждённому Чурилову, что знает о закопанном трупе? Лучше не рисковать.
     После развода Тарасов вместе с Борткевичем зарылись в бумаги. Почему-то на писанину времени всегда не хватало. В то же время о работе оперчасти начальство судило именно по бумагам.
     Например, один из показателей работы оперов – предотвращённые преступления. Мало того, что преступление нужно предотвратить. Главное – отразить это на бумаге. Существовали специальные бланки – карточки. Чем больше выпишешь таких карточек за отчётный период – тем лучше поработала оперчасть.
     Дело в том, что преступления предотвращались чуть ли не ежедневно. В этом и заключалась главная задача этой службы – профилактика преступлений. Иногда - и по несколько за день. Особенно, если учесть, что преступлением считалось даже изготовление браги. Изъял дрожжи – предотвратил. Изъял нож – предотвратил. Узнал о конфликте между двумя зеками, одного отправил в другую колонию – предотвратил убийство. И т.д. и т.п.
     Только вот выставлять карточки своевременно было недосуг. Поэтому, когда выпадала возможность заняться писаниной, опера напрягали головы, вспоминая, что можно считать предотвращены преступлением за последние дни.

                Я согласен на медаль.

     Однажды на очередном ежегодном совещании оперсостава Управления Тарасова по традиции выдернули на трибуну для отчёта о проделанной работе. По традиции, потому что ни одно совещание не обходилось без того, чтобы именно он был заслушан. Тарасов даже завидовал некоторым начальникам оперчастей других колоний, которых он ни разу не видел на этой трибуне. Особенно тяжко воспринималась эта обязанность, если накануне вечером плотно «посидели» в номере гостиницы, отметили встречу с коллегами. Тут не то, чтобы речи толкать, - сидя укачивает.
     Да и выдёргивают на трибуну обычно не для того, чтобы хвалить. И даже если все показатели кроме одного у тебя лучшие по Управлению, будут ругать за тот единственный недостаток.
     Поэтому, когда Тарасова в очередной раз вызвали на трибуну, он подумал, что лучшая защита – нападение.
     - Ну, расскажи, Тарасов о проделанной работе, - с каким-то ехидством в голосе предложил один из сидевших в «президиуме» руководителей – начальник оперативного отдела Управления подполковник Левашов.
     Тарасов знал, что за прошедший год у него в колонии было всего одно серьёзное преступление  - убийство. Один зек – армянин - убил своего земляка. Видимо, за это его и собирались пропесочить.
     - За отчётный период оперчастью ИТК-14 была проделана огромная работа, - начал он уверенным тоном. Покосившись на президиум, он отметил ехидные ухмылки руководства и продолжил, - нами было предотвращено сто двадцать пять преступлений.
     Тарасов сделал паузу, чтобы все оценили цифру, и продолжил:
     - Кстати. Возникает законный вопрос. Вот мы за год предотвратили сто двадцать пять преступлений. Из них, - он заглянул в шпаргалку, - двадцать четыре убийства. И в то же время за этот год в колонии было допущено одно убийство. Это наша недоработка. За это нас, естественно, наказали. Я прошу всех обратить внимание – допустили одно, а предотвратили двадцать четыре. Так вот, что я хочу сказать. Если за одно допущенное преступление нас наказывают, то за предотвращённые двадцать четыре по логике нас надо поощрять.
     При этом Тарасов повернулся лицом к руководству, как бы задавая вопрос. Те, судя по непроницаемо-задумчивым выражением лиц, растерялись от неожиданности.
     Первым нашёлся Левашов. Грозным тоном он спросил:
     - Предлагаешь орден тебе выдать?
     - Мне непонятно, почему, например, наши коллеги из уголовного розыска за каждое раскрытое громкое преступление получают какие-то поощрения. А что, и ордена иногда. И повышении в звании досрочные. У нас же нераскрытых преступлений вообще не бывает. По крайней мере, у меня не было за всё время работы.
     - Здесь специфика другая, - подал голос, сидевший в центре стола, зам по БОР Управления полковник Худяков. Но его заглушил гул голосов из зала:
     - А что… и в самом деле… одно министерство… почему одним дают, а другим нет? – Оперсоставу тема явно понравилась.
     - Тихо! – Прикрикнул Левашов. – Всех желающих высказаться можем пригласит на трибуну.
     Тарасов воспользовался паузой и продолжил, как бы рассуждая вслух:
     - Насчёт ордена, - он покосился на Левашова и выдал, - тут хорошо сказал великий поэт Михаил Исаковский, точнее его герой Василий Тёркин:
      Нет, ребята, я не гордый,
      И, заглядывая в даль,
      Так скажу: зачем мне орден?
       Я согласен на медаль!
     В зале раздался смех, и даже аплодисменты. Тарасов понял руку, успокаивая народ, повернулся к руководству и сказал серьёзным тоном:
     - Я не имею в виду поощрение за каждое предотвращённое преступление. Сто двадцать медалей за год… это у меня, не то, что на кителе, и на штанах места не хватит. (Опять смех в зале). Но, вот одну медаль в году, лучшему по всем показателям, мне кажется, вполне реально. Нельзя, где-нибудь там, в Москве этот вопрос задать?
     В зале опять поднялся гул.
     - Так. У тебя всё? – Левашов встал. Гул стих. – Присаживайся.
     Тарасов шёл на своё место, пожимая протянутые руки. Все, кто мог дотянуться выражали, таким образом, свою солидарность, согласие с его словами.
     Левашов был прекрасным психологом. Он понимал, что ситуация не позволяла объявить поднятую Тарасовым тему бредом. Так можно настроить против себя весь оперсостав. И в тоже время, награждать медалями за хорошую работу, в системе ИТУ было не принято. Чтобы решить положительно такой вопрос, нужно общаться с министром. А это не их уровень.
     - Тема, поднятая майором Тарасовым, очень болезненная, - Левашов окинул взглядом притихший зал, - вы не считайте, что мы тут только и думаем, чтобы вас наказать. А поощрения вы видите только, как любит выражаться тот же Тарасов, только в виде снятия ранее наложенного взыскания.
     В зале опять оживились.
     - Я вижу, - повысил голос Левашов, - многие и в этом согласны с Тарасовым. Но, тем не менее, мы в этом направлении работаем. На счёт медалей не обещаю, но раз в год выбить из Москвы знак «За отличие в службе», я думаю, вполне реально. Со временем.
     Левашов посмотрел на Худякова, тот согласно кивнул.
     - Кстати, - продолжил Левашов, - по итогам этого года первое место среди оперчастей по большинству показателей занял оперотдел ИТК-14, где начальником как раз майор Тарасов.
     В зале опять поднялся гвалт. Послышались возгласы «медаль… орден… знак дадут?»
     - Тихо! – Левашов поднял руку. – Мы об этом собирались говорить в конце совещания при подведении итогов. Поэтому, не будем торопить события. Всему своё время.
     В конце совещания Серёге вручили грамоту за первое место и объявили о снятии взыскания, что опять вызвало оживление и смех в зале.
     Сегодня на Тарасова напало вдохновение. Поглядывая на грязную лампочку на потолке кабинета, он заполнял подряд уже десятую карточку. Роман тоже не отставал. Творческий процесс подходил к логическому завершению, то есть время приближалось к обеду.
     Активная умственная деятельность была пресечена робким, но настойчивым стуком в дверь.
     - Кого там ещё черти принесли в нашу хату! – Роман недовольно оторвался от писанины и распахнул дверь. Там стояли две пожилые незнакомые женщины.
     - Вам кого?
     - Нам нужен начальник оперчасти майор Тарасов.
     Роман растерянно оглянулся на Тарасова и посторонился:
     - Проходите.
     Сергей оторвался от бумаг и удивлённо посмотрел на женщин:
     - А вы, собственно, по какому вопросу? Я Тарасов.
     Одна из женщин вышла вперёд:
     - Я – мать Арсентьевой Ирины, а это – моя сестра, её тётя. Ирина месяц назад уехала в вашу колонию к осуждённому Баранникову и пропала.
     - Да, я в курсе, присаживайтесь. Простите, как вас по имени-отчеству?
     - Надежда Семёновна я. А она – Наталья Семёновна.
     - Надежда Семёновна, я лично проверял эту информацию. Всё указывает на то, что Ирина в Росинке не появлялась. Скорее всего, что-то случилось по дороге. Я так и ответил на телеграммы - вашу и милиции. Вы получили ответ?
     - Да. – Женщины переглянулись. Обе они выглядели усталыми и растерянными. Надежда Семёновна пристально посмотрела на Тарасова:
     - Нам сказали, что здесь в посёлке Тарасов знает всё. Если вы что-то не знаете, то не знает никто.
     Тарасов пожал плечами:
     - Не совсем так. Я, конечно, не господь бог. Но, собственно, близко к истине. Если бы Ирина появилась в посёлке, и здесь с ней что-нибудь произошло, я, скорее всего, знал бы. Работа такая. А тут… понимаете, месяц прошёл и тишина. Абсолютно никакой информации. Посёлок у нас небольшой. Все друг друга знают. Кто-нибудь, что-нибудь заметил бы, а значит - и я бы знал.
      Тарасов задумался. Все промолчали.
     - Её фотографию я видел. Скажите, а как она была одета?
     - Джинсовая юбка, голубая блузка, накидка такая… вязаная. Она сама вязала. С жёлтыми пуговицами.
     - Вещи приметные какие-то были с собой? Золотые украшения – серьги, кулон, колечко?
     Надежда Семёновна задумалась.
     - Серёжки она не брала с собой. Из золота… цепочка была на шее и всё, пожалуй. – Надежда Семёновна посмотрела на сестру. Та согласно кивнула. -
Из вещей… ничего приметного, портфель коричневый. Там - что обычно женщина берёт в дорогу – косметика, бельё на смену. Продукты ещё, она же рассчитывала, что им свидание дадут. Что-то же кушать надо было бы, двоим. Консервы всякие…
     Тарасов отмечал на листе бумаги.
     - Извините, - вмешался Борткевич, - мне непонятно, у вас в городе что, - с мужиками напряжёнка? Я имею в виду, что в городе мужчин мало или все не такие, как надо? Уехать за несколько тысяч километров, чтобы связать свою судьбу с зеком… Она же где-то работала, с кем-то общалась. Где она работала, кстати?
     - В налоговой инспекции, - глядя на удивлённые лица парней, Надежда Семёновна добавила, - никто ей не нравился. Уж, мы как только не пытались её отговорить! Бесполезно! Вбила себе в голову, что любит его.
     - Хорошо. Мы, конечно, поработаем ещё, только обещать я ничего не могу. Почему-то я уверен, что в Росинке её не было.
     - Ладно, - Надежда Семёновна встала, - мы попробуем проверить места её пересадок. Где-то же она должна была отметиться…
     - С удовольствием бы вам помог, - Тарасов тоже встал, - но уверен, что начальство меня не отпустит.
     Женщины вышли.
     - Быстро они добрались. – Сергей задумчиво смотрел на Романа. - Я только позавчера телеграмму отправил в Красноярский край.
     - А что, вполне реально, - Роман начал подсчитывать, - от Красноярска до Свердловска на самолёте часов пять-шесть. Там взяли такси, переехали в Уктус (18). (Примечание 18. Уктусский аэропорт Екатеринбурга работает по местным, внутриобластным линиям. На нём базируются самолёты АН-2 и вертолёты). Оттуда самолётом до Сосьвы – два часа. И ещё пол часа от Сосьвы до Росинки. При некоторой удаче можно за сутки добраться.
     - Так оно.
     - А ты, Андреич, уверен, что она здесь не появлялась?
     - Ну, Рома, я не представляю, чтобы здесь в Росинке кого-то убили, и за месяц ничего не проскочило, никакой информации.
     - А если её где-то спрятали и пользуются потихоньку?
     - Где? В посёлке? Вольные? Тут таких больных и голодных до баб я не знаю. Даже среди бывших зеков. Где ещё? На бирже? На другом объекте? Сам знаешь, если появляется «кедровка», самое позднее – во время съёма, мы уже знаем. А целый месяц… нет, не реально.
     Кедровками в посёлке называли проституток, которых иногда забрасывали голодным до женщин зекам на рабочие объекты. Сколько их на памяти Тарасова не изымали оперативники, все были грязные, страшные, вонючие. На таких, в нормальных условиях - на свободе - никто бы не позарился. Даже по пьянке. Как в анекдоте «столько не выпить!» Ирина под эту категорию явно не подпадала.
     - Ну да, вообще-то. – Роман пожал плечами. - Здесь у нас, что в зоне, что в посёлке, всё просматривается и прослушивается. Слишком мала вероятность, что мы бы не знали. А зачем ты про её одежду спрашивал, если уверен, что её здесь не было?
     - Тут тот же принцип, что и у папы Римского. Ему по должности и жена, и любовницы запрещены, а х… имеет на всякий случай. Так что… хрен его знает. Один процент вероятности всё равно надо допускать. А информация любая может пригодиться. Ну что, идём на обед?
     Вечером после съёма с работы начальник колонии вызвал к себе весь оперсостав.
     - Я вас поздравляю, господа. С первого сентября будете руководить уборкой картошки на Пелыме.
      Насмешливо осмотрев удивлённые лица офицеров, он добавил:
     - Не я придумал такую х…ню, это решение начальника отделения. Копать картошку будут наши бесконвойники. А так, как они никого, кроме оперов не боятся, то в вашем присутствии сачковать не будут. Вот такие мотивы у этого решения.
     Пелым когда-то был крупным населённым пунктом. Задолго до основания Екатеринбурга он считался городом, крупнейшим в регионе. Здесь отбывали срок ссыльные декабристы. Даже фельдмаршал Миних, когда попал в опалу. В настоящее время от былого величия остались только развалины каменной церкви. На месте города было несколько деревянных избушек. Территория использовалась как подсобное хозяйство отделения. На памяти Тарасова здесь была создана колония-поселение сельскохозяйственного назначения, где трудились около сотни поселенцев. Но со всем объёмом работ они не справлялись. Поэтому в авральные периоды к ним направлялось подкрепление.
      - Понятно, - протянул Тарасов, - кто везёт, на том и едут. А в зоне то кто-то останется? Или – все туда, а тут никого?
     - Ну почему, будете ездить по очереди. Двое здесь, двое там. Вахтовым методом. График сами составьте. Но, главное, Молчунов просил, чтобы Тарасов был там как можно чаще. Дословно: он знает всех, как облупленных, при нём филонить не будут.
     - Я горжусь, конечно, оказанным мне высоким доверием, - Тарасов умышленно скопировал интонацию Мкртчана из «Кавказской пленницы», - но хочу заметить, что за бесконвойников у нас отвечает Серёга Кравцов. А он своих подопечных тоже знает, как облупленных. Даже лучше меня. Может, его одного хватило бы на всё время уборки?
     При этих словах Кравцов сморщился как от зубной боли. Понятно, что никто не хочет менять привычный образ жизни на какое-то бестолковое торчание на природе за десяток километров от дома. Да ещё при осенней погоде.
     - Я вам передал мнение начальства…
     - И нечего тут торговаться, - перебил начальника его заместитель Лемке. До этого он молча сидел за приставным столом рядом с начальником, грозно поглядывая на подчинённых.
     - Кстати, - Тарасов посмотрел на Лемке, - а зам по оперативной работе относится к оперсоставу? В смысле, - его тоже учитывать при составлении графика?
     Лемке даже подпрыгнул от возмущения. Он уже открыл было рот, чтобы указать Тарасову его место, но Осинин его опередил:
     - Зам по БОР будет в колонии, надо же кому-то зону перекрывать.
     - Он перекроет…- проворчал Роман так, чтобы Лемке не услышал. Тот подозрительно покосился на Борткевича, но промолчал.
     - И всё равно это как-то неправильно. – Тарасов попробовал всё-таки довести до начальства свои соображения, - сколько там будет человек – двадцать, тридцать? На них два оперативника. Здесь остаётся больше девятисот. И на них тоже два. Не дай бог, где-то что-то прорвёт: побег или убийство какое громкое. Приедет грозная комиссия, начнут разбираться. И тут выяснится, что половина оперов работали пугалами. Да, вообще, всё – урывками.
     - Так вы для того и работаете, чтобы нигде ничего не прорвало, - Лемке посмотрел на Осинина, ища поддержки.
     - Так пока мы здесь, с нас и спрос. А нас не будет, спрос будет с того, кто остался, - Тарасов выразительно посмотрел на Лемке.
     - Ответит отделение, это их инициатива, - Осинин как бы поставил точку в прениях.
     - Всё равно, Георгич, ты бы передал наши соображения. Нам-то что, после этого дурдома там отдых. Можно сказать - курорт. Да, Серёга? -  Тарасов толкнул локтем Кравцова. Тот промычал что-то неопределённое.
     Зато, выйдя из кабинета начальника, Кравцов высказал всё, что он думает:
     - Они там совсем ох…ли! Действительно, как могут два опера перекрыть почти тысячу жуликов?! Скажи, Андреич!
     - Да я уже сказал. К сожалению, меня не услышали. – Тарасов думал уже о другом. – Да и не вдвоём. Ты же слышал – целый зам по БОР здесь будет постоянно.
     - Да какой из него опер! Ты чё, смеёшься, что ли? Издеваешься!?
     Лемке действительно никогда не был на оперативной работе. Раньше он работал в милиции, в ГАИ. За что-то его выгнали. Кадровики лесного управления из-за жестокого дефицита кадров практиковали восстановление в органах таких вот провинившихся. Лишь бы судимости не было. И многие с Большой Земли соглашались, дослуживали до пенсии.
     Всё время, что Тарасов его знал, Лемке работал дежурным по бирже. Спокойный незаметный офицер. В порочных связях замечен не был. Поэтому, когда Осинин спросил у Тарасова его мнение по Лемке, тот пожал плечами:
     - Мужик, как мужик. Вроде нормальный, а ты это к чему?
     - Хочу его зам по БОРом назначить на вакантное место. Тебе же ещё до звания два года?
     По идее Тарасов по должности – начальник отдела – должен был занять освободившееся место. На своей должности он уже достиг потолка по званию – майор. У замов начальника потолок – подполковник. Тарасов это прекрасно понимал. Так же, как и то, что за два года на новой должности он успеет нахватать столько взысканий, что замучается снимать, когда подойдёт срок по званию. Да и в обязанностях зам по БОР по традиции были все хозяйственные вопросы колонии. Это – и ремонт помещений, и обеспечение жилой зоны дровами, и вывоз фекалий. Всё это Тарасов не любил. Ему больше нравилась чисто оперативная работа. Обязанности зам по БОР ему периодически приходилось временно исполнять, поэтому он прекрасно знал, что это такое.
     - Пробудет нормальный мужик с полгода на должности, - продолжал убеждать Осинин, - отправим на звание. Ещё полгода – и свалит на пенсию подполковником. А там и у тебя срок подойдёт.
     В словах Осинина была определённая логика. Если подполковничью должность занять за год до получения звания, легче продержаться без взысканий.
     За время работы Тарасова в оперчасти замы по БОР менялись много раз. И только дважды, по мнению Тарасова, это место занимали люди соответствующие. Во всех остальных случаях он вынужден был подчиняться всяким недоумкам или конченым алкашам.
     Одним больше, одним меньше, особой разницы Тарасов не видел. Тем более заниматься хозяйством колонии у Тарасова душа не лежала.
     - Только, Георгич, у меня просьба. Лемке ни хрена не понимает в оперативной работе, так пусть хотя бы не мешает.
     - Само собой. Ему хозяйственных вопросов хватит с головой.
     Однако Лемке после того, как занял должность и осмотрелся, всячески старался подчеркнуть, кто тут главный. В оперативную работу он не лез, так как действительно, его понимание этой части работы было на уровне прапорщика – контролёра. Но он всячески донимал Тарасова вопросами режимного характера.
     Например, ему хотелось, чтобы во время съёма с работы осуждённых весь оперсостав находился в комнате обысков. Тарасов давно уже определил для себя место во время съёма. Он всегда стоял на границе между открытой и закрытой зонами. Официально – для зеков – он следил, чтобы никто из закрытой не проскочил в открытую. Осуждённые были уверены, что Тарасов их всех знает в лицо, и поэтому таких попыток при нём не делали. Тарасов всячески поддерживал это мнение, хотя всех, конечно, не упомнишь.
     А неофициально – ему удобно было накоротке общаться с агентурой, получать маяки. Люди шли после комнаты обысков по одному или небольшими группами. Кто-то мог специально отстать, чтобы перекинуться двумя словами. Или выпалить заранее заготовленную фразу и пройти мимо, не снижая скорости.
     Другие сотрудники оперчасти также находились внутри зоны, одновременно следя за порядком и пересекаясь накоротке с агентурой. Начальник колонии об этом знал и был полностью согласен с такой расстановкой. Объяснять же всё это Лемке, Тарасов не видел смысла.
     Однажды Лемке своими тупыми требованиями довёл его до белого каления. Тарасов в присутствии Лемке попросил Осинина оградить его от вмешательства «этого дебила» в тонкую оперативную работу, в которой тот ни хрена не смыслит. При этом Тарасов указал на «дебила» пальцем.
     - Ты успокойся, он в чём-то по-своему прав, - Осинин во избежание перерастания конфликта в физическую стадию, встал между ними.
     - Кто дебил? Я?! – Лемке делал вид, что только присутствие начальника мешает ему устроить физическую расправу над Тарасовым.
     - Ты даже не представляешь всех возможностей оперативной работы. Ты знаешь, что я тебя могу так подставить, что ты окажешься не на пенсии, а в тюрьме. Плохо только, что при этом и мне самому достанется, и Георгич может пострадать. Ну, мне то не привыкать. Одним взысканием больше, одним меньше… Поэтому – не суйся туда, где ничего не рубишь! Объясни ему, Георгич.  – Тарасов устало махнул рукой и вышел из кабинета. 
     Неизвестно, что и как объяснил своему заму начальник колонии. По крайней мере, тот Тарасову больше прямых указаний не давал. Хотя постоянно демонстрировал своё недовольство работой оперчасти.
     К счастью, в колонии кроме оперативного, был ещё и режимный отдел. Только, вместо четырёх человек по штату, в нём было в наличии только двое. Вот ими Лемке и руководил в полном объёме.
     - Майор Тарасов, срочно зайдите в дежурную комнату, - раздалось из громкоговорителя.
     - Тебя к телефону, - дежурный протянул Тарасову трубку, - Сосьва, Коротков.
    - Привет, Володя, - Тарасов тут же спросил у Короткова, - ты ещё не подполковник?
     - Нет пока. Я чего звоню… завтра с утра в отделении будет приказ. Откомандировать Махневича в распоряжение оперотдела. Ну, ты в курсе зачем. Так что, пусть готовится.
     - Понял. – Тарасов положил трубку. Не успел он выйти из дежурной комнаты, как телефон зазвонил опять. ДПНК снял трубку, посмотрел на Тарасова:
     - Опять тебя. Жена.
               
                Родственник

     Люба, взволнованно перебивая сама себя, кое-как объяснила, что на завтра обещают вертолёт по санзаданию. То есть, нужно будет сопровождать её брата Сергея в Краснотурьинск в больницу. Старший брат Валера один может не справиться. Поэтому ему – Тарасову – нужно отпроситься с работы на один день, если можно, конечно.
     Сергей задумался. Помочь родне, конечно, нужно. Сергей, брат жены, во время службы в армии едва не погиб, отравился выхлопными газами. Более пятнадцати минут он находился в состоянии клинической смерти. Врачам удалось спасти ему жизнь. Вот только в мозге у него произошли необратимые изменения. Из армии его привезли инвалидом первой группы. Он никого не узнавал, не умел читать, писать, считать.
     Постепенно умственные способности удалось восстановить. Группу поменяли сначала на вторую, потом на третью. Сергей умудрился даже вместе со старшим братом проучиться на курсах и сдать на водительскую категорию, позволяющую водить лесовозы. Лесовоз ему, правда, не доверили, работал на стареньком самосвале.
     Периодически ему нужно было проходить курс лечения в психиатрической больнице в Краснотурьинске. После лечения Сергей становился хоть и слегка заторможенным, но вполне адекватным. По мнению Тарасова, некоторые коренные жители Росинки с рождения были гораздо тупее, что не мешало им работать контролёрами в звании прапорщиков и даже на офицерских должностях.
     Тарасов вместе со своим родственником – тёзкой и сено вместе косили, и картошку копали, и навоз растаскивали по огородам, и другие хозяйственные проблемы решали. Так что у него было достаточно времени присмотреться.
     По истечении какого-то времени действие лекарств заканчивалось, и родственник начинал чудить. По мнению Тарасова его нужно было бы при первых же признаках отправлять для прохождения очередного курса лечения. Но у его матери – Тарасовской тёщи – было другое мнение. Она, как и все матери, жалела сына. В результате, Сергей, даже будучи абсолютно невменяемым, продолжал жить дома, держа в напряжении всю семью.
     Старший брат Валерий уже несколько лет жил в Росинке, чтобы контролировать Сергея. До этого он холостяковал всю жизнь в Свердловске, работал механиком, имел комнату в коммуналке и был вполне доволен жизнью. Приехав однажды по просьбе родителей, Валера остался в Росинке навсегда и смирился с этим, как с неизбежностью. На работу здесь он не устраивался, помогал родителям по хозяйству и следил за Сергеем.
     Отец иногда ворчал на Валерия, мол, если бы не он, то Сергея отправили бы в больницу. А там его быстро привели бы в порядок.
     Тарасов в душе был согласен с тестем. Из-за материнской жалости и присутствия Валерия Сергей в невменяемом состоянии находился месяцами. Сам мучился, и все мучились. Иногда и Тарасов подключался. Например, когда Сергея нужно было помыть в бане. Сам он категорически не хотел. Приходилось Тарасову и Валерию тащить в баню невменяемого человека. А тот оказывал такое яростное сопротивление, что в конце мероприятия оба здоровых мужика были как выжатые лимоны.
     Периоды, когда Сергей после очередного курса лечения был более-менее нормальным, с каждым разом становились всё короче, а «невменяемые» - всё длиннее.
     Врачи в психбольнице предлагали оставить Сергея там на постоянное содержание. Мол, будет постоянно под наблюдением, вовремя получать нужные лекарства, помогать по хозяйству. А родители ездили бы навещать.
     Стоило Тарасову только намекнуть тёще, что так, мол, было бы для всех лучше, она на него накинулась, чуть ли не с кулаками:
     - Там их бьют! Самого бы тебя туда!
     В общем, отношения с тёщей и до этого были, мягко говоря, натянутыми, а тут совсем испортились.
     Вот и на этот раз, Сергей уже несколько месяцев мучил всю родню. Даже тёща созрела для согласия на лечение.
     Тарасов понимал, что одному Валерию сопровождать больного брата сложно. У того может переклинить в любое время. Например, по пути в аэропорт, в вертолёте. Или по прибытии в город могут не встретить. В этих случаях одному не справиться. Тарасов уже пару раз участвовал в конвоировании Сергея и прекрасно представлял все возможные сложности.
     Вздохнув, Тарасов опять пошёл в кабинет начальника, отпрашиваться. Осинин, как и большинство жителей посёлка, был в курсе ситуации с Сергеем. Так же, как и остальные, относился к нему с сочувствием. Поэтому, выслушав просьбу Тарасова, спросил:
     - Два дня тебе хватит?
     - Да, не впервой.
        Лемке, который до сих пор не выходил из кабинета начальника, уточнил:
     - До первого сентября успеешь?
     Тарасов усмехнулся:
     - Сам сосчитай, Михалыч. Как у тебя в школе с арифметикой было?
     Осинин взглянул на своего зама и улыбнулся. Тот уже открыл было рот, чтобы достойно ответить Тарасову, покосился на начальника и промолчал.
     Вечером, когда Осинин с Лемке на хвосте ушёл домой, и все офицеры гуськом потянулись следом, Борткевич напомнил Тарасову про спирт. Мол, пора уничтожать, выдыхается.
     Тарасов прикинул своё состояние на утро и отказался.
     - Давайте без меня. Утром напряг намечается в личных делах.

                29 августа 1994 года

                Дорога в город и обратно

     Утром Сергей уже заканчивал завтракать, когда в дом вошла Люба и поторопила:
     - Иди, догоняй. Наши уже вышли.
     Серёга схватил портфель, приготовленный с вечера, и выскочил на улицу. Впереди по деревянному тротуару чинно вышагивали Валерий с братом. Со стороны даже и не подумаешь, что Сергей последний месяц провёл привязанным к спинке кровати.
     - Как тебе удалось? – Спросил он Валеру, догнав их на перекрёстке.
     - Я ему сказал, что едем в Свердловск, в больницу. Ему там нравится, - шёпотом ответил Валерий, не спуская глаз с брата. Тот уверенно шагал по тротуару на два шага впереди.
     До аэропорта добрались без приключений. По пути Тарасов заскочил в свой кабинет, прихватил на всякий случай наручники. Оценил помятые лица подчинённого аппарата. В очередной раз подумал, что хорошо, когда не пьёшь. В очередной раз зарёкся пить вообще.
     Вертолёт приземлился одновременно с их прибытием. Выпрыгнувший на землю лётчик, уточнил:
     - Больной и сопровождающие? – И гостеприимно распахнул дверь в салон, - Прошу!
     Сорок минут полёта Тарасов просидел в напряжении, не спуская глаз с Сергея. Но тот не отрывался от иллюминатора, разглядывал мелькающие внизу деревья с километровой высоты.
     По-настоящему Тарасов испугался, только когда приземлились. Один из двоих лётчиков спросил вполоборота:
     - Чего ждёте? Приехали, на выход!
     Тарасов протянул руку, взялся за ручку двери, похожую на автомобильную, повернул, и дверь открылась. Обернулся к лётчикам и спросил:
     - А что, дверь больше ничем не фиксируется? В смысле – на ключ, или вы её как-то из кабины закрываете?
     - Нет. А зачем?
     - Как зачем? – Тарасов посмотрел на Сергея, который уже вместе с Валерием выбрался наружу. – У нас же не просто больной, а… - он покрутил пальцем у виска. – Если бы он захотел выйти, мы бы его не удержали. Скорее всего, тоже вышли бы… здесь и зацепиться то не за что.
     - Да-а-а!? – Лётчики переглянулись. – А нас и не предупредили. Я ещё подумал, больной вроде не на носилках, а двое сопровождающих. Наверное, мужики решили на халяву в город съездить.
     На улице «больной» увидел двух здоровых мужиков в белых халатах возле машины скорой помощи и понял, что его обманули.
     - Это не Свердловск, - взвизгнул он и попятился. Но санитары своё дело знали туго.
     - Привет, Серёжа! Давно не виделись. Там по тебе уже все соскучились. – Улыбаясь, они обступили Сергея с двух сторон. У него где-то в остатках подсознания, видимо, сохранилась мысль, что сопротивляться здесь бесполезно. Бормоча что-то про себя, он полез в машину.
     В больнице Сергея приветствовали по имени все встречные от уборщиц до врачей. Обрадованный таким количеством знакомых, Сергей успокоился и даже заулыбался.
     Принимавший документы врач, пообещал за две недели привести Сергея в порядок и передал привет своему другу Мирзе.
     Переночевали у родни. В Краснотурьинске жил брат отца Сергея и Валерия Андрей. Родственники обрадовались встрече и накрыли стол. Тарасов был вынужден присоединиться к застолью. Сколько водки было выпито, Серёга не считал. Но утром он себя чувствовал относительно нормально.

                30 августа 1994 года

     А вот Валера был никакой. Им нужно было сначала на автобусе добраться до Серова – соседнего с Краснотурьинском городка. Затем – опять же на рейсовом автобусе – до Сосьвы. И уже оттуда - воздухом – до Росинки.
     Из-за того, что Тарасову приходилось тащить Валеру чуть ли не волоком, они опоздали к отправлению нужного автобуса с автовокзала. В какой-то момент Тарасов случайно увидел, что по улице навстречу им катит автобус с надписью «Краснотурьинск – Серов». Он прислонил Валеру к столбу, выскочил на дорогу и отчаянно замахал руками.
     Автобус остановился. Когда его водитель рассмотрел второго пассажира, он, наверное, пожалел о своём решении подхалтурить. Но было поздно.
     Сидячих мест в автобусе не было. Хорошо, хоть ехать недолго, меньше часа.
     Когда, уже в Серове, обливающийся потом Валерий вышел из автобуса, он смог внятно сформулировать только одну мысль:
     - Нужно опохмелиться!
     - Потерпи. Сначала узнаем, когда автобус до Сосьвы, и билеты купим.
     Ближайший рейс был через час. Пока купили билеты, пока нашли магазин с вином, пока расположились на пустыре и выпили одну из двух купленных бутылок креплёного вина, - подошло время отправления.
     У входа в автобус женщина с повязкой на рукаве проверяла билеты. Увидела Валеру, который глупо улыбался и слегка пошатывался, и начала высказывать недовольство. Но Тарасов вовремя подарил ей рубль на шоколадку и заверил, что проконтролирует доставку пассажира до конечной. Дама рубль взяла и, с видом оскорблённого достоинства, дала водителю отмашку на отправление.
     Автобус был полупустым. Тарасов устроил Валеру на задних сиденьях, где тот сразу улёгся и через минуту начал похрапывать.
     В Сосьве Тарасов оставил Валерия на остановке недалеко от Управления. Строго настрого велел ему никуда не уходить. Мол, я – мигом. Загляну в оперотдел, и рванём в аэропорт. Если повезёт, может, сегодня и улетим.
     Первым, кого встретил Тарасов в Управлении, когда поднялся на второй этаж, был начальник оперативного отдела Управления полковник Корнеев.
     - Ого! На ловца и зверь бежит! – Обрадовался тот Тарасову. Протягивая руку для приветствия, Корнеев спросил. – Ты уже Левашова видел?
     Бывший начальник оперотдела, а ныне – зам. начальника Управления по БОР полковник Левашов стал для Тарасова слишком большой величиной. Общаться с ним сегодня в планы Тарасова не входило.
     - Не видел. Да и… честно говоря, как-то и не собирался.
     - Зато он тебя очень хотел видеть. Правда, он сегодня исполняет обязанности начальника Управления, но ничего, сейчас я его вызвоню. – Корнеев подошёл к двери с надписью «начальник оперативного отдела». Достал ключи и начал ковыряться с замком.
     - Не понял, Владимир Алексеевич, а с какого это перепугу высокому начальству понадобилась моя скромная рожа?
     - Заходи! – Корнеев распахнул дверь.
     В этот момент Тарасова кто-то хлопнул по плечу. Сзади стоял улыбающийся Коротков.
     - Привет, Серёга! Зайди ко мне. -  Он покосился на Корнеева и добавил. – Приказ пришёл на звание. Обмываем!
     - Поздравляю, товарищ подполковник! Только это, Володя, меня, говорят, Левашов искал, - он растерянно оглянулся на Корнеева.
     - Попозже, - Корнеев дёрнул Тарасова за рукав к себе в кабинет.
     - Хорошо. Только, Серёга, не забудь, а то обижусь.
     Корнеев снял трубку телефона:
     - Людочка, найди, пожалуйста, Левашова. Скажи, что у меня в кабинете его дожидается Тарасов.
     - Так что случилось? – Тарасов терялся в догадках. В зоне его не было двое суток. Даже если и случилось что серьёзное, ему предъявить то особо нечего. Хотя… по должности он по любому будет виноват.
     - Что же ты людей обманываешь?
     - Каких людей?
     - Женщин, которые к тебе с Дальнего Востока приехали.
     - А… вот вы о чём! Никого я не обманывал. У них пропала дочь, которая ехала на свидание к нашему зеку. Я проверял, в Росинку она не доехала, видимо где-то по дороге…
     - А вот и не по дороге! Была она в Росинке.
     - Да ладно!
     В этот момент в кабинет ворвался Левашов.
     - Привет! – Он сунул руку Тарасову и плюхнулся на стул хозяина кабинета во главе стола. Корнеев пристроился сбоку.
     - Присаживайся. - Левашов указал Тарасову на свободный стул. - Ты ему уже показывал объяснительные?
     - Не успел, только начал. Там они, у вас в столе.
     Левашов выдвинул ящик стола, выхватил оттуда два листа, мельком взглянул на них и сунул на стол Тарасову.
     - Читай!
     Тарасов удивлённо вчитывался в незнакомый почерк. Первое объяснение было от гражданина Акимова, проживающего в городе Свердловске по улице Токарей. «На предъявленной мне фотографии, я узнаю девушку, летевшую вместе со мной 25 июля на самолёте из аэропорта Уктус до Сосьвы. В Сосьве я вышел из самолёта вместе с ней и больше её не видел».
     Второе объяснение было от Якушева, проживающего в посёлке Ерёмино. «На фото я узнаю девушку, с которой вместе мы летели 25 июля на вертолёте из Сосьвы. Она вышла в Росинке, а я – позже – в Ерёмино».
     - Откуда это? – Тарасов удивлённо переводил взгляд с одного полковника на другого.
     - От верблюда! – Голос Левашова обличительно загремел. – Две женщины, дилетантки, не поверили на слово великому профессионалу Тарасову и провели собственное расследование. Прикинули, когда поезд с их дочерью прибыл в Свердловск. Съездили в аэропорт Уктус, который работает на местные линии. Попросили список пассажиров от 25 июля. Арсентьева была в списке! Тогда они переписали всех пассажиров. Через милицию узнали адреса свердловских. Тут же съездили к одному из них на квартиру. Показали фотографию. Он опознал Ирину, написал объяснение, что она вышла в Сосьве.
     Потом вернулись в Сосьву. В аэропорту попросили список пассажиров до Росинки на 25 июля. Ирины в списках не было. Но ты же знаешь, как у нас записывают пассажиров на вертолёт. То есть, в бортовом списке пять-шесть фамилий, а пассажиров набивается, сколько вертолёт поднимет. Вот они взяли одного пассажира из списка и сгоняли к нему в Ерёмино. Показали фото. Он подтвердил, что эта девушка вышла в Росинке. Ну, что ты теперь скажешь?
     - А что тут скажешь? Если сошла в Росинке, значит, надо искать. То, что она нигде не засветилась, означает… тут несколько версий. Надо отрабатывать все. Основная версия – её убили. И ещё, вопрос к вам. Товарищи полковники, если бы я обратился к вам с такой просьбой. Мол. Девушка ехала на свидание в нашу колонию и где-то по дороге пропала. И я прошу вас отпустить меня в командировку для проверки всего пути её следования. Отпустили бы вы меня хотя бы в Свердловск на пару дней?
     Полковники промолчали.
     - Вот именно! Про наше местное начальство в колонии и отделении я вообще молчу. В лучшем случае меня назвали бы идиотом. А как я проверял поступившую информацию… вы бы на моём месте сделали бы то же самое.
И пришли бы к тому же выводу.
     Все промолчали. Левашов примирительно поднял руки:
     - Сергей, к тебе претензий особых нет. Я наехал так, для порядка. Просто я пообещал этим женщинам, что мы найдём их дочь в любом случае. И здесь я, сам понимаешь, надеюсь только на тебя.
     - Валерий Алексеевич, я вам обещаю, что я её найду. Живую или мёртвую. Честно говоря, вы ударили по моему самолюбию. Я был уверен, что знаю практически всё, что делается в Росинке и окрестностях. Оказывается, не всё.
     Тарасов на секунду задумался, потом добавил:
     - Есть небольшая проблема. Во-первых: с первого сентября по приказу Молчунова весь оперсостав будет использоваться в качестве пугала на уборке картошки в Пелыме. То есть, два человека там, два – на месте. Я хочу сказать, если я и буду на месте, меня текучка задавит и…
     - Можешь не продолжать. Это же надо додуматься! Ну, Молчунов! Кто везёт, на том и едут?!
     - Вот-вот, я так и сказал. Но меня слушать никто не хочет.
     - Ничего! Меня услышат! – Левашов потянулся было к телефону, но передумал. – А что ты хотел сказать, во-вторых?
     - Я хотел сказать, что у меня за два года отпуска накопились. Вот, если бы ещё и в отпуск уйти, чтобы текучка не мешала.  Клянусь, что из посёлка я не уеду, пока эту девушку не найду.
     - Ну и в чём проблема? Пиши рапорт и иди в отпуск.
     - Так Молчунов не отпустит. Я с января пытаюсь. Всё время мешают какие-то причины. То начальник колонии в отпуске, то зам по БОР, то кто-то из оперативников. Зимой был ударный квартал – вывозка, боролись за выполнение плана. Летом – побегоопасный период. Осенью… картошка. Короче, всё время, как плохому танцору, что-то мешает.
     Левашов достал из стола чистый лист бумаги:
     - Пиши сейчас. С первого сентября. На имя Молчунова. Я свою визу наложу. Пусть только попробует не подписать!
     Тарасов быстро написал рапорт. Пока не передумали.
     Левашов наложил визу: «Тов. Молчунов! Ходатайствую по существу рапорта. Советую не нарушать приказ о прохождении службы в органах МВД!»
     Тарасов прочитал резолюцию и вопросительно взглянул на Левашова. Тот объяснил:
     - По приказу министра, отпуска должны предоставляться в летнее время и без задержек. От лета один день остался – завтра.
     - Спасибо, товарищ полковник. – Тарасов бережно сложил листок и спрятал его в карман. – У меня есть одно предложение.
     - Ну-ка, ну-ка…
     - Почему все забывают, что у нас в колонии есть ещё один оперативник? Я имею в виду зама по оперативной работе.
     Оба полковника скривились.
     - Какой из него… - начал было Корнеев, но Левашов перебил:
     - Я твою мысль понял. Пелым укрепить? В самом деле, кто может быть страшнее для зеков, чем целый зам по БОР? Хорошая идея.
     - Разрешите идти?
     - Иди. Мы ждём результат. – Левашов махнул рукой. – Да! Короткова зайди поздравить. Только не увлекайся.
     Когда Тарасов осторожно постучал в дверь с надписью «оперотдел», едва слышимый гул голосов за дверь притих совсем. Потом дверь слегка приоткрылась, и выглянул Коротков.
     - Заходи.
     В кабинете находился весь коллектив отдела, включая двух женщин – секретчиц, через которых шла вся секретная документация.
     Сергею сразу налили пол стакана водки и заставили выпить.
     - За подполковника! – Тарасов лихо махнул стакан и закусил бутербродом с салом. – Извините, мне надо бежать. Хочу ещё в аэропорт успеть.
     - Так мы тебе машину организуем. Подожди, а ты не опоздал ли уже? – Коротков снял трубку телефона. – Аэропорт! Скажите, на Росинку сегодня ещё рейс будет?
     Выслушал, ответ, положил трубку и посмотрел на Тарасова:
     - Всё! Сегодня уже никуда не будет. Всех развезли. Даже лётчики уехали.
     - Блин! Придётся здесь ночевать.
     - Ни чё, поди, не впервой. Кстати, - Коротков посмотрел на Тарасова, как будто только сейчас его увидел, - раз ты уже не торопишься, сделай доброе дело. Не в службу, а в дружбу. Сгоняй за водярой в наш магазин. А то за нами тут пасут. Здесь же в основном одни бабы работают. Даже те, которые в штанах. Вернётся начальник Управления, побегут стучать наперегонки. Левашов просил, чтобы не светились. А ты – не местный.
     - Хорошо. Понял проблему. Схожу.
    - Держи. Вот деньги и сумка.
     Когда Тарасов вернулся, его начали усаживать за стол. Хорошо ещё, что он вспомнил про Валеру, брошенного на остановке.
     - Извините, но мне всё равно надо идти. Меня там родственник дожидается.
     - Так тащи его сюда!
     - Нет. Это не тот случай.
     - Ну, тогда давай на посошок.
     Когда, наконец, Тарасов дошёл до остановки, Валера стоял возле неё и растерянно оглядывался.
     - Я уже думал, ты не придёшь.
     - Куда я денусь! – Захмелевшему Тарасову уже было море по колено. –Так, в аэропорт мы опоздали. Рейсов сегодня больше не будет. Придётся ночевать здесь. Куда пойдём?
     - Так это… к тёте Шуре. Куда же ещё?
     Тётя Шура была женой брата тёщи или тестя, Тарасов уже не помнил. Он со своей женой как-то ночевал у неё, когда не удалось улететь. Она и жила недалеко от аэропорта.
     По дороге к тёте Шуре посетили магазин. Затарились вином и закуской. Когда добрались до нужного адреса, выяснилось, что хозяйки дома нет. Решили подождать на лавочке у калитки.
     Когда в процессе ожидания начали открывать вторую бутылку, рядом остановился невысокий мужичок лет пятидесяти.
     - Вы, собственно, что здесь делаете, мужики? – Он подозрительно смотрел на бутылку в руках у Валерия.
     - Тёть Шуру ждём, - Валера показал на закрытую калитку.
     - А вы что, ей родственники?
     После долгих выяснений оказалось, что этот мужичок и Валерий являются двоюродными братьями. Проживал он недалеко – через два дома – где, в конце концов, Серёга и Валера и заночевали. Само собой разумеется, что было выпито не только вино, что было в сумке, но и запасы самогона гостеприимного родственника.

                31 августа 1994 года

     Утром по дороге в аэропорт пришлось сделать большой крюк в противоположном направлении за пивом. Загрузили бутылками полную сумку, поправили больные головы и – бегом в аэропорт. Еле успели к отправлению вертолёта на Росинку.
     Уже в вертолёте земляки – попутчики увидели пиво и пожаловались, что им нечем разбавить спирт. Проблема тут же была решена. Уже в Росинке вертолётчики угорали от смеха, наблюдая за выгрузкой пассажиров. Практически вся мужская часть пассажиров еле стояла на ногах. Уже на земле выяснилось, что двое вылезли за компанию. То есть, им надо лететь дальше. Их кое-как затолкали обратно, и вертолёт ушёл.
     По дороге к дому вся компания ещё дважды останавливалась «перекурить». Причём, почему-то пошли не по кратчайшей дороге, а окружным путём. По УЖД до базы ЧИС, потом через мост мимо амбулатории вышли на Пьяную улицу. Здесь компания стала редеть. В конце улицы Серёга и Валера остались вдвоём. Валерий был уже абсолютно невменяемым, и Серёга практически тащил его на плече, хотя и сам уже соображал с трудом. В целом до дома добрались без приключений. Если не считать, что Валера ухитрился упасть в единственную на всей улице лужу.
     Когда вошли в калитку Валериного дома, Серёга усадил его на крыльцо и, чтобы избежать выяснения отношений с тёщей, нажал на кнопку звонка и быстро ушёл домой.
     Дома он сумел разуться, дойти до дивана и снять пиджак. И сразу вырубился.

                1 сентября 1994 года
   
     Проснулся Серёга рано. В четыре часа утра. Удивился, что спит раздетый и - под одеялом. Как это он сумел раздеться, Сергей не помнил. Может, жена помогла? Соображать мешали головная боль и сушняк во рту. В голове почему-то крутилась одна прибаутка, подходящая к ситуации:
     - Просыпаюсь с бодуна, денег нету ни хрена.
        Пересохло в горле, отвалилась печень,
        Документы спёрли, похмелиться нечем.
        Глаз подбит, пиджак в пыли, под кроватью брюки.
        До чего ж нас довели, коммунисты – суки!
     Не зажигая свет, Серёга пробрался на кухню, нашёл в холодильнике литровую банку с простоквашей, выпил её, вернулся на диван и заснул.
     Когда он проснулся снова, было уже светло. Настенные часы показывали семь утра. С кухни доносилось звяканье и бряканье. Жена готовила завтрак.
     - Ну, ты и спишь! – Супруга хлопотала на кухне и встретила появление похмельного мужа как само собой разумеющееся. – Со вчерашнего обеда дрыхнешь!
     - Организм навёрстывает все недосыпания за последнее время, - Сергей попытался объяснить научную точку зрения. Как ни странно, самочувствие в настоящий момент было почти нормальное. Только голова кружилась.
     - На работу идти сможешь?
     - Смогу. Хотя, нет, я же в отпуске с сегодняшнего дня.
     - С какого перепугу? Кто тебе подпишет? Вас оперативников всех на картошку отправляют. Мне наши бабы все уши прожужжали. Злорадствуют, что ли.
     - Не знаю как все, но я на картошку точно не еду.
     - Ну-ну… что ты… герой!
               
                Личный сыск

     К девяти часам Тарасов подходил к штабу отделения. Форма отглажена, сапоги начищены до зеркального блеска, лицо тщательно выбрито, в левой руке – жёлтая папка с одним единственным листком – рапортом на отпуск.
     Штаб отделения располагался на высоком берегу реки Тавда. К бетонной пристани напротив штаба была причалена самоходная баржа, на которую шла погрузка бригады бесконвойников. Руководил погрузкой майор Лемке. Вся его фигура, одетая в перешитую из форменного плаща ветровку, выражала недовольство и раздражение.
     Когда Лемке увидел заходившего в штаб Тарасова, его буквально затрясло от злости.
     - Шевелитесь, мухи сонные, - донёсся до Сереги его голос, - мы уже по времени в Пелыме должны быть!
     «Так тебе и надо, - с ноткой злорадства  подумал Тарасов, - видимо, Левашов объяснил вчера Молчунову, что тот не прав».
     Сам Молчунов стоял у входа в свой кабинет и читал какую-то бумагу.
     - Здравия желаю! – Громко поприветствовал его Тарасов. – Товарищ подполковник, разрешите обратиться по личному вопросу?
     - А-а, Тарасов! Вот как раз у меня к тебе вопросы имеются! Ну-ка, зайди ко мне.
     Тарасов вошёл в кабинет вслед за Молчуновым и положил ему на стол рапорт. Тот открыл было рот, чтобы что-то сказать, увидел рапорт, взял его в руки, прочитал и положил опять на стол.
     - Поня-я-ятно. – протянул он, - конечно, подпишу, после такой визы… самого Левашова…
     Он взял ручку и начал писать. Потом ещё раз прочитал рапорт и удивлённо взглянул на Тарасова:
     - А что ж не указал, с выездом куда? Или ты здесь … клюкву будешь собирать по болотам?
      - Без выезда. Я пообещал Левашову, что никуда не уеду, пока не найду пропавшую девушку.
      - Что за девушка?
      - Заочница. Ехала к нашему зеку расписываться и пропала. Я был уверен, что она до Росинки не доехала, потерялась где-то по дороге. Но позавчера Левашов мне предъявил доказательства, что она вышла из вертолёта в Росинке месяц назад. Он пообещал её матери, что мы её найдём. А я пообещал ему, что пока не найду, из Росинки не уеду. А отпуск – чтобы текучка не отвлекала.
     - Вот оно что…ну, тогда понятно, - Молчунов подмахнул рапорт, - а может, она кедровкой подрабатывает? Ну, не у вас на биржах, а, допустим, в колониях – поселениях где-нибудь.
     - Маловероятно. Не тот случай. Я думаю, надо искать труп. Хотя, конечно, будем отрабатывать все версии.
     - Ладно, ищи. Если понадобится какая помощь – обращайся.
     - Разрешите идти?
     - Иди. Хотя, подожди, - Молчунов смотрел через окно на баржу, - Скажи, отправить Лемке вместо оперов на Пелым, это твоя идея?
     Тарасов тоже посмотрел на баржу, сделал паузу и сказал:
     - Мне кажется, товарищ подполковник, что мои идеи давно уже никого из начальства не интересуют.
     Молчунов подозрительно посмотрел на Тарасова, подумал, что-то прикидывая в мыслях, потом махнул рукой:
     - Ладно, иди!
     В колонии Тарасов сначала доложил начальнику, что с сегодняшнего дня находится в отпуске.
     У Осинина от удивления отвалилась челюсть.
      - И что, Молчунов подписал? А как же ты через меня?
     - Да я и сам не собирался. На обратном пути из Краснотурьинска заглянул в Управление. Там на меня наехал Левашов. Мол, в Росинку приехала на свидание девушка и пропала, а мы ничего не знаем. Он пообещал её матери, что мы её найдём.
     - Не понял. Что за девушка? А-а-а! Это, что телеграммы были? Откуда-то из-за Байкала? Я их тебе отписал.
     - Да, с Красноярского края. Ирина Арсентьева. Ехала на свидание к нашему зеку Баранникову и исчезла. Здесь ни к кому не обращалась.
     - Так, может, она где-то по дороге…
     - Нет. У Левашова есть объяснения от пассажиров, что она вышла из вертолёта в Росинке. Но я-то об этом не знал. Поэтому ответил, что её здесь не было. За что и получил. Потом, когда Левашов потребовал всё бросить и найти её в кратчайшие сроки, я сказал, что быстро не получится. Что мы все будем на картошке.
     - А-а-а! Теперь всё понятно. Левашов возмутился, что оперов сдёргивают с колонии, ты намекнул насчёт Лемке… всё понятно.
     - Да ничего я не намекал.
     - Да хрен с ним! Всё правильно. Так от этого зама хоть какая-то польза будет. А отпуск ты взял, чтобы тебя никуда не дёргали, не мешали заниматься её розыском?
     - В общем-то, так.
     - И рапорт тебе Левашов ещё там подписал. Всё понятно. Я смотрю, у тебя отношения с Левашовым вообще дружеские. Он тебя уже несколько раз вытаскивал, когда все старались утопить. Ещё когда колонии отдельными были. Давай, колись, что у тебя с ним?
     - Ничего особенного. Просто ценит меня, как хорошего опера.
     - Ну, с этим никто спорить не будет. Опер ты действительно неплохой. Пить только не умеешь. Лучше бы вообще не пил. Ладно, ищи девушку, как её… Ирину. Докладывай, если что надыбаешь.
     - Само собой.

                Версии

     У себя в кабинете Тарасов задумался. Надо начинать сначала. Исходить из того, что Ирина месяц назад вышла из вертолёта в Росинке. Нужно наметить версии, любые, самые фантастические. Потом выбрать самые перспективные и отрабатывать их в первую очередь.
     Так, учитывая, что Ирина за месяц нигде не засветилась, её, скорее всего, уже нет в живых. То есть - убили. Кто и почему это мог сделать?
     Первая версия – Баранников. Ушёл с объекта, встретил Ирину, попытался изнасиловать. Она сопротивлялась, и он её убил. Тут возможны варианты. Встретил не один, а с друзьями. Или с кем-то из друзей вдвоём. Тогда третий должен быть в курсе. Так же должен быть в курсе сторож аэропорта Куницкий. Если он специально был нацелен на её встречу, то не мог не заметить Баранникова, одного или с друзьями.
     Кстати, получается, что Куницкий врёт. Если Ирина вышла в Росинке из вертолёта, он её должен был видеть. Тем более, его просили её встретить. Значит, вторая версия – Куницкий. Встретил, пошёл показывать дорогу к спецчасти. По пути изнасиловал, убил, тело спрятал. Или завёл к себе в комнату сторожа в домике аэропорта под каким-нибудь предлогом. Там разгорелся, попытался изнасиловать, встретил сопротивление, убил. Это, конечно, маловероятно. Там, за стенкой работницы аэропорта. Они бы услышали шум. Хотя, можно было дождаться, когда они уйдут домой. Например, связались по рации с Сосьвой, узнали, что этот рейс был последним, и свалили домой пораньше.
     Опять же Куницкому, чтобы решиться на убийство невесты Баранникова нужно быть полным идиотом или отмороженным на всю голову.
     Кто ещё мог убить? Мог кто-то из попутчиков по вертолёту. Дураков в посёлке хватает. Пока трезвые, себя все контролируют, а пьяные… Тут ни за кого ручаться нельзя. А то, что можно лететь пьяным или доходить до кондиции на лету, Тарасов вчера сам лишний раз убедился. На себе.
     От вчерашних воспоминаний его даже передёрнуло.
     Так же мог какой-нибудь озабоченный бесконвойник или поселенец подкараулить на пути от аэропорта до жилой зоны и утащить в лес. Это тоже маловероятно. Во-первых: все, прилетевшие одним рейсом, идут в посёлок компактной группой по линии УЖД, по крайней мере - в пределах видимости друг друга. Во-вторых: с угловой вышки жилой зоны отрезок УЖД до аэропорта просматривается почти полностью. И, хотя солдат на вышке обычно стоит лицом к жилой зоне, что мешает ему от скуки посматривать по сторонам и назад? Это обстоятельство насильник обязан учитывать.
     Плохо, что уже месяц прошёл с момента прибытия Ирины. Кто сейчас вспомнит, уходил ли с объекта Баранников 25 июля. Так же и работницы аэропорта вряд ли вспомнят, кто прилетел двадцать пятого.
     Надо, кстати, запросить оперотдел Управления. Пусть добудут хотя бы официальный список пассажиров вертолёта от 25 июля. Может, там есть кто-то из Росинки? Хотя, скорее всего, никого не было. Иначе, зачем бы женщины таскались в Ерёмино?
     Размышления Тарасова прервал Роман Борткевич. Он буквально ворвался в кабинет и с порога спросил:
     - Правда, что ты в отпуске?
     - Правдивее не бывает, - Тарасов вкратце рассказал историю и причину своего ухода в отпуск, - так что, с сегодняшнего дня ты исполняешь обязанности начальника отдела безопасности и оперативной работы ИТК- 14. Прислушайся, как солидно звучит! Будешь командовать всем оперсоставом.
     - Всеми двумя? – Уточнил Роман.
     - Да. Отрабатывай командный голос хотя бы на двух подчинённых. В жизни всё пригодится.
     Роман как-то сразу поскучнел.
     - Хорошего мало. Зарплату начальника платить не будут, а в случае чего  е…ть будут, как настоящего.
     - Нас сношать – половые органы тупить! – Напомнил Тарасов любимое выражение оперативников. (Только прозвучало это немного короче и намного нецензурнее).
     - Так оно, – согласился Роман, - но ты же здесь будешь? Посоветоваться по какому-то вопросу, наверное, всегда можно будет?
     - Конечно. Мне главное, чтобы на текучку не отвлекали. Не дёргали по всякой ерунде.
     Серёга достал из встроенного шкафа резиновые сапоги и ветровку. Переоделся.
     - Понимаешь, Рома, по всем основным версиям получается, что надо искать труп. И искать его надо на сравнительно небольшом участке. Вдоль линии УЖД от аэропорта в сторону жилой зоны. И вдоль линии УЖД от аэропорта в сторону «новой» лесобиржи. Пойду для начала хотя бы кусок леса осмотрю. С чего-то надо же начинать.
     - Хорошо тебе. Погода тёплая. Солнышко светит. Гуляй себе на природе. А мы тут… как педерасты!..
     - На то и отпуск. После съёма в зоне поработаю.
     Пройдя по УЖД вдоль забора жилой зоны до крайней вышки, Тарасов огляделся. На отрезке вдоль забора любое преступление невозможно. Солдаты на вышках от скуки рассматривают всех пешеходов, появляющихся в их поле зрения. А молодую женщину будут сопровождать голодными взглядами от начала и до конца. И про контроль над запреткой (19) забудут. (Примечание 19. «Запретка» - Запретная полоса по периметру жилой зоны и других объектов, где работают осуждённые. Включает в себя трёхметровый деревянный забор, контрольно-следовую полосу, забор из колючей проволоки, линию с током высокого напряжения и др.) Так что, здесь всё под контролем.
     Так же и приличный участок от крайней вышки в сторону аэропорта. Где-то посередине между жилой зоной и аэропортом кусты подступают почти вплотную к рельсам, ограничивают обзор. Теоретически здесь могло бы произойти преступление. Хотя, это очень маловероятно. Прямая линия рельсов и шпал просматривается по всей длине. А все пешеходы идут обычно по насыпи.
     Собственно, все версии, связанные с убийством, маловероятны. Хотя, с другой стороны, версии, не связанные с убийством, вообще не вероятны. Допустить, что девушка, работающая в налоговой инспекции, вполне материально обеспеченная, будет подрабатывать «кедровкой» где-то на вахтовых участках или в колониях-поселениях? Вообще – глупость.
     А может, она – скрытая алкашка? Здесь развязала и пьёт беспробудно? Опять же, где и с кем? За месяц она бы уже несколько раз засветилась. Как в Росинке, так и в других посёлках отделения. На вахтовых? То же самое, сдали бы сами зеки из зависти. Мол, кто-то пользуется, а его не подпускают к женскому телу.
     Нет. Эти версии вообще глупость. Всё равно, что версия похищения инопланетянами. Это надо же! Столько интересных людей в Росинке (включая самого Тарасова), а инопланетяне похитили приезжую Ирину! Даже как-то обидно за аборигенов!
     Шутки шутками, а всё сходится к тому, что надо искать труп. С этого Тарасов и начал. Это только дилетанты считают, что в лесу можно что-то крупное спрятать бесследно. Всегда остаются какие-то следы, и, пожалуй, более заметные, чем в городе. Тарасов с детства был заядлым грибником. Любое нарушение естественного покрова леса ему сразу бросалось в глаза, как, например, красный сигнал светофора водителю.
     Он медленно шёл параллельно линии узкоколейки справа от неё в сторону аэропорта. Отрезок прилегающей к рельсам территории шириной около десяти метров он осматривал, как будто сам хотел спрятать труп. То есть, обращал внимание на все подозрительные кучи хвороста, углубления в земле, оголённые пятна почвы, следы возможных остановок человека: консервные банки, бутылки, пакеты, бумажки и т.п.
    Местность, примыкающая к насыпи слева, по мнению Тарасова для пикника с изнасилованием не годилась вовсе. Она представляла собой густой непролазный кустарник, причём сильно заболоченный. А вот, чтобы спрятать труп – самое то. Но, чтобы спрятать тело, человека сначала надо убить. А где? Опять же – на линии УЖД, что просматривается? Если на этом участке и произошло убийство, то, скорее всего - справа, где сейчас и шёл Тарасов. То есть, например, Ирину кто-то отвлёк в сторону от насыпи под каким-нибудь предлогом. Либо сама она отошла, например - справить нужду. А там на неё напали. Кстати! Чем не версия?
     За этими размышлениями Тарасов, не спеша, дошёл до аэропорта. Подумав, он повернул обратно. Прихватил ещё метров десять и прошёл параллельно своему предыдущему маршруту до забора жилой зоны. Опять ничего подозрительного. Потом прошёл вдоль забора вглубь леса, чтобы прихватить ещё метров десять. Солдат на вышке услышал хруст валежника под ногами у Тарасова и высунул лицо из-за угла вышки.
     - Туда смотри, - Тарасов показал рукой на жилую зону, - а то все жулики разбегутся.
     Солдат засмеялся и исчез.
     Теперь Тарасов опять двигался в сторону аэропорта. Лес здесь был реже, деревья повыше. Приходилось петлять, обходить заросли кустов, поваленные деревья.
     В одном месте на поляне Тарасов нашёл явные следы небольшого пикника. Две пустые бутылки от водки. Пробки от них. Обрывки газет и пакетов из полиэтилена. Но следы были свежими. Максимум трёхдневной давности. Это явно не то.
     Подойдя опять к аэропорту, Тарасов решил, что пока хватит. Отрицательный результат – тоже результат. Надо пообщаться с работницами аэропорта.
     Пока Тарасов поднимался по широкой деревянной лестнице на возвышенность, где и располагалось лётное поле и домик аэропорта, на посадку зашёл вертолёт. Уже на последнем пролёте навстречу Сергею пошли прилетевшие пассажиры.
     Он остановился у перил, пропуская встречных с большими сумками, рюкзаками и баулами. Отметил про себя, что из пассажиров он примерно третью часть вообще не знал, ещё треть знал в лицо – примелькались в посёлке, и треть знал хорошо. С этими он поздоровался, с некоторыми - за руку.
     Тарасов выглянул из-за угла здания и убедился, что улетающие пассажиры уже загрузились в «маршрутку с винтами». Одна сотрудница аэропорта стояла возле калитки в заборчике, отделяющем лётное поле, другая возвращалась от вертолёта с каким-то пакетом в руках.
     «А ведь они всегда выходят к вертолёту, - дошло до Сергея, - им же надо, во-первых: проконтролировать пассажиров, чтобы «зайцы» не улетели; во-вторых: обмен документацией, какие-то личные дела с лётчиками. То есть, они просто обязаны были видеть Ирину».
     - Девушки, можно у вас спросить? – Обратился он к сотрудницам, когда они возвращались обратно. «Девушки» равнодушно посмотрели на Тарасова. Одна из них, не задерживаясь, прошла мимо. Вторая с ноткой высокомерия заявила:
     - Нам некогда разговаривать с посторонними, мы на работе, - и тоже пошла к служебному входу.
     Тарасов на некоторое время даже опешил от такого отношения.
     - Я, вообще-то, тоже на работе, - сказал он в спину девице, - вам что, даже не интересно, что я хочу спросить?
     - Абсолютно! – Девица захлопнула за собой дверь и щёлкнула задвижкой.
     «Обалдеть!» - Протянул про себя Тарасов. С таким отношением он сталкивался впервые за всё время своей работы. Девушки наверняка знали кто он, кем работает. У одной из них муж – прапорщик из воинской части. Что это? Желание подчеркнуть свою независимость? Сотрудники аэропорта руководству отделения не подчинялись. Приказать им что-то делать Тарасов не мог даже через начальника ОИТК. Может, Тарасов где-то когда-то прищемил кого-то из их родственников или друзей? И они, таким образом, пытаются отыграться? А может, догадываются, какие будут вопросы и не желают на них отвечать?
     Тарасов решил сделать ещё одну попытку. Зайти с другого бока. В прямом смысле – с другого.
     Он вошёл в пустой зал ожидания для пассажиров и постучал в окошко с надписью «касса».
     - Рейсов сегодня больше не будет, - сказали за окошком. Но, спустя несколько секунд, окно всё-таки открылось.
     - Да я не улетаю. - Тарасов достал из кармана фотографию и показал в окошко, - Эта девушка прилетела в Росинку месяц назад. Вы её видели?
     Девица скользнула взглядом по фотографии. Вторая из глубины комнаты просто посмотрела в сторону окна и отвернулась.
     - Мы не обязаны всех пассажиров рассматривать и запоминать. – Отчеканила крайняя девица и захлопнула окошко.
     - Странные вы какие-то, - пробормотал про себя Тарасов, отходя. Но за стеной его услышали.
     - Какие есть, - послышалось оттуда.
     Тарасов задержался и прислушался. Но больше ничего конкретного услышать не удалось. Какое-то перешёптывание и хихиканье. Может быть, в его адрес, может – о чём-то своём, о девичьем.
     «Надо будет внимательнее присмотреться к этим подружкам», - решил для себя Тарасов, - «навести справки. Чем живут, с кем спят и т.д.»
     О том, что он найдет на этих девиц меры воздействия, Тарасов не сомневался. Он знал, что его уважают и побаиваются не только осуждённые, но и добрая половина жителей посёлка. Практически вся жизнь посёлка зависит здесь от руководства колонии, к которому Тарасов и относился.
     Любой бытовой вопрос упирался в зону. Сделать ремонт в квартире, привезти дрова, вспахать огород, перешить одежду, отремонтировать обувь, - все эти вопросы и многие другие без участия осуждённых не решались. Ну, нет в посёлке дома быта с сапожной и портновской мастерской, но они есть в жилой зоне. Лошадь, чтобы пахать огород, можно взять только на конном дворе колонии. Дрова – на лесобиржах колонии. Бортовыми машинами для вывозки дров распоряжалось опять же руководство колонии. Кроме получения разрешения на все эти услуги и работы было принято ещё и рассчитываться с осуждёнными, так сказать – за качество. Не деньгами, а сигаретами, чаем, продуктами. Формально – передача осуждённым любых продуктов скрытым от досмотра путём, уже является нарушением закона. Но, учитывая безвыходность ситуации, на это закрывали глаза.
     Тарасов и сам рассчитывался за всё это чаем и сигаретами. Хотя, ему бы, конечно, сделали и бесплатно – «за боюсь», но не хотелось выглядеть жадным крохобором. Так же поступали и все начальники колонии, и их замы.
     Но если поступала информация, что кто-то рассчитался или собирается рассчитаться спиртным, дрожжами, наркотиками, то это уже надо было изобличать и пресекать. Этой работой как раз и занималась служба, которую Тарасов и возглавлял уже много лет.
     Он знал многих, у кого «рыльце в пушку». Но до поры до времени или не трогал, или не было возможности зацепить, или было просто лень. Нет, если кто-то считал, что он умнее и хитрее оперативников, где-то бахвалился этим, то престиж профессии просто требовал убедить его в обратном. В таких случаях Тарасов и его опера не считались с личным временем. Они могли несколько ночей подряд сидеть в засадах на объектах или проверять рано утром места тайников, через которые ночью шли незаконные передачи. Даже если в этих передачах были только сигареты и чай, они всё равно подлежали конфискации. А нечего из себя строить умных!
     Многие «грешники» могли только гадать, знает ли Тарасов и его служба про их делишки. Поэтому и относились к нему трусливо – настороженно.
     Сотрудницы аэропорта Росинка напрямую подчинялись аэропорту Сосьва. Начальником аэропорта Сосьвы был в последнее время Диденко Юрий Иванович. Пенсионер МВД, он много лет проработал в оперотделе Управления, прекрасно знал Тарасова.  Сколько водки совместно с ним было выпито…
     Тарасов был уверен, что Юрий Иванович сделает всё, что в его силах, если он его об этом попросит. В прошлом году полностью загруженный вертолёт лишних полчаса ждал команду на отправку рейса на Росинку, пока Тарасов с начальником аэропорта в Сосьве не допили всё, что собирались. Лётчики, которые заглянули в кабинет узнать причину задержки, в конце концов, тоже накатили. Но ничего, доехали без приключений.
     «Если Юрий Иванович прикажет, - злобно размышлял Тарасов, спускаясь по лестнице, - эти сучки раком передо мной станут. Где они ещё такую блатную работу найдут?»
     Можно было бы пообщаться плотнее со сторожем Куницким, он сейчас должен быть на рабочем месте. Но Тарасов в последний момент передумал. Куницкий становился одним из главных подозреваемых. Если допустить, что это он убил Ирину, то разговор его может спугнуть. Уйдёт ещё в побег, ищи его потом. Нет, Куницкого надо закрывать и отрабатывать в зоне. Главная мысль в отношении его, к которой Тарасов всё чаще возвращался – он обязан был видеть Ирину. Сейчас, когда Тарасов точно знал, что Ирина вышла в Росинке, показания Куницкого стали выглядеть по-другому.
     Баранников ему показывал фото невесты. Он – Куницкий – её ждал. Значит, встречал пассажиров из вертолёта. Даже, если бы засомневался – она или нет – он бы спросил. А он говорит, что её не было. Неувязочка. Да ещё какая!
     Тарасов взглянул на часы. До обеда оставалось полтора часа. Жена дома с часу до двух. Надо хотя бы во время законного отпуска с женой чаще  общаться. Хотя бы обедать вместе.
     За оставшееся время можно было прочесать небольшой кусок территории вдоль УЖД. Всё меньше останется. Что Серёга и сделал. Начал от поворота возле лестницы и пошёл справа от рельсов. Тщательно прочесал полосу метров тридцать в ширину и около ста метров длиной. Обнаружил на опушке леса подозрительное место. Погреб – не погреб, яма – не яма. Забетонированный квадратный участок метров пять на пять. С квадратным отверстием посередине. Заполнен водой. Похоже на пожарный водоём. О его существовании Тарасов ничего не знал. Подобрал высохший ствол ёлки, померил глубину – больше двух метров. Дна не достал. Очень удобное место, чтобы спрятать труп. Привязал к ногам груз, бульк – и всё! Надо бы взять на заметку. Поинтересоваться у пожарников, не их ли это хозяйство? Хотя, вид у него какой-то заброшенный.
     Во время обеда Сергей рассказал жене, что он в отпуске, на каких условиях и почему.
     - Так ты что, так же будешь ходить на работу? Что это за отпуск!
     - Не переживай. Я думаю, за неделю, максимум дней десять, я с этим вопросом разберусь. Успею ещё и клюкву собрать и опята.
     - А что, - Люба быстро прикинула в уме, - и картошку спокойно выкопаем. Хоть раз в жизни никто тебя дёргать не будет.
     - Вот! А я о чём.
     У Любы сразу улучшилось настроение.
     Сергей решил, что привычный график лучше не нарушать. Днём все люди на работе. Отвлекать их от работы расспросами, он не видел смысла. А вот вечером в жилой зоне можно будет спокойно в кабинете и пообщаться.
     Территория, где вероятнее всего произошло преступление – а в этом Тарасов уже почти не сомневался – относительно небольшая. То есть следы убийства и сам труп нужно искать в районе аэропорта и вдоль линии УЖД в двух направлениях. То есть – в сторону жилой зоны, метров пятьсот – шестьсот. И – в сторону «новой» лесобиржи. Здесь отрезок приличный – около трёх километров. Но наиболее перспективным нужно считать начальный участок, около километра. Дальше насыпь УЖД около километра шла по болотистой местности с густым кустарником возле самой насыпи. И последний километровый отрезок просматривался из домов посёлка. То есть, убивать там кого-то днём было тоже проблемно.
     Сергей прикинул, если в первой половине дня осматривать намеченную территорию, а вечером работать с людьми, то за неделю он один без посторонней помощи обследует наиболее перспективные места довольно-таки тщательно.
     Потом позвонил дежурному по колонии и запретил выпускать из жилой зоны Куницкого.
     Вечером в первую очередь Тарасов сказал Кравцову, чтобы подыскал нового сторожа – дневального в аэропорт.
     Сам Куницкий караулил Тарасова в жилой зоне у входа.
     - Гражданин начальник, что случилось? Я уже всех оббегал. Даже у хозяина был. Все ссылаются на вас. Почему меня закрыли?
     - Правильно ссылаются на меня. Пойдём в кабинет, поговорим.
     - Что же ты, дорогой, пытаешься меня ввести в заблуждение? – Тарасов подождал, когда Куницкий закроет за собой дверь, и указал ему на стул.
     - К-какое заблуждение? О чём вы, гражданин начальник? Я же всегда вам всё, как на духу…
     - Получается, что не всё. Ну-ка, давай расскажи ещё раз. Месяц назад ты по просьбе Баранникова должен был встретить его невесту Ирину. Он её ждал в какой-то конкретный день или в течение двух-трёх дней. Как он тебе говорил, когда просил её встретить?
     Уже после того, как задал вопрос, Тарасов понял, что совершил ошибку. Он сам подсказал Куницкому отмазку. В его бегающих глазах проскочила какая-то надежда, и он радостно затараторил:
     - Да… нет,… конечно, то есть Олег сказал в ближайшие дни: сегодня, завтра, послезавтра. Вот я и это… смотрел, смотрел, а её и нет.
     - И ты каждый вертолёт встречал лично? – Сказал Тарасов и чуть не прикусил себе язык. Опять подсказал, как ответить. И точно, Куницкий тут же воспользовался:
      - Старался каждый, но не всегда получалось, - он уже успокоился и говорил медленно, обдумывая каждое слово. – Один раз… а где же я тогда был? А, да! Я на отметку пошёл в зону, ну и продукты получить. Вот, когда к штабу подходил, вертолёт надо мной заходил на посадку. Пока отметился, пока то да сё, пассажиры то и ушли. Может, она в тот день и прилетела?
     - А в какой день ты не смог встретить? Ну-ка, вспомни, - в первый день, когда ждали; в последний или по середине?
     - Да я уже и не помню, гражданин начальник, больше месяца прошло.
     - Ну ладно, ничего страшного. Проверю журнал отметок бесконвойников.
Потом уточню, в какое время в эти дни прилетали вертолёты. Там наверняка есть отметки. Не у нас, так в Сосьве.
     Глазки у Куницкого испуганно забегали, на лбу выступил пот.
     «Врёт, сука!» - Понял Тарасов. «Сам убивал, гадёныш или знает, кто это сделал! Сейчас бы ему, как в том анекдоте, яйца дверью прищемить, глядишь – и раскололся бы!»
     Эти мысли в голове промелькнули за доли секунды. Тарасов был убеждённым противником каких-либо насильственных действий при допросах. Хотя умом и понимал, что иногда это помогает. Но, опять же, не в этом случае. Если он убийца, ему выгоднее не признаваться. Опера, как бы не издевались – не убьют. А вот зеки, если узнают, что это он убил…, смерть его будет очень долгой и  ужасной!
     «Махневичу что ли дать задание, пусть на всякий случай поработает с ним, - подумал Тарасов, - кстати, я даже не поинтересовался, вернулся Саша или нет».
     Махневич с детства увлекался каратэ и старался не упускать ни одного случая, чтобы потренироваться на «живых мишенях». Тарасов закрывал на это глаза, особенно, когда это приносило пользу для дела.
     Он усмехнулся, вспомнив, как недавно вечером вдвоём с Махневичем встретили возле магазина-сельпо поселенца.
     Вообще-то поселенцы относились к другой колонии. Она располагалась в Ново-Быково, и у них было своё начальство. Часть из них работала в  Росинке. Хоть они и ходили в обычной одежде и имели право пользоваться деньгами, для Тарасова и остальных оперов они оставались обычными зеками.
     - Стоять!  - скомандовал Тарасов поселенцу, - кто такой, чего здесь трёшься?
     - А вам какая разница? – загрубил тот. – Моё начальство знает, что я здесь делаю.
     - Саша! – Скомандовал Тарасов и слегка отклонился. На уровне его плеча мелькнула нога в ботинке сорок шестого размера. От удара в грудь поселенца припечатало к забору. Он обхватил себя руками, стёк на землю и закашлялся.
     - Повторить вопрос, - вежливо поинтересовался Тарасов, - или ты помнишь?
     - Ты чё, сука, Андреичу грубишь! С тобой начальник оперчасти ИТК-14 разговаривает, мразь! А ну, встал! – Голос у Саши был подходящий. Такой дремучий бас.
     - Извините, я не знал, - поселенец кое-как прокашлялся, - я слышал про Андреича, но в лицо первый раз вижу.
     И он рассказал всё, что знал нехорошего о поселенцах, бесконвойниках и жителях посёлка. И даже показал, где спрятал только что купленную бутылку водки, когда увидел издалека незнакомых офицеров.
     Сейчас, чем больше Тарасов беседовал с Куницким, тем больше он вызывал у него отвращение, всё больше крепло убеждение, что он причастен к исчезновению Ирины. И усиливалось желание отдать его «на растерзание» Махневичу.
     - Ладно. Последний вопрос. Скажи-ка мне Куницкий, только честно. Баранников или кто-то из его друзей появлялись в эти дни возле аэропорта?
     Это тоже была подсказка. Но опасная. Если Баранников узнает, что Куницкий пытался на него перевести стрелки по убийству Ирины, то Куницкого убьют однозначно. Особенно, если его самого и друзей там на самом деле не было. А если они там были, то получится, что он их сдал. Результат будет тот же.
     Куницкий задумался. Тарасов прекрасно понимал, о чём тот думает. С одной стороны, был сильный соблазн увести подозрение от себя на других людей. А с другой, это было слишком опасно.
     - Нет, гражданин майор, - Куницкий, наконец, определился, - я никого из них не видел. – И тут же добавил:
     - Может, где в лесу прятались? Со стороны смотрели?
     Вот рыбина! Вроде бы и отрицает их присутствие. И в то же время намекает, что может быть и были.
     - Итак. Суду и следствию всё ясно. – Подвёл Тарасов итог беседы. – Что ничего не ясно. Ничем ты, Куницкий, мне не помог. Пошли со мной.
     Тарасов распахнул дверь.
     - Куда, гражданин начальник?
      - К дежурному, а потом в изолятор. Посидишь в тишине, подумаешь. Может, вспомнишь какую деталь, важную для следствия.
     - За что меня в Шизо! Я же ничего не нарушил!
     - Никто и не говорит, что нарушил. Пока. Посидишь на общих основаниях, как подследственный. Это, кстати, в твоих интересах. Я сейчас начну допрашивать всех на эту тему. Разворошу всю зону. Братва затеет своё расследование. Как ты думаешь, кого они будут подозревать в первую очередь? Во-о-от! А культурно, как я, они допрашивать не умеют. Отобьют тебе весь ливер. Так что вперёд – в первый корпус! Вещи тебе дневальный принесёт. Я распоряжусь.
     В дежурной комнате Тарасов передал ДПНК Куницкого, взял бланк о водворении в Шизо и пошёл к начальнику колонии.
     Осинин выслушал соображения Тарасова и написал на бланке «Содержать на общих основаниях».
     - Георгич, я думаю, мне надо выступить с обращением по радио, чтобы вся зона была в курсе. Объяснить вкратце ситуацию. Объявить, что я занимаюсь расследованием. Если кто чего-нибудь знает, пусть обращается ко мне. Как ты думаешь?
     - Даже и не знаю. В моей практике не было, чтобы кто-то обращался к зекам за помощью при расследовании преступлений.
     - Так и преступлений таких не было. В милиции, кстати, обращение к общественности обычная практика.
     - Ну, у нас тут такая общественность… специфическая. А вообще, идея неплохая. Можешь прямо из моего кабинета выступить. Если хочешь, прямо сейчас микрофон могу включить.
     Тарасов пожал плечами:
      - Можно и сейчас.
     Осинин протянул ему микрофон и щёлкнул тумблером:
     - Говори!
     - Внимание! – Тарасов услышал, как его голос, усиленный громкоговорителями, разнёсся по жилой зоне колонии. Динамики висели во всех камерах и секциях, санчасти, школе, столовой, в подсобных помещениях. Его слышали абсолютно все осуждённые. – Граждане осуждённые! Послушайте объявление. Говорит начальник отдела безопасности и оперативной работы майор Тарасов.
     Месяц назад к осуждённому Баранникову выехала на свидание для заключения брака гражданка Арсентьева Ирина. Однако, до колонии она не доехала. Об этом нам – администрации – стало известно несколько дней назад. А вчера было получено доказательство, что 25 июля Ирина вышла из вертолёта в аэропорту посёлка Росинка. Больше её никто не видел. С сегодняшнего дня я официально нахожусь в отпуске и занимаюсь только расследованием этого дела. По всем текущим вопросам обращаться к исполняющему обязанности начальника отдела майору Борткевичу.
     Если же у кого-то есть какая-нибудь информация о пропавшей девушке, просьба обращаться ко мне. Или к любому человеку в погонах, чтобы передали мне. Я думаю, что в данной ситуации такое содействие не будет противоречить вашим понятиям.
     Тарасов отключил микрофон. Осинин задумчиво кивал головой. Наконец, сказал:
     - А что? Коротко, ёмко и всё правильно. Я думаю, блаткомитет затеет своё расследование. Лишь бы они виновного раньше нас не вычислили. На куски ведь разберут гниду. Будем ещё по одному трупу расследование проводить.

                Воры в законе

     Под блаткомитетом Осинин имел ввиду «смотрящего» зоны «вора в законе» осуждённого Зубарева по кличке Зуб и его ближайшее окружение – с десяток авторитетов. Их так и называли – первая десятка.
     Зуб в зоне был относительно недавно. Как к «смотрящему» у Тарасова к нему претензий пока не было. Какого-то твёрдого мнения о «воре» он пока ещё для себя не сформировал.
     Не то, что о предыдущем «смотрящем». Это место в течение нескольких лет до Зуба занимал в колонии «вор» по кличке «Валера Татарин» - осуждённый Бештапов Валерий Аскарович. Вот с тем у Тарасова с годами выработалось полное взаимопонимание. Татарин был крестником знаменитого Васьки Бриллианта и считался вором старых традиций. Он всячески содействовал, чтобы в зоне были тишина и порядок. Чтобы не было беспредела, убийств и других эксцессов. Всё это было на руку и начальнику оперотдела Тарасову.
     Ему тоже нужно было, чтобы в зоне не было эксцессов. По возрасту Тарасов и Бештапов были практически ровесниками. Тарасов, держась на определённой дистанции, со временем сумел подобрать способ взаимодействия, который, с одной стороны не подрывал авторитет «вора в законе», а с другой – не пятнал его репутацию офицера.
     Фактически Татарин управлял всей неофициальной жизнью колонии, а Тарасов мягко и незаметно направлял это «управление». Точнее, придавал этому управлению нужное направление.
     Иногда доходило и до прямого сотрудничества. Однажды Тарасову сообщили, что один из авторитетов «первой десятки» в камере находится в невменяемом состоянии.
     Тарасов подошёл к камере и через решётчатую дверь увидел, что в камере разгром. В центре валяются на полу какие-то вещи, щепки от разбитой табуретки. Все зеки прижались к стенам и настороженно смотрят на голого по пояс авторитета – Толика Скобу. Тот стоял, шатаясь, посреди камеры и поливал матом контролёра – прапорщика. Когда его взгляд сфокусировался на Тарасове, он как бы протрезвел и спросил:
     - Андреич, а ты чего здесь? У нас всё нормально, всё тихо.
     Тут же его взгляд переключился на контролёра, и он опять начал его материть, забыв о Тарасове.
     По закону Скобу надо было водворять в изолятор. Но это означало – устраивать бойню. Толик – человек из окружения «смотрящего». Добровольно он в Шизо не пойдёт, будет сопротивляться. Зеки в камере обязаны за него подписаться, то есть поддержать, хотя они явно недовольны его поведением. Потом его будут волоком тащить через всю зону. Он будет орать, угрожать, привлекать к себе внимание. Учитывая его личность, к нему на помощь могут подключиться другие зеки.
     Такая ситуация легко может перерасти в массовые беспорядки, то есть  - в ЧП всероссийского масштаба. Виновным в этом назначат именно Тарасова. Задним числом все начальники умные. Начнут поучать, что мол, надо было поступать вот так, а не так как ты.
     Тарасов просчитал всё это за две секунды, немного подумал и отправил дневального за Татарином. Тот уже давно на законных основаниях проживал в открытой зоне.
      Валерка прибежал через пару минут, одетый в спортивный костюм и кроссовки. Он увидел у входа в барак Тарасова и попросил его с улыбкой:
     - Андреич, побудь пару минут в кабинете, а то народ подумает, что мы в одной связке.
     Тарасов пожал плечами и зашёл в кабинет. Через пять минут в кабинет заглянул дневальный и рассказал:
     - Валерка зашёл в камеру, сходу врезал Толику по челюсти, тот вырубился. Потом наорал на мужиков, мол, свяжите его, пусть проспится. И порядок здесь наведите. И ушёл.
     Утром на следующий день Тарасов поглядывал на Скобу со второго этажа дежурки. Тот выглядел пришибленным. Видимо, ожидал продолжения разборок своего поведения. Но на рабочий объект вышел.
     Благодаря Бештапову, Тарасов обратил внимание на поэта Евгения Евтушенко и полюбил его стихи. Как-то во время съёма, он услышал шум в комнате обысков. Заглянул туда и увидел, что Татарина обступили контролёры и что-то требуют от него. Тот стоит весь взъерошенный и спорит с ними. Осуждённые, уже прошедшие обыск, не уходили из комнаты. Всем своим видом показывали, что окажут любую помощь «вору», если понадобится.
     - Что здесь происходит? – Спросил Тарасов у ДПНК, что руководил обыском.
     - Да вот, ходит с книгой туда и обратно. Наверное, что-то проносит в ней запретное. Хотели осмотреть книгу, а он не даёт.
     - Да они изорвут её, гражданин начальник! Будут искать деньги в обложке… знаю я их! А книга чужая. Как я её верну хозяину!
     Тарасов усмехнулся про себя наивности контролёров. Если вору что-то понадобится переправить с объекта в жилую зону, проносить это будет кто угодно, только не он сам.
     - Давай, я лично проверю книгу. Если будет что-то запретное – накажем. Если нет – верну. Читай на здоровье. Согласен?
     - Конечно. – Валерий протянул Тарасову книгу и вышел. Это был томик Евгения Евтушенко. Тарасов вместе с дежурным полистал книгу тут же – в «шмоналовке». Ничего запретного в ней, естественно, не было.
     - Пойду, в кабинете лупа есть, посмотрю обложку и переплёт. Не рвать же её, в самом деле, - это Тарасов сказал специально для контролёров. Чтобы они знали, что не зря старались.
     В кабинете он полистал книгу, вчитался в отмеченные карандашом места. Многое понравилось. Например:
     - Когда твой враг шакал, не друг акула.
       Есть третий выход среди всей грызни:
       Сесть меж двух стульев, если оба стула,
       По-своему, но всё-таки грязны!
     Потом прочитал ещё несколько выделенных мест. Задумался. Прочитал вдумчиво несколько стихов. Понравились. Поэт очень точно и чётко выражал свои мысли. Иногда - очень острые и злободневные.
     Вечером Тарасов вызвал в кабинет Бештапова.
     - Зачем ты носишь эту книгу?
     - Нравятся стихи. Взял почитать у человека. На бирже бывает свободное время, вот, читаю. Хороший поэт. Многие стихи заставляют задуматься.
     Тарасов в душе был с ним согласен. Честно говоря, он не ожидал, что «вор в законе» может увлекаться какими-то стихами. Обычно у этой категории уголовников интересы были более низменными.
     - Мне тоже стихи понравились, - признался он.
     - Так. Андреич, возьми, почитай, если хочешь.
     - А как же хозяин книги? Ты же должен вернуть.
     - Подождёт, куда он нах… денется.
     Позже, будучи на сессии в Свердловске Тарасов приобрёл в книжном магазине свежий том стихов Евтушенко. Когда вернулся домой, при случае похвастался Татарину приобретением. Тот сразу загорелся:
     - Андреич, дашь почитать?
     - Конечно. Только просьба – относиться к книге аккуратно, страницы не загибать, не черкать, не рвать и т.д.
     - Само собой, - Валерий рассмеялся, - неужели ты думаешь, кто-то рискнёт из МОЕЙ книги вырвать страницу на самокрутку? 
     Процессы демократизации, проходящие в стране, и изменения в законодательстве привели к тому, что в колонии почти не осталось ПКТ. Все бывшие помещения камерного типа кроме одного переделали в «открытые» общежития. Напротив кабинета с надписью «начальник оперчасти» в корпусе №3 сделали комнату отдыха. Установили цветной телевизор. Но так как этот телевизор настраивали все желающие, он быстро сломался, и помещение пустовало.
     К Тарасову подошёл Бештапов и попросил разрешения поселиться в этой комнате.
     - Понимаешь, Андреич, почти каждую ночь у кого-нибудь возникает жизненно важный вопрос, с которым он тащится ко мне. Приходится выслушивать, не пошлёшь же на три буквы. А если он ещё и выпил, то будет нудеть всю ночь. В общем, я сильно не высыпаюсь. А тут я буду постоянно у тебя под контролем. Пьяный сюда никто не попрётся. Все знают, что ты частенько и после отбоя здесь находишься. Всё, что на общак поступает – чай, сигареты - будет храниться здесь же. Можешь проверять хоть каждый день. И мне удобно, и тебе.
     - Ладно. Только с условием, что бы сам тут никаких оргий не устраивал. А то, ведь, запретить не долго. 
     - Обещаю.
     У Валерия в комнате вскоре появился цветной телевизор, видеомагнитофон. Тарасов смотрел на это сквозь пальцы. В стране шла перестройка. В колонии начались перебои с поставками мяса и других продуктов. Однако зеки не роптали. С разрешения Тарасова в комнату к «смотрящему» поступала «спонсорская помощь», которая потом им распределялась по своему усмотрению. У него постоянно все углы были заставлены коробками с чаем, сигаретами, консервами. Иногда палки копчёной колбасы заносили в эту комнату охапками, как дрова.
      «Спонсоры» - различные преступные группировки Урала соревновались между собой за право иметь в своём составе Валеру Татарина, чтобы обеспечить себе «воровскую крышу».
     Все продукты завозились в жилую зону официально через досмотр. Всё запрещённое – деньги, спиртное, наркотики, - поступало другими каналами.
Многое оперативникам удавалось перехватить, но, конечно, не всё. Бештапов к этому относился спокойно. Сумели перехватить – вам считается, не сумели – извините.
     Тарасов часто потом со смехом вспоминал, как в то время решались некоторые вопросы. Приходит, например, к нему в кабинет зек и колется, что проигрался в карты, а выигравший отказывается подождать лишнюю неделю. Не может ли Тарасов как-то повлиять, чтобы подождали? На что Тарасов ему отвечает, это вопрос не ко мне, сходи в кабинет напротив, там помогут.
     И наоборот. Приходит кто-то к вору и объясняет, что в этой колонии жизнь у него не сложилась, что спасти его может только перевод в другое место. На что тот отвечает, что это не в его компетенции. Мол, иди-ка ты, дружок, в кабинет напротив.
     Вот так вдвоём и решали вопросы. Поэтому, когда к Тарасову принесли на Бештапова ходатайство о помиловании, он его подписал, не задумываясь. За что потом выслушивал нарекания от «мудрых» начальников. «Вы на «вора в законе» помиловку оформили!» На что Тарасов честно отвечал, что, по его мнению, от такого «вора» в колонии было больше пользы, чем от половины сотрудников.
     Конечно, отношения между начальником отдела безопасности и «смотрящим» не всегда были безоблачными. Случались и конфликты из-за прорывавшегося бешенства в характере «вора» или излишней принципиальности в требованиях офицера. Но, в большинстве случаев удавалось найти компромисс. Или Тарасов закрывал глаза на явное нарушение закона, или Валерий, успокоившись, наступал на горло своему характеру.
     Однажды вечером в секции поругались два мужика – механизатора. Отмечали чей-то день рождения, выпили, что-то не поделили. Один из них схватил с тумбочки нож, которым резали хлеб, и полоснул оппонента по горлу. Подрезанного доставили в санчасть, и об этом сразу же стало известно Тарасову. Когда он прибежал в зековскую больницу, там уже возле потерпевшего находился начальник колонии. Больной лежал на койке. У его изголовья сидел медбрат и держал своими руками голову раненого. Доктор Кох готовился зашивать рану. Вид у раны был ужасный. Создавалось впечатление, что голова почти полностью отрезана. Но, тем не менее, зек, а это был тракторист Локтев, был ещё жив, хотя и пьян до изумительности.
     - Локтев, кто это тебя? – Спросил начальник, пытаясь выяснить главное, пока тот не умер.
     - А-а-а! Осина! Пошёл нах… - Ответил зек и дёрнулся, отчего голова у него поехала в сторону от туловища.
     Кох бросил инструмент и схватился за голову Локтева, помогая санитару удержать её на месте.
     - Да он уже никого не узнаёт, - сделал вывод Осинин и ушёл к себе в кабинет.
     - Насколько серьёзно? Жить будет? – Спросил Тарасов у врача.
     Тому удалось, наконец, зафиксировать голову подушками. Зашивая рану нитками по живому, Кох одновременно пояснял:
     - Понимаешь, рана начинается в миллиметре от сонной артерии и заканчивается в миллиметре от другого серьёзного кровеносного сосуда. Разрезана трахея между хрящами. Но жизненно важного ничего не задето. Если дёргаться не будет и сам всё не усугубит, то – ничего страшного. Такой удачный разрез, - доктор хохотнул – даже на операционном столе хирургу надо очень постараться, чтобы так точно разрезать.
     Вдвоём с прапорщиком из дежурной смены Тарасов направился в секцию, где проживал Локтев. Судя по спальным местам, в комнате жило восемнадцать человек. На месте было трое. Один домывал пол («Следы крови смывают», - догадался Тарасов). Второй, сидя на койке, копался в тумбочке. И третий лежал на койке, накрывшись с головой одеялом.
     - А это ещё что за спящий красавец? – Спросил Тарасов, подойдя ближе. – Почему спим? Отбоя ещё не было.
      Тарасов потряс рукой кровать за спинку:
     - Эй, чудо! Подъём!
     Никакой реакции. Тарасов откинул одеяло с головы и попытался растолкать спящего. Бесполезно. Тот только похрапывал.
     - Пьяный, что ли? Придётся в изолятор тащить.
     - Гражданин начальник, пусть он проспится. - Оба сокамерника стали уговаривать Тарасова. -  Ну, выпил человек, устал ведь, целый день работал.
     - Фамилия есть у этого работяги?
     - Смурыгин – слесарь из механизации.
     Тарасов вспомнил его. Мужик действительно был работягой. Никому не отказывал. Пахал, что называется, как чёрт. Тарасов уже было засомневался. Может, действительно, - пусть выспится. Потом разберёмся.
     - Андреич, - зашептал ему на ухо пожилой прапорщик, - как-то он неестественно храпит. Хрен его знает, что они тут пили. А если он сдохнет к утру? Крайним ты будешь, - мер не принял.
     Действительно. Контролёр прав.
     - Хорошо. Побудь здесь, пришлю дежурный наряд. Пусть тащут в Шизо.
     По новым «демократическим» правилам при водворении осуждённых в Шизо в сильной степени опьянения, их должен осматривать врач. Поэтому, когда Смурыгина на носилках принесли к дежурке, вызвали врача. Кох осмотрел его и распорядился отнести в санчасть.
     - Какой-то он непонятный, - объяснил он Тарасову, - может под наркотиками? Утром поймём.
     На следующее утро оказалось, что Смурыгин ночью умер. А Локтев с забинтованной шеей сидел на крыльце санчасти, курил и возмущался, что его не выпустили на работу.
     В процессе расследования Тарасов узнал от агентуры, что после того, как Сморыгин порезал Локтева, в секцию прибежал Бештапов – «смотрящий». В течение нескольких секунд он выяснил ситуацию и врезал Смурыгину кулаком по морде. От чего тот упал и ударился головой об пол.
     Картина происшествия была понятна. Бештапов виновен в гибели Смурыгина. По ст. 108 УК РСФСР ему светило дополнительно лет семь – восемь.
     Но, во-первых: свидетелем против «вора в законе» никто не пойдёт. Это равносильно самоубийству. Нет, Тарасов мог, конечно, подставить пару человек. Хотя это было бы довольно сложно. И являлось бы фактически должностным подлогом. А во-вторых: Тарасов считал, что в данной ситуации Бештапов поступил правильно. Просто не рассчитал силу удара. И раскручивать его на новый срок желания не было. Тем более, как «смотрящий» он Тарасова вполне устраивал.
     Поэтому, когда Тарасов вызвал к себе в кабинет Бештапова, решение он уже принял.
     - Ну что, Валера, скажу тебе честно. По поводу конфликта в секции у механизаторов у меня картинка полная. Могу тебе рассказать, кто, где стоял, что говорил, какой рукой ударил и так далее.
     - Кто бы сомневался, - усмехнулся Бештапов, глядя куда-то вбок.
     - У меня к тебе только один вопрос – совесть не грызёт? Спишь спокойно ночью?
     - А почему меня должна совесть грызть? Из-за этого животного?! – Валерий даже вскочил от возмущения. – Я-то думал, он мужика наглухо завалил! Тот лежал в луже крови, и голова как-то рядом… как отрезанная. А они ведь друзья! Весь срок вместе пайку ломали! И вдруг… из-за какого-то неосторожного пьяного слова убивать?! Животное! Если он здесь такое мог позволить, то, как бы он на свободе себя вёл? Тут мы их хоть немного сдерживаем. А на воле вообще тормоза отпустят!
     - Сядь, успокойся.
     Бештапов присел, помолчал немного, успокаиваясь. Потом спросил:
     - А ты как, Андреич, считаешь, я что, неправильно что-то сделал? Или мне надо было сказать: мужики, станьте в тот угол. Я сейчас этого козла ударю. Он туда должен прилететь. Проследите, чтобы он башкой не ударился. Так, что ли?
     Тарасов усмехнулся:
     - Да нет, всё правильно. Тебе надо потренироваться, чтобы силу удара рассчитывать. Не всегда можно труп на несчастный случай списать.
     - Учту на будущее.
     - А сейчас, как провинившийся, ты мне поможешь. Мне нужно штук восемь объяснительных от мужиков из этой секции. Такого плана: Смурыгин ударил Локтева ножом, тот его оттолкнул, защищаясь. Смурыгин упал, ударился головой об пол. Так всё будет в пределах необходимой обороны. Что б даже превышения не было.
     Валерий сразу повеселел:
     - Конечно, напишут. Оно же всё так и было!
     - И с этим… недорезанным поговори. А то начнёт отнекиваться – я не толкал…
     Через час нужные объяснения лежали у Тарасова на столе.
     Последний раз Тарасов видел Бештапова недавно – в начале августа. Сам он в районном центре занимался организацией похорон своего тестя, который умер в местной больнице. Когда Тарасов в магазине покупал для поминок недостающие несколько бутылок водки, он услышал сзади знакомый голос:
     - Андреич, ты же, вроде, только пиво пьёшь!
     Сзади стоял Валерий Бештапов в окружении четырёх телохранителей. Как позже выяснилось, он приехал навестить вора по кличке Моряк. Тот отбывал срок в колонии, располагавшейся в райцентре, и у него возникли какие-то проблемы.
     Татарин взял пару банок пива и предложил бывшему начальнику выпить за встречу. Тарасов не мог упустить возможность получить свежую информацию о жизни «вора» на свободе, так сказать, от первоисточника.
Они присели по зековски на корточки на высоком берегу реки, пили пиво и вспоминали общих знакомых. Валерий похвастался, что он является членом совета директоров какого-то ООО в Самаре, и показал визитку.
     На что Тарасов поинтересовался, мол, там, наверное, все члены этого совета «воры в законе». Бештапов со смехом ответил, что только половина. Кому-то надо же и работать.
     Один из телохранителей, что топтались неподалёку, подошёл ближе и спросил:
     - Я извиняюсь, Валера, вы что, вместе сидели?
     Бештапов и Тарасов переглянулись и засмеялись. Татарин, давясь от смеха, ответил:
     - Ну да… в соседних хатах. Только я уже откинулся, а он пока нет.
     Расстались, можно сказать, друзьями.
     С новым «смотрящим» такого взаимопонимания у Тарасова пока не было. Пока они присматривались друг к другу.
     Возвращаясь к себе в кабинет, Тарасов хотел через дежурного вызвать Баранникова. Но тот сам уже топтался у входа в барак.
     - Гражданин майор, это правда? – Несмотря на внешнее спокойствие, чувствовалось, что Баранников сильно взволнован.
     - Зайди ко мне, - Тарасов распахнул дверь кабинета, - присаживайся.
     - Вы сейчас говорили по радио, что есть доказательства… что Ирина вышла в Росинке.
     - Да, есть объяснение от человека, который летел вместе с ней на вертолёте. Узнал её по фото.
     - Так это что ж получается? Она ещё месяц назад была здесь в посёлке, и что – назад улетела?
     - Нет, не улетела. Пять дней назад сюда приехали её мать и тётка, ищут её.
     - То есть… её что, убили?
     - Соображаешь! Сам посуди, могла ли она ехать к тебе, а остановиться где-то у случайного знакомого, и месяц не выходить на улицу?
     - Исключено! – Олег даже на секунду не задумался. – Она не такая!
     - И я так думаю. Тогда остаётся что? Что её убили! И кого мы должны подозревать в первую очередь?
     Олег задумался.
     - Меня, что ли?
     - Тебя, в том числе. Ответь мне на такой вопрос. Когда ты предупреждал сторожа Куницкого, ты как ставил вопрос: она должна приехать двадцать пятого? Или она должна приехать в течение ближайших трёх дней?
     - Ирина брала билет заранее. Она написала мне в письме, что поезд прибывает в Свердловск двадцать пятого рано утром. Я ещё раньше ей писал, что из Свердловска к нам надо вылетать из аэропорта Уктус до Сосьвы, а оттуда - до Росинки. Она собиралась утром по прибытии на вокзал в Свердловск, взять такси, доехать до Уктуса и с первым же рейсом лететь до Сосьвы. То есть, получалось, что двадцать пятого она должна была попасть в Росинку. В этот день я её и ждал. И сторожа предупреждал, что в этот день. А когда он сказал, что она не прилетела, я решил, что поезд пришёл с опозданием. Там же ехать несколько дней. Ждал на следующий день – опять нет. Когда и на третий день – тишина, я понял, что-то случилось. Мало ли – такси в аварию попало, в больнице где-то, назад повернула… думал – вот-вот объявится.
     - Долго что-то ты думал. Почему не обратился к нам, к администрации?
     - Да как-то… извините, гражданин майор, но к ментам за помощью обращаться как-то… западло, что ли.
     - Нормально! Значит, обращаться с просьбой перевести на бесконвойку не западло?! Писать жалобы прокурору, что зарплату насчитали на три рубля меньше – не западло?! Да ты же сам недавно обращался к нам – ментам -   с просьбой вписать Ирину в личное дело – это было не западло?! А тут – человек пропал, почти жена, - и западло!
     Баранников понуро смотрел в пол:
     - Я, наверное, не так выразился, в общем, почему-то даже не подумали. Надеялись сами выяснить.
     - Поэтому ты, дорогой, и являешься одним из главных подозреваемых. Получается – не обращался, потому что знал – нет смысла. Убил, закопал, надеялся – никто искать не будет. Зачем привлекать лишнее внимание. Что скажешь?
     - Что тут скажешь, - Баранников развёл руками.
     - Сейчас пойдёшь в изолятор. Посидишь на общих основаниях, как подследственный. Захочешь сделать явку с повинной – скажешь.
     - Какая явка с повинной! – Олег поднялся из-за стола. – Не убивал я! Вы бы этого сторожа потрясли, гражданин начальник. Получается, что он меня обманул. Он её должен был видеть, раз она прилетела, козёл!
     - Не учи отца е… ся! Не переживай, всех потрясём! Пока твою невесту не найдём, не успокоимся. И дело тут не в тебе и не в ней, а в принципе.
     Устроив Баранникова в Шизо, Тарасов занялся его бригадниками. Большинство на заданные вопросы отвечали, что не помнят, уходил Баранников с объекта 25 июля или нет. Много времени прошло. Агент, который освещал ситуацию в бригаде, рассказал, что и Баранников и его друзья – Катранов и Смазнов – периодически отлучались, а куда – он не знает. Может - за водкой, может - баб завели в посёлке. Конкретно - 25 июля - он тоже не помнит, время прошло. В результате, Тарасов пришёл к выводу, что если Баранников в чём-то виноват, то два его друга обязательно будут в курсе. А могут быть и соучастниками, если речь идёт об убийстве. Поэтому к отбою и Смазнов и Катранов переселились в корпус №1.
     Выйдя из зоны через КПП, Тарасов поднялся в кабинет оперчасти в штабе колонии. Даже через двойную дверь там чувствовалось веселье. Оказывается, Махневич вернулся из командировки и рассказывал о своих похождениях.
     - Андреич, привет! – Саша протянул руку, здороваясь. – Докладываю, командировка прошла на высшем уровне. Я тут уже немного начал рассказывать, но для тебя повторю.
     Тарасов бегло окинул взглядом стол и расположившихся за ним в полном составе оперативников. Наличие стаканов и закуски свидетельствовало, что разговор идёт не на сухую.
     - Будешь? – Махневич поднял с пола начатую бутылку. – Я угощаю.
     - Нет, спасибо, я пас, - Тарасов замахал руками, - вчера накушался, еле отдышался. Давайте без меня. Рассказывай, как съездил?
     - Отлично! – Махневич плеснул из бутылки в стакан и протянул его Борткевичу. – Нашёл в Берёзовске – это рядом со Свердловском - местный уголовный розыск. Представился. Меня направили к одному оперу. Нормальный мужик по имени Вася. Сразу вник в проблему. У них там свои картотеки, типа как у нас. Поднадзорники, рецидивисты и т.д. Наш Чурилов тоже там, естественно. На карточке все его друзья, ну, про кого милиция знает. Переписали всех на бумажку. Зашли к участковому, что обслуживает территорию проживания нашего клиента. Спросили, знает ли он таких: по списку. Говорит – знает всех, как облупленных. Никто их них не пропадал, спрашиваем. Тот подумал и говорит, а Ваню Курдюмова то я уже несколько месяцев не видел. Всегда возле магазина тёрся с друзьями – такими же алкашами – а сейчас, что-то не видно. Может, уехал куда?
     Прыгаем в машину, едем втроём к дому Курдюмова. Соседка говорит, что Ваню за всё лето ни разу не видела. Обычно тут шум, гам, всё отребье местное тусуется, а сейчас – тишина, даже непривычно. И у дома вид какой-то заброшенный, всё травой заросло. Возле дома вплотную баня и сарай, а на огороде, немного на отшибе, какое-то сооружение, вроде дровяника – навес какой-то. Вот я и говорю тихонько Васе оперу, скорее всего - там.
     Вечером разыграли спектакль. Тесть этого Васи с собакой якобы шёл за огородами к реке. Там тропинка – народ ходит купаться, е…ся, рыбку ловить. Вроде, как бы, отпустил собаку побегать. Она забежала на огород этого Курдюмова. Он – за ней, а она – в дровяник. А там, в натуре, запашок специфический. На самом деле, мы с Васей сами зашли с тылу, там за деревьями никто нас не видел. Поковыряли слегка в дровянике, убедились, что там труп, а потом уже собаку с тестем привезли. Показали им издалека, где надо нюхать.
     Короче, через некоторое время этот тесть официально вызвал милицию. Приезжаем мы втроём, потом прокуратура. Всё, как положено. При подъёме трупа я, правда, не присутствовал. Уехали с Васей в отдел бумаги писать. Позже рассказывали, что соседка, которую пригласили на опознание трупа, сама чуть копыта не откинула. На скорой увезли.
     Махневич, пока рассказывал, успел несколько раз наполнить стаканы, сам выпил, распечатал ещё одну бутылку.
     - Ты насчёт поощрения для себя похлопотал? – Тарасов только морщился, глядя на ребят, которые по очереди лихо «принимали на грудь».
     А как же! Сам и печатал, Вася помогал. От имени местного начальника ГОВД. Тот, кстати, утром подписал сразу и при мне отдал в канцелярию на отправку.
      - Ну и прекрасно. Значит, на будущее имейте в виду – всю подобную информацию по Большой Земле - сами проверяем.
      Тарасов уже поднялся, чтобы свалить до дому, но Махневич что-то вспомнил и замахал руками:
     - Подожди, Андреич, сейчас ещё один прикол расскажу. Короче, сидим мы там, в кабинете у оперов. Я печатаю на машинке, а они колют какого-то воришку по краже. Как говорится – и кнутом и пряником. В конце концов, он заговорил. Раскололся по краже с квартиры. Они на радостях налили ему пол стакана, поговорили. Тот ещё одну кражу вспомнил. Они вокруг него, значит, суетятся, - может ещё чего вспомнит. А тут стук в дверь. Чья-то рожа засовывается и говорит:
     - Извините, у вас прикурить не найдётся?
     Они ему хором:
     - Закрой дверь!
     Ну и продолжают опять этого колоть. Минут через пять снова стук в дверь. И опять эта же рожа:
     - Извините, я на отметку пришёл, а тут кроме вас никого больше нет. Дайте прикурить, пожалуйста.
     Вася орёт:
     - Пошёл нах…!
     Тот исчез.
     Через пару минут опять стук в дверь. Вася говорит:
     - Всё, достал!
     Подходит к двери, размахивается и говорит:
     - Да!
     Дверь распахивается, Вася бьёт в лоб того, кто заглядывал. Закрыл дверь, вернулся к столу, задумался и говорит:
     - А вроде, не тот был…
     Подбегаем к двери, выглядываем. Там на полу лежит какой-то мужик в отключке, а над ним наклонился тот, который заглядывал, и сигарету прикуренную держит.
     Они этого, вырубленного, затащили в кабинет, привели в чувство, спрашивают, кто такой, что хотел. Оказывается, с мужика шпана куртку сняла. Тот пришёл в милицию написать заявление. Дежурный направил в уголовный розыск. А там, в коридоре, этот поднадзорный – дай прикурить! Тот у него спрашивает, где тут уголовный розыск. Этот показывает на нашу дверь. Больше всё равно здесь никого сейчас нет.
     Парни объяснили ему, что получилось. Потом, чтобы загладить свою вину, стали расспрашивать детали. Как выглядели разбойники, в какую сторону направились, приметы куртки. Вася что-то в уме прикинул и говорит:
     - Я, кажется, знаю, кто это, и где они сейчас будут.
     Взяли этого мужика прыгнули в машину и поехали к автостанции. Меня оставили с воришкой, тот дописывал свои показания. Минут через сорок возвращаются вместе с каким-то парнем. На нём куртка потерпевшего. Куртку с него сняли, вернули хозяину, парня увели в другой кабинет. Вася спрашивает у терпилы:
     - Заявление писать будешь?
     Тот отвечает:
     - Зачем? Куртку вернули и ладно. А так – по судам таскаться - не охота.
     Вася говорит:
     - Ну, тогда давай обмоем удачное завершение этой неприятности. Наливает всем по стакану, выпили. Мужик – потерпевший - расслабился. Говорит: вот милиция у нас классно работает: за час тридцать три удовольствия. И по морде получил, и куртку нашли, и водкой напоили!
     После того, как опера отсмеялись, Тарасов ввёл всех в курс проведённых им следственных действий, высказал свои соображения и попросил Махневича поработать с Куницким немного пожёстче, но без синяков. Саша загорелся желанием прямо сейчас приступить к работе. Но Тарасов сумел его убедить, что Куницкий и до завтрашнего утра подождёт.

                2 сентября 1994 года

     Утром Тарасов оделся сразу для работы в лесу и отправился напрямую к аэропорту, не заходя в жилую зону. «Чем больше леса проверю, - рассуждал он, - тем меньше останется».
     В этот раз он опять начал от лестницы и пошёл вдоль УЖД в сторону «новой» биржи слева от насыпи.
     Небольшой участок леса возле аэропорта. Дальше, слева от «железки» было открытое место. Здесь находилось стрельбище, где обычно обучали стрельбе солдат из воинской части.
     Тарасов дружил со всеми командирами рот и иногда примазывался к очередным учениям, чтобы на халяву настреляться до одурения из пистолета, автомата и даже пулемёта.
     Сейчас здесь было тихо. Между рельсами УЖД и стрельбищем был небольшой песчаный карьер. Здесь частенько брали песок для хозяйственных нужд.
     Сергей заглянул в яму. Все края были ровными, за исключением одного. Там, видимо, песок осыпался сам, уже после того, как его выгребали ковшом трактора. Или ему помогли обрушиться? Положили, например, труп возле стены из песка и попрыгали наверху, на обрыве. Надо бы проверить. Но как?
Перекидать лопатой около двух тонн песка? Хотя, зачем лопата, если есть трактор? Трактор – экскаватор к колонии не относился, но в посёлке имелся. Значит, попросим Молчунова. Обещал – пусть помогает.
     Дальше Тарасов тщательно обследовал все ямки, канавки на открытой местности до моста, где рельсы и шпалы перепрыгивали на другой берег речушки Росинки. Осмотрел осыпавшиеся невысокие обрывистые берега возле моста. Сама речка была слишком мелковата, чтобы топить в ней человеческое тело. По колено в самом глубоком месте.
     На противоположном берегу слева от УЖД Тарасов обнаружил заросшую березняком насыпь. По всей видимости, раньше здесь было какое-то ответвление от ныне действующей железной дороги. Наверное, ещё до того, как Тарасов появился в Росинке, здесь проводились какие-то лесозаготовки. За все годы, что он прожил в Росинке, ему никогда не приходилось заходить в этом месте за линию УЖД. Грибов, которые любил собирать Сергей, хватало в большом треугольном участке леса. Две стороны этого треугольника образовывали речки Росинка и Крапивка, сливавшиеся возле посёлка, а третью – линия УЖД. Она пересекала обе речки. Внутри этих ориентиров заблудиться было просто невозможно. А вот за линией УЖД были обширные болота с небольшими островками леса. Здесь как раз заблудиться можно было запросто. Тарасов обычно линию УЖД не пересекал. Не было необходимости. Но всю бесконечность болот неоднократно наблюдал с воздуха, добираясь домой на местном транспорте.
     Поэтому для него было неожиданностью обнаруженные следы старых лесоразработок. Видимо, здесь работали ещё во времена ГУЛАГа, описанные Солженицыным.
     Неплохо сохранились и две обнаруженные Тарасовым полузаросшие эстакады. Назначение их он так и не понял. Может, с них песок грузили в вагоны? Тем более всё вокруг было засыпано песком. Под ними тоже можно было спрятать труп. Учитывая, что линия УЖД была сравнительно недалеко.
     Тарасов облазил под этими эстакадами везде, где только можно было пролезть, полусогнувшись или даже ползком. Присматривался, принюхивался, но ничего подозрительного не обнаружил.
     Потом, не спеша, прошёл по шпалам УЖД до места пересечения железной дороги с речкой Крапивкой. Густой кустарник с обеих сторон насыпи и высокая трава отбивали всякое желание спускаться с натоптанной тропинки.
     Примерно по середине пути внимание Тарасова привлекло большое количество ворон. Они мельтешили за кустами справа метрах в тридцати от дороги.
     Богатое воображение мгновенно нарисовало в уме полуразложившийся труп с пустыми глазницами.
     Когда Серёга продрался через кусты, вороны, громко хлопая крыльями, разлетелись и расселись на ближайших деревьях, возмущённо каркая. Видимо обсуждали бестактность человека, помешавшего их трапезе.
     Труп с обглоданным черепом действительно присутствовал. Только собачий.
     Больше ничего интересного Тарасов не высмотрел. Дойдя до пересечения с Крапивкой, он повернул направо и по хорошей лесной дороге пошёл вдоль речки в сторону посёлка. Вышел из леса к собственному огороду.
     Вечером Тарасов прошёл в свой кабинет в третьем бараке с твёрдым намерением опросить если не всех бесконвойников, то хотя бы большую часть. Дневальный барака ООР Паша Медведев (он же агент «Волков») тут же заварил чай – купец для начальника и доложил обстановку в жилой зоне.
     По его словам во всех секциях и камерах обсуждают информацию о пропавшей девушке. Строятся различные версии и предположения. Большинство уверены, что Ирину убили. Все возмущены поступком неизвестного убийцы.
     - Что, даже те, кто сам сидит за убийство, возмущаются?
     - Тут, Андреич, тот же принцип, что и с «крысятничеством». То есть большая часть в зоне отбывает срок за кражу. Это нормально. А воровать у своих – это «крысятничество». За это могут и опустить, и убить. Как говорится – от высшей до высшей меры. Так и с этим убийством. Девка ехала расписываться к одному из нас, а кто-то её перехватил и попользовался или хотел это сделать. А потом убил, чтобы концы спрятать. И сейчас, сука, ходит среди нас, как ни в чём не бывало! Тут такое негодование на эту гниду. Если его вычислят раньше, чем администрация, вы его живым не получите. Просто растерзают.
     - А самого Баранникова не подозревают?
     - Олега? Нет, Андреич, ему наоборот, все сочувствуют. Его хорошо знают многие. Он на такое не способен. Да и какой смысл? Он бы с ней на законных основаниях трое суток прокувыркался. Зачем убивать? Ему тут с общака даже грев организовали. Хоть он и на общих основаниях сидит, но всё равно – в Шизо.
     Паша что-то вспомнил и рассмеялся:
     - Слышь, Андреич, смотрящий то наш, тоже, кстати, Олег, сейчас как старший следователь указания раздаёт. А первая десятка как опера по зоне рыщут, всех опрашивают, кто чё знает. Все в таком азарте! Вот, ты их перегрел!
     - Да уж, ситуация просто необычная. Я про такое раньше не слышал.
     - Так и никто не слышал. Тут же люди на всех зонах побывали, но такого бл…ва нигде не было.
     В кабинет заглянул Махневич:
     - Андреич, ты здесь? Паша, свали на пять минут, нам с шефом кое-что перетереть нужно.
     - Я вам чайку свежего организую, - дневальный прихватил кружки и исчез.
     - Докладываю. – Махневич стал по стойке смирно. – Товарищ майор, ваше указание выполнено в лучшем виде!
     - Ты о чём, Саша? – Тарасов, погружённый в свои мысли, не сразу понял, о чём идёт речь.
     - Я – о методах физического воздействия к подозреваемым.
     - А-а-а! Всё, врубился. Ну и как? Есть результат?
     - Смотря, что считать результатом. – Махневич немного задумался. – Нет, в убийстве никто не признался. Эти трое – Баранников и компания – ведут себя как партизаны на допросе. Ни один даже не пискнул. Хоть из танка в них стреляй. Такое впечатление, что они в натуре не в теме.
     - Подожди. Ты что, этих тоже… физически воспитывал? Я же говорил только о Куницком!
     - Так это…как говорят в Армении – лишний х… в жопе не помешает!
     - Фу, Саша, как грубо! Есть же прекрасные русские поговорки. Например: кашу маслом не испортишь.
     - Учту на будущее. Хотя, мне кажется, первое здесь больше подходит. Чем больше им вдуешь, тем быстрее у них мозги включаются. Куницкий, с перепугу, столько версий наговорил.  Я всё и не вспомню. По любому тебе, Андреич, с ним надо будет пообщаться. Скорее всего, там всё туфта, от себя, падаль, стрелки переводит. Но ты разберёшься, может, что ценное выловишь. Чувствую, это его работа.
     - Чувствовать мало. У нас пока одни подозрения, ни одного доказательства. А суду нужны факты.
     - Так оно. Но ты, Андреич, ему намекни, если начнёт вертеть задом, что мне отдашь на растерзание. Он сговорчивее будет.
     После объединения двух колоний в одну, разделительный коридор между ними с двумя трёхметровыми заборами стал не нужен. Заборы демонтировали, КСП (контрольно-следовую полосу) застелили плахами. В центре жилой зоны получился своеобразный проспект, по которому утром осуждённые выходили на развод, а вечером прогуливались перед сном.
     Вот и сейчас по «проспекту» тусовались туда-сюда небольшие группы осуждённых. Напротив выхода из третьего корпуса стояла группа из четырёх «авторитетов» во главе с Зубом.
     Увидев Тарасова, «смотрящий» окликнул его:
     - Сергей Андреевич, можно вопрос?
     Остальные тут же отошли в сторону, чтобы не слышать, о чём будут говорить «вор» со «старшим кумом».
     - Андреич, тут такая тема образовалась, - Зуб оглянулся, не слушает ли кто, – по пропавшей девушке. Мы тут подумали… кроме наших, есть же ещё и жители посёлка. Там ведь тоже люди разные живут.
     - А никто и не говорит, что подозреваются только зеки. В посёлке тоже хватает судимых и освободившихся. Да и среди коренных несудимых всякие есть.
      - Вот! Мы тут перебрали всех, кого знаем. Есть в посёлке два брата, живут вместе, в одной квартире. Один – старший, работает на тепловозе. Младший, говорят, привлекался за изнасилование, но соскочил. То ли не доказали, то ли откупился, то ли по возрасту тогда ещё не подходил. Этот младший нигде не работает. Иногда от скуки катается с братом на тепловозе. Теоретически они могли подсадить эту девушку, чтобы подвезти. А потом, в тепловозе, напасть на неё. Дом, где они живут, находится недалеко от линии УЖД. Квартира на первом этаже в двухэтажке. То есть, могли затащить к себе, изнасиловать, убить и прикопать в подвале. Вы можете обыск у них организовать? А то у нас таких полномочий нет.
     Тарасов сразу понял о ком идёт речь. Братья Хайруллины действительно жили вдвоём. Старший брат работал на тепловозе. У младшего раньше были какие-то проблемы с противоположным полом. Это было до того, как Тарасов появился в посёлке. Поэтому деталей он не знал. Не интересовался за ненадобностью.
     «Интересная версия, - подумал он, не хуже других, надо проверять», а вслух сказал:
     - Мы тоже не имеем право проводить обыск у вольных в квартире. Это же не в зоне. Но, я думаю, проблема решаемая. Что-нибудь придумаем.
     - Почему мы на вольных подумали, - как бы оправдываясь, продолжил «вор», - трудно представить, что кто-то из зеков решился позариться на невесту такого же страдальца. В голове не укладывается.
     - Ну почему? А если допустить, что человек выпил? Если отбросить тех, которые тут чалятся за кражу, то основные насильственные преступления большинство совершили в нетрезвом состоянии. Трезвые они люди как люди, а стоит выпить – крышу срывает. Вот, если бы знать, кто в тот день был пьяным.
     - Так оно, - «смотрящий» задумался, - попробуем потеребить народ, может, кто чего и вспомнит.
     - Попробуйте. Это мне никто не признается, если на месте не застукали. А вам они всё, как на духу, расскажут.
     - Не прибедняйся, Андреич, - Зуб засмеялся, - меня Валерка предупреждал, что ты тут всё движение лучше его знаешь.
     - Не совсем всё, - Тарасов не стал спорить, пусть лучше так и думает, - что-то, бывает, узнаю слишком поздно.
     Уже после, прокручивая в уме этот разговор, Тарасов вспомнил и об редких исключениях из правила. Не всегда убивают и калечат людей в нетрезвом состоянии. Есть и продуманные убийцы.
     Например, осуждённый Сергеев. Отбывает уже третий срок по ст. 102 УК, то есть за убийство с отягчающими обстоятельствами. Серьёзный мужик, работает мастером разделки на «старой» лесобирже. Как-то во время дежурства на объекте Тарасов разговорился с ним. На тему: обязательно ли нужно было убивать насмерть? Можно понять, что ситуация обязывала. Нужно было как-то наказать потерпевшего, поставить его на место. Можно было бы тем же ножом бить его не в сердце, а в живот. И оппонент получил бы, что заслужил, и живым остался. Да и срок был бы поменьше.
     На что Сергеев спокойно ответил, мол, во всех случаях свидетелей не было. Если не добить, то он попадёт в больницу, там может проболтаться, меня посадят. А так - болтать некому. Есть надежда, что не узнают, кто это сделал. Вот такая философия у человека.
     Из чего Тарасов сделал вывод, что Сергеев убил не троих человек, за которых отбывал срок, а, скорее всего, больше. Просто, в тех случаях ему удалось скрыться и не оставить следов. 
      Вызванный для допроса в корпусе №1 Куницкий, с порога стал жаловаться на Махневича:
     - Этот опер у вас, гражданин начальник, какой-то отмороженный. Садист, лохмач, беспредельщик, - Куницкий назвал ещё с десяток эпитетов. Тарасов с интересом слушал. Наконец, Куницкий выдохся. – И вообще, если расследованием занимаетесь вы – я слышал по радио – то почему в это же расследование лезут все, кому не лень?
     - Ты неправильно понял. Я действительно занимаюсь только пропавшей девушкой и больше ничем, а остальные опера делают свою обычную работу и, по мере сил, помогают мне.
     - Он мне все внутренности отбил!
     - Ну, это вряд ли! Если бы все – ты бы уже умер. Что-то ещё осталось.
     - Издеваетесь, да?
     - Ты лучше расскажи подробнее, что ты тут вспомнил. Про кого Махневичу рассказывал?
     - Да. В тот день или на следующий, в общем, в то же время прилетел один местный парень. Он часто летает туда - сюда. Ходит обычно в джинсовом костюме. Имя не знаю. Кажется, Андрей. Около тридцати лет. В те дни я видел, как он выходил из леса с лопатой в руках.
     Тарасов сразу понял, о ком идёт речь. Бывший сверхсрочник младший сержант Савельев Андрей по окончании контракта остался в Росинке, занимался челночным бизнесом. Собирал заявки у жителей посёлка и возил им из Свердловска вещи под заказ. Естественно, со своей накруткой. Тарасов сам через него приобрёл видеомагнитофон. Он постоянно ходил в джинсовом костюме. Куницкий явно описывал конкретного человека. Всё логично, за исключением одного. Если человек закопал труп, зачем ему светиться с лопатой? Не проще ли избавиться от неё? Или, если лопату так жалко, что она дороже собственной свободы – припрятать её на опушке леса. А через год – два, когда всё утихнет – «найти»?
     - Хорошо. Мы этого Андрея проверим. Ещё что-то?
     Куницкий долго перечислял подозрительных, по его мнению, пассажиров. Не называя имён и фамилий, ссылаясь на то, что их он не знает. Но явно давал описание каких-то конкретных жителей посёлка. А почему он их считает подозрительными, Куницкий внятно объяснить не смог.
     Когда Тарасов уходил, Куницкий ещё раз со слезами в голосе попросил Махневича больше не присылать.
     - Посмотрю на твоё поведение, - многозначительно ответил Тарасов, – ты, главное, вспоминай.

                3 сентября 1994 года

               

                «Работает ОМОН!»

Утром по пути на работу Тарасов размышлял, как же проверить квартиру братьев Хайруллиных, не нарушая закон. Решение пришло, когда с ним из-за ограды своего дома поздоровалась Тамара Шутова. Тамара содержала точку по нелегальной торговле спиртом.
     Все эти точки были известны не только местным алкашам, бесконвойникам и поселенцам, но и оперативникам. Официальная продажа спиртного в посёлке была запрещена ещё со времён горбачёвского «Указа о борьбе с пьянством». Продажа была запрещена, а спрос на эту продукцию остался. А был бы спрос, будет и предложение. Поэтому в посёлке и появились такие нелегальные точки, работающие в основном по ночам. Если бы эти коммерсанты травили своим товаром только вольнонаёмных жителей посёлка, Тарасову было бы глубоко до лампочки само их существование. Но вся беда в том, что здесь отоваривались и бесконвойные осуждённые ИТК-14. А последствия пьяных разборок этой категории иногда очень болезненно отражались как на самом Тарасове, так и на других сотрудниках.
     Поэтому такие точки периодически громились силами оперсостава отделения и колонии. Выбиралась та, которая больше всех засветилась в последнее время. Организовывалась контрольная закупка. То есть в точку засылался бесконвойник или поселенец и на выходе задерживался с поличным. После чего в квартиру врывались опера и устраивали тщательный обыск, выгребая всё обнаруженное спиртное.
     Законность таких действий мотивировалась тем, что здесь – спецпосёлок. Не нравится – можем выселить. Можете жаловаться хоть прокурору, только в этом случае будет возбуждено уголовное дело.
     Тарасов имел два диплома о юридическом образовании (средне-специальное и высшее), понимал незаконность таких действий. Но, куда деваться, надо же как-то с этим бороться.
     Барыги, конечно, никуда не жаловались. Поохав и подсчитав понесённые убытки, они заказывали своим поставщикам очередную партию спирта.
     В последнее время при управлении появился собственный ОМОН. К милиции этот отряд особого назначения не имел никакого отношения. Подразделение сформировали из физически крепких и тренированных сверхсрочников, выдали им маски, закрывающие лица, вооружили автоматами с короткими стволами.
     По мнению Тарасова при формировании этого подразделения главными требованиями к кандидатам были их повышенная наглость и полная отмороженность. Редкий случай, когда такие качества использовались на пользу государству.
     Этот отряд по идее был создан для подавления массовых беспорядков и групповых неповиновений в колониях. Но, на практике такого давно не случалось. Поэтому, чтобы бойцы не обленились и не разжирели, их периодически направляли в подразделения для укрепления дисциплины.
     Выглядело это так: отряд ОМОН двигался цепью по рабочему объекту, иногда постреливая из автоматов короткими очередями, и избивали всех, кто, по их мнению, не работал, а занимался посторонними делами. То есть – всех, кто попадался под руку.
     Когда этот отряд впервые работал в ИТК-14, Тарасов с одним отделением находился на «новой» лесобирже. Здесь всё прошло более-менее корректно. Зеки из-за домиков и эстакад удивлённо поглядывали на Тарасова, который единственный был без маски и спокойно смотрел, как бойцы в масках занимаются беспределом.
     Вечером в жилой зоне к Тарасову подошёл представитель «первой десятки» и рассказал о своих впечатлениях по работе ОМОНА на «старой» лесобирже под руководством Борткевича (тогда ещё капитана).
     - Представляешь, Андреич, я решил половить рыбку. Сколотил плотик из трёх брёвен с досками поперёк. Привязал к нему тросик. На одном конце троса железный штырь. Я его воткнул в глину в воде возле берега. Другой конец тросика привязал к плоту. Оттолкнулся шестом от берега, отплыл метров семь-восемь, заякорил этим шестом плот, чтобы течением не сносило. Удочки закинул и сижу, балдею. Слышу сзади окрик:
     - Эй, х…ло, греби к берегу!
     Глянул через плечо – на берегу стоит Роман Григорьевич и двое в масках с автоматами. У этих лиц не видно, а Роман Григорьевич явно хорошо поддатый.
     Я сделал вид, что меня это не касается. С понтом – глухой. Смотрю на поплавки. Думаю – покричат и уйдут. Ко мне то по воде не подойдёшь. Тросик в воде, его не найдёшь. Слышу, как один из них спрашивает:
     - Товарищ капитан, что с ним будем делать?
     А тот:
     - Расстрелять нах…!
     Я удивлённо поворачиваюсь и вижу, как один в маске вскидывает автомат и лупит в меня очередью. Причём бьёт не холостыми! Я видел, как фонтанчики от пуль прошли рядом с плотом! Стеклянная банка с водой, что стояла на краю плота возле меня – разлетелась вдребезги!
     - Андреич, верь – не верь, а я в первый раз в жизни обоср…, в общем – наделал в штаны в прямом смысле. Упал на колени, руки вверх и кричу:
     - Мужики, не стреляйте, я всё осознал! Виноват! Больше не буду!
     Борткевич записал фамилию и сказал вечером зайти к нему. Они пошли дальше, а я побежал штаны стирать.
     После выяснилось, что Борткевич, Кравцов и Махневич в тот день с утра действительно хорошо накатили вместе с командиром ОМОНа за знакомство.
     После проведения таких мероприятий «по укреплению дисциплины», зеки действительно присмирели, стали меньше грубить офицерам даже в нетрезвом виде. До них дошло, что хоть местные офицеры в узаконенном рукоприкладстве и не участвуют, но они могут подсказать, с кем конкретно нужно поработать.
     Этот же ОМОН стали использовать и для погромов на нелегальных торговых точках. Руководство ОИТК их периодически вызывало для этой цели в посёлок. А списки адресов давали оперативники.
     Вот поэтому после встречи с Тамарой Тарасов и сообразил, как можно проверить квартиру братьев, попавших под подозрение. Просто включить их в этот список. И не важно, что они спиртом не торгуют.
     Чтобы не откладывать этот вопрос в долгий ящик, Тарасов зашёл в свой кабинет и позвонил в Сосьву. По телефону намекнул Корнееву, что для проверки одной из версий по пропавшей девушке нужно провести обыска у местных барыг. Корнеев намёк понял прекрасно и пообещал ОМОН уже на завтра.
     Ещё Тарасову не давала покоя мысль о золотой цепочке у Ирины на шее. Он был уверен, что если Ирину убили, то преступник наверняка эту цепочку с неё сорвал. Так же он был уверен, что убийца сам носить эту цепочку не будет. Скорее всего, продаст кому-либо, причём не в посёлке, а за его пределами. Удобнее всего сдать золото перекупщикам в Свердловске.
     Так же можно это золото переплавить и сделать из него какой-нибудь крестик или перстень.
     Специалист, который этим занимался, в настоящее время в колонии был один. Это осуждённый с подходящей фамилией Золотарёв, работавший на лесобирже «новая». Терпели его потому, что он по совместительству он являлся агентом оперчасти, состоял на связи у Кравцова. К нему обращались с просьбами что-то переделать не только зеки, но и жители посёлка.
      Тарасов зашёл в соседний кабинет и попросил Кравцова выяснить, не приносил ли кто Золотарёву золотую цепочку или обрывки от неё.


                Находка в старом колодце.

     На подходе к аэропорту Тарасов залюбовался лесом на склоне слева от лестницы. Сегодня только третий день осени. Некоторые деревья уже поменяли зелёный наряд на жёлтый и красиво выделялись на общем фоне под яркими лучами солнца.
     С этого склона Тарасов и собирался начать сегодняшние поиски. До этого осмотр леса проводился для отработки версии, что убийство было совершено Баранниковым и компанией. А если предположить, что преступление совершил Куницкий, то где он мог спрятать труп. Если убийство произошло в аэропорту? Тарасов поставил себя на место преступника. Удобнее и правильнее всего было бы отнести тело по краю поля аэродрома вдоль кромки леса в сторону, противоположную от посёлка. Насколько Тарасов помнил, по склону сверху вниз спускались несколько неглубоких оврагов с осыпающимися песчаными краями. Подходы к этим оврагам густо заросли малиной, шиповником и другими непролазными кустами. Идеальное место, чтобы спрятать труп. Ближайший такой овраг был примерно в ста метрах от домика аэропорта.
     К нему Сергей и направился, рассчитывая сначала осмотреть овраг, а потом – заросший деревьями склон, продвигаясь к лестнице.
     Понизу вдоль склона шла удобная дорога, по которой зимой ходили лесовозы. Летом по ней на машине можно было проехать не более километра.
     Тарасов шёл по краю дороги вдоль лесной опушки, цепко разглядывая нижнюю часть склона.
     Постоянно глядя направо, Сергей не всегда успевал смотреть под ноги. Поэтому метрах в тридцати от лестницы буквально наткнулся на кучу хвороста, при этом больно ударился ногой об сучок. Громко матерясь, Серёга начал обходить эту кучу, но, вдруг, остановился и присмотрелся к ней. Кому и зачем понадобилось стаскивать в кучу коряги, обломки брёвен, сухие ветки  и прочий деревянный мусор? Прилегающий кусок леса и ближайшая часть дороги были идеально чистыми, как в городском парке. Кто-то озаботился чистотой родной природы и решил навести порядок именно здесь? За всё время жизни в посёлке Тарасов таких не встречал. Может, кто собирался костёр разводить? А почему тогда не зажёг?
     И тут Сергей вспомнил. В прошлом году он возвращался по этой дороге из леса с полной пайвой (20) опят и обнаружил на краю дороги старый колодец – аккуратный квадратный сруб из подгнивших брёвен. (Примечание 20. «Пайва» - короб из бересты прямоугольной формы с ремнями по типу ранца. Тарасову зоновские умельцы сделали из жести. Два автоматных ремня – из воинской части). На глубине около метра в колодце блестела вода. Он тогда ещё удивился, что столько лет прожил в посёлке, а этот колодец не замечал.
     Сергей огляделся. Колодец должен быть где-то здесь, но поблизости его не видно. Значит, именно он и завален мусором. Горячо! Тем более вся куча выглядела так, как будто её только вчера накидали.
     Тарасов начал лихорадочно раскидывать ветки и коряги, ожидая унюхать характерный запах разлагающегося тела. Запаха не было.
     Не прошло и пяти минут, как колодец был очищен до воды. Посередине колодца в воде что-то блестело. Серёга лёг на землю рядом с колодцем и присмотрелся. В прозрачной воде просматривалась верхняя часть коричневого портфеля с чёрной ручкой и блестящим металлическим замком сверху.
     Сергей протянул руку, взялся в воде за ручку портфеля и потянул его вверх. Он подался легко, но как только высунулся из воды, резко потяжелел. Тарасов, который висел головой вниз, держась левой рукой за гнилое бревно, от неожиданности чуть было не нырнул вперёд.
     Выпустив портфель, он сел на землю и огляделся. Никого нет. Хоть бы кто за ноги придержал! А если бы упал головой вниз, да захлебнулся?! Быстро перевернуться в узком срубе возможно и не получилось бы. Стены скользкие, зацепиться не за что. Запросто можно утонуть. Вот было бы разговоров в посёлке и в зоне!
     Тарасов ещё в первые годы жизни в посёлке поразился тем обстоятельством, что большинство жителей относятся друг к другу с какой-то непонятной завистью. Вроде все живут в одинаковых условиях, причём – довольно-таки тяжёлых, с точки зрения городских жителей. Чему тут можно завидовать? Нет! Получил кто-то очередное звание – в глаза улыбаются, поздравляют, а в разговорах на стороне проскальзывает какая-то зависть и ревность. «Это же надо - меня догнал!» Также – если кто-то получил диплом об окончании вуза. Даже в мелочах – кто-то дров навозил раньше, чем другой. У этого другого сразу зависть, ревность, возмущение. «Чем он лучше меня?!» И не важно, что без дров никто никогда не оставался.
      А если у кого-то неприятность – на словах сочувствуют, а в глазах – неприкрытое злорадство. Как будто люди радуются, что неприятности у кого-то, а не у него. За время службы у Тарасова было столько неприятностей! Соответственно сколько приятных моментов он доставил некоторым своим сослуживцам и жителям посёлка! А если б он погиб в такой дурацкой ситуации? Да половина посёлка злорадствовала бы да хихикала втихаря!
     Тарасов представил некоторые рожи и разозлился. Что же делать? Поискать какую-нибудь проволоку и сделать крючок? Или длинную ветку с сучком на конце? На это надо время, а тут азарт разгорелся. Что же там в портфеле?
     «Была, не была, - решил Тарасов, - попробую ещё раз».
     Он снова лёг на землю. Держась левой рукой за край, правой взялся за ручку портфеля и подтянул его в воде к стенке сруба вплотную. Потом слегка отодвинулся назад и аккуратно по стенке подтянул портфель вверх. Затем, лёжа на животе, перехватился двумя руками за ручку и подтянул портфель до края сруба. Упираясь локтями, подтянул колени. Стоя на коленях, он из последних сил выдернул злополучный портфель на твёрдую землю.
     «Отчего он такой тяжёлый? – Глядя на вытекающую из щелей портфеля воду и отдыхая, думал Тарасов. – Может, кто золото ворованное припрятал?»
     Причина выяснилась, как только он расстегнул замок пряжки. Сверху в портфеле лежали два кирпича. Понятно – это для груза, чтобы надёжней утопить. Сергей откинул их в сторону и вынул слипшуюся стопку документов. Верхним лежал паспорт. Аккуратно разлепив намокшие страницы, Тарасов прочитал: Арсентьева Ирина Александровна. Под паспортом было удостоверение сотрудника налоговой инспекции на то же имя.
     Дальше Сергей смотреть не стал. Положил документы обратно в портфель, защёлкнул замок, подхватил его и зашагал в сторону жилой зоны.
     «Что и требовалось доказать, - размышлял на ходу Тарасов, - все версии о том, что Ирина живая и где-то содержится, смело можно отбросить в сторону. У живого человека уничтожать документы никто не будет. Могут забрать, спрятать, заставить выкупать, отрабатывать и т.п. Но не уничтожат! А раз уничтожили - надо искать труп. Жаль, что круг подозреваемых от этой находки не уменьшился. Убить и уничтожить документы мог любой из тех, кто уже на подозрении, а также и другие, кто ещё не попал в поле зрения. Хотя Баранников и компания вряд ли стали бы совершать преступление возле аэропорта, тем более – прятать здесь документы. Здесь больше подозрений на Куницкого. Или был кто-то ещё?»
     В кабинете Тарасов стал аккуратно извлекать вещи из найденного портфеля. Кроме паспорта и служебного удостоверения из документов в портфеле оказались водительское удостоверение Арсентьевой Ирины, билеты на поезд и вертолёт, записная книжка.
     Тарасов тщательно разделял слипшиеся страницы и перекладывал их карандашами и другими мелкими предметами, чтобы просушить. В записной книжке кроме незнакомых фамилий и телефонов был и адрес колонии: Учреждение АБ-239/5-14 Баранникову Олегу Анатольевичу. На отдельном листке блокнота почерком Ирины было детально расписано, как добраться от вокзала в Свердловске до Росинки.
     Кроме документов в портфеле была вязаная кофта бежевого цвета с жёлтыми пуговицами. Разглядывая мокрую кофту, Тарасов обратил внимание, что нескольких пуговиц на ней не хватает. Кроме кофты из одежды в портфеле находилась голубая блузка из тонкой материи и два пакета с трусами, которых Тарасов насчитал девять штук. Ещё была косметичка в форме большого кошелька, битком набитая тенями, помадами, румянами, какими-то небольшими баночками, коробочками, - в общем косметикой. Всю одежду Тарасов развесил сушиться на двух трубах парового отопления у стены кабинета. Отопление на лето было отключено, но всё равно - удобнее места не было.
     - Что это за ёжики у тебя на столе? – Заглянувший в кабинет начальник колонии, удивлённо смотрел на стол, где сохли раскрытые веером документы. Потом перевёл взгляд на батарею отопления. – Это что - женские трусы развешаны?
     - Докладываю, - Тарасов про себя усмехнулся, - так точно, товарищ подполковник. Это женские трусы в количестве девять штук! А также другие женские вещи и документы на имя Арсентьевой Ирины. Всё это было в портфеле, утопленном в колодце возле аэропорта. Обнаружены мною сегодня около часа назад методом личного сыска.
      - Так, так. – Осинин осторожно взял в руки паспорт, прочитал фамилию. Аккуратно положил на место. – Значит, всё-таки её убили?
     - Получается так.
     - И уже знаешь, кто?
     - Пока нет. Основные подозреваемые – Куницкий и Баранников. Причём, Куницкий – в большей степени. Доказательств пока нет. Думаю, надо найти труп. Есть пару мест на подозрении возле аэропорта. Но нужна техника – пожарная машина и трактор – экскаватор.
     - Проси у Молчунова. Ты ему ещё не докладывал о находке?
     - Нет. Сначала тебе, Георгич.
     Осинин посмотрел на телефон. Тарасов понял, о чём он думает. Сейчас позвонит начальнику отделения, расскажет о находке и изложит версии. Хорошо, если при этом его – Тарасова – вообще упомянет. Это болезнь всех начальников – примазываться к чужой славе. Или вообще – всю славу присвоить себе. Нет уж! Нас тоже не пальцем делали!
     Воспользовавшись тем, что телефонный аппарат был к нему ближе, Тарасов быстро взял трубку со словами:
     - Да, без отделения здесь ничего не получится. Дайте Молчунова. Николай Алексеевич? Здравия желаю! Тарасов беспокоит. Я тут сегодня в лесу возле аэропорта обнаружил вещи и документы пропавшей девушки. Были утоплены в старом колодце. Всё лежало в портфеле, сверху два кирпича для груза. В общем, в том, что она убита, сомнений больше нет. Надо искать труп. Вы обещали помочь. Мне нужна пожарная машина, чтобы откачать воду из одного водоёма, где можно было бы утопить тело. Так же нужен экскаватор на пол часа. Возле стрельбища в карьере песок в одном месте подозрительно осыпался.
      - Понял тебя, Сергей. Пожарку можешь прямо сейчас взять, я распоряжусь. А с экскаватором сегодня не получится. У него работы на весь день. Хорошо бы до темноты успел. Завтра с утра отправлю к тебе. Ещё что-то нужно?
     - Ещё нужно солдат, лес прочесать в одном месте. Но тут я сам договорюсь с командиром роты. Да, Николай Алексеевич, скажите пожарникам, чтобы меня дождались, я сейчас к ним подойду.
     - Хорошо. Действуй.
     Когда Тарасов положил трубку, Осинин спросил:
     - Что там за подозрительные места ты успел высмотреть?
     Тарасов объяснил про обнаруженный водоём, похожий на пожарный и обрушенный песок в карьере. Осинин, покачивая головой, вышел из кабинета.
     Тарасов опять взялся за «городской» телефон.
     - Алло! Дайте батальон. Алло! Батальон? Соедини с канцелярией тринадцатой роты. – Услышал: «Командир роты капитан Кошкин». – Привет Серёга! Тарасов беспокоит. Сможешь мне сегодня бойцов выделить? Лесок надо прочесать возле аэропорта.
     - Запросто. Я тут как раз полсотни рыл не знаю чем занять. А что искать будем?
     - Труп.
     - Ого! Кого-то убили? Я тоже пойду.
     - Прекрасно. Вот при встрече всё и расскажу. Мне полсотни не надо. Человек двадцать, только самых лучших.
     - Лады! Давай после обеда, часа в два?
     - Договорились. В два часа жду возле аэропорта.
     Вызвонив по внутреннему телефону Борткевича, Тарасов рассказал ему о находке, показал документы, сохнущие на столе, и попросил никого посторонних к ним не подпускать. Сам отправился в пожарную команду.
      Оказывается, пожарники про этот водоём тоже ничего не знали. Хотя, по мнению доблестных огнетушителей, прибывших к аэропорту вместе с Тарасовым, выглядел он как классический резервный пожарный водоём, только очень заброшенный.
     Пожарники с поставленной задачей справились блестяще. Уже через пол часа Тарасов вместе с ними разглядывал, подсвечивая фонариком, пол в квадратной подземной комнате. Из чего сложены стены этой комнаты было не понятно из-за толстого слоя ила или водорослей. Спускаться вниз, чтобы выяснять это, у Тарасова и у пожарников желания не возникло. Хорошо видно, что на полу трупа нет – и ладно.
     Тарасов воспользовался случаем - подъехал на пожарной машине почти к своему дому, пообедал и в два часа вернулся к аэропорту.
     Точно к назначенному времени к лестнице аэропорта подошла группа солдат во главе с Кошкиным.
     Тарасов отвёл в сторону командира роты и вкратце объяснил ему ситуацию.
     - Тут и думать нечего, - загорелся Кошкин, - сторожа этого колоть надо! Яйца дверью прищемить – во всём сознается!
     - Ну, если яйца дверью… и ты сознаешься, и я. Ты ещё предложи напоить и не дать опохмелиться, - вспомнил старый анекдот Тарасов, - мы же, Серёга, не садисты!
     - Ну, я не знаю, всё равно надо ему почки опустить.
     - Это мы всегда успеем. Надо сначала труп найти. Как говорится: нет тела – нет и дела. Давай я проинструктирую твоих воинов.
     - Понял. – Кошкин повернулся к своим подчинённым и рявкнул хорошо выработанным «командирским» голосом:
     - Становись! Равняйсь! Смирно!
     Через несколько секунд, когда толпа солдат превратилась в ровную шеренгу, Кошкин добавил:
     - Орлы! Сейчас начальник оперчасти ИТК-14 майор Тарасов поставит вам боевую задачу! Прошу, товарищ майор.
     Тарасов оглядел шеренгу. Двадцать пар глаз смотрели на него с интересом и любопытством.
     - Значит, так. Во-первых: правильно моя должность называется – начальник отдела безопасности и оперативной работы ИТК-14. Во-вторых: у нас есть серьёзные основания считать, что месяц назад в нашем посёлке была убита девушка, прибывшая на свидание к одному из осуждённых. И в-третьих: её тело спрятано где-то здесь, недалеко от этого места. Наша с вами задача – прочесать определённый участок леса. Искать надо спрятанное месяц назад тело. Обращать внимание на кучи хвороста, рыхлую, свежекопанную землю, на любые места, где нарушен травяной покров. Также нужно обращать внимание на запах. Надеюсь, все представляют, как пахнет гнилое мясо? Вопросы есть?
     - А девушка красивая? – Спросил чей-то весёлый голос.
     Тарасов задумчиво посмотрел на весельчака:
     - Месяц назад была красивая. Сейчас, вряд ли.
     - Вопросов нет. - Подвёл итог Кошкин. – Слушай мою команду…
    Солдаты были выстроены цепочкой сверху вниз вдоль лестницы. Тарасов пошёл с краю по верху, Кошкин – снизу по дороге.
     Тарасов надеялся, что солдаты, интервал в шеренге между которыми составлял полтора-два метра, просто не могут не заметить признаки, указывающие на спрятанный труп. Однако, когда бойцы стали выходить из леса на небольшую поляну перед оврагом, он понял, что ошибался. Солдаты выходили из леса группами по пять-шесть человек. Причём, все группы вышли практически из одного места. У многих солдат в руках были разные ягоды, которыми очень богат осенний уральский лес.
     Ошибка Тарасова заключалась в том, что он судил по себе. То есть предполагал, что у солдат такое же желание обнаружить труп, как и у него. И такие же способности следопыта. А это было далеко не так.
     Вздохнув, Тарасов жестом подозвал к себе командира роты.
     - Приставить ногу! – Скомандовал Кошкин и, подойдя к Тарасову, начал оправдываться, - а что ты хотел? Большинство из них лес увидели только здесь и то, в основном, сбоку. Кто из степи, кто из тундры, кто из города… Чёрт! Вот, полюбуйся…
     Кошкин прервал сам себя, схватил ближайшего бойца за руку и заорал:
     - Что ты, придурок, нарвал?! Это же волчьи ягоды! Хочешь до дембеля в сортире просидеть?! Или, вообще, домой в цинковом ящике приехать?!
     Боец с размаху выбросил ягоды и испуганно стал вытирать руки о штаны.
     - Нет! Я хотел только спросить, можно их есть или нет?
     - Можно, - вмешался Тарасов, – но, только один раз.
     - Дебилы! – Кошкин оглядел притихших солдат. – Если не знаете, как называются ягоды или не уверены, лучше их не трогайте. Становись! Слушай мою команду! Сейчас опять пройдём этот же участок леса. Объясняю ещё раз. Мы ищем не ягоды, а труп человека. Обращать внимание нужно на места, где могли спрятать труп. Держим интервал полтора-два метра в шеренге. Обошёл дерево или корягу – вернулся обратно в шеренгу. Вперёд не убегать и не отставать. Кругом! Разобрались в одну шеренгу! Шагом марш!
     Когда Тарасов вернулся обратно к лестнице и наблюдал за выходившими из леса бойцами, ему хотелось плакать и смеяться одновременно. Всё повторилось, только ягод в руках ни у кого не было. Зато почти у всех подозрительно оттопыривались карманы.
     «Рябины они туда натолкали, что ли? – подумал Сергей, - Чего ещё за это время можно было набрать?»
     - Ладно, - махнул он Кошкину, - будем считать, что этот участок леса осмотрен. На сегодня, пожалуй, хватит.
     Вечером Тарасов продолжил опрашивать осуждённых с «новой» биржи без особой надежды на какой-то результат. Потратил около двух часов, но ничего нового не узнал. Немного поразмышлял и решил пообщаться с Баранниковым. Зашёл в изолятор, вызвал в кабинет Баранникова и рассказал ему о находке. При этом внимательно следил за его реакцией. Баранников выслушал спокойно без эмоций, потом спросил:
     - Я так понимаю, начальник, раз документы пытались уничтожить, значит, она убита?
     - Правильно понимаешь. Я тоже склоняюсь к этой версии. Осталось только выяснить, кто убил.
     - Так здесь и выяснять нечего. Документы нашли возле аэропорта? Значит, это работа сторожа – Куницкого.
     - Подожди, а разве я говорил, что возле аэропорта? Откуда ты знаешь? Вот ты и прокололся!
     - Нет, - Баранников усмехнулся, - это не я. Тут сегодня недавно Куницкого пытали в этом кабинете. Моя камера недалеко хорошо слышно было, как ему предъявляли портфель с документами Ирины, утопленный в колодце возле аэропорта.
     - Не понял. Кто его пытал?
     - Да этот ваш опер молодой, Саша с кем-то. Второго я не знаю. Голос незнакомый. А видеть, никого не видел.
     - Ладно, иди в камеру. Скажи дневальному, чтобы зашёл ко мне.
     - Кто сегодня Куницкого вызывал? – Спросил Тарасов у дневального, как только тот вошёл в кабинет.
     - Махневич с воинским командиром роты. Фамилию не знаю, Сашок его Серёгой называл.
     «Кошкин» - сразу понял Тарасов, «ему то какого хрена тут понадобилось?» А вслух проворчал:
     - Сашок… развели тут панибратство. Не Сашок, а гражданин младший лейтенант!
     - Виноват!
     - И что, на коридоре было слышно, о чём разговаривали?
     - Да они орали в полный голос. А этот Куницкий, вообще, визжал, как поросёнок. Я уже, грешным делом, подумал, что они его раком поставили и девственности лишают. Без вазелина. Из кабинета в камеру его волоком тащили.
     - А что ещё с вами делать, – проворчал Тарасов, выходя из кабинета, - убиваете людей, а признаваться не хотите.
     - Так они что, его и в самом деле… - глаза у шныря округлились.
     - Не знаю. Пойду, разберусь. Я ПОКА такой команды не давал, - Тарасов прикинул, что сейчас по зоне расползётся слух, что за убийство оперативники «опускают» виновных лично. Может это и на пользу пойдёт? Меньше убивать будут? Надо будет подумать над этим.
     На выходе из корпуса, Тарасов столкнулся в дверях с ДПНК и узнал от него, что все оперативники из зоны вышли.
     Однако, в кабинете «за зоной» Тарасов застал только Борткевича.
     - Махневича видел? – Спросил у него Тарасов.
     - Он в воинскую часть пошёл, что-то уточнять, а что – я не вникал.
     - С Кошкиным?
     - Ну да. Они Куницкого допрашивали, потом пошли в роту.
     - Понятно. Значит, у Кошкина что-то бухнуть завалялось. Слушай, Рома, какого чёрта представители воинской части участвуют в допросах подозреваемых? В каком статусе?
     Роман удивлённо уставился на Тарасова:
     - А что тут такого? Это же Серёга Кошкин. Свои люди! Помог немного жути нагнать. Ну, дал пару раз по пузу. Всё ж на пользу.
     - Ну, и как результат? Что Махневич сказал?
     - Да ничего нового, - Роман пожал плечами.
     - Блин! Попросил на свою голову! Научи дурака богу молиться! Как-бы нашего подозреваемого до смерти не заколотили раньше времени.
     - Что, хорошо поддали?
     - Не то слово. Весь барак слушал вопли. И Куницкий визжал, и они орали. Как гестаповцы в кино! Мало жалоб прокурору на нас пишут. Сейчас ещё пачка уйдёт.
     В кабинет заглянул Кравцов.
     - О, Андреич, хорошо, что я тебя застал. Короче, была цепочка золотая у нашего ювелира. Точнее, обрывок цепочки. Вольный приносил лом золотой, заказывал перстень. Кусочки золота: обломок монеты, серёжка, ещё что-то, среди них обрывок цепочки.
     - Кто? Фамилия?
     - Андрюха Романов.
     - Та-а-ак! Интересно! Насколько я в курсе, наш Махневич с ним в хороших отношениях.  Всё! Больше по этой теме никаких действий. Я сам займусь проверкой.

                4 сентября 1994 года

     В восемь утра Тарасов не спеша завтракал. Куда торопиться? Как ни крути, а он в законном отпуске.
     Благодушное настроение прервал телефонный звонок.
      - Это Молчунов. Ты просил экскаватор? В общем, он уже ждёт тебя возле песчаного карьера у стрельбища. Постарайся долго не задерживать. Ему сегодня ещё пахать и пахать… до темноты. Если что найдёшь, сразу докладывай.
     Сергей положил трубку, чертыхнулся, посмотрел с сожалением на недоеденный завтрак, накинул ветровку и пулей вылетел из дома.
     Через десять минут, запыхавшись, он подходил к карьеру.
     Водителя экскаватора Тарасов не знал. Тот курил возле трактора. Нервно поглядывая на часы. Увидев Сергея. Он бросил окурок и подбежал к нему.
     - Гражданин начальник, вы - Тарасов?
     - Да, я.
     - Мне сказали. час работать в вашем распоряжении. В девять нужно быть на вчерашнем объёкте. Я же не успею!
     - Успеешь. Тут делов-то на десять минут. Пошли, покажу.
     Тарасов подвёл его к краю карьера:
     - Видишь, там с торца песок осыпался? Нам с тобой надо убедиться, что в этом песке нет трупа. То есть ковшом надо зачерпнуть два-три раза примерно посередине, и всё будет понятно. Усвоил боевую задачу?
     - Понял, – тракторист сразу повеселел, - тут, действительно, делов на десять минут.
     Тарасов занял позицию с другой стороны карьера и внимательно следил, как ковш экскаватора черпает песок и перекидывает его в другое место. За несколько минут подозрительное место очистилось полностью. Трупа не было. Ну что ж, отрицательный результат – тоже результат. Сергей махнул водителю – свободен – и направился в жилую зону.
      Развод как раз закончился. И оперсостав направился в кабинеты «за зоной». Тарасов окликнул Махневича:
     - Саша, притормози, тема есть.
     Махневич с готовностью подошёл, поздоровался. Тарасов с интересом разглядывал своего подчинённого. Никаких признаков, что человек вчера выпил. А ведь наверняка нахлестались с Кошкиным. Хорошо быть молодым и здоровым!
     - Андреич, что ты меня рассматриваешь?! Ну, виноват! Перестарался вчера с этим Куницким. Надо было потише. Зря я, конечно, туда с Кошкиным попёрся, - Махневич что-то вспомнил и хохотнул, - видел бы ты, как он из себя крутого следователя изображал!
     - Да уж, догадываюсь. Ладно. Проехали. Вопрос на другую тему. Какие у тебя отношения с Андреем Романовым?
     - С Андрюхой? Нормальные отношения. Дружеские. Бухаем вместе. Девки общие, в смысле – из одной компании, подружки. А что?
     - Так он раньше возле Кардана постоянно вертелся.  Вроде, из его окружения?
     Кардан считался криминальным авторитетом местного масштаба. Как бы «смотрящим» среди вольных жителей посёлка. Хотя, Тарасов так не считал. В своё время он навёл справки, пробил Кардана по спецучётам. Обычный рецидивист, освободился с особого режима, сожительствует с местной жительницей. Тарасов его терпел пока. Особо не мешает, и ладно.
     - Откололся он от Кардана. Сейчас сам не нарадуется. Тот его уже на наркоту почти подсадил. Андрюха говорит, как в тумане был. Сейчас, говорит, друзья нормальные появились. Имеет в виду меня,  в первую очередь. – Махневич гордо расправил плечи и заулыбался. – Даже аттестоваться собирается.
     - Да? Я и не знал. Короче, недавно он заказывал на «новой» бирже рыжий перстень. Из своего золота. Там среди кусочков был обрывок цепочки. У пропавшей девушки на шее была золотая цепочка. Уловил связь? Во-от! Нужно аккуратно выяснить, откуда у него этот обрывок
     - Понял. Не вопрос! Сегодня же займусь. Вечером будешь знать
     - Вечером не обязательно. Ты же можешь и среди ночи припереться. А я хочу хотя бы в отпуске отоспаться. Не горит. Утром доложишь.
     - Есть, босс! Да, кстати, там тебя Паша Медведев хотел срочно видеть.
     Дневальный третьего корпуса Медведев тусовался у входа в барак, поглядывая на КПП. Когда Тарасов зашёл в жилую зону, Паша метнулся к нему навстречу.
     - Андреич, тут такое дело… короче, утром Зуб подошёл и попросил передать тебе.  В общем, ночью несколько человек, независимо друг от друга, высказывались за то, чтобы зайти в Шизо, выхватить Куницкого и самим его раскалывать, пока во всём не признается. Вся зона уверена, что пропавшая девушка – его работа. Зуб пока сумел сдержать самых  нетерпеливых, но в будущем не ручается. Могут ведь у него и не спросить разрешения. Особенно, если выпьют. При этом обязательно попадут под замес и кто-то из администрации - контролёр первого корпуса, дежурная служба. Надо что-то с этим делать.
     Тарасов задумался. Насколько это вероятно? Вполне. Даже Зуб и то перегрелся. Значит, вполне допускает такое развитие событий. А это – ЧП! И очень громкое. Нападение на администрацию, захват заложников… да мало ли во что это может вылиться? Лучше бы, конечно, перестраховаться. Только вот куда спрятать Куницкого? Разве что - в Ново-Быково? Там, в колонии-поселении тоже есть штрафной изолятор.
     После долгих переговоров и согласований, к обеду этот вопрос был решён. Выглядело это так: вечером около восьми часов Махневич выводит Куницкого по пропуску бесконвойника из жилой зоны на берег реки. Там пристёгивает его наручниками к лодке, отвозит в Ново-Быково. Где тот спокойно ночует в местном Шизо. Утром после развода привозит его обратно для следственных действий.
     Саша под это дело вытребовал себе бензина для лодочного мотора. Тарасов подозревал, что Махневич, хоть и ворчал, мол, у него появилась дополнительная проблема, но про себя даже радовался. У этого молодого холостого и здорового парня наверняка и в Ново-Быково была какая-нибудь подружка.
     Вечером Тарасов продолжал опрашивать осуждённых строгого режима. По-прежнему ничего нового по пропавшей Ирине никто не добавил. Зато довольно-таки прилично поступило информации о теневой жизни колонии, представляющей оперативный интерес.
     Тарасов давно уже сделал вывод, что первую половину своей службы в колонии он зарабатывал определённый авторитет у осуждённых. Теперь этот авторитет работал на него.
     Основная масса осуждённых была уверена, что «Андреич знает всё». Сам он старался всячески это мнение поддерживать. Поэтому в личных беседах с большинством осуждённых ему было достаточно направить разговор в нужное русло. Собеседник, увлёкшись, иногда выкладывал такие детали, о которых он даже и не догадывался. Оставалось только проанализировать полученные сведения и сопоставить с информацией, полученной от других осуждённых.
     Вот и сейчас Сергей отмечал в блокноте всё, что можно было использовать в оперативной работе: возникшие конфликтные ситуации в отношениях между конкретными осуждёнными, их причины и возможные способы ликвидации этих конфликтов; намечающийся приезд родственников (должны привезти спиртное или наркотики); поставленная кем-то к дню рождения брага и т.д. и т.п.
     Поневоле приходилось всё это записывать, хотя, по идее – он в отпуске. Но, не разбрасываться же ценной информацией! Также брал на заметку людей, которые выкладывали эту информацию, зачастую – вполголоса, косясь на закрытую дверь. Тарасов знал точно, что среди негласных сотрудников эти люди не числятся. Значит, надо привлекать. Хотя, не факт, что все они также согласятся откровенничать с другими сотрудниками оперчасти.
     В девять часов вечера Тарасов передал Борткевичу «нарытую» им «информацию для размышления» со своими предложениями, как и что можно использовать и с чистой совестью ушёл домой спать.

                Спасение мошенника

     Сразу заснуть не получилось. За стеной у соседей глухо бормотал магнитофон. С проживавшими по соседству братьями Гришкой и Мишкой Троекуровыми у Сергея были приятельские отношения. Также как и с их старшим братом Сашкой. Но тот проживал с семьёй на другом конце посёлка, а холостые Гришка и Мишка – здесь с матерью. Гришка сегодня заступил на дежурство в ночь, Тарасов видел его в зоне. Значит, за стенкой расслабляется Мишка. По всей вероятности – в одиночку, так как громких пьяных голосов не слышно.
     Неожиданно, магнитофон заорал на полную мощность. Тарасову отчётливо было слышно каждое слово лихой песенки:
     - А наш притончик гонит самогончик.
     Никто на это не поставит нам заслончик.
     И пусть шмонают опера.
     Мы пьём с утра и до утра.
     Вагончик жизни покатился под уклончик…

     Тарасов усмехнулся: Мишка знает, что он как раз работает опером, наверное, специально решил подразнить.
     Магнитофон на некоторое время замолчал, потом припев повторился ещё раз. Потом ещё и ещё. Хорошо, хоть жена и дети спят в дальних комнатах. Там не слышно.
     Сергей посмотрел на часы – пол двенадцатого. Надо прекращать концерт. Он нехотя встал, подошёл к стене и постучал кулаком. Никакой реакции. То ли не слышит, то ли специально к себе выманивает, чтобы компанию составил.
     Когда «притончик» грянул в очередной раз, Сергей быстро накинул спортивный костюм и направился к двери. В это время зазвонил звонок, установленный на входной калитке.
     У Тарасова был типичный «кулацкий» двор. То есть прилегающая к дому территория со стороны улицы и пересекающегося с ней переулка была огорожена сплошным двухметровым забором. Всё это досталось Тарасову по наследству от прежнего хозяина квартиры. Со стороны огорода двор охранялся кобелём по кличке Гаврик (помесь лайки и овчарки), который среагировал на звонок заливистым лаем.
     Тарасов включил свет в ограде, теряясь в догадках: то ли Мишка решил лично пообщаться, то ли Саша Махневич не выдержал и решил срочно поделиться добытой информацией…
     - Андреич, открой, пожалуйста, - услышал он, как только вышел на крыльцо. Голос был незнакомый.
     Подойдя к калитке, Сергей взялся правой рукой за лежавшую под тряпкой на перекладине заточку (лезвие около тридцати сантиметров, хоть какое, но оружие на случай внезапного нападения), левой рукой открыл задвижку.
     - Это я – Захаров, – в приоткрытую дверь прошмыгнул бесконвойник, работающий на кондворе, и сразу же прикрыл дверь за собой. За короткий миг Тарасов успел разглядеть в тусклом свете единственной на всю улицу лампочки со столба у соседнего дома силуэты трёх человек. Они сидели под забором на корточках, напротив калитки через дорогу.
     - Андреич, выручай, - торопливо зашептал Захаров, - меня хотят убить.
     - Кто? За что? Давай спокойно и по порядку, - Тарасов закрыл задвижку и увлёк бесконвойника вглубь двора, сел на крыльцо, - рассказывай.
     - Там три поселенца, - шёпотом продолжил Захаров, - несколько дней назад они спросили у меня, где можно купить бухалова? Я сказал, давайте деньги – принесу. Взял деньги на две бутылки и смотался. Я не думал, что они меня вычислят. А сегодня они пришли на кондвор и потребовали деньги или водку. Я сказал, что в тот раз меня задержали менты и всё отобрали. Они говорят, что это мои проблемы. Мол, за тобой долг, или рассчитывайся, или завалим. Я тогда им говорю, что в посёлке один мужик мне как раз должен две бутылки. Пойдёмте, вместе сходим. Я заберу у него и отдам вам. Вот, привёл к тебе, Андреич. Сделай, что-нибудь! Меня, ведь, в натуре, завалят!
     - Да и правильно сделают! Нечего людей обманывать! Ты и сейчас свои головняки на меня грузишь. Если бы меня не наказывали за каждое убийство в зоне, я бы только обрадовался, что одним идиотом меньше станет!
     - Андреич! Ну, придумай что-нибудь! Ты же можешь! Хочешь, на колени встану?
     - Да пошёл ты со своими коленями! – Тарасов на секунду задумался, - ладно, сиди здесь. Я – сейчас. Тяни время. Если спросят, скажи, что, мол, мужик с похмелья не может вспомнить, куда водку засунул. Спрятал от жены. Но водка точно есть.
     Серёга зашёл в квартиру и позвонил по телефону дежурному:
     - Павел Григорьевич, это Тарасов. Тут поселенцы нашего бесконвойника хотят грохнуть. Он у меня в ограде прячется. А они втроём напротив калитки пасут. Они не знают, кто я. Короче, я тут время потяну, а ты прихвати пару контролёров и наручники, надо их принять.
     - Понял, Андреич. Я лучше помощника отправлю и контролёров помоложе, они быстрее добегут.
     Тарасов положил трубку. Прикинул расстояние от жилой зоны до своего дома и время, которое потребуется дежурному наряду. Лучше подстраховаться. Он опять снял трубку:
     - Квартиру Борткевича. Рома спишь? Извини, что поздно беспокою. У тебя, насколько я в курсе, ружьё имеется, от тестя осталось. В общем, на сборы тебе сорок пять секунд, вооружайся и спасай друга. Меня тут поселенцы обложили, точнее не меня, а нашего бесконвойника. Он у меня прячется. Дежурный наряд я вызвал. Давай и ты подключись с другого бока. Так надёжней будет.
     - Ну, гады! Понял, бегу!
     В голове у Тарасова крутилась мысль о том, насколько было бы проще оперсоставу работать, если бы им было разрешено постоянное ношение оружия как операм в милиции. Вот сейчас, например. Вышел бы, передёрнул затвор, в крайнем случае - бабахнул бы в воздух, и пошли бы они строем в изолятор, как миленькие. Каждые полгода он писал в отчете это своё предложение, приводил убедительные аргументы, но ничего не менялось. Очень уж начальство боялось неправомерного применения оружия. Доходило до смешного. Ежемесячно кассир отделения ездила в райцентр за зарплатой на всё подразделение. В качестве охраны с ней обычно ездил опер отделения Суетин, вооружённый охотничьим ружьём. Хотя сам он охотником не являлся, и ружьё было не зарегистрировано.
     Сергей подумал, взял из холодильника бутылку водки. Сунул за пазуху и вышел на крыльцо.
     Возле калитки Захаров оправдывался вполголоса через закрытую дверь:
     - Да не помнит он, куда спрятал, бухой был. Да и сейчас ещё не проспался, - донеслось до Тарасова.
     - Слышь, одну нашёл, держи, - нарочито хриплым голосом сказал Тарасов, так, чтобы слышали на улице, - вторая где-то в дровах должна быть. И ещё одна в сарае. Одну из двух точно найду. Только не торопи, и так башка не работает.
     Захаров схватил бутылку, сунул её за калитку и прошипел:
     - Держи пока одну. Сейчас вторую найдёт. А если и третью, то мы вместе её и раздавим. Ему тоже похмелиться надо.
     Тарасов сел на крыльцо, жестом показал Захарову, чтобы тот присел рядом, и объяснил ему шёпотом, что надо подождать минут десять-пятнадцать.
     Минут десять прошли в томительном ожидании. За забором не выдержали:
     - Ну что там? Долго ещё?
     - Не шуми, - Захаров подошёл к калитке, - если его жена проснётся, разорётся на всю деревню. Скандальная баба, я её хорошо знаю. Сейчас он. Вторую вроде нашёл. Ещё одну хочет найти.
     - Да ладно, хватит нам и двух, - начали, было, за калиткой. Но тут же раздался громкий голос Воронина:
     - Это что тут за люди? Стоять! Не двигаться!
     И одновременно с другой стороны – голос Борткевича:
     - Всем оставаться на местах! Шаг в сторону – стреляю без предупреждения!
     Тарасов, не спеша, вышел за калитку. У противоположного забора на коленях стояли трое поселенцев. У всех уже руки были за спиной в наручниках. Воронин и два прапорщика поднимали их по очереди на ноги и тщательно обыскивали.
     - Там у одного бутылка водки должна быть. Это моя. – Сказал Тарасов.
     - Не понял. Ты что, их водкой угощаешь? – Воронин достал у себя из-за пазухи бутылку водки и нехотя протянул её Тарасову.
     - Время надо было потянуть, - пояснил Сергей, забирая бутылку. Потом, немного подумав, вернул её Воронину:
     - Ладно. Пусть это будет вам премия за хорошую работу. Отметите, но только после смены.
     - Само собой! – Воронин и прапорщики сразу повеселели.
     - Утром позвоните в Ново-Быково Гончарову. Пусть забирает своих. Чтобы их больше в посёлке не было. Ну, это я сам с ним поговорю. Захарова тоже в изолятор до утра.
     - Меня-то за что, Андреич?! – взмолился бесконвойник.
     - За то, что проблемы создал людям. Тоже мне – терпила! Иди, не скули. Утром решу, что с тобой делать.
     - А мне премия причитается? – поинтересовался Борткевич, когда дежурная смена с задержанными удалилась.
     - Само собой. Должен буду. Ты же знаешь, Рома, что мы с тобой всегда разберёмся.
     - Да шучу я, братан. Какие долги! Ладно, пойду сон досматривать, - Борткевич закинул за спину ружьё и растаял в темноте.
      Тарасов вернулся в квартиру, прислушался. «Притончик» за стеной тоже угомонился. Ну и ладушки.

                5 сентября 1994 года

     Утром, едва Тарасов вошёл в кабинет, Махневич вскочил с его стула, вытянулся и отрапортовал:
     - Товарищ майор, ваше задание выполнено! Разрешите доложить подробности?
     - Давай, удивляй. – Тарасов поздоровался с Борткевичем, пожал руку Махневичу и плюхнулся на освободившийся стул.
     - Короче, вчера взял пузырь и пошёл к Андрюхе. После первой стопки попросил его похвастаться новым перстнем. Тот говорит, ничего, мол, от вас оперов не скроешь. Достал перстень. Там, действительно, - вещь! Гайка грамм на пятнадцать с его инициалами. Я говорю, такой же хочу заказать. Колись, где золотом разжился. Он говорит, купил у скупщиков в Свердловске на Вайнера лом золота. Там у него приятель стоит – Лёха. Он и отдал почти по той цене, по которой сам скупает. Этот Лёха постоянно на одном месте стоит – возле входа в книжный магазин на улице Вайнера. Напротив гастронома. Короче, если я скажу, что от Андрюхи, мне тоже продаст по той же цене. Андреич, можно я, в натуре, сгоняю в Свердловск? Проверю информацию и заодно золотишко себе на печатку прикуплю? Или, наоборот, куплю золото и заодно проверю информацию?
     Тарасов задумался.
     - Знаю я этот магазин книжный. Проверить Андрея надо обязательно. Учитывая его прошлое, верить ему на слово мы не имеем права. Только вот отпускать тебя, Саша, я не хочу. Ты здесь нужнее.
     - Ну, Андреич…
     Дверь кабинета без стука распахнулась. Все оглянулись на вошедшего Кравцова.
     - Андреич, беда у меня, - Кравцов, здороваясь с Тарасовым, продолжил, - надо сгонять в Свердловск на один день. Отпустишь?
     - Я в отпуске, все вопросы к Борткевичу, - машинально ответил Тарасов, - подожди, подожди, - он переглянулся с Махневичем. – а что за беда?
     - Дочке в школу не в чем ходить. Думали – ещё год в старом проходит. А она за лето выросла, сейчас всё короткое. Плачет, что над ней все смеются. Здесь ничего не купить, сам знаешь. Надо её в город везти и там одевать.
     - А жена не может?
     - Да она без меня в городе теряется. Надо за ручку водить, как ребёнка.
     «Как и моя», - подумал Тарасов, а вслух сказал:
     - А что, Саша, я думаю, Серёга не хуже тебя справится с задачей? И золотишко тебе привезёт. Как думаешь?
     Саша пожал плечами:
     - Самому-то, конечно, интереснее было бы… но, раз надо.
     - Вы о чём? – Кравцов непонимающе переводил взгляд с Тарасова на Махневича.
     - Да всё о том же, - Тарасов хлопнул Кравцова по плечу, – сегодня готов ехать?
     - Да хоть сейчас, если будет на чём. Только дочку соберу.
     - Я думаю, мы тебе ещё и командировку организуем. Рома, позвони в аэропорт. Узнай насчёт вертолёта. А мы пока Серёге объясним боевую задачу.
     Пока Тарасов и Махневич вводили Кравцова в курс дела, Роман выяснил, что сначала будет рейс в Сосьву, а около двух часов дня винтокрылая машина пойдет из Росинки прямо на Свердловск.
     - Прекрасно. Теперь, насчёт командировки. – Тарасов потянулся к телефону, - дайте Молчунова. Николай Алексеевич, Тарасов беспокоит. Тут для проверки одной версии по девушке нужно Кравцова откомандировать в Свердловск. Буквально на один день. Разрешите?
     Выслушав ответ, Тарасов положил трубку.
     - Зайди в кадры, выпиши командировку. Зачем свои деньги тратить? Потом зайдёшь в кабинет к Молчунову, он что-то хочет тебе заказать лично для себя.
     - Спасибо, Андреич! – Кравцов пулей вылетел из кабинета, едва не столкнувшись с женщинами.
     - Можно? Здравствуйте, - в кабинет робко протиснулась мать Ирины Арсентьевой.
     - Здравствуйте Надежда Семёновна, присаживайтесь. – Тарасов не ожидал её появления и сейчас лихорадочно прикидывал, как тактично сказать матери, что её дочь мертва.
     - Сергей Андреевич, мне в Сосьве сказали, что вы нашли документы и вещи Ирины. Это правда?
     - Да. Недалеко от аэропорта в заброшенном колодце обнаружены портфель с документами на имя Ирины Арсентьевой и вещами, скорее всего её. Вот, взгляните.
     Подсохшие вещи из портфеля так и лежали в углу кабинета стопкой на батарее отопления. Тарасов взял всю кипу вещей и положил на стол перед Надеждой Семёновной. Борткевич и Махневич тактично вышли из кабинета.
     - Да, это всё её, - Надежда Семёновна дрожащими руками перекладывала вещи, - эту кофту она сама связала, пуговицы специально покупала, комплект. Здесь много не хватает, – голос её задрожал, на глазах появились слёзы, – скажите, её убили?
     - Пока ничего сказать не могу. Но тот факт, что хотели уничтожить документы, сами понимаете, говорит о многом. Тело пока не обнаружено.
     - А кто это сделал, знаете?
     - Есть подозреваемые. Мы работаем. Думаю, в течение ближайших двух-трёх дней выясним всё. Вы успокойтесь, пожалуйста, чай будете?
     - Нет, спасибо, - Надежда Семёновна поднялась, - вы уж найдите мою девочку. Хоть похоронить по-человечески…- Она вытерла платком слёзы и, сутулясь, вышла из кабинета.
     Не успела за ней закрыться дверь, как зазвонил «городской» телефон.
     - Слушаю, Тарасов, - машинально ответил Сергей и только потом вспомнил, что он в отпуске. Мог бы не отвечать.
     - Тарасов! Ты то мне и нужен, - услышал он радостный голос Солдатова, - давай – ноги в руки – и бегом ко мне в отделение.
     - Я в отпуске, - попытался увильнуть Сергей.
     - Я помню. Тут как раз вопрос по твоей теме… по твоим баранам, в общем, по Баранникову. Короче, тут у меня Мерзликин, говорит, что без тебя ничего делать не будет.
     Старший прапорщик Мерзликин был командиром ОМОНа. Наконец Тарасов понял «толстый» намёк. Прибыло подразделение для обыска у спиртоторговцев.
     - Всё. Теперь врубился, бегу.
     Возвращавшихся в кабинет оперативников Тарасов «обрадовал» новой вводной:
     - Сегодня работаем по спирту, точнее – по точкам. Сейчас все идём в отделение, оттуда группами вместе с омоновцами – по точкам. Лично я проверяю под этим прикрытием квартиру братьев Хайруллиных – нет ли там трупа в подвале, а вы – в обычном порядке. Присматривайте за ОМОНом, чтобы не перестарались.
     Омоновцев вместе с командиром прибыло десять человек. Оперов вместе с двумя отделенческими – пятеро. Получилось пять групп, в каждой один опер и два бойца.
     Тарасов сразу отвёл в сторону Мерзликина и объяснил ему задачу:
     - Олег, мы с тобой в одной группе. Проверяем квартиру, в которой никогда спиртом не торговали. Нам главное – убедиться, что в подвале не зарыт труп. Просто делаем вид, что ищем спирт, а сами ищем труп. Возьми с нами в группу кого-нибудь посмышлённей.
    Равиль Хайруллин – старший из братьев – очень удивился, когда услышал, что у него собираются искать спирт, и что он, оказывается, этим спиртом торгует.
     - Какой спирт! Никогда не торговал и не собирался! – Он удивлённо смотрел на Тарасова.  – Уж вы-то должны знать!
     - Да я и сам удивился, - Тарасов развёл руками, - но в отделении, видимо, своя информация. Не торгуешь, тем более – чего переживать? Парни аккуратно осмотрят квартиру и уйдут. А брат где?
     - В лес ушёл за грибами, - Равиль махнул рукой, - смотрите. Только не ломайте ничего.
     Омоновцы быстро осмотрели квартиру, кладовку в прихожей, шкафы, заглянули под кровати
     - Подпол есть? – Мерзликин строго смотрел на хозяина квартиры.
     - Да. Вот он, - Равиль отодвинул половик, открыл выделяющийся в полу прямоугольник и за кольцо приподнял крышку подпола, - смотрите, он почти пустой.
     Тарасов присел у люка и посветил вниз фонариком. Прямоугольная яма, глубиной немного больше метра, стены обиты досками, пол земляной. У одной стены – деревянные полки. Пахло плесенью. Тарасов спрыгнул вниз и, подсвечивая фонариком, внимательно осмотрел доски и пол. Очевидно, что полусгнившие доски не трогали уже несколько лет. Сергей выглянул наружу. Голос Равиля доносился из другой комнаты. Видимо Мерзликин специально отвлёк его.
      Тарасов вынул из кармана нож, выщелкнул лезвие и попробовал ковырнуть пол. Глина твёрдая как цемент. Явно никто здесь не копал и не мог копать.
     - Что-то храните в подвале? – Спросил Тарасов, вылезая и отряхиваясь.
     - Да, практически, ничего. Весной здесь вода стоит. Зимой иногда – консервы да соленья всякие. Только в банках. Иначе нельзя – мыши сожрут.
     - Понятно. Ну, что? Уходим. Извините за беспокойство.
     - Ни чё. Понимаем. Служба такая. Передайте этим, из отделения, что у них ложная информация. Пусть своих стукачей увольняют.
     - Конечно. Обязательно передам.
     Уже у дверей Тарасов спохватился:
     - Погоди. А сарай у тебя есть?
     - Был. Сгорел два года назад. Вместе с соседним домом. Новый так и не построили. Всё собираются. Сейчас – только дровяник. – Равиль показал рукой.
     Тарасов припомнил этот пожар. Тогда он проснулся среди ночи от какого-то треска. Открыл глаза и увидел на окне сполохи от огня. Горел жилой дом на перпендикулярной улице.
     Быстро одевшись, Тарасов подбежал к дому. Пламя уже вырвалось на крышу. Шифер трещал и разлетался кусками. Пожарной машины ещё видно не было. На противоположной стороне улицы стояли четыре женщины. Одна из них плакала навзрыд, остальные её успокаивали. Тарасов подошёл к ним.
     - Пожарников вызывали?
     - Да. Звонили им…
     - А в доме есть кто? – Тарасов узнал в плачущей женщине Анну Платоновну – подругу своей тёщи. Она поживала в одной половине горящего дома. Бабушка сквозь слёзы смотрела на огонь и что-то шептала. Другая половина дома считалась общежитием. Там проживали трое холостых парней. Все работали на УЖД кондукторами. Один из них встретился Тарасову, когда он шёл домой из зоны. Судя по всему, шёл на смену. Значит, одного дома нет.
     - Не знаю. Если кто и был… о, Господи!
     Рядом дружно загалдели женщины.
     Тарасов оглянулся.
     На ярко освещённое крыльцо из горящего дома вывалился человек и упал на пороге.
     Женщины завизжали:
     - Да это же Коля Горнадель!
Вдалеке на перекрёстке появилась пожарная машина, медленно пробирающаяся по глубокой колее. Её фары выхватили из темноты торопящихся на пожар людей.
     Всё это отметилось в мозгу за долю секунды. Сергей уже перемахнул через забор и подбежал к лежащему парню.
     - Ты живой? Вставай. Идти сможешь? – Сергей, закрываясь локтем от огня, наклонился к нему. Но Коля только что-то промычал в ответ.
     Сергей потащил его волоком от огня. От жара даже дышать было трудно. Казалось, что волосы на голове уже трещат от огня.
     - Ну и тяжёлый кабан! – Кое-как оттащив его метра на три, Тарасов остановился, чтобы перехватиться поудобней. Тут к нему подоспела помощь в виде паренька - подростка из соседнего дома. Тот подхватил погорельца под вторую руку, и они уже вдвоём быстро оттащили его на безопасное место.
     - Есть ещё кто-то в доме? – Тарасов усадил Горнаделя на землю и похлопал по щекам. Тот, наконец, начал что-то соображать.
     - Не знаю. Я спал. Может Лёха дома? – Горнадель тупо смотрел на горящий дом и хлопал глазами.
     Тарасов обходил горящий дом по дуге, возвращаясь на улицу, и тоскливо смотрел на бушующее пламя. Соваться в огонь, чтобы убедиться, что там кто-то есть, смысла уже не было. От жара внутри дома уже, наверное, железо расплавилось, а человек…
     Количество зрителей увеличилось уже до нескольких десятков человек. Пожарники разматывали шланги. Как понял Тарасов по их переговорам, воды в машине не было. И они собирались разматывать шланги до реки, чтобы качать воду оттуда.
     - Привет огнетушители! – Поздоровался Тарасов. – Вы как всегда – на высоте! Ехали быстро, тушили правильно, сгорело всё!
     - Да нам главное, чтобы соседние дома не занялись. – Как бы оправдываясь, ответил начальник караула.
     - Тарасов! – Сергей узнал окликнувшего его начальника отделения Цезарева. – Кого ты там сейчас тащил?
     - Колю Горнаделя.
     - Он живой?
     - Жив. Говорит, что спал и не помнит, был дома Лёха Голубев или нет. Голубев же вроде кондуктором работает? Может, он на смене?
     - Твою же мать! Не дай Бог! – Цезарев засеменил в сторону штаба отделения.
      К счастью, Лёша Голубев тогда действительно оказался на работе. Горнадель после этого случая при каждой встрече Тарасова называл спасителем.
      Сейчас Тарасов, припомнив эту огненную ночь, подумал, а ведь он действительно спас человека. Вытащил его из огня на глазах у многих свидетелей. А где законно заслуженная медаль «За отвагу на пожаре»? Тарасов усмехнулся про себя. Был бы на его месте сын Цезарева Олег или тот же Серёга Васильков? Такое бы представление на награду накатали ли, что хоть орден присваивай или «Героя», а не медаль! А так, сделали вид, что ничего особенного и не было. Не хватало ещё вечно опального Тарасова поощрять!

                Свидетель.

     На крыльце штаба отделения Тарасова и Мерзликина встретил Солдатов.
     - Тарасов, дуй в колонию. Осинин звонил, там какой-то свидетель появился по твоему делу, по заочнице.
     Когда запыхавшийся Тарасов вошёл в кабинет начальника колонии, Осинин с гордым видом протянул ему листок бумаги:
     - Можешь считать, что убийство раскрыто. Вот, почитай объяснение Миронова.
     Согласно объяснению безконвойника Миронова, работавшего на «новой» лесобирже, 25 июля к нему должна была приехать мать на свидание. Он с утра самовольно ушёл с рабочего объекта и в лесу возле аэропорта дожидался прибытия вертолёта.
     Когда прилетевшие пассажиры спустились с лестницы и направились по линии УЖД в посёлок, Миронов их всех хорошо разглядел из кустов. Матери среди пассажиров не было.
     Выждав ещё какое-то время, Миронов решил уточнить, не осталась ли его мать в здании аэропорта, и будут ли сегодня ещё рейсы.
     Он быстро поднялся по лестнице и приоткрыл дверь в пассажирскую половину здания. Зал был практически пустой, только на одном из стульев сидела девушка, у её ног на полу стоял портфель.
     Здесь же находился и сторож аэропорта Куницкий, который сразу стал выталкивать Миронова из помещения. На его вопросы он ответил, что все прибывшие пассажиры ушли в посёлок. Если среди них матери не было, значит – не прилетела. Рейсов сегодня больше не будет. Всё. Аэропорт закрыт. При этом от Куницкого сильно пахло спиртным.
     Когда все в зоне стали обсуждать историю с пропавшей девушкой и строить свои версии, Миронов вспомнил этот случай. Обращаться в администрацию колонии он не собирался. Боялся, что попадёт в свидетели, да и за самовольный уход с объекта накажут. Несколько дней думал, потом обратился к «смотрящему». Зуб вместе с ним сходил в секцию, где проживал Баранников, взял из его тумбочки фотографию Ирины.
     - Она?
     - Похожа.
     Зуб уговорил его обратиться к Тарасову и всё рассказать. Миронов пошёл к дежурному и попросил о встрече с начальником оперотдела. Дежурный сказал, что Тарасов сейчас занят в посёлке. Тогда Миронов намекнул ему, что располагает серьёзной информацией о пропавшей девушке. ДПНК позвонил начальнику колонии, тот приказал доставить Миронова к нему.
     Выслушав Миронова, Осинин пообещал не наказывать его за самоволку, если тот всё изложит в письменном виде.
     Вся эта последовательность событий выстроилась в голове у Тарасова, когда он, прочитав объяснение Миронова, вызвал его к себе и долго и дотошно выяснял детали. Где, в каком месте прятался в кустах, каким боком к двери сидела девушка, во что была одета; как выглядел Куницкий и т.п.
     Тарасов хотел убедиться, что информация не надумана, мало ли… Может, «братва» решила подставить главного подозреваемого, выдав желаемое за действительное. Запрограммировали для этой цели свидетеля. А тем временем настоящий убийца останется в стороне.
     Промурыжив Миронова несколько часов в кабинете, Тарасов склонился к выводу, что тот всё-таки говорит правду.
     Наконец Тарасов отпустил вконец измученного Миронова и направился в первый корпус с твёрдым намерением додавить Куницкого вновь открывшимися обстоятельствами.

                Побег в бревне.
 
     Погруженный в свои мысли, Сергей не сразу обратил внимание, что ворота шлюза стоят распахнутые. Все, кто должен принимать осуждённых с работы, стоят на своих местах, а самих осуждённых что-то не наблюдается. Тарасов взглянул на часы: по времени съём уже давно должен был закончиться. Где-то какая-то заминка.
     На втором этаже дежурной комнаты за перилами о чём-то разговаривали ДПНК майор Цезарев и нарядчик – осуждённый Петлицын.
     - Олег, что-то случилось? – Окликнул Тарасов дежурного.
     - Последняя партия со старой биржи снялась без одного человека.
     - Кушхова нет со второй бригады, - добавил нарядчик.
     Фамилия показалась Тарасову знакомой. Он остановился напротив ворот и задумался, глядя себе под ноги. Вспомнил! Недавно полученное сообщение от агента со второй бригады. Он тогда ещё личное дело этого осуждённого брал в спецчасти. Срок у него вроде небольшой оставался. В побег с таким обычно не уходят. Хотя… дураков хватает.
     Тарасов поднял глаза на Петлицына. Тот, как бы прочитав его мысли, сказал:
     - Чуть больше двух лет осталось. Сдёрнуть вроде бы не должен…
     - Оперативники где? - Тарасов перевёл взгляд на дежурного.
     - Начальник всех на биржу прогнал. Тебя я не стал беспокоить, ты вроде как в отпуске.
     - Правильно сделал. Отпуск, он и в Африке отпуск… бли-и-ин!
     Тарасов вбежал по лестнице в дежурку и с пульта дежурного соединился с начальником колонии.
     - Георгич, распорядись, пожалуйста, чтобы хотя бы одного оперативника в жилую зону развернули. Надо кому-то бригадников опрашивать. Есть версия, что это всё-таки побег.
     - Ты по Кушхову? Да ему тут херня осталась. С таким сроком не бегут. Проигрался, поди, вот и гасится где-то.
     - Даже если и так, от людей мы всё равно быстрее узнаем, где спрятался, чем наугад всю биржу перелопачивать.
     - Ну, так сам и займись. Я тебе к отпуску добавлю несколько дней.
     - Да я по любому займусь. Объём большой, народу надо много опросить. Один заплюхаюсь.
     - Лады. Кого хочешь отозвать с биржи?
     - Борткевича, он немного в теме… - Тарасов прикусил язык.
     - В какой теме?
     - Ну, он тоже по старой бирже работает. Людей лучше других знает на этом объекте, - вывернулся Сергей.
     - Хорошо. Сейчас позвоню на биржу.
     Выйдя из дежурной комнаты, Тарасов с высоты второго этажа отметил, что последняя партия зеков уже заходит в загон перед «шмоналовкой» - комнатой обысков, и заторопился на своё привычное место – перекрёсток между «открытой» и «закрытой» частями жилой зоны.
     - Андреич! – Окликнул его Цезарев, ехидно улыбаясь, - так я не понял, ты в отпуске или как?
     - Или как! – Буркнул Тарасов и, обращаясь к нарядчику, добавил:
- Петлицын, сделай мне быстренько список второй бригады, отметь, кто, где живёт. Я буду во втором корпусе.
     В голове у Сергея вертелась мысль, как неестественно показывают работу оперативников и следователей в кино и книгах. Там, если сыщик расследует одно дело, то другой работы как будто и не существует. И все начальники спрашивают с него только за это дело. Здесь же, вроде и в отпуске, а всё равно, приходится заниматься другими делами. А в обычное время? Постоянно одновременно решаешь разные вопросы. Говорят, Юлий Цезарь мог одновременно заниматься несколькими делами. Попробовал бы он опером поработать. Одно хорошо – мозги уж точно никогда не заржавеют.
     Вторая бригада прошла мимо него компактно большой группой. Агент, встретившись глазами с Тарасовым, почесал нос, что было условным сигналом о необходимости срочной встречи.
     Согласно присланного нарядчиком списка половина второй бригады проживала во второй камере второго барака, другая половина – в открытой зоне. Агент содержался в камере, поэтому Тарасов отсюда и начал. Вызвал сначала бригадира, тот ничего интересного по Кушхову не сказал. Видимо, на самом деле не догадывался, куда тот делся.
     Вторым вызвал бригадника по алфавиту. Третьим, опять же по алфавиту, был агент, работавший поваром в бригаде.
     - Я же писал вам в сообщении недавно, - зашептал агент, едва вошёл в кабинет, - что Кушхов как-то подозрительно себя ведёт. Короче, он сдёрнул с биржи сегодня. Я засёк, что он положил в полиэтиленовый пакет спортивный костюм (он его недавно купил у вольного шофёра), ещё какие-то свёртки, сунул пакет за пазуху и пошёл к реке. Я, тихонько, за ним. Ты знаешь, Андреич, что он придумал?! Представь небольшое брёвнышко с метр длиной, с которого снята кора. В эту кору с двух сторон Кушхов вставил круглые обрезки. Со стороны посмотреть – похоже на короткое бревно. Посередине этого брёвнышка внизу широкое отверстие. Он разделся, взял в руки пакет, зашёл в воду по горло, надел на голову это брёвнышко и пошёл потихоньку по дну реки в сторону угловой вышки со скоростью течения. Получается, как будто обрезок бревна проплывает. Тут же по реке много всякого мусора плывёт.
     Я специально с берега наблюдал, как это брёвнышко «проплыло» мимо вышки. Солдат даже не шелохнулся.
     - Бли-и-ин! Когда это было?
     - После обеда. Все бригадники поели и попадали кто где. В основном – на солнышке, тепло ведь. Леса к нам больше не поступало, работы не было, вот его до съёма и не хватились. Я уж было хотел рискнуть и сказать дежурному по бирже, а тот, как ушёл на обед, так только к съёму и появился. А больше некому, не солдату же – контролёру?
     - Всё правильно. Тебе светиться ни к чему. Подумай, что у него могло быть с собой?
     - Я уже думал. Из продуктов – сухари. У нас постоянно хлеб сушится возле печки на квас. Но… немного. Пакет у него небольшой, да там спортивный костюм много места занимает. Ну, соль мог взять, спички. Да, не помню, писал я или нет, он у рыбаков куски лески выпрашивал, сеть какую-то плёл. Рыбу ловить собирался ей, что ли? Видел я эту сеть как-то мельком.
Так… смех один. Полметра на метр.
     - Понятно. Всё, иди в камеру. Скажи контролёру, чтобы следующего…кто там у нас по алфавиту? Дроздова пусть выпустит ко мне.
     Пока Дроздов писал объяснение, что он ничего не видел и ничего не знает, в кабинет заглянул раскрасневшийся после быстрой ходьбы Борткевич.
     - Ну, как, Андреич, что-нибудь вырисовывается?
     - Конечно. Следствие ведут знатоки. Вот Дроздов уже всё рассказал, как помогал Кушхову в побег готовиться, сухари ему собирал.
     - Ты чё, начальник!? – Зек даже вскочил от возмущения, - ничего такого я не говорил!
     - Сиди-сиди, шутки у нас такие.
     - Ничего себе шутки! Мне за такие базары в камере очко на фашистский знак порвут! Шуточки у них…- ворчал Дроздов, успокаиваясь.
     - Посиди пока, Рома, сейчас обсудим и продолжим народ опрашивать, - Тарасов показал глазами на осуждённого.
     Когда Дроздов дописал объяснение, поставил подпись и дату, Тарасов отправил его в камеру и кратко рассказал Роману о полученной информации.
     - Так что, готовь дырку для ордена, - закончил Тарасов, - на штанах сзади. Сам понимаешь, что полагается начальнику оперативного отдела за побег осуждённого.
     - А почему – я? Вообще-то это твой объект, – заволновался Борткевич.
     - Вообще-то ты уже пятый день и.о. начальника, а я столько же в отпуске. Да, ладно, шучу я. Если что – отвечу. Тем более, что информация по Кушхову была, а я не среагировал.
     - А ты, что, сообщение успел зарегистрировать и подшить?
     - Нет, слава Богу. Так что, будем считать, что его и не было. Я же не идиот показывать нашему любимому начальству всех уровней такой козырь против себя. Представляю, как они в праведном гневе стали бы тыкать в меня пальцем и орать: «Это он прошляпил! Он проморгал!»
     - Ну, раз сообщения не было, что же ты тогда себя упрекаешь, мол, я не среагировал?
     - Просто совесть мучает.
     - У тебя ещё и совесть есть?! – Роман сделал удивлённое лицо.
     - Есть, наверное, - Сергей пожал плечами, - как говорится – вскрытие покажет. Ладно. Сейчас какие наши действия? Собираем объяснения с бригадников. Пусть пишут, что хотят, лишь бы были бумажки. Давай, я продолжу здесь, а ты иди в открытую зону и таскай остальных. Я ещё парочку вызову, потом сделаю перерыв, схожу к начальнику, доложу, что есть информация о побеге. Пусть решают с комбатом, снимать солдат с объекта или нет.
     Осинина Сергей перехватил, когда тот уже выходил из зоны. Быстро рассказал ему о полученной информации.
     - Вот бл…! Нам только побега не хватало! Этому твоему источнику можно доверять?
     - Говорит, что своими глазами видел, как это брёвнышко вместе с Кушховым проплыло мимо вышки.
     - Ладно. Пойду, обрадую комбата.
     Тарасов с Борткевичем добросовестно собрали объяснения со всех бригадников. Закончили уже после отбоя. В дежурке узнали, что оцепление с объекта так и не сняли.
     Тарасов позвонил в батальон, выяснил, что начальник колонии недавно ушёл домой. Они с Борткевичем посовещались и решили, что утро вечера мудренее.
 
                6 сентября 1994 года.

     Утром Тарасов посидел минут двадцать в дежурной комнате. Послушал последние новости о сбежавшем Кушхове и свежие сплетни о жизни посёлка.
Кушхова пока не нашли. Воинское оцепление со «старой» биржи так и не снимали. Командование батальона, по всей видимости, надеялось, что Кушхов будет обнаружен на объекте. Их можно было понять. В противном случае будут наказаны и командование роты и батальона. Верить в полученную оперативную информацию о побеге с использованием бревна им просто не хотелось.
    Борткевич утром лично осмотрел берег реки от угловой вышки на рабочем объекте до складов базы ЧИС – место вероятного выхода из воды беглеца – никаких признаков не обнаружил.
    Тарасов его успокоил:
     - Да и что ты мог обнаружить? Вышел из воды человек в одних трусах. Достал из пакета спортивный костюм и кеды, оделся. Все остальные вещи и продукты остались в пакете, который он унёс с собой. Использованное брёвнышко утопил или отправил по течению. Какие могут остаться следы? Правильно – никакие.
     В расположении пожарной части формировались группы перехвата. Это обычная практика при розыске сбежавших зеков. Дело в том, что посёлок Росинка со всех сторон окружён болотами. Куда бы беглец ни сунулся, рано или поздно он вынужден будет выйти на сухое место и двигаться по определённому маршруту. Все возможные маршруты давно известны и перекрывались они группами сверхсрочников, которые все были заядлыми охотниками. То есть, для них было привычным делом сидеть часами в засаде и ночевать в лесу. Группы забрасывались на следующий день после побега вертолётом. Считалось, что беглец в точки, которые перекрывались, самым быстрым темпом сможет добраться только за двое суток. Так что, группы формировались спокойно без спешки, продуманно.
     Осуждённые «старой» биржи на рабочий объект не выводились. Но вынужденному выходному никто не радовался. Все понимали, что солдаты, проводившие обыск на объекте, поломают двери и окна в рабочих домиках, растащат все запасы продуктов, разворуют инструменты, найдут и выпьют поставленную брагу.
     Поэтому беглецов в зоне не любили. На памяти Тарасова не было случая, чтобы очередной «побегушник» согласовал свои намерения с вором -«смотрящим». Потому что благословения на побег он от него никогда не получит. Да и кто обычно решается на побег? Тот, кто в карты проигрался или по каким-то другим причинам обострил с кем-то отношения до такой степени, что оставаться в зоне ему страшнее, чем решиться на побег. Это только в кино в побег уходят благородные герои, отбывающие срок ни за что.
Понятно, что никакого уважения эти люди и их поступок в зоне не вызывают. Только раздражение.
     Есть ещё особая категория осуждённых, стоящих на учёте как «склонные к побегу». Это лица, ранее судимые за побег, или имевшие неосторожность как-то проявить свои намерения. Некоторые ставят совершение побега своей главной целью. Все эти люди, выявленные оперчастью, ставятся на учёт. На обложке их личного дела делается надпись «склонный к побегу» и рисуется наискосок красная полоса. На рабочие объекты они не выводятся, а совершить побег из жилой зоны намного сложнее.
     За время работы Тарасова никому не удавалось убежать «с концами». Обычно все задерживались в течение двух-трёх дней. Некоторых обнаруживали в лесу мёртвыми.

                Шишка и Батон.

     Единственным более-менее удачным можно было бы считать побег осуждённых Калмыкова и Обухова. Калмыков по кличке «Шишка» - «медвежатник» - специалист по сейфам, отбывал срок пятнадцать лет за кражу в особо крупных размерах, стоял на учёте как склонный к побегу из-за большого срока. Хотя, намерений о побеге никогда не высказывал. Даже наоборот. Агентура регулярно сообщала о его высказываниях: «А куда бежать? За границу не получится. Да и не нужен я там никому без знания языка и специальности. А здесь, рано или поздно, всё равно поймают». Этими высказываниями ему удалось усыпить бдительность оперативников. По отбытии трёх лет из пятнадцати, ему разрешили работать в жилой зоне слесарем.
     В процессе совместной работы он подружился с электриком Обуховым по кличке «Батон», который только начал отбывать семилетний срок. Такую кличку Обухов получил за внешний вид – небольшого роста, пухлого телосложения. Характер у него был весёлый, общительный, что и повлияло при назначении его на эту работу.
     Свободно перемещаясь в жилой зоне по работе, эта парочка примелькалась до такой степени, что на них никто не обращал внимания. В большом хозяйстве постоянно что-то ломалось, поэтому работа для них находилась круглосуточно.
     Кто-то из них высмотрел особенности одного из кабинетов штаба, закреплённого за оперчастью. Вход в этот кабинет был со стороны жилой зоны рядом с пропускным шлюзом. С другой стороны шлюза была проходная.
     Кабинет состоял из двух комнат. Первая использовалась оперативниками для бесед с осуждёнными накоротке, обычно во время съёма. Во второй комнате была фотолаборатория. От первой её отделяла фанерная стена с плотно закрытой на внутренний замок дверью.
     Тарасов, тогда ещё лейтенант, несколько раз печатал здесь фотографии и даже не подозревал, что за прибитым к стене одеялом скрывается окно с металлической решёткой. А Шишка и Батон не просто высмотрели это окно, но и обратили внимание на то, что оно находится за линией запретки, по которой проходит ток высокого напряжения. То есть, за окном остаётся только трёхметровый деревянный забор.
     Однажды ночью Калмыков открыл сначала наружный замок в кабинет, затем второй в фотолабораторию. На каждый из них медвежатнику понадобилось не более пяти секунд. Зашли вдвоём, оторвали от стены одеяло, оценили решётку. Обухов сбегал за ломом. Долго ломом вырывали решётку. На громкий треск и хруст среди ночи никто не обратил внимания. Ни дежурная смена в расположенной в десяти метрах от кабинета дежурной комнате, ни солдат на караульной вышке неподалёку. Также никто не среагировал на звон разбитого в окне стекла.
     Беглецы выбрались из окна, прошли вдоль стены штаба к наружному забору, перелезли через него и побежали к реке. Здесь на берегу в ряд стояли лодки жителей посёлка. У всех в носовой части хранились бачки с бензином, закрытые навесными замками. Моторы с лодок летом не убирались.
     Калмыков быстро и легко открыл несколько замков. Они с Обуховым собрали все бачки с бензином в одну лодку, завели мотор и уехали. Надо отдать им должное – до этого никто из них на моторной лодке не ездил. Но разобрались быстро – техника несложная.
     Утром, когда стало известно о побеге, они были уже в райцентре Гари. Там они тем же способом собрали бачки с бензином из нескольких лодок, чтобы ехать дальше. На дорогу решили накопать на огородах картошки.
     Какой-то бдительный житель посёлка увидел на огородах человека в полосатой одежде и позвонил в милицию. (Калмыков был одет по зековской моде – в полосатом. Обухов успел переодеться в поношенную одежду, обнаруженную в одной из лодок). Дежурный по Гаринскому райотделу связался с местным ОИТК. А там уже прошла информация о побеге двух особо-опасных рецидивистов из росинской колонии.
     Поднятый по тревоге воинский наряд задержал Калмыкова, при этом ему прострелили ногу. Обухов забрался в небольшой куст и затаился. Как он позже рассказывал, к нему подбежала овчарка, обнюхала и залаяла. Солдат за поводок вытащил собаку из куста, отругал её и заставил бежать вперёд.
     Обухов из этого куста наблюдал, как солдаты радостно пинали раненого Калмыкова, как тащили его к стоявшей на дороге машине. Когда все уехали, он вернулся к лодке и поехал вверх по течению.
     Расстояние от Гарей до Сосьвы он преодолел часа за четыре. В Сосьве находилась ближайшая железнодорожная станция. Здесь он целый день подрабатывал, перевозя всех желающих с одного берега реки на другой.
     Вечером на попутке Обухов прибыл на железнодорожную станцию Сосьва-Новая, где затаился в кустах возле местного магазина-сельпо. Когда магазин закрылся, Обухов – опытный электрик – определил, как устроена сигнализация и ковырнул ножом контакт на задней двери.
     Сигнализация сработала, Обухов опять спрятался в кустах. На шум и звон прибежала продавец с мужем. Они обошли вокруг магазина, ничего не поняли, посовещались, отключили сигнализацию и ушли спать.
     Обухов выждал с полчаса, снял с пожарного щита багор, вырвал замок с двери и вошёл в магазин. Там он выбрал самую модную сумку, набил её продуктами, переоделся в новую одежду, прихватил транзисторный приёмник и ушёл.
     Любовь к музыке его и погубила. Забравшись в товарный вагон, Обухов плотно поужинал крадеными продуктами с водочкой, осоловел и задремал. На одной из ближайших станций милицейский патруль обратил внимание на музыку, доносившуюся из вагона с дровами. Заглянули и обнаружили безбилетного пассажира.
     Доставленный в ближайшее – Сосьвинское – отделение милиции, Обухов сразу сознался в совершении кражи из магазина. Отпираться не было смысла – все ворованные вещи были при нём. Однако, фамилию назвал не свою, а своего знакомого, с которым когда-то вместе отбывал срок.
     Пока милиция проверяла эту информацию, Обухов содержался как подследственный и регулярно выводился на прогулку мимо стенда, на котором висели фотографии разыскиваемых преступников, в том числе его и Калмыкова.
     Через две недели ему объявили, что человек, за которого он себя выдаёт, уже умер. Обухов покаялся, что обманул и назвал фамилию другого знакомого, тоже реально существующего.
     Неизвестно, сколько бы это ещё продолжалось, если бы в милицию не зашёл по каким-то своим делам опер Управления Коротков. Случайно увидел Обухова и остолбенел.
     Когда милиционеры поняли, как они опростоволосились, с расстройства хорошенько поколотили Обухова и передали его в Управление. После получения солидной добавки к сроку за побег и кражу, Обухов вернулся в родную колонию, где до конца срока числился в категории «склонных к побегу» и никуда не выводился.
     Калмыков после излечения и получения добавки к сроку, попал в другую колонию, где его в последствии застрелили при попытке побега.
     Попивая чай в дежурной комнате и выслушивая различные предположения о сбежавшем Кушхове, Тарасов одновременно продумывал тактику работы с главным подозреваемым по Арсентьевой. С учётом вновь открывшихся обстоятельств.
     Из дежурки хорошо было видно, как в аэропорту почти одновременно приземлились два вертолёта. Один – с красной звездой на боку – погрузил группы перехвата и отправился их развозить по точкам. Второй – гражданский – высадил пассажиров и ушёл по своему маршруту.
     Минут через десять в жилую зону забежал Кравцов, отозвал Тарасова в сторону и доложил о результатах поездки в Свердловск. Информация о том, что Андрей Романов купил золото у перекупщика с обрывком золотой цепочки, подтвердилась. Кравцов даже предъявил в качестве доказательства лом золота, купленный им у перекупщика для Махневича.
     Тут и Махневич появился вместе с Куницким. Передал его Тарасову и удалился вместе с Кравцовым за пределы жилой зоны.
     - Ну что, Куницкий, пойдём в изолятор, или отпустить тебя в зону на растерзание?
     - Какое растерзание?! Не за что меня терзать! Отпускайте меня в зону, мне нечего бояться. – Куницкий хорохорился, но глаза его посматривали с испугом куда-то за спину Тарасова.
     Сергей оглянулся. Практически все зеки, в пределах видимости, смотрели на них с Куницким. И взгляды эти были очень тяжёлыми.
     - Зато, я за тебя боюсь. Мне нужно, чтобы ты хотя бы до суда дожил, - Тарасов подтолкнул его в сторону корпуса номер один. И пока они шли рядом до кабинета в Шизо, не проронил больше ни слова. Пусть клиент дозревает.
     - В общем, так, у меня есть для тебя неприятная информация, - начал Сергей, войдя в кабинет и усадив Куницкого за стол, - есть свидетель, который видел тебя и Ирину вместе в зале ожидания. Кроме вас двоих там больше никого не было.
     - Какой свидетель!? Не было там никого, – начал Куницкий и осёкся. Но тут же поправился, – я имею в виду, что все пассажиры ушли вместе, никто не оставался.
     - Значит, один из вас двоих врёт. А неприятная информация для тебя не то, что появился свидетель против тебя, а то, что об этом знает вся зона. И все верят ему, а не тебе.
     Куницкий побледнел, на лбу у него выступили капельки пота.
     - Ещё скажу тебе по секрету, - добивал его Тарасов, – очень многие горят желанием устроить тебе допрос с пристрастием. И ещё, если ты надеешься, что по зоновским понятиям, быть свидетелем западло, то здесь ты ошибаешься. Ему наш вор в законе лично посоветовал дать свидетельские показания.
     Куницкий молча смотрел в пол и вытирал пот со лба рукавом. Тарасов тоже замолчал, обдумывая вдруг пришедшую в голову идею. Главная задача сейчас – найти тело Ирины. Если убийство совершил Куницкий, то тело должно быть закопано недалеко от того места, где был портфель с документами. А что, если вывести туда Куницкого под каким-нибудь предлогом? Вряд ли он сможет сдержаться, и не будет посматривать на то место, где спрятан труп.
     - Ну что, господин Куницкий, - прервал Сергей молчание, - не желаете сделать явку с повинной?
     - Мне не в чем признаваться, - Куницкий закашлялся, - гражданин начальник, можно воды? Во рту что-то пересохло.
     Тарасов налил из графина воды в стакан. Куницкий залпом выпил. Рука со стаканом заметно дрожала.
     - Ну, хорошо. Если не хочешь признаваться, давай рассмотрим те версии, что ты наговорил Махневичу. Часть из них мы проверили – не подтвердились. Часть отбросили, как полный бред. Вот, например, ты говорил, что какой-то незнакомый тебе вольный или поселенец выходил из леса с лопатой. Помнишь?
     - Да, было такое. Почему вы мне не верите?
     - Ну, сам представь. Какой-то человек, поселенец или вольный, увидел Ирину, изнасиловал её и убил. А лопата у него откуда взялась? Он что, заранее знал, что встретит, изнасилует и убьёт, и лопату сразу взял с собой? Ну, не бред ли?
     - Не знаю. Может, он куда-то работать шёл с лопатой.
     - Хорошо. Проверим и это. Показать сможешь, откуда он вышел, куда пошёл?
     - Конечно. – Куницкий оживился.
     - Ну, тогда не будем откладывать, сейчас и сходим, - Сергей на секунду задумался, - возьмём с собой твоего лучшего друга Сашу Махневича.
     Куницкий сразу поскучнел:
     - А можно без Махневича? Я вам всё покажу и расскажу.
     - Можно, – легко согласился Сергей, - но с ним будет надёжнее. Мало ли что тебе в голову ударит.  Староват я уже для того, чтобы за тобой по кустам бегать. А Саша в два прыжка догонит и ноги переломает. Готовься, я его сейчас разыщу, потом тебя выведем.
     Выйдя из КПП жилой зоны, Тарасов заметил возле угловой караульной вышки двух женщин. Надежда Семёновна с сестрой явно кого-то поджидали. Сергей пропустил вперёд Махневича вместе с пристёгнутым к нему наручниками Куницким и подошёл к женщинам.
     - Здравствуйте. Не меня ждёте?
     - Здравствуйте, Сергей Андреевич, - Надежда Семёновна говорила с дрожью в голосе и какой-то смертельной усталостью в глазах, - мы хотели узнать, есть ли какие новости?
     - Новости есть. Но говорить ничего не буду. Сейчас как раз проверяем одну версию.
     - Уж не этот ли её… - Наталья Семёновна, внешне более спокойная, чем сестра, указала глазами на удаляющегося Куницкого.
     - Это, скажем, один из подозреваемых. А вы собрались куда-то уезжать?
     - Нет. Мы побудем пока здесь, в Росинке. Вы же сказали, в течение ближайших трёх дней будет результат.
     - Да. Сказал. И я очень на это надеюсь. Извините, мне надо идти.
     Тарасов быстрым шагом догнал Махневича и Куницкого.
     По дороге в аэропорт Куницкий пытался убедить оперативников, что его вообще можно освободить от наручников, мол, никуда он бежать не собирается. Пока Махневичу это, наконец, не надоело, и он пообещал
Куницкому, что застегнёт ему наручники за спиной, и будет тащить за шиворот.
     На крыльце домика аэропорта курил какой-то незнакомый поселенец и с любопытством разглядывал приближающуюся процессию.
     - Ты чего здесь ошиваешься? Кто такой? – поинтересовался Тарасов.
     - Осуждённый Рыбин, меня сюда направил начальник колонии Гончаров, – вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал поселенец, – временно исполняю обязанности дневального и сторожа аэропорта. А вы, наверное, майор Тарасов?
     - Да.  – Сергей даже остановился от неожиданности. – А ты как догадался?
     - Так это… сегодня утром у нас троих закрыли. Говорят, что ночью где-то на вас напоролись. – Рыбин улыбался во весь рот. – Вот народ заинтересовался вашей внешностью, чтобы, значит, обходить стороной. Знающие люди описали, а наш художник с их слов нарисовал портрет. Очень даже похоже получилось.
     - Ты гляди, Андреич, как твоя популярность растёт в народе, - засмеялся Махневич.
     - Ага! Скоро автографы начнут просить. – Поддержал его Тарасов.
      - Представь, Андреич, твой большой портрет в бараке у поселенцев возле входной двери. И все, кто мимо проходят, крестятся «Чур, меня»!
     Когда все, включая Куницкого, отсмеялись, Тарасов сказал:
     - Так, Рыбин, не службу, а в дружбу, поищи лопату, погуляешь немного в нашей компании. Тут недалеко.
     - Лопата в том сарайчике, вместе с другим инструментом, - подсказал Куницкий.
     - Ну, давай, показывай, где ты видел этого типа, - Тарасов смотрел на Куницкого.
     - Вон там, он из леса высунулся и опять ушёл, - Куницкий махнул рукой в сторону деревянного туалета, приткнувшегося в углу отгороженной забором территории аэропорта. В десяти метрах от забора, параллельно ему, начиналась опушка лесочка, который недавно прочёсывали солдаты.
     - Где, «там»? Пойдём поближе, конкретно покажешь – откуда вышел, куда зашёл.
     Сначала всем пришлось направиться в противоположную сторону, чтобы обойти забор. Затем, по лётному полю подошли к лесу.
     - Из-за этого дерева он вышел, - показывал левой свободной рукой Куницкий, – постоял немного. Может, увидел меня и испугался? Прошёл немного, вот так. И зашёл обратно в лес между вот этими деревьями.
     Тарасов огляделся.
     - Тут лес редкий. Ты его должен был видеть подальше за деревьями. Показывай, как он шёл?
     - Вот так, - Куницкий прошёл вместе с Махневичем несколько метров вглубь леса и остановился, - примерно до этого места я его видел, а дальше – нет.
     Тарасов прошёл в лес немного дальше Куницкого, развернулся, как бы прикидывая густоту леса.
     - Ну, да. Тут деревья уже заслоняют обзор.
     - Андреич, ну что ты слушаешь всякий бред? Неужели, ты веришь этому козлу?! – Возмутился Махневич.
     - Верю – не верю, а проверить мы обязаны все версии, даже самые дурацкие, - спокойно ответил Сергей. Сам он, делая вид, что осматривает лес, искоса смотрел на Куницкого. От его внимания не ускользнули несколько быстрых взглядов, брошенных Куницким украдкой в сторону группы невысоких сосенок.
     Тарасов подошёл к этому месту поближе и присмотрелся. Весь лесок располагался на склоне, который недавно прочёсывали цепью солдаты. В одном месте земля просела, и в глине виднелись трещины. Трава в этом месте только-только пробивалась.
     - Рыбин, подойди сюда, - окликнул Сергей поселенца, топтавшегося с лопатой на опушке, - ну-ка, копни в этом месте.
     - А земля здесь мягкая, рыхлая, – комментировал Рыбин, копая. Минуту спустя, он воскликнул. – Ого! Да здесь человек закопан! Вон – рука! – И сразу отошёл в сторону.
     Тарасов присел, присмотрелся. Из раскопанной земли выглядывала человеческая рука вверх ладонью с полусогнутыми пальцами. Ярко выделялись покрытые красным лаком ногти. В нос ударил густой трупный запах. Он протянул руку назад:
     - Дай-ка лопату.
     Кончиком лопаты Сергей аккуратно раскидал землю вокруг руки. Показались длинные светлые волосы. Часть спины и выпуклая часть тела пониже спины. Судя по всему, тело лежало лицом вниз с завёрнутой назад правой рукой. Позеленевшая плесень не позволяла определить первоначальный цвет одежды.  Тарасов вспомнил, что Ирина была одета в джинсовую юбку. Лезвием лопаты он слегка ковырнул выпуклость посередине. Яркий синий цвет в разрезанном месте не оставлял сомнений, что это джинсовая ткань.
     - Саша. Подойди сюда. Походу мы нашли, что искали.
     Махневич вместе с Куницким подошёл к сосенкам и заглянул сверху:
     - Она! Стопудово! – Подтянул за наручники Куницкого вплотную и гаркнул. - Колись, сука! Твоя работа?!
     - Не я это! – выкрикнул Куницкий, - я же говорю – мужик тут был какой-то!
     - А когда, ты говоришь, видел этого мужика, - Тарасов сделал задумчивый вид, - в тот день, когда она прилетела или  на следующий?
     Куницкий задумался:
     - На следующий день, вечером.
     - Совсем ты, Куницкий, заврался, - подвёл итог Тарасов, - то она совсем не приезжала, то на следующий день…
     Рыбин сжал кулаки и шагнул в сторону Куницкого:
     - Тебя, гнида, просто убить – мало!
     Тот отшатнулся за Махневича.
     - Рыбин, успокойся, – прикрикнул Тарасов, - если хочешь его убить – занимай очередь. У нас в зоне таких желающих около тысячи. Подойди лучше сюда. Бери лопату, закидай обратно землёй, чтобы ничего видно не было.
     На немой вопрос Рыбина, Сергей пояснил:
     - Поднимать тело можно только в присутствии прокурора. А пока его вызовем, пока приедет, в общем, нечего людей пугать.
      Пока Рыбин возился с землёй, Тарасов распорядился:
     - Я сейчас поставлю в известность начальство, пусть вызывают прокуратуру и организуют охрану. Сам пока покараулю здесь, а ты, Саша, отведи подозреваемого назад в камеру. Справишься один?
     - Я!? – Саша даже задохнулся от возмущения. – Обижаешь! Если надо, этот козёл у меня на одной ноге до зоны допрыгает!
     - Ну и ладушки. Пошли, Рыбин. Там, в зале ожидания есть кто-нибудь?
     - Нет никого. Я, на всякий случай, на замок закрыл. Для вас, гражданин начальник, открою.
     - Телефон работает?
     - Да, всё нормально.
     Тарасов сначала позвонил в оперчасть отделения, доложил Солдатову о найденном трупе. Попросил его поставить в известность Молчунова и связаться с прокуратурой. Потом обсудил с ним юридические нюансы возбуждения уголовного дела, какие следственные действия провести самим, а какие, оставить прокурорским.
     Затем связался с начальником колонии Осининым. Также доложил и ему о находке. Попросил согласовать с командованием батальона вопрос охраны места обнаружения.
     Теперь оставалось только дождаться бойцов. От нечего делать, Тарасов долго и обстоятельно беседовал с Рыбиным. Тот рассказал о себе. Сам свердловский, жил на ВИЗе (21). (Примечание 21. ВИЗ – Верх-Исетский завод. Народное название одного из жилых районов Свердловска – Екатеринбурга, примыкающего к заводу). Отслужил в армии, женился, родился ребёнок. Работал автослесарем в одной из автобаз. По вечерам подрабатывал – «бомбил» на стареньком отцовском жигулёнке.
     Однажды ночью в дождливую погоду сбил человека прямо на пешеходном переходе. По словам Рыбины, тот выскочил из темноты, как будто хотел броситься под машину. При обследовании оказалось, что у водителя в крови остатки алкоголя превышали допустимую норму. Пешеход отделался сломанной ногой и ушибами, а Рыбин получил два года колонии-поселения. Во всей этой истории Рыбин винил только себя и сожалел только о вынужденной разлуке с семьёй.
     Тарасов выразил ему своё сочувствие. Потом разговор переключился на Свердловск. Сергей за время заочной учёбы в Академии довольно-таки неплохо изучил областной центр, а на Визе даже жил во время сессий пару раз.
     После того, как Тарасов упомянул несколько народных названий определённых мест Виза и города, точки, где можно приобрести спиртное по ночам, Рыбин стал считать его земляком, чуть ли не братом. Осталось только договориться с ним о негласном сотрудничестве. Что для опытного опера было парой пустяков. Главной задачей для нового агента стало выявление каналов нелегального поступления спирта в посёлок через аэропорт.
     Прибывшим через час трём солдатам во главе с сержантом, Тарасов показал место обнаружения трупа и указал точки, где они должны располагаться, где могут развести костёр и так далее. После чего, с чувством глубоко исполненного долга, отправился в штаб колонии.
     Возле КПП на том же самом месте стояли две пожилые женщины. По всей видимости, они отсюда никуда и не уходили. По заплаканному виду Надежды Семёновны было понятно, что они уже всё знают.
     - Вы, всё-таки, нашли её! – Зарыдала мать Ирины, когда Тарасов подошёл к ним.
     - Я же обещал. – Пожал плечами Сергей.
     - Когда мы сможем её увидеть? – Наталья Семёновна вела себя более сдержанно.
     - Я думаю – завтра, - Тарасов развёл руками. – Есть некоторые бюрократические обстоятельства, перед которыми, к сожалению, мы бессильны. Поднимать тело по закону разрешается только в присутствии прокурора, а он раньше завтрашнего утра не появится. Затем тело поместят в морг – вот в этот домик, - Тарасов указал рукой, - нужно будет провести судебно – медицинскую экспертизу. Но, до экспертизы проведём опознание. Кто-то из вас должен будет осмотреть тело, чтобы не осталось сомнений, что это Ирина.
     Женщины растерянно переглянулись.
     - Мы обе пойдём, - уверенно сказала Надежда Семёновна, вытирая слёзы носовым платком.
     - Только, сами понимаете…, Ирина месяц пролежала в земле, вид у неё будет, скорее всего… - Тарасов замялся, подбирая слова.
     - Мы всё понимаем. – Надежда Семёновна повернулась и медленно пошла в сторону центра посёлка.
     - До свидания. – Наталья Семёновна поторопилась за сестрой.
     Сергей вздохнул и пошёл в зону. Проще неделю общаться с особо-опасными рецидивистами, чем пять минут с матерью, потерявшей дочь.
В голове крутилась только одна мысль: «Надо выбивать признание у Куницкого. То, что убил Ирину он, сомнений нет. Но, с теми доказательствами, что у нас имеются, в суде делать нечего. Признание всё бы изменило. Силой из него не выбить. Только идиот подпишется добровольно под расстрельной статьёй! Надо надавить морально. Но как?»
     Сергей быстро прошёл КПП и распахнул дверь в жилую зону. Неожиданно на крыльце он нос к носу столкнулся с Махневичем.
     - Андреич! Ты то мне и нужен, - Махневич оглянулся по сторонам, потом покосился на окна второго этажа над головой, – давай отойдём.
     Саша увлёк Тарасова на середину площадки развода и только здесь, ещё раз оглядевшись, зашептал:
     - Андреич, мне взятку предложили. Две тысячи долларов. Знаешь, за что?
     - Интересно, конечно. За что?
     - Чтобы я в лодке перевернулся. С понтом – нечаянно. Мол, я выплыл, а Куницкий – нет. Он же наручниками к лодке пристёгнут. Как будто на топляк налетел. Такое же часто бывает. Каждое лето несколько человек переворачивается. Да, одна тысяча тебе причитается. Так и сказали: вам на двоих с Андреичем.
     - И сколько же это будет в рублях? – Тарасов сделал вид, что задумался.
     - Да причём тут рубли! Доллары – они и в Африке доллары. Ну что, распилим бабки?
     - Дёшево они нас с тобой ценят, Саша. Передай, пусть каждому по лимону зелени приготовят.
     - Шутишь? Откуда здесь такие деньги?
     - Это они шутят. Предлагают нам с тобой мокруху. Ведь, если я соглашаюсь взять деньги, то становлюсь соучастником. И главное здесь не то, что этого никто не докажет. А то, что они будут знать, что мы с тобой такие же, как и они уголовники. Только ещё хуже – в погонах. И нам в дальнейшем можно будет навязывать ещё что-то нужное им.
     - Ну, это вряд ли получится.
     - Не сразу, конечно. Постепенно приучат к дурным и лёгким деньгам. А потом дойдёт до того, что какой-нибудь Арбуз или Ваня Чернобровкин будут на тебя рыкать: «Тебе что сказали, ментяра, сделать? Забыл? Ты деньги за это взял? Вот и давай, прыжками, исполняй»!
     Махневич задумался. Потом затряс головой:
     - Да я и не собираюсь никого топить! Это так, теоретически.
     - Понимаешь, Саша, если бы эта идея нам с тобой самим в голову пришла, и мы её осуществили бы – это одно. А вот так – под чью-то диктовку и за деньги – это совсем другое. Да и вообще, он нам нужен живым. Нужны доказательства, которые мы можем получить только с его помощью. Иначе, дело зависнет.
     И тут Тарасова осенило:
     - А идею эту мы используем. Сейчас озвучим это предложение самому Куницкому. Пусть выбирает: или утонет, или пусть колется на явку с повинной.
     Пока подходили к первому корпусу, Тарасов разрабатывал тактику допроса:
     - Ты, Саша, в основном помалкивай и поддакивай. То, что мы можем в любой момент ему навалять, он знает. Не надо это демонстрировать. Я хочу, чтобы он мозги включил, а не сидел в постоянном напряжении, ожидая плюху.

                Явка с повинной.

     Куницкий вошёл в кабинет, настороженно покосился на стоявшего у стены Махневича и присел на краешек прибитой к полу табуретки.
     Тарасов раскачивался на стуле напротив, задумчиво разглядывая подозреваемого.
     - Ну что, гражданин начальник, - не выдержал Куницкий, - выкопали девушку? Есть какие-то новости? Убийцу нашли?
     - Есть новости. Даже и не знаю, стоит ли тебе говорить, - Тарасов посмотрел на Махневича, тот вздохнул и отвернулся к закрытому решёткой окну. – В общем, вся зона уверена, что это ты убил невесту Баранникова. Мы, кстати, тоже. Но, - Тарасов жестом показал пытавшемуся что-то возразить Куницкому, чтобы не перебивал, - в отличие от нас, зекам доказательства не требуются. Приговорили тебя, касатик. По имеющимся у нас оперативным данным, вор приговор утвердил. Всё! Никакие кассации и апелляции не канают! Где тебя выхватят, мы не знаем. Проще всего здесь – в Шизо. Подкупят контролёров, дежурного. Зайдут в камеру и зарежут как свинью. Контролёрам рожи поцарапают, чтобы сделать вид, что они сопротивлялись. Исполнителем будет кто-нибудь из проигранных, тут таких много.
     Тарасов встал. Не спеша, прошёлся по кабинету, подождал, пока поникший Куницкий переварит полученную информацию.
     - А самое интересное это то, что сегодня Саше предложили две тысячи долларов, чтобы он перевернулся в лодке вместе с тобой. Он то выплывет, а ты – никак. Ты же сидишь в лодке пристёгнутым. Правильно?
     Куницкий машинально кивнул, потом с надеждой посмотрел на Тарасова:
     - Но вы же так не сделаете?
     - Почему не сделаем? Я вот пытаюсь Сашу отговорить.
     - Андреич,  - Махневич повернулся к Тарасову с волнением в голосе, как бы убеждая его, выпалил, - да я о таком мотоцикле всю жизнь мечтал. Предлагают за восемьсот долларов. Я думал, где денег занять, а тут… - он показал рукой на Куницкого, - вот они деньги! Бери – не хочу! Да и тебе тысяча баксов лишней не будет.
     Тарасов сделал задумчивый вид:
     - Да, мне бы тоже не помешали. Хочу видеокамеру купить, а жена не даёт тратить деньги из семейного бюджета. Баловство это, говорит. А так… я бы у неё и не спрашивал.
     Тарасов расстроено махнул рукой и сел на стул.
     - Ты, Куницкий пойми, дело тут не только в деньгах. А если тебя решат выхватить по дороге от зоны до реки? Зарядят парочку безконвойных. Саша одной рукой к тебе пристёгнут. При всех его способностях, серьёзного сопротивления оказать не сможет. Ещё и его подрежут. Или специально завалят, чтобы свидетеля не было? Получается, что нам проще самим эти деньги получить, чем уступать их каким-нибудь контролёрам или дежурным. Ты то по любому нежилец. Сам понимаешь, приговор, вынесенный вором, исполняется сразу. Могут, кстати, ещё и поселенцев на тебя зарядить. Там, в Ново-Быково, тебя ещё проще выхватить. Или кого из местных жителей? Тут же все они охотники – браконьеры. Половина - ранее судимые. Проходишь мимо его дома, а он тебя из ружья жаканом в висок. Потом выскочит, скажет: «Это же надо, ружьё чистил, забыл, что заряжено»! Суд признает несчастным случаем, а браконьер положит в карман две тысячи американских рублей. В общем – вариантов много.
     Тарасов замолчал, сделал вид, что задумался.
      Куницкий растерянно переводил взгляд с одного на другого. Махневич смотрел в окно, хотя кроме трёхметрового деревянного забора там ничего видно не было. Тарасов задумчиво разглядывал собственные ботинки.
     - Так что же делать? – Голос Куницкого дрожал.
     Тарасов пожал плечами:
     - Ну, как вариант – можешь сам повеситься.
     Куницкий всхлипнул, глаза его наполнились слезами.
     - А куда я тебя дену? Сам подумай, - Тарасов встал и нервно заходил по кабинету, - домой к себе заберу? Чтобы мне хату спалили? Вместе с тобой, мной, женой и детьми? Или Саша тебя к себе возьмёт на квартиру?
     - Нах… нужен, - буркнул Махневич, не оборачиваясь.
     - Вот видишь! И никому ты не нужен. Ты как прокажённый, рядом с тобой находиться опасно. Впрочем, - Тарасов сделал вид, что задумался и снова сел, - я, кажется, знаю, кому ты нужен. Завтра здесь будет представитель прокуратуры, приедет на поднятие трупа. Ты сейчас пишешь явку с повинной, признаёшься в убийстве. А это – подследственность прокуратуры, причём – областной. То есть, тебя должны отправить в областной центр. Я предъявляю прокурору твою явку с повинной. Он принимает решение об этапировании тебя в СИЗО Свердловска. Там ты, конечно, можешь отказаться, заявить, что специально взял на себя убийство, чтобы уехать из колонии, избежать расправы. – Глядя, как в потухших было глазах Куницкого, разгорается огонёк надежды, Тарасов понял – он созрел. – Ну, чё? Пишем явку с повинной?
     - Да! Конечно!
     Тарасов открыл сейф в углу и достал из него несколько разных бланков.
     - Так, где тут у нас протокол явки с повинной? Ага! Есть такой.
     - Андреич, а как же мотоцикл? Эх ты! – Махневич с расстроенным видом вышел из кабинета. Прикрывая дверь за спиной Куницкого, он, улыбаясь во весь рот, подмигнул Тарасову и показал большой палец.
     - Ни чё, тебя девки и без мотоцикла любят, - крикнул ему вслед Тарасов.
     Пока Куницкий собственноручно заполнял «шапку» протокола явки с повинной со своими анкетными данными, Сергей от имени начальника колонии заполнил другой бланк – постановление о возбуждении уголовного дела.
     - Ну-ка, покажи, что ты там родил? – Тарасов взял в руки листок с творчеством Куницкого и прочитал вслух, - «Я, Куницкий, 25 июля 1994 года совершил убийство девушки по имени Ирина». Хорошо. Но надо подробнее. Дальше давай вместе.
     Он вернул листок Куницкому и начал диктовать:
     - Произошло это при следующих обстоятельствах. Накануне, то есть двадцать четвёртого июля, ко мне обратился осуждённый Баранников и попросил встретить его невесту по имени Ирина, которая должна была прилететь двадцать пятого июля. Баранников показал мне её фото, чтобы я не ошибся.
     Двадцать пятого июля у меня был день рождения. По этому поводу я выпил…, что ты пил? Вино? Водку?
     - Вино, - машинально ответил Куницкий, старательно выводя буквы.
     - Сколько? Одну бутылку, две?
     - Одну бутылку утром. Потом, ближе к обеду – ещё одну. И две вечером, потом, когда все ушли.
     - Ого! Кучеряво живёшь! А где вино брал?
     - Они у меня уже несколько дней лежали. Раньше заказывал одному парню. Он в Сосьву летал на один день по своим делам.
     - Пишем дальше: выпил четыре бутылки вина в течение дня. Вино мне привёз из Сосьвы заранее по моей просьбе житель посёлка..., как его звали?
     - Лёшка… Леонид, а фамилию я не знаю.
     - Ладно, потом уточним, если понадобится. Пиши: житель посёлка по имени Леонид, фамилию я не знаю. Написал? Так, Ирина прилетела первым рейсом?
     - Да. Точнее, в тот день всего один рейс и был, больше не было.
     - Ты её встретил и попросил посидеть немного в зале ожидания. Так?
     - Да.
     - А зачем?
     - Ну, я собирался её проводить, показать, где находится спецчасть, как и обещал Олегу Баранникову. Когда пойду на отметку. А в зону идти было ещё рано. Нужно было подождать часа два.
     - Так и пиши. Я встретил Ирину, сказал ей, что Олег попросил меня, чтобы я встретил её и проводил в штаб колонии. Но мне идти на отметку было ещё рано, и я сказал Ирине, что ей нужно немного подождать в аэропорту. Она согласилась. Записал?
     - Да.
     - Вижу, что записал. Теперь объясни мне, почему ты не сделал то, что собирался, то есть проводить её до спецчасти?
     - Бес попутал, гражданин начальник. Я зашёл в свою комнату, выпил бутылку вина, закусил и вернулся в зал ожидания. Там была одна Ирина. Она стала расспрашивать, почему Олег не встретил сам? Потом – о жизни в колонии. Я отвечал, а сам смотрел на неё и думал, если она собралась переспать с Олегом, то есть таким же зеком, как и я, то почему бы это не сделать сначала со мной? Чем я хуже? Ирина показалась мне вполне доступной. Я почему-то решил, что она согласится уступить мне, если я попрошу. Ну, поломается немного, для приличия.
     Чтобы решиться ей это предложить, я сходил к себе и выпил ещё бутылку для храбрости.
     - Запишем так. Всё это время я находился в нетрезвом состоянии и. по-видимому, не отдавал отчёт своим действиям. Я решил предложить Ирине совершить со мной половой акт. Почему-то я был уверен, что она должна согласиться.
     Когда работницы аэропорта ушли домой, я сказал Ирине, что мне нужно закрыть эту половину здания. И предложил ей подождать ещё немного в моей комнате-бытовке. Так было?
     - Точно так и было. Я именно так и хотел написать, только не мог сформулировать.
     - Рассказывай, что дальше было, а сформулировать я помогу.
     - Я завёл Ирину в свою комнату, предложил перекусить. Она сказала, что у неё есть с собой продукты. Достала из портфеля банку мясных консервов. Я открыл банку ножом. Хлеб у меня был, я сделал бутерброды из хлеба с мясом и предложил ей выпить, она отказалась. Я выпил один бутылку вина и попытался её обнять. Она стала меня отталкивать и заявила, что всё расскажет Олегу. Тогда у меня в голове что-то помутилось, и я стал срывать с неё кофту. Она сопротивлялась, мы упали на пол. Я совсем озверел, схватил её за волосы и стал бить её головой о стоявший на полу ящик с инструментами. Когда она перестала сопротивляться, я перевернул её на спину и увидел, что у неё всё лицо разбито, нос сломан. Даже видны были оголённые кости на лице. Я подумал, что она потеряла сознание, и попытался привести её в чувство. Похлопал по щекам, облил водой – бесполезно.
     Я испугался, попытался нащупать пульс, но пульса не было. До меня дошло, что она мертва. Вышел на крыльцо, покурил, осмотрелся – никого не было. Тогда я взял лопату, сходил в ближайший лес, выкопал там яму, отнёс в эту яму Ирину и закопал.
     - Вот так всё и запиши. Слово в слово.
     Куницкий писал, Тарасов стоял сзади, подсказывал, где нужно поставить знаки препинания, а сам думал, как зафиксировать следы преступления, чтобы эта мразь не сорвалась. То, что всё было именно так, как он рассказал, Сергей не сомневался.  Но, стоит ему в Свердловске отказаться от своих показаний, и дело зависнет.
     - Ну, что, записал? Пожалуй, я сам могу рассказать, что дальше было. Ты вернулся, тщательно вымыл пол, чтобы не осталось следов крови. Много крови было?
     - Да. Целая лужа. Я несколько раз воду менял.
     - Потом собрал все вещи Ирины и документы, сложил их в её портфель, положил сверху два кирпича и утопил портфель в заброшенном колодце недалеко от аэропорта. Сверху забросал ветками, корягами и другим мусором. Так?
     - Вы как будто рядом находились.
     - Так и записывай.
     Пока Куницкий писал, Сергей лихорадочно соображал, за какие улики можно было бы зацепиться.
     - Так, вещи, документы, а продукты какие-то ещё были у неё?
     - Да, - машинально ответил Куницкий, продолжая писать, - несколько банок с консервами, много – штук восемь, лосось… ещё какие-то, я таких раньше и не видел. Потом пачки с печеньем, вафлями, конфеты шоколадные, шоколадки…
     - И ты всё это сожрал?
     - Ну, не выбрасывать же. Девок угощал.
     - Каких девок?
     - Работниц аэропорта.
     - А как ты объяснил появление у тебя этих продуктов?
     - Да они и не спрашивали. А если что, сказал бы, что из дома посылку получил.
     - Это тоже запиши.
     Куницкий писал, а Тарасов отошёл к окну, еле сдерживая закипающее бешенство. Его просто распирало от обиды за Ирину, жизненный путь которой перечеркнул этот нелюдь. Злило собственное бессилие что-либо изменить. Сергей представил, как этот упырь сидит и пожирает продукты, что Ирина везла с собой, рассчитывая угостить человека, которого успела полюбить заочно, и с которым рассчитывала связать свою дальнейшую судьбу. И эти крашеные куклы – работницы аэрофлота – лопали вместе с ним эти деликатесные для Росинки продукты с дальневосточной маркировкой и даже не поинтересовались, откуда они. Неужели они, кстати, не заметили одинокую девушку, задержавшуюся в зале ожидания на несколько часов. Надо будет ими заняться плотнее.
     Больше всего Тарасову сейчас хотелось со всей дури врезать кулаком по этой дебильной роже, сбить со стула и хорошенько отпинать ногами это существо, по какому-то недоразумению считающееся человеком.
     Сергей сделал несколько глубоких вздохов, успокаивая расшалившиеся нервы, и подошёл к сосредоточенно писавшему убийце.
     - Ну и что тут у нас получилось? Угу…угу…, так, а Ленка и Танька это, я понимаю сотрудницы аэропорта?
     - Ну, да.
     - Несолидно как-то. Надо было писать Елена и Татьяна. Ну, да ладно, пока сойдёт. Всё равно тебя ещё не раз будут допрашивать. Объясни-ка мне ещё один момент. У неё на кофте, что была в портфеле, не хватало больше половины пуговиц. Куда они делись?
     - Они валялись на полу, видимо оторвались в процессе борьбы. Я их собрал и выбросил.
     - Куда выбросил?
     Куницкий задумался. Сначала пожал плечами, потом лицо его посветлело.    
     - Вспомнил! Там стена обита кусками фанеры. В одном месте фанера отошла, там щель. Вот в эту щель и выбросил.
     - Которая из стен?
     - Ну, та, что отделяет эту комнату от той, где девки сидят.
     - Понятно. – Тарасов сразу подумал, что, если пуговицы найдутся в указанном месте, это и будет необходимая улика.
     - Ящик с инструментами где сейчас? И как он, кстати, выглядит?
     - Обычный плотницкий ящик с такими, знаете, треугольными стенками с торцов, сверху ручка.
     - Представляю. И где он?
     - Я его тогда унёс в сарай, видели, там, за забором?
     - И он до сих пор там?
     Куницкий пожал плечами:
     - По крайней мере, я им больше не пользовался.
     Тарасов прикинул про себя, что ящик – это ещё одна улика. В нём должна быть кровь Ирины.
     - Это тоже напиши. И про пуговицы, и про ящик. А что ты сделал с золотой цепочкой?
     - Какой ещё цепочкой?
     - У неё на шее была.
     - Не знаю, гражданин начальник. Не обратил внимания. Там не до того было.
     Сергей проследил, чтобы Куницкий всё это записал. Заставил его расписаться и отправил в камеру. На сегодня хватит. Убийство фактически раскрыто.

                7 сентября 1994 года.

                Беглец.
 
     Когда утром Тарасов в приподнятом настроении вошёл в родной кабинет оперчасти, Борткевич его буквально ошарашил новостью: Кушхов, оказывается, всё это время прятался на бирже. Утром комбат вместе с начальником колонии лично зашли на объект и нашли его.
     - Бред какой-то, - Тарасов помотал головой, - то есть двое суток весь начсостав колонии и солдаты батальона искали Кушхова и не нашли, а два подполковника решили лично прогуляться по рабочему объекту и сразу нашли?
     - Якобы, он решил сдаться высокому начальству и сам вылез к ним, - уточнил Кравцов.
     - А самое главное, - продолжил Борткевич с кислым выражением лица, - сегодня во время развода Осинин принародно облил оперативную службу грязью, сказал, что нашей информации грош цена. Мол, оперативники только и могут, что дезинформировать всякими выдумками.
     - Ах, даже так! – Тарасов начал заводиться. – Если тут кто-то ещё не понял, объясняю. Войска где-то ночью отловили Кушхова. Скорее всего, он сам вышел на засаду. Привезли его на биржу, сунули где-нибудь под крайнюю эстакаду. Утром комбат вызвал Осинина, они зашли и нашли. И всем хорошо. Нет уголовного дела по побегу у нас и нет побега в батальоне. Нам – оперчасти – такой вариант, кстати, тоже выгоден во всех отношениях. Но зачем же нас идиотами выставлять? Так дело не пойдёт. – Сергей на секунду задумался. – Кто помнит, в первом корпусе в нашем кабинете есть розетка?
     - Есть, - подал голос, стоявший у окна Махневич, - мы с Кошкиным там чай наскоро организовали. Зековский кипятильник из двух лезвий в розетку втыкали. А что, Андреич, я не понял, ты что, хочешь кого-то током пытать? Кушхова?
     - Сейчас объясню, - Тарасов прошёл к своему столу и достал из него магнитофон. – Вот этот прибор без электричества не работает. А создан он не только для того, чтобы мы тут водку под музыку пили. Основное его назначение – записывать голос.
     - Я, кажется, врубился, - первым сообразил Борткевич, ты хочешь записать признание Кушхова и ткнуть в нос Осинину и комбату?
     - Правильно, только записать нужно будет скрытно, чтобы он не знал, что записывается. Я думаю, Кушхова запугали – проболтаешься - добавим срок за побег.
     Быстро обсудив технические детали: расстояние от розетки до стола, длину шнура микрофона, - Тарасов засунул магнитофон в дипломат вместе с удлинителем, мотком изоленты, отвёрткой и вместе с Борткевичем направились в корпус номер один.
     В первом корпусе парни долго возились, приспосабливая микрофон. Сложность была в том, что стол и табурет для осуждённых здесь были наглухо приделаны к полу. То есть микрофон надо было установить строго в определённом месте. Наконец, при помощи изоленты, его удалось кое-как закрепить. Для лучшего прохождения звука в столе проковыряли отвёрткой несколько небольших отверстий.
     - Ну-ка, Рома, скажи что-нибудь, - Тарасов включил магнитофон на запись.
     Борткевич устроился на табурете и начал импровизировать:
     - Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…
     - Под водой проплыл зайчишка, прямо у солдатской вышки. - Добавил Тарасов. Оба засмеялись.
     Прослушали запись. Получилось немного глуховато, но вполне разборчиво.
     - Видно, что от стола шнур идёт к розетке, - заметил Роман.
     - А ты, Рома, стань вот здесь, закроешь своим телом, только не уходи потом. А пока зови сюда нашего зайчика, нагулявшегося.
     Вид у Кушхова был заспанный. Лицо и руки у него были сплошь покрыты следами от укусов насекомых. В кабинете резко запахло дымом от костра. Тарасов брезгливо отодвинулся от стола, потом вспомнил про микрофон и пододвинулся снова. Кушхов настороженно переводил взгляд с одного оперативника на другого.
     - Ну, рассказывай, куда и зачем ты хотел убежать? – Тарасов смотрел на Кушхова с напускным равнодушием.
     - Я не бежал, я прятался под эстакадой первой бригады.
     - Да ладно! Там рота солдат всё прошарила, я лично лазил под этой эстакадой. Как же тебя никто не заметил?
     - Я там яму вырыл и в ней сидел.
     - Если мы тебя сейчас туда выведем, ты нам покажешь эту яму? Залезешь в неё? – Вмешался Борткевич.
     Кушхов замялся.
     - Не покажешь. Потому что нет там никакой ямы. – Тарасов встал. – Слушай, Кушхов, ты, вообще, знаешь, с кем сейчас разговариваешь?
     - Знаю – оперативники. Вы, гражданин майор – старший оперативник.
     - Вот именно! И ты думаешь, нам можно лапшу на уши вешать? Хочешь, я тебе расскажу, как ты прошёл мимо солдатской вышки по дну реки с головой в бревне? Или, может быть, ты сам расскажешь?
     - Я обещал начальнику колонии, что ничего никому не расскажу.
     - Это понятно. Ты тоже нас постарайся понять. Судить за побег мы тебя не собираемся. Нам главное – знать детали, чтобы другие таким способом не сбежали.
     - А у вас тут ничто наш разговор не записывает?
     - Ну, ты же видишь, здесь ничего нет, - Тарасов развёл руками, как бы демонстрируя пустой кабинет и, для убедительности, открыл лежавший на столе дипломат, показывая, что он тоже пуст.
     И Кушхов начал рассказывать. Повода для побега как такового не было. Он с интересом прислушивался к рассказам других осуждённых, что в лесу в это время года можно жить с большим комфортом, чем в зоне. Там полно грибов, ягод, кедровых орехов. Грибы у себя на родине Кушхов ни разу не ел. Там такие не росли. Здесь, когда его однажды угостили жареными грибами с картошкой, он пришёл к выводу, что вкуснее ничего не бывает.
     Кроме этого, уверяли «знатоки», в лесу полно зверей и птиц, которых можно употреблять в пищу. Рябчиков и зайцев можно ловить петлями. Рыбу можно ловить голыми руками в ручьях, что впадают в реку, или небольшой сетью.
     Слушая эти рассказы, Кушхов уверился, что будет жить в лесу, как на курорте, потихоньку пробираясь в сторону железной дороги. Там сядет на товарняк и доедет до Кавказа, а земляки его никогда не выдадут.
     Но это всё были бы просто мечты, если бы он не додумался до способа побега. Наблюдая за рекой, Кушхов видел, как мимо угловой вышки охраны проплывают брёвна, ветки и прочий мусор. Солдаты на это никак не реагируют.
     Сначала он хотел выдолбить в толстом бревне полость для головы и в нём уплыть. Потом сообразил, что это очень трудоёмко и привлечёт внимание других. Потом случайно увидел большой кусок коры, отвалившийся от бревна, и сообразил, что надо сделать. Коротких круглых обрезков на бирже много. Возле каждой эстакады целые кучи мусора. Выбрал пару обрезков подходящего размера. Примотал проволокой к ним кору. Испытал эту конструкцию между плотами на реке. Убедился, что воздуха попадает достаточно через щели. Для обзора на уровне глаз вырезал в коре узкое отверстие.
     В процессе подготовки Кушхов сплёл из обрывков лески небольшую сеть, которой планировал ловить рыбу. Из продуктов у него были сухари – около килограмма и соль. Ещё было два коробка спичек и нож.  Всё остальное, необходимое для жизни, он надеялся добыть по дороге.
     Сам побег, то есть выход за пределы охраняемой зоны, прошёл как по маслу. Правда, на дне оказалось много топляка, поэтому ровно пройти не получилось, где-то пришлось немного проплыть.
     Когда удалился от вышки метров на сто, выбрался на берег, оделся и быстро прошёл через посёлок, стараясь держаться на расстоянии от случайных прохожих.
     В лес вошёл по какой-то дороге. Сначала с пол километра пробежал, чтобы как можно дальше уйти от посёлка, потом пошёл быстрым шагом. Увидел впереди на дороге какого-то человека – грибника или охотника, - свернул в лес. Долго шёл по лесу наугад, лишь бы подальше уйти.
     Потом вышел на какое-то болото, попытался сориентироваться и понял, что заблудился. Погода была пасмурная, где солнце – непонятно. Говорили, что мох на деревьях растёт с северной стороны. А он рос со всех сторон.
     Ягод на болоте действительно было очень много, но клюква очень кислая, много не съешь. Брусника была уже почти чёрная, переспелая, видимо, уже отходила. Брусникой и рябиной в основном и питался.  К вечеру начался сильный понос. Решил развести костёр и заночевать. Нашёл какой-то гриб, надел его на ветку и попытался поджарить его на костре. Ветка быстро перегорела, гриб упал в костёр. Кушхов вытащил его, попробовал – сырой. Надел на другую ветку, - та же история. После третьей попытки гриб стал похож на комок грязи. Съел его вместе с золой. Понос усилился.
     Но главная беда была в другом. Как только вошёл в лес, тучей накинулась мошкара. Кушхов и раньше видел, что гнуса здесь намного больше, чем в родных краях. Но, в жилой зоне он постоянно находился в камере, там гнуса не было. А на рабочем объекте с реки постоянно дул ветер, который разгонял мошкару и обдувал разгорячённые тела осуждённых, работавших на эстакаде. Ещё выдавали какую-то едкую мазь от комаров. Если намазать ей ладони, то до пластмассовых деталей дотрагиваться нельзя, - разъедает. Но даже этой мазью запастись Кушхов не догадался.
     Мошкара густо облепила коротко подстриженную голову – головного убора не было, - лезла во все отверстия: уши, рот, глаза. Тонкое трико тело не защищало. Какие-то большие мухи облепили всё тело и очень больно кусались. Кушхов отбивался от насекомых пучком берёзовых веток, но это мало помогало.
     Дым от костра разгонял мелких агрессоров, поэтому Кушхов устроился у костра с подветренной стороны. Теперь дышать стало нечем от дыма. Отодвинешься дальше от костра – мошка атакует, пододвинешься ближе – дым лезет в лёгкие. Так и балансировал на грани всю ночь. А ещё надо было регулярно ветки подбрасывать, чтобы костёр не потух.
     Следующий день Кушхов шёл уже только с одной мыслью – выйти на людей и сдаться. Он мечтал только об одном: оказаться в своей камере, поесть привычной еды и выспаться в нормальной постели. Шёл наугад. В середине дня наткнулся на небольшой ручей. Сообразил, что вода в ручье должна течь в сторону реки. Остаток дня шёл вдоль ручья, который страшно петлял. К вечеру действительно вышел на берег широкой реки. Здесь и заночевал. Точнее – просидел всю ночь возле костра.
     На рассвете услышал шум моторной лодки, выбежал на берег и отчаянно замахал руками. Рыбака, причалившего к берегу, Кушхов готов был расцеловать. Со слезами на глазах он рассказал ему, что сбежал и хочет обратно в тюрьму. Рыбак оказался пенсионером, бывшим прапорщиком из воинской части. Он отнёсся с пониманием, усадил Кушхова в лодку и доставил в воинскую часть. Дежурный по части вызвал комбата. Тот страшно обрадовался. Долго инструктировал беглеца, чтобы тот всем говорил, что прятался на бирже. Потом отправил его под конвоем на объект. Приказал спрятаться под крайней эстакадой. Конвой ходил вокруг эстакады, пока не появились комбат с начальником колонии, и «нашли» его.
     Во время беседы Тарасов украдкой поглядывал на часы, он помнил, что компакт-кассета в магнитофоне рассчитана на пол часа записи. Кушхов закончил исповедь на двадцать восьмой минуте. Тарасов отправил его в камеру досыпать. А сам вместе с Борткевичем убедился, что записалось всё нормально.
     - Ну, что, Рома, идём хозяина на место ставить? – Сергей сунул кассету в карман.
     Роман быстро смотал удлинитель, отсоединил микрофон, всё упаковал в дипломат:
    - Пошли.
     В кабинете начальника колонии кроме него самого и замполита Светлова никого не было. У обоих было хорошее настроение, улыбались.
     - А! Оперативники! Хреновые у вас информаторы! – Встретил Тарасов и Борткевича Осинин. – Придумают же такое – Кушхов в бревне выплыл!
     - Георгич, ты сам то веришь, что он под первой эстакадой двое суток просидел? От него же дымом воняет, - за пять метров чувствуется. Он что, под эстакадой костёр две ночи жёг?  А все вокруг ходили, его искали, и в темноте огонь не увидели?
     - Я его не обнюхивал, - Осинин явно не ожидал такого напора.
     - А нам пришлось, - Тарасов переглянулся с Борткевичем, достал из кармана кассету и положил её на стол. – Послушай, Георгич, на досуге. Здесь признание Кушхова, как сбежал, как его мошка в лесу ела, - Тарасов покосился на Светлова, - ну и так далее. Так что, зря ты сегодня оперчасть принародно говном облил, незаслуженно. Информация была верная.
     - Никого я не обливал, если он при мне из-под эстакады вылез, что я должен был подумать?
     - Я считаю, должен был подумать, что инсценировка чересчур недостоверная. Я представляю - комбат утром вызвал тебя и говорит: « Пошли на биржу, я сейчас Кушхова найду». И вы пошли и сразу нашли. Самому не смешно, Георгич?
     - Ты считаешь, что Кушхова надо привлекать за побег?
     - Боже упаси! Побег никому не нужен, ни нам, ни, тем более, войскам. Я к тому, что не надо из нас дураков делать.
     - Ну, извините. Брякнул, не подумавши.
     - Извинения принимаются, да, Рома? – Тарасов повернулся к Борткевичу.
     - Да, конечно, - Роман сохранял серьёзный вид.
     - Ну, тогда мы пошли?
      - Да, идите, – Осинин махнул рукой, - хотя, подождите. Когда собираетесь труп поднимать?  Это точно, та самая девушка?
     - Точнее не бывает. Как только прокурор подъедет, так и поднимем. Я думаю, сегодня.
     - Куницкий убил?
     - Да. Вчера полностью раскаялся. Оформил явку с повинной.
     - Хочет уехать, а потом отказаться?
     - Ну, да. Я, собственно, сам его натолкнул на эту мысль. Так проще было признание вырвать. Но соскочить у него не получится. Есть там пара зацепок.  Я думаю, что сегодня доработаем.
     - Хорошо. Идите, работайте.
     В коридоре Романа прорвало:
     - Как быстро наши начальники забывают всё хорошее, что мы делаем! А облить грязью или пнуть лишний раз – никогда не упустят!
     - Ты о чём, Рома? Он же извинился.
     - Да. Но сначала то обосрал при всех! А ведь недавно, зимой, ты его задницу капитально прикрыл! Можно сказать, от тюрьмы спас. Я имею в виду оружие в комнате свиданий.

                Двое с пистолетами.

     Действительно, ситуация тогда получилась щепетильная. В начале зимы ситуация с кадрами в колонии была катастрофическая. Воспользовавшись развалом Союза, многие офицеры уезжали на историческую родину. Лишь бы вырваться из опостылевшей тайги. Любой Мухосранск Задрючинской области считался по сравнению с Росинкой Большой Землёй.
     Тарасов, русский по национальности, вспомнил, что в органы МВД он попал из Витебска, а это – территория Белоруссии - и тоже было засуетился. Но жена категорически упёрлась. Сама – местная, здесь же через дорогу живут её родители и братья. Своя корова, сенокос, огороды, - как это всё бросить?! В общем – нет и всё! А разводиться Тарасов не собирался. Пришлось терпеть местные условия дальше. Тем более, что ввели, наконец, закон, по которому выслугу стали считать год за полтора. То есть реально можно было считать дни до пенсии.
     После ухода очередного зам по БОР, кресло было вакантным, и Тарасов по должности исполнял его обязанности. Поэтому в одно не самое прекрасное воскресенье он был ответственным по колонии.
     Начальник колонии был на выходном, обстановка спокойная. Тарасов занимался своими обычными делами. Около десяти часов утра ему по внутреннему телефону позвонил ДПНК майор Цезарев и сообщил, что «прикатила какая-то братва из Свердловска и просят краткосрочное свидание с «вором» Бештаповым (он тогда ещё был в колонии)».
     - Ты, Андреич, сегодня ответственный, тебе и решать, - заключил дежурный.
     - А что тут решать? Братва с воли приехала к братве тюремной какие-то криминальные темы перетереть! А мы им для этого должны все условия создавать?! Передай, что я их послал на…, нет, покультурнее, короче – отказал. Пусть катятся обратно.
     - Понял.
     Больше этот вопрос не возникал, и Тарасов за текущими делами подзабыл про него. В начале первого Сергей вместе с молодым оперативником Васей Малининым отправились на обед. На КПП они столкнулись с Цезаревым.
     - Всё, запустил, - Цезарев, улыбаясь, держал в руках стопку документов.
     - Не понял, - Тарасов удивлённо посмотрел на паспорта в его руках, – кого запустил.
     - Ну, братву приезжую, семь человек. И с нашей стороны трое: Татарин, Арбуз и Стрельников.
     - Кто разрешил? – Тарасов был уверен, что в настоящий момент выше его самого в зоне начальства нет.
     - Начальник колонии.
     - Он же выходной сегодня.
     - Вышел. Он в инструменталке сейчас. Там и подписал заявление. – Цезарев смотрел на Сергея с насмешкой. Всем своим видом как бы говоря: «Ты тут никто. Как начальник скажет, так и будет. Знай своё место!»
     Тарасов про себя выругался. Ну, зачем, спрашивается, нужно было сходку устраивать уголовникам?! Вслух сказал:
     - Пойдём, посмотрим паспорта. Хоть знать будем, что за гуси к нам залетели.
     Перебирая документы, Тарасов сразу отметил Сидельникова. Знакомая личность. Недавно освободился из этой колонии. Кличка – Лёша Самарский. Содержался в одной камере с Бештаповым. После освобождения активно готовил в Самаре почву для Бештапова. Даже привёз оттуда Валерке невесту – довольно-таки приличную с виду девушку. Татарин с ней расписался, не раздумывая. (Тарасов при этом присутствовал и даже поставил подпись за свидетеля, больше некому было).
     Остальные шесть человек были незнакомы. Обычно, если в поле зрения оперативников колонии появлялись какие-либо вольные связи криминальных авторитетов, то все их установочные данные отправлялись в оперотдел Управления, а оттуда – в органы милиции.
      Тарасов прикинул объём предстоящей писанины, выругался про себя, понимая, что обед откладывается на неопределённое время.
      Один из документов назывался «Удостоверение частного охранника». Тарасов такой документ видел впервые, поэтому с интересом вчитался в него. «Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение огнестрельного и газового оружия». Ого! Тарасов посмотрел на дежурного:
     - Надеюсь, ты его без пистолета на свидание запустил?
     - Кого? Какой пистолет? – Цезарев сделал удивлённое лицо.
     - На, читай, - Сергей пальцем указал нужное место.
     - Н-не знаю. Я не видел никаких пистолетов.
     - А ты их обыскивал? Это, вообще-то твоя обязанность. Они же не бабы, имеешь полное право.
     Цезарев подавленно молчал.
     - Понятно. Не досматривал. - Тарасов думал, что теперь делать. А если в комнату свиданий на самом деле оружие заехало? – Хозяин, говоришь, в инструменталке? Вася, пошли со мной.
     На проходной пропуска им выдал сам начальник караула прапорщик Махортов.
     - Толик, привет! – Тарасов махнул ему рукой через стекло, - выйди на минутку, вопрос есть.
     Выйдя за калитку, Махортов покосился в сторону солдата на вышки и негромко сказал:
     - Если ты, Андреич, насчёт этих – на свидании, то сумку с бухаловом сам дежурный им и занёс.
     - Почему ты решил, что с бухаловом?
     - Так, бутылки брякали. Сумка большая такая хозяйственная. Там на всю толпу хватит.
     Возле домика инструменталки стояли две забрызганные грязью машины – «девятки», в дверях торчал комендант жилой зоны осуждённый Кудрин, недавно выведенный на «бесконвойку». Осинин ему доверял больше, чем кому-либо из офицеров. Фактически, Кудрин был замом по всем хозяйственным вопросам, круглосуточно находился в специальном домике рядом с жилой зоной. Этот домик и назывался «инструменталкой».
     - Осинин здесь? – Спросил у него Тарасов.
     Кудрин, стоя в проходе, несколько секунд подумал и выдал:
     - Он сказал, никого не пускать!
     - Нам можно, - Тарасов попытался пройти, но Кудрин упёрся руками в косяки и напрягся:
     - Он сказал, вообще никого!
     - Ты что, совсем нюх потерял?! – Тарасов начал заводиться, - не видишь, с кем разговариваешь?!
     - Гражданин майор! Там такая ситуация… что… в общем, никому нельзя!
     Тарасов уже начинал догадываться, что там за «ситуация».
     - И ты согласен получит новый срок за сопротивление сотрудникам МВД? Я ведь могу специально себе лицо поцарапать и потребовать возбуждения уголовного дела. Из принципа. И никто меня не отговорит. В том числе и начальник колонии.
     Кудрин растерянно хлопал глазами, но с места не сдвинулся.
     - Ну, пусть хотя бы гражданин старший лейтенант здесь останется.
     - Ладно. Вася, побудь тут.
     Тарасов прошёл через первую комнату, где на стеллажах у стен лежали различные инструменты, и резко распахнул дверь во вторую. Где, как он знал, Кудрин оборудовал себе кабинет и спальное место одновременно.
     В кабинете находился начальник колонии Осинин в гражданской одежде вдвоём с незнакомым Тарасову мужчиной. Они сидели за столом напротив друг друга и держали в руках стаканы со светло-коричневой жидкостью. На столе красовались несколько разнокалиберных бутылок с красивыми этикетками, а также открытые консервные банки и пластиковые коробки с различными закусками. Судя по медленно сходившим с их лиц улыбкам, беседа была вполне дружественной.
     - Георгич, извини за наглость, но вопрос очень серьёзный и срочный. - Тарасов мельком окинул взглядом всю комнату и больше старался на стол не смотреть, чтобы не смущать начальника. - Ты сейчас разрешил свидание…
     - Да, разрешил, - Осинин набычился, - я начальник, как считаю нужным, так и …
     - Никто не спорит, - Тарасов приподнял обе руки с раскрытыми ладонями, - тебе виднее. Но, вопрос в том, что в комнате свиданий, возможно, находится человек, у которого при себе боевое оружие.
     - Там у двоих при себе пистолеты, - вклинился в разговор незнакомец. – А что такого? Всё на законных основаниях, у них лицензия.
     - Как пистолеты? – Осинин сразу протрезвел, - в комнате свиданий?! Ты что, Жора!? А почему мне никто… ничего…
     - А что тут такого? – Повторил собутыльник Осинина. – Я всегда с охраной. Там парни серьёзные. Не будут же они стрелять друг в друга? Да я сам скоро туда пойду. Мне надо с Валерой одну тему перетереть… ну, я говорил. Давай, лучше, ещё выпьем, - он поднял стакан.
     - Нет, подожди, - Осинин отодвинул коньяк, - пистолеты надо изъять. -  Он повернулся к Тарасову. – Пусть они на время свидания отдадут оружие тебе – положишь в свой сейф. Или пусть эти двое охранников вообще оттуда выйдут. Короче, иди, реши этот вопрос вместе с дежурным.
     - Есть! – Тарасов отдал честь, чётко развернулся через левое плечо и вышел.
     - Пошли, Вася, придётся нам самим разоружением заниматься, - Тарасов направился к жилой зоне.
     «Жора, Георгий… - по дороге он перебирал в памяти документы, просмотренные недавно паспорта. Георгий там был один. – Архипов…  Архип!» Сергей даже остановился. Всё стало на свои места. Несколько дней назад он читал сводку о криминале Свердловска, полученную по секретной почте из оперотдела Управления. Архипов недавно возглавил группировку «центровых» в областном центре вместо убитого в Венгрии Широкова. «Центровые» контролировали криминальную жизнь центральных районов города и враждовали с уралмашевской группировкой. От их мести Широков и сбежал за границу, где они его всё-таки достали. Архип, стало быть, хочет обзавестись «воровской крышей», то есть, вовлечь в свою группировку «вора» - Бештапова. Это, конечно, добавило бы им весомости.
     В дежурной комнате, развалившись за пультом, сидел майор Цезарев с довольным видом.
     «Наверняка, бутылочку заработал за услугу», - неприязненно подумал Тарасов.
     При виде вернувшихся в дежурку оперативников, настроение у Цезарева явно испортилось.
     - Ну, что, Олег, из-за твоей халатности, в настоящее время на свидании находятся два человека с пистолетами, а в пистолетах боевые патроны. Начальник колонии приказал тебе исправить ошибку, изъять оружие на время свидания. Если не веришь, - позвони в инструменталку.
     - Как я изыму? А если они не отдадут? – Олег не на шутку разволновался.
     «Понимает, что они уже бухие, боится», - понял Тарасов.
     - Не отдадут – это уже другой вопрос, по-другому и разговаривать будем. Ну, что, пошли в комнату свиданий?
     - Нет, я не могу, - Цезарев покраснел и, глядя в пол, добавил, - да мне и на закладку пора уже…
     - Потерпит закладка. Тут делов-то – пять минут. – Тарасов подождал, вопросительно глядя на дежурного, - тот молчал и смотрел в пол. – Ладно. Давай сюда ключи, сами разберёмся. Пошли, Вася.
     Спускаясь по лестнице, Малинин не выдержал:
     - Ни хрена себе! Андреич, ты видел, как он зассал!? А корчит из себя крутого!
     - Молодец среди овец, - пробормотал Тарасов. Он прекрасно знал, что Цезарев ведёт себя грубо в отношении осуждённых из хозобслуги и «петухов». Но никогда не нагрубит «авторитетам», даже заискивает перед ними.
     Когда Тарасов резко распахнул дверь в комнату свиданий, гул голосов сразу стих, как будто кто-то выключил рубильник. Стоявшие на столе бутылки и стаканы мгновенно исчезли.
     - О-о-о! Сергей Андреевич! Здравствуйте! – Лёша Самарский улыбался с противоположного конца стола.
     Тарасов кивнул ему, как старому знакомому, окинул взглядом притихшую компанию и сказал спокойным тоном, глядя на Бештапова:
     - В общем, так, господа арестанты и гости. Мы сделаем вид, что ничего запретного здесь не заметили, а те двое из вас, которые с оружием, сдадут пистолеты мне на временное хранение.
     - Как - с оружием? – лицо «вора в законе» вытянулось. Он медленно обвёл взглядом всех, сидевших за столом и остановился на Сидельникове. – А ты, почему не сказал?
     - Так у них всё законно! – Самарский вскочил. - Всё официально, есть лицензия, разрешение на ношение оружия.
     - У нас тоже есть разрешение на оружие, - перебил его Тарасов, взглянув на Малинина – тот утвердительно закивал, - но мы с боевым оружием по зоне не ходим. Комната свиданий относится к территории жилой зоны. Вы должны или сдать оружие, или выйти отсюда вместе с ним.
     - Вы не имеете права изымать у нас оружие, - встал один из парней.
     - Да. Но я имею право прекратить свидание, - Тарасов повысил голос. – Я и не собираюсь его изымать. Я предлагаю сдать его на временное хранение. Валера, - он посмотрел на Бештапова, - ты тут самый авторитетный. Решай, или сдаём оружие, или прекращаем свидание. В случае неповиновения, ты сам прекрасно понимаешь, через десять минут здесь будет рота солдат с автоматами и пулемёты на четырёх вышках по периметру зоны.
     Бештапов отбывал срок по статье 77 «прим» УК - за участие в массовых беспорядках и на своей шкуре испытал, как достаётся зекам при подавлении бунта.
     - Да здесь и базаров быть не может. Конечно, надо сдать волыны, раз не положено. – Бештапов хмуро глядел на гостей исподлобья. – Андреич за базар отвечает: если сказал, вернёт – значит, вернёт.
     Сидевший с краю, один их гостей встал, расстегнул куртку, вынул из подмышечной кобуры пистолет Макарова и молча протянул его Тарасову рукояткой вперёд.
     Второй охранник, что пытался спорить, тоже расстегнул куртку, вынул пистолет, потом засунул его обратно:
     - Пойдёмте вместе, я посмотрю, где вы его будете хранить.
     У себя в кабинете Тарасов показал свой сейф, сигнализацию на железной двери кабинета. Охранника это удовлетворило, и он тоже сдал оружие.
     Оперативники задержались ещё на пол часа, переписали данные с документов «гостей» и, наконец, ушли на обед.
     Обычно с обеда было принято возвращаться на работу к пяти часам вечера, когда бригады начинали сниматься с рабочих объектов. Но в этот раз уже в четыре часа Тарасову позвонил дежурный и сообщил, что свидание закончилось, и «гости» хотят получить оружие обратно. Пришлось вернуться в зону на час раньше.
     Два телохранителя топтались у входа в штаб, поджидали Тарасова. Остальные ждали их в машинах неподалёку. Сквозь слегка приоткрытые окна из машин вырывались клубы сигаретного дыма и громкие явно пьяные голоса. Внутри о чём-то яростно спорили, но понять что-либо было невозможно.
     Тарасов вернул оружие, охранники сели в машины, те с пробуксовкой рванули с места и унеслись.
     Дежурный Цезарев, пряча взгляд, сообщил, что Бештапов попросил разрешения поспать в комнате свиданий, и он ему разрешил.
     Тарасов понимающе хмыкнул – нажрался до изумительности, подняться не может. Навалившиеся на Сергея текущие проблемы не позволили в этот день выяснить все подробности сходки и принятые решения. Зато на следующий день он знал всё детально. Но, - по порядку.
     Сразу после уход из зоны Тарасова и Малинина в комнату свиданий был запущен хорошо «нагрузившийся» Архипов. Выпили с вором за знакомство. И не по одной. Попытались решить вопросы, из-за которых, собственно, и приехали. Но консенсуса у «высоких договаривающихся сторон» не получилось. Уголовники есть уголовники. Из собственного опыта Тарасов знал, что в подавляющем большинстве случаев групповые пьянки у осуждённых заканчиваются конфликтом и дракой. Не было исключения и в этот раз.
     Пьяный Архип решил сразу поставить Бештапова на место. То есть, дал понять, что в группировке главным был и будет он, а «вор» будет говорить и делать то, что ему прикажут. «Вор в законе» уже несколько лет руливший зоной в тысячу рыл, естественно, с такой ролью был не согласен. Архип вёл себя нагло и высокомерно, позволял себе такие высказывания в отношении Бештапова, которые тот стерпеть никак не мог. Тем более – пьяный.
     Конфликт быстро перерос в обоюдную драку. Архип, видимо, когда-то серьёзно занимался боксом. С первого же удара «вор» оказался в нокауте. «Гости» сразу же дружно снялись и свалили, оставив ошарашенных хозяев одних.
     Бештапов, когда очнулся и оценил заплывший глаз и фингал на собственной физиономии, решил, что в зону он пойдёт ночью, чтобы не позориться.
     На следующий день к Тарасову подошёл один из «переговорщиков» - Стрельников и, неожиданно для Тарасова, рассказал ему всё подробно. Видимо, был уверен, что Тарасов и так всё знает.
     - Знаешь, Андреич, когда ты зашёл и сказал, что здесь сидят двое с волынами, мы ох… ли! По всем понятиям, нам должны были об этом сказать в первую очередь. Ну, ты понимаешь, если, например, в хате кто-то держит при себе пику, он должен объяснить людям или хотя бы смотрящему, для чего он это делает. А тут – две волыны в карманах!
     Ладно, эти – приезжие. Они возможно даже и не сидели, в понятиях не петрят, но с ними то был наш – Самарский, он же их и привёз к нам. Он же с Валеркой в одной хате сидел. А он дурку включил, мол, всё законно! Какое нах… законно! Причём тут закон вообще! Быстро он про понятия забыл! За полгода на свободе!
     Стрельников перевёл дух, немного успокоился и добавил, понизив голос:
     - Я даже не представляю, Андреич, что бы там могло получиться, если бы ты не забрал у них пистолеты. Когда Валерка с Архипом сцепились, они бы выхватили пушки, - они же должны защищать своего хозяина. А мы с Арбузом, по понятиям, должны спасать вора даже ценой собственной жизни. То есть мы должны были кинуться на стволы с голыми руками, – мы же ничего с собой не брали. Получилась бы там бойня с трупами. А оно нам надо?!
     - Нам тоже такое и нах… не нужно! – Тарасов представил, какие могли быть последствия при таком исходе. Служебное расследование выявило бы «косяк» начальника колонии и дежурного, но ему – Тарасову – по должности досталось бы не меньше, а, пожалуй, и больше всех.
     Эта история имела неожиданное продолжение. Сменивший вечером дежурного Цезарева майор Безденежных узнал от него, что в комнате свиданий остался пьяный Бештапов, сообразил, что там наверняка осталось и спиртное.
     Решив на халяву угоститься, Безденежных после отбоя зашёл в комнату свиданий, якобы проведать, как там порядок.
     Бештапову уже наскучило пить в одиночку и, поначалу, он даже обрадовался собутыльнику. Потом, после нескольких стопок, вся накопившаяся в нём злость вылилась в ссору, в результате которой, нокаутирован был уже Безденежных.
     Через три дня, Тарасов, поглядывая на фонарь под глазом у дежурного, размышлял, кем же себя воображал майор, когда пил с «вором в законе»? Наверное, думал, что он тоже такой крутой и авторитетный, раз Бештапов пьёт с ним на пару? Не пора ли и самому короноваться?
     При первой же возможности, Тарасов полушутя поинтересовался у Бештапова:
     - Ну, что, Валера, по ходу в центровой Свердловской банде скоро опять поменяется атаман? Архипа ты наверняка приговорил?
     - За что приговорил? За это? – Татарин коснулся пальцем края солнцезащитных очков, закрывавших половину лица. – Даже и не думай. Ну, подрались по пьянке два дурака. Он нагрубил, я тоже. Никаких последствий не будет.
     Будет – не будет, но Тарасов, на всякий случай, отправил в Свердловск по спецпочте через Управление информацию по «гостям», где подробно указал их установочные данные. При этом выразил недоумение, что охранное предприятие, по сути, является официальной боевой структурой в криминальной группировке. Позже он узнал, что по его информации у ЧОПа отобрали лицензию.
     Лёша Самарский продолжал наезжать в родную колонию. Во время очередного визита он поинтересовался у Тарасова:
     - Андреич, это благодаря тебе, у наших менты пистолеты отобрали?
     - Возможно, - не стал отрицать Тарасов, - а может, -  ещё где-нибудь засветились.
     - Пистолеты забрали, автоматы выдали,  - съехидничал Самарский.
     - Приедут сюда с автоматами – их тоже отберут, - ответил Тарасов.
     Больше бандитские делегации не приезжали, хотя «материальная помощь» от них поступала регулярно.
     Этот случай имел в виду Борткевич, когда возмущался забывчивостью Осинина. Если бы пьянка в комнате свиданий закончилась стрельбой и трупами, начальник мог бы вылететь из органов без пенсии. И это – в лучшем случае. А то и вообще, - оказаться в тюрьме за преступную халатность.
     В кабинете «за зоной» Тарасова уже дожидался Солдатов с молодым парнем в гражданской одежде, лицо которого показалось Тарасову знакомым.
     Вот, знакомься, это представитель районной прокуратуры Кузнецов Александр Петрович, - представил Солдатов своего спутника и добавил, - наш, росинский, доморощенный.
     - Артемьича сын? – Сообразил Тарасов, - я тебя в последний раз совсем маленьким видел. Когда ж ты успел?
     - В этом году закончил юридический, попросился в Гари, - пожимая руку Тарасову и улыбаясь, пояснил тот, - с первого сентября работаю следователем прокуратуры.
     - Время идёт, - подвёл итог Солдатов, - ну, что, пошли за трупом?
     - Сейчас, - Тарасов позвонил дежурному, чтобы тот направил в аэропорт возчика для перевозки тела и пару грузчиков с лопатами.
     По дороге в аэропорт распределили обязанности. То есть Тарасов выписывает от имени начальника колонии постановление о возбуждении уголовного дела на основании явки с повинной; оформляет протокол обнаружения трупа в месте, указанном подозреваемым и постановление о передаче дела следователю. Все остальные следственные действия берёт на себя молодой следователь.
     - Тогда, Саша, чтобы не терять время, предлагаю, пока ждём лошадь с телегой, провести в аэропорту осмотр места происшествия – комнаты, где произошло убийство. Мы с Кириллычем за понятых прокатим.
     - У меня и бланки с собой есть, - Кузнецов махнул папкой.
     - Протокол потом заполним, в кабинете, - терпеливо объяснил Солдатов молодому следователю, - ты, главное, сейчас схему набросай: размеры комнаты, схема здания и окрестностей, расстояния в метрах и так далее.
     Солдатов большую часть службы в органах проработал в уголовном розыске в райцентре Чертково Ростовской области. Дважды получал звания досрочно. Как он сам говорил, - за особо выдающиеся услуги. Считался одним из лучших оперативников области.
     - Лучше моих показатели в отделе были только у Сашки Морозова, - рассказывал как-то Солдатов в приватной обстановке, - вот кто был опер, как говорится, от бога. А сгорел ни за что.
      - Как сгорел, - не понял Тарасов, - умер что ли?
      - Из органов вылетел, - Солдатов поморщился, махнул рукой и начал рассказывать.
     Начальник УВД Ростовской области возвращался вечером из соседнего района и решил по пути внезапно проверить Чертковский РОВД. Местное начальство не ожидало визита генерала и давно уже разошлось по домам.
     Генерал поинтересовался у дежурного, кто есть в райотделе? Тот честно ответил, что только в уголовном розыске Морозов кого-то допрашивает. Начальник попросил дежурного показать кабинет, где работает самый сознательный сотрудник. Поднимаясь рядом с генералом по лестнице на второй этаж, дежурный никак не смог предупредить Морозова о визите высокого начальства.
     А тот в это время, выпив с проституткой по стакану водки, разложил её на столе и занимался удовлетворением похоти. Когда он как раз находился на пике страсти, дверь сзади распахнулась.
     - Выйди нах…! – Рявкнул Морозов, не оборачиваясь.
     - Это ты мне говоришь!? – Генерал оторопело перевёл взгляд с голой задницы опера на женские ноги на его плечах.
     Морозов услышал незнакомый голос, обернулся и остолбенел. Немую сцену прервал женский голос:
     - Дверь закройте, дует.
     Взбешенный генерал хлопнул дверью и приказал вызвать руководство райотдела по тревоге.
     На следующий день Морозов был уволен из органов за пьянство на рабочем месте и аморальное поведение. На все попытки его реабилитировать, генерал отвечал: «Пока я здесь работаю, ноги его в органах не будет!»
     Эту историю Солдатов со смехом рассказывал в узком кругу, когда обмывали чьё-то звание. Все присутствовавшие почему-то решили, что он рассказывает о себе. Просто так никто не будет переезжать из Ростовской области в эти каторжные края. Когда об этом у него прямо спросили, Солдатов отмахнулся:
     - Я на такое не способен, я – верный муж.
     - И убеждённый трезвенник, - добавил Тарасов.
     - Да, так же, как и ты, - парировал Солдатов.
     Скорее всего собутыльники и ошибались в своих выводах, и Солдатов оказался в этих краях совсем по другой причине. Кто знает, что там творится, в далёкой Ростовской области?
     Два опытных опера быстро провели осмотр места происшествия, диктуя следователю, что тот должен записать. В ходе обыска были обнаружены и изъяты в указанном месте пуговицы от кофты Ирины.
     - У тебя с собой есть бланк протокола о приобщении к делу вещественных доказательств? – Тарасов кивнул на папку в руках следователя.
     - Да, кажется, - тот начал рыться в бумагах.
     - Потом заполнишь, надо пуговицы обязательно привязать к месту происшествия. Потом у меня в кабинете заберёшь кофту, остальные её вещи и документы. Кстати, надо будет отдельно ещё схему местности, чтобы и колодец, и аэропорт на ней были. Дай чистый листок, я сейчас быстренько набросаю. Да, здесь рядом в сарае должен быть плотницкий ящик с инструментом, там следы крови могут быть, тоже надо изымать и привязывать к делу.
     Солдатов сходил в сарай и притащил оттуда плотницкий ящик.
     - Кровищи сюда натекло! Вот, смотрите, - он указал пальцем на чёрные натёки внутри ящика и пятна на его стенках снаружи. Тарасов согласно кивнул, Кузнецов поморщился.
      - И ещё, Саша, при назначении экспертизы трупа не забудь указать, чтобы изъяли образцы крови для сравнительного анализа, - Тарасов кивнул на плотницкий ящик.
     - Я думаю, что мне все эти вещдоки как-то тащить придётся до Гарей, - Кузнецов приподнял ящик, оценивая его вес.
     - А что тут переживать, - Солдатов махнул рукой, - до катера на лошадке довезём, а в Гарях – машину вызовешь.
     - А труп?
     - Ты что, и труп собрался в Гари везти? – Солдатов с Тарасовым переглянулись и рассмеялись. – У нас в Росинке эксперт профессионал, какого у вас в райцентре никогда не было и не будет. Выпишешь постановление на Мирзу, он всё сделает в лучшем виде. Получишь готовое заключение.
     - А тело мы отдадим матери. Они с сестрой давно уже дожидаются в Росинке. – Тарасов задумался, - Точнее – отправим в цинковом гробу на Дальний Восток.
     Когда прибывшие бесконвойники выкапывали тело и грузили его на телегу, завернув в брезент, Тарасов, Солдатов и Кузнецов стояли рядом, наблюдая за процессом и обсуждая детали уголовного дела. Один раз Тарасов отвлёкся, подошёл к трупу и подозвал остальных:
     - Уважаемые коллеги, обратите внимание: лицо выгрызено до кости. То есть всякие червячки и личинки в земле в первую очередь накинулись на место, которое было разбито до крови. Дальше: колготки одеты, то есть изнасилования не было. Никакой насильник и убийца не будет надевать колготки на мёртвую женщину.
     - Их и на живую одеть сложно, - добавил Солдатов, - кто-нибудь пробовал надеть колготки на пьяную бабу?
     Тарасов усмехнулся, а Кузнецов покраснел.
      - И ещё, - продолжил Тарасов, - на шее золотая цепочка. Мы были уверены, что он её сорвал, а он даже не заметил.
     Уловив внимательные взгляды бесконвойника, Тарасов обратился к ним:
     - Если цепочка исчезнет, все втроём будете на цепи сидеть до конца срока!
     - Боже упаси, начальник! – Отозвался крайний из них. – У кого же рука поднимется?!
     - У одного же поднялась, - Тарасов указал глазами на труп.

                *   *    *
     Опознание в морге проводил следователь. Тарасов не присутствовал. Не хотелось видеть страдания матери. Да в его присутствии необходимости не было. И вообще, - он свою работу сделал. Преступление раскрыто, тело найдено, убийца сознался. Даже за уголовное дело не нужно заморачиваться.
Обычно, по убийствам в колонии оперативники проводили предварительное расследование, собирали все материалы: протокол осмотра места происшествия, протоколы допросов свидетелей, акт экспертизы трупа и т.д. Всё это подшивалось и в десятидневный срок передавалось следователю прокуратуры.
     А сейчас – следователь присутствует с самого начала. Красота! Выписал постановление о передаче дела следователю, и можешь умывать руки.
     Обосновавшийся в кабинете оперчасти следователь Кузнецов с похвальной скоростью заполнял бланки различных постановлений и протоколов.
      Тарасов попивал чай, расслабленно развалившись на своём руководящем кресле, иногда подкидывал неопытному следователю деловые советы. Вместе с удовлетворением от достигнутого результата в проделанной работе, он всё больше ощущал какую-то пустоту.
     Сергей уже давно сделал для себя вывод, что у человека всегда должна быть впереди какая-то цель, которую он должен достигнуть. И пока он идёт к этой цели, он, собственно, и живёт полноценной жизнью. Как только выполнил поставленную задачу, надо немедленно ставить следующую, не менее сложную. Иначе – расслабишься, обленишься. В таком состоянии люди легко поддаются всяким соблазнам. Кто-то впадает в депрессию, кто-то спивается, некоторые вообще опускаются до скотского состояния.
     Тарасов стряхнул с себя мрачные мысли, взял из папки у следователя бланк протокола допроса свидетеля:
     - Давай-ка, Саша, я сам себя допрошу в качестве свидетеля, - встретившись с удивлённым взглядом Кузнецова, Сергей пояснил, - как-никак портфель с документами я обнаружил, то есть меня по любому надо допрашивать. Заодно опишу всё с того момента, как мне стало известно о пропавшей девушке до обнаружения её тела. У тебя перед глазами постоянно будет описание расследования в хронологическом порядке.
     - А зачем на бланке? Мне же всё равно потом переписывать придётся.
     - Ничего не надо переписывать. Свидетель имеет право писать собственноручно. Вот, смотри: «шапку» я не трогаю, это ты сам заполнишь от своего имени. А я начну вот отсюда, со слов «свидетель показал».
     И Сергей начал писать: «Я, Тарасов Сергей Андреевич, по существу заданных мне вопросов могу показать следующее…»

                8 сентября 1994 года.

     - Свидетелей по делу маловато получается, - пожаловался утром Тарасову следователь прокуратуры. Он капитально освоился в кабинете оперчасти. Даже чай сам вскипятил в электрочайнике и угостил хозяина кабинета горячим чаем. Роман Борткевич не мог оставить в кабинете постороннего человека, поэтому тоже присутствовал, подгонял бумаги.
     - А кого ты успел допросить? – Тарасов осторожно потрогал горячий стакан и сделал маленький глоток.
     - Баранникова, Миронова, потом ещё – Смазнова и Катранова, хотя, какие из них свидетели? А Баранникова впору потерпевшим объявлять. Да, ещё вас, Сергей Андреевич.
     Тарасов даже чаем поперхнулся:
     - Саша, у меня к тебе просьба. Давай на «ты». Ко мне вся зона обращается на «ты» и «Андреич». Я как-то привык.
     - Я уже в курсе, - Саша заулыбался, - хорошо, Андреич, как скажешь, Андреич.
     - Так-то лучше. А насчёт свидетелей, допроси мать с тёткой, раз уж они здесь. И этих… барышень с аэропорта. Они обязаны были заметить, что Куницкий пьяный и доложить об этом его начальству. Почему-то не сделали. Ещё вместе с ним жрали продукты убитой девушки.
     - Вот, б…ди! – Выругался Борткевич.
     - Полностью с вами согласен, Роман Григорьевич, - кивнул Тарасов в его сторону, - но, думаю, привлечь их за соучастие в убийстве не получится. К сожалению.
     - Придётся в аэропорт сходить, - Кузнецов рылся в папке, выбирая нужные бланки.
     - Зачем ходить? – Тарасов взялся за телефон, - вызовем сюда. Пусть прочувствуют серьёзность момента. Дайте аэропорт. Алло, это Елена или Татьяна? Здравствуйте. Это начальник отдела безопасности и оперработы ИТК-14 майор Тарасов. У меня в кабинете следователь прокуратуры. Он должен вас допросить в качестве свидетелей по убийству в аэропорту. Будьте любезны, подойдите сюда в течение ближайшего часа по очереди. Ну и что, что на работе? Я же говорю – по очереди. Нет, это вы что-то не поняли. Вы, кстати, слышали про новый Указ о борьбе с преступностью? Так вот, согласно этому Указу вас могут задержать до тридцати суток, как подозреваемых в соучастии. Не хотите здесь, - будете давать показания из камеры в Гарях. Всё. Время пошло.
     Кузнецов смотрел на Тарасова, открыв рот. Борткевич удивлённо спросил:
     - Что, и вправду по этому Указу их можно в камеру засунуть?
     - И не только их, - Тарасов отхлебнул остывающий чай. – Если внимательно прочитать, то под этот Указ (21) можно любого в камеру посадить на месяц. И нас в том числе. Саша не смотри так на меня. Я тебе серьёзно говорю. Если эти курицы здесь не появятся, можешь смело выписывать постановление о признании их подозреваемыми, этапировать в Гари. Там, на двадцать девятый день вызовешь из камеры, допросишь и отпустишь. Всё строго по закону. (Тарасов имел в виду Указ Президента РФ от 14.06.1994 года №12226 «О неотложных мерах по защите населения от бандитских и иных проявлений организованной преступности»).
     - Хороший Указ, - Кузнецов задумался, - видимо, я его невнимательно читал.
     - Кстати, о подозреваемых, - Тарасов залпом допил чай, - Баранников с друзьями всё ещё в первом корпусе?
     - Да. Я их вчера там допрашивал.
     - Надо выпускать, мужикам и так досталось ни за что, - Сергей снял трубку внутреннего телефона. – Дежурный? Володя выпусти из первого корпуса Баранникова, Смазнова и Катранова. Пусть идут домой, к себе в секцию. Баранникова тормозни в дежурке на пару минут, я сейчас подойду.
     Когда Тарасов поднялся в дежурную комнату, там, кроме Баранникова, дежурного наряда, находились и зеки – каптёр и завстоловой. Сергей не стал никого выгонять – пусть слышат и разнесут по зоне.
     - Олег, - глядя прямо в глаза Баранникову, твёрдо сказал Тарасов, - я приношу тебе извинения от лица администрации и от себя лично. Сейчас я точно знаю, что ни ты, ни твои друзья тут ни при чём. В общем, вы пострадали ни за что.
     Баранников, потупившись, смотрел в пол. Потом перевёл взгляд куда-то в окно и сказал:
     - Правильно мне дали. Даже мало. Доверился этому козлу.
     - Иди в зону, приводи себя в порядок, завтра на работу.
     Тарасов спускался по лестнице из дежурной комнаты вслед за Баранниковым, а сам с опаской поглядывал на входные ворота и КПП. В это время обычно Махневич привозил Куницкого. Не хватало ещё встретиться Баранникову с убийцей невесты.
     Ворота шлюза были распахнуты. Из зоны выпускали лошадку с телегой. Солдаты досматривали телегу и возчика. Напротив шлюза у входа в санчасть стояли «смотрящий» Зуб и его «правая рука» Ваня Чернобровкин. Тарасов проводил взглядом удаляющуюся фигуру Баранникова и остановился. Что-то его насторожило. Чтобы понять, за что зацепился его взгляд, Тарасов медленно осмотрелся. Вот оно! Слишком напряжённые взгляды искоса зеков - «авторитетов». И направлены эти взгляды были на него самого и на ворота шлюза.
     «Что-то вывозят», - догадался Сергей и направился к бесконвойнику с телегой. Не успел он сделать и двух шагов, как его окликнули:
     - Андреич, можно тебя на минутку? - К нему бегом приближался Чернобровкин.
     - Подожди, не закрывай ворота, - крикнул Тарасов сержанту в шлюзе и повернулся к Чернобровкину, - слушаю тебя, Ваня.
     - Андреич, просьба у нас к тебе, - Иван смотрел как нашкодивший котёнок, - мы тут деньги собрали для матери Ирины. Можно их не изымать, если запалимся?
     Тарасов всё понял. Он махнул рукой сержанту в воротах – пропускай – и спросил:
     - И много денег?
     - Пять с половиной тысяч наличкой.
     Тарасов про себя присвистнул. Это были деньги, которые обычно прятались от начальства в различных щелях, носках, трусах, зашивались в одежду, обувь. Рубли, трёшки, пятёрки… Имея в запасе деньги, любой осуждённый чувствовал себя намного увереннее. На них можно было купить сигареты, продукты, сыграть в карты, заказать спиртное и т.д. Это сколько ж человек оторвали от себя своё, кровное, чтобы собралась такая сумма! Такие деньги подлежали изъятию и сдаче в доход государства. За год в среднем изымалось рублей двести – триста. Даже он – начальник отдела безопасности – не предполагал, что по зоне гуляет столько наличности.
     - Мы понимаем, что этого мало, - как бы оправдываясь, продолжил Иван. – но там ещё заявлений на пятнадцать тысяч, и ещё несут.
     Имелись в виду заявления с просьбой снять с лицевого счёта определённую сумму на конкретные цели. В данном случае – для Надежды Семёновны. Заявления писали те, у кого на счету были деньги. За несколько лет в неволе деньги накапливались у многих. Если не было исков и алиментов, то деньги высчитывались только при отоваривании в ларьке, а здесь сумма была ограничена строгостью режима.
     Такими деньгами зеки особо не дорожили. Всё равно, при освобождении любая сумма таяла в течение суток - двух. Поэтому тут сумму могли собрать очень даже приличную. Но, - больше пяти тысяч наличкой!
     - Могли бы просто мне отдать. Я бы передал, да и всё. Зачем усложнять?
     - Да? Мы как-то даже и не подумали, - Чернобровкин растерянно посмотрел в сторону Зуба.
     - Тут особый случай. Мы же не звери. – Тарасов пошёл на КПП.
     - Андреич! – Сергей оглянулся, возле дежурной комнаты стоял дневальный третьего корпуса Паша Медведев. – Задержись на минутку!
     - Да что вы сегодня, сговорились, что ли? – Тарасов подошёл к нему. – Говори, только быстро.
     - Короче, информация для размышления. - Паша покосился вверх – не подслушивает ли кто – и, поглядывая на всё ещё стоявших у входа в санчасть Зуба и Ваньки, затараторил вполголоса. - Сегодня ночью в секции у вора решали вопрос насчёт денег для отправки Ирины на родину. В разговоре несколько раз упоминали про тебя. В том смысле, что быстро дело раскрутил. И труп нашёл в лесу, и убийцу расколол. В основном, хвалили, что хорошо сработал именно ты. И тут кто-то ляпнул, что, мол, слишком хорошо работает Тарасов на нашу жопу. Из-за этого козла ни бухнуть, ни ширнуться спокойно не получается. Всё, сука, знает! На что Зуб сказал, чтобы он таких слов о Тарасове больше не слышал. Мол, он – нормальный мужик, честно делает свою работу. Нашей зоне ещё повезло, что здесь старшим кумом именно Тарасов, а не какой-нибудь хитрожопый самодур. Наше дело прятать, его – искать. Не смогли – ему считается. Короче, если ещё кто-нибудь назовёт Тарасова козлом, получит по хлебальнику лично от меня. И ты знаешь, Андреич, народ с ним согласился.
     Тарасов даже заулыбался. Как говорится – доброе слово и кошке приятно.  Если от начальства никогда не дождёшься хороших слов о своей работе, то хоть от уголовников… Хотя, вполне возможно, что это было сказано умышленно, чтобы ему передали.

                9 сентября 1994 года – 9 августа 1995 года

     Суд над Куницким состоялся почти через год. Много воды за это время утекло в реке Тавда, на высоком левом берегу, которой приткнулся забытый Богом и людьми посёлок Росинка. Много событий произошло за это время. И, хотя они и не имеют прямого отношения к трагедии в аэропорту, о некоторых стоит упомянуть.
     Зам по безопасности и оперработе ИТК-14 Лемке получил подполковника и незаметно свалил на пенсию. Тарасов пошёл на повышение и официально был назначен заместителем начальника колонии по безопасности и оперативной работе. Но ещё до этого, ему, как начальнику отдела безопасности единственному из сотрудников колонии выдали, наконец, боевое оружие – пистолет Макарова.
     Вообще-то сотрудникам колоний ношение боевого оружия запрещалось. Мол, для этого существует целый батальон внутренних войск. Они несут службу по охране жилой зоны и рабочих объектов, занимаются конвоированием, – и этого достаточно. Внутри жилой зоны и рабочих объектов находиться с оружием запрещено. Физически здоровые и морально неустойчивые осуждённые могут напасть на сотрудника, завладеть его оружием и натворить бед. Это понятно.
     Но есть ещё десятки бесконвойников и поселенцев, что круглосуточно находятся на территории посёлка и окрестностей. Хоть они и считаются вставшими на путь исправления, но, тем не менее, остаются осуждёнными преступниками и периодически создают головные боли администрации. За то время, что Тарасов проработал в колонии, почти всегда расконвоированные осуждённые составляли меньше десяти процентов от общего количества. Но из общего числа совершённых осуждёнными преступлений и правонарушений, на их долю всегда приходилось больше половины.
     В регулярных полугодовых отчётах по оперативной работе имелась графа, где сотрудники должны были писать свои предложения по улучшению этой работы. Ещё с лейтенантских времён Тарасов с завидным постоянством писал о необходимости иметь операм огнестрельное оружие. При этом каждый раз приводил новые убедительные с его точки зрения аргументы. Но никакой реакции не было. И тут, вдруг, – свершилось! Когда он уже начал дни до пенсии считать. Видимо, не он один убеждал небожителей в министерстве в такой необходимости.
     И что интересно. Раньше такие ситуации, как тогда – с тремя поселенцами и бесконвойником, что привёл их в дом Тарасова ночью, возникали неоднократно. (То есть, при наличии дома «Макарова», вопрос решился бы просто: выстрел в воздух, «Руки за голову!» и «Шагом марш в штрафной изолятор!») Теперь же – как отрезало. Все бесконвойники и поселенцы стали какими-то сознательными и покладистыми. Даже в нетрезвом состоянии, при появлении Тарасова вели себя дисциплинированно, не пререкались, не оказывали никакого сопротивления, послушно шли в изолятор. Даже как-то обидно.
     Тарасов развлекался стрельбой из «Макарова» по рябчикам, когда ходил в лес по грибы-ягоды. Один раз пытался из моторной лодки на ходу попасть в зайца, что имел неосторожность выйти к воде. Высадил весь магазин, но так и не попал. Видел, как вокруг зайца пули шлёпаются в береговую грязь. Заяц каждый раз подпрыгивал, но оставался на месте. Потом ускакал в кусты. Там, наверное, сдох от смеха.
     Так Тарасов никого и не застрелил. Да, честно говоря, не очень-то и хотелось. В отличие от большинства местных жителей, охота его никогда не интересовала. Жалко зверюшек. Живут себе в лесу по своим природным законам, никому не мешают. За что их убивать?
      С патронами проблем не было. Хорошо, когда командиры всех четырёх рот твои друзья! Сергей, как получил вместе с пистолетом две картонные упаковки с патронами по шестнадцать штук в каждой, так и сдал их при увольнении.
     Преступление за этот год было всего одно, но какое! Двойное убийство.

                Серая мышь.

     В середине зимы на «новой» бирже дежурный по объекту никак не мог дождаться в конце рабочего дня результата работы за день тарного цеха. Такую сводку в виде листочка с цифрами обычно приносил дежурному мастер тарного цеха - осуждённый Данилов. Пришлось самому идти искать этого Данилова. Тот вместе с бригадиром – осуждённым Антиповым, базировался в отдельном домике рядом с цехом. Причём, считался таким большим начальником, что держал при себе личного шныря – пожилого зека около шестидесяти лет. Тот готовил обед, топил печку, следил за чистотой в будке, в общем – был на побегушках.
     Шнырь колол дрова возле будки мастера. Дежурный спросил у него:
     - Данилов здесь?
     Тот утвердительно мотнул головой в сторону домика.
     «Пьяный он там, что ли?» - Подумал дежурный и вошёл в дом. Через пару секунд выскочил и стал блевать возле крыльца. В будке на топчанах лежали два трупа, головы которых были пошинкованы, как кочаны капусты. Пол и стены были забрызганы кровью вперемешку с мозгами.
     Прибывший по вызову вместе с начальником колонии Тарасов, распорядился погрузить трупы в машину и отправил их в морг. Это были Данилов и бригадир тарного цеха Антипов.
     Осмотр места происшествия и составление план схемы Сергей поручил прибывшему немного позже Кравцову, а сам вцепился мёртвой хваткой в единственного очевидного свидетеля – шныря.
     Тот на все вопросы отвечал охотно, только медленно, с одышкой. Худой, морщинистый, небольшого роста – Тарасову по плечо. Его фамилия – Ладыгин – Тарасову ничего не говорила. Бывают такие - незаметные - отбыл срок, освободился, и никто о нём и не вспомнит.
     Ладыгин рассказал, что перед обедом мастер и бригадир тарного цеха вместе с бригадиром разделки Веряевым принесли откуда-то две бутылки водки и устроили пирушку. У него – Ладыгина – были заморожены пельмени, которые он заготовил за день до этого в большом количестве. Он сварил пельмени, подал на стол, за это ему налили немного водки. После чего он ушёл в свою каморку и прилёг.
     Примерно через два часа он зашёл в кабинет, прибрал со стола посуду. Данилов и Антипов спали, Веряева не было. Он помыл посуду, сходил за водой, потом колол дрова, пока не пришёл дежурный. В кабинет больше не заходил, возле домика никого не видел.
     Рабочий объект уже снимался, зеки грузились в вагоны УЖД, чтобы ехать ночевать в родные бараки. Тарасов прихватил в качестве вещдока единственный топор, что обнаружил после осмотра домика и окрестностей (им Ладыгин колол дрова) и вместе со всеми доехал до жилой зоны. Здесь он дал команду закрыть в ШИЗО Веряева и Ладыгина за употребление спиртного, рассказал Осинину о результате опроса Ладыгина и вместе с Кравцовым занялся опросом бригадников.
     Часа через два его вызвал к себе Осинин. У него в кабинете собралось всё руководство отделения и колонии за исключением Тарасова.
     - Ну, что нам скажет главный наш сыщик? – Вопрос задал Осинин, и добрый десяток пар глаз уставился на Тарасова.
     Сергей пожал плечами:
     - Пока ничего конкретного, никто ничего не видел, ничего не знает.
     - Долго копаетесь. Такие преступления должны раскрываться по горячим следам, - блеснул эрудицией начальник отделения Молчунов, имевший лесотехническое образование или, как он сам любил шутить, – «заборостроительный институт».
     - По закону на первоначальные следственные действия даётся десять дней. – Уточнил Тарасов, - Я уверен, что мы справимся раньше.
     Тарасов давно заметил одну особенность большинства начальников: в случае любого ЧП собираться всем в одном кабинете и строить ни на чём не основанные версии. Ну, прямо как кумушки в деревне возле колодца. Или «знатоки» из передачи «Что? Где? Когда?» Разница в том, что начальники периодически выдёргивают к себе оперов, которые в это время реально занимаются расследованием, с целью получения более свежей информации для размышления. И тем самым только отвлекают их от дела и мешают работе.
     Вот и сейчас Тарасову было интересно, к какому выводу уже пришли «знатоки»? И ответ на невысказанный вопрос не заставил себя ждать.
     - Тут и думать нечего, - авторитетно заявил Осинин, - пили втроём, двое – трупы, один – живой. Веряева крутить надо. Видимо, что-то не поделили, тот пришёл, когда шнырь ходил за водой, и пошинковал обоих. Ты Веряева уже допрашивал?
     - Нет, пока. Сейчас собирался идти в изолятор.
     - Собирался он, - Осинин развёл руками, как бы давая понять остальным, сами видите, мол, с кем приходится работать, - дуй в изолятор и тряси Веряева, пока не расколется.
      Тарасова покоробила такая самоуверенность. И он сказал, чтобы что-нибудь возразить:
     - А почему Веряева? С таким же успехом можно подозревать и шныря, Ладыгина, он тоже там был.
     - Кого? Шныря? – Осинин, видимо, решил оставить последнее слово за собой. – Ты его видел? Мышь серая! На что он вообще способен? Этот старый пердун еле дышит, на собственный х… наступает!
     Тарасов закрыл за собой дверь под дружный смех начальников. Получилось, что он ушёл как бы осмеянным, что ухудшило и без того плохое настроение.
     Сначала из дежурки Тарасов вызвонил Кравцова, спросил, как продвигается дело, нет ли каких зацепок. Тот ответил, что ничего нового.
     Прошёл в первый корпус, вызвал задержанного Веряева. Выполнил приказ Осинина – колоть Веряева, - усмехнулся про себя и, сделав серьёзное лицо, спросил строго:
     - Ну, колись, Веряев, за что ты их завалил?
     - Кого завалил? Не понял, начальник, - вид у Веряева был туповато-растерянный. Видимо, алкоголь ещё не выветрился.
     - Собутыльников своих – Данилова и Антипова.
     - А их что, убили?! – Веряев выпучил глаза. - Когда? Кто?
     - С понтом – ты не знаешь. Вся зона знает, а ты - нет! Так, кроме тебя некому. Ты же с ними бухал в обед?
     - Ну, да. Чего скрывать, один хрен – в ШИЗО торчу. Выпили пару бутылок, больше не было. А убивать то мне их за что? Нам делить нечего. Мы, вообще-то, кореша. Были. Начальник, а ты меня не разыгрываешь?
     - Это ты из меня дурака пытаешься сделать. Не знает он, что друзей убили!
     - В натуре. В первый раз слышу. Век воли не видать!
     - Давай рассказывай по порядку. Что пили, чем закусывали, о чём говорили и так далее.
     - Выпили две бутылки «Столичной». Забросили их ночью, а узнали об этом мы только перед обедом, так бы утром выпили.  Кто завозил, я не знаю, Данилов договаривался. Да это же ведь не главное?
     - Пока пропустим. Это действительно, не главное. Если нужно будет, позже всё равно узнаем.
     - Ну, да, кто бы сомневался. Выпили. Закусывали пельменями. Там шнырь у Вовы… Данилова, классно их готовит.
     - Шнырю наливали?
     - Так, плеснули немного. Посидели, поговорили. О чём? Да ни о чём. Обычный пьяный трёп. Потом этот шнырь – Лёня – ещё пельменей горячих занёс. Допили. Как обычно, погоревали, что больше нет. Хотя, все понимали, что к съёму надо проспаться. Ну и всё. Они стали устраиваться на топчаны вздремнуть, а я ушёл к себе в бригаду. Бутылки пустые прихватил, выбросил по дороге. Лёг спать. Перед съёмом меня разбудили, прошёл в вагон, сел в уголок и опять заснул. Ну, а здесь, в зоне, сразу в чулан сунули. Так что, если что-то и говорили про убийство, я просто не слышал.
     - Звучит достоверно. Ну, тогда сам подумай, кто мог и за что? Может, у них враги какие были? Хотя бы, у одного из них? Может, конфликт был с кем? Это, кстати, в твоих интересах. Всё начальство уверено, что кроме тебя, некому.
     - Да я что – в жопу раненый?! Мне чуть больше двух месяцев осталось! Какая может быть мокруха?!
     Веряев расстроено замолчал.
     - Гражданин майор, у вас, случайно, закурить не найдётся? А то у меня тут всё забрали.
     Тарасов встал, выглянул в коридор, стрельнул у дневального сигарету, прикурил, вернулся в кабинет и протянул её Веряеву.
     - Ты не торопись, подумай, насчёт врагов.
     Веряев жадно затянулся:
     - Да не было у них врагов. Так… по работе иногда переругивались с кем-нибудь. Но за это даже по морде никто бить не будет, не то, что убивать.
     Веряев, задумавшись, сделал несколько затяжек, потом спросил:
     - А вы этого Лёню – шныря допрашивали? Может, он с ними чего не поделил?
     - Ладыгина? Допрашивали, - Тарасов махнул рукой и процитировал Осинина, - да что его подозревать? На что он способен? Мышь серая.
      - Это он только с виду мышка. И сидит за кражу. А перед этим срок тянул по сто второй. Собутыльника зарубил топором. Только, за что – мы так и не поняли.
     - Топором!? - Тарасов мысленно сделал стойку, как породистый охотничий пёс.
     - А этих, кстати, как убили?
     - С особой жестокостью. Всё, иди в камеру.
     Веряев с сожалением посмотрел на оставшийся окурок, аккуратно загасил его и сунул в карман.
     Когда он вышел, Тарасов тут же вызвал Ладыгина.
     - Ну, присаживайся, Лёня. Рассказывай, за что ты их? – Этот же вопрос он только что задавал Веряеву. Но если тогда это был обычный следовательский приём, попытка «взять на понт», сейчас у него уже были основания подозревать, что именно «он – их».
     - Так, а хуля, гражданин начальник, - спокойно и как-то отрешённо пробормотал Ладыгин, - с виду они вроде авторитетные мужики, начальники, а ведут себя по-свински.
     - И что же они такого свинского могли сделать, чтобы их нужно было убивать? – Вкрадчиво уточнил Тарасов, опасаясь спугнуть удачу.
     - Конечно, надо было, - убеждённо сказал Ладыгин и начал рассказывать.
     Перед обедом Данилов с Антиповым пришли откуда-то довольные и весёлые. Данилов поставил на стол две бутылки водки. Тут же подошёл и Веряев. Данилов распорядился быстренько организовать закуску. Пельмени у Ладыгина были заготовлены заранее, благо – зима, замороженные они будут лежать хоть месяц. Вообще-то Ладыгин рассчитывал, что пельменей им с Даниловым хватит, по крайней мере, на неделю. Но, раз у начальника гости, Ладыгин сварил сразу половину, надеясь, что выпить то ему тоже перепадёт.
     Сначала всё шло хорошо. Все выпили, похвалили пельмени, налили и ему сто грамм. Ладыгин выпил, ушёл в свой закуток и стал ждать, когда его позовут снова.
     Однако, голоса за стенкой становились всё громче и всё пьянее, но его не звали. Чтобы напомнить о себе, он сварил оставшиеся пельмени и занёс их бригадирам. Его встретили восторженными возгласами, но выпить не предложили, хотя в одной из бутылок ещё оставалось больше половины. Ладыгин потоптался и ушёл к себе.
     Там он ещё около часа напряжённо прислушивался к разговорам за стеной, ожидая, что они спохватятся и позовут его. Не позвали. Его душила обида. Как же так? Он к ним – со всей душой, отдал самое лучшее, а они! Хоть бы для вида капнули немного.
     Когда из дома ушел весёлый Веряев с двумя пустыми бутылками в руке, обида достигла высшей точки. Ладыгин подождал ещё минут пять, - вдруг позовут? Потом заглянул в кабинет. Данилов и Антипов похрапывали на топчанах, отвернувшись к стенам. Не веря своим глазам, Ладыгин заглянул в пустые стаканы, - а вдруг, отлили ему и забыли позвать? Нет. Всё пусто. Вот, свиньи! Обида переросла в ярость.
     Откуда в руке появился топор, - Ладыгин не помнил. Он ударил топором по затылку одному и тут же - второму. Кому первому – опять же не помнит. Потом - ещё несколько ударов каждому. Пришёл в себя, когда курил на улице. Сходил за водой, заодно помыл в проруби топор. Потом колол дрова возле домика. В кабинет Данилова больше не заходил.
     Тарасов быстро написал от имени Ладыгина объяснение с признанием в убийстве, дал ему расписаться. Ему очень хотелось сейчас зайти в кабинет к начальнику колонии и ткнуть носом всех «знатоков», кто там находился в тот факт, что они оказались неправы. А он, Тарасов, оказался прав, хотя высказал версию о совершении убийства Ладыгиным просто так, наугад.
     Но, увы. Всё руководство уже свалило из зоны по домам. В том числе и Осинин.
     На следующий день Осинин заявил, что подозревал Ладыгина с самого начала. Ну что тут скажешь!? С начальством не спорят.

                «Заочная любовь»

     Ещё одним интересным событием, которое стоит отметить, было приезд в Росинку журналистки из областной газеты. И прибыла она в середине октября как раз из-за убийства Ирины Арсентьевой. Откуда она получила информацию неизвестно. Может, из какой-нибудь областной сводки по преступности.
     Тарасов знал о приезде журналистки и подсознательно ожидал, что она захочет с ним пообщаться, как с самым осведомлённым лицом в этом вопросе. Но через сутки она улетела, не повидавшись с Тарасовым. Спустя месяц, в областной молодёжной газете «На смену» появилась статья «Заочная любовь».
      По содержанию статья вроде бы соответствовала действительности. К парню, отбывающему срок в местах лишения свободы, издалека приехала девушка – заочница, чтобы создать семью. Но какой-то негодяй её убил. Как только об этом стало известно, руководство подразделения в лице Молчунова и Осинина активно занялись расследованием. В течение кратчайшего срока преступление было раскрыто, убийца изобличён.
     Тарасова эта статья, мягко говоря, возмутила. Причём, даже не то, что о его личных заслугах в расследовании не было даже намёка (он уже давно привык, что все лавры достаются начальству), а стиль изложения. Какие-то сплошные романтические сопли. Нет. Некоторые места даже понравились. Чувствовалось, что автор владеет прекрасным литературным слогом. Например: «…Она летела на самолёте, а казалось – на крыльях любви. Ничто не говорило о беде: только о счастье. Многочасовой маршрут в синем небе с берегов далёкого Амура до тихого берега маленькой Тавды в Росинке. Несколько пересадок, и аэропорты, как карточные домики, всё меньше и меньше». Можно простить некоторые неточности, вроде того, что Ирина большую часть расстояния преодолела на поезде. Хотя это журналистка могла бы выяснить. Но, чего стоило, например, такое предложение: «Олег, когда увидел мёртвое, но всё ещё прекрасное лицо своей возлюбленной, упал в обморок»!? Тарасов прекрасно знал, что Олегу так и не удалось увидеть свою невесту, ни живую, ни мёртвую. Да и лицо у мёртвой Ирины как раз отсутствовало. Такая, к сожалению, проза жизни. Представьте, как возмутило самого Олега приписка ему таких «женских» эмоций. Газету в колонии многие выписывают.
     Ещё, по мнению Тарасова, абсолютно не в тему, слишком много было описаний природы. Видимо, журналистка, выросшая в городе, была просто ошарашена таким количеством свежего воздуха и полудикой природы, что долго не смогла выдержать и поскорее укатила, чтобы отдышаться родными выхлопными газами.
      Приведённая в статье кадровая статистика («недокомплект составляет 52,5 процента») проясняла, откуда автор черпала информацию о преступлении. Кадровики, также как и остальные жители посёлка имели поверхностную информацию о данном случае, на уровне сплетен.
      Возмутили Тарасова и откровенные «ляпы», вроде того, что труп нашли в лесу случайно. Как можно «случайно» найти в лесу труп, закопанный в земле? И, якобы, уже после этого нашли в заброшенном колодце сумку с документами. А не наоборот.
     Короче, получается: приехала журналистка, послушала сплетни и уехала.

                300 литров спирта

     Ещё один примечательный случай произошёл в начале лета 1995 года
     Майор Безденежных со своим постоянным помощником и зятем лейтенантом Ворониным заступали на службу в ночь, то есть с восьми часов вечера. Когда они, не спеша, шли в сторону жилой зоны по поселковой улице, на дороге возле разлившейся речки Росинки им повстречался возчик на лошадке, запряжённой в телегу. Безденежных собирался на днях пахать огород.  Поэтому решил уточнить у возчика - пахаря некоторые детали. Пока тесть договаривался с бесконвойником, Воронин стоял рядом и лениво прислушивался к разговору. Закончив, майор махнул зеку рукой, мол, свободен. Тот тронул лошадку, и в этот момент Воронин услышал какой-то странный звук, как будто что-то плеснулось. Он удивлённо огляделся. До воды – речки Росинки – было метров десять. Больше ничего жидкого поблизости не было. Звук мог исходить только от телеги, загруженной сеном.
     - А ну, стой! – Воронин подошёл к телеге и откинул сено.
     В телеге оказалось десять тридцатилитровых ёмкостей плоской формы, упакованных в обычные рогожные мешки. Все ёмкости были полностью заполнены спиртом.
     - Ни фига себе! Откуда? – Пока тесть пытался в уме подсчитать, сколько же это будет в переводе на бутылки с водкой, Воронин начал допрос.
     - Не знаю, гражданин начальник. К нам на конный двор пришёл какой-то незнакомый мужик и попросил перевезти несколько мешков от аэропорта в посёлок.
     - Что за мужик? Где он?
     - Не местный, - возчик показал глазами. В ста метрах от них возле крайнего поселкового дома топтался какой-то гражданин и делал вид, что смотрит в другую сторону.
     Самостоятельно конфисковать такую крупную партию спирта родственники не решились. Побоялись осложнений с местной бутлегерской мафией. Развернули лошадку, подогнали к штабу и вызвали Тарасова.
     Сергей, после того как вник в ситуацию, думал не больше секунды. Спирт был выгружен и складирован в кабинете оперотдела для проведения дальнейшего расследования.
     - Подождём, когда хозяин товара объявится, – объяснил Тарасов.
     Хозяин, конечно, не объявился. Если он сам плохо разбирался в местных реалиях, то спиртовые барыги доходчиво объяснили, что спирт у Тарасова он никак не заберёт. Единственно, чего он смог бы добиться – торжественного уничтожения товара. Но это маловероятно. И при этом он был бы вынужден объяснять, для каких целей доставил спирт в закрытый посёлок и где его приобрёл. То есть, пришлось бы органам милиции раскрыть дырку, по которой вытекает спирт с какого-то гидролизного завода.
     Выяснять, кому из барыг шла эта партия спирта, Тарасов не стал. Других проблем хватало. Да и какая разница. Главное, что не дошла.
      Оставшееся бесхозным добро не пропало. Уже через сутки вечером один мешок прямоугольной формы унёс на плече домой Воронин. Тарасов посчитал, что за проявленную бдительность они с тестем заслуживают достойного поощрения.
     Приглашённый для экспертизы спирта местный светило медицины Мирза, признал его чистейшим и даже медицинским. За что, тут же был премирован двумя трёхлитровыми банками с объектом исследования.
     И началось. То звонит начальник пожарной охраны:
     - Серёга. Мы тут сеть поставили рядом с пожаркой. Караси такие жирные. Тебе рыбы надо?
     Тарасов поначалу обалдел. Пожарники сети ставили каждый год, когда река разливалась, но рыбу ему никогда не предлагали. Потом сообразил:
     - Нет, Толик, спасибо. Ты лучше просто прихвати какую-нибудь ёмкость, да зайди ко мне.
     Когда главный пожарник, войдя в кабинет, скромно достал из-за пазухи литровую пластиковую бутылку из-под минералки, Тарасов рассмеялся:
     - У вас что там, побольше посуды не нашлось? Для такого богатырского коллектива это же, как слону дробина. Ко мне тут некоторые уже как на работу ходят с трёхлитровыми банками. Не скромничай, звони своим, пусть притараканят что-нибудь посолиднее.
     Командиры рот не скромничали. Регулярно навещали Тарасова с солдатами в качестве носильщиков. Кошкин, войдя в кабинет как бы по делам, всегда начинал издалека:
     - Серёга, может, у тебя патроны заканчиваются?
     Тарасов как-то спохватился, что у него в сейфе лежат не только патроны к «Макарову», но и автоматные и даже для пулемёта. Предлагали и гранаты для рыбалки, но тут он упёрся категорически:
     - Взорвёмся мы тут с ними по пьянке. Ну, их нах…, от греха подальше.
     Сергей никогда не задумывался, сколько у него в посёлке друзей. Оказалось – много.
     Его самого спасло от верной гибели из-за алкогольного отравления только то, что у него был очередной антизапойный период. А когда запой всё-таки случился, спирт уже кончился.

                10 августа 1995 года.


                Встать, суд идёт!

       
     Судили Куницкого показательным судом в клубе посёлка Росинка. Кто принял такое решение – неизвестно. Может, чтобы не вызывать свидетелей в областной центр? Тем более, что половина свидетелей продолжала отбывать срок.
     Куницкого привезли вместе с очередным этапом спецбаржой и под конвоем отвели в здание клуба. Всех остальных осуждённых, прибывших этим этапом, Тарасов по одному вызывал к себе на беседу. Такой порядок он сам установил несколько лет назад. Начальник колонии, разбирая этап в присутствии офицеров и осуждённых – нарядчика, коменданта, руководствуется в основном имеющимися у них специальностями. А Тарасов, выявляя потенциальных негласных сотрудников, затыкает ими бреши в расстановке агентуры.
     Поэтому при разборе этапа у начальника на столе лежал листок – шпаргалка с краткими характеристиками вновь прибывших: больной, блатной, обиженный и т.д. Не на всех, а некоторых, что удалось выявить за короткое время. Если был указан номер бригады, то начальник его обязательно туда воткнёт.
     Утром секретарь суда позвонила Тарасову и предупредила, что он будет допрошен во время судебного заседания в качестве свидетеля, Сергей попросил вызвать его последним, мол, работы много. Когда его выдернули к телефону, Тарасов как раз беседовал с прибывшим этапом агентом. Тот сообщил, что в этапе везли «маляву» со смертным приговором Куницкому, но достать его было невозможно. Он ехал в «стакане», изолированном решётками участке баржи. И во время следствия в СИЗО, по словам осуждённых, он всё время содержался в одиночной камере.
     Когда Тарасов вошёл в клуб, его больше всего донимала мысль, как быть с пистолетом? Заходить с оружием на судебное заседание нельзя, но и оставить здесь его негде. Находившийся справа в поясной кобуре, «Макаров» предательски выглядывал из-под кителя. Разглядев через щель в двери дислокацию, Сергей решил, что станет к судье левым боком, правым полуобернувшись к залу со зрителями. Авось, прокатит.
     Судья уже допрашивал предпоследнего свидетеля – врача Агарагимова. Мирза подробно рассказал о причине наступления смерти. При этом он свободно оперировал такими терминами, как альвеолярная дуга, максилло – фронтальная ширина, декальцинация. Судья поморщился и попросил его перевести с латинского на русский, а то, мол, не всем понятно. Мирза пожал плечами и сказал:
     - Так я по-русски и говорю, а на латыни это будет… - и тут он выдал такое, что повторить не смог бы не только Тарасов, но и никто из присутствующих.
     Тарасов даже загордился главным росинским врачом. Пусть знают, что у нас тут тоже не все щи лаптем хлебают. Вообще, он был о Мирзе очень высокого мнения, как о специалисте. Будучи друзьями, они часто общались в неформальной обстановке. Сергей постоянно поражался глубиной и полнотой знаний своего друга по любому медицинскому вопросу. Он мог ответить исчерпывающе на любой вопрос о любой болезни; что происходит в организме у человека в том или ином случае вплоть до атомно-молекулярного уровня. Таких грамотных и эрудированных врачей Тарасов никогда больше не встречал в своей жизни. Причём, в отличие от большинства врачей, почерк у него был ровный, разборчивый и даже красивый. Кроме обычной работы терапевта и патологоанатома, Мирза ещё мог принять роды, удалить больной зуб и много ещё чего, что не входило в его обязанности, но делать было некому.
     Судья выслушал длинную тираду на латинском языке и задал вопрос:
     - Была ли потерпевшая изнасилована?
     Мирза ответил коротко и категорично:
     - Нет.
     Это вызвало шорох голосов в зале. Зрители, набившиеся в зал битком, на восемьдесят процентов состояли из женщин. Они никак не могли пропустить такое развлечение, украсившее скучную жизнь в посёлке. Интересовали их в первую очередь как раз такие пикантные подробности.
     Наконец, судья отпустил врача и спросил:
      - Свидетель Тарасов подошёл?
     Сергей отпрянул от двери, дождался, когда из зала выглянула девушка – секретарь. Она окинула взглядом пустое фойе и спросила:
     - Вы – Тарасов?
     Сергей утвердительно кивнул, и она распахнула дверь.
     Тарасов вошёл, окинул взглядом зал. Справа на него с любопытством смотрели около сотни пар глаз зрителей. Слева на сцене располагались судья, подсудимый в наручниках, рядом с ним пожилая женщина, видимо, - адвокат, и прокурор в форме. На полу возле сцены с двух сторон стояли парни в камуфляже с автоматами. Ещё двое с автоматами сидели на крайних стульях первого ряда. В середине этого ряда в зековской одежде сидели свидетели: Баранников, Смазнов, Катранов, Петлицын и Миронов.
     - Представьтесь, пожалуйста, - сказал Тарасову судья.
     - Тарасов Сергей Андреевич, работаю в должности заместителя начальника колонии по безопасности и режиму.
     - Расскажите всё, что вы знаете об убийстве Арсентьевой Ирины.
     И Тарасов начал рассказывать. Сначала о телеграммах, о приезде матери Ирины с сестрой. О том, как они самостоятельно нашли доказательство прибытия Ирины в Росинку. О том, что ему пришлось взять отпуск, чтобы спокойно заниматься расследованием. Как на третий день нашёл портфель с документами и вещами Ирины, а на шестой – её тело. Так же мельком упомянул о различных версиях, что отрабатывались при поиске убийцы.
     - У вас всё? – Спросил судья, когда Тарасов замолчал.
     - Не совсем. Ваша честь, я так понимаю, если было принято решение провести это заседание в таком открытом, публичном формате, есть смысл осветить и некоторые моральные моменты этого преступления?
     - Интересно. Если что-то можете рассказать о моральной стороне, мы вас слушаем.
     - Понимаете, когда в колонии стало известно о пропавшей девушке, это буквально взбудоражило всех осуждённых. Особенно, когда стало известно, что её убили. У Олега Баранникова, если бы он расписался с Ириной, как они планировали, появлялся шанс полностью изменить свою жизнь. После освобождения он уехал бы к ней на Дальний Восток, что автоматически оборвало бы его криминальные связи. Там он общался бы с её родственниками и знакомыми, устроился на работу и жил бы нормальной жизнью, не связанной с Уголовным Кодексом. А какой-то негодяй… извините, -  подсудимый - всё перечеркнул своим поступком.
     - Я протестую, - подала голос адвокат, - вы не имеете права оскорблять подсудимого.
     - Я же извинился, - Тарасов посмотрел на Куницкого, - могу ещё раз.
     - Достаточно, - перебил судья, - протест принят. Продолжайте.
     - Когда стало известно, что преступление совершил Куницкий, мы вынуждены были прятать его в другой колонии, так как опасались, что с ним у нас расправятся. Мне известно, что преступным сообществом ему вынесен смертный приговор, который будет обязательно приведён в исполнение. И жив до сих пор он только потому, что во время следствия постоянно содержался отдельно от других осуждённых.
     - Я протестую, - адвокат подняла руку, - свидетель использует неконкретные данные.
     - Протест отклонён, - судья посмотрел на Тарасова, - свидетель говорит о том, что знает, это его право. Продолжайте свидетель.
     - Я понимаю ваша честь, что сейчас введён мораторий на смертную казнь, и не мне это решать, но со всех точек зрения было бы правильным его приговорить к расстрелу. Чтобы не создавать лишних проблем правосудию, и отнимать казённое время у государственных людей. Убийство Куницкого, поверьте моему опыту, будет, скорее всего, грубо инсценировано под самоубийство. Но если раскопают и докажут, то кого-то уже будут судить за убийство Куницкого. Вот этих свидетелей, - Тарасов указал на первый ряд, - в настоящий момент сдерживает только присутствие автоматчиков. Куницкого казнили бы у нас на глазах.
     - Я протестую, - взвизгнула адвокат.
     - Протест принят - Перебил её судья. – Свидетель, у вас есть ещё что-то конкретное?
     - Да.  Конкретно, когда понадобились деньги на перевозку тела, осуждёнными колонии было собрано двадцать пять тысяч. Эти деньги были сняты с их лицевых счетов по их заявлениям. (В зале раздался удивлённый гул). Но, кроме этого, они собрали пять с половиной тысяч наличкой. Это деньги, которыми они особо дорожат, прячут от нас во все щели.
     И ещё два момента, которые имеют только моральный смысл. Баранников обращался к заместителю начальника колонии Лемке с просьбой разрешить ему встретить невесту лично. Но тот ему отказал. Если бы разрешил, ничего бы этого не было. Я сам сейчас на этой должности и прекрасно понимаю, что от этого ни производство, ни дисциплина не пострадали бы.
     И ещё. Работницы аэропорта, что бы они тут ни говорили, не могли не заметить, что их единственный подчинённый находится в нетрезвом состоянии. В этом случае они обязаны были поставить в известность дежурного по колонии. Если бы они это сделали, убийство не произошло бы. Также, я уверен, что они видели Ирину, которая не ушла вместе с другими пассажирами, а несколько часов сидела одна в пустом зале. Если они говорили, что не заметили, то, скорее всего, врут. Пусть это останется на их совести. Так же, как и то, что они ели продукты убитой Ирины, которыми их угощал Куницкий. (Зал опять загудел). Теперь, ваша честь, у меня всё.
     - Вопросы есть к свидетелю? – Адвокат и прокурор синхронно покачали головами. – Свидетель, вы можете быть свободным. Присядьте в зале.
     - Я лучше с вашего разрешения уйду, - дел много. - Тарасов вышел из зала.
 
                Эпилог.

     Куницкий получил пятнадцать лет лишения свободы, был признан особо-опасным рецидивистом и направлен для отбытия срока в Тюменскую область. На пересылке в Тобольске его убили. Утром обнаружили повесившимся в камере.
     Эксперт долго с сомнением разглядывал петлю из скрученной простыни, но под напором оперативников вынужден был согласиться с версией самоубийства. Тем более, что сорок человек в камере утверждали, что Куницкий сам хотел повеситься. Всё время говорил об этом. Они его отговаривали, но… недосмотрели.
     Тарасову подробности рассказал Ваня Чернобровкин. Мол, пришла «малява» от тобольской братвы, те отчитались об исполнении приговора. Ваню просто распирала гордость. Ещё бы! Он ведь был одним из инициаторов вынесения этого приговора.
     Сергей его прекрасно понимал. Справедливость восторжествовала.
      В постоянном круговороте проблем и забот эта история потихоньку забывалась. Но в памяти нет-нет, да и всплывал образ несчастной девушки, у которой появилась робкая надежда на счастье. Жизнь которой, из-за дикого и случайного стечения обстоятельств, оборвалась так трагически.
     Судьба…



 
   
 
    
 
    
    
    
    
                Криминально-печальная повесть.

                Предисловие автора.

       В процессе работы над этой книгой меня не покидало ощущение какого-то изъяна, недосказанности, отсутствия какого-то важного штриха, такого, что сделает всё произведение ясным и понятным.
     И только, работая над финальной частью, я понял, чего здесь не хватает. Читатель имеет право знать, какую цель ставил перед собой автор, когда решился нагло распорядиться его (читателя) личным временем, потраченным на чтение этой книги. К слову, тем, кто будет сожалеть о потраченном времени, заранее приношу свои извинения.
     В книге нет захватывающей интриги, отсутствуют описания драк, погонь и перестрелок, нет эротических сцен. В основе сюжета лежит история, имевшая место в действительности. События происходили в девяностых годах прошлого века. Указанные даты точно соответствуют событиям основного сюжета. Некоторые герои имеют реальных прототипов (но не все).
     Идея написать об этом книгу возникла в моей голове ещё во время службы в органах. Более двадцати лет, говоря по-русски, руки не доходили.
     Главная цель этого произведения – показать без прикрас работу сотрудников исправительно-трудовой колонии, их взаимоотношения между собой и осуждёнными, нелёгкие бытовые условия, в которых находятся и те и другие.  Я уверен, что большинство жителей нашей страны имеют поверхностное или превратное понятие о жизни этой части нашего общества.
     К моему глубокому сожалению, всё, что мне удалось прочитать в литературе на эту тему и увидеть в многочисленных сериалах и фильмах, очень редко соответствует действительности.
     Почему-то принято изображать сотрудников колоний хитрыми, коррумпированными садистами, которые делают всё, чтобы максимально усложнить жизнь безвинно осуждённым страдальцам. Часто в фильмах можно увидеть, что в колонии проводятся какие-то чемпионаты по боям без правил с трупами в финале. Или в книге описывают, как осуждённого «авторитета» по указанию администрации торжественно «опускают» перед строем. Бред полнейший!
     Начальник оперчасти, он же «старший кум», как правило, выставляется главным интриганом. Он решает, кого и каким способом надо убить или «опустить».
     На самом деле то, чем занимаются в зоне оперативники, можно назвать интригами, но правильнее – оперативными разработками.  И направлены они на предотвращение преступлений – убийств, побегов, а также – драк, гашение конфликтов в зародыше. За каждое допущенное в колонии преступление наказывают в первую очередь оперов, как за упущение в работе по профилактике. А полученное взыскание автоматически удлиняет срок ожидания очередного звания. Вот и задумались бы авторы некоторых опусов, будут ли оперативники вредить сами себе?
     Времена сталинского ГУЛАГа, описанные Солженицыным, давно прошли. (А он ещё, вдобавок, много чего преувеличил.) Сейчас большинство офицеров, работающих в колониях, имеют высшее и средне-специальное юридическое образование. Любая жалоба осуждённого, даже отправленная нелегально, тщательно проверяется прокуратурой и многочисленными правозащитниками. Мне лично приходилось проводить целое расследование по жалобе осуждённого, отправленной нелегально и находившейся на контроле прокурора. Смысл этой жалобы – ему, якобы, недосчитали за месяц зарплаты целых четыре рубля.
     Конечно, сотрудники колоний далеко не ангелы. Они обычные люди с обычными человеческими характерами и недостатками. Постоянное общение с рецидивистами, конечно, оказывает определённое воздействие. Но, назвать это воздействие профессиональной деградацией, было бы неправильно. Кто-то под этим воздействием со временем разлагается и опускается до уровня «контингента». А кто-то, наоборот, набирается жизненного опыта и становится устойчивей к различным жизненным напастям.
      Герои книги в общении между собой иногда допускают ненормативную лексику. То есть, разговаривают на том языке, на котором привыкли общаться между собой. Я постарался максимально оградить нежные уши некоторых читателей от нелитературных слов и выражений, но иногда они всё-таки прорываются. Тут, как говорится, из песни слов не выкинешь.
     Всё это и многое другое я и попытался отобразить в книге, а как получилось – судить читателю.


               
                25 августа 1994 года



      Сегодня Серёга шёл на работу в прекрасном расположении духа. Ночью прошёл дождь, освежил воздух, наполнил его густым ароматом трав, растущих на болотах, посреди которых располагался посёлок. Серёга с удовольствием вдыхал полной грудью по-утреннему прохладный воздух, прислушиваясь к своему тридцативосьмилетнему телу. В теле сегодня не болел ни один орган, не ныла ни одна мышца.
      Его походка была лёгкой и стремительной. Необходимость постоянно носить офицерскую форму с годами выработала стройную осанку, ноги в хромовых сапогах буквально печатали каждый шаг, независимо оттого видел ли это кто-нибудь со стороны или нет.
      "Хорошо, когда не пьёшь!" - подумал Серёга уже не первый раз за утро, подходя по улице Лесной к её началу - высокому обрывистому берегу речки Росинки. Эта речка и дала название посёлку. В этом месте в Росинку впадала такая же небольшая речка-ручей Крапивка, а дальше, метров через триста, Росинка, петляя, впадала уже в настоящую, судоходную реку Тавду. Сейчас, в середине августа, Росинка была еле заметным ручьём. Но именно в этом месте, каждый год в начале лета она превращалась на два месяца в широкий залив, пруд, озеро. На одном берегу этого водоёма - со стороны посёлка -  на песчаном пляже плескалось и загорало местное население, а на противоположном берегу, там, где разлившаяся вода поднимала остатки навоза на кондворе, синели наколками тела зеков-бесконвойников.
      Сейчас вода отступила до следующей весны, обнажив дно и берега, усыпанные топляком - древесиной всех сортов и размеров, до которой никому дела не было. Чего-чего, а древесины в посёлке хватало.  На противоположном берегу котлована, образованного петляющим руслом речки, и располагалось основное рабочее место большинства жителей посёлка - жилая зона ИТК-14,- колонии особого режима. Здесь Серёга, он же майор Тарасов Сергей Андреевич и работал в должности начальника отдела безопасности и оперативной работы.
       - Внимание! Граждане осуждённые! Выходим строиться на развод, - донёсся со стороны жилзоны усиленный динамиками голос дежурного по колонии.
     "Опаздываю, подумал Серёга и, ускоряя шаг, поправил себя, - начальство не опаздывает, а задерживается". Хотя над Серёгой тоже было начальство, которое любило придираться к пяти - десятиминутным опозданиям на развод, делая из этого трагедию. В то же время абсолютно не замечало ежедневных переработок по несколько часов в вечернее и ночное время и отсутствие выходных иногда по несколько недель подряд.
     Так же, как и Лесная, под прямым углом к ней на обрыв выходила улица Октябрьская, в народе прозванная Пьяной. Улицы соединялись узкой тропой по краю обрыва с деревянным тротуаром на ней. Крайний барак на Пьяной практически нависал над обрывом. Поэтому здесь тротуар расширялся, образуя небольшую площадку с деревянными перилами. Всё это опиралось на вбитые в землю сваи. На лавочке напротив крыльца кто-то сидел. Над перилами виднелась голова в форменной фуражке. На секунду голова запрокинулась, сверкнуло на утреннем солнце стекло бутылки.
      Ещё не разглядев человека, но за долю секунды просчитав все возможные варианты, Сергей понял кто это. И через несколько шагов его догадка подтвердилась. На лавочке сидел его тёзка, друг и собутыльник майор Васильков. С сожалением поглядев на остающуюся в бутылке жидкость, Васильков попытался засунуть её во внутренний карман кителя, но после неудачной попытки привстал и засунул бутылку за пояс брюк. Сфокусировав слегка косящие глаза на приближающемся Тарасове, Васильков сменил напряжённое выражение лица на радостную улыбку и протянул руку для приветствия.
        - Похмеляешься? – Здороваясь, поинтересовался Тарасов, абсолютно не удивившись.
         - Так, вот… уже почти нечем, - заплетающимся голосом ответил друг и похлопал для убедительности по бутылке под кителем, - а у тебя, случайно, ничего нет? - мотнул он головой в сторону жилзоны. - Сам то как?  Охмелить?
          - Нет, спасибо. У меня антизапойный период. Уже недели две ни капли. В кабинете у нас вчера вечером парни бухали, поэтому там наверняка всё подчистили, если что и было. Кроме пустых бутылок ничего не найдёшь. А ты откуда в такую рань? Дома то сегодня не ночевал?
       - Хрен его знает, где я сегодня ночевал. Надо как-то дождаться, чтобы Наташка на работу свалила, здоровья нет, сегодня выслушивать, кто я такой.
         - Всё правильно, только вот минут через тридцать-сорок всё сарафанное радио на работу потащится, так что засветка тебе обеспечена. Я думаю, лучше очередной раз жену выслушать. Из двух зол выбирают меньшее. Да и Наташке будет спокойнее, зная, что ты дома спишь, а не где-то.
        -Да? Ты так думаешь?.. - Тарасову показалось, что он слышит, как скрипят мозги в голове у собеседника, решая такой нелёгкий вопрос.
        - Конечно. Должна же у кого-то из нас сегодня голова работать.
        - Да... Ты прав... Я пошёл. – Васильков, пошатнувшись, сделал решительный шаг вперёд.
        - Стой! Не туда. Давай по Лесной, здесь народу поменьше ходит. А там, через стадион, вдоль заборчика. Сам то дойдёшь? Помочь?
        - Не. Не надо. Дойду. Опытный. - Надвинув козырёк фуражки на глаза, Васильков сунул на  прощание потную ладонь и бодро зашагал вдоль обрыва.
         Проводив его взглядом, Серёга опять подумал: "Как хорошо, когда не пьёшь!"
         С Сергеем Васильковым Тарасов несколько лет проработал в одной оперчасти ИТК-22, тогда ещё отдельной колонии. Сколько за все эти годы было совместно выпито спиртного, - страшно представить. За всё это время                между ними не было ни одной ссоры, хотя поссорить их пытались многие. Причина была в том, что, когда Васильков пришёл на работу в оперчасть молодым лейтенантом после окончания Вильнюсской спецшколы МВД, Тарасов на этом месте уже отработал три года, имел звание старлея, т.е. был старше и по возрасту и по званию. А впоследствии, когда стал начальником оперчасти, то и по должности. Васильков был по происхождению местным жителем. Тарасова попал в Росинку по распределению после окончания той же Вильнюсской школы, а Васильков здесь родился и вырос. Вся беда была в том, что он был хоть и незаконным, но родным сыном самого Цезарева Альберта Васильевича, - начальника Росинского отделения ЛИТУ. Полковник Цезарев много лет руководил отделением, являлся фактически местным удельным князем, жёстко командовал всей жизнью отделения и не терпел никакого инакомыслия. И когда вытекала информация об очередной совместной пьянке двух друзей, независимо от того, сколько ещё народу в ней участвовало, мама Василькова бежала жаловаться папе, что Тарасов оказывает отрицательное влияние на Сергея Альбертовича, фактически спаивает ребёнка. И Альберт Васильевич с высоты своего положения при малейшей возможности старался, как можно жёстче наказать "негодяя" Тарасова.
        И если за один и тот же проступок Васильков получал выговор, который ему снимали через пару месяцев, то Тарасов отправлялся на суд чести, где его приговаривали к понижению в должности.
       Суд офицерской чести в МВД - это, когда все присутствующие на суде офицеры, выступая по очереди, говорят, что, мол, товарищ оступился, с кем не бывает, но он уже всё осознал, больше не будет, надо бы его простить. А председательствующий косится на бумажку, где почерком начальника написано "понизить в должности", заявляет, что у него своё мнение и оглашает решение, принятое начальством заранее.
         Понизив Тарасова в должности, и попугав возможной ссылкой на самую дальнюю точку, где работают зеки колонии, оперативное начальство Управления оставляло его на прежнем месте в качестве исполняющего обязанность начальника той же самой оперчасти. Отбросив эмоции и поразмыслив объективно, начальство понимало, что лучше Тарасова с некоторого времени обстановкой в колонии всё равно никто не владеет. Оставлять около тысячи особо-опасных рецидивистов без надёжного оперативного прикрытия было страшновато. А если ты начальник и понимаешь, что в подразделении есть кто-то, кто знает обо всех намерениях и движениях зеков, кто может самостоятельно разрядить постоянно возникающие конфликты, кто ведёт себя уверенно в любой сложной ситуации, то твоя задница намного спокойнее чувствует себя в руководящем кресле.
       К тому же в случае эксцесса всегда есть, кого объявить крайним.
       Непотопляемость Тарасова раздражала Цезарева, который будучи производственником и ничего не смысля в оперативной работе, не мог понять, почему руководство колонии и оперативный аппарат Управления каждый раз не только оставляли Тарасова на том же месте, но со временем ещё и добивались его восстановления в должности.
       Совсем по-другому   обстояли дела у Василькова. Его наказывали только, если нарушение было слишком грубым и очевидным. Наказание заключалось в объявлении выговора, который снимался в течение двух-трёх месяцев. Такая безнаказанность сыграла в результате свою злую роль. Серёга Васильков стал выпивать всё чаще, зачастую в рабочее время, никого не стесняясь и не таясь, стал огрызаться со всеми, кто пытался делать ему какие - либо замечания или давать советы. Любая пьянка у него переходила в многодневный запой, выходить из которого с каждым разом было всё тяжелее. Но очередные звания он всегда получал вовремя. Со временем, когда Васильков был уже капитаном, папе Цезареву удалось даже выдвинуть  его на повышение, на равноценную с вечно опальным Тарасовым должность - начальника оперчасти соседней колонии строгого режима. Но тут в верхах было принято решение об объединении двух колоний в одну, и начальником вновь образованного оперотдела назначили Тарасова. А Василькова после серии громких залётов с пьянкой, папа перевёл подальше от глаз общественности на майорскую должность ДПНК в колонию - поселение расположенную в соседнем посёлке Ново-Быково в пяти километрах ниже по течению реки Тавда на другом берегу.
       Начальник колонии поселения Василий Гончаров в своё время начинал карьеру рядовым опером одновременно с Васильковым. Он прекрасно знал, кто за ним стоит. Поэтому, Сергею была предоставлена полная свобода, - хочешь - работай, хочешь - пей, хочешь – отсыпайся, где захочешь. Чем тот и воспользовался. На территории посёлка Ново-Быково он стал появляться всё реже. Жил спокойно в Росинке с семьёй, по улицам в дневное время не болтался, зато с наступлением темноты зависал у кого-нибудь из друзей собутыльников, которыми являлись добрая половина выпивающего населения посёлка. Здесь между пьянками его и догнало очередное звание.
      Получив майора, Васильков отметил это дело затяжным запоем, выйдя из которого узнал, что папа Цезарев наконец-таки ушёл на пенсию. Но сменивший его бывший заместитель Молчунов по привычке трепетал перед бывшим боссом. По всей вероятности, у Цезарева были очень плотные личные связи с руководством Управления, где его ценили за особо выдающие услуги, оказанные в своё время.
      Даже во время телефонного разговора с главным росинским пенсионером подполковник Молчунов по привычке вставал по стойке смирно. Поэтому безбедная жизнь Серёги Василькова продолжалась.
      Тарасов оглянулся ещё раз на удаляющуюся фигуру Василькова и с сожалением отметил для себя, как изменился его друг за последнее время. Куда девался тот весёлый, остроумный, стройный рубаха - парень из которого энергия била через край!? Этот усталый мужик с серым лицом и потухшими глазами, с трудом что-то соображающий, был уже совсем другим человеком. Во время последних случайных и редких встреч Тарасов видел его только таким.
     "А сам то я чем лучше, - подумалось Тарасову, - когда нажрусь, то, поди, ещё страшнее смотрюсь".
      Стряхнув с себя неприятные воспоминания, Сергей Тарасов ещё больше расправил плечи и ускорил шаг. На перекрёстке с улицей Школьной - главным росинским "проспектом", Тарасов, поворачивая направо, цепким взглядом машинально окинул улицу слева. Отметил вдалеке торопящегося человека в форме и при этом едва не столкнулся с бесконвойником.                - Так… стоять! Ты чё здесь делаешь, Смирнов? - Говоря это, Тарасов одной рукой держал зека за воротник, другой машинально и деловито ощупывал у него пояс и карманы.
    - Так это… дежурный отправил за помощником Ворониным, говорит, что тот проспал, видимо, разбудить надо бы.
     Тарасов оглянулся и узнал лейтенанта Воронина.
      - Можешь не торопиться, он сам разбудился. Что нового?
      - Андреич, тут такое дело, - понизив голос и оглянувшись - не слышит ли кто - скороговоркой зачастил Смирнов, - ночная разгрузка сегодня ночью должна грев забрать на хате у мужика тепловозника. У него четыре посылки лежат, накопились за месяц, точнее - две посылки и две передачи. А он, …то ли на больничном, то ли в отпуске. Никак завезти не может.
        - Как зовут? Где живёт?
        - От амбулатории за домом ветеринара, первый дом, квартира со стороны больницы, вторая дверь от улицы, зовут Володя.
         - Разгрузка знает, что ты знаешь об этом?
- Не. Я в туалете сидел. Они рядом на улице договаривались. Какой-то полосатик подошёл к нашей хате, вызвал Витю из разгрузки на улицу и инструктировал. Этот полосатик видимо поддатый был, говорил громко, Витя его всё время одёргивал, - "тише-тише". Я так понял, что Витя из разгрузки и тот Володя тепловозник друг друга толком не знают, потому что Витя всё время уточнял, где живёт и как выглядит. Я побоялся выходить, сидел, жопу морозил, пока они не разошлись. Потом, не заходя в хату, смотался в столовую, булку хлеба принёс, что б оправдание иметь, где я был это время, если чё…
   - Молодец, находчивый, - похвалил Тарасов и повернулся к запыхавшемуся Воронину, - за тобой гонца отправили.
         -Да, блин…, проспал…, Андреич, - не снижая скорости и здороваясь на ходу, пробубнил Воронин.
         - Чё,  Вова, у стенки спал? - смеясь, крикнул ему вдогонку Тарасов.
         - А.., что?  Да не, жена тут не при чём. Вчера с покоса поздно добрались, мотор на лодке что-то забарахлил...- удаляясь вперёд вместе с бесконвойником, который рядом с ним перешёл на бег, объяснял Воронин, как бы репетируя оправдания для начальства.
         Тарасов же, наоборот, сбросил скорость, обдумывая полученную информацию.
 
               

                Личный интерес  в оперативной работе.


          "Грев" или "Подогрев" - это незаконная передача осуждённым со свободы продуктов питания, спиртного, наркотиков, предметов, запрещённых к использованию в ИТУ и т.п. Выявление и пресечение каналов
таких поступлений является составной частью профилактики преступлений - одной из главных задач в работе оперчасти.
           В каждой из изъятых таких посылочек всегда в обязательном порядке присутствовали если не спиртные напитки в чистом виде, то хотя бы главный компонент для их производства – дрожжи. Большая часть пьянок у зеков заканчивалась выяснением отношений, драками, телесными повреждениями,
 а то и убийством. Стоило только зекам немного расслабиться, сразу же наружу выплёскивались все негативные эмоции, что сдерживались до поры, злость и ненависть на всех и всё окружающее, на свою собачью жизнь в неволе.
         Сколько раз за годы службы приходилось Тарасову, как и другим сотрудникам колонии, растаскивать драки пьяных зеков, доставлять их невменяемых в ШИЗО (1), преодолевая отчаянное сопротивление, выслушивать угрозы и оскорбления в свой адрес. (Здесь и далее примечания автора. ШИЗО – штрафной изолятор). А потом получать взыскания от мудрого начальства и угрозы и оскорбления уже с другой стороны – сверху. "Допустили! Проворонили! Просрали! Чем вы там занимаетесь в своей оперчасти, только водку жрёте!!!» Это самое приличное из всего, что приходилось выслушивать в таких случаях от того же Цезарева. Особенно, если пьянка заканчивалась убийством. Но убийства, слава Богу, случались не часто, в среднем два - три раза в год. Такие случаи считались ЧП, проводилась тщательная проверка, иногда комиссии приезжали из далёкой Москвы, и доставалось всем. Больше всех, конечно, сотрудникам оперотдела.
         Самое неприятное в получаемых взысканиях было то, что они тормозили присвоение очередного звания. А нести службу в такой дыре, да ещё и звания во-время не получать, - это уже на грани издевательства
     Поэтому в изъятии запрещённых передач у оперсостава была ещё и прямая личная заинтересованность.
      Ещё один, так сказать, шкурный интерес принуждал оперов тщательнее относиться именно к этой части своей работы. По закону всё содержимое незаконной передачи подлежало уничтожению. Как именно - в законе умалчивается. А у какого нормального, иногда выпивающего русского мужика поднимется рука разбить бутылку водки или коньяка? «Разбить? Пол литра? Вдребезги?! Да я тебя!!!» - Эти слова Балбеса в бессмертной комедии не зря вызывали понимание у всего населения страны. Тут ещё надо учитывать один момент. Зеки, которые пытались получить незаконным путём что-то с воли, привлекались за это к дисциплинарному взысканию. Их вольные друзья и родственники за это же самое несли административную ответственность по ст.136 Административного Кодекса. Поэтому жалоб с обеих сторон, как правило, не поступало. Какой смысл устраивать разборки, т.е. самому признаваться в нарушении закона, если тебя за это накажут, а изъятое всё равно не вернут. Изъятое считалось законной добычей оперов. Не пролезло, ну и ладно, хотя и обидно, конечно.
      Уничтожение захваченных трофеев при наличии в них нормального спиртного превращалось в весёлую пирушку в честь очередной победы над врагом. Тем более, что и закуска, как правило, была там же. А кому же не хочется лишний раз устроить себе праздник! Хоть на время вырваться из серых будней!?
      К слову, о закуске. Что делать с изъятыми продуктами питания? Отдавать осуждённым нельзя. Ограничение в питании - это составная часть наказания. То есть они получают то количество калорий, которое положено по закону. Ежемесячная отоварка в ларьке на строго определённую сумму. За нарушение этого зек может быть лишён или, наоборот, поощрён дополнительной отоваркой за хорошее поведение. Продать населению через магазин? Никто не разрешит без сертификатов и т. д. Скормить свиньям в подсобном хозяйстве? Копчёное сало или консервы, зачастую такие, что в посёлке никогда и не продавались? Вот и остаётся только один вариант: съесть самим. Не пропадать же добру…
      Бывали исключения из этого правила, когда приходилось разбивать бутылки с водкой. Классический пример такого вандализма приключился много лет назад с опером отделения (2.)  Суетиным Лёней. (Примечание2. Отделение – структурное подразделение в системе ГУЛИТУ, включающее в себя несколько ИТК).
      Получив информацию, что вольнонаемный житель посёлка закупил на деньги поселенцев ящик водки для них, Лёня, сам не дурак выпить, вечерком занял позицию за складами базы ЧИС (3), мимо которых поселенцы никак не могли пройти. (Примечание 3. ЧИС – часть интендантского снабжения). Прокормив собственной кровью прожорливых местных комаров около двух часов, Лёня, наконец, дождался. Поселенец явно торопился, постоянно оглядывался. Рюкзак на его спине предательски позвякивал. Лёня выскочил из-за угла склада с победным криком: "Стоять, козёл!" Но тут, как назло, рядом остановился УАЗ – «козлик» начальника отделения, в котором кроме него сидели представители Управления и прокуратуры. И Цезарев, не упустил возможности воспользоваться случаем продемонстрировать как чётко и грамотно под его руководством работают оперативные службы. Пришлось Леониду, скрипя зубами, и обливаясь в душе слезами, колотить бутылки с водкой об рельсы УЖД. А начальники сидели в машине с распахнутыми дверцами, курили и посмеивались. Дождались, когда Лёня помахал пустым рюкзаком, и укатили в сопровождении Лёниных матюков. Ну, кто, после такой подлянки, будет любить своё начальство?!
     "Неплохой агент получится", - размышлял Тарасов об источнике информации, - Всего один раз с ним побеседовал, когда подписывал заявление с просьбой предоставить право бесконвойного передвижения. Намекнул, что, мол, если будешь дружить с оперчастью, - пробудешь на бесконвойке до конца срока, а нет, - будешь работать опять под дулом автомата. Человек понял намёк буквально, и вот результат. И зашифроваться догадался, чтобы в дальнейшем не вычислили. Надо будет взять с него подписку о негласном сотрудничестве и передать на связь Кравцову - оперу, что в отделе отвечал за бесконвойников. Кстати, у него агентуры меньше всех. Да в ту же ночную разгрузку никак не может внедрить своего человека. Тарасов уже предлагал ему, не можешь завербовать кого-нибудь из работающих пяти человек, - подготовь своего с корочками лебёдчика или направь на курсы готового агента. А найти причину, чтобы закрыть кого-то, чтобы место освободить, мы всегда сумеем.
      Володю-тепловозника, о котором шла речь, Тарасов не знал, видимо пока не попадал в его поле зрения. Как тут не вспомнишь Серёгу Василькова. Тот знал всех жителей посёлка. С кем-то ещё в школе учился, с кем-то просто приходилось когда-то вместе выпивать. Тут Серёга был незаменим. Но, увы,
сегодня от него толку не было. Можно было навести справки на УЖД, кто из машинистов или кондукторов сейчас в отпуске или на больничном. Но тут  возможна утечка информации. То, что кем-то интересуется оперотдел, могло насторожить человека.
     Оставалось продумать технический вопрос, - как забрать? Просто зайти и устроить обыск? Незаконно. Можно "получить по шапке" сверху.  Да и доказать ещё нужно, что это не личное Володино имущество. И к тому же уничтожать изъятое в этом случае пришлось бы официально при понятых. Что было абсолютно неинтересно, - пропадает материальный стимул.
      Можно устроить засаду и задержать бесконвойников сразу же, как только отойдут с грузом. Но так можно просидеть всю ночь, прокормить комаров впустую. Вдруг у них что-то не срастётся, и перенесут на следующую ночь? К тому же караулить их надо как минимум втроём, чтобы мысли о возможном сопротивлении подавить на корню численным перевесом. То есть почти весь оперсостав будет задействован ночью, а кто будет работать завтра днём? И, опять же, хорошо, если результат будет положительный. А если нет? Докажи потом начальству, что весь твой отдел действительно работал, а не бухал всю ночь.
       Доложить начальству о полученной информации, чтобы получить "добро" на проведение операции?
       Это Тарасов уже пробовал. Сначала из тебя выжмут до капли всю полученную информацию, вплоть до источника этой информации (заслуживает ли доверия?) А своих источников Тарасов старался не светить без крайней необходимости. Даже перед очень высоким начальством. Затем долго назидательным тоном будут давать тебе советы и рекомендации по проведению этой операции. Как будто ты не опер со стажем, а курсант на стажировке. При этом будут вспоминать якобы имевшее место случаи из их "боевой" практики.
        Затем после твоего ухода начальство постарается любыми путями связаться с руководством отделения и Управления. Чтобы толсто намекнуть, какую они лично разработали грандиозную операцию, которой будут лично руководить, и принимать активное участие сегодня ночью. Причём всё это могут и по телефону, что прослушивают все кому не лень. Потом с чувством глубоко исполненного долга они уйдут спать. Утром в первую очередь потребуют отчитаться. Если результат положительный, то все трофеи должны быть доставлены в кабинет начальства и хорошо ещё, если опера успеют что-нибудь выкроить себе. Но не дай Бог, если результат нулевой. Получится, что из-за бестолковости тебя и твоих оперов, была провалена такая блестяще разработанная ими операция. Что ты всех подставил. Ты столько услышишь негативного о своих деловых и умственных способностях, что и сам начнёшь верить.
     Нет. Об этом варианте не могло быть и речи.
     Оставалось кого-то заслать под видом получателя. В этом случае, Володя будет уверен, что отдал всё по назначению Разгрузка будет точно знать, что они не получали и считать, что Володя их обманул, "кинул". Возникнет конфликт, взаимные упрёки, неприязнь, стороны поссорятся, канал нелегальной доставки перестанет существовать. Именно такой результат больше всего устраивал Тарасова. Но кого заслать?
      Использовать агентов из числа бесконвойников нельзя. Володя может запомнить лицо и потом опознать человека, которому он отдал груз. За это могут просто убить. В лучшем случае придётся отправлять человека за пределы Управления, чтобы он добивал свой срок подальше. Хотя достать его могут и там. Подставить доверившегося ему человека Тарасов тоже не мог.
      Нарядить бесконвойником кого-нибудь из оперов? Наверняка этот Володя знает в лицо всех офицеров. Посёлок то маленький. Можно ещё, например, загримироваться, изменить голос. Тут везде есть свой риск, а его Тарасов старался исключить максимально.
      С этими размышлениями Тарасов подошёл к жилой зоне. Ворота шлюза были распахнуты настежь, через них группами выходили осуждённые. Пройдя через двор и комнату обысков, зеки сосредотачивались в накопительном загоне. Напротив ворот с автоматами наперевес стояли солдаты конвоя. Возле бойцов возвышался замполит батальона майор Маркин, зорко следивший за действиями своих подчинённых.
      Увидев Маркина, Тарасов сразу понял какое решение должно быть у задачи, что занимала его голову последние минуты.
      - Лучшему человеку лучшего батальона, - поприветствовал его Тарасов, козырнув и протягивая руку.
      - Какой там лучший батальон, - здороваясь, почти закричал Маркин (с "лучшим человеком" он, видимо, был согласен), - с этими раздолбаями разве станешь лучшим батальоном? - ещё громче добавил он, махнув рукой в сторону солдат. "Раздолбаи" сделали вид, что их это не касается.
      - Сергей Геннадьевич, дело есть на миллион, - потянул его в сторону от посторонних ушей Тарасов.
- У тебя есть надёжный боец, который может держать язык за зубами? Желательно из тех, что стоят на вышках, чтобы в посёлке его в лицо не знали.
        Маркин слегка задумался.
        -  Вообще-то есть, я тебе зачем?
         - Одолжи мне его на час-полтора сегодня вечером, надо одну комбинацию провернуть.
         - Знаю я ваши комбинации. Подставите парня, а если он пострадает, что я потом его матери скажу? Короче, рассказывай всё.
         - Нарядим его бесконвойником. Заберёт грев в посёлке с одной хаты. Мы будем страховать, буквально в пяти метрах от него. Если что, - вмешаемся. Риска никакого, а с меня причитается.
         - Ладно. Под твою ответственность. Во сколько?
         - В 22-00 в кабинете оперчасти.
         - Договорились.
           Через распахнутые ворота шлюза под двухэтажным деревянным штабом выходила уже третья последняя партия осуждённых.
          Тарасов направился в жилую зону навстречу движению. Вообще то это было нарушением установленного порядка. Сначала нужно было сдать пропуск и пройти через соседнюю дверь на КПП. Но сегодня начальником караула жилой зоны бал прапорщик Махортов, который находился в шлюзе и контролировал выход зеков из жилой зоны. А с ним у Тарасова были давние дружеские отношения.
          - Привет, Толик, бросишь пропуск в ячейку? - сказал ему Тарасов, здороваясь. Тот кивнул и сунул пропуск в карман.
           Слева от входа возвышалась двухэтажное здание дежурной комнаты, прозванная в народе "каланчёй", второй этаж которой, застеклённый с трёх сторон, по периметру имел выступающие мостики с перилами. На этом мостике как истинный капитан корабля возвышался начальник колонии подполковник Осинин. Вместе с ним сверху вниз за разводом наблюдал ДПНК (4) майор Безденежных. (Примечание 4. ДПНК – дежурный помощник начальника колонии). Его штатный помощник и зять лейтенант Воронин, уже, видимо, успел получить втык за опоздание. Сейчас он немного сбоку вызывал в микрофон бригады по номерам.
           Справа от шлюза на плацу чуть сбоку от выходящих осуждённых стояла группа офицеров колонии, присутствовавших на разводе. Именно присутствовавших, по-другому, по мнению Тарасова, назвать это бессмысленное стояние было нельзя. Позёвывая от скуки, люди переговаривались друг с другом, лениво делясь последними новостями, - у кого поросёнок приболел, кто и как сходил на охоту, кто и что вычитал в газете и т.п. Иногда некоторые из них, взглянув вверх - видит ли начальник - громко делали замечание проходившему мимо зеку за расстёгнутую пуговицу или ещё что-нибудь подобное. Надо же создать видимость работы.
           Крайним ближе всех к шлюзу стоял зам. по БОР (5) майор Лемке, -непосредственный начальник Тарасова. (Примечание 5. Заместитель начальника колонии по безопасности и оперативной работе). Заметив выходящего из шлюза начальника оперотдела, Лемке скривился, вытянул вперёд левую руку, медленно согнул её в локте, демонстративно глядя на часы, затем на Тарасова, затем на стоящего вверху Осинина – видит ли тот, до какой степени обнаглел злостный нарушитель дисциплины Тарасов?
         Начальник жест видел, но никак не среагировал.
         - Здравия желаю, Владимир Михайлович! - Отдал Лемке честь Тарасов, подходя, всем своим видом излучая любезность и вежливость.
          - Ты где был, Тарасов? Почему не на разводе?
          -  Работал, - честно ответил Серёга.
          - Где работал? Я тут уже целый час стою, а тебя что-то в упор не видел.
           - Целый час стоишь? - Переспросил Тарасов, рассеянно глядя на выходящих осуждённых.
          - Да!
           - Хоррроший из тебя х...  получится, Михалыч, - похвалил его Тарасов, слегка наклонившись к уху начальника. Сказал вроде бы негромко, только для него. Но дружный хохот проходившей сзади Лемке бригады осуждённых и оживление среди офицеров свидетельствовало, что шутка была услышана и оценена по достоинству.
          - Ну, ты!.. - взвился Лемке, но врождённая интуиция вовремя подсказала ему, что, выразив своё возмущение, он только усилит эффект от шутки и породит злорадные обсуждения.
         - Ну, ты, - повторил он, - подловил меня, молодец!
           Но Тарасов его уже не слышал. Его внимательный взгляд, только со стороны казался рассеянным. Он внимательно отслеживал выходивших осуждённых бригады №28.Вот один из них, услышав свою фамилию, сказал, как и все "пошёл", слегка махнув при этом правой рукой. Жест вполне безобидный, так делают многие, но предназначался он только для Тарасова. Агент "Антонов" маячил о том, что сегодня на лесобирже в тайнике будет оставлено сообщение. Скользнув равнодушным взглядом по толпе  представителей администрации, он на долю секунды встретился глазами с Тарасовым, который слегка дрогнувшими ресницами дал понять, что сигнал принят.
           Пока Тарасов обходил всю группу офицеров, здороваясь с каждым за руку, развод закончился.
           Последним уже ноющую от рукопожатий руку сдавил старший опер Роман Борткевич.
          - Ну, ты и врезал ему, смотри, походу к Осине жаловаться побежал.
           Тарасов оглянулся: Лемке прыжками поднимался по лестнице к Осинину.
           - Ни чё, переживёт. Рома, у тебя на вечер есть какие-то планы?
           - На биржу надо будет сбегать. Мой "Петров" маякнул (6), сообщение оставит. (Примечание 6. «Маякнул» - подал условный сигнал).
           - Чувствуется моя школа, - довольным тоном протянул Тарасов. - У меня то же самое. Пойдём вместе, только сразу после съёма. К десяти надо будет вернуться в кабинет.  Иди сейчас за зону, подойду, расскажу. Вовка! - крикнул он наверх Воронину, который только что объявил в микрофон, что развод окончен, - вызови каптёра в дежурку.
           - Внимание! Каптёр, осуждённый Михеев, прибыть в дежурную комнату! - рявкнул в микрофон Воронин и для надёжности повторил ещё раз. Осинин удивлённо посмотрел сверху вниз на Тарасова и сопровождаемый Лемке начал спускаться по лестнице.
            - Чего на развод опаздываешь? - спросил он, протягивая руку и здороваясь.
            - Осуществлял внеплановую встречу с агентом по его просьбе, - чётко и громко отрапортовал Тарасов, зная, что кроме Борткевича и Лемке их никто не слышит. В отличие от Лемке, который до назначения на должность заместителя по БОР оперативной работы никогда не касался и о работе с агентурой имел очень поверхностные знания, подполковник Осинин начинал карьеру рядовым опером. Он был уверен, что Тарасов найдёт несколько уважительных причин опоздания на развод. И все они обязательно подтвердились бы, вздумай их кто-то проверить. Поэтому спросил для проформы, под влиянием Лемке.
            - Тише ты, - оглянулся вокруг Осинин, - чё орёшь? И что? Ценная информация?
            - Так точно! В настоящий момент информация в стадии проверки и уточнения. Надеюсь, завтра доложить о конкретных результатах по ней. И ещё, Георгич, - уже более спокойным тоном добавил Тарасов, - сразу после съёма мы с Борткевичем пойдём на биржу, сообщения забрать, наколки кое-какие проверить, прошмонать, - информации накопилось. Ты не против?
             - Как хочешь. А в зоне кто будет?
             - Кравцов, Махневич. Да и зам. по БОР тоже, наверное, здесь будет, -кивнул на Лемке Тарасов.
              Лицо у того сразу вытянулось.
              - Без тебя решу, где мне быть, - важно возразил Лемке и добавил, - да, Георгич?
              - Ладно, работайте, - благодушно махнул рукой Осинин и направился к своему кабинету. Следом засеменил Лемке.
                Им навстречу из-за угла здания штаба вылетел запыхавшийся каптёр - осуждённый Михеев.
              - Здрасьте, гражданин начальник, вы вызывали? - затормозил он возле Осинина.
              - Тарасов вызывал, - буркнул на ходу Осинин. Каптёр Михеев, также как и комендант жилой зоны, и завстоловой, - были людьми Осинина. Об этом знали все и тем более Тарасов. Решать какие-то личные вопросы с ними через голову начальника ИТК, было как-то не принято. Поэтому Осинин слегка удивился, когда Тарасов, не объяснив ничего ему, хотя был рядом, вызвал каптёра. Но, понимая, что Михеев ему обязательно всё доложит, и, зная, что Тарасов это тоже понимает, успокоился, значит, причина понятная и уважительная.
      - Михеев, - взяв подбежавшего каптёра за плечо и уводя его в сторону от дежурки, Тарасов доверительно понизил голос. - Ты можешь держать язык за зубами?
       - Конечно, гражданин майор, - насторожился тот.
       - Мне срочно нужен комплект одежды бесконвойника: куртка, брюки и пидорку (7) на голову. (Примечание 7. «Пидорка»- жаргонное название головного убора осуждённого). Размер мой. Сделаешь? Завтра верну.
        - Можете не возвращать… Я - мухой. Сейчас принесу, - обрадовался каптёр, что может угодить Тарасову.
        - Подожди. Пришей бирку с фамилией, скажем... Пономарёв, 13 отряд.
        - Так в зоне 12 отрядов.
        - Вот именно поэтому. И смотри, чтобы ни одна живая душа... ну, кроме хозяина (8), конечно, - заметив смятение каптёра, разрешил Тарасов. (Примечание 8. «Хозяин» - жаргонная кличка начальника колонии. Во всех местах лишения свободы). Ещё бы, не доложить начальнику колонии Михеев не мог, но и подставить не менее опасного Тарасова было страшновато. Кто знает, какие между начальниками отношения?..
        - Заверни во что-нибудь и передашь через дежурного. Я буду в кабинете за зоной.
         Легко взбежав по деревянным ступеням на второй этаж штаба, Тарасов рывком распахнул обитую железом крайнюю дверь с надписью «оперчасть».
За ней был небольшой тамбур и вторая дверь, открывавшаяся внутрь кабинета. Закрывая левой рукой за собой первую дверь, и правой одновременно открывая вторую, Тарасов увидел развалившегося на его рабочем месте начальника отряда майора Волкова, который, закинув ногу на ногу, курил сигарету под висевшим на стене плакатом «Здесь курят только козлы! » На плакате зоновский художник изобразил козла с бородой, рогами и сигаретой в зубах. На один рог у козла была одета кокетливая кепка с козырьком. Здороваясь с Волковым, Тарасов демонстративно покосился на плакат. Проследив за его взглядом, Волков вспомнил про плакат и вскочил со стула.
       - Да ну вас на хрен, с вашими козлячьими картинами, - в сердцах  бросил он, направляясь к выходу под дружный смех оперов, - постоянно про них забываю. А пепельница у вас для кого?
       - Для козлов! – хором ответили некурящие Серёга с Ромкой.
       - Зачем ты им курить здесь разрешаешь? - проворчал Тарасов, распахивая форточку, - вонища, как в уборной!
       - Да я как-то без внимания, отвлёкся, он закурил, тут и ты зашёл. А что ты задумал после десяти вечера?
       Тарасов вкратце изложил полученную информацию и задуманную оперативную комбинацию с переодеванием солдата.
        От предстоящей перспективы Борткевич развеселился:
         - Знаю я этого Володю. Лично не общался, но наслышан. Кличка -  Крот, по фамилии – Кротов. А знаешь, из-за чего он на больничном? Из-за кота!
         - С котом подрался?
         - Типа того!
         И довольный, что владеет информацией, которая до Тарасова ещё не дошла, Роман рассказал про Крота и кота.



Про кота и Крота.

          Володя Кротов бывший поселенец по характеру мужик спокойный, сдержанный. В Росинке живёт года полтора, работает машинистом УЖД, пьёт умеренно, холост. Браконьерничает потихоньку, как и большинство местных жителей. Завёл себе двух здоровенных кобелей непонятной породы и кота. Кот приблудился откуда-то сам. Крупный, рыжий с наглой мордой. Володя звал его Жулик, и тот свою кличку оправдывал. Всячески демонстрируя свою любовь и преданность хозяину, Жулик при каждом удобном случае тырил у него всё, что можно было съесть, стоило только Володе на секунду ослабить бдительность. А если по привычке поужинав со стаканом водки, усталый Володя, не убрав со стола, засыпал мёртвым сном,  то со стола всё подчищал Жулик, не брезгуя ничем, кроме водки. И куда в него только всё влезало?
         Мало того, приобретённый хозяином где-то с рук старенький холодильник, котяра приспособился открывать мощными лапами, периодически делая в нём ревизию. Причём обратно закрыть дверцу ума у кота не хватало. Несколько раз, вернувшись домой после ночной смены, Крот обнаруживал распахнутый пустой холодильник, работающий на пределе возможностей с лужей воды возле него и обожравшегося кота. Тот валялся на кровати, на спине с широко раскинутыми в стороны лапами. Отлупив хорошенько орущего кота, вышвырнув его на улицу, голодный и злой Володя отправлялся в магазин за продуктами. Однако уже за ужином, когда Володя проспался и отдохнул, пропустил пару рюмок, он добрел и швырял на пол коту шкурки от сала или обглоданные кости из супа.
         Любимым развлечением у Жулика было издевательство над собаками. Точно определив точку, куда собакам позволяли дотянуться их цепи, кот с независимым видом усаживался в полуметре от этого места и начинал прихорашиваться. Кобели зверели от такого нахальства, заходились бешеным лаем, готовы были разорвать рыжего нахала на мелкие клочки. Тем более, что тот абсолютно их игнорировал, всем своим видом показывая, что ему глубоко плевать на оскаленные пасти и пену на клыках.
          Из чувства собачьей солидарности к лаю присоединялись соседские кобели и суки. А так как собаки жили практически в каждом дворе, шум поднимался невообразимый. Если Крот в это время отсыпался после ночной смены, его реакция всегда была одинаковой. Высунув из двери кудлатую голову и точно определив источник поднявшегося гвалта, Володя босиком подкрадывался к возмутителю спокойствия и точным футбольным ударом отправлял Жулика под ноги псам. Но каждый раз, вывернувшись на лету, кот успевал царапнуть ближайшую собачью морду, и, мелькнув рыжей молнией, через секунду оказывался на крыше сарая. Злобно сверкнув глазами на вероломного хозяина, Жулик не спеша, отправлялся по своим кошачьим делам.
         А тут как-то через знакомых поселенцев Кроту подогнали с Пелыма – колонии сельхозназначения литровую банку сметаны, которую Володя обожал с детства. Володя расположился за столом и смаковал любимое лакомство. Кот внимательно наблюдал за этим процессом с кровати. Сметану он тоже уважал.
         Когда Крот притёр третью часть банки, он подобрел и, зачерпнув столовой ложкой из банки, шлёпнул сметану на газету в углу, где был кошачий стол. Пока он возвращался к столу, кот уже уничтожил угощение и, облизываясь, не мигая, смотрел на банку на столе. Володя показал коту кукиш, закрыл банку крышкой и подошёл к холодильнику. Но, вовремя вспомнив о кошачьих способностях, он вернулся к столу и, встав на цыпочки, поставил банку на самый верхний ярус полочки для книг, что висела на стене. Показав коту язык, Крот отправился в туалет «почитать газету».
          Когда он вернулся и открыл дверь, кот прошмыгнул у него между ног на улицу. Войдя, Володя остолбенел. Осколки разбитой банки валялись на столе, полу и на кровати. Полка висела боком на одном гвозде. Всё, что до этого находилось на ней: книги, стопка каких-то документов, ваза, - было разбросано по комнате. Сметаны же нигде видно не было, за исключением мелких брызг на стене. «Успел вылизать, вражина », - понял Крот.
          Эта банка со сметаной стала последней каплей, переполнившей Володино терпение. Смахнув с покрывала стёкла и другой мусор, Крот упал на кровать и стал изобретать способ казни для рыжего негодяя. Застрелить, утопить и даже повесить было бы слишком банально и недостойно для Володиной мести. И тут он вспомнил об отношениях кота с собаками. То, что псы с удовольствием порвали бы на клочки рыжего провокатора, Володя не сомневался. Так же, как и в том, что во дворе кот обязательно вывернется. В этом Крот убеждался неоднократно. А что, если кота бросить собакам в таком месте, где не было бы сараев и деревьев, куда бы он мог запрыгнуть? Ведь по прямой собаки легко догонят самого быстрого кота. Такой широкой и ровной площадкой в Росинке был стадион, расположенный в центре посёлка. Можно устроить расправу на стадионе. Но там обязательно найдутся свидетели, которые, если и не порвут на клочки самого Крота, то могут помочь устроить его на несколько лет «к хозяину» за жестокое обращение с животными. Такая перспектива Володю как-то не устраивала.
         Ещё одним ровным местом было огромное поле аэропорта. Расположенное на отшибе от посёлка, окружённое со всех сторон лесом, это место практически гарантировало отсутствие свидетелей. Редкие грибники или ягодники, спешащие по краю поля к любимым местам в лесу, были не в счёт.
       Когда Крот определился с местом казни и назначил её на утро, то решил с вечера собак не кормить, чтобы злее были.
        Утром, когда кот, настороженно косясь на хозяина, прошмыгнул в дом, Володя ему ничего не сказал, наоборот, чтобы ослабить бдительность, кинул ему на пол кусок сала, которым завтракал. Жулик расслабился, решил, что его простили и начал тереться боком о ногу хозяина. Крот ловким движением схватил его за шиворот и сунул в сумку, с которой обычно ходил на работу. Закинув на плечо сумку с возмущённо мяукающим котом, Володя подошёл к собакам, помахал перед голодными собачьими мордами куском колбасы,  завернул её в газету и сунул в карман ветровки. Затем отцепил собак и распахнул калитку.
         Аэропорт посёлка Росинка располагался в километре от основной части
посёлка и в полукилометре от жилой зоны ИТК–14. Красивым словом «аэропорт» называлась деревянная изба с печным отоплением, разделённая на две половины. Левая половина была залом ожидания для пассажиров, а правая являлась служебным помещением. Из правой половины в левую, через окошко с надписью «касса» продавались билеты. Избушка находилась на единственной в окрестностях Росинки плоской возвышенности, как бы специально созданной природой для этих целей. По склону этой возвышенности от избушки вниз к рельсам УЖД спускалась деревянная лестница с перилами.
         Прибыв к подножию лестницы, карательная экспедиция в составе Крота и двух кобелей повернула налево и двинулась по дороге проложенной параллельно крутому склону аэропортовской возвышенности.
         Пройдя по дороге с полкилометра, Володя поднялся по склону и, продравшись сквозь густой кустарник, вышел на ровное поле. Избушка аэропорта отсюда казалась совсем игрушечной, и опознать немногих пассажиров на таком расстоянии было просто невозможно. Так же как и оттуда узнать Крота и тем более понять, что он делает.
          Отойдя от кустов метров сто, Володя огляделся и решил, что достаточно. Крот вытащил из кармана колбасу и свистнул собак, которые бестолково носились по полю. Те мгновенно среагировали и понеслись к хозяину. Володя быстро спрятал колбасу обратно в карман и выхватил из сумки кота. Подняв его за шиворот над головой, Крот пафосно объявил коту:
          -  Всё, Жулик, смерть твоя пришла! Молись, гад! – С этими словами торжествующий Володя швырнул кота под ноги псам.
          Те по инерции пронеслись мимо кота и на полном ходу стали разворачиваться к рыжему провокатору, которого ненавидели всей своей собачьей душой.  Жулик за доли секунды на лету успел оценить ситуацию и понял, что поблизости нет абсолютно никакой возвышенности, где он мог бы укрыться от неминуемой гибели. Кроме собак над полем возвышался только его хозяин. Крот со счастливой улыбкой на лице ожидал кровавой развязки. Поэтому кот не побежал по полю от собак, как рассчитывал Володя. Как только его лапы коснулись земли, на максимально возможной скорости он рванул к хозяину навстречу собакам. Те, развернувшись, начали было набирать скорость, но от неожиданного манёвра кота слегка опешили и только клацнули зубами мощных челюстей, когда он пронёсся между ними. В два прыжка кот взлетел на человека, и вцепился в его лохматую голову всеми четырьмя лапами.
        Крот взвыл от боли, схватился руками за кота и присел от неожиданности. Но тут же, взглянув на псов, - те опять начали разворачиваться к нему - понял, что они с разгона оторвут вместе с котом полголовы хозяина. Поэтому он снова вскочил и попытался оторвать кота от головы.
        От этого движения задние лапы Жулика переместились на Володино лицо, и он, цепляясь когтями, устремился к спасительной вершине. При этом когти его мощных задних лап разорвали хозяину губы, нос, брови, за секунду превратив его лицо в кровавую маску.
        Страшно матерясь, Крот поочерёдно отрывал от своей кожи по одной лапе, но Жулик мёртвой хваткой держался оставшимися. При этом он вывернулся и, как утопающий за соломинку, ухитрился зубами вцепиться в Володино ухо.
         Собаки, захлёбываясь лаем, прыгали вокруг хозяина, пытаясь достать кота. Володя уже ничего не видел. Кровь заливала глаза, все мысли заглушала дикая боль.
         Спасение пришло неожиданно. Спасителем оказался заяц, что мелькнул на опушке леса.  Быстрыми прыжками он пронёсся по краю поляны. Зоркие собачьи глаза мгновенно засекли настоящую добычу, и псы дружно рванули к лесу. Через пару секунд, оставив истерзанного хозяина, кот устремился в противоположную сторону.
         Володя осторожно потрогал пальцами лицо и голову и понял, что нуждается в срочной медицинской помощи. Кровь заливала всё лицо, стекала за воротник рубашки, капала на траву. Вспомнив про народную дезинфекцию, Крот помочился на руки, затем руками протёр лицо и обильно полными пригоршнями смочил мочой голову.
         Когда Крот вошёл в амбулаторию, бабушки, что занимали очередь с утра, в ужасе расступились. Главный росинский врач Мирза Агаширинович, взглянув на лицо пациента, спросил:
        - С котом подрался?
        - Ну, да…так получилось…
        - Кто победил, я спрашивать не буду. И так понятно. -  Мирза принюхался и добавил, еле сдерживая смех, - А он что тебя ещё и обоссал?
        - Не. Это я сам. Для дезинфекции.
        - А… ну это правильно. Молодец, догадался.
        Мирза достал из сейфа бутыль со спиртом, налил полстакана, затем долил до края воды из графина и разлил получившуюся смесь в два стакана поровну. Один из них протянул Кроту.
        - Пей. Это для наркоза. Сейчас будем скобки накладывать. – Чокнувшись с Володей, Мирза выпил содержимое второго стакана и закусил таблеткой глюкозы. Крот замялся:
        - Мне вечером на работу…
        - О работе, дорогой, забудь недельки на три как минимум, больничный я выпишу.
        Владимир глубоко вздохнул, махнул рукой и выпил.

               

                Две телеграммы.

        Роман был очень талантливым рассказчиком. Рассказывая про кота и Крота, он сумел в лицах передать не только Володины страдания, но даже возмущение кота и характерный кавказский акцент главврача.
        Серёга держался за живот и задыхался от смеха. В конце рассказа одновременно со стуком дверь распахнулась, и в кабинет впорхнула цензор – тётя Фая. Быстро окинув любопытным взглядом комнату, она немного растерянно произнесла:
         - Мне показалось, что у вас тут Мирза Агаширинович разговаривает, - чем вызвала очередной приступ смеха у парней.
         - Сергей Андреевич, тут вам начальник колонии отписал телеграммы. – Она положила на стол два листка и, скользнув внимательным взглядом по всем углам кабинета, вышла за дверь.
         Обе телеграммы были с оплаченным ответом. С таким явлением Тарасов сталкивался впервые, точнее он даже и не знал, что так можно общаться. Обе были отправлены из небольшого городка Зея Амурской области и практически дублировали друг друга. Смысл телеграмм заключался в том, что около месяца назад на свидание к осуждённому Олегу Баранникову, содержавшемуся в ИТК- 14 выехала гражданка Арсентьева Ирина и пропала. Просили выяснить, где она, что случилось и срочно сообщить. Одна телеграмма была от матери Ирины, другая от органов МВД города Зея.
           - Баранников Олег… почему не знаю? – рассеянно глядя на Борткевича, размышлял вслух Тарасов.
          - Значит - не блатной и не голодный, - машинально продолжил его мысль Роман, - по-моему, на строгом режиме слышал такую фамилию, Кравцов должен знать.
          - А где он кстати? Здесь? – Тарасов махнул рукой в сторону стены, за которой находился второй кабинет оперчасти. Там базировались оперуполномоченные Кравцов и Махневич.
          - Должен быть здесь, если в зоне не застрял, - пожал плечами Роман.
           Опера что-то сосредоточенно писали. Когда открылась дверь, они среагировали одинаково. Сначала мгновенно накрыли писанину другим листом и только потом посмотрели на дверь. Увидев входящего Тарасова, Кравцов засмеялся:
          -  Вот, Андреич, как рефлекс срабатывает. Документ несекретный рожаю, а по привычке закрываюсь.
          - И что за документ?
          - Ты же сам вчера сказал написать фабулу постановления о возбуждении уголовного дела по побегу Захарова, между словами  «Установил» и «Постановил».
          - Ну да, что б потренировался, тебе полезно для практики. Дайка оценю твоё творчество.
           На протянутом Кравцовым листке было написано неровным почерком: «Установил в начале лета на рабочий объект ёлмас была выведена бригада расконвоированных осуждённых №33 в количестве 22 человека для заготовки леса в составе этой бригады был выведен осуждённый захаров который работал в ней сучкорубом во время очередной проверки 14 августа было обнаружено отсутствие захарова принятыми мерами розыска разыскать розыскиваемого не представилось возможным на основании вышеизложенного руководствуясь ст.ст.      УК РСФСР постановил
          - Серёга!  Это же серьёзный документ – постановление о возбуждении уголовного дела! А у тебя тут ни точек, ни запятых. Его же прокурор читать будет!
          - Ни чё, разберётся! Смысл же понятен. Я же не сочинение пишу на вступительных экзаменах!
          - А фамилия осуждённого, почему с маленькой буквы?
          - Потому что он козёл! Нас из-за его побега будут наказывать, а мы должны его козлячью фамилию с большой буквы писать?!
          -  Какая разница, козёл он или нет? Существуют правила орфографии в русском языке. Все фамилии пишутся с большой буквы независимо от того, кому они принадлежат. Так же, как и имена собственные, - название вахтового участка Ёлмас. А это что за выражение: «принятыми мерами розыска разыскать разыскиваемого»? Ты одно слово три раза подряд поставил в предложении.
          Кравцов на секунду задумался:
          - Так тут по-другому и не напишешь, а смысл и так понятен.
          - Почему не напишешь? Например: «принятыми мерами разыскать Захарова не удалось» или «в результате принятых мер розыска обнаружить Захарова не представилось возможным». Короче, - переписывай!
          - Не буду, там всё понятно. Ага, сейчас, буду весь день одну бумажку писать!?
     «Господи! – подумал про себя Тарасов, - с какими людьми приходится работать! Мало того, что неграмотный, но ещё и упрямый, как осёл! И что удивительно, – именно у таких сотрудников больше шансов стать большими начальниками. Интересно, это только в МВД или везде так?» Но вслух сказал:
          - Хорошо. Я сам исправлю ошибки красной пастой, как это в школе учителя делают, и отдам тебе переписать. Тренируйся, что-нибудь да запомнится. Собственно, у меня к тебе другой вопрос. На строгом режиме есть осуждённый Баранников Олег. Что ты о нём знаешь?
          - Есть такой. У них там своя компашка. Держатся втроём: Баранников Катранов, Смазнов, все на равных, главного нет. В конце секции занимают угол.
         - Блатные что ли?
        - Нет. В блатные не лезут. Все работают на Новой бирже простыми работягами. Причём, на самом деле работают, а не числятся. Но довольно авторитетные, серьёзные парни. С ними считаются.
        - Баранииков был на свидании недавно? Приезжал к нему кто-нибудь? Не знаешь?
        - Не слышал. Можно в спецчасти узнать.
        - Ладно. Как раз туда и иду.
       Начальник спецчасти майор Фомин на вопрос о возможном свидании Бараниикова ответил сразу, не задумываясь:
       - Так у нас за последний месяц только к Воейкову приезжали на свидание. Жена – трое суток на длительном были. А больше ни к кому, даже краткосрочных не было.
        - От Баранникова было заявление с просьбой вписать в личное дело невесту – заочницу, - добавила инспектор спецчасти худенькая блондинка Валя, - я не помню, подшила его в дело или ещё нет, сейчас посмотрю.
        Она порылась в куче личных дел на соседнем столе и выдернула одно из них:
         - Вот…так…не подшито ещё, начальник разрешил, вот его виза.
         - Дай-ка, я его дело к себе возьму, - и пока Валя записывала в журнал  учёта на вынос, Тарасов начал листать личное дело осуждённого Баранникова. Потом расписался в журнале, вернулся в свой кабинет и углубился в чтение.
         Большую часть своей работы в органах МВД Тарасову приходилось общаться с особо-опасными рецидивистами, для которых пятая – седьмая судимость были нормальным явлением. Держать в руках дело осуждённого отбывающего «всего» третий срок было редкостью.
         Первую судимость Баранииков получил в несовершеннолетнем возрасте за хулиганство, - два года воспитательно-трудовой колонии. Потом раскрутка в зоне по сто восьмой УК – тяжкие телесные повреждения. Трасов быстро прикинул возраст и время второй судимости. Получалось, где-то сразу после перевода с «малолетки» во «взрослую» колонию. Видимо, пришлось самоутверждаться, доказывать всем, что роль пидора не для него. И через полгода после освобождения снова осуждение по ст. 108 УК РСФСР, опять тяжкие телесные. В коротком приговоре более-менее детально была описана обычная пьянка группы молодых полузнакомых парней. Кто-то кого-то оскорбил. Возникла драка, в ходе которой Баранников ножом, взятым со стола с закуской, пропорол живот оппоненту. В результате – четыре года строгого режима, три из которых уже отбыто.
        Обычная биография начинающего рецидивиста. Все три годовые характеристики, написанные как под копирку, стандартными фразами характеризовали осуждённого с положительной стороны. Постановление о предоставлении права передвижения без конвоя, - тоже с положительной характеристикой. Одно единственное взыскание – выговор за попытку нелегального отправления письма. А вот и само письмо. Конверт без обратного адреса, - явно шло мимо цензуры. Адресовано Арсентьевой Ирине, город Зея Амурской области.
       Читая письмо Олега Баранникова, Тарасов как-то сразу засомневался, что зек, который отбывает уже третий срок, сможет так грамотно и детально описывать свои любовные чувства. Наверняка письмо сочинял какой-нибудь профессиональный «писатель», что подрабатывает за пачку сигарет всем желающим. Вспомнился Яшка Артиллерист: «Да я всей батарее писал любовные письма… Ваши трёхдюймовые глазки путём прямого попадания в моё сердце…» и т.д. Хотя, всё может быть. А вдруг у Олега у самого талант такого писателя?
      - Схожу я, пожалуй, на строгий режим прогуляюсь. Рома, если кто спросит, - я в зоне, - Роман кивнул, не отрываясь от бумаг.
      Дневальный в секции, где проживают бесконвойники с «новой биржи» на вопрос, где койка Баранникова, уверенно показал в дальний от входа угол:
      - Там они, гражданин начальник, втроём живут. А Баранников, вот тут на верхнем ярусе, под ним Смазнов, а рядом – Катранов. 
      Рядом с крайней двухярусной стояла кровать в один ярус. Тарасов оглянулся, все остальные кровати в секции были двухярусные. Видимо, специально убрали «второй этаж», чтобы никого постороннего не подселили. Между кроватями стояла широкая нестандартная тумбочка, явно изготовленная по спецзаказу.
     Тарасов присел на кровать и заглянул в тумбочку. В правом углу на верхней полке лежала стопка писем на имя Олега Баранникова с одним и тем же обратным адресом: город Зея Арсентьевой Ирине. Просмотрев почтовые штемпели на конвертах, Сергей понял, что они лежат по порядку и верхнее письмо – последнее.
     Развернув письмо, под зорким взглядом дневального, Тарасов внимательно вчитывался в аккуратный женский почерк. Если отбросить эмоции, смысл письма сводился к одной фразе: «С нетерпением считаю дни до нашей встречи!»
     Положив письма на место, Тарасов машинально перебрал вещи в тумбочке, осмотрел саму тумбочку на возможное наличие тайников, двойных стен и т.п. Ничего подозрительного не заметил.
     - Они что тут, самые крутые в секции? – Спросил он у дневального, поднимаясь.
     - Так оно, начальник, - дневальный оглянулся – в секции кроме них никого не было, - хотя они блатных из себя не строят.
     - А кто из троих самый главный?
     Дневальный задумался: 
     - Да никто не выделяется. Все на равных. Они по свободе друг друга знают. Общаются только между собой. С остальными только по необходимости. Ни с кем не задираются. Но их уважают и даже побаиваются – парни то все крепкие.
     Тарасов задумался. В его личном оперативном обслуживании были осуждённые, работающие в десяти разделочных бригадах на «старой» лесобирже. Этот участок работы был самым ответственным, так как бригады делали главный показатель в производственной жизни колонии. Комплектовались они из особо-опасных рецидивистов. Здесь был самый высокий уровень зарплаты. Здесь же по традиции концентрировалась большая часть криминальных авторитетов, отбывающих срок в колонии.
Тарасов занимался осуждёнными разделки ещё с лейтенантских времён. Все бригады были у него плотно перекрыты агентурой, и всё, что там творилось нехорошего, он знал. Или почти всё. Так же знал в лицо всех авторитетов, картёжников, разрабатываемых, - в общем, всех, кто выделялся из общей массы.
     После объединения двух колоний, добавилось ещё несколько рабочих объектов, в том числе ещё одна лесобиржа – «новая». Рабочие бригады на ней комплектовались из бесконвойников.
     Тарасов физически был не в состоянии лично обеспечивать агентурное прикрытие всех рабочих объёктов разросшейся колонии, где трудилось в общей сложности около тысячи человек. Объекты были распределены между сотрудниками оперотдела. На Тарасове оставалось общее руководство как начальника отдела. За бесконвойников отвечал Кравцов. Поэтому о жизни осуждённых из бригад с «новой» лесобиржи у Тарасова были очень поверхностные знания.
     - А где живёт сторож аэропорта Куницкий? – спросил он у дневального, решив, что не мешало бы опросить и его по поводу пропавшей девушки.
     - В нашей секции такого нет, по моему, в соседней.
     Распахнув дверь в соседнюю секцию, Тарасов отметил, как резко дёрнулись двое осуждённых. Они сидели на койке в середине секции.  Больше в помещении никого не было. Быстро подойдя к ним, Тарасов отметил рассыпанные по койке спички. Обычно спичками отмечали счёт при игре в карты.
     - Карты сюда, быстро! – Он требовательно протянул руку к растерявшимся осуждённым.
     - Какие карты, начальник… - начал было один, но второй, вздохнув, потянулся и вытащил из-под подушки колоду самодельных карт и протянул Тарасову:
     - Виноваты, гражданин майор, больше не будем.
     - Фамилии, какая бригада, почему не на работе? – Задавая стандартные вопросы, Тарасов машинально перетасовывал в руках колоду карт, приглядываясь к нарушителям режима. Лица незнакомые, с виду – работяги.
     - На выходном сегодня, бригада двадцать пять, «новая» лесобиржа.
     Записав фамилии, буркнув «вас вызовут», Тарасов направился к выходу, Потом, вспомнив, обернулся:
     - Куницкий здесь живёт?
     - Числится здесь. Но практически всё время на выходе, только пожрать приходит в столовую, да отметиться, - с готовностью пояснили игроки.
     «Этих деятелей отдам на усмотрение Кравцову. Можно убрать с бесконвойки за нарушение, можно наказать, можно вербануть, - пусть Серёга решает», - думал Тарасов, направляясь к выходу из жилой зоны, машинально тасуя колоду конфискованных карт.
     - Гражданин начальник!- окликнул его пожилой осуждённый, что подметал территорию метлой, - хотите фокус покажу? - он смотрел на мелькавшие в руках майора карты.
     - Ну, покажи, - Тарасов оглянулся по сторонам и протянул ему колоду. Взгляд скользнул по бирке на груди старичка. «Воробьёв», - машинально прочитал он, - «почему не знаю?»
     Ловко перетасовав колоду, зек положил её себе на левую ладонь «рубашками» кверху.
     - Какую карту достать? – Он, улыбаясь, смотрел на Тарасова.
     - Семёрку… бубей.
     - Пожалуйста! – Правой рукой Воробьёв извлёк из колоды карту и, не глядя, показал её Тарасову. Это была бубновая семёрка.
     - Ещё?
     - Туз крестовый, - Тарасову стало интересно.
     - Пожалуйста! – опять быстрое движение пальцами, и перед глазами майора появился крестовый туз.
     Назвав ещё три карты с тем же результатом, Тарасов отобрал колоду.
     - И как с тобой можно играть, если ты любую карту сдашь и мне и себе?
     - Так со мной никто и не играет!
     - Научишь фокусу?
     - Научить то можно. Без проблем. Только тут ещё нужно пальцы разрабатывать.
     - Ни чё, нам с тобой ещё долго вместе сидеть.
     Тарасов поднялся в дежурную комнату и поинтересовался у Воронина, когда отмечается сторож аэропорта Куницкий.
     - Обычно утром после развода и вечером после съёма. Он там, в аэропорту, круглосуточно. Раз в три-четыре дня продукты получает в столовой. Кстати, он в зоне сейчас, за продуктами пошёл, пока не выходил.
     - Будешь выпускать, скажи ему, чтобы ко мне в кабинет зашёл за зоной.
     - Да, Андреич, чуть не забыл, тут тебе каптёр свёрток какой-то просил предать. - Воронин достал из стола газетный свёрток, перетянутый верёвками.
     - Ага! Молодец Михеев, быстро обернулся, - Тарасов прихватил свёрток и пошёл на КПП.

               
                Оперативные будни.

     Рабочий день у большинства сотрудников колонии, носивших погоны, состоял из двух частей. Утром, с развода, то есть с семи – восьми часов, до обеда: 12-13 часов (в зависимости от объёма работ и обстановки в колонии). И вечером с 17-18 часов до отбоя, т.е. до 22 часов.
     Но оперсостав редко когда укладывался в установленные рамки. Особенно вечером. Поработав после съёма с осуждёнными, получив информацию о спрятанной на рабочем объекте браге и других запрещённых предметах, опера вынуждены были бежать на лесобиржу или другой рабочий объект, проводить обыски или устраивать засады, руководствуясь полученной информацией. Обычно всё это делалось после того, как начальник колонии вместе с замами ушли домой, мало ли зачем можно понадобиться начальству.
В редких случаях, с разрешения начальства – после съёма осуждённых с рабочего объекта.
     Тарасов с Борткевичем частенько устраивали вечерние рейды на рабочие объекты для проверки полученной информации. Иногда просто устраивали тщательный обыск в очередной бригаде. Открыв дверь найденным ключом, они включали свет и, заткнув все окна и щели, чтобы снаружи не было видно, планомерно, буквально по сантиметру проверяли всё подряд. Двигаясь вдоль стен параллельно друг другу, тщательно проверяли рабочую одежду, обувь, стол, скамейки, все подозрительные доски в стенах и полу, щели. При этом все вещи оставляли на своих местах.
     Бывали случаи, когда обнаруженный тайник оставался нетронутым. Если из запрещённых предметов там лежала, например, колода самодельных карт или другая мелочь. Этот тайник периодически аккуратно проверялся, пока в нём не оказывалось что-нибудь серьёзное (нож или что-то приготовленное к сбыту - пачка писем для нелегальной отправки, какие-то самодельные сувениры, дрожжи и т.п.)               
     Однажды во время такого обыска парни услышали характерное тарахтение мотоцикла поблизости. Ночью на мотоцикле на рабочий объект мог приехать только кто-то из жителей посёлка, с целью что-то спрятать или забрать спрятанное.
     Быстро погасив свет и выйдя из будки, опера притаились в темноте поблизости. В мотоциклистах они по голосам опознали вольнонаёмного сотрудника отделения Петрова и одного из бесконвойников с ночной разгрузки. Причём Петров - бывший поселенец - жил в Росинке уже лет десять. Он был убеждённым холостяком, подозревался в гомосексуальных связях с «петухами» из числа поселенцев и бесконвойных. А прикативший с ним бесконвойник невысокого роста Пятаков как раз и относился к категории «петухов».
     - Я такую начку забубенил, никакая б…дь не найдёт! – послышался хвастливый голос «петушка». Петров что-то неразборчиво пробурчал глухим басом.
     Наблюдая из-за угла домика, как Пятаков осторожно разбирает и откладывает в сторону поленья из кучи дров, Роман, едва сдерживаясь от смеха, спросил шёпотом:
     - Будем задерживать?
     Тарасов отрицательно покачал головой:
     - Зачем? Глянем сначала, что они притараканили.
     После отъезда мотоциклистов, парни, подсвечивая фонариками, проверили тайник. В солдатском вещмешке были плотно упакованы две бутылки водки, кусок копчёного сала килограмма на полтора, две банки тушёнки, около килограмма высушенных дрожжей, тридцать пачек сигарет «прима» и несколько плиток чая.  Неплохой улов! Ещё бы: есть и выпить, и закусить, дрожжи придётся уничтожить, а чай и сигареты пойдут на вознаграждение агентам. Что в свою очередь позволит съэкономить деньги, получаемые для этих целей по секретной статье.
     При этом одновременно «убивали несколько зайцев». Не найдя обещанного «грева» «полосатики» (9) естественно предъявят претензии тем, кто должен был спрятать его в обусловленном месте, и получили от них деньги на эти цели. (Примечание 9. Осуждённые особого режима носили форменную одежду с широкими тёмными и светло-серыми полосами).
     Те, в свою очередь, будучи уверенными, что «полосатые» всё получили и в наглую «кидают предъяву» по беспределу, будут, мягко говоря, возмущены. Как они разойдутся, уже не важно, главное – в эту «дружбу» будет вбит хороший клин. И канал незаконных поставок перестанет существовать. Такой результат Тарасов считал более эффективным, чем оформление Петрова за связь с осуждёнными. Оставалось только выйти с рабочего объекта никем не замеченными, чтобы не подумали на них. Это особой проблемы не составило.
     Похожий результат Сергей с Романом хотели получить и от той операции, которую они планировали провести сегодня вечером в посёлке. Они как раз разглядывали переданную каптёром одежду, когда в кабинет, постучав, вошёл бесконвойник.
     - Осуждённый Куницкий, – доложил он, - вызывали?
     Куницкого в своё время порекомендовал оперативникам замполит колонии майор Светлов. Куницкий периодически делился с замполитом абсолютно ненужной тому информацией об отношениях между осуждёнными, и Светлов посоветовал Тарасову обратить внимание на такие способности зека. Отвечавший за строгий режим Кравцов, после беседы с Куницким, дал «добро» на его работу в аэропорту. Оформил его доверенным лицом. По информации, полученной от нового негласного сотрудника, уже дважды производилось изъятие спирта для нелегальной продажи, что регулярно завозился в посёлок местными бутлегерами. Причём одна партия была уничтожена в прямом смысле, сожжена возле аэропорта на глазах у свидетелей - пассажиров лично Тарасовым. По-другому в той ситуации нельзя было.
     Тарасов, который по должности заведовал регистрацией всего негласного аппарата колонии, знал, что Куницкий является негласным сотрудником, поэтому сразу «взял быка за рога».
     - Присаживайся, - кивнул он на свободный стул. (На предложение «садись», зеки обычно отвечают «Спасибо, я уже сижу»).
     - Расскажи-ка нам, что ты знаешь о невесте Баранникова, которая должна была прилететь к нему на свиданку?
     Внимательно следя за хитрым лисьим лицом Куницкого, Тарасов отметил лёгкое замешательство в его глазах.
     - Не смущайся, здесь все свои, - добавил, не отрывая взгляда от бумаг, Борткевич.
     - Так это… гражданин начальник, - Куницкий справился с замешательством, демонстративно покосился на дверь и доверительным тоном продолжил, - Олег… в смысле Баранников, попросил меня встретить заочницу, которая должна была прилететь к нему, и проводить её до спецчасти. Но она не прилетела. Потому я вам и не докладывал. А чё докладывать, раз никто не приехал?
     - Когда это было?
     - Так… сейчас соображу, - Куницкий наморщил лоб, изображая глубокую задумчивость, - где-то в конце июля, числа двадцать пятого – двадцать седьмого. Я несколько дней караулил, но прилетали всё местные, знакомые.
     - Можно подумать, что ты тут всех знаешь, - буркнул Роман, роясь в ящике стола.
     - Всех не всех… но, как-то примелькались. По фамилиям, конечно, нет, а в лицо… летают то в основном одни и те же.
     - Ладно, свободен.
     Цензор, тётя Фая, на вопрос о переписке Баранникова сразу сказала, что пишет он только заочнице. Уже год они активно переписываются, дело, судя по всему, идёт к свадьбе. Порывшись в картотеке, она назвала известную уже Тарасову фамилию Арсентьева.
     Выйдя от цензора, Тарасов задумался. Кого ещё можно опросить? Остался один Баранников. Вечером придёт с работы, побеседуем…

                *     *    *
     - Я сам ничего не понимаю, гражданин майор, - Баранников выглядел несколько растерянным, но смотрел прямо в глаза, не юлил, отвечал спокойно, уверенно. – Ирина должна была приехать месяц назад. Передумать вроде не должна. Я уж тут переживаю, может, где в аварию попала или ещё что…
     - А может, по дороге влюбилась в попутчика и уехала к нему? Решила, например, не связываться с зеком, если появился другой кандидат? – Тарасов внимательно следил за мимикой собеседника.
     На какую-то долю секунды взгляд Баранникова стал злым, колючим, но он быстро взял себя в руки и покачал головой:
     - Исключено, начальник, она не такая.
     - Откуда ты знаешь? Ты же её ни разу не видел.
     - Знаю. Я с ней больше года переписывался. У неё характер не такой. Она сообщила бы, если бы что-то помешало. Телеграмму прислала бы…ну, не знаю, дала бы как-нибудь знать…
     - Тоже мне психолог. По письмам он определил! Ты лично встречать её не пытался?
     - Не. Я обратился к зам. по БОРу, чтобы разрешил её встретить, мол, расписываться ко мне едет, почти жена, можно сказать… А он наорал на меня, сказал идти на работу, и не дай Бог, он узнает, что меня не было на бирже – посадит за побег. Ещё добавил, что если все будут тут всяких бл…
встречать, то кто будет работать!
     - И ты побоялся? Или всё-таки сбегал с биржи потихоньку?
     - Побоялся. У него в натуре ума хватит. Побег не побег, а с бесконвойки закрыл бы. А мне сейчас это совсем ни к чему. Я попросил шныря аэропортовского её встретить и проводить до зоны. Потом, когда вертолёт сел, я звонил с биржи в аэропорт. Этот шнырь – Куницкий сказал, что её не было.
     Отпустив Баранникова, Тарасов медленно шёл в сторону КПП по территории жилой зоны. Машинально отвечая на приветствия, он отслеживал идущих навстречу осуждённых в полосатой одежде. Заходили ООР (10) со «старой» биржи. (Примечание 10. ООР – особо опасные рецидивисты).
     Вот, в составе десятой бригады прошёл Куприянов, он же агент «Быстрый». Нижняя пуговица на куртке застёгнута, - значит новостей нет.
     - Здрасте, гражданин начальник! – Это Логинов из пятой. Даже кепочку приподнял, что вызвало улыбки бригадников. Мол, выслуживается перед начальством. Для Тарасова это маяк, сообщение оставлено в условленном месте.
     «Надо бы пароль поменять, - подумал Тарасов, - один из бригады здоровается. Когда-нибудь обратят внимание».
     Из головы не вылезала беседа с Баранниковым. По всему получается, что Ирины в посёлке не было. Куницкий и Баранников говорят одно и то же. Допустим – сговорились. А где логика? Чтобы изнасиловать и убить? Зачем тогда Баранникову Куницкий? Или, наоборот, Куницкому Баранников? Да и не решился бы Куницкий на изнасилование чьей-то невесты. Тем более Баранникова – довольно-таки авторитетного на строгом режиме. Это равносильно самоубийству. В особо жестокой форме.
     Какие ещё могут быть версии? Прилетела. Встретили Баранников с друзьями – Смазновым и Катрановым. Пошли все вместе в сторону «новой» биржи. Больше просто некуда. Это вокруг посёлка по линии УЖД или вдоль неё около трёх километров. По дороге выпили (привезти могла и Ирина), изнасиловали, убили. Версия слабая. Заранее запланированное убийство с изнасилованием? Про такое Тарасов вообще никогда не слышал, несмотря на весь свой богатый опыт. Сумасшедствие какое-то, тем более групповое. Да и Куницкого должны были запугать, он не мог не обратить внимание.
     Напились, и всё получилось спонтанно? Это всем троим нужно упиться до скотского состояния. Да и место для пикника… в лесу без мази от комаров и накомарника в июле делать нечего. А сидеть несколько часов выпивать и закусывать… это не Подмосковье. Тарасов из собственного опыта знал. Не дай бог, в лесу припрёт «по-большому»! Даже, если уложишься в секунды, и то потом пол дня будет вся промежность чесаться от укусов. Комары, мошки, слепни, пауты, - висят вокруг человека тучей, в ушах стоит сплошной гул. Самая сильная и современная мазь помогает от силы на пол часа. Потом надо опять мазать. Да и не на все виды насекомых она действует.
     Нет. Маловероятно. Да и не те это люди, судя по их характеристикам.
     Наиболее вероятная версия, что Ирина не добралась до Росинки. Надо будет так и ответить завтра на телеграммы.
     Приняв решение, Тарасов ускорил шаг, тем более что съём заканчивался, и ворота уже успели закрыть.
     Роман уже ждал в кабинете за зоной, готовый к выходу.
     - Мешок с ключами берём? – Он выжидательно смотрел на друга.
     Тарасов на секунду задумался. В обычном солдатском вещмешке накапливались изъятые и специально изготовленные хитрые ключи от хитрых замков, которыми закрывались бригадные будки. Опытные зеки знали, замки какого типа сложнее всего открыть. Такие замки и делали на двери своего рабочего жилья. В основном ключи были в форме изогнутой трубки с внутренней резьбой определённого диаметра, хотя попадались и другие конструкции. Весил этот мешок довольно-таки прилично, да и сковывал движения.
     - Оставим, - решил Тарасов, роясь в своём столе, - зачем таскать лишнее. Где прячут ключи в разделке по всем бригадам, я знаю. В других… если не знаем – поищем, не найдём – взломаем. Чёрт! Куда я фонарик засунул?
     - Ты же его в сейф положил.
   - Да? Точно! – Тарасов хлопнул себя по лбу, одновременно открывая сейф, - старею. Видимо, склероз развивается. Ну, всё. Вроде готовы. Погнали?
     В первом сообщение, оставленном для Тарасова в условленном месте под эстакадой, говорилось о бригаднике агента Чурилове. Во время совместного употребления браги Чурилов проговорился, что, будучи на свободе, «замочил одного козла», которого считал своим другом. За то, что тот оказался «стукачом». Труп прикопал в сарае в конце огорода возле дома, где убитый проживал. Хотел позже похоронить глубже, но не успел – посадили. Чурилов поэтому переживал, что могут по запаху обнаружить.
     Обсудив с Романом полученную информацию, Серёга решил, что тут нельзя ограничиваться отправлением информации в милицию. Во-первых, милиция может просто отмахнуться от лишней головной боли, отправив отписку – «информация не подтвердилась» или «проверить не представилось возможным». Во-вторых, если отработают как надо и найдут труп – все лавры заберут себе. И, в-третьих, самое главное, - операм на Большой Земле наплевать на наших агентов. От Чурилова не будут скрывать, что труп нашли по полученной «наколке». А тот легко сообразит, когда и кому проговорился и отправит «малявку» (11) на зону. (Примечание 11. «Малявка» - записка, отправленная скрытым от досмотра путём).
     Тут нужно или вообще ничего не предпринимать, или проситься в командировку по месту жительства Чурилова. И уже там, на месте договориться с коллегами из милиции. Сначала выяснить, кто из окружения Чурилова пропал во время его кратковременного нахождения на свободе между отсидками. Затем установить место жительства пропавшего, Осмотреться и осторожно (по возможности) проверить самим, есть ли труп в указанном месте. Подобрать кого-нибудь на роль прохожего – рыбака, грибника и т.п., «случайно» унюхавшего подозрительный запах.
     - При таком раскладе, если всё срастётся, - рассуждал вслух Тарасов, пока они с Романом, не спеша, шли к следующему тайнику, - мы и агента прикроем, и от ментов можно будет выбить какую-то благодарность за содействие раскрытия «висяка».  Нам с тобой эти поощрения уже до лампочки, на карьеру вряд ли повлияют, а вот кому-то из молодых…кстати! Вот Махневича можно было бы и отправить. Молодой, холостой, здоровый, не глупый. Попробую договориться с оперотделом.
     - Точно, - Роман согласно кивнул, - его скорее отпустят, чем кого-то из нас. Мы то им надёжней жопу прикрываем. На месте нужнее. Только, желательно, чтобы эта информация была от его источника.
     - Подарим, - Сергей добродушно махнул рукой, - для своих не жалко. Знаешь, Рома, когда я только начинал работать в оперчасти, как-то получил информацию, что у одного нашего зека дома в подоконнике спрятан боевой пистолет. Это сейчас оружия у населения развелось…, а тогда это было событие!
     В общем, отправил я сообщение в милицию по месту жительства. По секретной почте, естественно. С просьбой обязательно сообщить о результатах проверки. В ответ – ни звука! Через какое-то время приходит этому зеку письмо от матери. Она жалуется, что приходили милиционеры, переломали все подоконники в доме. Нашли какой-то пистолет. Её допрашивали. Заканчивалось письмо словами: «Когда же ты, сволочь, перестанешь нас мучить!» От милиции я так ничего и не дождался. Думаю, что они, найдя пистолет, быстренько, задним числом, состряпали сообщение от своего агента. Завели и тут же реализовали агентурное дело. И – вперёд, за медалями! Отсюда вывод – надо это нам? Чужие головные боли?
     - Согласен, - Роман кивнул головой, - или пусть делятся славой, или пошли на… вот, кстати, мы и пришли.
     Сообщение Роман достал из кучи ржавого железа на территории механизации. Тут же, подсвечивая фонариком, прочитал.
     - Ого! Короче, здесь в столярке, - Роман указал рукой на небольшой домик недалеко от бокса с тракторами, - в тайнике приготовлена к отправке партия ширпотреба – ножи кнопочные и охотничьи, браслеты, зеркальца.  Тайник в верстаке у столяра Гаврикова. Я его знаю, кстати, неплохо. Хитроватый мужик – так… себе на уме.
        Ключ от столярки Роман уверенно извлёк из-под обрезка доски, куча которых валялась рядом с домиком.
     - Давай сначала тайник найдём, а потом будем громить, - предложил Тарасов, а то вдруг какая накладка, а мы свой интерес засветим.
     Несмотря на, казалось бы, точную подсказку, обнаружить тайник оказалось не просто. В качестве ножек у верстака использовались две массивные деревянные плахи толщиной около десяти сантиметров. Парни долго осматривали и ощупывали буквально по сантиметру верстак и всю прилегающую территорию, пока не догадались отодвинуть его от стены.
     С тыльной стороны в ножке верстака была обнаружена вырезанная вертикальная ниша, из которой извлекли довольно-таки увесистый свёрток.
Развернув его тут же на верстаке, парни стали с интересом разглядывать добычу. Зеркальца в виде плоской коробочки с открывающейся крышкой из разноцветного плекса, кнопочные ножи разных конструкций и – самое интересное – три охотничьих ножа в ножнах. Причём, если два из них были обычными «рабочими» ножами с ручками из капа, то третий представлял из себя настоящее произведение искусства. Ручка со вставками их разноцветного плекса с выступами для пальцев и лезвие с каким-то хищным изломом и кровостоком.
     - Это чья же работа? – Тарасов рассеянно посмотрел на Романа. Тот пожал плечами.
     - Так… зеркала – это Лёня Бидюк семнадцатая бригада. Половина кнопарей – Ишунькин из механизации – его работа. Остальные… был бы в зоне Фунт – подумал бы на него, но он уехал, давно. – Тарасов рассуждал вслух, разглядывая ножи, - может у Фунта какие ученики были? Надо будет уточнить. Ну а охотничьи… такое чудо вообще впервые вижу.
     - Я что-то тоже такое не припомню, - Борткевич почесал затылок, - может, какой-то новенький заехал?
     - Так и так надо будет уточнять. Статью за изготовление холодного оружия никто не отменял.
     - Давай разделим так, - Рома как будто боялся выпустить оригинальный нож из рук, разглядывая его вплотную возле тусклой лампочки. - Этот красавец мне, а тебе всё остальное?
     Сергей пожал плечами:
     - Я не против. Но, по-моему, ты это зря. Сам подумай, куда он тебе? На охоту с ним не пойдёшь. На стенку повесишь? И будешь переживать, чтобы сын его куда-нибудь на улицу не утащил, друзьям показать? Или засунешь подальше, в угол какого-нибудь сундука? Где он и будет лежать годами, ржаветь.
     Роман задумался:
     - По ходу, я погорячился…
     - Во-о-от! Я предлагаю этот нож оставить в качестве сувенира для большого начальства – прокуроров, всяких комиссий и т.п. В общем – пригодится. А остальное поделим по-братски. Тут, кажется, всё чётное.
     Серёга быстро разделил всё на две примерно одинаковые кучки.
     - Так. Ты отворачиваешься, а я втыкаю этого красавца возле одной из куч и отхожу. Ты говоришь, какая из куч твоя – с ножом или без.
     - Давай! – Роман отвернулся и, для верности, отошёл на пару шагов. Услышал характерный звук, сказал, - с ножом!
     - Ну вот. Всё справедливо. Теперь давай наводить здесь беспорядок. Надо же сделать вид, что мы это нашли в результате обыска.
     Дальнейшие действия были отработаны неоднократно. Парни, двигаясь вдоль противоположных стен, сбрасывали рабочую одежду с гвоздей на стене, распахнули дверцы стола и тумбочек, раскидали сапоги, что сушились у печки. При этом весь рабочий инструмент остался на месте. Так же, как и обнаруженные в столе мешочки с крупой и сухарями. На всё это безобразие ушло не больше пяти минут.
     - Ну, всё уходим. Ключ на место положи. Пусть думают, что своим открыли. Что у нас там со временем? Ага! С часик ещё есть. У тебя ещё есть информация для обыска?
     - Нет. На сегодня всё. – Роман выключил свет в домике и начал закручивать хитрый замок, - а у тебя?
     - Ещё одно сообщение надо забрать. Тут рядом, в разделке.
     На этот раз, чтобы забрать сообщение, пришлось открывать бригадную будку. Агент работал поваром в бригаде, уходил всегда последним, сам закрывал дверь и прятал ключ. Сообщение было в рабочих сапогах под стелькой в правом от входа углу.
     - Может пошмонаем (12), время ещё есть, - предложил Роман, посветив во все углы фонариком. (Примечание 12. «Шмонать» - обыскивать (жаргон.)
     - Смысла нет. – Сергей вчитывался в сообщение. – Они в курсе, что я знаю, где ключ лежит, поэтому ничего запретного дома не держат. Знаешь, что в сообщении? Бригадник Кушхов – то ли осетин, то ли дагестанец – подозрительно много времени проводит на берегу реки. Рыбу не ловит, просто ходит, что-то высматривает. Особенно много внимания уделяет угловой вышке, хотя с солдатами общаться не пытался.
     - На лыжи встать собирается?
     - Агент тоже подозревает, что он в побег намылился. Хотя… насколько я помню, срок у него небольшой. Надо будет уточнить, и вообще – присмотреться. Ну что, на сегодня хватит? У нас ещё мероприятие. Погнали в штаб.
     Только парни успели разложить по сейфам трофеи, как после осторожного стука в дверь заглянул Маркин. Быстро убедился, что в кабинете никого посторонних нет, и пропустил в дверь крепкого солдатика с погонами сержанта.
     - Вот… как обещал.
     - Ну-ка примерь. – Тарасов развернул перед солдатом свёрток с зековским обмундированием.
     Сержант взял в руки бушлат и удивлённо посмотрел на своего командира.
     - Ты что, не объяснял ему суть боевой задачи? – догадался Тарасов.
     - Нет, конечно. Я сказал, что нужно помочь оперативникам в одной секретной операции.
     - В принципе – правильно. Зачем раньше времени раскрывать все карты? – Тарасов повернулся к сержанту и, строго глядя на него, объяснил, - Тебе предстоит участвовать в оперативной комбинации. А конкретно: под видом бесконвойника заберёшь с квартиры в посёлке нелегальную посылку для наших зеков и отдашь её нам. Мы бы и сами это сделали, но нас в посёлке знают в лицо и не поверят. Задача понятна?
     - А как я найду квартиру?
     - Мы проводим. И вообще, будем находиться всё время рядом, буквально в пяти метрах. Подстраховывать.
     - Не дай бог, что-нибудь случится с моим бойцом, - Маркин явно набивал цену, - что я его родителям потом скажу!
     - Да я же говорю – риска никакого. Не нагнетай Серёж! Мужичонка плюгавенький, живёт один. А боец у тебя вон какой крепкий парень!
     Боец расправил плечи и заулыбался.
     - Когда закончите, позвоните. Я буду у себя в батальоне. Как привёл его к вам, так и заберу, - Маркин вышел.
 Переодев сержанта в зековскую робу, опера остались довольны. Размер – как по заказу.
     - Ты, главное, козырёк на глаза надвинь, - инструктировал по дороге Роман, - в темноте и так плохо видно, а так… вообще, свои ребята не узнают, с кем служишь.
     - А собака там есть?
     - Даже две, но они на цепи, не бойся.
     - И кот ещё, - добавил Тарасов, и парни заржали.
     - А что кот? – не понял сержант.
     - Да так… отдельная история. Будет время, расскажем.
     Ближайшая к нужному дому лампочка горела на столбе возле амбулатории. Подходы к калитке надёжно укрывались в тени деревьев.
     - Ну, давай! Запомни, ты - из ночной разгрузки со старой лесобиржи. - Напомнил инструктаж Тарасов, - пришёл за посылкой. Если скажет, что не знает тебя – ты новенький. А старых всех позакрывали
     - Да помню я, - сержант уверенно вошёл в калитку под суматошный лай собак. Опера присели за забором, напряжённо всматриваясь во двор.
Как они ни прислушивались, из негромкого диалога удалось разобрать только довольное Володино «Ну, наконец!» Всё заглушал лай взбесившихся псов, которых уже начали поддерживать коллеги из соседних дворов.
      Выйдя за калитку, силуэт с мешком на плечах поскользнулся и упал под его тяжестью. Парни подхватили сержанта вместе с мешком.
     - Ни хрена себе посылочка! – прошептал Роман, прикидывая мешок на вес.
     - Он сказал. что здесь две посылки и две передачи, - рассказывал сержант, когда они втроём тащили мешок в сторону моста. Напряжение потихоньку его отпускало. Глаза весело блестели при свете взошедшей луны. – Говорит, пол месяца это всё лежало. Накопилось. Сам на больничном, завезти не может, а никто не приходит.
     - Не удивился, что незнакомый?
     - Да не! Обрадовался, что избавился от груза. Сам то ли пьяный, то ли с похмелья. Прёт от него…
     - Да он всегда такой, - пояснил Роман, - а тут ещё и на больничном. На законных основаниях!
     - Кто-то идёт навстречу, - Тарасов напряжённо всматривался в силуэт на мосту. – Давай мешок пронеси один. Мы будем поддерживать незаметно, как будто бесконвойника конвоируем.
     - Поймали негодяя! – К ним приблизился офицер с погонами старшего лейтенанта. От него пахнуло свежим запахом водки. – Молодцы, мужики! У-у-у, козлина! – Он сделал попытку пнуть «бесконвойника» ногой.
     - Не надо, - придержал его Тарасов, - ему уже и так досталось. Пусть хотя бы мешок дотащит.
     Сзади ещё слышался довольный смех офицера, когда сержант, оглянувшись, прошептал:
     - Мой замполит роты. Не узнал!
     - Я же говорил, тебя свои не узнают, - прокомментировал Роман. А Сергей подумал, что в таком состоянии старлей своего подчинённого и в солдатской форме мог не узнать.
     Больше нежелательных встреч до штаба колонии не было.
     Войдя в кабинет, Тарасов сначала позвонил Маркину, затем вместе с Борткевичем вывалили на стол трофеи и стали их сортировать.
     Две посылки в стандартных почтовых ящиках тут же были вскрыты. Третья – передача, по весу была такая же, как посылки. А четвёртая представляла собой мешок, по весу равный первым трём вместе взятым. По сопроводительным запискам были сразу установлены адресаты и отправители. Большая передача предназначалась осуждённому Соловьёву – бригадиру семнадцатой бригады.
     - К нему мама недавно приезжала на свидание, - припомнил Тарасов, - худенькая такая старушка. Из Подмосковья добиралась. И как только она всё это дотащила! Что-то же ещё во время свидания нужно было есть. Да и официальная передача наверняка ещё была…
     - Мамы, они знаешь, какие выносливые, – философски заметил Роман, выкладывая содержимое мешка, - да и встречали наверняка. Смотри, что заботливая мамаша сыночку подогнала. Теофедрин, реланиум… ого! Этаминал натрия! Она явно не хочет, чтобы сынок дожил до свободы!
      Роман выкладывал на стол перетянутые резинками прессы из упаковок с таблетками и ампулами. Когда его рука вытащила из мешка трёхлитровую металлическую флягу, в которой что-то булькнуло, Роман мельком взглянул на сержанта. Тот стоял вполоборота и переодевался. Борткевич обменялся с Тарасовым понимающими взглядами и сунул флягу под стол.
     Содержимое во всех посылках было примерно одинаковым: дрожжи, сахар, сигареты, чай, сало, консервы. В одной из посылок оказалась бутылка водки. Она была тщательно обложена более мягкими продуктами. В другой – плоская бутылка коньяка.
     - Руки здесь можно где-нибудь помыть? – поинтересовался сержант. Он закончил переодеваться и с интересом поглядывал на кучу продуктов на столе.
     - А вот, за дверью в коридоре умывальник, - Роман распахнул дверь, показывая, - мыло здесь, а полотенце у нас в кабинете на вешалке.
     Пока сержант плескался, Тарасов негромко спросил:
     - Слышь, Рома, может мы этот красивый ножик Маркину и подгоним за содействие?
     - А что? Я думаю, само то будет. Ему должно понравиться.
     - Ну, как тут у вас? – Лёгок на помине, в дверях показался Маркин.
     - Операция прошла успешно. Всё по плану. Сержант твой на высоте, достоин поощрения. – Тарасов кивнул на довольного сержанта.
     - Я уже понял, - Маркин указал глазами на заваленный стол, – а его командир?
     - Само собой, - Тарасов сунул руку в распахнутый сейф и протянул Маркину нож в ножнах, - у нас с поощрениями не задерживается. Это вам не там! – Он показал пальцем вверх.
      - Ни хрена себе! – Маркин разглядывал вынутое их ножен произведение искусства. – Красавец! И не жалко?
     - Для тебя, Сергей Геннадьевич, ничего не жалко. Самое лучшее отдаём, что есть! – Тут Тарасов нисколько не кривил душой.
     - Он что же, был среди этого? – Маркин показал на стол.
     - Нет. Это обычно идёт в другую сторону. Не к нам, а от нас.
     - А-а, ну да… что-то я затупил, - Маркин не мог оторвать восхищённого взгляда от ножа. Потом спохватился, оглянулся на сержанта – тот вытирал руки полотенцем – и спрятал нож за пазуху.
     - Ну, а ты, боец, выбирай, что нравится. – Роман подтолкнул сержанта к столу.
     - Да я как-то… - сержант замялся.
     - Ты куришь? – попробовал помочь ему Тарасов.
     - Курю. Только… - сержант смотрел на упаковки дешёвых сигарет, - … с фильтром.
     - Понятно. – Тарасов взглянул на стол, где преобладала «прима», и вынул из сейфа блок «космоса», - такие пойдут?
     - Конечно, - сержант не смог скрыть счастливой улыбки, - спасибо!
     - Это тебе спасибо. Бери консервы. Сало хочешь?
     - Нет. Спасибо, хватит.
     Пока Роман силой засовывал сержанту в карман бушлата две банки сгущёнки, Тарасов спросил у Маркина вполголоса:
     - Ну, что, Серёж, отметим удачную операцию?
     - Не. Я сегодня ответственный по батальону, - Маркин с сожалением окинул взглядом стол, развёл руками, - в другой раз. Всё. Мы пошли. А то вы мне тут лучшего бойца совсем развратите.
     - Главное, чтобы лучший командир не испортился, - крикнул в спину Маркину Тарасов.
     На сортировку трофеев ушло ещё пол часа. Проверили флягу с жидкостью. Как Тарасов и предполагал, пахло водкой. Роман тоже понюхал:
     - А может спирт? Сейчас проверим.
     Он быстро оторвал кусочек бумажки, сунул в горловину фляги. Вытащил и щёлкнул вынутой из стола зажигалкой. Глядя на вспыхнувшее весёлое синее пламя, парни хором констатировали:
     - Спирт!
     Как бы подтверждая мнение «экспертов», две капли упали на стекло стола и продолжали гореть.
     - То, что спирт, это понятно, - Тарасов закрутил пробку фляги и сунул её в сейф, - а вот, съедобный ли? Как бы не травануться.
     - Конечно съедобный! – Роман даже удивился бестолковости начальника. - Ты что, думаешь, его прислали топоры смазывать?!
     - Прислали пить, но ведь им по барабану, что пить! Вон, в посёлке торгуют каким-то техническим спиртом. Все пьют. Никто не сдох. А если кто и умрёт – докажи, что именно от этого!
     - Так, что ты предлагаешь?
     - Надо провести экспертизу. А кто у нас лучшие эксперты по спирту? Врачи! А кто лучший из врачей?
     - Мирза!
     - Во-о-т! Завтра отольём с пол литра и занесём ему перед обедом. Он сразу определит. Куда нам спешить?
     - Так, а что, сейчас то не тяпнем?
     - Рома! Первый час ночи. Если начнём, мы же не успокоимся на одной бутылке. А там и до спирта доберёмся. Будем дегустировать, пока не кончится.
     - Так-то оно так… но, блин, коньяк так и стоит перед глазами!
     - Ни чё! Коньяку лишняя выдержка только на пользу. Да и нам, честно говоря. Всё, пошли домой.

                26 августа 1994 года
 
     На следующее утро, подходя к штабу колонии, Серёга мысленно нахваливал себя за то, что вчера удержался от пьянки и удержал друга. Как бы они оба выглядели сейчас! В то же время он понимал, что изъятое спиртное надо будет «уничтожать» уже сегодня вечером, иначе коллеги его просто не поймут. Присутствовать при «уничтожении путём распития», а самому не пить? Как-то не по-русски. Да и жаба задушит. Ещё бы! Трофеи добыты по его информации и его активном участии, а употреблять будет кто-то?
     Серёга пытался убедить себя, что можно поучаствовать в распитии коньяка, а потом сказать, что, мол, не хочется мешать. Придумать какую-нибудь причину и свалить домой. Но, зная себя, он был уверен, что так не получится. Скорее всего - затравится и продолжит наравне со всеми.
     Эти мысли не покидали его во время развода. Машинально здороваясь с офицерами, фиксируя маяки от осуждённых и решая другие мелкие текущие вопросы, Тарасов думал о предстоящей вечером гулянке.
     Сразу после развода он проскочил в кабинет оперчасти за зоной и закрыл за собой дверь на ключ. Друг и напарник по кабинету Роман ушёл с кем-то разбираться в штрафной изолятор, поэтому Тарасов мог на какое-то время уединиться.
     Сначала, вспомнив о принятом вечером решении провести экспертизу спирта, Тарасов отлил из фляги в поллитровую бутылку из-под водки. Взял из стола пластмассовую пробку, заткнул ей бутылку и поставил её в сейф. Потом немного подумал и повторил процедуру. Вторую бутылку со спиртом поставил в холодильник. Благо проблем с пустыми бутылками и пробками в этом кабинете никогда не было. Раз в неделю, иногда и чаще уборщица тётя Маша выгребала пустую тару из встроенного шкафа, где находилась вешалка для одежды. Но стеклотара с завидным постоянством откуда-то опять появлялась на этом месте.
     Такая же картина наблюдалась и в соседнем кабинете оперчасти, где работали Кравцов и Махневич.
     Одной из причин такого явления было то, что во всём штабе только эти кабинеты были чисто мужскими и имели двойные двери, через которые подслушивать разговоры было проблематично. Поэтому все мероприятия, связанные с употреблением спиртного, происходили в этих кабинетах. Это и дни рождения, и обмывание очередного звания, новой должности, и убытие в отпуск, и возвращение из него и т.д. и т.п.
     Здесь даже имелся небольшой холодильник допотопной конструкции. Он стоял в кабинете ещё до того, как Тарасов впервые пришёл сюда лейтенантом. В настоящее время холодильник был битком набит солёным и копчёным салом, банками с мясными и рыбными консервами. Часть банок, что не вместились, пришлось поместить в сейф, потеснив папки с секретными делами.
      Покончив со срочными личными делами, Тарасов перешёл к служебным.
      В первую очередь надо было дать ответ на телеграммы о пропавшей девушке. Сергей ещё раз перебрал в памяти результаты вчерашней проверки. Вроде ничего не забыл. По всему получается, что девушка в посёлке не появлялась. Каких-либо агентурных данных по этой теме в течение последнего месяца не поступало.
     Тарасов быстро набросал текст ответа на телеграммы и направился было уже к двери из кабинета, как услышал характерный звук ключа в замке и приглушенные голоса.
     В кабинет вошёл с недовольным лицом Борткевич и следом за ним… Васильков с надвинутой на глаза фуражкой.
     - О! Серёга, привет! – поздоровался с тёзкой Тарасов, - какими судьбами в наших краях?
     - Есть что-нибудь охмелиться? – не стал ходить вокруг да около Васильков.
     Похмелить друга – это святое. Отказать Тарасов никак не мог. Но с другой стороны – его ведь отсюда не выгонишь, пока всё не кончится или пока не вырубится. На старые дрожжи много не надо. И уйти - не уйдёшь. Не оставишь же постороннего в секретном кабинете. Да и пили здесь обычно вечером, когда начальство уходило.
     - Пол стакана водки тебе хватит? – Тарасов принял решение. Роман удивлённо посмотрел на него.
     - За глаза, - Васильков сразу оживился, - а что, есть и больше?
     - Вчера спирта немного перехватили. Сами ещё не пробовали, может его и пить то нельзя. Хотели врачам на экспертизу сначала…
     - Я сам лучший эксперт в посёлке. Доставай, сейчас продегустирую. – Васильков по-хозяйски уселся за стол, положил на него фуражку и достал из кармана две конфетки.
     - Давай только так, Серёга – выпиваешь, закусываешь, и мы все уходим. У нас тут работы в зоне – вагон и тележка и всё срочное.
     - Я и говорю ему, - добавил Роман, - что у нас запарка. А он своё – умираю, выручайте.
     Тарасов достал из холодильника газетный свёрток и развернул на столе закуску – мелко нарезанное сало, лук и зачерствевший кусок хлеба, - всё, что осталось с прошлого раза.
     - Убери дежурные конфетки, - кивнул он на стол, - пригодятся ещё.
     Васильков согласно кивнул и убрал конфеты в карман.
     Тарасов достал из холодильника не успевшую остыть бутылку со спиртом и налил четверть стакана.
     - Ты же говорил – пол стакана, - напомнил Васильков.
     - Я говорил о водке, а это спирт. Разбавишь, как раз пол стакана будет.
     - Фуфло толкаешь, начальник…
     - Нам же тоже хочется. Что тут остаётся на четверых? – Тарасов долил из графина воды до половины стакана.
     - Вы себе ещё… наизымаете. - Васильков осторожно отхлебнул из стакана, задержал жидкость на секунду во рту, задумчиво глядя на потолок, проглотил, прислушался к своим ощущениям и допил залпом остальное. Потом занюхал хлебом, кинул в рот кусок сала, вздохнул, и, жуя, вынес вердикт. - Спирт как спирт. Если к утру не помру, - значит - съедобный.
     - Ну, всё, уходим! – Тарасов подмигнул Борткевичу. – Рома, заскочи в спецчасть, возьми дело этого гуся вчерашнего… Кушхова, а я - в канцелярию, телеграммы отправлю. Серёга, если что, ты нас не видел, мы тебя тоже.
     - Само собой. – Васильков явно повеселел. Он с хрустом откусил от краюхи хлеба, сунул в рот ещё кусок сала и лука и пошёл на выход.
Тарасов быстро убрал со стола в холодильник, взял черновики телеграмм и, выйдя за Борткевичем из кабинета, закрыл его на ключ.
     Отправив телеграммы, Тарасов выбросил из головы историю о пропавшей девушке, будучи абсолютно уверенным, что больше он об этом ничего не услышит.
     После возвращения в кабинет, Тарасов стал листать личное дело осуждённого Кушхова. Бегло просмотрел список статей, по которым тот ранее привлекался. В основном кражи. Срока: три года, три раза по четыре, и последний – пять лет. Один год уже отбыл. Обычная биография рецидивиста. Никаких намёков на побеги в прошлом. Ни взысканий, ни поощрений. Даже характеристики ещё нет ни одной. Ну, конечно, год исполнится только через месяц, тогда начальник отряда и напишет.
     Как отнестись к полученной информации? Поручим агенту на всякий случать присматривать за ним. Поставить на учёт переписку, может дома на свободе какие проблемы? Или здесь кому проигрался? Мало ли причин для побега бывает? Большой срок - это не главное.
     Тарасову вспомнился первый побег, который он застал в этой колонии. Зима. Мороз около сорока градусов. Сильный ветер и метель. Один из осуждённых по фамилии Калюжный около пятидесяти лет по возрасту заметил упущение в охране. Один из солдат поднял воротник тулупа и всячески отворачивался от холодного ветра, абсолютно не глядя на конвоируемых. Остальные конвоиры находились на удалении и из-за снега тоже плохо могли рассмотреть что-то рядом с собой, не говоря о том, что происходит вдали.  Калюжный спокойно прошёл за спиной этого бойца и присел за ёлочкой на опушке леса. Никто не заметил. Колонна ушла вперёд. Калюжный прошёл по тропинке через лесок, вышел на лесовозную дорогу и направился по ней в сторону колонии-поселения. К побегу он не готовился. Местности не знал. Шёл, куда глаза глядят. С собой было пол буханки хлеба, коробок со спичками и пол пачки сигарет. До конца пятилетнего срока оставалось четыре месяца.
     Спохватились во время съёма с работы. На следующий день осуждённых на работу не вывели. На лесобирже проводились повальные обыски – а вдруг спрятался. В колонии формировались группы перехвата. Их обычно выставляли с вертолёта на всех возможных направлениях движения «побегушника».
      Один лейтенант - начальник отряда утром ехал на лесовозе для плановой замены на вахтовый. Километрах в двадцати от посёлка он увидел человека в полосатом бушлате и таких же ватных штанах. Он медленно шёл по краю дороги. Услышал сзади шум мотора, он отступил в сторону в снег и поднял руку, голосуя. Лейтенант вышел из остановившегося Урала и спросил:
     - Ты Калюжный?
     - Я Калюжный! – Хотя фамилия его и так была написана большими буквами хлоркой на бушлате.
     - Куда ты идёшь?
     - Не знаю.
     - Ну, садись, подвезу.
     Лейтенант заставил водителя лесовоза развернуться и привёз Калюжного в зону. Тот не сопротивлялся. Наоборот, страшно обрадовался, что вернулся в привычную обстановку. В тепло. «За мужество и героизм, проявленные при задержании особо-опасного преступника», лейтенант был награждён медалью.
               
                Петушиные бои.

       В кабинет оперчасти вошёл главный врач Росинки Мирза Агарагимов и отвлёк Тарасова от размышлений.
      - Какие люди! – Тарасов почтительно встал и протянул руку, здороваясь. Борткевич отвлёкся от писанины и последовал его примеру. – А мы хотели сами к тебе заглянуть перед обедом…
     - Постановление выписали? – Врач явно торопился.
     - Какое постановление? – Тарасов удивлённо посмотрел на доктора, машинально перевёл растерянный взгляд на Борткевича.
     - Забыл тебе сказать, - Роман хлопнул себя по лбу, - у нас ночью в санчасти зек умер.  Полушкин - из петухов. Я хотел тебе… а тут Серёга «умираю, спасите…», мозги, в общем, закомпостировал…
     - Так ты уже вскрывать пришёл? – посмотрел Тарасов на Мирзу. – А что, наш доктор Кох не хочет?
     - Он лечил от перитонита. Там что-то не совсем понятное. Ран на теле нет. В общем, как говорится, «что б не было базаров на пересылках», вскрывать нужно мне. Пишите быстро постановление на вскрытие, я тороплюсь. Мне ещё сегодня в Ново-Быково надо. Или давайте, я начну, а постановление принесёте в морг, как напишите.
     - Подожди, Мирза. Тут к тебе один вопрос по специальности срочный. – Тарасов вынул из холодильника начатую бутылку со спиртом. – Можешь определить, нормальный спирт или нет?
     - А что тут определять… дай стакан.
     Мирза плеснул немного спирта в стакан, понюхал его. Затем отпил, подержал немного во рту, как бы прислушиваясь к своим ощущениям, задержал дыхание, налил в стакан из графина воды, запил, выдохнул:
     - Обычный спирт. У нас в аптеке такой же. Пишите постановление, я пойду, начну. Вопросы обычные?
     - Ну да, - Тарасов порылся в столе, нашёл нужный бланк. – Когда и отчего наступила смерть Полушкина? Не является ли смерть насильственной?
     Когда Мирза вышел, Тарасов позвонил в санчасть, уточнил у врача колонии майора Коха обстоятельства смерти Полушкина. С каким диагнозом тот поступил на лечение, сколько дней пробыл в стационаре, чем лечили. Положил трубку и удивлённо заметил Борткевичу:
     - Доктор по ходу в недоумении. Не ожидал, что зек помрёт. Молод ещё, говорит, двадцать восемь лет всего.
     Проблема для сотрудников оперативного отдела заключалась в том, что, в отличие от вольных, к умершим зекам государство относилось более внимательно. По каждому такому случаю обязательно проводилось дознание, собирались материалы, как и по уголовному делу. Проводилось судебно - медицинское исследование трупа. Выносилось постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Если, конечно, в процессе не выявлялся какой-нибудь криминал. Короче у оперативников, и без того заваленных работой, появлялись дополнительные головные боли.
     Но в этой бочке дёгтя была одна большая ложка мёда. Для дезинфекции инструмента, что использовался при вскрытии, по закону полагалось четыреста грамм спирта. Основанием для получения спирта в аптеке являлась копия постановления, которое сейчас и выписывал Тарасов. Спирт по традиции выдавался оперативникам и вечером «уничтожался» совместно с врачом, проводившим вскрытие. А инструмент дезинфецировал медбрат, помогавший при вскрытии, старинным народным способом – бензином.
    Поэтому Тарасов очень удивился в начале оперской деятельности радостному оживлению опытных коллег – «У нас жмурик в санчасти!»
     Выписав постановление, Тарасов взял копию свежерождённого документа и направился в морг.
     Мирза встретил его радостным возгласом:
     - Как раз вовремя! Я уже хотел за тобой посылать. Вот тебе причина смерти, - и он пальцем в резиновой перчатке пошевелил какой-то орган в разрезанном теле.
     Тарасову часто приходилось присутствовать при вскрытиях трупов, поэтому никакого мистического ужаса перед покойниками он давно не испытывал. Единственное, к чему он не мог привыкнуть – к сопутствующему запаху. Он подошёл вплотную к трупу, посмотрел на внутренности, но ничего не понял.
     - Уважаемый профессор, объясните, пожалуйста, дилетанту.
     - Причина смерти – лопнувшая селезёнка. А на второй вопрос отвечаю: сама по себе она лопнуть не могла, только от удара.
     У Тарасова сразу испортилось настроение. Это означало, что нужно возбуждать уголовное дело и искать виновных. Уголовное дело – это значит преступление. А за каждое допущенное преступление в обязательном порядке наказывался оперативник, который отвечает за этот объект. Полученное взыскание автоматически отдаляло получение очередного звания до его погашения. Тарасов все звания получал с задержкой на год- два из-за таких вот не вовремя полученных взысканий. Даже если до очередного звания далеко, всё равно неприятно, когда единственным видом поощрения является снятие ранее наложенного взыскания. И ещё. Количество совершённых преступлений было одним из главных минусовых показателей в работе оперчасти.
     Поэтому одним из качеств ХОРОШЕГО опера было умение спрятать преступление, свести его к несчастному случаю. И хотя об этом вслух не говорили, но неофициально это качество ценилось и руководством оперативного аппарата Управления. Их тоже тыкали носом в количество преступлений, как показатель плохой работы по профилактике преступности.
     - Мирза, а этот удар в обязательном порядке нанёс кто-то посторонний, или он сам мог удариться обо что-то?
     Мирза на секунду задумался:
     - Честно говоря – маловероятно. Но теоретически - возможно. Если, например, человек поскользнулся и упал со всего размаха на бревно левым боком. Да если ещё на бревне выступ был в виде толстого сучка, например.
     - Во-о-т! Я тебя попрошу, в заключении так и укажи: от удара твёрдым тупым предметом или от удара тела о твёрдый предмет.
     - Да какая разница – предметом по телу или телом по предмету! Только писанины больше.
     - Не скажи. Для меня есть разница. Ты уж, пожалуйста, не поленись на лишнее предложение.
     - Ладно. Для тебя, Серёга, всё что хочешь! Разве что не могу написать – умер от старости, все остальные органы – хоть в космос запускай! – И довольный своей шуткой, доктор рассмеялся.
     Выйдя на свежий воздух, Тарасов вспомнил, как однажды, лет десять назад, его внимание привлекло также неуместное веселье в этом же морге. Случайно проходя мимо, он услышал взрывы хохота и громкие весёлые голоса. Всё это доносилось из самого мрачного строения. Он вспомнил, что в соседней, отдельной тогда колонии, кого-то убили, и догадался, что врачи проводят экспертизу трупа. Когда его удивлённое лицо показалось в полуоткрытой двери, врачи – два молодых парня – призывно замахали руками, мол, заходи.
     - Может, ты нам поможешь…, мы тут наколки описываем. Как вот это описать цензурными словами?
     На бедре покойного красовалась татуировка, точнее целая картина. Сюжет её, говоря цензурно, заключался в том, что чёрт совершал половой акт с попом, стоявшим в позе рака. Причём художник, автор этого произведения, явно был талантом. Все детали были изображены очень чётко. И довольная морда черта с рожками на голове, и огромный кривой половой орган, воткнутый в пухлый зад плачущего священника, и свисающий с шеи крест и даже выглядывающий из-за пенька заяц с круглыми глазами.
     - Напишите: наколка на тему борьбы с религией, - посоветовал сквозь смех Тарасов, чем вызвал очередной взрыв хохота.
     Когда Серега вернулся в родной кабинет, он в первую очередь «обрадовал» Романа свежей проблемой.
     - Нам сейчас только тяжких телесных не хватало для полного счастья, - расстроился Роман, прикидывая, какой намечается дополнительный объём работы. Тарасов уже названивал нарядчику, уточнял, где проживал и работал Полушкин.
     - Значит так, Рома, - положив трубку внутренней связи, резюмировал Тарасов, - он из петушиной бригады номер двадцать один, которая, как ты знаешь, работает на «старой» бирже и находится в твоём оперативном обслуживании. А проживают они все, как мы знаем, в шестой камере третьего барака, который находится в моём обслуживании. Значит, договариваемся так: если он получил по селезёнке дома, то дело веду я. А если на работе, то – ты. Сейчас все свидетели на работе, вечером займёмся.
     Вечером, после съёма с работы, Тарасов занялся «петухами». Первый же вызванный в кабинет бригадник подробно рассказал о драке в камере, где все били всех. После чего Полушкин стал жаловаться на плохое самочувствие. На третий день он обратился к врачам, и его положили в санчасть.
     Когда в третий барак заглянул Борткевич, Серёга сказал, что ему повезло, расследование он будет вести сам. Роман вздохнул с облегчением и ушёл заниматься текучкой.
      Тарасов вызывал по списку из камеры осуждённых, но объяснений с них не брал. Просто делал отметки себе в блокноте. Выяснить, кто нанёс решающие удары Полушкину, не было никакой возможности. Бригадира «петушиной» бригады по кличке «Чапай» и его «правую руку» - двухметрового громилу Черноскутова Тарасов оставил «на закуску».
     Большинство особо-опасных рецидивистов при проведении проверок в подобных случаях на контакт шли неохотно. Утверждали, что они ничего не видели и не слышали, так как спали. В отличие от них, «петухи» из себя партизан на допросе не изображали. Все единогласно утверждали, что драка началась из-за ссоры Черноскутова и Попова. Хотя причину ссоры Тарасов никак понять не мог. Кроме этого, Тарасов пытался выяснить, кто с кем в камере и в бригаде «кентуется», то есть дружит, кто с кем враждует и почему. И пытался всё это изобразить схематично.
     В результате проделанной работы у него уже через час голова шла кругом. Двенадцать человек в камере и бригаде делились как минимум на пятнадцать группировок. Все они переплетались между собой и тусовались, как карты в колоде, в зависимости от различных обстоятельств, зачастую совсем незначительных. Например: кто-то кому-то не оставил покурить или не так взглянул. Два человека могли по одной причине дружить и примыкать к одной и той же группировке, а по другой причине эти же два человека были врагами и примыкали к разным группировкам.
     А сколько там оказалось мастей! Это для остальных осуждённых все «петухи» они же «козлы» относятся к одной масти. С ними, как с прокажёнными, нельзя здороваться за руку, пить из одной кружки, есть за одним столом и т.п.
     Сами «петухи» так не считали. У них была, оказывается, своя какая-то иерархия. Один из них, объясняя Тарасову разницу между собой и другим бригадником, заявил с гордостью: «Меня «опустил» вор в законе, а его – такой же пидор, как и сам!» Одного «опустили» насильственно по-беспределу, а другого убедили рассчитаться натурой за долги, то есть почти добровольно. Громилу Черноскутова на пересылке вырубили крышкой от параши и изнасиловали, пока он был без сознания. И это только малая часть категорий, на которые они себя делили. Причём, у каждой масти было своё название.
     Добил его Черноскутов, которого он вызвал предпоследним. На вопрос, из-за чего началась ссора с Поповым, Черноскутов спокойно пояснил:
     - Представляешь, начальник, я сижу за столом в камере, пью чай. В это время этот пидор слезает с нар и тоже садится за стол пить чай! – При этом Черноскутов замолчал и уставился на Тарасова, как бы говоря, что, мол, тут непонятного.
     - Ну и что? Ты пьёшь чай, он пьёт чай… ну и что?
     Черноскутов несколько секунд смотрел на Тарасова, удивляясь его бестолковости, и начал пояснять сначала:
     - Я УЖЕ сижу за столом, пью чай. А этот козёл садится за тот же самый стол, напротив меня! Стол же в камере один!
     - Ну и что!!! – Тарасов уже еле сдерживался. Казалось, ещё немного и «крыша» у него съедет окончательно.
     - Я – «козырный петух» за одним столом с х-сосом!
     «Тьфу ты бл…!» - ругнулся про себя Серёга. А вслух сказал:
     - Ах, вот оно что! Ну, тогда конечно! Теперь всё понятно. Иди в камеру.
     Черноскутов с видом оскорблённой гордости направился к выходу из кабинета. Тарасов встал из-за стола, прошёлся вслед за Черноскутовым до камеры. Зайдя внутрь, осмотрелся. Прикинув расстояние от нар до стола, он повернулся к бригадиру, напряжённо следившему за ним:
     - Ну, Чапай, теперь твоя очередь. На выход!
     - Наконец-таки, начальник. А то как-то обидно. Всех дёрнули, а меня как будто тут и нет. По идее, надо было с меня начинать, - продолжил он, семеня рядом с Тарасовым по коридору, - я бы всё рассказал, и не надо было бы людей таскать.
     - Чапай, когда будешь на моём месте, тогда и будешь решать, кого в каком порядке вызывать.
     - На твоём месте, начальник!? Ну, ты и скажешь!
     - В общем, так, - пропустив петушиного бригадира вперёд и закрыв за ним дверь, Тарасов сказал, как можно серьёзнее, - в вашей камере произошло преступление. Убийство. Дрались все, поэтому можно привлекать хоть всех, хоть выборочно нескольких. Но если дело дойдёт до суда, то «паровозом» (13) пойдёшь ты, однозначно. (Примечание 13. «Паровоз» - главный участник группового преступления (жаргон).
     - Почему я? – взвизгнул Чапай, - два придурка затеяли драку, а я крайний?! – Потом до него дошёл смысл всех слов Тарасова. – Ты сказал, если дойдёт до суда…  значит, может и не дойти?
     - Ну, если у вас нет особого желания добавить себе к сроку по несколько лет…
     - Нет желания, начальник!
     - Тогда сейчас ты вернёшься в камеру и объяснишь всем, что им светит. Потом вы дружно напишите объяснения на имя начальника колонии, каждый отдельно. Смысл объяснения, что Полушкин утром хотел спрыгнуть с нар, но за что-то зацепился и упал на угол стола. Ударился левым боком. И все это видели. Ты понял? Все! Никто не спал в этот момент. И ты тоже. Послушают тебя, как ты думаешь?
     - Так… куда они нах… денутся! Я сейчас, мухой, - Чапай метнулся к двери.
     - Пол часа тебе, не больше. Я жду здесь, - крикнул ему в спину Тарасов.
     Через двадцать пять минут дневальный корпуса занёс Тарасову в кабинет стопку тетрадных листков с объяснениями, написанными разными почерками. С чувством глубоко исполненного долга, Тарасов сложил листки в папку и, насвистывая, отправился на КПП.
     - Внимание! Время двадцать два часа. В ИТК-14 объявляется отбой, - раздалось из громкоговорителей, когда Тарасов нажимал кнопку звонка на проходной.
     Открыв дверь кабинета своим ключом, Тарасов понял, что «народ к разврату готов».
     - Шеф, ждали только вас, - доложил, дурашливо вытягиваясь по стойке смирно, самый молодой и самый высокий сотрудник оперчасти  Саша Махневич.
     Тарасов взглянул на стол: нарезанное сало, хлеб, лук, открытые банки с консервами. Он устало махнул рукой:
     - Можете приступать.
     - А ты что, опять не будешь? – Рука Борткевича с бутылкой коньяка зависла в воздухе.
     - Почему? От коньяка не откажусь, - Тарасов сел на своё место, закинул папку с бумагами в сейф, закрыл его и опечатал.
     - Какой-то ты смурной, - посочувствовал Роман, - петухи достали? Кстати, что решил? Будет дело?
     - Будут отказные. А то, что достали – это точно. До сих пор голова кругом идёт. Чтобы их понять надо, наверное, самому петухом стать. Представляете – в камере двенадцать человек и пятнадцать группировок. - И под раздавшийся дружный хохот, Серёга добавил: - А сколько там мастей, я так толком и не понял. Замучился считать.
     Эта фраза в слегка усеченном виде «где пять петухов, там шесть группировок» впоследствии долго гуляла среди оперов Управления. Авторство её приписывалось именно Тарасову.
     - Ну, давайте, - Тарасов поднял стакан и объявил тост, - за нас с вами и хрен с ними!
               
                27 августа 1994 года

     Проснувшись утром, Серёга с трудом принял вертикальное положение. Сидя на кровати, он чувствовал, как подступает тошнота, и пытался вспомнить, чем закончилось вчерашнее мероприятие. Вроде, собирался ограничиться коньяком. Судя по всему, тормоза опять отпустили. Смутно вспомнилось, что кроме четырёх оперов, которые были в кабинете изначально, там появились и другие лица. Откуда-то возник Серёга Васильков вместе с командиром одной из рот Кошкиным, тоже Серёгой. Чем всё это закончилось? В памяти мелькали улыбающиеся лица, галдёж, смех.
     - Как хорошо было, когда не пил. Зачем сорвался… не хотел ведь, - ругал себя Серёга, продвигаясь на кухню. Там он достал из холодильника литровую банку простокваши, ложкой размешал её и залпом выпил. Сразу немного полегчало.
     - Опять нажрался, алкаш! – Жена включила на кухне свет. Сергей прищурился и виновато опустил голову.
     - Так получилось. Ты только не кричи, и так голова болит.
     - Посмотри на себя в зеркало. Ну и рожа! На кого ты похож! – Жена говорила злым шёпотом, опасаясь разбудить детей.
     Серёга послушно заглянул в зеркало, висевшее в коридоре.
     - Рожа как рожа. Побриться надо. Во сколько я вчера пришёл?
     - Пришёл он! Привели тебя! В два часа ночи.
     - Кто?
     - Друзья твои. Такие же алкаши. А кто – не рассмотрела. Поставили у двери, позвонили и убежали.
     - Понятно…
      Зная характер жены Тарасова, его друзья старались в таких случаях не попадаться ей на глаза. И, тем не менее, он сумела уже каждого из них отлаять. Некоторых - не по одному разу.
     - Завтракать будешь?
     - Нет, спасибо. – О еде лучше бы не говорила. Опять подступила предательская тошнота.
     Сергей кое-как побрился, почистил зубы, одел тщательно вычищенную и выглаженную форму. «И когда только Люба успевает?» – Мелькнула мысль о жене. Как бы она его ни ругала, но свои женские обязанности всегда выполняет добросовестно. В доме всегда чисто и уютно. Еда всегда готовится во-время, бельё стирается и гладится, печка топится. Дети чистые и ухоженные. Даже вот сейчас – в два часа ночи - привела в порядок Серёгину форму.
     - А галстук где? – Спросил Серёга, догадываясь об ответе.
     - А не было! Возьми новый.
     Это была Серёгина беда. Если выпил немного, терялся зажим от галстука. Если прилично – исчезал сам галстук. Зная эту свою особенность, Серёга всегда при случае прикупал с десяток форменных галстуков и горсть зажимов к ним про запас.
     Выйдя на улицу и глотнув свежий воздух полной грудью, Серёга поклялся себе, что сегодня пить не будет ни под каким предлогом. Он прекрасно знал, что ему стоит только затравиться. Особенно – «на старые дрожжи».
     В конце улицы его догнал начальник отряда майор Муравьёв.
     - Куда торопишься? – здороваясь, поинтересовался Тарасов, - время ещё есть. Я специально пораньше вышел, чтобы воздухом подышать.
     - Да я сегодня на бирже дежурю. Надо бы к самому началу развода.
     - Успеешь и к началу.
     Тем не менее, Муравьёв сбросил скорость, прошёл рядом с Тарасовым несколько шагов и спросил:
     - Ты в курсе, что Кусков откинулся?
     - Нет…и что, сюда приехал?
     - Да. Вчера. Зашёл к бывшей жене, с дочкой пообщался и ушёл ночевать к Мокроусову. Сегодня должен уехать.

                Ментовские войны

     Лейтенант Кусков когда-то работал в должности ДПНК. К тому времени Тарасов, тоже ещё лейтенант, уже третий год работал в оперчасти. К здоровому, как медведь, Кускову он относился вполне по-дружески. И выпивать приходилось вместе в различных компаниях. И по работе никаких трений не было. До одного случая.
     Однажды днём Тарасов возвращался из «открытой» зоны. (Жилая часть колонии делилась на две зоны: «закрытая» - пять корпусов ПКТ (14), где осуждённые содержались в камерах по двадцать человек и «открытая» - три корпуса – общежития.) (Примечание 14. ПКТ – помещение камерного типа).
     Проходя мимо ПКТ№3, Тарасов услышал какие-то крики и зашёл в барак. Двери в крайнюю слева камеру были открыты – и сплошная и решётчатая. У входа в камеру полукругом стоял весь дежурный наряд во главе с Кусковым. Они уговаривали кого-то успокоиться.
     Подойдя вплотную, Тарасов увидел в камере осуждённого Беляева, явно пьяного. В руке он держал заточку. Смысл препираний заключался в том, что Кусков уговаривал Беляева отдать заточку и проследовать в штрафной изолятор. На что Беляев отвечал, что никуда он не пойдёт, так как в Шизо сегодня дежурит сержант Бороздин. И они с Кусковым его там обязательно изобьют.
     Тарасов понимал, что Беляев по-своему прав. Когда совпадали смены Кускова и Бороздина, они частенько развлекались тем, что избивали зеков, которым не посчастливилось попасть в этот день в Шизо.
     В камере находились ещё трое осуждённых. Они сидели на нарах, прижавшись к дальней стене, и ждали развязки.
     Тарасов понял, что пререкания продолжаются уже длительное время. Получалось, что дежурный наряд демонстрирует явную трусость. Он решительно раздвинул прапорщиков, вошёл в камеру, протянул руку и громко сказал:
    - Беляев, дай сюда заточку. Я тебе обещаю, что никто тебя бить не будет.
     Как бы подтверждая его слова, Кусков и контролёры дружно закивали.
     Разъярённый Беляев с минуту остывал, переводя насупленный взгляд с Тарасова на Кускова. Потом заявил:
     - Тарасов, я тебя знаю. Ты за базар отвечаешь. Не то, что эти… - и протянул заточку Тарасову.
     После чего Беляев спокойно собрался. Взял, что разрешено в Шизо – бушлат, кружку и т.п. Все вместе проследовали молча через всю территорию до корпуса №1 (Шизо и одиночные камеры). Здесь Кусков открыл дверь в барак и крикнул:
     - Бороздин, принимай!
     Толкнув в дверь Беляева, Кусков развернулся и со словами: «Здесь я начальник», оттолкнул Тарасова и захлопнул перед ним дверь. За дверью послышались характерные стуки и вопли избиваемого Беляева.
     Тарасов в бешенстве начал колотить в дверь руками и ногами, требуя открыть. Но его явно игнорировали.
     Разъярённый, он пошёл обратно и встретил тогдашнего начальника колонии подполковника Богомазова, тот как раз заходил в зону.
     - Товарищ подполковник, разрешите доложить! – Подойдя к начальнику, Тарасов вытянулся по стойке смирно и отдал честь. Богомазов удивлённо остановился. Воинские чинопочитания и строевые замашки в отношениях между сотрудниками почти не использовались.
     Тарасов коротко доложил, что в настоящее время в Шизо избивают осуждённого Беляева, несмотря на то что он, Тарасов, при всех пообещал, что его никто бить не будет.
     - Вы, как хотите, товарищ подполковник, а я это дело так не оставлю. Завтра же сниму побои, соберу объяснения и отправлю спецсообщением в Управление.
     Богомазов прекрасно знал, что у оперативников имеется официальное право отправлять секретной почтой в оперотдел Управления спецсообщения, не согласовывая их с местным начальством. И, глядя на взвинченного Тарасова, он понял, что тот так и сделает.
     Дело в том, что осуждённых не то, чтобы никто никогда не бил. Наоборот, такие случаи имели место довольно-таки часто. Обычно это происходило, когда пьяные зеки пытались сопротивляться при водворении их в изолятор. Особенно, если пытались ударить кого-то в погонах или даже ударили. В таких случаях их месили долго и с удовольствием все, кто оказался поблизости. Иногда зек мог огрести за оскорбление, выкрикнутое в адрес сотрудника. В таких случаях ни у оперов, ни у кого-то другого даже и в мыслях не появлялось желание об этом куда-то докладывать. Даже у протрезвевшего осуждённого.
     Но тут был особый случай. Столкнулось самолюбие двух лейтенантов. И опытный Богомазов это прекрасно понял.
     Подполковник быстро вбежал по ступенькам на второй этаж в дежурную комнату, снял трубку телефона на пульте, позвонил в корпус №1 и, дождавшись ответа, рявкнул:
     - Бороздин, скажи Кускову, чтобы бегом в дежурку!
     Потом Богомазов долго отчитывал Кускова, поглядывая на Тарасова. Тот стоял сбоку и молчал. Кусков оправдывался, разводил руками, мол, слегка погорячился, но практически ничего же не было, Тарасову показалось.
     Тарасов уже успел немного остыть. Ему стало противно смотреть на ухмыляющуюся рожу Кускова, и он молча вышел из дежурки.
     На следующее утро Тарасов попросил врача колонии осмотреть Беляева. У того всё тело было в синяках и ссадинах, разбита губа, заплыл глаз, сломано ребро. Хотя, на счёт ребра врач сказал, что лично он уверен, но точно можно утверждать только после рентгена. Поэтому в справке он напишет «вероятно». Сергей собрал объяснения с Беляева, очевидцев – осуждённых, приложил справку медицинского освидетельствования Беляева и отправил всё это спецсообщением в Управление.
     Начальник колонии, конечно же, узнал от доктора результаты осмотра и просчитал дальнейшие действия Тарасова. Чтобы спасти Кускова, он отправил его в отпуск.
     Как раз в это время в Управлении была создана новая служба - оргинспекторский отдел по типу Управления собственной безопасности в милиции. Специально для разборов правонарушений среди начсостава. Его укомплектовали людьми, надёрганными из различных служб. А так как ни один умный начальник хороших работников не отдаст, то здесь собрались самые ленивые и бестолковые офицеры. Возглавил отдел бывший работник канцелярии.
     Сотрудники этого нового отдела прибыли в Росинку для разборок с Кусковым, узнали, что главный фигурант в отпуске. Взяли объяснения с Тарасова и прапорщиков, пообещали заняться Кусковым по выходу того из отпуска, уехали и забыли.
     После отпуска Кусков узнал, что по его душу приезжала целая комиссия. Первое время он ходил как пришибленный. Тише травы, ниже воды. Перед Тарасовым заискивал и лебезил, чуть ли не кланялся ему при встрече.
     Прошёл месяц, два, ничего не происходило. Кусков успокоился. В глаза Тарасову он не грубил, но заочно регулярно высказывал оскорбления и угрозы в его адрес. Тарасову на эту тему поступала информация со всех сторон. В результате чего он был вынужден взять Кускова в полную оперативную разработку с использованием всех возможных средств и методов. Неофициально, конечно.
     По заданию Тарасова его агент – электрик жилой зоны – воткнул микрофон в пульт дежурного. Шнур от этого микрофона заканчивался в кабинете оперчасти и подключался к магнитофону. В то время вся эта техника была допотопная – и микрофон огромный, и магнитофон бобинный. Но, тем не менее, всё это работало.
     Однажды через этот микрофон Тарасов услышал, как Кусков бахвалился в дежурке перед контролёрами. Что, мол, «этого Тарасова» он когда-нибудь завалит. И добавил «из мелкашки», намекая на разницу в габаритах своих и Тарасова.
     Когда минут через десять Тарасов зашёл в дежурку, он услышал, как прапорщики лениво обсуждают какого-то охотника из соседнего посёлка. В разговоре проскочило, что этот охотник собирается продавать мелкашку.  Сидевший за пультом Кусков, встрепенулся:
     - За сколько продаёт? Мне как раз такую штуку надо. Мелочь всякую отстреливать. – При этом он покосился на Тарасова.
     Увидев, как прапорщики прячут улыбки, Тарасов сказал, как бы размышляя вслух:
     - А что? Мелкашка хорошая вещь. Я ещё до армии имел первый разряд по стрельбе именно из мелкашки. Из неё, кстати, не только мелких зверюшек можно хлопать, но и человека завалить легко. Хоть самого здорового. Особенно, если стрелять умеешь хорошо. Кто, говорите, мелкашку продаёт? Может, мне её купить? А то я люблю грибы собирать, а в лесу всякого говна хватает. Напорешься на какого-нибудь придурка, так хоть будет чем ответить.
     Так сказать, ответил на выпад в свой адрес.
     Время шло. Кусков получил звание старшего лейтенанта. Тарасов тоже. Противостояние продолжалось.
     В обязанности дежурного входила проверка правильности закладки мяса в общий котёл в столовой. Большинство ДПНК относилось к этой процедуре добросовестно. Для Кускова это было поводом сходить в столовую и пообедать специально приготовленным для него блюдом. Закладку он оставлял на усмотрение зека – зав столовой. Чем тот и пользовался, пуская на продажу свинину, курятину, тушёнку, - всё мясо, что получал по норме.
     Однажды Тарасов узнал, что у зав столовой сегодня день рождения, и по такому случаю тот припас несколько бутылок водки. Во время закладки он решил провести внезапную проверку информации.
     Он знал, что из кабинета зав столовой просматривается вся открытая зона. Любой, кто направлялся в сторону столовой, был бы замечен на дальних подступах. Поэтому Тарасов прошёл не по центральному проходу, как обычно ходили все представители администрации. Рядом со столовой располагалась санчасть со своим двориком и двумя калитками – со стороны закрытой и открытой зон. Тарасов зашёл со стороны закрытой зоны, прошёл через дворик санчасти к другой калитке. Там, наблюдая через щель в заборе, он дождался, пока у входа в столовую никого не окажется. Затем открыл калитку и быстро прошёл в столовую. Пройдя немного по коридору, он распахнул дверь в кабинет зава.
     За столом сидели Кусков и начальник войскового наряда (НВНК) ст. лейтенант Митяев. Они дружно пожирали жареную курицу, приготовленную под «цыплёнка-табака».
     Тарасов взял со стола стакан и демонстративно понюхал его. Пахло водкой.
     - День рождения отмечаешь? – Тарасов смотрел на заведующего. Тот испуганно показал глазами на сидящих офицеров:
     - Я не пил, гражданин начальник!
     - А кто тогда пил?
     Кусков и Митяев молча ели. Тарасов осмотрелся и заметил возле стола на полу бутылку с водкой. В ней оставалось около половины. Взяв её аккуратно двумя пальцами за горлышко, Тарасов произнёс:
     - А вот и вещдок! Попробуем по пальчикам определить, кто тебе её носит, - и вышел из столовой.
     Распитие спиртного офицерами совместно с осуждёнными являлось грубейшим нарушением для наложения серьёзного взыскания, вплоть до увольнения из органов. По мнению Тарасова после его рапорта начальник колонии должен был, по крайней мере, хотя бы «пропесочить» засветившихся офицеров.
     Но тут опять вмешался случай. Начальник колонии Богомазов был в отпуске. Его обязанности исполнял замполит – пожилой подполковник по кличке «дедушка». Когда Тарасов принёс ему изъятую бутылку и объяснил что к чему, тот только развёл руками:
     - С кем приходится работать!
     Был бы на месте Кускова какой-нибудь другой сотрудник, Тарасов, скорее всего, не стал бы «выносить сор из избы». То есть ограничился мерами профилактики. Или через начальника колонии или лично. Особенно если этот человек ранее ни в чём таком замечен не был. Но здесь был особый случай.
     Воевать, так воевать! Тарасов отправил ещё одно спецсособщение в оперотдел. Здесь он описал этот случай и изложил своё мнение, что пьянство в рабочее время, да ещё совместно с осуждёнными может привести к непредсказуемым последствиям.
     И как в воду смотрел. Развязка наступила дней через десять после этого.
     Кусков и Митяев как обычно находились на дежурстве вместе. По-привычке сходили на закладку, где раздавили бутылку водки под цыплёнка и сидели в дежурке в расслабленно-благодушном настроении. Тарасов в этот день дежурил по лесобирже, в жилой зоне его не было. Что, возможно, тоже оказало какое-то влияние – опасаться то было некого.
     В это время в дежурку зашёл проверить несение службы лейтенант Початков, который исполнял обязанности командира роты. То обстоятельство, что исполнять обязанности ушедшего в отпуск командира роты оставили такого же командира взвода, но младшего по званию, сильно обидело старшего лейтенанта Митяева. Поэтому он всем своим поведением старался показать, что абсолютно игнорирует указания такого командира. Перед этим они с Кусковым как раз бахвалились друг перед другом, где они видели всякое начальство.
     Початков понял, что Митяев находится в нетрезвом состоянии,  стал ему выговаривать и намекнул, что за это положено с дежурства снимать.
     - Кого ты собрался снимать со службы, салага! – взвился Митяев, подскочил к лейтенанту и ударил его кулаком по лицу. Кусков встал рядом с Митяевым, всем своим видом демонстрируя солидарность с собутыльником.
     Початков сразу понял, что меряться силами с двумя пьяными дураками нет смысла, подобрал упавшую фуражку и выбежал из дежурки. Зайдя к командиру батальона, он доложил о происшествии и продемонстрировал фингал под глазом.
     Митяев и Кусков относились к разным ведомствам, то есть Митяев являлся офицером внутренних войск, а Кусков – внутренней службы. Поэтому комбат позвонил начальнику отделения майору Силачёву, объяснил ситуацию и предложил совместно разобраться в колонии с нарушителями дисциплины.
     В дежурке оба руководителя убедились, что их подчинённые действительно пьяны и сняли обоих со службы. После чего Кусков отправился домой, а Митяев задержался в штабе батальона, пока писал объяснения и выслушивал всё, что о нём думает начальство.
     Скорее всего, они отделались бы дисциплинарными взысканиями, и на этом история закончилась бы. Но когда после полученной трёпки, Митяев, не спеша, направился к дому, ему навстречу попался Кусков. Тот за это время успел «догнаться» до невменяемого состоянии, прихватил ружьё и направился на разборки.
     Увидев собутыльника, Кусков стал ему бахвалиться, что он сейчас порядок наведёт, никому мало не покажется.
     На свою беду, в это время мимо них прошёл Силачёв. Он как раз возвращался из батальона, где задержался, обсуждая с комбатом текущие вопросы.
     - Да что ты понтуешься! – Митяев ещё толком не успел остыть после полученного «внушения». Он ткнул пальцем в спину Силачёву, - вот же он пошёл. Что же ты не стреляешь!? Стоишь тут, ружьём хвастаешься! Только языком молотить ты герой! Фуфломёт!(15) (Примечание 15. «Двинуть фуфло», то есть, что-то пообещать и не выполнить, считается одним из самых серьёзных проступков у осуждённых. Провинившегося называют «фуфломётом». Очень неуважаемая категория, почти «петух»).
     - Кто, я фуфломёт!? Гляди! – Кусков сорвал с плеча двустволку и бабахнул в сторону Силачёва. Жакан, рассчитанный на лося или медведя, просвистел возле уха майора и попал в дверь крайнего дома, никому не причинив вреда.
     Силачёв сразу всё понял и побежал по улице к ближайшему укрытию. Но вошедший в азарт Кусков, прицелившись как смог, жахнул из другого ствола. В этом стволе оказался патрон с картечью. Не попасть пучком картечи в человека с десяти - пятнадцати метров было просто невозможно.
Две картечины пробили Силачёву лёгкие. Истекая кровью, тот упал на перекрёстке.
     Митяев мгновенно протрезвел, понял, что они натворили. Отобрал у друга ружьё и увёл его домой.
     Жизнь начальнику отделения тогда спасти удалось, но после сложной операции из органов ему пришлось уволиться по инвалидности.
     Для расследования ЧП из Москвы прибыла специальная комиссия. Когда Тарасов продемонстрировал подполковнику – москвичу (члену комиссии, проверявшему оперативную работу) спецсообщения по Кускову, все вопросы к оперативникам отпали. А когда выяснилось, что оргинспекторский отдел Управления получил второе спецсообщение ещё неделю назад и всё ещё собирался выезжать для проверки, то отдел вообще расформировали. По крайней мере, Тарасов больше про такую службу ничего не слышал.
     Кускову за покушение на убийство дали десять лет, которые он отбывал в Нижнем Тагиле на «ментовской» зоне. Митяев по статье за воинское преступление неожиданно для всех получил четыре года лишения свободы.
Пока Кусков «тянул срок», его жена завела себе сожителя, привыкла к нему и возвращаться к бывшему мужу отказалась. Одно дело быть женой офицера, а другое – бывшего зека.
     Когда Тарасов услышал, что Кусков сейчас в посёлке у него в голове пронеслись воспоминания о событиях более, чем десятилетней давности. А ведь тогда своим главным врагом Кусков, судя по всему, считал именно Тарасова. И просто дело случая, что не Тарасов тогда встретился вооружённому пьяному придурку.
     Сейчас встречаться с ним у Тарасова тоже желания не было. Да и что у них может быть общего? Просто ещё один пример для доказательства вреда пьянства. Был бы трезвым – ничего бы не было. Сейчас тоже ходил бы майором. Хотя, скорее всего, сорвался бы в другой раз.
     Пройдясь по свежему воздуху и постояв на разводе. Серёга, чтобы перебить дурные мысли о похмелье, постарался загрузить себя работой. Тем более, что бумажной работы накопилось достаточно.
     Как раз у Мирзы в колонии с утра оказались какие-то свои дела. Поэтому он заодно занёс в кабинет оперчасти протокол вскрытия и бутылку со спиртом. Убирая спирт в сейф, Тарасов поймал вопросительный взгляд Борткевича и отрицательно покачал головой:
     - Хватит дурью маяться, будем силу воли воспитывать. Пусть стоит до вечера.
     Роман тяжело вздохнул, но с мнением начальства согласился.
     Тарасов двумя пальцами отпечатал на пишущей машинке постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту смерти осуждённого Полушкина. В результате несчастного случая в быту. Потом по памяти начертил план-схему петушиной камеры, указал «точные» размеры камеры, расстояние от нар до стола, высоту самих нар и т.д. (Кто их будет проверять? Стоит ли заморачиваться с рулеткой?) Затем всё это вместе с объяснениями аккуратно подшил, сходил в кабинет к начальнику колонии, чтобы тот утвердил.
     Несколько раз отвлекался на телефонные разговоры, на разъяснения своим сотрудникам по тому или иному вопросу. И постоянно пил чай, стакан за стаканом. Вместе с Романом. Когда подошло время обеда, состояние здоровья практически приблизилось к норме.
     В обед Серёга похлебал горячего борща, после чего часа три вздремнул. В результате на съём (16) он прибыл практически здоровым человеком. (Примечание 16. «Съём» - снятие осуждённых с рабочих объектов и возвращение их в жилую зону).
     Уже в конце съёма дежурный сообщил Тарасову, что на старой лесобирже не хватает одного человека. Конкретно – Доронина, работающего в одной из вспомогательных бригад.
     Когда запыхавшиеся сотрудники оперчасти в полном составе преодолели километр расстояния до КПП лесобиржи, им навстречу вышел дежурный по объекту Муравьёв и махнул рукой:
     - Можете не торопиться. Он повесился.

                Висельник.

     - Тьфу, чёрт! – Тарасов сплюнул в сердцах, - его хоть не трогали?
     - Нет, конечно. Я что ли не знаю, без прокурора не положено. Я там двух контролёров оставил охранять. Ого! Вот и начальство из отделения торопится вам на помощь.
     Тарасов уже и сам видел начальника оперчасти отделения майора Солдатова, спешившего со стороны посёлка.
     - Кириллыч, отбой, ложная тревога, - Тарасов поздоровался со своим начальником и другом.
     - Нашли?
     - Да. Повесился…
     - Тьфу, чёрт! Не трогали? – Солдатов почти дословно процитировал реакцию Тарасова, что вызвало невольные улыбки у всех присутствующих.
     - Что лыбитесь? – Не понял Солдатов. – Сейчас кто-то будет всю ночь торчать возле трупа. Да и завтра… раньше, чем к обеду прокурор не прилетит. Так… раз ситуация изменилась, я думаю, такой толпой там делать нечего. Пойдём мы с тобой, Тарасов, полюбуемся на покойника, а остальные могут возвращаться, работать по своим планам.
     Несмотря на многолетнюю дружбу, Солдатов всегда обращался к Тарасову строго по фамилии, даже во время совместного распития спиртного.
     Доронин ухитрился повеситься на стене снаружи бригадной будки возле входной двери. Верёвка была привязана за бревно, выступающее с крыши. К стене была прислонена лестница, которой воспользовался самоубийца.
      Солдатов задумчиво смотрел на труп и хлопал себя по карманам.
     - Чёрт! – Он достал сигарету и рассеянно посмотрел на Тарасова. – Спички забыл. У тебя нет, случайно?
     - Нет. Ты же знаешь, я не курю.
     - Знаю. А вдруг! Орлы, спички есть?
     Контролёры переглянулись:
     - Не курим, товарищ майор.
     - Да вы что, сговорились!? – Солдатов сунул сигарету в рот и посмотрел на покойника. – Может у жмурика есть?
      Он стал на нижнюю ступеньку лестницы и похлопал по карманам висельника. Послышалось характерное брякание. Выудив из кармана полосатых брюк коробок спичек, Солдатов прикурил, блаженно затянулся дымом и сунул коробок обратно.
      - Ну вот, хоть один нормальный человек среди вас, - Солдатов сидел на среднюю ступеньку лестницы рядом с трупом и курил, – И что, нам тут его теперь до утра караулить? И завтра, пока прокурор не притащится? Тарасов, ты выговора сильно боишься?
     - Да как-то… не очень. До звания ещё полтора года.
     - И я не боюсь. Мне, вообще, на звание уже отправили.
     - Поздравляю…, а ты это к чему?
     - Не хочу тут всю ночь куковать. Снимем его сами, отправим в морг и пойдём домой спать.
     - Согласен. – Тарасов с ходу начал развивать мысль друга. – По-моему, он, может, ещё и не совсем умер. Мы же имеем право, попытаться его откачать?
     - Да мы просто обязаны! – Солдатов отбросил окурок и выпрямился. – Нож есть?
     - Держи, Кириллыч! – Тарасов вынул из кармана и подкинул вверх Солдатову кнопочный нож зековской работы.
     Тот пару раз щёлкнул кнопкой, полюбовался выскакивающим лезвием.
      - Хорошая игрушка. Ты мне его подарил? – Это был не вопрос, а утверждение.
     - Конечно, Кирилыч. У вас же там, в отделении такие ножи не делают.
     - У нас в отделении вообще никто ни хрена не делает… кроме меня. – Солдатов примерился лезвием к верёвке. – Держи его за ноги.
     - Держу! – Тарасов обхватил висельника за ноги. – Ты там придерживай, а то рухнет на меня! И это… по узлам не режь.
     - Не учи отца…, держишь?
     Солдатов уже держал самоубийцу за обрезок верёвки, спускаясь по лестнице. Затем он поднялся опять и аккуратно разрезал вторую часть верёвки.
     - Ну вот, орлы! Слушайте боевую задачу, - Солдатов показал на лежавшее  тело, - продолжаете его охранять! Мы пришлём бесконвойников с телегой, сопроводите до морга.
     И, глядя, как скривились лица контролёров, добавил:
     - Скажите спасибо, что мы всю грязную работу за вас сделали. А так бы до утра анекдоты покойнику рассказывали.
     На выходе с рабочего объекта им повстречалась группа людей в форме. Среди сотрудников отделения высоким ростом выделялся заместитель начальника оперотдела Управления майор Коротков.
     - Откуда здесь высокое начальство? – В полголоса поинтересовался Тарасов у друга.
     - В Ново-Быково разбирался с какими-то жалобами. Я думал он там и заночует, - также негромко ответил Солдатов и заорал:
     - Какие люди! На покойника идёте посмотреть? Так не обязательно ноги топтать, его скоро к зоне привезут.
     - Как привезут? – Коротков сделал испуганное лицо. – Вы что, его сняли!?
     - Конечно. Тарасов у него пульс нащупал, - Солдатов кивнул на удивлённого Тарасова, - сняли, попытались реанимировать, но ничего не получилось.
     - Как пульс? – Коротков растерянно посмотрел на Тарасова, - ты уверен?
     - Тогда был уверен, - Тарасов пожал плечами, - а сейчас и сам сомневаюсь. Надо было попробовать искусственное дыхание – рот в рот – но мы что-то побрезговали…
     - Ну вы даёте, артисты! – У Короткова в глазах мелькнуло понимание. Он немного подумал и добавил строгим тоном. – Напишите объяснение. Оба!
     - Само собой, - Солдатов развёл руками.
     - Как скажешь, начальник! – Дурашливо вытянулся Тарасов.
     Из телефона в конторе лесобиржи Тарасов позвонил ДПНК и распорядился отправить лошадку с телегой и грузчиков за трупом, потом попросил соединить с Борткевичем.
     - Рома, отказные (17) по Доронину с тебя, твой объект. (Примечание 17. Отказные – материалы для отказа в возбуждении уголовного дела).
     - Да я уже начал, бригадников всех опросил. Короче, Андреич, двое в объяснении указали, что он неоднократно высказывал мысли суицидного характера.
     - Что, так и говорят «суицидные»? – Какие они у нас грамотные…
     - Нет, это я от себя … дословно – «неоднократно говорил о том, что если человек решил покончить с собой, он же всё равно покончит?»
     - Понятно. Мирзу обрадуй. Пусть к завтрашнему дню будет готов.
     - Я уже с Кохом договорился.
     - Ну, тоже неплохо. Рома, я прямо отсюда домой пойду. Пусть жена порадуется.
     - Хорошо. Только…, а как же… там, в сейфе?
     - Да там мелочь. Не стоит и начинать. Завтра, кстати, ещё столько добавится.
     - А-а! Точно! Понял. Пока.
   
                28 августа 1994 года.

     Утром Тарасову удалось перехватить Короткова по пути в аэропорт. До штаба колонии они шли вместе. За десять минут Тарасову удалось убедить заместителя начальника оперотдела, что информацию по возможному убийству на «Большой Земле» лучше проверять самим. И самая лучшая кандидатура для этого – молодой опер Махневич. Коротков внимательно выслушал все аргументы Тарасова и пообещал сегодня же пробить командировку Махневичу.
     Поэтому, уже во время развода Тарасов продиктовал Махневичу текст сообщения, которое тот якобы получил вчера от кого-то из своих агентов. Саша Махневич всё понял с полуслова, уточнил, в какой город нужно будет съездить. И сразу после развода в кабинете занялся бумажным оформлением.
     Руководству колонии о командировке Махневича Тарасов, подумав, решил не докладывать. Вызвали в Управление – значит, посчитали нужным. А то начнутся вопросы. Придётся рассказывать, что за информация. И где гарантия, что тот же Лемке, при случае не похвастается осуждённому Чурилову, что знает о закопанном трупе? Лучше не рисковать.
     После развода Тарасов вместе с Борткевичем зарылись в бумаги. Почему-то на писанину времени всегда не хватало. В то же время о работе оперчасти начальство судило именно по бумагам.
     Например, один из показателей работы оперов – предотвращённые преступления. Мало того, что преступление нужно предотвратить. Главное – отразить это на бумаге. Существовали специальные бланки – карточки. Чем больше выпишешь таких карточек за отчётный период – тем лучше поработала оперчасть.
     Дело в том, что преступления предотвращались чуть ли не ежедневно. В этом и заключалась главная задача этой службы – профилактика преступлений. Иногда - и по несколько за день. Особенно, если учесть, что преступлением считалось даже изготовление браги. Изъял дрожжи – предотвратил. Изъял нож – предотвратил. Узнал о конфликте между двумя зеками, одного отправил в другую колонию – предотвратил убийство. И т.д. и т.п.
     Только вот выставлять карточки своевременно было недосуг. Поэтому, когда выпадала возможность заняться писаниной, опера напрягали головы, вспоминая, что можно считать предотвращены преступлением за последние дни.

                Я согласен на медаль.

     Однажды на очередном ежегодном совещании оперсостава Управления Тарасова по традиции выдернули на трибуну для отчёта о проделанной работе. По традиции, потому что ни одно совещание не обходилось без того, чтобы именно он был заслушан. Тарасов даже завидовал некоторым начальникам оперчастей других колоний, которых он ни разу не видел на этой трибуне. Особенно тяжко воспринималась эта обязанность, если накануне вечером плотно «посидели» в номере гостиницы, отметили встречу с коллегами. Тут не то, чтобы речи толкать, - сидя укачивает.
     Да и выдёргивают на трибуну обычно не для того, чтобы хвалить. И даже если все показатели кроме одного у тебя лучшие по Управлению, будут ругать за тот единственный недостаток.
     Поэтому, когда Тарасова в очередной раз вызвали на трибуну, он подумал, что лучшая защита – нападение.
     - Ну, расскажи, Тарасов о проделанной работе, - с каким-то ехидством в голосе предложил один из сидевших в «президиуме» руководителей – начальник оперативного отдела Управления подполковник Левашов.
     Тарасов знал, что за прошедший год у него в колонии было всего одно серьёзное преступление  - убийство. Один зек – армянин - убил своего земляка. Видимо, за это его и собирались пропесочить.
     - За отчётный период оперчастью ИТК-14 была проделана огромная работа, - начал он уверенным тоном. Покосившись на президиум, он отметил ехидные ухмылки руководства и продолжил, - нами было предотвращено сто двадцать пять преступлений.
     Тарасов сделал паузу, чтобы все оценили цифру, и продолжил:
     - Кстати. Возникает законный вопрос. Вот мы за год предотвратили сто двадцать пять преступлений. Из них, - он заглянул в шпаргалку, - двадцать четыре убийства. И в то же время за этот год в колонии было допущено одно убийство. Это наша недоработка. За это нас, естественно, наказали. Я прошу всех обратить внимание – допустили одно, а предотвратили двадцать четыре. Так вот, что я хочу сказать. Если за одно допущенное преступление нас наказывают, то за предотвращённые двадцать четыре по логике нас надо поощрять.
     При этом Тарасов повернулся лицом к руководству, как бы задавая вопрос. Те, судя по непроницаемо-задумчивым выражением лиц, растерялись от неожиданности.
     Первым нашёлся Левашов. Грозным тоном он спросил:
     - Предлагаешь орден тебе выдать?
     - Мне непонятно, почему, например, наши коллеги из уголовного розыска за каждое раскрытое громкое преступление получают какие-то поощрения. А что, и ордена иногда. И повышении в звании досрочные. У нас же нераскрытых преступлений вообще не бывает. По крайней мере, у меня не было за всё время работы.
     - Здесь специфика другая, - подал голос, сидевший в центре стола, зам по БОР Управления полковник Худяков. Но его заглушил гул голосов из зала:
     - А что… и в самом деле… одно министерство… почему одним дают, а другим нет? – Оперсоставу тема явно понравилась.
     - Тихо! – Прикрикнул Левашов. – Всех желающих высказаться можем пригласит на трибуну.
     Тарасов воспользовался паузой и продолжил, как бы рассуждая вслух:
     - Насчёт ордена, - он покосился на Левашова и выдал, - тут хорошо сказал великий поэт Михаил Исаковский, точнее его герой Василий Тёркин:
      Нет, ребята, я не гордый,
      И, заглядывая в даль,
      Так скажу: зачем мне орден?
       Я согласен на медаль!
     В зале раздался смех, и даже аплодисменты. Тарасов понял руку, успокаивая народ, повернулся к руководству и сказал серьёзным тоном:
     - Я не имею в виду поощрение за каждое предотвращённое преступление. Сто двадцать медалей за год… это у меня, не то, что на кителе, и на штанах места не хватит. (Опять смех в зале). Но, вот одну медаль в году, лучшему по всем показателям, мне кажется, вполне реально. Нельзя, где-нибудь там, в Москве этот вопрос задать?
     В зале опять поднялся гул.
     - Так. У тебя всё? – Левашов встал. Гул стих. – Присаживайся.
     Тарасов шёл на своё место, пожимая протянутые руки. Все, кто мог дотянуться выражали, таким образом, свою солидарность, согласие с его словами.
     Левашов был прекрасным психологом. Он понимал, что ситуация не позволяла объявить поднятую Тарасовым тему бредом. Так можно настроить против себя весь оперсостав. И в тоже время, награждать медалями за хорошую работу, в системе ИТУ было не принято. Чтобы решить положительно такой вопрос, нужно общаться с министром. А это не их уровень.
     - Тема, поднятая майором Тарасовым, очень болезненная, - Левашов окинул взглядом притихший зал, - вы не считайте, что мы тут только и думаем, чтобы вас наказать. А поощрения вы видите только, как любит выражаться тот же Тарасов, только в виде снятия ранее наложенного взыскания.
     В зале опять оживились.
     - Я вижу, - повысил голос Левашов, - многие и в этом согласны с Тарасовым. Но, тем не менее, мы в этом направлении работаем. На счёт медалей не обещаю, но раз в год выбить из Москвы знак «За отличие в службе», я думаю, вполне реально. Со временем.
     Левашов посмотрел на Худякова, тот согласно кивнул.
     - Кстати, - продолжил Левашов, - по итогам этого года первое место среди оперчастей по большинству показателей занял оперотдел ИТК-14, где начальником как раз майор Тарасов.
     В зале опять поднялся гвалт. Послышались возгласы «медаль… орден… знак дадут?»
     - Тихо! – Левашов поднял руку. – Мы об этом собирались говорить в конце совещания при подведении итогов. Поэтому, не будем торопить события. Всему своё время.
     В конце совещания Серёге вручили грамоту за первое место и объявили о снятии взыскания, что опять вызвало оживление и смех в зале.
     Сегодня на Тарасова напало вдохновение. Поглядывая на грязную лампочку на потолке кабинета, он заполнял подряд уже десятую карточку. Роман тоже не отставал. Творческий процесс подходил к логическому завершению, то есть время приближалось к обеду.
     Активная умственная деятельность была пресечена робким, но настойчивым стуком в дверь.
     - Кого там ещё черти принесли в нашу хату! – Роман недовольно оторвался от писанины и распахнул дверь. Там стояли две пожилые незнакомые женщины.
     - Вам кого?
     - Нам нужен начальник оперчасти майор Тарасов.
     Роман растерянно оглянулся на Тарасова и посторонился:
     - Проходите.
     Сергей оторвался от бумаг и удивлённо посмотрел на женщин:
     - А вы, собственно, по какому вопросу? Я Тарасов.
     Одна из женщин вышла вперёд:
     - Я – мать Арсентьевой Ирины, а это – моя сестра, её тётя. Ирина месяц назад уехала в вашу колонию к осуждённому Баранникову и пропала.
     - Да, я в курсе, присаживайтесь. Простите, как вас по имени-отчеству?
     - Надежда Семёновна я. А она – Наталья Семёновна.
     - Надежда Семёновна, я лично проверял эту информацию. Всё указывает на то, что Ирина в Росинке не появлялась. Скорее всего, что-то случилось по дороге. Я так и ответил на телеграммы - вашу и милиции. Вы получили ответ?
     - Да. – Женщины переглянулись. Обе они выглядели усталыми и растерянными. Надежда Семёновна пристально посмотрела на Тарасова:
     - Нам сказали, что здесь в посёлке Тарасов знает всё. Если вы что-то не знаете, то не знает никто.
     Тарасов пожал плечами:
     - Не совсем так. Я, конечно, не господь бог. Но, собственно, близко к истине. Если бы Ирина появилась в посёлке, и здесь с ней что-нибудь произошло, я, скорее всего, знал бы. Работа такая. А тут… понимаете, месяц прошёл и тишина. Абсолютно никакой информации. Посёлок у нас небольшой. Все друг друга знают. Кто-нибудь, что-нибудь заметил бы, а значит - и я бы знал.
      Тарасов задумался. Все промолчали.
     - Её фотографию я видел. Скажите, а как она была одета?
     - Джинсовая юбка, голубая блузка, накидка такая… вязаная. Она сама вязала. С жёлтыми пуговицами.
     - Вещи приметные какие-то были с собой? Золотые украшения – серьги, кулон, колечко?
     Надежда Семёновна задумалась.
     - Серёжки она не брала с собой. Из золота… цепочка была на шее и всё, пожалуй. – Надежда Семёновна посмотрела на сестру. Та согласно кивнула. -
Из вещей… ничего приметного, портфель коричневый. Там - что обычно женщина берёт в дорогу – косметика, бельё на смену. Продукты ещё, она же рассчитывала, что им свидание дадут. Что-то же кушать надо было бы, двоим. Консервы всякие…
     Тарасов отмечал на листе бумаги.
     - Извините, - вмешался Борткевич, - мне непонятно, у вас в городе что, - с мужиками напряжёнка? Я имею в виду, что в городе мужчин мало или все не такие, как надо? Уехать за несколько тысяч километров, чтобы связать свою судьбу с зеком… Она же где-то работала, с кем-то общалась. Где она работала, кстати?
     - В налоговой инспекции, - глядя на удивлённые лица парней, Надежда Семёновна добавила, - никто ей не нравился. Уж, мы как только не пытались её отговорить! Бесполезно! Вбила себе в голову, что любит его.
     - Хорошо. Мы, конечно, поработаем ещё, только обещать я ничего не могу. Почему-то я уверен, что в Росинке её не было.
     - Ладно, - Надежда Семёновна встала, - мы попробуем проверить места её пересадок. Где-то же она должна была отметиться…
     - С удовольствием бы вам помог, - Тарасов тоже встал, - но уверен, что начальство меня не отпустит.
     Женщины вышли.
     - Быстро они добрались. – Сергей задумчиво смотрел на Романа. - Я только позавчера телеграмму отправил в Красноярский край.
     - А что, вполне реально, - Роман начал подсчитывать, - от Красноярска до Свердловска на самолёте часов пять-шесть. Там взяли такси, переехали в Уктус (18). (Примечание 18. Уктусский аэропорт Екатеринбурга работает по местным, внутриобластным линиям. На нём базируются самолёты АН-2 и вертолёты). Оттуда самолётом до Сосьвы – два часа. И ещё пол часа от Сосьвы до Росинки. При некоторой удаче можно за сутки добраться.
     - Так оно.
     - А ты, Андреич, уверен, что она здесь не появлялась?
     - Ну, Рома, я не представляю, чтобы здесь в Росинке кого-то убили, и за месяц ничего не проскочило, никакой информации.
     - А если её где-то спрятали и пользуются потихоньку?
     - Где? В посёлке? Вольные? Тут таких больных и голодных до баб я не знаю. Даже среди бывших зеков. Где ещё? На бирже? На другом объекте? Сам знаешь, если появляется «кедровка», самое позднее – во время съёма, мы уже знаем. А целый месяц… нет, не реально.
     Кедровками в посёлке называли проституток, которых иногда забрасывали голодным до женщин зекам на рабочие объекты. Сколько их на памяти Тарасова не изымали оперативники, все были грязные, страшные, вонючие. На таких, в нормальных условиях - на свободе - никто бы не позарился. Даже по пьянке. Как в анекдоте «столько не выпить!» Ирина под эту категорию явно не подпадала.
     - Ну да, вообще-то. – Роман пожал плечами. - Здесь у нас, что в зоне, что в посёлке, всё просматривается и прослушивается. Слишком мала вероятность, что мы бы не знали. А зачем ты про её одежду спрашивал, если уверен, что её здесь не было?
     - Тут тот же принцип, что и у папы Римского. Ему по должности и жена, и любовницы запрещены, а х… имеет на всякий случай. Так что… хрен его знает. Один процент вероятности всё равно надо допускать. А информация любая может пригодиться. Ну что, идём на обед?
     Вечером после съёма с работы начальник колонии вызвал к себе весь оперсостав.
     - Я вас поздравляю, господа. С первого сентября будете руководить уборкой картошки на Пелыме.
      Насмешливо осмотрев удивлённые лица офицеров, он добавил:
     - Не я придумал такую х…ню, это решение начальника отделения. Копать картошку будут наши бесконвойники. А так, как они никого, кроме оперов не боятся, то в вашем присутствии сачковать не будут. Вот такие мотивы у этого решения.
     Пелым когда-то был крупным населённым пунктом. Задолго до основания Екатеринбурга он считался городом, крупнейшим в регионе. Здесь отбывали срок ссыльные декабристы. Даже фельдмаршал Миних, когда попал в опалу. В настоящее время от былого величия остались только развалины каменной церкви. На месте города было несколько деревянных избушек. Территория использовалась как подсобное хозяйство отделения. На памяти Тарасова здесь была создана колония-поселение сельскохозяйственного назначения, где трудились около сотни поселенцев. Но со всем объёмом работ они не справлялись. Поэтому в авральные периоды к ним направлялось подкрепление.
      - Понятно, - протянул Тарасов, - кто везёт, на том и едут. А в зоне то кто-то останется? Или – все туда, а тут никого?
     - Ну почему, будете ездить по очереди. Двое здесь, двое там. Вахтовым методом. График сами составьте. Но, главное, Молчунов просил, чтобы Тарасов был там как можно чаще. Дословно: он знает всех, как облупленных, при нём филонить не будут.
     - Я горжусь, конечно, оказанным мне высоким доверием, - Тарасов умышленно скопировал интонацию Мкртчана из «Кавказской пленницы», - но хочу заметить, что за бесконвойников у нас отвечает Серёга Кравцов. А он своих подопечных тоже знает, как облупленных. Даже лучше меня. Может, его одного хватило бы на всё время уборки?
     При этих словах Кравцов сморщился как от зубной боли. Понятно, что никто не хочет менять привычный образ жизни на какое-то бестолковое торчание на природе за десяток километров от дома. Да ещё при осенней погоде.
     - Я вам передал мнение начальства…
     - И нечего тут торговаться, - перебил начальника его заместитель Лемке. До этого он молча сидел за приставным столом рядом с начальником, грозно поглядывая на подчинённых.
     - Кстати, - Тарасов посмотрел на Лемке, - а зам по оперативной работе относится к оперсоставу? В смысле, - его тоже учитывать при составлении графика?
     Лемке даже подпрыгнул от возмущения. Он уже открыл было рот, чтобы указать Тарасову его место, но Осинин его опередил:
     - Зам по БОР будет в колонии, надо же кому-то зону перекрывать.
     - Он перекроет…- проворчал Роман так, чтобы Лемке не услышал. Тот подозрительно покосился на Борткевича, но промолчал.
     - И всё равно это как-то неправильно. – Тарасов попробовал всё-таки довести до начальства свои соображения, - сколько там будет человек – двадцать, тридцать? На них два оперативника. Здесь остаётся больше девятисот. И на них тоже два. Не дай бог, где-то что-то прорвёт: побег или убийство какое громкое. Приедет грозная комиссия, начнут разбираться. И тут выяснится, что половина оперов работали пугалами. Да, вообще, всё – урывками.
     - Так вы для того и работаете, чтобы нигде ничего не прорвало, - Лемке посмотрел на Осинина, ища поддержки.
     - Так пока мы здесь, с нас и спрос. А нас не будет, спрос будет с того, кто остался, - Тарасов выразительно посмотрел на Лемке.
     - Ответит отделение, это их инициатива, - Осинин как бы поставил точку в прениях.
     - Всё равно, Георгич, ты бы передал наши соображения. Нам-то что, после этого дурдома там отдых. Можно сказать - курорт. Да, Серёга? -  Тарасов толкнул локтем Кравцова. Тот промычал что-то неопределённое.
     Зато, выйдя из кабинета начальника, Кравцов высказал всё, что он думает:
     - Они там совсем ох…ли! Действительно, как могут два опера перекрыть почти тысячу жуликов?! Скажи, Андреич!
     - Да я уже сказал. К сожалению, меня не услышали. – Тарасов думал уже о другом. – Да и не вдвоём. Ты же слышал – целый зам по БОР здесь будет постоянно.
     - Да какой из него опер! Ты чё, смеёшься, что ли? Издеваешься!?
     Лемке действительно никогда не был на оперативной работе. Раньше он работал в милиции, в ГАИ. За что-то его выгнали. Кадровики лесного управления из-за жестокого дефицита кадров практиковали восстановление в органах таких вот провинившихся. Лишь бы судимости не было. И многие с Большой Земли соглашались, дослуживали до пенсии.
     Всё время, что Тарасов его знал, Лемке работал дежурным по бирже. Спокойный незаметный офицер. В порочных связях замечен не был. Поэтому, когда Осинин спросил у Тарасова его мнение по Лемке, тот пожал плечами:
     - Мужик, как мужик. Вроде нормальный, а ты это к чему?
     - Хочу его зам по БОРом назначить на вакантное место. Тебе же ещё до звания два года?
     По идее Тарасов по должности – начальник отдела – должен был занять освободившееся место. На своей должности он уже достиг потолка по званию – майор. У замов начальника потолок – подполковник. Тарасов это прекрасно понимал. Так же, как и то, что за два года на новой должности он успеет нахватать столько взысканий, что замучается снимать, когда подойдёт срок по званию. Да и в обязанностях зам по БОР по традиции были все хозяйственные вопросы колонии. Это – и ремонт помещений, и обеспечение жилой зоны дровами, и вывоз фекалий. Всё это Тарасов не любил. Ему больше нравилась чисто оперативная работа. Обязанности зам по БОР ему периодически приходилось временно исполнять, поэтому он прекрасно знал, что это такое.
     - Пробудет нормальный мужик с полгода на должности, - продолжал убеждать Осинин, - отправим на звание. Ещё полгода – и свалит на пенсию подполковником. А там и у тебя срок подойдёт.
     В словах Осинина была определённая логика. Если подполковничью должность занять за год до получения звания, легче продержаться без взысканий.
     За время работы Тарасова в оперчасти замы по БОР менялись много раз. И только дважды, по мнению Тарасова, это место занимали люди соответствующие. Во всех остальных случаях он вынужден был подчиняться всяким недоумкам или конченым алкашам.
     Одним больше, одним меньше, особой разницы Тарасов не видел. Тем более заниматься хозяйством колонии у Тарасова душа не лежала.
     - Только, Георгич, у меня просьба. Лемке ни хрена не понимает в оперативной работе, так пусть хотя бы не мешает.
     - Само собой. Ему хозяйственных вопросов хватит с головой.
     Однако Лемке после того, как занял должность и осмотрелся, всячески старался подчеркнуть, кто тут главный. В оперативную работу он не лез, так как действительно, его понимание этой части работы было на уровне прапорщика – контролёра. Но он всячески донимал Тарасова вопросами режимного характера.
     Например, ему хотелось, чтобы во время съёма с работы осуждённых весь оперсостав находился в комнате обысков. Тарасов давно уже определил для себя место во время съёма. Он всегда стоял на границе между открытой и закрытой зонами. Официально – для зеков – он следил, чтобы никто из закрытой не проскочил в открытую. Осуждённые были уверены, что Тарасов их всех знает в лицо, и поэтому таких попыток при нём не делали. Тарасов всячески поддерживал это мнение, хотя всех, конечно, не упомнишь.
     А неофициально – ему удобно было накоротке общаться с агентурой, получать маяки. Люди шли после комнаты обысков по одному или небольшими группами. Кто-то мог специально отстать, чтобы перекинуться двумя словами. Или выпалить заранее заготовленную фразу и пройти мимо, не снижая скорости.
     Другие сотрудники оперчасти также находились внутри зоны, одновременно следя за порядком и пересекаясь накоротке с агентурой. Начальник колонии об этом знал и был полностью согласен с такой расстановкой. Объяснять же всё это Лемке, Тарасов не видел смысла.
     Однажды Лемке своими тупыми требованиями довёл его до белого каления. Тарасов в присутствии Лемке попросил Осинина оградить его от вмешательства «этого дебила» в тонкую оперативную работу, в которой тот ни хрена не смыслит. При этом Тарасов указал на «дебила» пальцем.
     - Ты успокойся, он в чём-то по-своему прав, - Осинин во избежание перерастания конфликта в физическую стадию, встал между ними.
     - Кто дебил? Я?! – Лемке делал вид, что только присутствие начальника мешает ему устроить физическую расправу над Тарасовым.
     - Ты даже не представляешь всех возможностей оперативной работы. Ты знаешь, что я тебя могу так подставить, что ты окажешься не на пенсии, а в тюрьме. Плохо только, что при этом и мне самому достанется, и Георгич может пострадать. Ну, мне то не привыкать. Одним взысканием больше, одним меньше… Поэтому – не суйся туда, где ничего не рубишь! Объясни ему, Георгич.  – Тарасов устало махнул рукой и вышел из кабинета. 
     Неизвестно, что и как объяснил своему заму начальник колонии. По крайней мере, тот Тарасову больше прямых указаний не давал. Хотя постоянно демонстрировал своё недовольство работой оперчасти.
     К счастью, в колонии кроме оперативного, был ещё и режимный отдел. Только, вместо четырёх человек по штату, в нём было в наличии только двое. Вот ими Лемке и руководил в полном объёме.
     - Майор Тарасов, срочно зайдите в дежурную комнату, - раздалось из громкоговорителя.
     - Тебя к телефону, - дежурный протянул Тарасову трубку, - Сосьва, Коротков.
    - Привет, Володя, - Тарасов тут же спросил у Короткова, - ты ещё не подполковник?
     - Нет пока. Я чего звоню… завтра с утра в отделении будет приказ. Откомандировать Махневича в распоряжение оперотдела. Ну, ты в курсе зачем. Так что, пусть готовится.
     - Понял. – Тарасов положил трубку. Не успел он выйти из дежурной комнаты, как телефон зазвонил опять. ДПНК снял трубку, посмотрел на Тарасова:
     - Опять тебя. Жена.
               
                Родственник

     Люба, взволнованно перебивая сама себя, кое-как объяснила, что на завтра обещают вертолёт по санзаданию. То есть, нужно будет сопровождать её брата Сергея в Краснотурьинск в больницу. Старший брат Валера один может не справиться. Поэтому ему – Тарасову – нужно отпроситься с работы на один день, если можно, конечно.
     Сергей задумался. Помочь родне, конечно, нужно. Сергей, брат жены, во время службы в армии едва не погиб, отравился выхлопными газами. Более пятнадцати минут он находился в состоянии клинической смерти. Врачам удалось спасти ему жизнь. Вот только в мозге у него произошли необратимые изменения. Из армии его привезли инвалидом первой группы. Он никого не узнавал, не умел читать, писать, считать.
     Постепенно умственные способности удалось восстановить. Группу поменяли сначала на вторую, потом на третью. Сергей умудрился даже вместе со старшим братом проучиться на курсах и сдать на водительскую категорию, позволяющую водить лесовозы. Лесовоз ему, правда, не доверили, работал на стареньком самосвале.
     Периодически ему нужно было проходить курс лечения в психиатрической больнице в Краснотурьинске. После лечения Сергей становился хоть и слегка заторможенным, но вполне адекватным. По мнению Тарасова, некоторые коренные жители Росинки с рождения были гораздо тупее, что не мешало им работать контролёрами в звании прапорщиков и даже на офицерских должностях.
     Тарасов вместе со своим родственником – тёзкой и сено вместе косили, и картошку копали, и навоз растаскивали по огородам, и другие хозяйственные проблемы решали. Так что у него было достаточно времени присмотреться.
     По истечении какого-то времени действие лекарств заканчивалось, и родственник начинал чудить. По мнению Тарасова его нужно было бы при первых же признаках отправлять для прохождения очередного курса лечения. Но у его матери – Тарасовской тёщи – было другое мнение. Она, как и все матери, жалела сына. В результате, Сергей, даже будучи абсолютно невменяемым, продолжал жить дома, держа в напряжении всю семью.
     Старший брат Валерий уже несколько лет жил в Росинке, чтобы контролировать Сергея. До этого он холостяковал всю жизнь в Свердловске, работал механиком, имел комнату в коммуналке и был вполне доволен жизнью. Приехав однажды по просьбе родителей, Валера остался в Росинке навсегда и смирился с этим, как с неизбежностью. На работу здесь он не устраивался, помогал родителям по хозяйству и следил за Сергеем.
     Отец иногда ворчал на Валерия, мол, если бы не он, то Сергея отправили бы в больницу. А там его быстро привели бы в порядок.
     Тарасов в душе был согласен с тестем. Из-за материнской жалости и присутствия Валерия Сергей в невменяемом состоянии находился месяцами. Сам мучился, и все мучились. Иногда и Тарасов подключался. Например, когда Сергея нужно было помыть в бане. Сам он категорически не хотел. Приходилось Тарасову и Валерию тащить в баню невменяемого человека. А тот оказывал такое яростное сопротивление, что в конце мероприятия оба здоровых мужика были как выжатые лимоны.
     Периоды, когда Сергей после очередного курса лечения был более-менее нормальным, с каждым разом становились всё короче, а «невменяемые» - всё длиннее.
     Врачи в психбольнице предлагали оставить Сергея там на постоянное содержание. Мол, будет постоянно под наблюдением, вовремя получать нужные лекарства, помогать по хозяйству. А родители ездили бы навещать.
     Стоило Тарасову только намекнуть тёще, что так, мол, было бы для всех лучше, она на него накинулась, чуть ли не с кулаками:
     - Там их бьют! Самого бы тебя туда!
     В общем, отношения с тёщей и до этого были, мягко говоря, натянутыми, а тут совсем испортились.
     Вот и на этот раз, Сергей уже несколько месяцев мучил всю родню. Даже тёща созрела для согласия на лечение.
     Тарасов понимал, что одному Валерию сопровождать больного брата сложно. У того может переклинить в любое время. Например, по пути в аэропорт, в вертолёте. Или по прибытии в город могут не встретить. В этих случаях одному не справиться. Тарасов уже пару раз участвовал в конвоировании Сергея и прекрасно представлял все возможные сложности.
     Вздохнув, Тарасов опять пошёл в кабинет начальника, отпрашиваться. Осинин, как и большинство жителей посёлка, был в курсе ситуации с Сергеем. Так же, как и остальные, относился к нему с сочувствием. Поэтому, выслушав просьбу Тарасова, спросил:
     - Два дня тебе хватит?
     - Да, не впервой.
        Лемке, который до сих пор не выходил из кабинета начальника, уточнил:
     - До первого сентября успеешь?
     Тарасов усмехнулся:
     - Сам сосчитай, Михалыч. Как у тебя в школе с арифметикой было?
     Осинин взглянул на своего зама и улыбнулся. Тот уже открыл было рот, чтобы достойно ответить Тарасову, покосился на начальника и промолчал.
     Вечером, когда Осинин с Лемке на хвосте ушёл домой, и все офицеры гуськом потянулись следом, Борткевич напомнил Тарасову про спирт. Мол, пора уничтожать, выдыхается.
     Тарасов прикинул своё состояние на утро и отказался.
     - Давайте без меня. Утром напряг намечается в личных делах.

                29 августа 1994 года

                Дорога в город и обратно

     Утром Сергей уже заканчивал завтракать, когда в дом вошла Люба и поторопила:
     - Иди, догоняй. Наши уже вышли.
     Серёга схватил портфель, приготовленный с вечера, и выскочил на улицу. Впереди по деревянному тротуару чинно вышагивали Валерий с братом. Со стороны даже и не подумаешь, что Сергей последний месяц провёл привязанным к спинке кровати.
     - Как тебе удалось? – Спросил он Валеру, догнав их на перекрёстке.
     - Я ему сказал, что едем в Свердловск, в больницу. Ему там нравится, - шёпотом ответил Валерий, не спуская глаз с брата. Тот уверенно шагал по тротуару на два шага впереди.
     До аэропорта добрались без приключений. По пути Тарасов заскочил в свой кабинет, прихватил на всякий случай наручники. Оценил помятые лица подчинённого аппарата. В очередной раз подумал, что хорошо, когда не пьёшь. В очередной раз зарёкся пить вообще.
     Вертолёт приземлился одновременно с их прибытием. Выпрыгнувший на землю лётчик, уточнил:
     - Больной и сопровождающие? – И гостеприимно распахнул дверь в салон, - Прошу!
     Сорок минут полёта Тарасов просидел в напряжении, не спуская глаз с Сергея. Но тот не отрывался от иллюминатора, разглядывал мелькающие внизу деревья с километровой высоты.
     По-настоящему Тарасов испугался, только когда приземлились. Один из двоих лётчиков спросил вполоборота:
     - Чего ждёте? Приехали, на выход!
     Тарасов протянул руку, взялся за ручку двери, похожую на автомобильную, повернул, и дверь открылась. Обернулся к лётчикам и спросил:
     - А что, дверь больше ничем не фиксируется? В смысле – на ключ, или вы её как-то из кабины закрываете?
     - Нет. А зачем?
     - Как зачем? – Тарасов посмотрел на Сергея, который уже вместе с Валерием выбрался наружу. – У нас же не просто больной, а… - он покрутил пальцем у виска. – Если бы он захотел выйти, мы бы его не удержали. Скорее всего, тоже вышли бы… здесь и зацепиться то не за что.
     - Да-а-а!? – Лётчики переглянулись. – А нас и не предупредили. Я ещё подумал, больной вроде не на носилках, а двое сопровождающих. Наверное, мужики решили на халяву в город съездить.
     На улице «больной» увидел двух здоровых мужиков в белых халатах возле машины скорой помощи и понял, что его обманули.
     - Это не Свердловск, - взвизгнул он и попятился. Но санитары своё дело знали туго.
     - Привет, Серёжа! Давно не виделись. Там по тебе уже все соскучились. – Улыбаясь, они обступили Сергея с двух сторон. У него где-то в остатках подсознания, видимо, сохранилась мысль, что сопротивляться здесь бесполезно. Бормоча что-то про себя, он полез в машину.
     В больнице Сергея приветствовали по имени все встречные от уборщиц до врачей. Обрадованный таким количеством знакомых, Сергей успокоился и даже заулыбался.
     Принимавший документы врач, пообещал за две недели привести Сергея в порядок и передал привет своему другу Мирзе.
     Переночевали у родни. В Краснотурьинске жил брат отца Сергея и Валерия Андрей. Родственники обрадовались встрече и накрыли стол. Тарасов был вынужден присоединиться к застолью. Сколько водки было выпито, Серёга не считал. Но утром он себя чувствовал относительно нормально.

                30 августа 1994 года

     А вот Валера был никакой. Им нужно было сначала на автобусе добраться до Серова – соседнего с Краснотурьинском городка. Затем – опять же на рейсовом автобусе – до Сосьвы. И уже оттуда - воздухом – до Росинки.
     Из-за того, что Тарасову приходилось тащить Валеру чуть ли не волоком, они опоздали к отправлению нужного автобуса с автовокзала. В какой-то момент Тарасов случайно увидел, что по улице навстречу им катит автобус с надписью «Краснотурьинск – Серов». Он прислонил Валеру к столбу, выскочил на дорогу и отчаянно замахал руками.
     Автобус остановился. Когда его водитель рассмотрел второго пассажира, он, наверное, пожалел о своём решении подхалтурить. Но было поздно.
     Сидячих мест в автобусе не было. Хорошо, хоть ехать недолго, меньше часа.
     Когда, уже в Серове, обливающийся потом Валерий вышел из автобуса, он смог внятно сформулировать только одну мысль:
     - Нужно опохмелиться!
     - Потерпи. Сначала узнаем, когда автобус до Сосьвы, и билеты купим.
     Ближайший рейс был через час. Пока купили билеты, пока нашли магазин с вином, пока расположились на пустыре и выпили одну из двух купленных бутылок креплёного вина, - подошло время отправления.
     У входа в автобус женщина с повязкой на рукаве проверяла билеты. Увидела Валеру, который глупо улыбался и слегка пошатывался, и начала высказывать недовольство. Но Тарасов вовремя подарил ей рубль на шоколадку и заверил, что проконтролирует доставку пассажира до конечной. Дама рубль взяла и, с видом оскорблённого достоинства, дала водителю отмашку на отправление.
     Автобус был полупустым. Тарасов устроил Валеру на задних сиденьях, где тот сразу улёгся и через минуту начал похрапывать.
     В Сосьве Тарасов оставил Валерия на остановке недалеко от Управления. Строго настрого велел ему никуда не уходить. Мол, я – мигом. Загляну в оперотдел, и рванём в аэропорт. Если повезёт, может, сегодня и улетим.
     Первым, кого встретил Тарасов в Управлении, когда поднялся на второй этаж, был начальник оперативного отдела Управления полковник Корнеев.
     - Ого! На ловца и зверь бежит! – Обрадовался тот Тарасову. Протягивая руку для приветствия, Корнеев спросил. – Ты уже Левашова видел?
     Бывший начальник оперотдела, а ныне – зам. начальника Управления по БОР полковник Левашов стал для Тарасова слишком большой величиной. Общаться с ним сегодня в планы Тарасова не входило.
     - Не видел. Да и… честно говоря, как-то и не собирался.
     - Зато он тебя очень хотел видеть. Правда, он сегодня исполняет обязанности начальника Управления, но ничего, сейчас я его вызвоню. – Корнеев подошёл к двери с надписью «начальник оперативного отдела». Достал ключи и начал ковыряться с замком.
     - Не понял, Владимир Алексеевич, а с какого это перепугу высокому начальству понадобилась моя скромная рожа?
     - Заходи! – Корнеев распахнул дверь.
     В этот момент Тарасова кто-то хлопнул по плечу. Сзади стоял улыбающийся Коротков.
     - Привет, Серёга! Зайди ко мне. -  Он покосился на Корнеева и добавил. – Приказ пришёл на звание. Обмываем!
     - Поздравляю, товарищ подполковник! Только это, Володя, меня, говорят, Левашов искал, - он растерянно оглянулся на Корнеева.
     - Попозже, - Корнеев дёрнул Тарасова за рукав к себе в кабинет.
     - Хорошо. Только, Серёга, не забудь, а то обижусь.
     Корнеев снял трубку телефона:
     - Людочка, найди, пожалуйста, Левашова. Скажи, что у меня в кабинете его дожидается Тарасов.
     - Так что случилось? – Тарасов терялся в догадках. В зоне его не было двое суток. Даже если и случилось что серьёзное, ему предъявить то особо нечего. Хотя… по должности он по любому будет виноват.
     - Что же ты людей обманываешь?
     - Каких людей?
     - Женщин, которые к тебе с Дальнего Востока приехали.
     - А… вот вы о чём! Никого я не обманывал. У них пропала дочь, которая ехала на свидание к нашему зеку. Я проверял, в Росинку она не доехала, видимо где-то по дороге…
     - А вот и не по дороге! Была она в Росинке.
     - Да ладно!
     В этот момент в кабинет ворвался Левашов.
     - Привет! – Он сунул руку Тарасову и плюхнулся на стул хозяина кабинета во главе стола. Корнеев пристроился сбоку.
     - Присаживайся. - Левашов указал Тарасову на свободный стул. - Ты ему уже показывал объяснительные?
     - Не успел, только начал. Там они, у вас в столе.
     Левашов выдвинул ящик стола, выхватил оттуда два листа, мельком взглянул на них и сунул на стол Тарасову.
     - Читай!
     Тарасов удивлённо вчитывался в незнакомый почерк. Первое объяснение было от гражданина Акимова, проживающего в городе Свердловске по улице Токарей. «На предъявленной мне фотографии, я узнаю девушку, летевшую вместе со мной 25 июля на самолёте из аэропорта Уктус до Сосьвы. В Сосьве я вышел из самолёта вместе с ней и больше её не видел».
     Второе объяснение было от Якушева, проживающего в посёлке Ерёмино. «На фото я узнаю девушку, с которой вместе мы летели 25 июля на вертолёте из Сосьвы. Она вышла в Росинке, а я – позже – в Ерёмино».
     - Откуда это? – Тарасов удивлённо переводил взгляд с одного полковника на другого.
     - От верблюда! – Голос Левашова обличительно загремел. – Две женщины, дилетантки, не поверили на слово великому профессионалу Тарасову и провели собственное расследование. Прикинули, когда поезд с их дочерью прибыл в Свердловск. Съездили в аэропорт Уктус, который работает на местные линии. Попросили список пассажиров от 25 июля. Арсентьева была в списке! Тогда они переписали всех пассажиров. Через милицию узнали адреса свердловских. Тут же съездили к одному из них на квартиру. Показали фотографию. Он опознал Ирину, написал объяснение, что она вышла в Сосьве.
     Потом вернулись в Сосьву. В аэропорту попросили список пассажиров до Росинки на 25 июля. Ирины в списках не было. Но ты же знаешь, как у нас записывают пассажиров на вертолёт. То есть, в бортовом списке пять-шесть фамилий, а пассажиров набивается, сколько вертолёт поднимет. Вот они взяли одного пассажира из списка и сгоняли к нему в Ерёмино. Показали фото. Он подтвердил, что эта девушка вышла в Росинке. Ну, что ты теперь скажешь?
     - А что тут скажешь? Если сошла в Росинке, значит, надо искать. То, что она нигде не засветилась, означает… тут несколько версий. Надо отрабатывать все. Основная версия – её убили. И ещё, вопрос к вам. Товарищи полковники, если бы я обратился к вам с такой просьбой. Мол. Девушка ехала на свидание в нашу колонию и где-то по дороге пропала. И я прошу вас отпустить меня в командировку для проверки всего пути её следования. Отпустили бы вы меня хотя бы в Свердловск на пару дней?
     Полковники промолчали.
     - Вот именно! Про наше местное начальство в колонии и отделении я вообще молчу. В лучшем случае меня назвали бы идиотом. А как я проверял поступившую информацию… вы бы на моём месте сделали бы то же самое.
И пришли бы к тому же выводу.
     Все промолчали. Левашов примирительно поднял руки:
     - Сергей, к тебе претензий особых нет. Я наехал так, для порядка. Просто я пообещал этим женщинам, что мы найдём их дочь в любом случае. И здесь я, сам понимаешь, надеюсь только на тебя.
     - Валерий Алексеевич, я вам обещаю, что я её найду. Живую или мёртвую. Честно говоря, вы ударили по моему самолюбию. Я был уверен, что знаю практически всё, что делается в Росинке и окрестностях. Оказывается, не всё.
     Тарасов на секунду задумался, потом добавил:
     - Есть небольшая проблема. Во-первых: с первого сентября по приказу Молчунова весь оперсостав будет использоваться в качестве пугала на уборке картошки в Пелыме. То есть, два человека там, два – на месте. Я хочу сказать, если я и буду на месте, меня текучка задавит и…
     - Можешь не продолжать. Это же надо додуматься! Ну, Молчунов! Кто везёт, на том и едут?!
     - Вот-вот, я так и сказал. Но меня слушать никто не хочет.
     - Ничего! Меня услышат! – Левашов потянулся было к телефону, но передумал. – А что ты хотел сказать, во-вторых?
     - Я хотел сказать, что у меня за два года отпуска накопились. Вот, если бы ещё и в отпуск уйти, чтобы текучка не мешала.  Клянусь, что из посёлка я не уеду, пока эту девушку не найду.
     - Ну и в чём проблема? Пиши рапорт и иди в отпуск.
     - Так Молчунов не отпустит. Я с января пытаюсь. Всё время мешают какие-то причины. То начальник колонии в отпуске, то зам по БОР, то кто-то из оперативников. Зимой был ударный квартал – вывозка, боролись за выполнение плана. Летом – побегоопасный период. Осенью… картошка. Короче, всё время, как плохому танцору, что-то мешает.
     Левашов достал из стола чистый лист бумаги:
     - Пиши сейчас. С первого сентября. На имя Молчунова. Я свою визу наложу. Пусть только попробует не подписать!
     Тарасов быстро написал рапорт. Пока не передумали.
     Левашов наложил визу: «Тов. Молчунов! Ходатайствую по существу рапорта. Советую не нарушать приказ о прохождении службы в органах МВД!»
     Тарасов прочитал резолюцию и вопросительно взглянул на Левашова. Тот объяснил:
     - По приказу министра, отпуска должны предоставляться в летнее время и без задержек. От лета один день остался – завтра.
     - Спасибо, товарищ полковник. – Тарасов бережно сложил листок и спрятал его в карман. – У меня есть одно предложение.
     - Ну-ка, ну-ка…
     - Почему все забывают, что у нас в колонии есть ещё один оперативник? Я имею в виду зама по оперативной работе.
     Оба полковника скривились.
     - Какой из него… - начал было Корнеев, но Левашов перебил:
     - Я твою мысль понял. Пелым укрепить? В самом деле, кто может быть страшнее для зеков, чем целый зам по БОР? Хорошая идея.
     - Разрешите идти?
     - Иди. Мы ждём результат. – Левашов махнул рукой. – Да! Короткова зайди поздравить. Только не увлекайся.
     Когда Тарасов осторожно постучал в дверь с надписью «оперотдел», едва слышимый гул голосов за дверь притих совсем. Потом дверь слегка приоткрылась, и выглянул Коротков.
     - Заходи.
     В кабинете находился весь коллектив отдела, включая двух женщин – секретчиц, через которых шла вся секретная документация.
     Сергею сразу налили пол стакана водки и заставили выпить.
     - За подполковника! – Тарасов лихо махнул стакан и закусил бутербродом с салом. – Извините, мне надо бежать. Хочу ещё в аэропорт успеть.
     - Так мы тебе машину организуем. Подожди, а ты не опоздал ли уже? – Коротков снял трубку телефона. – Аэропорт! Скажите, на Росинку сегодня ещё рейс будет?
     Выслушал, ответ, положил трубку и посмотрел на Тарасова:
     - Всё! Сегодня уже никуда не будет. Всех развезли. Даже лётчики уехали.
     - Блин! Придётся здесь ночевать.
     - Ни чё, поди, не впервой. Кстати, - Коротков посмотрел на Тарасова, как будто только сейчас его увидел, - раз ты уже не торопишься, сделай доброе дело. Не в службу, а в дружбу. Сгоняй за водярой в наш магазин. А то за нами тут пасут. Здесь же в основном одни бабы работают. Даже те, которые в штанах. Вернётся начальник Управления, побегут стучать наперегонки. Левашов просил, чтобы не светились. А ты – не местный.
     - Хорошо. Понял проблему. Схожу.
    - Держи. Вот деньги и сумка.
     Когда Тарасов вернулся, его начали усаживать за стол. Хорошо ещё, что он вспомнил про Валеру, брошенного на остановке.
     - Извините, но мне всё равно надо идти. Меня там родственник дожидается.
     - Так тащи его сюда!
     - Нет. Это не тот случай.
     - Ну, тогда давай на посошок.
     Когда, наконец, Тарасов дошёл до остановки, Валера стоял возле неё и растерянно оглядывался.
     - Я уже думал, ты не придёшь.
     - Куда я денусь! – Захмелевшему Тарасову уже было море по колено. –Так, в аэропорт мы опоздали. Рейсов сегодня больше не будет. Придётся ночевать здесь. Куда пойдём?
     - Так это… к тёте Шуре. Куда же ещё?
     Тётя Шура была женой брата тёщи или тестя, Тарасов уже не помнил. Он со своей женой как-то ночевал у неё, когда не удалось улететь. Она и жила недалеко от аэропорта.
     По дороге к тёте Шуре посетили магазин. Затарились вином и закуской. Когда добрались до нужного адреса, выяснилось, что хозяйки дома нет. Решили подождать на лавочке у калитки.
     Когда в процессе ожидания начали открывать вторую бутылку, рядом остановился невысокий мужичок лет пятидесяти.
     - Вы, собственно, что здесь делаете, мужики? – Он подозрительно смотрел на бутылку в руках у Валерия.
     - Тёть Шуру ждём, - Валера показал на закрытую калитку.
     - А вы что, ей родственники?
     После долгих выяснений оказалось, что этот мужичок и Валерий являются двоюродными братьями. Проживал он недалеко – через два дома – где, в конце концов, Серёга и Валера и заночевали. Само собой разумеется, что было выпито не только вино, что было в сумке, но и запасы самогона гостеприимного родственника.

                31 августа 1994 года

     Утром по дороге в аэропорт пришлось сделать большой крюк в противоположном направлении за пивом. Загрузили бутылками полную сумку, поправили больные головы и – бегом в аэропорт. Еле успели к отправлению вертолёта на Росинку.
     Уже в вертолёте земляки – попутчики увидели пиво и пожаловались, что им нечем разбавить спирт. Проблема тут же была решена. Уже в Росинке вертолётчики угорали от смеха, наблюдая за выгрузкой пассажиров. Практически вся мужская часть пассажиров еле стояла на ногах. Уже на земле выяснилось, что двое вылезли за компанию. То есть, им надо лететь дальше. Их кое-как затолкали обратно, и вертолёт ушёл.
     По дороге к дому вся компания ещё дважды останавливалась «перекурить». Причём, почему-то пошли не по кратчайшей дороге, а окружным путём. По УЖД до базы ЧИС, потом через мост мимо амбулатории вышли на Пьяную улицу. Здесь компания стала редеть. В конце улицы Серёга и Валера остались вдвоём. Валерий был уже абсолютно невменяемым, и Серёга практически тащил его на плече, хотя и сам уже соображал с трудом. В целом до дома добрались без приключений. Если не считать, что Валера ухитрился упасть в единственную на всей улице лужу.
     Когда вошли в калитку Валериного дома, Серёга усадил его на крыльцо и, чтобы избежать выяснения отношений с тёщей, нажал на кнопку звонка и быстро ушёл домой.
     Дома он сумел разуться, дойти до дивана и снять пиджак. И сразу вырубился.

                1 сентября 1994 года
   
     Проснулся Серёга рано. В четыре часа утра. Удивился, что спит раздетый и - под одеялом. Как это он сумел раздеться, Сергей не помнил. Может, жена помогла? Соображать мешали головная боль и сушняк во рту. В голове почему-то крутилась одна прибаутка, подходящая к ситуации:
     - Просыпаюсь с бодуна, денег нету ни хрена.
        Пересохло в горле, отвалилась печень,
        Документы спёрли, похмелиться нечем.
        Глаз подбит, пиджак в пыли, под кроватью брюки.
        До чего ж нас довели, коммунисты – суки!
     Не зажигая свет, Серёга пробрался на кухню, нашёл в холодильнике литровую банку с простоквашей, выпил её, вернулся на диван и заснул.
     Когда он проснулся снова, было уже светло. Настенные часы показывали семь утра. С кухни доносилось звяканье и бряканье. Жена готовила завтрак.
     - Ну, ты и спишь! – Супруга хлопотала на кухне и встретила появление похмельного мужа как само собой разумеющееся. – Со вчерашнего обеда дрыхнешь!
     - Организм навёрстывает все недосыпания за последнее время, - Сергей попытался объяснить научную точку зрения. Как ни странно, самочувствие в настоящий момент было почти нормальное. Только голова кружилась.
     - На работу идти сможешь?
     - Смогу. Хотя, нет, я же в отпуске с сегодняшнего дня.
     - С какого перепугу? Кто тебе подпишет? Вас оперативников всех на картошку отправляют. Мне наши бабы все уши прожужжали. Злорадствуют, что ли.
     - Не знаю как все, но я на картошку точно не еду.
     - Ну-ну… что ты… герой!
               
                Личный сыск

     К девяти часам Тарасов подходил к штабу отделения. Форма отглажена, сапоги начищены до зеркального блеска, лицо тщательно выбрито, в левой руке – жёлтая папка с одним единственным листком – рапортом на отпуск.
     Штаб отделения располагался на высоком берегу реки Тавда. К бетонной пристани напротив штаба была причалена самоходная баржа, на которую шла погрузка бригады бесконвойников. Руководил погрузкой майор Лемке. Вся его фигура, одетая в перешитую из форменного плаща ветровку, выражала недовольство и раздражение.
     Когда Лемке увидел заходившего в штаб Тарасова, его буквально затрясло от злости.
     - Шевелитесь, мухи сонные, - донёсся до Сереги его голос, - мы уже по времени в Пелыме должны быть!
     «Так тебе и надо, - с ноткой злорадства  подумал Тарасов, - видимо, Левашов объяснил вчера Молчунову, что тот не прав».
     Сам Молчунов стоял у входа в свой кабинет и читал какую-то бумагу.
     - Здравия желаю! – Громко поприветствовал его Тарасов. – Товарищ подполковник, разрешите обратиться по личному вопросу?
     - А-а, Тарасов! Вот как раз у меня к тебе вопросы имеются! Ну-ка, зайди ко мне.
     Тарасов вошёл в кабинет вслед за Молчуновым и положил ему на стол рапорт. Тот открыл было рот, чтобы что-то сказать, увидел рапорт, взял его в руки, прочитал и положил опять на стол.
     - Поня-я-ятно. – протянул он, - конечно, подпишу, после такой визы… самого Левашова…
     Он взял ручку и начал писать. Потом ещё раз прочитал рапорт и удивлённо взглянул на Тарасова:
     - А что ж не указал, с выездом куда? Или ты здесь … клюкву будешь собирать по болотам?
      - Без выезда. Я пообещал Левашову, что никуда не уеду, пока не найду пропавшую девушку.
      - Что за девушка?
      - Заочница. Ехала к нашему зеку расписываться и пропала. Я был уверен, что она до Росинки не доехала, потерялась где-то по дороге. Но позавчера Левашов мне предъявил доказательства, что она вышла из вертолёта в Росинке месяц назад. Он пообещал её матери, что мы её найдём. А я пообещал ему, что пока не найду, из Росинки не уеду. А отпуск – чтобы текучка не отвлекала.
     - Вот оно что…ну, тогда понятно, - Молчунов подмахнул рапорт, - а может, она кедровкой подрабатывает? Ну, не у вас на биржах, а, допустим, в колониях – поселениях где-нибудь.
     - Маловероятно. Не тот случай. Я думаю, надо искать труп. Хотя, конечно, будем отрабатывать все версии.
     - Ладно, ищи. Если понадобится какая помощь – обращайся.
     - Разрешите идти?
     - Иди. Хотя, подожди, - Молчунов смотрел через окно на баржу, - Скажи, отправить Лемке вместо оперов на Пелым, это твоя идея?
     Тарасов тоже посмотрел на баржу, сделал паузу и сказал:
     - Мне кажется, товарищ подполковник, что мои идеи давно уже никого из начальства не интересуют.
     Молчунов подозрительно посмотрел на Тарасова, подумал, что-то прикидывая в мыслях, потом махнул рукой:
     - Ладно, иди!
     В колонии Тарасов сначала доложил начальнику, что с сегодняшнего дня находится в отпуске.
     У Осинина от удивления отвалилась челюсть.
      - И что, Молчунов подписал? А как же ты через меня?
     - Да я и сам не собирался. На обратном пути из Краснотурьинска заглянул в Управление. Там на меня наехал Левашов. Мол, в Росинку приехала на свидание девушка и пропала, а мы ничего не знаем. Он пообещал её матери, что мы её найдём.
     - Не понял. Что за девушка? А-а-а! Это, что телеграммы были? Откуда-то из-за Байкала? Я их тебе отписал.
     - Да, с Красноярского края. Ирина Арсентьева. Ехала на свидание к нашему зеку Баранникову и исчезла. Здесь ни к кому не обращалась.
     - Так, может, она где-то по дороге…
     - Нет. У Левашова есть объяснения от пассажиров, что она вышла из вертолёта в Росинке. Но я-то об этом не знал. Поэтому ответил, что её здесь не было. За что и получил. Потом, когда Левашов потребовал всё бросить и найти её в кратчайшие сроки, я сказал, что быстро не получится. Что мы все будем на картошке.
     - А-а-а! Теперь всё понятно. Левашов возмутился, что оперов сдёргивают с колонии, ты намекнул насчёт Лемке… всё понятно.
     - Да ничего я не намекал.
     - Да хрен с ним! Всё правильно. Так от этого зама хоть какая-то польза будет. А отпуск ты взял, чтобы тебя никуда не дёргали, не мешали заниматься её розыском?
     - В общем-то, так.
     - И рапорт тебе Левашов ещё там подписал. Всё понятно. Я смотрю, у тебя отношения с Левашовым вообще дружеские. Он тебя уже несколько раз вытаскивал, когда все старались утопить. Ещё когда колонии отдельными были. Давай, колись, что у тебя с ним?
     - Ничего особенного. Просто ценит меня, как хорошего опера.
     - Ну, с этим никто спорить не будет. Опер ты действительно неплохой. Пить только не умеешь. Лучше бы вообще не пил. Ладно, ищи девушку, как её… Ирину. Докладывай, если что надыбаешь.
     - Само собой.

                Версии

     У себя в кабинете Тарасов задумался. Надо начинать сначала. Исходить из того, что Ирина месяц назад вышла из вертолёта в Росинке. Нужно наметить версии, любые, самые фантастические. Потом выбрать самые перспективные и отрабатывать их в первую очередь.
     Так, учитывая, что Ирина за месяц нигде не засветилась, её, скорее всего, уже нет в живых. То есть - убили. Кто и почему это мог сделать?
     Первая версия – Баранников. Ушёл с объекта, встретил Ирину, попытался изнасиловать. Она сопротивлялась, и он её убил. Тут возможны варианты. Встретил не один, а с друзьями. Или с кем-то из друзей вдвоём. Тогда третий должен быть в курсе. Так же должен быть в курсе сторож аэропорта Куницкий. Если он специально был нацелен на её встречу, то не мог не заметить Баранникова, одного или с друзьями.
     Кстати, получается, что Куницкий врёт. Если Ирина вышла в Росинке из вертолёта, он её должен был видеть. Тем более, его просили её встретить. Значит, вторая версия – Куницкий. Встретил, пошёл показывать дорогу к спецчасти. По пути изнасиловал, убил, тело спрятал. Или завёл к себе в комнату сторожа в домике аэропорта под каким-нибудь предлогом. Там разгорелся, попытался изнасиловать, встретил сопротивление, убил. Это, конечно, маловероятно. Там, за стенкой работницы аэропорта. Они бы услышали шум. Хотя, можно было дождаться, когда они уйдут домой. Например, связались по рации с Сосьвой, узнали, что этот рейс был последним, и свалили домой пораньше.
     Опять же Куницкому, чтобы решиться на убийство невесты Баранникова нужно быть полным идиотом или отмороженным на всю голову.
     Кто ещё мог убить? Мог кто-то из попутчиков по вертолёту. Дураков в посёлке хватает. Пока трезвые, себя все контролируют, а пьяные… Тут ни за кого ручаться нельзя. А то, что можно лететь пьяным или доходить до кондиции на лету, Тарасов вчера сам лишний раз убедился. На себе.
     От вчерашних воспоминаний его даже передёрнуло.
     Так же мог какой-нибудь озабоченный бесконвойник или поселенец подкараулить на пути от аэропорта до жилой зоны и утащить в лес. Это тоже маловероятно. Во-первых: все, прилетевшие одним рейсом, идут в посёлок компактной группой по линии УЖД, по крайней мере - в пределах видимости друг друга. Во-вторых: с угловой вышки жилой зоны отрезок УЖД до аэропорта просматривается почти полностью. И, хотя солдат на вышке обычно стоит лицом к жилой зоне, что мешает ему от скуки посматривать по сторонам и назад? Это обстоятельство насильник обязан учитывать.
     Плохо, что уже месяц прошёл с момента прибытия Ирины. Кто сейчас вспомнит, уходил ли с объекта Баранников 25 июля. Так же и работницы аэропорта вряд ли вспомнят, кто прилетел двадцать пятого.
     Надо, кстати, запросить оперотдел Управления. Пусть добудут хотя бы официальный список пассажиров вертолёта от 25 июля. Может, там есть кто-то из Росинки? Хотя, скорее всего, никого не было. Иначе, зачем бы женщины таскались в Ерёмино?
     Размышления Тарасова прервал Роман Борткевич. Он буквально ворвался в кабинет и с порога спросил:
     - Правда, что ты в отпуске?
     - Правдивее не бывает, - Тарасов вкратце рассказал историю и причину своего ухода в отпуск, - так что, с сегодняшнего дня ты исполняешь обязанности начальника отдела безопасности и оперативной работы ИТК- 14. Прислушайся, как солидно звучит! Будешь командовать всем оперсоставом.
     - Всеми двумя? – Уточнил Роман.
     - Да. Отрабатывай командный голос хотя бы на двух подчинённых. В жизни всё пригодится.
     Роман как-то сразу поскучнел.
     - Хорошего мало. Зарплату начальника платить не будут, а в случае чего  е…ть будут, как настоящего.
     - Нас сношать – половые органы тупить! – Напомнил Тарасов любимое выражение оперативников. (Только прозвучало это немного короче и намного нецензурнее).
     - Так оно, – согласился Роман, - но ты же здесь будешь? Посоветоваться по какому-то вопросу, наверное, всегда можно будет?
     - Конечно. Мне главное, чтобы на текучку не отвлекали. Не дёргали по всякой ерунде.
     Серёга достал из встроенного шкафа резиновые сапоги и ветровку. Переоделся.
     - Понимаешь, Рома, по всем основным версиям получается, что надо искать труп. И искать его надо на сравнительно небольшом участке. Вдоль линии УЖД от аэропорта в сторону жилой зоны. И вдоль линии УЖД от аэропорта в сторону «новой» лесобиржи. Пойду для начала хотя бы кусок леса осмотрю. С чего-то надо же начинать.
     - Хорошо тебе. Погода тёплая. Солнышко светит. Гуляй себе на природе. А мы тут… как педерасты!..
     - На то и отпуск. После съёма в зоне поработаю.
     Пройдя по УЖД вдоль забора жилой зоны до крайней вышки, Тарасов огляделся. На отрезке вдоль забора любое преступление невозможно. Солдаты на вышках от скуки рассматривают всех пешеходов, появляющихся в их поле зрения. А молодую женщину будут сопровождать голодными взглядами от начала и до конца. И про контроль над запреткой (19) забудут. (Примечание 19. «Запретка» - Запретная полоса по периметру жилой зоны и других объектов, где работают осуждённые. Включает в себя трёхметровый деревянный забор, контрольно-следовую полосу, забор из колючей проволоки, линию с током высокого напряжения и др.) Так что, здесь всё под контролем.
     Так же и приличный участок от крайней вышки в сторону аэропорта. Где-то посередине между жилой зоной и аэропортом кусты подступают почти вплотную к рельсам, ограничивают обзор. Теоретически здесь могло бы произойти преступление. Хотя, это очень маловероятно. Прямая линия рельсов и шпал просматривается по всей длине. А все пешеходы идут обычно по насыпи.
     Собственно, все версии, связанные с убийством, маловероятны. Хотя, с другой стороны, версии, не связанные с убийством, вообще не вероятны. Допустить, что девушка, работающая в налоговой инспекции, вполне материально обеспеченная, будет подрабатывать «кедровкой» где-то на вахтовых участках или в колониях-поселениях? Вообще – глупость.
     А может, она – скрытая алкашка? Здесь развязала и пьёт беспробудно? Опять же, где и с кем? За месяц она бы уже несколько раз засветилась. Как в Росинке, так и в других посёлках отделения. На вахтовых? То же самое, сдали бы сами зеки из зависти. Мол, кто-то пользуется, а его не подпускают к женскому телу.
     Нет. Эти версии вообще глупость. Всё равно, что версия похищения инопланетянами. Это надо же! Столько интересных людей в Росинке (включая самого Тарасова), а инопланетяне похитили приезжую Ирину! Даже как-то обидно за аборигенов!
     Шутки шутками, а всё сходится к тому, что надо искать труп. С этого Тарасов и начал. Это только дилетанты считают, что в лесу можно что-то крупное спрятать бесследно. Всегда остаются какие-то следы, и, пожалуй, более заметные, чем в городе. Тарасов с детства был заядлым грибником. Любое нарушение естественного покрова леса ему сразу бросалось в глаза, как, например, красный сигнал светофора водителю.
     Он медленно шёл параллельно линии узкоколейки справа от неё в сторону аэропорта. Отрезок прилегающей к рельсам территории шириной около десяти метров он осматривал, как будто сам хотел спрятать труп. То есть, обращал внимание на все подозрительные кучи хвороста, углубления в земле, оголённые пятна почвы, следы возможных остановок человека: консервные банки, бутылки, пакеты, бумажки и т.п.
    Местность, примыкающая к насыпи слева, по мнению Тарасова для пикника с изнасилованием не годилась вовсе. Она представляла собой густой непролазный кустарник, причём сильно заболоченный. А вот, чтобы спрятать труп – самое то. Но, чтобы спрятать тело, человека сначала надо убить. А где? Опять же – на линии УЖД, что просматривается? Если на этом участке и произошло убийство, то, скорее всего - справа, где сейчас и шёл Тарасов. То есть, например, Ирину кто-то отвлёк в сторону от насыпи под каким-нибудь предлогом. Либо сама она отошла, например - справить нужду. А там на неё напали. Кстати! Чем не версия?
     За этими размышлениями Тарасов, не спеша, дошёл до аэропорта. Подумав, он повернул обратно. Прихватил ещё метров десять и прошёл параллельно своему предыдущему маршруту до забора жилой зоны. Опять ничего подозрительного. Потом прошёл вдоль забора вглубь леса, чтобы прихватить ещё метров десять. Солдат на вышке услышал хруст валежника под ногами у Тарасова и высунул лицо из-за угла вышки.
     - Туда смотри, - Тарасов показал рукой на жилую зону, - а то все жулики разбегутся.
     Солдат засмеялся и исчез.
     Теперь Тарасов опять двигался в сторону аэропорта. Лес здесь был реже, деревья повыше. Приходилось петлять, обходить заросли кустов, поваленные деревья.
     В одном месте на поляне Тарасов нашёл явные следы небольшого пикника. Две пустые бутылки от водки. Пробки от них. Обрывки газет и пакетов из полиэтилена. Но следы были свежими. Максимум трёхдневной давности. Это явно не то.
     Подойдя опять к аэропорту, Тарасов решил, что пока хватит. Отрицательный результат – тоже результат. Надо пообщаться с работницами аэропорта.
     Пока Тарасов поднимался по широкой деревянной лестнице на возвышенность, где и располагалось лётное поле и домик аэропорта, на посадку зашёл вертолёт. Уже на последнем пролёте навстречу Сергею пошли прилетевшие пассажиры.
     Он остановился у перил, пропуская встречных с большими сумками, рюкзаками и баулами. Отметил про себя, что из пассажиров он примерно третью часть вообще не знал, ещё треть знал в лицо – примелькались в посёлке, и треть знал хорошо. С этими он поздоровался, с некоторыми - за руку.
     Тарасов выглянул из-за угла здания и убедился, что улетающие пассажиры уже загрузились в «маршрутку с винтами». Одна сотрудница аэропорта стояла возле калитки в заборчике, отделяющем лётное поле, другая возвращалась от вертолёта с каким-то пакетом в руках.
     «А ведь они всегда выходят к вертолёту, - дошло до Сергея, - им же надо, во-первых: проконтролировать пассажиров, чтобы «зайцы» не улетели; во-вторых: обмен документацией, какие-то личные дела с лётчиками. То есть, они просто обязаны были видеть Ирину».
     - Девушки, можно у вас спросить? – Обратился он к сотрудницам, когда они возвращались обратно. «Девушки» равнодушно посмотрели на Тарасова. Одна из них, не задерживаясь, прошла мимо. Вторая с ноткой высокомерия заявила:
     - Нам некогда разговаривать с посторонними, мы на работе, - и тоже пошла к служебному входу.
     Тарасов на некоторое время даже опешил от такого отношения.
     - Я, вообще-то, тоже на работе, - сказал он в спину девице, - вам что, даже не интересно, что я хочу спросить?
     - Абсолютно! – Девица захлопнула за собой дверь и щёлкнула задвижкой.
     «Обалдеть!» - Протянул про себя Тарасов. С таким отношением он сталкивался впервые за всё время своей работы. Девушки наверняка знали кто он, кем работает. У одной из них муж – прапорщик из воинской части. Что это? Желание подчеркнуть свою независимость? Сотрудники аэропорта руководству отделения не подчинялись. Приказать им что-то делать Тарасов не мог даже через начальника ОИТК. Может, Тарасов где-то когда-то прищемил кого-то из их родственников или друзей? И они, таким образом, пытаются отыграться? А может, догадываются, какие будут вопросы и не желают на них отвечать?
     Тарасов решил сделать ещё одну попытку. Зайти с другого бока. В прямом смысле – с другого.
     Он вошёл в пустой зал ожидания для пассажиров и постучал в окошко с надписью «касса».
     - Рейсов сегодня больше не будет, - сказали за окошком. Но, спустя несколько секунд, окно всё-таки открылось.
     - Да я не улетаю. - Тарасов достал из кармана фотографию и показал в окошко, - Эта девушка прилетела в Росинку месяц назад. Вы её видели?
     Девица скользнула взглядом по фотографии. Вторая из глубины комнаты просто посмотрела в сторону окна и отвернулась.
     - Мы не обязаны всех пассажиров рассматривать и запоминать. – Отчеканила крайняя девица и захлопнула окошко.
     - Странные вы какие-то, - пробормотал про себя Тарасов, отходя. Но за стеной его услышали.
     - Какие есть, - послышалось оттуда.
     Тарасов задержался и прислушался. Но больше ничего конкретного услышать не удалось. Какое-то перешёптывание и хихиканье. Может быть, в его адрес, может – о чём-то своём, о девичьем.
     «Надо будет внимательнее присмотреться к этим подружкам», - решил для себя Тарасов, - «навести справки. Чем живут, с кем спят и т.д.»
     О том, что он найдет на этих девиц меры воздействия, Тарасов не сомневался. Он знал, что его уважают и побаиваются не только осуждённые, но и добрая половина жителей посёлка. Практически вся жизнь посёлка зависит здесь от руководства колонии, к которому Тарасов и относился.
     Любой бытовой вопрос упирался в зону. Сделать ремонт в квартире, привезти дрова, вспахать огород, перешить одежду, отремонтировать обувь, - все эти вопросы и многие другие без участия осуждённых не решались. Ну, нет в посёлке дома быта с сапожной и портновской мастерской, но они есть в жилой зоне. Лошадь, чтобы пахать огород, можно взять только на конном дворе колонии. Дрова – на лесобиржах колонии. Бортовыми машинами для вывозки дров распоряжалось опять же руководство колонии. Кроме получения разрешения на все эти услуги и работы было принято ещё и рассчитываться с осуждёнными, так сказать – за качество. Не деньгами, а сигаретами, чаем, продуктами. Формально – передача осуждённым любых продуктов скрытым от досмотра путём, уже является нарушением закона. Но, учитывая безвыходность ситуации, на это закрывали глаза.
     Тарасов и сам рассчитывался за всё это чаем и сигаретами. Хотя, ему бы, конечно, сделали и бесплатно – «за боюсь», но не хотелось выглядеть жадным крохобором. Так же поступали и все начальники колонии, и их замы.
     Но если поступала информация, что кто-то рассчитался или собирается рассчитаться спиртным, дрожжами, наркотиками, то это уже надо было изобличать и пресекать. Этой работой как раз и занималась служба, которую Тарасов и возглавлял уже много лет.
     Он знал многих, у кого «рыльце в пушку». Но до поры до времени или не трогал, или не было возможности зацепить, или было просто лень. Нет, если кто-то считал, что он умнее и хитрее оперативников, где-то бахвалился этим, то престиж профессии просто требовал убедить его в обратном. В таких случаях Тарасов и его опера не считались с личным временем. Они могли несколько ночей подряд сидеть в засадах на объектах или проверять рано утром места тайников, через которые ночью шли незаконные передачи. Даже если в этих передачах были только сигареты и чай, они всё равно подлежали конфискации. А нечего из себя строить умных!
     Многие «грешники» могли только гадать, знает ли Тарасов и его служба про их делишки. Поэтому и относились к нему трусливо – настороженно.
     Сотрудницы аэропорта Росинка напрямую подчинялись аэропорту Сосьва. Начальником аэропорта Сосьвы был в последнее время Диденко Юрий Иванович. Пенсионер МВД, он много лет проработал в оперотделе Управления, прекрасно знал Тарасова.  Сколько водки совместно с ним было выпито…
     Тарасов был уверен, что Юрий Иванович сделает всё, что в его силах, если он его об этом попросит. В прошлом году полностью загруженный вертолёт лишних полчаса ждал команду на отправку рейса на Росинку, пока Тарасов с начальником аэропорта в Сосьве не допили всё, что собирались. Лётчики, которые заглянули в кабинет узнать причину задержки, в конце концов, тоже накатили. Но ничего, доехали без приключений.
     «Если Юрий Иванович прикажет, - злобно размышлял Тарасов, спускаясь по лестнице, - эти сучки раком передо мной станут. Где они ещё такую блатную работу найдут?»
     Можно было бы пообщаться плотнее со сторожем Куницким, он сейчас должен быть на рабочем месте. Но Тарасов в последний момент передумал. Куницкий становился одним из главных подозреваемых. Если допустить, что это он убил Ирину, то разговор его может спугнуть. Уйдёт ещё в побег, ищи его потом. Нет, Куницкого надо закрывать и отрабатывать в зоне. Главная мысль в отношении его, к которой Тарасов всё чаще возвращался – он обязан был видеть Ирину. Сейчас, когда Тарасов точно знал, что Ирина вышла в Росинке, показания Куницкого стали выглядеть по-другому.
     Баранников ему показывал фото невесты. Он – Куницкий – её ждал. Значит, встречал пассажиров из вертолёта. Даже, если бы засомневался – она или нет – он бы спросил. А он говорит, что её не было. Неувязочка. Да ещё какая!
     Тарасов взглянул на часы. До обеда оставалось полтора часа. Жена дома с часу до двух. Надо хотя бы во время законного отпуска с женой чаще  общаться. Хотя бы обедать вместе.
     За оставшееся время можно было прочесать небольшой кусок территории вдоль УЖД. Всё меньше останется. Что Серёга и сделал. Начал от поворота возле лестницы и пошёл справа от рельсов. Тщательно прочесал полосу метров тридцать в ширину и около ста метров длиной. Обнаружил на опушке леса подозрительное место. Погреб – не погреб, яма – не яма. Забетонированный квадратный участок метров пять на пять. С квадратным отверстием посередине. Заполнен водой. Похоже на пожарный водоём. О его существовании Тарасов ничего не знал. Подобрал высохший ствол ёлки, померил глубину – больше двух метров. Дна не достал. Очень удобное место, чтобы спрятать труп. Привязал к ногам груз, бульк – и всё! Надо бы взять на заметку. Поинтересоваться у пожарников, не их ли это хозяйство? Хотя, вид у него какой-то заброшенный.
     Во время обеда Сергей рассказал жене, что он в отпуске, на каких условиях и почему.
     - Так ты что, так же будешь ходить на работу? Что это за отпуск!
     - Не переживай. Я думаю, за неделю, максимум дней десять, я с этим вопросом разберусь. Успею ещё и клюкву собрать и опята.
     - А что, - Люба быстро прикинула в уме, - и картошку спокойно выкопаем. Хоть раз в жизни никто тебя дёргать не будет.
     - Вот! А я о чём.
     У Любы сразу улучшилось настроение.
     Сергей решил, что привычный график лучше не нарушать. Днём все люди на работе. Отвлекать их от работы расспросами, он не видел смысла. А вот вечером в жилой зоне можно будет спокойно в кабинете и пообщаться.
     Территория, где вероятнее всего произошло преступление – а в этом Тарасов уже почти не сомневался – относительно небольшая. То есть следы убийства и сам труп нужно искать в районе аэропорта и вдоль линии УЖД в двух направлениях. То есть – в сторону жилой зоны, метров пятьсот – шестьсот. И – в сторону «новой» лесобиржи. Здесь отрезок приличный – около трёх километров. Но наиболее перспективным нужно считать начальный участок, около километра. Дальше насыпь УЖД около километра шла по болотистой местности с густым кустарником возле самой насыпи. И последний километровый отрезок просматривался из домов посёлка. То есть, убивать там кого-то днём было тоже проблемно.
     Сергей прикинул, если в первой половине дня осматривать намеченную территорию, а вечером работать с людьми, то за неделю он один без посторонней помощи обследует наиболее перспективные места довольно-таки тщательно.
     Потом позвонил дежурному по колонии и запретил выпускать из жилой зоны Куницкого.
     Вечером в первую очередь Тарасов сказал Кравцову, чтобы подыскал нового сторожа – дневального в аэропорт.
     Сам Куницкий караулил Тарасова в жилой зоне у входа.
     - Гражданин начальник, что случилось? Я уже всех оббегал. Даже у хозяина был. Все ссылаются на вас. Почему меня закрыли?
     - Правильно ссылаются на меня. Пойдём в кабинет, поговорим.
     - Что же ты, дорогой, пытаешься меня ввести в заблуждение? – Тарасов подождал, когда Куницкий закроет за собой дверь, и указал ему на стул.
     - К-какое заблуждение? О чём вы, гражданин начальник? Я же всегда вам всё, как на духу…
     - Получается, что не всё. Ну-ка, давай расскажи ещё раз. Месяц назад ты по просьбе Баранникова должен был встретить его невесту Ирину. Он её ждал в какой-то конкретный день или в течение двух-трёх дней. Как он тебе говорил, когда просил её встретить?
     Уже после того, как задал вопрос, Тарасов понял, что совершил ошибку. Он сам подсказал Куницкому отмазку. В его бегающих глазах проскочила какая-то надежда, и он радостно затараторил:
     - Да… нет,… конечно, то есть Олег сказал в ближайшие дни: сегодня, завтра, послезавтра. Вот я и это… смотрел, смотрел, а её и нет.
     - И ты каждый вертолёт встречал лично? – Сказал Тарасов и чуть не прикусил себе язык. Опять подсказал, как ответить. И точно, Куницкий тут же воспользовался:
      - Старался каждый, но не всегда получалось, - он уже успокоился и говорил медленно, обдумывая каждое слово. – Один раз… а где же я тогда был? А, да! Я на отметку пошёл в зону, ну и продукты получить. Вот, когда к штабу подходил, вертолёт надо мной заходил на посадку. Пока отметился, пока то да сё, пассажиры то и ушли. Может, она в тот день и прилетела?
     - А в какой день ты не смог встретить? Ну-ка, вспомни, - в первый день, когда ждали; в последний или по середине?
     - Да я уже и не помню, гражданин начальник, больше месяца прошло.
     - Ну ладно, ничего страшного. Проверю журнал отметок бесконвойников.
Потом уточню, в какое время в эти дни прилетали вертолёты. Там наверняка есть отметки. Не у нас, так в Сосьве.
     Глазки у Куницкого испуганно забегали, на лбу выступил пот.
     «Врёт, сука!» - Понял Тарасов. «Сам убивал, гадёныш или знает, кто это сделал! Сейчас бы ему, как в том анекдоте, яйца дверью прищемить, глядишь – и раскололся бы!»
     Эти мысли в голове промелькнули за доли секунды. Тарасов был убеждённым противником каких-либо насильственных действий при допросах. Хотя умом и понимал, что иногда это помогает. Но, опять же, не в этом случае. Если он убийца, ему выгоднее не признаваться. Опера, как бы не издевались – не убьют. А вот зеки, если узнают, что это он убил…, смерть его будет очень долгой и  ужасной!
     «Махневичу что ли дать задание, пусть на всякий случай поработает с ним, - подумал Тарасов, - кстати, я даже не поинтересовался, вернулся Саша или нет».
     Махневич с детства увлекался каратэ и старался не упускать ни одного случая, чтобы потренироваться на «живых мишенях». Тарасов закрывал на это глаза, особенно, когда это приносило пользу для дела.
     Он усмехнулся, вспомнив, как недавно вечером вдвоём с Махневичем встретили возле магазина-сельпо поселенца.
     Вообще-то поселенцы относились к другой колонии. Она располагалась в Ново-Быково, и у них было своё начальство. Часть из них работала в  Росинке. Хоть они и ходили в обычной одежде и имели право пользоваться деньгами, для Тарасова и остальных оперов они оставались обычными зеками.
     - Стоять!  - скомандовал Тарасов поселенцу, - кто такой, чего здесь трёшься?
     - А вам какая разница? – загрубил тот. – Моё начальство знает, что я здесь делаю.
     - Саша! – Скомандовал Тарасов и слегка отклонился. На уровне его плеча мелькнула нога в ботинке сорок шестого размера. От удара в грудь поселенца припечатало к забору. Он обхватил себя руками, стёк на землю и закашлялся.
     - Повторить вопрос, - вежливо поинтересовался Тарасов, - или ты помнишь?
     - Ты чё, сука, Андреичу грубишь! С тобой начальник оперчасти ИТК-14 разговаривает, мразь! А ну, встал! – Голос у Саши был подходящий. Такой дремучий бас.
     - Извините, я не знал, - поселенец кое-как прокашлялся, - я слышал про Андреича, но в лицо первый раз вижу.
     И он рассказал всё, что знал нехорошего о поселенцах, бесконвойниках и жителях посёлка. И даже показал, где спрятал только что купленную бутылку водки, когда увидел издалека незнакомых офицеров.
     Сейчас, чем больше Тарасов беседовал с Куницким, тем больше он вызывал у него отвращение, всё больше крепло убеждение, что он причастен к исчезновению Ирины. И усиливалось желание отдать его «на растерзание» Махневичу.
     - Ладно. Последний вопрос. Скажи-ка мне Куницкий, только честно. Баранников или кто-то из его друзей появлялись в эти дни возле аэропорта?
     Это тоже была подсказка. Но опасная. Если Баранников узнает, что Куницкий пытался на него перевести стрелки по убийству Ирины, то Куницкого убьют однозначно. Особенно, если его самого и друзей там на самом деле не было. А если они там были, то получится, что он их сдал. Результат будет тот же.
     Куницкий задумался. Тарасов прекрасно понимал, о чём тот думает. С одной стороны, был сильный соблазн увести подозрение от себя на других людей. А с другой, это было слишком опасно.
     - Нет, гражданин майор, - Куницкий, наконец, определился, - я никого из них не видел. – И тут же добавил:
     - Может, где в лесу прятались? Со стороны смотрели?
     Вот рыбина! Вроде бы и отрицает их присутствие. И в то же время намекает, что может быть и были.
     - Итак. Суду и следствию всё ясно. – Подвёл Тарасов итог беседы. – Что ничего не ясно. Ничем ты, Куницкий, мне не помог. Пошли со мной.
     Тарасов распахнул дверь.
     - Куда, гражданин начальник?
      - К дежурному, а потом в изолятор. Посидишь в тишине, подумаешь. Может, вспомнишь какую деталь, важную для следствия.
     - За что меня в Шизо! Я же ничего не нарушил!
     - Никто и не говорит, что нарушил. Пока. Посидишь на общих основаниях, как подследственный. Это, кстати, в твоих интересах. Я сейчас начну допрашивать всех на эту тему. Разворошу всю зону. Братва затеет своё расследование. Как ты думаешь, кого они будут подозревать в первую очередь? Во-о-от! А культурно, как я, они допрашивать не умеют. Отобьют тебе весь ливер. Так что вперёд – в первый корпус! Вещи тебе дневальный принесёт. Я распоряжусь.
     В дежурной комнате Тарасов передал ДПНК Куницкого, взял бланк о водворении в Шизо и пошёл к начальнику колонии.
     Осинин выслушал соображения Тарасова и написал на бланке «Содержать на общих основаниях».
     - Георгич, я думаю, мне надо выступить с обращением по радио, чтобы вся зона была в курсе. Объяснить вкратце ситуацию. Объявить, что я занимаюсь расследованием. Если кто чего-нибудь знает, пусть обращается ко мне. Как ты думаешь?
     - Даже и не знаю. В моей практике не было, чтобы кто-то обращался к зекам за помощью при расследовании преступлений.
     - Так и преступлений таких не было. В милиции, кстати, обращение к общественности обычная практика.
     - Ну, у нас тут такая общественность… специфическая. А вообще, идея неплохая. Можешь прямо из моего кабинета выступить. Если хочешь, прямо сейчас микрофон могу включить.
     Тарасов пожал плечами:
      - Можно и сейчас.
     Осинин протянул ему микрофон и щёлкнул тумблером:
     - Говори!
     - Внимание! – Тарасов услышал, как его голос, усиленный громкоговорителями, разнёсся по жилой зоне колонии. Динамики висели во всех камерах и секциях, санчасти, школе, столовой, в подсобных помещениях. Его слышали абсолютно все осуждённые. – Граждане осуждённые! Послушайте объявление. Говорит начальник отдела безопасности и оперативной работы майор Тарасов.
     Месяц назад к осуждённому Баранникову выехала на свидание для заключения брака гражданка Арсентьева Ирина. Однако, до колонии она не доехала. Об этом нам – администрации – стало известно несколько дней назад. А вчера было получено доказательство, что 25 июля Ирина вышла из вертолёта в аэропорту посёлка Росинка. Больше её никто не видел. С сегодняшнего дня я официально нахожусь в отпуске и занимаюсь только расследованием этого дела. По всем текущим вопросам обращаться к исполняющему обязанности начальника отдела майору Борткевичу.
     Если же у кого-то есть какая-нибудь информация о пропавшей девушке, просьба обращаться ко мне. Или к любому человеку в погонах, чтобы передали мне. Я думаю, что в данной ситуации такое содействие не будет противоречить вашим понятиям.
     Тарасов отключил микрофон. Осинин задумчиво кивал головой. Наконец, сказал:
     - А что? Коротко, ёмко и всё правильно. Я думаю, блаткомитет затеет своё расследование. Лишь бы они виновного раньше нас не вычислили. На куски ведь разберут гниду. Будем ещё по одному трупу расследование проводить.

                Воры в законе

     Под блаткомитетом Осинин имел ввиду «смотрящего» зоны «вора в законе» осуждённого Зубарева по кличке Зуб и его ближайшее окружение – с десяток авторитетов. Их так и называли – первая десятка.
     Зуб в зоне был относительно недавно. Как к «смотрящему» у Тарасова к нему претензий пока не было. Какого-то твёрдого мнения о «воре» он пока ещё для себя не сформировал.
     Не то, что о предыдущем «смотрящем». Это место в течение нескольких лет до Зуба занимал в колонии «вор» по кличке «Валера Татарин» - осуждённый Бештапов Валерий Аскарович. Вот с тем у Тарасова с годами выработалось полное взаимопонимание. Татарин был крестником знаменитого Васьки Бриллианта и считался вором старых традиций. Он всячески содействовал, чтобы в зоне были тишина и порядок. Чтобы не было беспредела, убийств и других эксцессов. Всё это было на руку и начальнику оперотдела Тарасову.
     Ему тоже нужно было, чтобы в зоне не было эксцессов. По возрасту Тарасов и Бештапов были практически ровесниками. Тарасов, держась на определённой дистанции, со временем сумел подобрать способ взаимодействия, который, с одной стороны не подрывал авторитет «вора в законе», а с другой – не пятнал его репутацию офицера.
     Фактически Татарин управлял всей неофициальной жизнью колонии, а Тарасов мягко и незаметно направлял это «управление». Точнее, придавал этому управлению нужное направление.
     Иногда доходило и до прямого сотрудничества. Однажды Тарасову сообщили, что один из авторитетов «первой десятки» в камере находится в невменяемом состоянии.
     Тарасов подошёл к камере и через решётчатую дверь увидел, что в камере разгром. В центре валяются на полу какие-то вещи, щепки от разбитой табуретки. Все зеки прижались к стенам и настороженно смотрят на голого по пояс авторитета – Толика Скобу. Тот стоял, шатаясь, посреди камеры и поливал матом контролёра – прапорщика. Когда его взгляд сфокусировался на Тарасове, он как бы протрезвел и спросил:
     - Андреич, а ты чего здесь? У нас всё нормально, всё тихо.
     Тут же его взгляд переключился на контролёра, и он опять начал его материть, забыв о Тарасове.
     По закону Скобу надо было водворять в изолятор. Но это означало – устраивать бойню. Толик – человек из окружения «смотрящего». Добровольно он в Шизо не пойдёт, будет сопротивляться. Зеки в камере обязаны за него подписаться, то есть поддержать, хотя они явно недовольны его поведением. Потом его будут волоком тащить через всю зону. Он будет орать, угрожать, привлекать к себе внимание. Учитывая его личность, к нему на помощь могут подключиться другие зеки.
     Такая ситуация легко может перерасти в массовые беспорядки, то есть  - в ЧП всероссийского масштаба. Виновным в этом назначат именно Тарасова. Задним числом все начальники умные. Начнут поучать, что мол, надо было поступать вот так, а не так как ты.
     Тарасов просчитал всё это за две секунды, немного подумал и отправил дневального за Татарином. Тот уже давно на законных основаниях проживал в открытой зоне.
      Валерка прибежал через пару минут, одетый в спортивный костюм и кроссовки. Он увидел у входа в барак Тарасова и попросил его с улыбкой:
     - Андреич, побудь пару минут в кабинете, а то народ подумает, что мы в одной связке.
     Тарасов пожал плечами и зашёл в кабинет. Через пять минут в кабинет заглянул дневальный и рассказал:
     - Валерка зашёл в камеру, сходу врезал Толику по челюсти, тот вырубился. Потом наорал на мужиков, мол, свяжите его, пусть проспится. И порядок здесь наведите. И ушёл.
     Утром на следующий день Тарасов поглядывал на Скобу со второго этажа дежурки. Тот выглядел пришибленным. Видимо, ожидал продолжения разборок своего поведения. Но на рабочий объект вышел.
     Благодаря Бештапову, Тарасов обратил внимание на поэта Евгения Евтушенко и полюбил его стихи. Как-то во время съёма, он услышал шум в комнате обысков. Заглянул туда и увидел, что Татарина обступили контролёры и что-то требуют от него. Тот стоит весь взъерошенный и спорит с ними. Осуждённые, уже прошедшие обыск, не уходили из комнаты. Всем своим видом показывали, что окажут любую помощь «вору», если понадобится.
     - Что здесь происходит? – Спросил Тарасов у ДПНК, что руководил обыском.
     - Да вот, ходит с книгой туда и обратно. Наверное, что-то проносит в ней запретное. Хотели осмотреть книгу, а он не даёт.
     - Да они изорвут её, гражданин начальник! Будут искать деньги в обложке… знаю я их! А книга чужая. Как я её верну хозяину!
     Тарасов усмехнулся про себя наивности контролёров. Если вору что-то понадобится переправить с объекта в жилую зону, проносить это будет кто угодно, только не он сам.
     - Давай, я лично проверю книгу. Если будет что-то запретное – накажем. Если нет – верну. Читай на здоровье. Согласен?
     - Конечно. – Валерий протянул Тарасову книгу и вышел. Это был томик Евгения Евтушенко. Тарасов вместе с дежурным полистал книгу тут же – в «шмоналовке». Ничего запретного в ней, естественно, не было.
     - Пойду, в кабинете лупа есть, посмотрю обложку и переплёт. Не рвать же её, в самом деле, - это Тарасов сказал специально для контролёров. Чтобы они знали, что не зря старались.
     В кабинете он полистал книгу, вчитался в отмеченные карандашом места. Многое понравилось. Например:
     - Когда твой враг шакал, не друг акула.
       Есть третий выход среди всей грызни:
       Сесть меж двух стульев, если оба стула,
       По-своему, но всё-таки грязны!
     Потом прочитал ещё несколько выделенных мест. Задумался. Прочитал вдумчиво несколько стихов. Понравились. Поэт очень точно и чётко выражал свои мысли. Иногда - очень острые и злободневные.
     Вечером Тарасов вызвал в кабинет Бештапова.
     - Зачем ты носишь эту книгу?
     - Нравятся стихи. Взял почитать у человека. На бирже бывает свободное время, вот, читаю. Хороший поэт. Многие стихи заставляют задуматься.
     Тарасов в душе был с ним согласен. Честно говоря, он не ожидал, что «вор в законе» может увлекаться какими-то стихами. Обычно у этой категории уголовников интересы были более низменными.
     - Мне тоже стихи понравились, - признался он.
     - Так. Андреич, возьми, почитай, если хочешь.
     - А как же хозяин книги? Ты же должен вернуть.
     - Подождёт, куда он нах… денется.
     Позже, будучи на сессии в Свердловске Тарасов приобрёл в книжном магазине свежий том стихов Евтушенко. Когда вернулся домой, при случае похвастался Татарину приобретением. Тот сразу загорелся:
     - Андреич, дашь почитать?
     - Конечно. Только просьба – относиться к книге аккуратно, страницы не загибать, не черкать, не рвать и т.д.
     - Само собой, - Валерий рассмеялся, - неужели ты думаешь, кто-то рискнёт из МОЕЙ книги вырвать страницу на самокрутку? 
     Процессы демократизации, проходящие в стране, и изменения в законодательстве привели к тому, что в колонии почти не осталось ПКТ. Все бывшие помещения камерного типа кроме одного переделали в «открытые» общежития. Напротив кабинета с надписью «начальник оперчасти» в корпусе №3 сделали комнату отдыха. Установили цветной телевизор. Но так как этот телевизор настраивали все желающие, он быстро сломался, и помещение пустовало.
     К Тарасову подошёл Бештапов и попросил разрешения поселиться в этой комнате.
     - Понимаешь, Андреич, почти каждую ночь у кого-нибудь возникает жизненно важный вопрос, с которым он тащится ко мне. Приходится выслушивать, не пошлёшь же на три буквы. А если он ещё и выпил, то будет нудеть всю ночь. В общем, я сильно не высыпаюсь. А тут я буду постоянно у тебя под контролем. Пьяный сюда никто не попрётся. Все знают, что ты частенько и после отбоя здесь находишься. Всё, что на общак поступает – чай, сигареты - будет храниться здесь же. Можешь проверять хоть каждый день. И мне удобно, и тебе.
     - Ладно. Только с условием, что бы сам тут никаких оргий не устраивал. А то, ведь, запретить не долго. 
     - Обещаю.
     У Валерия в комнате вскоре появился цветной телевизор, видеомагнитофон. Тарасов смотрел на это сквозь пальцы. В стране шла перестройка. В колонии начались перебои с поставками мяса и других продуктов. Однако зеки не роптали. С разрешения Тарасова в комнату к «смотрящему» поступала «спонсорская помощь», которая потом им распределялась по своему усмотрению. У него постоянно все углы были заставлены коробками с чаем, сигаретами, консервами. Иногда палки копчёной колбасы заносили в эту комнату охапками, как дрова.
      «Спонсоры» - различные преступные группировки Урала соревновались между собой за право иметь в своём составе Валеру Татарина, чтобы обеспечить себе «воровскую крышу».
     Все продукты завозились в жилую зону официально через досмотр. Всё запрещённое – деньги, спиртное, наркотики, - поступало другими каналами.
Многое оперативникам удавалось перехватить, но, конечно, не всё. Бештапов к этому относился спокойно. Сумели перехватить – вам считается, не сумели – извините.
     Тарасов часто потом со смехом вспоминал, как в то время решались некоторые вопросы. Приходит, например, к нему в кабинет зек и колется, что проигрался в карты, а выигравший отказывается подождать лишнюю неделю. Не может ли Тарасов как-то повлиять, чтобы подождали? На что Тарасов ему отвечает, это вопрос не ко мне, сходи в кабинет напротив, там помогут.
     И наоборот. Приходит кто-то к вору и объясняет, что в этой колонии жизнь у него не сложилась, что спасти его может только перевод в другое место. На что тот отвечает, что это не в его компетенции. Мол, иди-ка ты, дружок, в кабинет напротив.
     Вот так вдвоём и решали вопросы. Поэтому, когда к Тарасову принесли на Бештапова ходатайство о помиловании, он его подписал, не задумываясь. За что потом выслушивал нарекания от «мудрых» начальников. «Вы на «вора в законе» помиловку оформили!» На что Тарасов честно отвечал, что, по его мнению, от такого «вора» в колонии было больше пользы, чем от половины сотрудников.
     Конечно, отношения между начальником отдела безопасности и «смотрящим» не всегда были безоблачными. Случались и конфликты из-за прорывавшегося бешенства в характере «вора» или излишней принципиальности в требованиях офицера. Но, в большинстве случаев удавалось найти компромисс. Или Тарасов закрывал глаза на явное нарушение закона, или Валерий, успокоившись, наступал на горло своему характеру.
     Однажды вечером в секции поругались два мужика – механизатора. Отмечали чей-то день рождения, выпили, что-то не поделили. Один из них схватил с тумбочки нож, которым резали хлеб, и полоснул оппонента по горлу. Подрезанного доставили в санчасть, и об этом сразу же стало известно Тарасову. Когда он прибежал в зековскую больницу, там уже возле потерпевшего находился начальник колонии. Больной лежал на койке. У его изголовья сидел медбрат и держал своими руками голову раненого. Доктор Кох готовился зашивать рану. Вид у раны был ужасный. Создавалось впечатление, что голова почти полностью отрезана. Но, тем не менее, зек, а это был тракторист Локтев, был ещё жив, хотя и пьян до изумительности.
     - Локтев, кто это тебя? – Спросил начальник, пытаясь выяснить главное, пока тот не умер.
     - А-а-а! Осина! Пошёл нах… - Ответил зек и дёрнулся, отчего голова у него поехала в сторону от туловища.
     Кох бросил инструмент и схватился за голову Локтева, помогая санитару удержать её на месте.
     - Да он уже никого не узнаёт, - сделал вывод Осинин и ушёл к себе в кабинет.
     - Насколько серьёзно? Жить будет? – Спросил Тарасов у врача.
     Тому удалось, наконец, зафиксировать голову подушками. Зашивая рану нитками по живому, Кох одновременно пояснял:
     - Понимаешь, рана начинается в миллиметре от сонной артерии и заканчивается в миллиметре от другого серьёзного кровеносного сосуда. Разрезана трахея между хрящами. Но жизненно важного ничего не задето. Если дёргаться не будет и сам всё не усугубит, то – ничего страшного. Такой удачный разрез, - доктор хохотнул – даже на операционном столе хирургу надо очень постараться, чтобы так точно разрезать.
     Вдвоём с прапорщиком из дежурной смены Тарасов направился в секцию, где проживал Локтев. Судя по спальным местам, в комнате жило восемнадцать человек. На месте было трое. Один домывал пол («Следы крови смывают», - догадался Тарасов). Второй, сидя на койке, копался в тумбочке. И третий лежал на койке, накрывшись с головой одеялом.
     - А это ещё что за спящий красавец? – Спросил Тарасов, подойдя ближе. – Почему спим? Отбоя ещё не было.
      Тарасов потряс рукой кровать за спинку:
     - Эй, чудо! Подъём!
     Никакой реакции. Тарасов откинул одеяло с головы и попытался растолкать спящего. Бесполезно. Тот только похрапывал.
     - Пьяный, что ли? Придётся в изолятор тащить.
     - Гражданин начальник, пусть он проспится. - Оба сокамерника стали уговаривать Тарасова. -  Ну, выпил человек, устал ведь, целый день работал.
     - Фамилия есть у этого работяги?
     - Смурыгин – слесарь из механизации.
     Тарасов вспомнил его. Мужик действительно был работягой. Никому не отказывал. Пахал, что называется, как чёрт. Тарасов уже было засомневался. Может, действительно, - пусть выспится. Потом разберёмся.
     - Андреич, - зашептал ему на ухо пожилой прапорщик, - как-то он неестественно храпит. Хрен его знает, что они тут пили. А если он сдохнет к утру? Крайним ты будешь, - мер не принял.
     Действительно. Контролёр прав.
     - Хорошо. Побудь здесь, пришлю дежурный наряд. Пусть тащут в Шизо.
     По новым «демократическим» правилам при водворении осуждённых в Шизо в сильной степени опьянения, их должен осматривать врач. Поэтому, когда Смурыгина на носилках принесли к дежурке, вызвали врача. Кох осмотрел его и распорядился отнести в санчасть.
     - Какой-то он непонятный, - объяснил он Тарасову, - может под наркотиками? Утром поймём.
     На следующее утро оказалось, что Смурыгин ночью умер. А Локтев с забинтованной шеей сидел на крыльце санчасти, курил и возмущался, что его не выпустили на работу.
     В процессе расследования Тарасов узнал от агентуры, что после того, как Сморыгин порезал Локтева, в секцию прибежал Бештапов – «смотрящий». В течение нескольких секунд он выяснил ситуацию и врезал Смурыгину кулаком по морде. От чего тот упал и ударился головой об пол.
     Картина происшествия была понятна. Бештапов виновен в гибели Смурыгина. По ст. 108 УК РСФСР ему светило дополнительно лет семь – восемь.
     Но, во-первых: свидетелем против «вора в законе» никто не пойдёт. Это равносильно самоубийству. Нет, Тарасов мог, конечно, подставить пару человек. Хотя это было бы довольно сложно. И являлось бы фактически должностным подлогом. А во-вторых: Тарасов считал, что в данной ситуации Бештапов поступил правильно. Просто не рассчитал силу удара. И раскручивать его на новый срок желания не было. Тем более, как «смотрящий» он Тарасова вполне устраивал.
     Поэтому, когда Тарасов вызвал к себе в кабинет Бештапова, решение он уже принял.
     - Ну что, Валера, скажу тебе честно. По поводу конфликта в секции у механизаторов у меня картинка полная. Могу тебе рассказать, кто, где стоял, что говорил, какой рукой ударил и так далее.
     - Кто бы сомневался, - усмехнулся Бештапов, глядя куда-то вбок.
     - У меня к тебе только один вопрос – совесть не грызёт? Спишь спокойно ночью?
     - А почему меня должна совесть грызть? Из-за этого животного?! – Валерий даже вскочил от возмущения. – Я-то думал, он мужика наглухо завалил! Тот лежал в луже крови, и голова как-то рядом… как отрезанная. А они ведь друзья! Весь срок вместе пайку ломали! И вдруг… из-за какого-то неосторожного пьяного слова убивать?! Животное! Если он здесь такое мог позволить, то, как бы он на свободе себя вёл? Тут мы их хоть немного сдерживаем. А на воле вообще тормоза отпустят!
     - Сядь, успокойся.
     Бештапов присел, помолчал немного, успокаиваясь. Потом спросил:
     - А ты как, Андреич, считаешь, я что, неправильно что-то сделал? Или мне надо было сказать: мужики, станьте в тот угол. Я сейчас этого козла ударю. Он туда должен прилететь. Проследите, чтобы он башкой не ударился. Так, что ли?
     Тарасов усмехнулся:
     - Да нет, всё правильно. Тебе надо потренироваться, чтобы силу удара рассчитывать. Не всегда можно труп на несчастный случай списать.
     - Учту на будущее.
     - А сейчас, как провинившийся, ты мне поможешь. Мне нужно штук восемь объяснительных от мужиков из этой секции. Такого плана: Смурыгин ударил Локтева ножом, тот его оттолкнул, защищаясь. Смурыгин упал, ударился головой об пол. Так всё будет в пределах необходимой обороны. Что б даже превышения не было.
     Валерий сразу повеселел:
     - Конечно, напишут. Оно же всё так и было!
     - И с этим… недорезанным поговори. А то начнёт отнекиваться – я не толкал…
     Через час нужные объяснения лежали у Тарасова на столе.
     Последний раз Тарасов видел Бештапова недавно – в начале августа. Сам он в районном центре занимался организацией похорон своего тестя, который умер в местной больнице. Когда Тарасов в магазине покупал для поминок недостающие несколько бутылок водки, он услышал сзади знакомый голос:
     - Андреич, ты же, вроде, только пиво пьёшь!
     Сзади стоял Валерий Бештапов в окружении четырёх телохранителей. Как позже выяснилось, он приехал навестить вора по кличке Моряк. Тот отбывал срок в колонии, располагавшейся в райцентре, и у него возникли какие-то проблемы.
     Татарин взял пару банок пива и предложил бывшему начальнику выпить за встречу. Тарасов не мог упустить возможность получить свежую информацию о жизни «вора» на свободе, так сказать, от первоисточника.
Они присели по зековски на корточки на высоком берегу реки, пили пиво и вспоминали общих знакомых. Валерий похвастался, что он является членом совета директоров какого-то ООО в Самаре, и показал визитку.
     На что Тарасов поинтересовался, мол, там, наверное, все члены этого совета «воры в законе». Бештапов со смехом ответил, что только половина. Кому-то надо же и работать.
     Один из телохранителей, что топтались неподалёку, подошёл ближе и спросил:
     - Я извиняюсь, Валера, вы что, вместе сидели?
     Бештапов и Тарасов переглянулись и засмеялись. Татарин, давясь от смеха, ответил:
     - Ну да… в соседних хатах. Только я уже откинулся, а он пока нет.
     Расстались, можно сказать, друзьями.
     С новым «смотрящим» такого взаимопонимания у Тарасова пока не было. Пока они присматривались друг к другу.
     Возвращаясь к себе в кабинет, Тарасов хотел через дежурного вызвать Баранникова. Но тот сам уже топтался у входа в барак.
     - Гражданин майор, это правда? – Несмотря на внешнее спокойствие, чувствовалось, что Баранников сильно взволнован.
     - Зайди ко мне, - Тарасов распахнул дверь кабинета, - присаживайся.
     - Вы сейчас говорили по радио, что есть доказательства… что Ирина вышла в Росинке.
     - Да, есть объяснение от человека, который летел вместе с ней на вертолёте. Узнал её по фото.
     - Так это что ж получается? Она ещё месяц назад была здесь в посёлке, и что – назад улетела?
     - Нет, не улетела. Пять дней назад сюда приехали её мать и тётка, ищут её.
     - То есть… её что, убили?
     - Соображаешь! Сам посуди, могла ли она ехать к тебе, а остановиться где-то у случайного знакомого, и месяц не выходить на улицу?
     - Исключено! – Олег даже на секунду не задумался. – Она не такая!
     - И я так думаю. Тогда остаётся что? Что её убили! И кого мы должны подозревать в первую очередь?
     Олег задумался.
     - Меня, что ли?
     - Тебя, в том числе. Ответь мне на такой вопрос. Когда ты предупреждал сторожа Куницкого, ты как ставил вопрос: она должна приехать двадцать пятого? Или она должна приехать в течение ближайших трёх дней?
     - Ирина брала билет заранее. Она написала мне в письме, что поезд прибывает в Свердловск двадцать пятого рано утром. Я ещё раньше ей писал, что из Свердловска к нам надо вылетать из аэропорта Уктус до Сосьвы, а оттуда - до Росинки. Она собиралась утром по прибытии на вокзал в Свердловск, взять такси, доехать до Уктуса и с первым же рейсом лететь до Сосьвы. То есть, получалось, что двадцать пятого она должна была попасть в Росинку. В этот день я её и ждал. И сторожа предупреждал, что в этот день. А когда он сказал, что она не прилетела, я решил, что поезд пришёл с опозданием. Там же ехать несколько дней. Ждал на следующий день – опять нет. Когда и на третий день – тишина, я понял, что-то случилось. Мало ли – такси в аварию попало, в больнице где-то, назад повернула… думал – вот-вот объявится.
     - Долго что-то ты думал. Почему не обратился к нам, к администрации?
     - Да как-то… извините, гражданин майор, но к ментам за помощью обращаться как-то… западло, что ли.
     - Нормально! Значит, обращаться с просьбой перевести на бесконвойку не западло?! Писать жалобы прокурору, что зарплату насчитали на три рубля меньше – не западло?! Да ты же сам недавно обращался к нам – ментам -   с просьбой вписать Ирину в личное дело – это было не западло?! А тут – человек пропал, почти жена, - и западло!
     Баранников понуро смотрел в пол:
     - Я, наверное, не так выразился, в общем, почему-то даже не подумали. Надеялись сами выяснить.
     - Поэтому ты, дорогой, и являешься одним из главных подозреваемых. Получается – не обращался, потому что знал – нет смысла. Убил, закопал, надеялся – никто искать не будет. Зачем привлекать лишнее внимание. Что скажешь?
     - Что тут скажешь, - Баранников развёл руками.
     - Сейчас пойдёшь в изолятор. Посидишь на общих основаниях, как подследственный. Захочешь сделать явку с повинной – скажешь.
     - Какая явка с повинной! – Олег поднялся из-за стола. – Не убивал я! Вы бы этого сторожа потрясли, гражданин начальник. Получается, что он меня обманул. Он её должен был видеть, раз она прилетела, козёл!
     - Не учи отца е… ся! Не переживай, всех потрясём! Пока твою невесту не найдём, не успокоимся. И дело тут не в тебе и не в ней, а в принципе.
     Устроив Баранникова в Шизо, Тарасов занялся его бригадниками. Большинство на заданные вопросы отвечали, что не помнят, уходил Баранников с объекта 25 июля или нет. Много времени прошло. Агент, который освещал ситуацию в бригаде, рассказал, что и Баранников и его друзья – Катранов и Смазнов – периодически отлучались, а куда – он не знает. Может - за водкой, может - баб завели в посёлке. Конкретно - 25 июля - он тоже не помнит, время прошло. В результате, Тарасов пришёл к выводу, что если Баранников в чём-то виноват, то два его друга обязательно будут в курсе. А могут быть и соучастниками, если речь идёт об убийстве. Поэтому к отбою и Смазнов и Катранов переселились в корпус №1.
     Выйдя из зоны через КПП, Тарасов поднялся в кабинет оперчасти в штабе колонии. Даже через двойную дверь там чувствовалось веселье. Оказывается, Махневич вернулся из командировки и рассказывал о своих похождениях.
     - Андреич, привет! – Саша протянул руку, здороваясь. – Докладываю, командировка прошла на высшем уровне. Я тут уже немного начал рассказывать, но для тебя повторю.
     Тарасов бегло окинул взглядом стол и расположившихся за ним в полном составе оперативников. Наличие стаканов и закуски свидетельствовало, что разговор идёт не на сухую.
     - Будешь? – Махневич поднял с пола начатую бутылку. – Я угощаю.
     - Нет, спасибо, я пас, - Тарасов замахал руками, - вчера накушался, еле отдышался. Давайте без меня. Рассказывай, как съездил?
     - Отлично! – Махневич плеснул из бутылки в стакан и протянул его Борткевичу. – Нашёл в Берёзовске – это рядом со Свердловском - местный уголовный розыск. Представился. Меня направили к одному оперу. Нормальный мужик по имени Вася. Сразу вник в проблему. У них там свои картотеки, типа как у нас. Поднадзорники, рецидивисты и т.д. Наш Чурилов тоже там, естественно. На карточке все его друзья, ну, про кого милиция знает. Переписали всех на бумажку. Зашли к участковому, что обслуживает территорию проживания нашего клиента. Спросили, знает ли он таких: по списку. Говорит – знает всех, как облупленных. Никто их них не пропадал, спрашиваем. Тот подумал и говорит, а Ваню Курдюмова то я уже несколько месяцев не видел. Всегда возле магазина тёрся с друзьями – такими же алкашами – а сейчас, что-то не видно. Может, уехал куда?
     Прыгаем в машину, едем втроём к дому Курдюмова. Соседка говорит, что Ваню за всё лето ни разу не видела. Обычно тут шум, гам, всё отребье местное тусуется, а сейчас – тишина, даже непривычно. И у дома вид какой-то заброшенный, всё травой заросло. Возле дома вплотную баня и сарай, а на огороде, немного на отшибе, какое-то сооружение, вроде дровяника – навес какой-то. Вот я и говорю тихонько Васе оперу, скорее всего - там.
     Вечером разыграли спектакль. Тесть этого Васи с собакой якобы шёл за огородами к реке. Там тропинка – народ ходит купаться, е…ся, рыбку ловить. Вроде, как бы, отпустил собаку побегать. Она забежала на огород этого Курдюмова. Он – за ней, а она – в дровяник. А там, в натуре, запашок специфический. На самом деле, мы с Васей сами зашли с тылу, там за деревьями никто нас не видел. Поковыряли слегка в дровянике, убедились, что там труп, а потом уже собаку с тестем привезли. Показали им издалека, где надо нюхать.
     Короче, через некоторое время этот тесть официально вызвал милицию. Приезжаем мы втроём, потом прокуратура. Всё, как положено. При подъёме трупа я, правда, не присутствовал. Уехали с Васей в отдел бумаги писать. Позже рассказывали, что соседка, которую пригласили на опознание трупа, сама чуть копыта не откинула. На скорой увезли.
     Махневич, пока рассказывал, успел несколько раз наполнить стаканы, сам выпил, распечатал ещё одну бутылку.
     - Ты насчёт поощрения для себя похлопотал? – Тарасов только морщился, глядя на ребят, которые по очереди лихо «принимали на грудь».
     А как же! Сам и печатал, Вася помогал. От имени местного начальника ГОВД. Тот, кстати, утром подписал сразу и при мне отдал в канцелярию на отправку.
      - Ну и прекрасно. Значит, на будущее имейте в виду – всю подобную информацию по Большой Земле - сами проверяем.
      Тарасов уже поднялся, чтобы свалить до дому, но Махневич что-то вспомнил и замахал руками:
     - Подожди, Андреич, сейчас ещё один прикол расскажу. Короче, сидим мы там, в кабинете у оперов. Я печатаю на машинке, а они колют какого-то воришку по краже. Как говорится – и кнутом и пряником. В конце концов, он заговорил. Раскололся по краже с квартиры. Они на радостях налили ему пол стакана, поговорили. Тот ещё одну кражу вспомнил. Они вокруг него, значит, суетятся, - может ещё чего вспомнит. А тут стук в дверь. Чья-то рожа засовывается и говорит:
     - Извините, у вас прикурить не найдётся?
     Они ему хором:
     - Закрой дверь!
     Ну и продолжают опять этого колоть. Минут через пять снова стук в дверь. И опять эта же рожа:
     - Извините, я на отметку пришёл, а тут кроме вас никого больше нет. Дайте прикурить, пожалуйста.
     Вася орёт:
     - Пошёл нах…!
     Тот исчез.
     Через пару минут опять стук в дверь. Вася говорит:
     - Всё, достал!
     Подходит к двери, размахивается и говорит:
     - Да!
     Дверь распахивается, Вася бьёт в лоб того, кто заглядывал. Закрыл дверь, вернулся к столу, задумался и говорит:
     - А вроде, не тот был…
     Подбегаем к двери, выглядываем. Там на полу лежит какой-то мужик в отключке, а над ним наклонился тот, который заглядывал, и сигарету прикуренную держит.
     Они этого, вырубленного, затащили в кабинет, привели в чувство, спрашивают, кто такой, что хотел. Оказывается, с мужика шпана куртку сняла. Тот пришёл в милицию написать заявление. Дежурный направил в уголовный розыск. А там, в коридоре, этот поднадзорный – дай прикурить! Тот у него спрашивает, где тут уголовный розыск. Этот показывает на нашу дверь. Больше всё равно здесь никого сейчас нет.
     Парни объяснили ему, что получилось. Потом, чтобы загладить свою вину, стали расспрашивать детали. Как выглядели разбойники, в какую сторону направились, приметы куртки. Вася что-то в уме прикинул и говорит:
     - Я, кажется, знаю, кто это, и где они сейчас будут.
     Взяли этого мужика прыгнули в машину и поехали к автостанции. Меня оставили с воришкой, тот дописывал свои показания. Минут через сорок возвращаются вместе с каким-то парнем. На нём куртка потерпевшего. Куртку с него сняли, вернули хозяину, парня увели в другой кабинет. Вася спрашивает у терпилы:
     - Заявление писать будешь?
     Тот отвечает:
     - Зачем? Куртку вернули и ладно. А так – по судам таскаться - не охота.
     Вася говорит:
     - Ну, тогда давай обмоем удачное завершение этой неприятности. Наливает всем по стакану, выпили. Мужик – потерпевший - расслабился. Говорит: вот милиция у нас классно работает: за час тридцать три удовольствия. И по морде получил, и куртку нашли, и водкой напоили!
     После того, как опера отсмеялись, Тарасов ввёл всех в курс проведённых им следственных действий, высказал свои соображения и попросил Махневича поработать с Куницким немного пожёстче, но без синяков. Саша загорелся желанием прямо сейчас приступить к работе. Но Тарасов сумел его убедить, что Куницкий и до завтрашнего утра подождёт.

                2 сентября 1994 года

     Утром Тарасов оделся сразу для работы в лесу и отправился напрямую к аэропорту, не заходя в жилую зону. «Чем больше леса проверю, - рассуждал он, - тем меньше останется».
     В этот раз он опять начал от лестницы и пошёл вдоль УЖД в сторону «новой» биржи слева от насыпи.
     Небольшой участок леса возле аэропорта. Дальше, слева от «железки» было открытое место. Здесь находилось стрельбище, где обычно обучали стрельбе солдат из воинской части.
     Тарасов дружил со всеми командирами рот и иногда примазывался к очередным учениям, чтобы на халяву настреляться до одурения из пистолета, автомата и даже пулемёта.
     Сейчас здесь было тихо. Между рельсами УЖД и стрельбищем был небольшой песчаный карьер. Здесь частенько брали песок для хозяйственных нужд.
     Сергей заглянул в яму. Все края были ровными, за исключением одного. Там, видимо, песок осыпался сам, уже после того, как его выгребали ковшом трактора. Или ему помогли обрушиться? Положили, например, труп возле стены из песка и попрыгали наверху, на обрыве. Надо бы проверить. Но как?
Перекидать лопатой около двух тонн песка? Хотя, зачем лопата, если есть трактор? Трактор – экскаватор к колонии не относился, но в посёлке имелся. Значит, попросим Молчунова. Обещал – пусть помогает.
     Дальше Тарасов тщательно обследовал все ямки, канавки на открытой местности до моста, где рельсы и шпалы перепрыгивали на другой берег речушки Росинки. Осмотрел осыпавшиеся невысокие обрывистые берега возле моста. Сама речка была слишком мелковата, чтобы топить в ней человеческое тело. По колено в самом глубоком месте.
     На противоположном берегу слева от УЖД Тарасов обнаружил заросшую березняком насыпь. По всей видимости, раньше здесь было какое-то ответвление от ныне действующей железной дороги. Наверное, ещё до того, как Тарасов появился в Росинке, здесь проводились какие-то лесозаготовки. За все годы, что он прожил в Росинке, ему никогда не приходилось заходить в этом месте за линию УЖД. Грибов, которые любил собирать Сергей, хватало в большом треугольном участке леса. Две стороны этого треугольника образовывали речки Росинка и Крапивка, сливавшиеся возле посёлка, а третью – линия УЖД. Она пересекала обе речки. Внутри этих ориентиров заблудиться было просто невозможно. А вот за линией УЖД были обширные болота с небольшими островками леса. Здесь как раз заблудиться можно было запросто. Тарасов обычно линию УЖД не пересекал. Не было необходимости. Но всю бесконечность болот неоднократно наблюдал с воздуха, добираясь домой на местном транспорте.
     Поэтому для него было неожиданностью обнаруженные следы старых лесоразработок. Видимо, здесь работали ещё во времена ГУЛАГа, описанные Солженицыным.
     Неплохо сохранились и две обнаруженные Тарасовым полузаросшие эстакады. Назначение их он так и не понял. Может, с них песок грузили в вагоны? Тем более всё вокруг было засыпано песком. Под ними тоже можно было спрятать труп. Учитывая, что линия УЖД была сравнительно недалеко.
     Тарасов облазил под этими эстакадами везде, где только можно было пролезть, полусогнувшись или даже ползком. Присматривался, принюхивался, но ничего подозрительного не обнаружил.
     Потом, не спеша, прошёл по шпалам УЖД до места пересечения железной дороги с речкой Крапивкой. Густой кустарник с обеих сторон насыпи и высокая трава отбивали всякое желание спускаться с натоптанной тропинки.
     Примерно по середине пути внимание Тарасова привлекло большое количество ворон. Они мельтешили за кустами справа метрах в тридцати от дороги.
     Богатое воображение мгновенно нарисовало в уме полуразложившийся труп с пустыми глазницами.
     Когда Серёга продрался через кусты, вороны, громко хлопая крыльями, разлетелись и расселись на ближайших деревьях, возмущённо каркая. Видимо обсуждали бестактность человека, помешавшего их трапезе.
     Труп с обглоданным черепом действительно присутствовал. Только собачий.
     Больше ничего интересного Тарасов не высмотрел. Дойдя до пересечения с Крапивкой, он повернул направо и по хорошей лесной дороге пошёл вдоль речки в сторону посёлка. Вышел из леса к собственному огороду.
     Вечером Тарасов прошёл в свой кабинет в третьем бараке с твёрдым намерением опросить если не всех бесконвойников, то хотя бы большую часть. Дневальный барака ООР Паша Медведев (он же агент «Волков») тут же заварил чай – купец для начальника и доложил обстановку в жилой зоне.
     По его словам во всех секциях и камерах обсуждают информацию о пропавшей девушке. Строятся различные версии и предположения. Большинство уверены, что Ирину убили. Все возмущены поступком неизвестного убийцы.
     - Что, даже те, кто сам сидит за убийство, возмущаются?
     - Тут, Андреич, тот же принцип, что и с «крысятничеством». То есть большая часть в зоне отбывает срок за кражу. Это нормально. А воровать у своих – это «крысятничество». За это могут и опустить, и убить. Как говорится – от высшей до высшей меры. Так и с этим убийством. Девка ехала расписываться к одному из нас, а кто-то её перехватил и попользовался или хотел это сделать. А потом убил, чтобы концы спрятать. И сейчас, сука, ходит среди нас, как ни в чём не бывало! Тут такое негодование на эту гниду. Если его вычислят раньше, чем администрация, вы его живым не получите. Просто растерзают.
     - А самого Баранникова не подозревают?
     - Олега? Нет, Андреич, ему наоборот, все сочувствуют. Его хорошо знают многие. Он на такое не способен. Да и какой смысл? Он бы с ней на законных основаниях трое суток прокувыркался. Зачем убивать? Ему тут с общака даже грев организовали. Хоть он и на общих основаниях сидит, но всё равно – в Шизо.
     Паша что-то вспомнил и рассмеялся:
     - Слышь, Андреич, смотрящий то наш, тоже, кстати, Олег, сейчас как старший следователь указания раздаёт. А первая десятка как опера по зоне рыщут, всех опрашивают, кто чё знает. Все в таком азарте! Вот, ты их перегрел!
     - Да уж, ситуация просто необычная. Я про такое раньше не слышал.
     - Так и никто не слышал. Тут же люди на всех зонах побывали, но такого бл…ва нигде не было.
     В кабинет заглянул Махневич:
     - Андреич, ты здесь? Паша, свали на пять минут, нам с шефом кое-что перетереть нужно.
     - Я вам чайку свежего организую, - дневальный прихватил кружки и исчез.
     - Докладываю. – Махневич стал по стойке смирно. – Товарищ майор, ваше указание выполнено в лучшем виде!
     - Ты о чём, Саша? – Тарасов, погружённый в свои мысли, не сразу понял, о чём идёт речь.
     - Я – о методах физического воздействия к подозреваемым.
     - А-а-а! Всё, врубился. Ну и как? Есть результат?
     - Смотря, что считать результатом. – Махневич немного задумался. – Нет, в убийстве никто не признался. Эти трое – Баранников и компания – ведут себя как партизаны на допросе. Ни один даже не пискнул. Хоть из танка в них стреляй. Такое впечатление, что они в натуре не в теме.
     - Подожди. Ты что, этих тоже… физически воспитывал? Я же говорил только о Куницком!
     - Так это…как говорят в Армении – лишний х… в жопе не помешает!
     - Фу, Саша, как грубо! Есть же прекрасные русские поговорки. Например: кашу маслом не испортишь.
     - Учту на будущее. Хотя, мне кажется, первое здесь больше подходит. Чем больше им вдуешь, тем быстрее у них мозги включаются. Куницкий, с перепугу, столько версий наговорил.  Я всё и не вспомню. По любому тебе, Андреич, с ним надо будет пообщаться. Скорее всего, там всё туфта, от себя, падаль, стрелки переводит. Но ты разберёшься, может, что ценное выловишь. Чувствую, это его работа.
     - Чувствовать мало. У нас пока одни подозрения, ни одного доказательства. А суду нужны факты.
     - Так оно. Но ты, Андреич, ему намекни, если начнёт вертеть задом, что мне отдашь на растерзание. Он сговорчивее будет.
     После объединения двух колоний в одну, разделительный коридор между ними с двумя трёхметровыми заборами стал не нужен. Заборы демонтировали, КСП (контрольно-следовую полосу) застелили плахами. В центре жилой зоны получился своеобразный проспект, по которому утром осуждённые выходили на развод, а вечером прогуливались перед сном.
     Вот и сейчас по «проспекту» тусовались туда-сюда небольшие группы осуждённых. Напротив выхода из третьего корпуса стояла группа из четырёх «авторитетов» во главе с Зубом.
     Увидев Тарасова, «смотрящий» окликнул его:
     - Сергей Андреевич, можно вопрос?
     Остальные тут же отошли в сторону, чтобы не слышать, о чём будут говорить «вор» со «старшим кумом».
     - Андреич, тут такая тема образовалась, - Зуб оглянулся, не слушает ли кто, – по пропавшей девушке. Мы тут подумали… кроме наших, есть же ещё и жители посёлка. Там ведь тоже люди разные живут.
     - А никто и не говорит, что подозреваются только зеки. В посёлке тоже хватает судимых и освободившихся. Да и среди коренных несудимых всякие есть.
      - Вот! Мы тут перебрали всех, кого знаем. Есть в посёлке два брата, живут вместе, в одной квартире. Один – старший, работает на тепловозе. Младший, говорят, привлекался за изнасилование, но соскочил. То ли не доказали, то ли откупился, то ли по возрасту тогда ещё не подходил. Этот младший нигде не работает. Иногда от скуки катается с братом на тепловозе. Теоретически они могли подсадить эту девушку, чтобы подвезти. А потом, в тепловозе, напасть на неё. Дом, где они живут, находится недалеко от линии УЖД. Квартира на первом этаже в двухэтажке. То есть, могли затащить к себе, изнасиловать, убить и прикопать в подвале. Вы можете обыск у них организовать? А то у нас таких полномочий нет.
     Тарасов сразу понял о ком идёт речь. Братья Хайруллины действительно жили вдвоём. Старший брат работал на тепловозе. У младшего раньше были какие-то проблемы с противоположным полом. Это было до того, как Тарасов появился в посёлке. Поэтому деталей он не знал. Не интересовался за ненадобностью.
     «Интересная версия, - подумал он, не хуже других, надо проверять», а вслух сказал:
     - Мы тоже не имеем право проводить обыск у вольных в квартире. Это же не в зоне. Но, я думаю, проблема решаемая. Что-нибудь придумаем.
     - Почему мы на вольных подумали, - как бы оправдываясь, продолжил «вор», - трудно представить, что кто-то из зеков решился позариться на невесту такого же страдальца. В голове не укладывается.
     - Ну почему? А если допустить, что человек выпил? Если отбросить тех, которые тут чалятся за кражу, то основные насильственные преступления большинство совершили в нетрезвом состоянии. Трезвые они люди как люди, а стоит выпить – крышу срывает. Вот, если бы знать, кто в тот день был пьяным.
     - Так оно, - «смотрящий» задумался, - попробуем потеребить народ, может, кто чего и вспомнит.
     - Попробуйте. Это мне никто не признается, если на месте не застукали. А вам они всё, как на духу, расскажут.
     - Не прибедняйся, Андреич, - Зуб засмеялся, - меня Валерка предупреждал, что ты тут всё движение лучше его знаешь.
     - Не совсем всё, - Тарасов не стал спорить, пусть лучше так и думает, - что-то, бывает, узнаю слишком поздно.
     Уже после, прокручивая в уме этот разговор, Тарасов вспомнил и об редких исключениях из правила. Не всегда убивают и калечат людей в нетрезвом состоянии. Есть и продуманные убийцы.
     Например, осуждённый Сергеев. Отбывает уже третий срок по ст. 102 УК, то есть за убийство с отягчающими обстоятельствами. Серьёзный мужик, работает мастером разделки на «старой» лесобирже. Как-то во время дежурства на объекте Тарасов разговорился с ним. На тему: обязательно ли нужно было убивать насмерть? Можно понять, что ситуация обязывала. Нужно было как-то наказать потерпевшего, поставить его на место. Можно было бы тем же ножом бить его не в сердце, а в живот. И оппонент получил бы, что заслужил, и живым остался. Да и срок был бы поменьше.
     На что Сергеев спокойно ответил, мол, во всех случаях свидетелей не было. Если не добить, то он попадёт в больницу, там может проболтаться, меня посадят. А так - болтать некому. Есть надежда, что не узнают, кто это сделал. Вот такая философия у человека.
     Из чего Тарасов сделал вывод, что Сергеев убил не троих человек, за которых отбывал срок, а, скорее всего, больше. Просто, в тех случаях ему удалось скрыться и не оставить следов. 
      Вызванный для допроса в корпусе №1 Куницкий, с порога стал жаловаться на Махневича:
     - Этот опер у вас, гражданин начальник, какой-то отмороженный. Садист, лохмач, беспредельщик, - Куницкий назвал ещё с десяток эпитетов. Тарасов с интересом слушал. Наконец, Куницкий выдохся. – И вообще, если расследованием занимаетесь вы – я слышал по радио – то почему в это же расследование лезут все, кому не лень?
     - Ты неправильно понял. Я действительно занимаюсь только пропавшей девушкой и больше ничем, а остальные опера делают свою обычную работу и, по мере сил, помогают мне.
     - Он мне все внутренности отбил!
     - Ну, это вряд ли! Если бы все – ты бы уже умер. Что-то ещё осталось.
     - Издеваетесь, да?
     - Ты лучше расскажи подробнее, что ты тут вспомнил. Про кого Махневичу рассказывал?
     - Да. В тот день или на следующий, в общем, в то же время прилетел один местный парень. Он часто летает туда - сюда. Ходит обычно в джинсовом костюме. Имя не знаю. Кажется, Андрей. Около тридцати лет. В те дни я видел, как он выходил из леса с лопатой в руках.
     Тарасов сразу понял, о ком идёт речь. Бывший сверхсрочник младший сержант Савельев Андрей по окончании контракта остался в Росинке, занимался челночным бизнесом. Собирал заявки у жителей посёлка и возил им из Свердловска вещи под заказ. Естественно, со своей накруткой. Тарасов сам через него приобрёл видеомагнитофон. Он постоянно ходил в джинсовом костюме. Куницкий явно описывал конкретного человека. Всё логично, за исключением одного. Если человек закопал труп, зачем ему светиться с лопатой? Не проще ли избавиться от неё? Или, если лопату так жалко, что она дороже собственной свободы – припрятать её на опушке леса. А через год – два, когда всё утихнет – «найти»?
     - Хорошо. Мы этого Андрея проверим. Ещё что-то?
     Куницкий долго перечислял подозрительных, по его мнению, пассажиров. Не называя имён и фамилий, ссылаясь на то, что их он не знает. Но явно давал описание каких-то конкретных жителей посёлка. А почему он их считает подозрительными, Куницкий внятно объяснить не смог.
     Когда Тарасов уходил, Куницкий ещё раз со слезами в голосе попросил Махневича больше не присылать.
     - Посмотрю на твоё поведение, - многозначительно ответил Тарасов, – ты, главное, вспоминай.

                3 сентября 1994 года

               

                «Работает ОМОН!»

Утром по пути на работу Тарасов размышлял, как же проверить квартиру братьев Хайруллиных, не нарушая закон. Решение пришло, когда с ним из-за ограды своего дома поздоровалась Тамара Шутова. Тамара содержала точку по нелегальной торговле спиртом.
     Все эти точки были известны не только местным алкашам, бесконвойникам и поселенцам, но и оперативникам. Официальная продажа спиртного в посёлке была запрещена ещё со времён горбачёвского «Указа о борьбе с пьянством». Продажа была запрещена, а спрос на эту продукцию остался. А был бы спрос, будет и предложение. Поэтому в посёлке и появились такие нелегальные точки, работающие в основном по ночам. Если бы эти коммерсанты травили своим товаром только вольнонаёмных жителей посёлка, Тарасову было бы глубоко до лампочки само их существование. Но вся беда в том, что здесь отоваривались и бесконвойные осуждённые ИТК-14. А последствия пьяных разборок этой категории иногда очень болезненно отражались как на самом Тарасове, так и на других сотрудниках.
     Поэтому такие точки периодически громились силами оперсостава отделения и колонии. Выбиралась та, которая больше всех засветилась в последнее время. Организовывалась контрольная закупка. То есть в точку засылался бесконвойник или поселенец и на выходе задерживался с поличным. После чего в квартиру врывались опера и устраивали тщательный обыск, выгребая всё обнаруженное спиртное.
     Законность таких действий мотивировалась тем, что здесь – спецпосёлок. Не нравится – можем выселить. Можете жаловаться хоть прокурору, только в этом случае будет возбуждено уголовное дело.
     Тарасов имел два диплома о юридическом образовании (средне-специальное и высшее), понимал незаконность таких действий. Но, куда деваться, надо же как-то с этим бороться.
     Барыги, конечно, никуда не жаловались. Поохав и подсчитав понесённые убытки, они заказывали своим поставщикам очередную партию спирта.
     В последнее время при управлении появился собственный ОМОН. К милиции этот отряд особого назначения не имел никакого отношения. Подразделение сформировали из физически крепких и тренированных сверхсрочников, выдали им маски, закрывающие лица, вооружили автоматами с короткими стволами.
     По мнению Тарасова при формировании этого подразделения главными требованиями к кандидатам были их повышенная наглость и полная отмороженность. Редкий случай, когда такие качества использовались на пользу государству.
     Этот отряд по идее был создан для подавления массовых беспорядков и групповых неповиновений в колониях. Но, на практике такого давно не случалось. Поэтому, чтобы бойцы не обленились и не разжирели, их периодически направляли в подразделения для укрепления дисциплины.
     Выглядело это так: отряд ОМОН двигался цепью по рабочему объекту, иногда постреливая из автоматов короткими очередями, и избивали всех, кто, по их мнению, не работал, а занимался посторонними делами. То есть – всех, кто попадался под руку.
     Когда этот отряд впервые работал в ИТК-14, Тарасов с одним отделением находился на «новой» лесобирже. Здесь всё прошло более-менее корректно. Зеки из-за домиков и эстакад удивлённо поглядывали на Тарасова, который единственный был без маски и спокойно смотрел, как бойцы в масках занимаются беспределом.
     Вечером в жилой зоне к Тарасову подошёл представитель «первой десятки» и рассказал о своих впечатлениях по работе ОМОНА на «старой» лесобирже под руководством Борткевича (тогда ещё капитана).
     - Представляешь, Андреич, я решил половить рыбку. Сколотил плотик из трёх брёвен с досками поперёк. Привязал к нему тросик. На одном конце троса железный штырь. Я его воткнул в глину в воде возле берега. Другой конец тросика привязал к плоту. Оттолкнулся шестом от берега, отплыл метров семь-восемь, заякорил этим шестом плот, чтобы течением не сносило. Удочки закинул и сижу, балдею. Слышу сзади окрик:
     - Эй, х…ло, греби к берегу!
     Глянул через плечо – на берегу стоит Роман Григорьевич и двое в масках с автоматами. У этих лиц не видно, а Роман Григорьевич явно хорошо поддатый.
     Я сделал вид, что меня это не касается. С понтом – глухой. Смотрю на поплавки. Думаю – покричат и уйдут. Ко мне то по воде не подойдёшь. Тросик в воде, его не найдёшь. Слышу, как один из них спрашивает:
     - Товарищ капитан, что с ним будем делать?
     А тот:
     - Расстрелять нах…!
     Я удивлённо поворачиваюсь и вижу, как один в маске вскидывает автомат и лупит в меня очередью. Причём бьёт не холостыми! Я видел, как фонтанчики от пуль прошли рядом с плотом! Стеклянная банка с водой, что стояла на краю плота возле меня – разлетелась вдребезги!
     - Андреич, верь – не верь, а я в первый раз в жизни обоср…, в общем – наделал в штаны в прямом смысле. Упал на колени, руки вверх и кричу:
     - Мужики, не стреляйте, я всё осознал! Виноват! Больше не буду!
     Борткевич записал фамилию и сказал вечером зайти к нему. Они пошли дальше, а я побежал штаны стирать.
     После выяснилось, что Борткевич, Кравцов и Махневич в тот день с утра действительно хорошо накатили вместе с командиром ОМОНа за знакомство.
     После проведения таких мероприятий «по укреплению дисциплины», зеки действительно присмирели, стали меньше грубить офицерам даже в нетрезвом виде. До них дошло, что хоть местные офицеры в узаконенном рукоприкладстве и не участвуют, но они могут подсказать, с кем конкретно нужно поработать.
     Этот же ОМОН стали использовать и для погромов на нелегальных торговых точках. Руководство ОИТК их периодически вызывало для этой цели в посёлок. А списки адресов давали оперативники.
     Вот поэтому после встречи с Тамарой Тарасов и сообразил, как можно проверить квартиру братьев, попавших под подозрение. Просто включить их в этот список. И не важно, что они спиртом не торгуют.
     Чтобы не откладывать этот вопрос в долгий ящик, Тарасов зашёл в свой кабинет и позвонил в Сосьву. По телефону намекнул Корнееву, что для проверки одной из версий по пропавшей девушке нужно провести обыска у местных барыг. Корнеев намёк понял прекрасно и пообещал ОМОН уже на завтра.
     Ещё Тарасову не давала покоя мысль о золотой цепочке у Ирины на шее. Он был уверен, что если Ирину убили, то преступник наверняка эту цепочку с неё сорвал. Так же он был уверен, что убийца сам носить эту цепочку не будет. Скорее всего, продаст кому-либо, причём не в посёлке, а за его пределами. Удобнее всего сдать золото перекупщикам в Свердловске.
     Так же можно это золото переплавить и сделать из него какой-нибудь крестик или перстень.
     Специалист, который этим занимался, в настоящее время в колонии был один. Это осуждённый с подходящей фамилией Золотарёв, работавший на лесобирже «новая». Терпели его потому, что он по совместительству он являлся агентом оперчасти, состоял на связи у Кравцова. К нему обращались с просьбами что-то переделать не только зеки, но и жители посёлка.
      Тарасов зашёл в соседний кабинет и попросил Кравцова выяснить, не приносил ли кто Золотарёву золотую цепочку или обрывки от неё.


                Находка в старом колодце.

     На подходе к аэропорту Тарасов залюбовался лесом на склоне слева от лестницы. Сегодня только третий день осени. Некоторые деревья уже поменяли зелёный наряд на жёлтый и красиво выделялись на общем фоне под яркими лучами солнца.
     С этого склона Тарасов и собирался начать сегодняшние поиски. До этого осмотр леса проводился для отработки версии, что убийство было совершено Баранниковым и компанией. А если предположить, что преступление совершил Куницкий, то где он мог спрятать труп. Если убийство произошло в аэропорту? Тарасов поставил себя на место преступника. Удобнее и правильнее всего было бы отнести тело по краю поля аэродрома вдоль кромки леса в сторону, противоположную от посёлка. Насколько Тарасов помнил, по склону сверху вниз спускались несколько неглубоких оврагов с осыпающимися песчаными краями. Подходы к этим оврагам густо заросли малиной, шиповником и другими непролазными кустами. Идеальное место, чтобы спрятать труп. Ближайший такой овраг был примерно в ста метрах от домика аэропорта.
     К нему Сергей и направился, рассчитывая сначала осмотреть овраг, а потом – заросший деревьями склон, продвигаясь к лестнице.
     Понизу вдоль склона шла удобная дорога, по которой зимой ходили лесовозы. Летом по ней на машине можно было проехать не более километра.
     Тарасов шёл по краю дороги вдоль лесной опушки, цепко разглядывая нижнюю часть склона.
     Постоянно глядя направо, Сергей не всегда успевал смотреть под ноги. Поэтому метрах в тридцати от лестницы буквально наткнулся на кучу хвороста, при этом больно ударился ногой об сучок. Громко матерясь, Серёга начал обходить эту кучу, но, вдруг, остановился и присмотрелся к ней. Кому и зачем понадобилось стаскивать в кучу коряги, обломки брёвен, сухие ветки  и прочий деревянный мусор? Прилегающий кусок леса и ближайшая часть дороги были идеально чистыми, как в городском парке. Кто-то озаботился чистотой родной природы и решил навести порядок именно здесь? За всё время жизни в посёлке Тарасов таких не встречал. Может, кто собирался костёр разводить? А почему тогда не зажёг?
     И тут Сергей вспомнил. В прошлом году он возвращался по этой дороге из леса с полной пайвой (20) опят и обнаружил на краю дороги старый колодец – аккуратный квадратный сруб из подгнивших брёвен. (Примечание 20. «Пайва» - короб из бересты прямоугольной формы с ремнями по типу ранца. Тарасову зоновские умельцы сделали из жести. Два автоматных ремня – из воинской части). На глубине около метра в колодце блестела вода. Он тогда ещё удивился, что столько лет прожил в посёлке, а этот колодец не замечал.
     Сергей огляделся. Колодец должен быть где-то здесь, но поблизости его не видно. Значит, именно он и завален мусором. Горячо! Тем более вся куча выглядела так, как будто её только вчера накидали.
     Тарасов начал лихорадочно раскидывать ветки и коряги, ожидая унюхать характерный запах разлагающегося тела. Запаха не было.
     Не прошло и пяти минут, как колодец был очищен до воды. Посередине колодца в воде что-то блестело. Серёга лёг на землю рядом с колодцем и присмотрелся. В прозрачной воде просматривалась верхняя часть коричневого портфеля с чёрной ручкой и блестящим металлическим замком сверху.
     Сергей протянул руку, взялся в воде за ручку портфеля и потянул его вверх. Он подался легко, но как только высунулся из воды, резко потяжелел. Тарасов, который висел головой вниз, держась левой рукой за гнилое бревно, от неожиданности чуть было не нырнул вперёд.
     Выпустив портфель, он сел на землю и огляделся. Никого нет. Хоть бы кто за ноги придержал! А если бы упал головой вниз, да захлебнулся?! Быстро перевернуться в узком срубе возможно и не получилось бы. Стены скользкие, зацепиться не за что. Запросто можно утонуть. Вот было бы разговоров в посёлке и в зоне!
     Тарасов ещё в первые годы жизни в посёлке поразился тем обстоятельством, что большинство жителей относятся друг к другу с какой-то непонятной завистью. Вроде все живут в одинаковых условиях, причём – довольно-таки тяжёлых, с точки зрения городских жителей. Чему тут можно завидовать? Нет! Получил кто-то очередное звание – в глаза улыбаются, поздравляют, а в разговорах на стороне проскальзывает какая-то зависть и ревность. «Это же надо - меня догнал!» Также – если кто-то получил диплом об окончании вуза. Даже в мелочах – кто-то дров навозил раньше, чем другой. У этого другого сразу зависть, ревность, возмущение. «Чем он лучше меня?!» И не важно, что без дров никто никогда не оставался.
      А если у кого-то неприятность – на словах сочувствуют, а в глазах – неприкрытое злорадство. Как будто люди радуются, что неприятности у кого-то, а не у него. За время службы у Тарасова было столько неприятностей! Соответственно сколько приятных моментов он доставил некоторым своим сослуживцам и жителям посёлка! А если б он погиб в такой дурацкой ситуации? Да половина посёлка злорадствовала бы да хихикала втихаря!
     Тарасов представил некоторые рожи и разозлился. Что же делать? Поискать какую-нибудь проволоку и сделать крючок? Или длинную ветку с сучком на конце? На это надо время, а тут азарт разгорелся. Что же там в портфеле?
     «Была, не была, - решил Тарасов, - попробую ещё раз».
     Он снова лёг на землю. Держась левой рукой за край, правой взялся за ручку портфеля и подтянул его в воде к стенке сруба вплотную. Потом слегка отодвинулся назад и аккуратно по стенке подтянул портфель вверх. Затем, лёжа на животе, перехватился двумя руками за ручку и подтянул портфель до края сруба. Упираясь локтями, подтянул колени. Стоя на коленях, он из последних сил выдернул злополучный портфель на твёрдую землю.
     «Отчего он такой тяжёлый? – Глядя на вытекающую из щелей портфеля воду и отдыхая, думал Тарасов. – Может, кто золото ворованное припрятал?»
     Причина выяснилась, как только он расстегнул замок пряжки. Сверху в портфеле лежали два кирпича. Понятно – это для груза, чтобы надёжней утопить. Сергей откинул их в сторону и вынул слипшуюся стопку документов. Верхним лежал паспорт. Аккуратно разлепив намокшие страницы, Тарасов прочитал: Арсентьева Ирина Александровна. Под паспортом было удостоверение сотрудника налоговой инспекции на то же имя.
     Дальше Сергей смотреть не стал. Положил документы обратно в портфель, защёлкнул замок, подхватил его и зашагал в сторону жилой зоны.
     «Что и требовалось доказать, - размышлял на ходу Тарасов, - все версии о том, что Ирина живая и где-то содержится, смело можно отбросить в сторону. У живого человека уничтожать документы никто не будет. Могут забрать, спрятать, заставить выкупать, отрабатывать и т.п. Но не уничтожат! А раз уничтожили - надо искать труп. Жаль, что круг подозреваемых от этой находки не уменьшился. Убить и уничтожить документы мог любой из тех, кто уже на подозрении, а также и другие, кто ещё не попал в поле зрения. Хотя Баранников и компания вряд ли стали бы совершать преступление возле аэропорта, тем более – прятать здесь документы. Здесь больше подозрений на Куницкого. Или был кто-то ещё?»
     В кабинете Тарасов стал аккуратно извлекать вещи из найденного портфеля. Кроме паспорта и служебного удостоверения из документов в портфеле оказались водительское удостоверение Арсентьевой Ирины, билеты на поезд и вертолёт, записная книжка.
     Тарасов тщательно разделял слипшиеся страницы и перекладывал их карандашами и другими мелкими предметами, чтобы просушить. В записной книжке кроме незнакомых фамилий и телефонов был и адрес колонии: Учреждение АБ-239/5-14 Баранникову Олегу Анатольевичу. На отдельном листке блокнота почерком Ирины было детально расписано, как добраться от вокзала в Свердловске до Росинки.
     Кроме документов в портфеле была вязаная кофта бежевого цвета с жёлтыми пуговицами. Разглядывая мокрую кофту, Тарасов обратил внимание, что нескольких пуговиц на ней не хватает. Кроме кофты из одежды в портфеле находилась голубая блузка из тонкой материи и два пакета с трусами, которых Тарасов насчитал девять штук. Ещё была косметичка в форме большого кошелька, битком набитая тенями, помадами, румянами, какими-то небольшими баночками, коробочками, - в общем косметикой. Всю одежду Тарасов развесил сушиться на двух трубах парового отопления у стены кабинета. Отопление на лето было отключено, но всё равно - удобнее места не было.
     - Что это за ёжики у тебя на столе? – Заглянувший в кабинет начальник колонии, удивлённо смотрел на стол, где сохли раскрытые веером документы. Потом перевёл взгляд на батарею отопления. – Это что - женские трусы развешаны?
     - Докладываю, - Тарасов про себя усмехнулся, - так точно, товарищ подполковник. Это женские трусы в количестве девять штук! А также другие женские вещи и документы на имя Арсентьевой Ирины. Всё это было в портфеле, утопленном в колодце возле аэропорта. Обнаружены мною сегодня около часа назад методом личного сыска.
      - Так, так. – Осинин осторожно взял в руки паспорт, прочитал фамилию. Аккуратно положил на место. – Значит, всё-таки её убили?
     - Получается так.
     - И уже знаешь, кто?
     - Пока нет. Основные подозреваемые – Куницкий и Баранников. Причём, Куницкий – в большей степени. Доказательств пока нет. Думаю, надо найти труп. Есть пару мест на подозрении возле аэропорта. Но нужна техника – пожарная машина и трактор – экскаватор.
     - Проси у Молчунова. Ты ему ещё не докладывал о находке?
     - Нет. Сначала тебе, Георгич.
     Осинин посмотрел на телефон. Тарасов понял, о чём он думает. Сейчас позвонит начальнику отделения, расскажет о находке и изложит версии. Хорошо, если при этом его – Тарасова – вообще упомянет. Это болезнь всех начальников – примазываться к чужой славе. Или вообще – всю славу присвоить себе. Нет уж! Нас тоже не пальцем делали!
     Воспользовавшись тем, что телефонный аппарат был к нему ближе, Тарасов быстро взял трубку со словами:
     - Да, без отделения здесь ничего не получится. Дайте Молчунова. Николай Алексеевич? Здравия желаю! Тарасов беспокоит. Я тут сегодня в лесу возле аэропорта обнаружил вещи и документы пропавшей девушки. Были утоплены в старом колодце. Всё лежало в портфеле, сверху два кирпича для груза. В общем, в том, что она убита, сомнений больше нет. Надо искать труп. Вы обещали помочь. Мне нужна пожарная машина, чтобы откачать воду из одного водоёма, где можно было бы утопить тело. Так же нужен экскаватор на пол часа. Возле стрельбища в карьере песок в одном месте подозрительно осыпался.
      - Понял тебя, Сергей. Пожарку можешь прямо сейчас взять, я распоряжусь. А с экскаватором сегодня не получится. У него работы на весь день. Хорошо бы до темноты успел. Завтра с утра отправлю к тебе. Ещё что-то нужно?
     - Ещё нужно солдат, лес прочесать в одном месте. Но тут я сам договорюсь с командиром роты. Да, Николай Алексеевич, скажите пожарникам, чтобы меня дождались, я сейчас к ним подойду.
     - Хорошо. Действуй.
     Когда Тарасов положил трубку, Осинин спросил:
     - Что там за подозрительные места ты успел высмотреть?
     Тарасов объяснил про обнаруженный водоём, похожий на пожарный и обрушенный песок в карьере. Осинин, покачивая головой, вышел из кабинета.
     Тарасов опять взялся за «городской» телефон.
     - Алло! Дайте батальон. Алло! Батальон? Соедини с канцелярией тринадцатой роты. – Услышал: «Командир роты капитан Кошкин». – Привет Серёга! Тарасов беспокоит. Сможешь мне сегодня бойцов выделить? Лесок надо прочесать возле аэропорта.
     - Запросто. Я тут как раз полсотни рыл не знаю чем занять. А что искать будем?
     - Труп.
     - Ого! Кого-то убили? Я тоже пойду.
     - Прекрасно. Вот при встрече всё и расскажу. Мне полсотни не надо. Человек двадцать, только самых лучших.
     - Лады! Давай после обеда, часа в два?
     - Договорились. В два часа жду возле аэропорта.
     Вызвонив по внутреннему телефону Борткевича, Тарасов рассказал ему о находке, показал документы, сохнущие на столе, и попросил никого посторонних к ним не подпускать. Сам отправился в пожарную команду.
      Оказывается, пожарники про этот водоём тоже ничего не знали. Хотя, по мнению доблестных огнетушителей, прибывших к аэропорту вместе с Тарасовым, выглядел он как классический резервный пожарный водоём, только очень заброшенный.
     Пожарники с поставленной задачей справились блестяще. Уже через пол часа Тарасов вместе с ними разглядывал, подсвечивая фонариком, пол в квадратной подземной комнате. Из чего сложены стены этой комнаты было не понятно из-за толстого слоя ила или водорослей. Спускаться вниз, чтобы выяснять это, у Тарасова и у пожарников желания не возникло. Хорошо видно, что на полу трупа нет – и ладно.
     Тарасов воспользовался случаем - подъехал на пожарной машине почти к своему дому, пообедал и в два часа вернулся к аэропорту.
     Точно к назначенному времени к лестнице аэропорта подошла группа солдат во главе с Кошкиным.
     Тарасов отвёл в сторону командира роты и вкратце объяснил ему ситуацию.
     - Тут и думать нечего, - загорелся Кошкин, - сторожа этого колоть надо! Яйца дверью прищемить – во всём сознается!
     - Ну, если яйца дверью… и ты сознаешься, и я. Ты ещё предложи напоить и не дать опохмелиться, - вспомнил старый анекдот Тарасов, - мы же, Серёга, не садисты!
     - Ну, я не знаю, всё равно надо ему почки опустить.
     - Это мы всегда успеем. Надо сначала труп найти. Как говорится: нет тела – нет и дела. Давай я проинструктирую твоих воинов.
     - Понял. – Кошкин повернулся к своим подчинённым и рявкнул хорошо выработанным «командирским» голосом:
     - Становись! Равняйсь! Смирно!
     Через несколько секунд, когда толпа солдат превратилась в ровную шеренгу, Кошкин добавил:
     - Орлы! Сейчас начальник оперчасти ИТК-14 майор Тарасов поставит вам боевую задачу! Прошу, товарищ майор.
     Тарасов оглядел шеренгу. Двадцать пар глаз смотрели на него с интересом и любопытством.
     - Значит, так. Во-первых: правильно моя должность называется – начальник отдела безопасности и оперативной работы ИТК-14. Во-вторых: у нас есть серьёзные основания считать, что месяц назад в нашем посёлке была убита девушка, прибывшая на свидание к одному из осуждённых. И в-третьих: её тело спрятано где-то здесь, недалеко от этого места. Наша с вами задача – прочесать определённый участок леса. Искать надо спрятанное месяц назад тело. Обращать внимание на кучи хвороста, рыхлую, свежекопанную землю, на любые места, где нарушен травяной покров. Также нужно обращать внимание на запах. Надеюсь, все представляют, как пахнет гнилое мясо? Вопросы есть?
     - А девушка красивая? – Спросил чей-то весёлый голос.
     Тарасов задумчиво посмотрел на весельчака:
     - Месяц назад была красивая. Сейчас, вряд ли.
     - Вопросов нет. - Подвёл итог Кошкин. – Слушай мою команду…
    Солдаты были выстроены цепочкой сверху вниз вдоль лестницы. Тарасов пошёл с краю по верху, Кошкин – снизу по дороге.
     Тарасов надеялся, что солдаты, интервал в шеренге между которыми составлял полтора-два метра, просто не могут не заметить признаки, указывающие на спрятанный труп. Однако, когда бойцы стали выходить из леса на небольшую поляну перед оврагом, он понял, что ошибался. Солдаты выходили из леса группами по пять-шесть человек. Причём, все группы вышли практически из одного места. У многих солдат в руках были разные ягоды, которыми очень богат осенний уральский лес.
     Ошибка Тарасова заключалась в том, что он судил по себе. То есть предполагал, что у солдат такое же желание обнаружить труп, как и у него. И такие же способности следопыта. А это было далеко не так.
     Вздохнув, Тарасов жестом подозвал к себе командира роты.
     - Приставить ногу! – Скомандовал Кошкин и, подойдя к Тарасову, начал оправдываться, - а что ты хотел? Большинство из них лес увидели только здесь и то, в основном, сбоку. Кто из степи, кто из тундры, кто из города… Чёрт! Вот, полюбуйся…
     Кошкин прервал сам себя, схватил ближайшего бойца за руку и заорал:
     - Что ты, придурок, нарвал?! Это же волчьи ягоды! Хочешь до дембеля в сортире просидеть?! Или, вообще, домой в цинковом ящике приехать?!
     Боец с размаху выбросил ягоды и испуганно стал вытирать руки о штаны.
     - Нет! Я хотел только спросить, можно их есть или нет?
     - Можно, - вмешался Тарасов, – но, только один раз.
     - Дебилы! – Кошкин оглядел притихших солдат. – Если не знаете, как называются ягоды или не уверены, лучше их не трогайте. Становись! Слушай мою команду! Сейчас опять пройдём этот же участок леса. Объясняю ещё раз. Мы ищем не ягоды, а труп человека. Обращать внимание нужно на места, где могли спрятать труп. Держим интервал полтора-два метра в шеренге. Обошёл дерево или корягу – вернулся обратно в шеренгу. Вперёд не убегать и не отставать. Кругом! Разобрались в одну шеренгу! Шагом марш!
     Когда Тарасов вернулся обратно к лестнице и наблюдал за выходившими из леса бойцами, ему хотелось плакать и смеяться одновременно. Всё повторилось, только ягод в руках ни у кого не было. Зато почти у всех подозрительно оттопыривались карманы.
     «Рябины они туда натолкали, что ли? – подумал Сергей, - Чего ещё за это время можно было набрать?»
     - Ладно, - махнул он Кошкину, - будем считать, что этот участок леса осмотрен. На сегодня, пожалуй, хватит.
     Вечером Тарасов продолжил опрашивать осуждённых с «новой» биржи без особой надежды на какой-то результат. Потратил около двух часов, но ничего нового не узнал. Немного поразмышлял и решил пообщаться с Баранниковым. Зашёл в изолятор, вызвал в кабинет Баранникова и рассказал ему о находке. При этом внимательно следил за его реакцией. Баранников выслушал спокойно без эмоций, потом спросил:
     - Я так понимаю, начальник, раз документы пытались уничтожить, значит, она убита?
     - Правильно понимаешь. Я тоже склоняюсь к этой версии. Осталось только выяснить, кто убил.
     - Так здесь и выяснять нечего. Документы нашли возле аэропорта? Значит, это работа сторожа – Куницкого.
     - Подожди, а разве я говорил, что возле аэропорта? Откуда ты знаешь? Вот ты и прокололся!
     - Нет, - Баранников усмехнулся, - это не я. Тут сегодня недавно Куницкого пытали в этом кабинете. Моя камера недалеко хорошо слышно было, как ему предъявляли портфель с документами Ирины, утопленный в колодце возле аэропорта.
     - Не понял. Кто его пытал?
     - Да этот ваш опер молодой, Саша с кем-то. Второго я не знаю. Голос незнакомый. А видеть, никого не видел.
     - Ладно, иди в камеру. Скажи дневальному, чтобы зашёл ко мне.
     - Кто сегодня Куницкого вызывал? – Спросил Тарасов у дневального, как только тот вошёл в кабинет.
     - Махневич с воинским командиром роты. Фамилию не знаю, Сашок его Серёгой называл.
     «Кошкин» - сразу понял Тарасов, «ему то какого хрена тут понадобилось?» А вслух проворчал:
     - Сашок… развели тут панибратство. Не Сашок, а гражданин младший лейтенант!
     - Виноват!
     - И что, на коридоре было слышно, о чём разговаривали?
     - Да они орали в полный голос. А этот Куницкий, вообще, визжал, как поросёнок. Я уже, грешным делом, подумал, что они его раком поставили и девственности лишают. Без вазелина. Из кабинета в камеру его волоком тащили.
     - А что ещё с вами делать, – проворчал Тарасов, выходя из кабинета, - убиваете людей, а признаваться не хотите.
     - Так они что, его и в самом деле… - глаза у шныря округлились.
     - Не знаю. Пойду, разберусь. Я ПОКА такой команды не давал, - Тарасов прикинул, что сейчас по зоне расползётся слух, что за убийство оперативники «опускают» виновных лично. Может это и на пользу пойдёт? Меньше убивать будут? Надо будет подумать над этим.
     На выходе из корпуса, Тарасов столкнулся в дверях с ДПНК и узнал от него, что все оперативники из зоны вышли.
     Однако, в кабинете «за зоной» Тарасов застал только Борткевича.
     - Махневича видел? – Спросил у него Тарасов.
     - Он в воинскую часть пошёл, что-то уточнять, а что – я не вникал.
     - С Кошкиным?
     - Ну да. Они Куницкого допрашивали, потом пошли в роту.
     - Понятно. Значит, у Кошкина что-то бухнуть завалялось. Слушай, Рома, какого чёрта представители воинской части участвуют в допросах подозреваемых? В каком статусе?
     Роман удивлённо уставился на Тарасова:
     - А что тут такого? Это же Серёга Кошкин. Свои люди! Помог немного жути нагнать. Ну, дал пару раз по пузу. Всё ж на пользу.
     - Ну, и как результат? Что Махневич сказал?
     - Да ничего нового, - Роман пожал плечами.
     - Блин! Попросил на свою голову! Научи дурака богу молиться! Как-бы нашего подозреваемого до смерти не заколотили раньше времени.
     - Что, хорошо поддали?
     - Не то слово. Весь барак слушал вопли. И Куницкий визжал, и они орали. Как гестаповцы в кино! Мало жалоб прокурору на нас пишут. Сейчас ещё пачка уйдёт.
     В кабинет заглянул Кравцов.
     - О, Андреич, хорошо, что я тебя застал. Короче, была цепочка золотая у нашего ювелира. Точнее, обрывок цепочки. Вольный приносил лом золотой, заказывал перстень. Кусочки золота: обломок монеты, серёжка, ещё что-то, среди них обрывок цепочки.
     - Кто? Фамилия?
     - Андрюха Романов.
     - Та-а-ак! Интересно! Насколько я в курсе, наш Махневич с ним в хороших отношениях.  Всё! Больше по этой теме никаких действий. Я сам займусь проверкой.

                4 сентября 1994 года

     В восемь утра Тарасов не спеша завтракал. Куда торопиться? Как ни крути, а он в законном отпуске.
     Благодушное настроение прервал телефонный звонок.
      - Это Молчунов. Ты просил экскаватор? В общем, он уже ждёт тебя возле песчаного карьера у стрельбища. Постарайся долго не задерживать. Ему сегодня ещё пахать и пахать… до темноты. Если что найдёшь, сразу докладывай.
     Сергей положил трубку, чертыхнулся, посмотрел с сожалением на недоеденный завтрак, накинул ветровку и пулей вылетел из дома.
     Через десять минут, запыхавшись, он подходил к карьеру.
     Водителя экскаватора Тарасов не знал. Тот курил возле трактора. Нервно поглядывая на часы. Увидев Сергея. Он бросил окурок и подбежал к нему.
     - Гражданин начальник, вы - Тарасов?
     - Да, я.
     - Мне сказали. час работать в вашем распоряжении. В девять нужно быть на вчерашнем объёкте. Я же не успею!
     - Успеешь. Тут делов-то на десять минут. Пошли, покажу.
     Тарасов подвёл его к краю карьера:
     - Видишь, там с торца песок осыпался? Нам с тобой надо убедиться, что в этом песке нет трупа. То есть ковшом надо зачерпнуть два-три раза примерно посередине, и всё будет понятно. Усвоил боевую задачу?
     - Понял, – тракторист сразу повеселел, - тут, действительно, делов на десять минут.
     Тарасов занял позицию с другой стороны карьера и внимательно следил, как ковш экскаватора черпает песок и перекидывает его в другое место. За несколько минут подозрительное место очистилось полностью. Трупа не было. Ну что ж, отрицательный результат – тоже результат. Сергей махнул водителю – свободен – и направился в жилую зону.
      Развод как раз закончился. И оперсостав направился в кабинеты «за зоной». Тарасов окликнул Махневича:
     - Саша, притормози, тема есть.
     Махневич с готовностью подошёл, поздоровался. Тарасов с интересом разглядывал своего подчинённого. Никаких признаков, что человек вчера выпил. А ведь наверняка нахлестались с Кошкиным. Хорошо быть молодым и здоровым!
     - Андреич, что ты меня рассматриваешь?! Ну, виноват! Перестарался вчера с этим Куницким. Надо было потише. Зря я, конечно, туда с Кошкиным попёрся, - Махневич что-то вспомнил и хохотнул, - видел бы ты, как он из себя крутого следователя изображал!
     - Да уж, догадываюсь. Ладно. Проехали. Вопрос на другую тему. Какие у тебя отношения с Андреем Романовым?
     - С Андрюхой? Нормальные отношения. Дружеские. Бухаем вместе. Девки общие, в смысле – из одной компании, подружки. А что?
     - Так он раньше возле Кардана постоянно вертелся.  Вроде, из его окружения?
     Кардан считался криминальным авторитетом местного масштаба. Как бы «смотрящим» среди вольных жителей посёлка. Хотя, Тарасов так не считал. В своё время он навёл справки, пробил Кардана по спецучётам. Обычный рецидивист, освободился с особого режима, сожительствует с местной жительницей. Тарасов его терпел пока. Особо не мешает, и ладно.
     - Откололся он от Кардана. Сейчас сам не нарадуется. Тот его уже на наркоту почти подсадил. Андрюха говорит, как в тумане был. Сейчас, говорит, друзья нормальные появились. Имеет в виду меня,  в первую очередь. – Махневич гордо расправил плечи и заулыбался. – Даже аттестоваться собирается.
     - Да? Я и не знал. Короче, недавно он заказывал на «новой» бирже рыжий перстень. Из своего золота. Там среди кусочков был обрывок цепочки. У пропавшей девушки на шее была золотая цепочка. Уловил связь? Во-от! Нужно аккуратно выяснить, откуда у него этот обрывок
     - Понял. Не вопрос! Сегодня же займусь. Вечером будешь знать
     - Вечером не обязательно. Ты же можешь и среди ночи припереться. А я хочу хотя бы в отпуске отоспаться. Не горит. Утром доложишь.
     - Есть, босс! Да, кстати, там тебя Паша Медведев хотел срочно видеть.
     Дневальный третьего корпуса Медведев тусовался у входа в барак, поглядывая на КПП. Когда Тарасов зашёл в жилую зону, Паша метнулся к нему навстречу.
     - Андреич, тут такое дело… короче, утром Зуб подошёл и попросил передать тебе.  В общем, ночью несколько человек, независимо друг от друга, высказывались за то, чтобы зайти в Шизо, выхватить Куницкого и самим его раскалывать, пока во всём не признается. Вся зона уверена, что пропавшая девушка – его работа. Зуб пока сумел сдержать самых  нетерпеливых, но в будущем не ручается. Могут ведь у него и не спросить разрешения. Особенно, если выпьют. При этом обязательно попадут под замес и кто-то из администрации - контролёр первого корпуса, дежурная служба. Надо что-то с этим делать.
     Тарасов задумался. Насколько это вероятно? Вполне. Даже Зуб и то перегрелся. Значит, вполне допускает такое развитие событий. А это – ЧП! И очень громкое. Нападение на администрацию, захват заложников… да мало ли во что это может вылиться? Лучше бы, конечно, перестраховаться. Только вот куда спрятать Куницкого? Разве что - в Ново-Быково? Там, в колонии-поселении тоже есть штрафной изолятор.
     После долгих переговоров и согласований, к обеду этот вопрос был решён. Выглядело это так: вечером около восьми часов Махневич выводит Куницкого по пропуску бесконвойника из жилой зоны на берег реки. Там пристёгивает его наручниками к лодке, отвозит в Ново-Быково. Где тот спокойно ночует в местном Шизо. Утром после развода привозит его обратно для следственных действий.
     Саша под это дело вытребовал себе бензина для лодочного мотора. Тарасов подозревал, что Махневич, хоть и ворчал, мол, у него появилась дополнительная проблема, но про себя даже радовался. У этого молодого холостого и здорового парня наверняка и в Ново-Быково была какая-нибудь подружка.
     Вечером Тарасов продолжал опрашивать осуждённых строгого режима. По-прежнему ничего нового по пропавшей Ирине никто не добавил. Зато довольно-таки прилично поступило информации о теневой жизни колонии, представляющей оперативный интерес.
     Тарасов давно уже сделал вывод, что первую половину своей службы в колонии он зарабатывал определённый авторитет у осуждённых. Теперь этот авторитет работал на него.
     Основная масса осуждённых была уверена, что «Андреич знает всё». Сам он старался всячески это мнение поддерживать. Поэтому в личных беседах с большинством осуждённых ему было достаточно направить разговор в нужное русло. Собеседник, увлёкшись, иногда выкладывал такие детали, о которых он даже и не догадывался. Оставалось только проанализировать полученные сведения и сопоставить с информацией, полученной от других осуждённых.
     Вот и сейчас Сергей отмечал в блокноте всё, что можно было использовать в оперативной работе: возникшие конфликтные ситуации в отношениях между конкретными осуждёнными, их причины и возможные способы ликвидации этих конфликтов; намечающийся приезд родственников (должны привезти спиртное или наркотики); поставленная кем-то к дню рождения брага и т.д. и т.п.
     Поневоле приходилось всё это записывать, хотя, по идее – он в отпуске. Но, не разбрасываться же ценной информацией! Также брал на заметку людей, которые выкладывали эту информацию, зачастую – вполголоса, косясь на закрытую дверь. Тарасов знал точно, что среди негласных сотрудников эти люди не числятся. Значит, надо привлекать. Хотя, не факт, что все они также согласятся откровенничать с другими сотрудниками оперчасти.
     В девять часов вечера Тарасов передал Борткевичу «нарытую» им «информацию для размышления» со своими предложениями, как и что можно использовать и с чистой совестью ушёл домой спать.

                Спасение мошенника

     Сразу заснуть не получилось. За стеной у соседей глухо бормотал магнитофон. С проживавшими по соседству братьями Гришкой и Мишкой Троекуровыми у Сергея были приятельские отношения. Также как и с их старшим братом Сашкой. Но тот проживал с семьёй на другом конце посёлка, а холостые Гришка и Мишка – здесь с матерью. Гришка сегодня заступил на дежурство в ночь, Тарасов видел его в зоне. Значит, за стенкой расслабляется Мишка. По всей вероятности – в одиночку, так как громких пьяных голосов не слышно.
     Неожиданно, магнитофон заорал на полную мощность. Тарасову отчётливо было слышно каждое слово лихой песенки:
     - А наш притончик гонит самогончик.
     Никто на это не поставит нам заслончик.
     И пусть шмонают опера.
     Мы пьём с утра и до утра.
     Вагончик жизни покатился под уклончик…

     Тарасов усмехнулся: Мишка знает, что он как раз работает опером, наверное, специально решил подразнить.
     Магнитофон на некоторое время замолчал, потом припев повторился ещё раз. Потом ещё и ещё. Хорошо, хоть жена и дети спят в дальних комнатах. Там не слышно.
     Сергей посмотрел на часы – пол двенадцатого. Надо прекращать концерт. Он нехотя встал, подошёл к стене и постучал кулаком. Никакой реакции. То ли не слышит, то ли специально к себе выманивает, чтобы компанию составил.
     Когда «притончик» грянул в очередной раз, Сергей быстро накинул спортивный костюм и направился к двери. В это время зазвонил звонок, установленный на входной калитке.
     У Тарасова был типичный «кулацкий» двор. То есть прилегающая к дому территория со стороны улицы и пересекающегося с ней переулка была огорожена сплошным двухметровым забором. Всё это досталось Тарасову по наследству от прежнего хозяина квартиры. Со стороны огорода двор охранялся кобелём по кличке Гаврик (помесь лайки и овчарки), который среагировал на звонок заливистым лаем.
     Тарасов включил свет в ограде, теряясь в догадках: то ли Мишка решил лично пообщаться, то ли Саша Махневич не выдержал и решил срочно поделиться добытой информацией…
     - Андреич, открой, пожалуйста, - услышал он, как только вышел на крыльцо. Голос был незнакомый.
     Подойдя к калитке, Сергей взялся правой рукой за лежавшую под тряпкой на перекладине заточку (лезвие около тридцати сантиметров, хоть какое, но оружие на случай внезапного нападения), левой рукой открыл задвижку.
     - Это я – Захаров, – в приоткрытую дверь прошмыгнул бесконвойник, работающий на кондворе, и сразу же прикрыл дверь за собой. За короткий миг Тарасов успел разглядеть в тусклом свете единственной на всю улицу лампочки со столба у соседнего дома силуэты трёх человек. Они сидели под забором на корточках, напротив калитки через дорогу.
     - Андреич, выручай, - торопливо зашептал Захаров, - меня хотят убить.
     - Кто? За что? Давай спокойно и по порядку, - Тарасов закрыл задвижку и увлёк бесконвойника вглубь двора, сел на крыльцо, - рассказывай.
     - Там три поселенца, - шёпотом продолжил Захаров, - несколько дней назад они спросили у меня, где можно купить бухалова? Я сказал, давайте деньги – принесу. Взял деньги на две бутылки и смотался. Я не думал, что они меня вычислят. А сегодня они пришли на кондвор и потребовали деньги или водку. Я сказал, что в тот раз меня задержали менты и всё отобрали. Они говорят, что это мои проблемы. Мол, за тобой долг, или рассчитывайся, или завалим. Я тогда им говорю, что в посёлке один мужик мне как раз должен две бутылки. Пойдёмте, вместе сходим. Я заберу у него и отдам вам. Вот, привёл к тебе, Андреич. Сделай, что-нибудь! Меня, ведь, в натуре, завалят!
     - Да и правильно сделают! Нечего людей обманывать! Ты и сейчас свои головняки на меня грузишь. Если бы меня не наказывали за каждое убийство в зоне, я бы только обрадовался, что одним идиотом меньше станет!
     - Андреич! Ну, придумай что-нибудь! Ты же можешь! Хочешь, на колени встану?
     - Да пошёл ты со своими коленями! – Тарасов на секунду задумался, - ладно, сиди здесь. Я – сейчас. Тяни время. Если спросят, скажи, что, мол, мужик с похмелья не может вспомнить, куда водку засунул. Спрятал от жены. Но водка точно есть.
     Серёга зашёл в квартиру и позвонил по телефону дежурному:
     - Павел Григорьевич, это Тарасов. Тут поселенцы нашего бесконвойника хотят грохнуть. Он у меня в ограде прячется. А они втроём напротив калитки пасут. Они не знают, кто я. Короче, я тут время потяну, а ты прихвати пару контролёров и наручники, надо их принять.
     - Понял, Андреич. Я лучше помощника отправлю и контролёров помоложе, они быстрее добегут.
     Тарасов положил трубку. Прикинул расстояние от жилой зоны до своего дома и время, которое потребуется дежурному наряду. Лучше подстраховаться. Он опять снял трубку:
     - Квартиру Борткевича. Рома спишь? Извини, что поздно беспокою. У тебя, насколько я в курсе, ружьё имеется, от тестя осталось. В общем, на сборы тебе сорок пять секунд, вооружайся и спасай друга. Меня тут поселенцы обложили, точнее не меня, а нашего бесконвойника. Он у меня прячется. Дежурный наряд я вызвал. Давай и ты подключись с другого бока. Так надёжней будет.
     - Ну, гады! Понял, бегу!
     В голове у Тарасова крутилась мысль о том, насколько было бы проще оперсоставу работать, если бы им было разрешено постоянное ношение оружия как операм в милиции. Вот сейчас, например. Вышел бы, передёрнул затвор, в крайнем случае - бабахнул бы в воздух, и пошли бы они строем в изолятор, как миленькие. Каждые полгода он писал в отчете это своё предложение, приводил убедительные аргументы, но ничего не менялось. Очень уж начальство боялось неправомерного применения оружия. Доходило до смешного. Ежемесячно кассир отделения ездила в райцентр за зарплатой на всё подразделение. В качестве охраны с ней обычно ездил опер отделения Суетин, вооружённый охотничьим ружьём. Хотя сам он охотником не являлся, и ружьё было не зарегистрировано.
     Сергей подумал, взял из холодильника бутылку водки. Сунул за пазуху и вышел на крыльцо.
     Возле калитки Захаров оправдывался вполголоса через закрытую дверь:
     - Да не помнит он, куда спрятал, бухой был. Да и сейчас ещё не проспался, - донеслось до Тарасова.
     - Слышь, одну нашёл, держи, - нарочито хриплым голосом сказал Тарасов, так, чтобы слышали на улице, - вторая где-то в дровах должна быть. И ещё одна в сарае. Одну из двух точно найду. Только не торопи, и так башка не работает.
     Захаров схватил бутылку, сунул её за калитку и прошипел:
     - Держи пока одну. Сейчас вторую найдёт. А если и третью, то мы вместе её и раздавим. Ему тоже похмелиться надо.
     Тарасов сел на крыльцо, жестом показал Захарову, чтобы тот присел рядом, и объяснил ему шёпотом, что надо подождать минут десять-пятнадцать.
     Минут десять прошли в томительном ожидании. За забором не выдержали:
     - Ну что там? Долго ещё?
     - Не шуми, - Захаров подошёл к калитке, - если его жена проснётся, разорётся на всю деревню. Скандальная баба, я её хорошо знаю. Сейчас он. Вторую вроде нашёл. Ещё одну хочет найти.
     - Да ладно, хватит нам и двух, - начали, было, за калиткой. Но тут же раздался громкий голос Воронина:
     - Это что тут за люди? Стоять! Не двигаться!
     И одновременно с другой стороны – голос Борткевича:
     - Всем оставаться на местах! Шаг в сторону – стреляю без предупреждения!
     Тарасов, не спеша, вышел за калитку. У противоположного забора на коленях стояли трое поселенцев. У всех уже руки были за спиной в наручниках. Воронин и два прапорщика поднимали их по очереди на ноги и тщательно обыскивали.
     - Там у одного бутылка водки должна быть. Это моя. – Сказал Тарасов.
     - Не понял. Ты что, их водкой угощаешь? – Воронин достал у себя из-за пазухи бутылку водки и нехотя протянул её Тарасову.
     - Время надо было потянуть, - пояснил Сергей, забирая бутылку. Потом, немного подумав, вернул её Воронину:
     - Ладно. Пусть это будет вам премия за хорошую работу. Отметите, но только после смены.
     - Само собой! – Воронин и прапорщики сразу повеселели.
     - Утром позвоните в Ново-Быково Гончарову. Пусть забирает своих. Чтобы их больше в посёлке не было. Ну, это я сам с ним поговорю. Захарова тоже в изолятор до утра.
     - Меня-то за что, Андреич?! – взмолился бесконвойник.
     - За то, что проблемы создал людям. Тоже мне – терпила! Иди, не скули. Утром решу, что с тобой делать.
     - А мне премия причитается? – поинтересовался Борткевич, когда дежурная смена с задержанными удалилась.
     - Само собой. Должен буду. Ты же знаешь, Рома, что мы с тобой всегда разберёмся.
     - Да шучу я, братан. Какие долги! Ладно, пойду сон досматривать, - Борткевич закинул за спину ружьё и растаял в темноте.
      Тарасов вернулся в квартиру, прислушался. «Притончик» за стеной тоже угомонился. Ну и ладушки.

                5 сентября 1994 года

     Утром, едва Тарасов вошёл в кабинет, Махневич вскочил с его стула, вытянулся и отрапортовал:
     - Товарищ майор, ваше задание выполнено! Разрешите доложить подробности?
     - Давай, удивляй. – Тарасов поздоровался с Борткевичем, пожал руку Махневичу и плюхнулся на освободившийся стул.
     - Короче, вчера взял пузырь и пошёл к Андрюхе. После первой стопки попросил его похвастаться новым перстнем. Тот говорит, ничего, мол, от вас оперов не скроешь. Достал перстень. Там, действительно, - вещь! Гайка грамм на пятнадцать с его инициалами. Я говорю, такой же хочу заказать. Колись, где золотом разжился. Он говорит, купил у скупщиков в Свердловске на Вайнера лом золота. Там у него приятель стоит – Лёха. Он и отдал почти по той цене, по которой сам скупает. Этот Лёха постоянно на одном месте стоит – возле входа в книжный магазин на улице Вайнера. Напротив гастронома. Короче, если я скажу, что от Андрюхи, мне тоже продаст по той же цене. Андреич, можно я, в натуре, сгоняю в Свердловск? Проверю информацию и заодно золотишко себе на печатку прикуплю? Или, наоборот, куплю золото и заодно проверю информацию?
     Тарасов задумался.
     - Знаю я этот магазин книжный. Проверить Андрея надо обязательно. Учитывая его прошлое, верить ему на слово мы не имеем права. Только вот отпускать тебя, Саша, я не хочу. Ты здесь нужнее.
     - Ну, Андреич…
     Дверь кабинета без стука распахнулась. Все оглянулись на вошедшего Кравцова.
     - Андреич, беда у меня, - Кравцов, здороваясь с Тарасовым, продолжил, - надо сгонять в Свердловск на один день. Отпустишь?
     - Я в отпуске, все вопросы к Борткевичу, - машинально ответил Тарасов, - подожди, подожди, - он переглянулся с Махневичем. – а что за беда?
     - Дочке в школу не в чем ходить. Думали – ещё год в старом проходит. А она за лето выросла, сейчас всё короткое. Плачет, что над ней все смеются. Здесь ничего не купить, сам знаешь. Надо её в город везти и там одевать.
     - А жена не может?
     - Да она без меня в городе теряется. Надо за ручку водить, как ребёнка.
     «Как и моя», - подумал Тарасов, а вслух сказал:
     - А что, Саша, я думаю, Серёга не хуже тебя справится с задачей? И золотишко тебе привезёт. Как думаешь?
     Саша пожал плечами:
     - Самому-то, конечно, интереснее было бы… но, раз надо.
     - Вы о чём? – Кравцов непонимающе переводил взгляд с Тарасова на Махневича.
     - Да всё о том же, - Тарасов хлопнул Кравцова по плечу, – сегодня готов ехать?
     - Да хоть сейчас, если будет на чём. Только дочку соберу.
     - Я думаю, мы тебе ещё и командировку организуем. Рома, позвони в аэропорт. Узнай насчёт вертолёта. А мы пока Серёге объясним боевую задачу.
     Пока Тарасов и Махневич вводили Кравцова в курс дела, Роман выяснил, что сначала будет рейс в Сосьву, а около двух часов дня винтокрылая машина пойдет из Росинки прямо на Свердловск.
     - Прекрасно. Теперь, насчёт командировки. – Тарасов потянулся к телефону, - дайте Молчунова. Николай Алексеевич, Тарасов беспокоит. Тут для проверки одной версии по девушке нужно Кравцова откомандировать в Свердловск. Буквально на один день. Разрешите?
     Выслушав ответ, Тарасов положил трубку.
     - Зайди в кадры, выпиши командировку. Зачем свои деньги тратить? Потом зайдёшь в кабинет к Молчунову, он что-то хочет тебе заказать лично для себя.
     - Спасибо, Андреич! – Кравцов пулей вылетел из кабинета, едва не столкнувшись с женщинами.
     - Можно? Здравствуйте, - в кабинет робко протиснулась мать Ирины Арсентьевой.
     - Здравствуйте Надежда Семёновна, присаживайтесь. – Тарасов не ожидал её появления и сейчас лихорадочно прикидывал, как тактично сказать матери, что её дочь мертва.
     - Сергей Андреевич, мне в Сосьве сказали, что вы нашли документы и вещи Ирины. Это правда?
     - Да. Недалеко от аэропорта в заброшенном колодце обнаружены портфель с документами на имя Ирины Арсентьевой и вещами, скорее всего её. Вот, взгляните.
     Подсохшие вещи из портфеля так и лежали в углу кабинета стопкой на батарее отопления. Тарасов взял всю кипу вещей и положил на стол перед Надеждой Семёновной. Борткевич и Махневич тактично вышли из кабинета.
     - Да, это всё её, - Надежда Семёновна дрожащими руками перекладывала вещи, - эту кофту она сама связала, пуговицы специально покупала, комплект. Здесь много не хватает, – голос её задрожал, на глазах появились слёзы, – скажите, её убили?
     - Пока ничего сказать не могу. Но тот факт, что хотели уничтожить документы, сами понимаете, говорит о многом. Тело пока не обнаружено.
     - А кто это сделал, знаете?
     - Есть подозреваемые. Мы работаем. Думаю, в течение ближайших двух-трёх дней выясним всё. Вы успокойтесь, пожалуйста, чай будете?
     - Нет, спасибо, - Надежда Семёновна поднялась, - вы уж найдите мою девочку. Хоть похоронить по-человечески…- Она вытерла платком слёзы и, сутулясь, вышла из кабинета.
     Не успела за ней закрыться дверь, как зазвонил «городской» телефон.
     - Слушаю, Тарасов, - машинально ответил Сергей и только потом вспомнил, что он в отпуске. Мог бы не отвечать.
     - Тарасов! Ты то мне и нужен, - услышал он радостный голос Солдатова, - давай – ноги в руки – и бегом ко мне в отделение.
     - Я в отпуске, - попытался увильнуть Сергей.
     - Я помню. Тут как раз вопрос по твоей теме… по твоим баранам, в общем, по Баранникову. Короче, тут у меня Мерзликин, говорит, что без тебя ничего делать не будет.
     Старший прапорщик Мерзликин был командиром ОМОНа. Наконец Тарасов понял «толстый» намёк. Прибыло подразделение для обыска у спиртоторговцев.
     - Всё. Теперь врубился, бегу.
     Возвращавшихся в кабинет оперативников Тарасов «обрадовал» новой вводной:
     - Сегодня работаем по спирту, точнее – по точкам. Сейчас все идём в отделение, оттуда группами вместе с омоновцами – по точкам. Лично я проверяю под этим прикрытием квартиру братьев Хайруллиных – нет ли там трупа в подвале, а вы – в обычном порядке. Присматривайте за ОМОНом, чтобы не перестарались.
     Омоновцев вместе с командиром прибыло десять человек. Оперов вместе с двумя отделенческими – пятеро. Получилось пять групп, в каждой один опер и два бойца.
     Тарасов сразу отвёл в сторону Мерзликина и объяснил ему задачу:
     - Олег, мы с тобой в одной группе. Проверяем квартиру, в которой никогда спиртом не торговали. Нам главное – убедиться, что в подвале не зарыт труп. Просто делаем вид, что ищем спирт, а сами ищем труп. Возьми с нами в группу кого-нибудь посмышлённей.
    Равиль Хайруллин – старший из братьев – очень удивился, когда услышал, что у него собираются искать спирт, и что он, оказывается, этим спиртом торгует.
     - Какой спирт! Никогда не торговал и не собирался! – Он удивлённо смотрел на Тарасова.  – Уж вы-то должны знать!
     - Да я и сам удивился, - Тарасов развёл руками, - но в отделении, видимо, своя информация. Не торгуешь, тем более – чего переживать? Парни аккуратно осмотрят квартиру и уйдут. А брат где?
     - В лес ушёл за грибами, - Равиль махнул рукой, - смотрите. Только не ломайте ничего.
     Омоновцы быстро осмотрели квартиру, кладовку в прихожей, шкафы, заглянули под кровати
     - Подпол есть? – Мерзликин строго смотрел на хозяина квартиры.
     - Да. Вот он, - Равиль отодвинул половик, открыл выделяющийся в полу прямоугольник и за кольцо приподнял крышку подпола, - смотрите, он почти пустой.
     Тарасов присел у люка и посветил вниз фонариком. Прямоугольная яма, глубиной немного больше метра, стены обиты досками, пол земляной. У одной стены – деревянные полки. Пахло плесенью. Тарасов спрыгнул вниз и, подсвечивая фонариком, внимательно осмотрел доски и пол. Очевидно, что полусгнившие доски не трогали уже несколько лет. Сергей выглянул наружу. Голос Равиля доносился из другой комнаты. Видимо Мерзликин специально отвлёк его.
      Тарасов вынул из кармана нож, выщелкнул лезвие и попробовал ковырнуть пол. Глина твёрдая как цемент. Явно никто здесь не копал и не мог копать.
     - Что-то храните в подвале? – Спросил Тарасов, вылезая и отряхиваясь.
     - Да, практически, ничего. Весной здесь вода стоит. Зимой иногда – консервы да соленья всякие. Только в банках. Иначе нельзя – мыши сожрут.
     - Понятно. Ну, что? Уходим. Извините за беспокойство.
     - Ни чё. Понимаем. Служба такая. Передайте этим, из отделения, что у них ложная информация. Пусть своих стукачей увольняют.
     - Конечно. Обязательно передам.
     Уже у дверей Тарасов спохватился:
     - Погоди. А сарай у тебя есть?
     - Был. Сгорел два года назад. Вместе с соседним домом. Новый так и не построили. Всё собираются. Сейчас – только дровяник. – Равиль показал рукой.
     Тарасов припомнил этот пожар. Тогда он проснулся среди ночи от какого-то треска. Открыл глаза и увидел на окне сполохи от огня. Горел жилой дом на перпендикулярной улице.
     Быстро одевшись, Тарасов подбежал к дому. Пламя уже вырвалось на крышу. Шифер трещал и разлетался кусками. Пожарной машины ещё видно не было. На противоположной стороне улицы стояли четыре женщины. Одна из них плакала навзрыд, остальные её успокаивали. Тарасов подошёл к ним.
     - Пожарников вызывали?
     - Да. Звонили им…
     - А в доме есть кто? – Тарасов узнал в плачущей женщине Анну Платоновну – подругу своей тёщи. Она поживала в одной половине горящего дома. Бабушка сквозь слёзы смотрела на огонь и что-то шептала. Другая половина дома считалась общежитием. Там проживали трое холостых парней. Все работали на УЖД кондукторами. Один из них встретился Тарасову, когда он шёл домой из зоны. Судя по всему, шёл на смену. Значит, одного дома нет.
     - Не знаю. Если кто и был… о, Господи!
     Рядом дружно загалдели женщины.
     Тарасов оглянулся.
     На ярко освещённое крыльцо из горящего дома вывалился человек и упал на пороге.
     Женщины завизжали:
     - Да это же Коля Горнадель!
Вдалеке на перекрёстке появилась пожарная машина, медленно пробирающаяся по глубокой колее. Её фары выхватили из темноты торопящихся на пожар людей.
     Всё это отметилось в мозгу за долю секунды. Сергей уже перемахнул через забор и подбежал к лежащему парню.
     - Ты живой? Вставай. Идти сможешь? – Сергей, закрываясь локтем от огня, наклонился к нему. Но Коля только что-то промычал в ответ.
     Сергей потащил его волоком от огня. От жара даже дышать было трудно. Казалось, что волосы на голове уже трещат от огня.
     - Ну и тяжёлый кабан! – Кое-как оттащив его метра на три, Тарасов остановился, чтобы перехватиться поудобней. Тут к нему подоспела помощь в виде паренька - подростка из соседнего дома. Тот подхватил погорельца под вторую руку, и они уже вдвоём быстро оттащили его на безопасное место.
     - Есть ещё кто-то в доме? – Тарасов усадил Горнаделя на землю и похлопал по щекам. Тот, наконец, начал что-то соображать.
     - Не знаю. Я спал. Может Лёха дома? – Горнадель тупо смотрел на горящий дом и хлопал глазами.
     Тарасов обходил горящий дом по дуге, возвращаясь на улицу, и тоскливо смотрел на бушующее пламя. Соваться в огонь, чтобы убедиться, что там кто-то есть, смысла уже не было. От жара внутри дома уже, наверное, железо расплавилось, а человек…
     Количество зрителей увеличилось уже до нескольких десятков человек. Пожарники разматывали шланги. Как понял Тарасов по их переговорам, воды в машине не было. И они собирались разматывать шланги до реки, чтобы качать воду оттуда.
     - Привет огнетушители! – Поздоровался Тарасов. – Вы как всегда – на высоте! Ехали быстро, тушили правильно, сгорело всё!
     - Да нам главное, чтобы соседние дома не занялись. – Как бы оправдываясь, ответил начальник караула.
     - Тарасов! – Сергей узнал окликнувшего его начальника отделения Цезарева. – Кого ты там сейчас тащил?
     - Колю Горнаделя.
     - Он живой?
     - Жив. Говорит, что спал и не помнит, был дома Лёха Голубев или нет. Голубев же вроде кондуктором работает? Может, он на смене?
     - Твою же мать! Не дай Бог! – Цезарев засеменил в сторону штаба отделения.
      К счастью, Лёша Голубев тогда действительно оказался на работе. Горнадель после этого случая при каждой встрече Тарасова называл спасителем.
      Сейчас Тарасов, припомнив эту огненную ночь, подумал, а ведь он действительно спас человека. Вытащил его из огня на глазах у многих свидетелей. А где законно заслуженная медаль «За отвагу на пожаре»? Тарасов усмехнулся про себя. Был бы на его месте сын Цезарева Олег или тот же Серёга Васильков? Такое бы представление на награду накатали ли, что хоть орден присваивай или «Героя», а не медаль! А так, сделали вид, что ничего особенного и не было. Не хватало ещё вечно опального Тарасова поощрять!

                Свидетель.

     На крыльце штаба отделения Тарасова и Мерзликина встретил Солдатов.
     - Тарасов, дуй в колонию. Осинин звонил, там какой-то свидетель появился по твоему делу, по заочнице.
     Когда запыхавшийся Тарасов вошёл в кабинет начальника колонии, Осинин с гордым видом протянул ему листок бумаги:
     - Можешь считать, что убийство раскрыто. Вот, почитай объяснение Миронова.
     Согласно объяснению безконвойника Миронова, работавшего на «новой» лесобирже, 25 июля к нему должна была приехать мать на свидание. Он с утра самовольно ушёл с рабочего объекта и в лесу возле аэропорта дожидался прибытия вертолёта.
     Когда прилетевшие пассажиры спустились с лестницы и направились по линии УЖД в посёлок, Миронов их всех хорошо разглядел из кустов. Матери среди пассажиров не было.
     Выждав ещё какое-то время, Миронов решил уточнить, не осталась ли его мать в здании аэропорта, и будут ли сегодня ещё рейсы.
     Он быстро поднялся по лестнице и приоткрыл дверь в пассажирскую половину здания. Зал был практически пустой, только на одном из стульев сидела девушка, у её ног на полу стоял портфель.
     Здесь же находился и сторож аэропорта Куницкий, который сразу стал выталкивать Миронова из помещения. На его вопросы он ответил, что все прибывшие пассажиры ушли в посёлок. Если среди них матери не было, значит – не прилетела. Рейсов сегодня больше не будет. Всё. Аэропорт закрыт. При этом от Куницкого сильно пахло спиртным.
     Когда все в зоне стали обсуждать историю с пропавшей девушкой и строить свои версии, Миронов вспомнил этот случай. Обращаться в администрацию колонии он не собирался. Боялся, что попадёт в свидетели, да и за самовольный уход с объекта накажут. Несколько дней думал, потом обратился к «смотрящему». Зуб вместе с ним сходил в секцию, где проживал Баранников, взял из его тумбочки фотографию Ирины.
     - Она?
     - Похожа.
     Зуб уговорил его обратиться к Тарасову и всё рассказать. Миронов пошёл к дежурному и попросил о встрече с начальником оперотдела. Дежурный сказал, что Тарасов сейчас занят в посёлке. Тогда Миронов намекнул ему, что располагает серьёзной информацией о пропавшей девушке. ДПНК позвонил начальнику колонии, тот приказал доставить Миронова к нему.
     Выслушав Миронова, Осинин пообещал не наказывать его за самоволку, если тот всё изложит в письменном виде.
     Вся эта последовательность событий выстроилась в голове у Тарасова, когда он, прочитав объяснение Миронова, вызвал его к себе и долго и дотошно выяснял детали. Где, в каком месте прятался в кустах, каким боком к двери сидела девушка, во что была одета; как выглядел Куницкий и т.п.
     Тарасов хотел убедиться, что информация не надумана, мало ли… Может, «братва» решила подставить главного подозреваемого, выдав желаемое за действительное. Запрограммировали для этой цели свидетеля. А тем временем настоящий убийца останется в стороне.
     Промурыжив Миронова несколько часов в кабинете, Тарасов склонился к выводу, что тот всё-таки говорит правду.
     Наконец Тарасов отпустил вконец измученного Миронова и направился в первый корпус с твёрдым намерением додавить Куницкого вновь открывшимися обстоятельствами.

                Побег в бревне.
 
     Погруженный в свои мысли, Сергей не сразу обратил внимание, что ворота шлюза стоят распахнутые. Все, кто должен принимать осуждённых с работы, стоят на своих местах, а самих осуждённых что-то не наблюдается. Тарасов взглянул на часы: по времени съём уже давно должен был закончиться. Где-то какая-то заминка.
     На втором этаже дежурной комнаты за перилами о чём-то разговаривали ДПНК майор Цезарев и нарядчик – осуждённый Петлицын.
     - Олег, что-то случилось? – Окликнул Тарасов дежурного.
     - Последняя партия со старой биржи снялась без одного человека.
     - Кушхова нет со второй бригады, - добавил нарядчик.
     Фамилия показалась Тарасову знакомой. Он остановился напротив ворот и задумался, глядя себе под ноги. Вспомнил! Недавно полученное сообщение от агента со второй бригады. Он тогда ещё личное дело этого осуждённого брал в спецчасти. Срок у него вроде небольшой оставался. В побег с таким обычно не уходят. Хотя… дураков хватает.
     Тарасов поднял глаза на Петлицына. Тот, как бы прочитав его мысли, сказал:
     - Чуть больше двух лет осталось. Сдёрнуть вроде бы не должен…
     - Оперативники где? - Тарасов перевёл взгляд на дежурного.
     - Начальник всех на биржу прогнал. Тебя я не стал беспокоить, ты вроде как в отпуске.
     - Правильно сделал. Отпуск, он и в Африке отпуск… бли-и-ин!
     Тарасов вбежал по лестнице в дежурку и с пульта дежурного соединился с начальником колонии.
     - Георгич, распорядись, пожалуйста, чтобы хотя бы одного оперативника в жилую зону развернули. Надо кому-то бригадников опрашивать. Есть версия, что это всё-таки побег.
     - Ты по Кушхову? Да ему тут херня осталась. С таким сроком не бегут. Проигрался, поди, вот и гасится где-то.
     - Даже если и так, от людей мы всё равно быстрее узнаем, где спрятался, чем наугад всю биржу перелопачивать.
     - Ну, так сам и займись. Я тебе к отпуску добавлю несколько дней.
     - Да я по любому займусь. Объём большой, народу надо много опросить. Один заплюхаюсь.
     - Лады. Кого хочешь отозвать с биржи?
     - Борткевича, он немного в теме… - Тарасов прикусил язык.
     - В какой теме?
     - Ну, он тоже по старой бирже работает. Людей лучше других знает на этом объекте, - вывернулся Сергей.
     - Хорошо. Сейчас позвоню на биржу.
     Выйдя из дежурной комнаты, Тарасов с высоты второго этажа отметил, что последняя партия зеков уже заходит в загон перед «шмоналовкой» - комнатой обысков, и заторопился на своё привычное место – перекрёсток между «открытой» и «закрытой» частями жилой зоны.
     - Андреич! – Окликнул его Цезарев, ехидно улыбаясь, - так я не понял, ты в отпуске или как?
     - Или как! – Буркнул Тарасов и, обращаясь к нарядчику, добавил:
- Петлицын, сделай мне быстренько список второй бригады, отметь, кто, где живёт. Я буду во втором корпусе.
     В голове у Сергея вертелась мысль, как неестественно показывают работу оперативников и следователей в кино и книгах. Там, если сыщик расследует одно дело, то другой работы как будто и не существует. И все начальники спрашивают с него только за это дело. Здесь же, вроде и в отпуске, а всё равно, приходится заниматься другими делами. А в обычное время? Постоянно одновременно решаешь разные вопросы. Говорят, Юлий Цезарь мог одновременно заниматься несколькими делами. Попробовал бы он опером поработать. Одно хорошо – мозги уж точно никогда не заржавеют.
     Вторая бригада прошла мимо него компактно большой группой. Агент, встретившись глазами с Тарасовым, почесал нос, что было условным сигналом о необходимости срочной встречи.
     Согласно присланного нарядчиком списка половина второй бригады проживала во второй камере второго барака, другая половина – в открытой зоне. Агент содержался в камере, поэтому Тарасов отсюда и начал. Вызвал сначала бригадира, тот ничего интересного по Кушхову не сказал. Видимо, на самом деле не догадывался, куда тот делся.
     Вторым вызвал бригадника по алфавиту. Третьим, опять же по алфавиту, был агент, работавший поваром в бригаде.
     - Я же писал вам в сообщении недавно, - зашептал агент, едва вошёл в кабинет, - что Кушхов как-то подозрительно себя ведёт. Короче, он сдёрнул с биржи сегодня. Я засёк, что он положил в полиэтиленовый пакет спортивный костюм (он его недавно купил у вольного шофёра), ещё какие-то свёртки, сунул пакет за пазуху и пошёл к реке. Я, тихонько, за ним. Ты знаешь, Андреич, что он придумал?! Представь небольшое брёвнышко с метр длиной, с которого снята кора. В эту кору с двух сторон Кушхов вставил круглые обрезки. Со стороны посмотреть – похоже на короткое бревно. Посередине этого брёвнышка внизу широкое отверстие. Он разделся, взял в руки пакет, зашёл в воду по горло, надел на голову это брёвнышко и пошёл потихоньку по дну реки в сторону угловой вышки со скоростью течения. Получается, как будто обрезок бревна проплывает. Тут же по реке много всякого мусора плывёт.
     Я специально с берега наблюдал, как это брёвнышко «проплыло» мимо вышки. Солдат даже не шелохнулся.
     - Бли-и-ин! Когда это было?
     - После обеда. Все бригадники поели и попадали кто где. В основном – на солнышке, тепло ведь. Леса к нам больше не поступало, работы не было, вот его до съёма и не хватились. Я уж было хотел рискнуть и сказать дежурному по бирже, а тот, как ушёл на обед, так только к съёму и появился. А больше некому, не солдату же – контролёру?
     - Всё правильно. Тебе светиться ни к чему. Подумай, что у него могло быть с собой?
     - Я уже думал. Из продуктов – сухари. У нас постоянно хлеб сушится возле печки на квас. Но… немного. Пакет у него небольшой, да там спортивный костюм много места занимает. Ну, соль мог взять, спички. Да, не помню, писал я или нет, он у рыбаков куски лески выпрашивал, сеть какую-то плёл. Рыбу ловить собирался ей, что ли? Видел я эту сеть как-то мельком.
Так… смех один. Полметра на метр.
     - Понятно. Всё, иди в камеру. Скажи контролёру, чтобы следующего…кто там у нас по алфавиту? Дроздова пусть выпустит ко мне.
     Пока Дроздов писал объяснение, что он ничего не видел и ничего не знает, в кабинет заглянул раскрасневшийся после быстрой ходьбы Борткевич.
     - Ну, как, Андреич, что-нибудь вырисовывается?
     - Конечно. Следствие ведут знатоки. Вот Дроздов уже всё рассказал, как помогал Кушхову в побег готовиться, сухари ему собирал.
     - Ты чё, начальник!? – Зек даже вскочил от возмущения, - ничего такого я не говорил!
     - Сиди-сиди, шутки у нас такие.
     - Ничего себе шутки! Мне за такие базары в камере очко на фашистский знак порвут! Шуточки у них…- ворчал Дроздов, успокаиваясь.
     - Посиди пока, Рома, сейчас обсудим и продолжим народ опрашивать, - Тарасов показал глазами на осуждённого.
     Когда Дроздов дописал объяснение, поставил подпись и дату, Тарасов отправил его в камеру и кратко рассказал Роману о полученной информации.
     - Так что, готовь дырку для ордена, - закончил Тарасов, - на штанах сзади. Сам понимаешь, что полагается начальнику оперативного отдела за побег осуждённого.
     - А почему – я? Вообще-то это твой объект, – заволновался Борткевич.
     - Вообще-то ты уже пятый день и.о. начальника, а я столько же в отпуске. Да, ладно, шучу я. Если что – отвечу. Тем более, что информация по Кушхову была, а я не среагировал.
     - А ты, что, сообщение успел зарегистрировать и подшить?
     - Нет, слава Богу. Так что, будем считать, что его и не было. Я же не идиот показывать нашему любимому начальству всех уровней такой козырь против себя. Представляю, как они в праведном гневе стали бы тыкать в меня пальцем и орать: «Это он прошляпил! Он проморгал!»
     - Ну, раз сообщения не было, что же ты тогда себя упрекаешь, мол, я не среагировал?
     - Просто совесть мучает.
     - У тебя ещё и совесть есть?! – Роман сделал удивлённое лицо.
     - Есть, наверное, - Сергей пожал плечами, - как говорится – вскрытие покажет. Ладно. Сейчас какие наши действия? Собираем объяснения с бригадников. Пусть пишут, что хотят, лишь бы были бумажки. Давай, я продолжу здесь, а ты иди в открытую зону и таскай остальных. Я ещё парочку вызову, потом сделаю перерыв, схожу к начальнику, доложу, что есть информация о побеге. Пусть решают с комбатом, снимать солдат с объекта или нет.
     Осинина Сергей перехватил, когда тот уже выходил из зоны. Быстро рассказал ему о полученной информации.
     - Вот бл…! Нам только побега не хватало! Этому твоему источнику можно доверять?
     - Говорит, что своими глазами видел, как это брёвнышко вместе с Кушховым проплыло мимо вышки.
     - Ладно. Пойду, обрадую комбата.
     Тарасов с Борткевичем добросовестно собрали объяснения со всех бригадников. Закончили уже после отбоя. В дежурке узнали, что оцепление с объекта так и не сняли.
     Тарасов позвонил в батальон, выяснил, что начальник колонии недавно ушёл домой. Они с Борткевичем посовещались и решили, что утро вечера мудренее.
 
                6 сентября 1994 года.

     Утром Тарасов посидел минут двадцать в дежурной комнате. Послушал последние новости о сбежавшем Кушхове и свежие сплетни о жизни посёлка.
Кушхова пока не нашли. Воинское оцепление со «старой» биржи так и не снимали. Командование батальона, по всей видимости, надеялось, что Кушхов будет обнаружен на объекте. Их можно было понять. В противном случае будут наказаны и командование роты и батальона. Верить в полученную оперативную информацию о побеге с использованием бревна им просто не хотелось.
    Борткевич утром лично осмотрел берег реки от угловой вышки на рабочем объекте до складов базы ЧИС – место вероятного выхода из воды беглеца – никаких признаков не обнаружил.
    Тарасов его успокоил:
     - Да и что ты мог обнаружить? Вышел из воды человек в одних трусах. Достал из пакета спортивный костюм и кеды, оделся. Все остальные вещи и продукты остались в пакете, который он унёс с собой. Использованное брёвнышко утопил или отправил по течению. Какие могут остаться следы? Правильно – никакие.
     В расположении пожарной части формировались группы перехвата. Это обычная практика при розыске сбежавших зеков. Дело в том, что посёлок Росинка со всех сторон окружён болотами. Куда бы беглец ни сунулся, рано или поздно он вынужден будет выйти на сухое место и двигаться по определённому маршруту. Все возможные маршруты давно известны и перекрывались они группами сверхсрочников, которые все были заядлыми охотниками. То есть, для них было привычным делом сидеть часами в засаде и ночевать в лесу. Группы забрасывались на следующий день после побега вертолётом. Считалось, что беглец в точки, которые перекрывались, самым быстрым темпом сможет добраться только за двое суток. Так что, группы формировались спокойно без спешки, продуманно.
     Осуждённые «старой» биржи на рабочий объект не выводились. Но вынужденному выходному никто не радовался. Все понимали, что солдаты, проводившие обыск на объекте, поломают двери и окна в рабочих домиках, растащат все запасы продуктов, разворуют инструменты, найдут и выпьют поставленную брагу.
     Поэтому беглецов в зоне не любили. На памяти Тарасова не было случая, чтобы очередной «побегушник» согласовал свои намерения с вором -«смотрящим». Потому что благословения на побег он от него никогда не получит. Да и кто обычно решается на побег? Тот, кто в карты проигрался или по каким-то другим причинам обострил с кем-то отношения до такой степени, что оставаться в зоне ему страшнее, чем решиться на побег. Это только в кино в побег уходят благородные герои, отбывающие срок ни за что.
Понятно, что никакого уважения эти люди и их поступок в зоне не вызывают. Только раздражение.
     Есть ещё особая категория осуждённых, стоящих на учёте как «склонные к побегу». Это лица, ранее судимые за побег, или имевшие неосторожность как-то проявить свои намерения. Некоторые ставят совершение побега своей главной целью. Все эти люди, выявленные оперчастью, ставятся на учёт. На обложке их личного дела делается надпись «склонный к побегу» и рисуется наискосок красная полоса. На рабочие объекты они не выводятся, а совершить побег из жилой зоны намного сложнее.
     За время работы Тарасова никому не удавалось убежать «с концами». Обычно все задерживались в течение двух-трёх дней. Некоторых обнаруживали в лесу мёртвыми.

                Шишка и Батон.

     Единственным более-менее удачным можно было бы считать побег осуждённых Калмыкова и Обухова. Калмыков по кличке «Шишка» - «медвежатник» - специалист по сейфам, отбывал срок пятнадцать лет за кражу в особо крупных размерах, стоял на учёте как склонный к побегу из-за большого срока. Хотя, намерений о побеге никогда не высказывал. Даже наоборот. Агентура регулярно сообщала о его высказываниях: «А куда бежать? За границу не получится. Да и не нужен я там никому без знания языка и специальности. А здесь, рано или поздно, всё равно поймают». Этими высказываниями ему удалось усыпить бдительность оперативников. По отбытии трёх лет из пятнадцати, ему разрешили работать в жилой зоне слесарем.
     В процессе совместной работы он подружился с электриком Обуховым по кличке «Батон», который только начал отбывать семилетний срок. Такую кличку Обухов получил за внешний вид – небольшого роста, пухлого телосложения. Характер у него был весёлый, общительный, что и повлияло при назначении его на эту работу.
     Свободно перемещаясь в жилой зоне по работе, эта парочка примелькалась до такой степени, что на них никто не обращал внимания. В большом хозяйстве постоянно что-то ломалось, поэтому работа для них находилась круглосуточно.
     Кто-то из них высмотрел особенности одного из кабинетов штаба, закреплённого за оперчастью. Вход в этот кабинет был со стороны жилой зоны рядом с пропускным шлюзом. С другой стороны шлюза была проходная.
     Кабинет состоял из двух комнат. Первая использовалась оперативниками для бесед с осуждёнными накоротке, обычно во время съёма. Во второй комнате была фотолаборатория. От первой её отделяла фанерная стена с плотно закрытой на внутренний замок дверью.
     Тарасов, тогда ещё лейтенант, несколько раз печатал здесь фотографии и даже не подозревал, что за прибитым к стене одеялом скрывается окно с металлической решёткой. А Шишка и Батон не просто высмотрели это окно, но и обратили внимание на то, что оно находится за линией запретки, по которой проходит ток высокого напряжения. То есть, за окном остаётся только трёхметровый деревянный забор.
     Однажды ночью Калмыков открыл сначала наружный замок в кабинет, затем второй в фотолабораторию. На каждый из них медвежатнику понадобилось не более пяти секунд. Зашли вдвоём, оторвали от стены одеяло, оценили решётку. Обухов сбегал за ломом. Долго ломом вырывали решётку. На громкий треск и хруст среди ночи никто не обратил внимания. Ни дежурная смена в расположенной в десяти метрах от кабинета дежурной комнате, ни солдат на караульной вышке неподалёку. Также никто не среагировал на звон разбитого в окне стекла.
     Беглецы выбрались из окна, прошли вдоль стены штаба к наружному забору, перелезли через него и побежали к реке. Здесь на берегу в ряд стояли лодки жителей посёлка. У всех в носовой части хранились бачки с бензином, закрытые навесными замками. Моторы с лодок летом не убирались.
     Калмыков быстро и легко открыл несколько замков. Они с Обуховым собрали все бачки с бензином в одну лодку, завели мотор и уехали. Надо отдать им должное – до этого никто из них на моторной лодке не ездил. Но разобрались быстро – техника несложная.
     Утром, когда стало известно о побеге, они были уже в райцентре Гари. Там они тем же способом собрали бачки с бензином из нескольких лодок, чтобы ехать дальше. На дорогу решили накопать на огородах картошки.
     Какой-то бдительный житель посёлка увидел на огородах человека в полосатой одежде и позвонил в милицию. (Калмыков был одет по зековской моде – в полосатом. Обухов успел переодеться в поношенную одежду, обнаруженную в одной из лодок). Дежурный по Гаринскому райотделу связался с местным ОИТК. А там уже прошла информация о побеге двух особо-опасных рецидивистов из росинской колонии.
     Поднятый по тревоге воинский наряд задержал Калмыкова, при этом ему прострелили ногу. Обухов забрался в небольшой куст и затаился. Как он позже рассказывал, к нему подбежала овчарка, обнюхала и залаяла. Солдат за поводок вытащил собаку из куста, отругал её и заставил бежать вперёд.
     Обухов из этого куста наблюдал, как солдаты радостно пинали раненого Калмыкова, как тащили его к стоявшей на дороге машине. Когда все уехали, он вернулся к лодке и поехал вверх по течению.
     Расстояние от Гарей до Сосьвы он преодолел часа за четыре. В Сосьве находилась ближайшая железнодорожная станция. Здесь он целый день подрабатывал, перевозя всех желающих с одного берега реки на другой.
     Вечером на попутке Обухов прибыл на железнодорожную станцию Сосьва-Новая, где затаился в кустах возле местного магазина-сельпо. Когда магазин закрылся, Обухов – опытный электрик – определил, как устроена сигнализация и ковырнул ножом контакт на задней двери.
     Сигнализация сработала, Обухов опять спрятался в кустах. На шум и звон прибежала продавец с мужем. Они обошли вокруг магазина, ничего не поняли, посовещались, отключили сигнализацию и ушли спать.
     Обухов выждал с полчаса, снял с пожарного щита багор, вырвал замок с двери и вошёл в магазин. Там он выбрал самую модную сумку, набил её продуктами, переоделся в новую одежду, прихватил транзисторный приёмник и ушёл.
     Любовь к музыке его и погубила. Забравшись в товарный вагон, Обухов плотно поужинал крадеными продуктами с водочкой, осоловел и задремал. На одной из ближайших станций милицейский патруль обратил внимание на музыку, доносившуюся из вагона с дровами. Заглянули и обнаружили безбилетного пассажира.
     Доставленный в ближайшее – Сосьвинское – отделение милиции, Обухов сразу сознался в совершении кражи из магазина. Отпираться не было смысла – все ворованные вещи были при нём. Однако, фамилию назвал не свою, а своего знакомого, с которым когда-то вместе отбывал срок.
     Пока милиция проверяла эту информацию, Обухов содержался как подследственный и регулярно выводился на прогулку мимо стенда, на котором висели фотографии разыскиваемых преступников, в том числе его и Калмыкова.
     Через две недели ему объявили, что человек, за которого он себя выдаёт, уже умер. Обухов покаялся, что обманул и назвал фамилию другого знакомого, тоже реально существующего.
     Неизвестно, сколько бы это ещё продолжалось, если бы в милицию не зашёл по каким-то своим делам опер Управления Коротков. Случайно увидел Обухова и остолбенел.
     Когда милиционеры поняли, как они опростоволосились, с расстройства хорошенько поколотили Обухова и передали его в Управление. После получения солидной добавки к сроку за побег и кражу, Обухов вернулся в родную колонию, где до конца срока числился в категории «склонных к побегу» и никуда не выводился.
     Калмыков после излечения и получения добавки к сроку, попал в другую колонию, где его в последствии застрелили при попытке побега.
     Попивая чай в дежурной комнате и выслушивая различные предположения о сбежавшем Кушхове, Тарасов одновременно продумывал тактику работы с главным подозреваемым по Арсентьевой. С учётом вновь открывшихся обстоятельств.
     Из дежурки хорошо было видно, как в аэропорту почти одновременно приземлились два вертолёта. Один – с красной звездой на боку – погрузил группы перехвата и отправился их развозить по точкам. Второй – гражданский – высадил пассажиров и ушёл по своему маршруту.
     Минут через десять в жилую зону забежал Кравцов, отозвал Тарасова в сторону и доложил о результатах поездки в Свердловск. Информация о том, что Андрей Романов купил золото у перекупщика с обрывком золотой цепочки, подтвердилась. Кравцов даже предъявил в качестве доказательства лом золота, купленный им у перекупщика для Махневича.
     Тут и Махневич появился вместе с Куницким. Передал его Тарасову и удалился вместе с Кравцовым за пределы жилой зоны.
     - Ну что, Куницкий, пойдём в изолятор, или отпустить тебя в зону на растерзание?
     - Какое растерзание?! Не за что меня терзать! Отпускайте меня в зону, мне нечего бояться. – Куницкий хорохорился, но глаза его посматривали с испугом куда-то за спину Тарасова.
     Сергей оглянулся. Практически все зеки, в пределах видимости, смотрели на них с Куницким. И взгляды эти были очень тяжёлыми.
     - Зато, я за тебя боюсь. Мне нужно, чтобы ты хотя бы до суда дожил, - Тарасов подтолкнул его в сторону корпуса номер один. И пока они шли рядом до кабинета в Шизо, не проронил больше ни слова. Пусть клиент дозревает.
     - В общем, так, у меня есть для тебя неприятная информация, - начал Сергей, войдя в кабинет и усадив Куницкого за стол, - есть свидетель, который видел тебя и Ирину вместе в зале ожидания. Кроме вас двоих там больше никого не было.
     - Какой свидетель!? Не было там никого, – начал Куницкий и осёкся. Но тут же поправился, – я имею в виду, что все пассажиры ушли вместе, никто не оставался.
     - Значит, один из вас двоих врёт. А неприятная информация для тебя не то, что появился свидетель против тебя, а то, что об этом знает вся зона. И все верят ему, а не тебе.
     Куницкий побледнел, на лбу у него выступили капельки пота.
     - Ещё скажу тебе по секрету, - добивал его Тарасов, – очень многие горят желанием устроить тебе допрос с пристрастием. И ещё, если ты надеешься, что по зоновским понятиям, быть свидетелем западло, то здесь ты ошибаешься. Ему наш вор в законе лично посоветовал дать свидетельские показания.
     Куницкий молча смотрел в пол и вытирал пот со лба рукавом. Тарасов тоже замолчал, обдумывая вдруг пришедшую в голову идею. Главная задача сейчас – найти тело Ирины. Если убийство совершил Куницкий, то тело должно быть закопано недалеко от того места, где был портфель с документами. А что, если вывести туда Куницкого под каким-нибудь предлогом? Вряд ли он сможет сдержаться, и не будет посматривать на то место, где спрятан труп.
     - Ну что, господин Куницкий, - прервал Сергей молчание, - не желаете сделать явку с повинной?
     - Мне не в чем признаваться, - Куницкий закашлялся, - гражданин начальник, можно воды? Во рту что-то пересохло.
     Тарасов налил из графина воды в стакан. Куницкий залпом выпил. Рука со стаканом заметно дрожала.
     - Ну, хорошо. Если не хочешь признаваться, давай рассмотрим те версии, что ты наговорил Махневичу. Часть из них мы проверили – не подтвердились. Часть отбросили, как полный бред. Вот, например, ты говорил, что какой-то незнакомый тебе вольный или поселенец выходил из леса с лопатой. Помнишь?
     - Да, было такое. Почему вы мне не верите?
     - Ну, сам представь. Какой-то человек, поселенец или вольный, увидел Ирину, изнасиловал её и убил. А лопата у него откуда взялась? Он что, заранее знал, что встретит, изнасилует и убьёт, и лопату сразу взял с собой? Ну, не бред ли?
     - Не знаю. Может, он куда-то работать шёл с лопатой.
     - Хорошо. Проверим и это. Показать сможешь, откуда он вышел, куда пошёл?
     - Конечно. – Куницкий оживился.
     - Ну, тогда не будем откладывать, сейчас и сходим, - Сергей на секунду задумался, - возьмём с собой твоего лучшего друга Сашу Махневича.
     Куницкий сразу поскучнел:
     - А можно без Махневича? Я вам всё покажу и расскажу.
     - Можно, – легко согласился Сергей, - но с ним будет надёжнее. Мало ли что тебе в голову ударит.  Староват я уже для того, чтобы за тобой по кустам бегать. А Саша в два прыжка догонит и ноги переломает. Готовься, я его сейчас разыщу, потом тебя выведем.
     Выйдя из КПП жилой зоны, Тарасов заметил возле угловой караульной вышки двух женщин. Надежда Семёновна с сестрой явно кого-то поджидали. Сергей пропустил вперёд Махневича вместе с пристёгнутым к нему наручниками Куницким и подошёл к женщинам.
     - Здравствуйте. Не меня ждёте?
     - Здравствуйте, Сергей Андреевич, - Надежда Семёновна говорила с дрожью в голосе и какой-то смертельной усталостью в глазах, - мы хотели узнать, есть ли какие новости?
     - Новости есть. Но говорить ничего не буду. Сейчас как раз проверяем одну версию.
     - Уж не этот ли её… - Наталья Семёновна, внешне более спокойная, чем сестра, указала глазами на удаляющегося Куницкого.
     - Это, скажем, один из подозреваемых. А вы собрались куда-то уезжать?
     - Нет. Мы побудем пока здесь, в Росинке. Вы же сказали, в течение ближайших трёх дней будет результат.
     - Да. Сказал. И я очень на это надеюсь. Извините, мне надо идти.
     Тарасов быстрым шагом догнал Махневича и Куницкого.
     По дороге в аэропорт Куницкий пытался убедить оперативников, что его вообще можно освободить от наручников, мол, никуда он бежать не собирается. Пока Махневичу это, наконец, не надоело, и он пообещал
Куницкому, что застегнёт ему наручники за спиной, и будет тащить за шиворот.
     На крыльце домика аэропорта курил какой-то незнакомый поселенец и с любопытством разглядывал приближающуюся процессию.
     - Ты чего здесь ошиваешься? Кто такой? – поинтересовался Тарасов.
     - Осуждённый Рыбин, меня сюда направил начальник колонии Гончаров, – вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал поселенец, – временно исполняю обязанности дневального и сторожа аэропорта. А вы, наверное, майор Тарасов?
     - Да.  – Сергей даже остановился от неожиданности. – А ты как догадался?
     - Так это… сегодня утром у нас троих закрыли. Говорят, что ночью где-то на вас напоролись. – Рыбин улыбался во весь рот. – Вот народ заинтересовался вашей внешностью, чтобы, значит, обходить стороной. Знающие люди описали, а наш художник с их слов нарисовал портрет. Очень даже похоже получилось.
     - Ты гляди, Андреич, как твоя популярность растёт в народе, - засмеялся Махневич.
     - Ага! Скоро автографы начнут просить. – Поддержал его Тарасов.
      - Представь, Андреич, твой большой портрет в бараке у поселенцев возле входной двери. И все, кто мимо проходят, крестятся «Чур, меня»!
     Когда все, включая Куницкого, отсмеялись, Тарасов сказал:
     - Так, Рыбин, не службу, а в дружбу, поищи лопату, погуляешь немного в нашей компании. Тут недалеко.
     - Лопата в том сарайчике, вместе с другим инструментом, - подсказал Куницкий.
     - Ну, давай, показывай, где ты видел этого типа, - Тарасов смотрел на Куницкого.
     - Вон там, он из леса высунулся и опять ушёл, - Куницкий махнул рукой в сторону деревянного туалета, приткнувшегося в углу отгороженной забором территории аэропорта. В десяти метрах от забора, параллельно ему, начиналась опушка лесочка, который недавно прочёсывали солдаты.
     - Где, «там»? Пойдём поближе, конкретно покажешь – откуда вышел, куда зашёл.
     Сначала всем пришлось направиться в противоположную сторону, чтобы обойти забор. Затем, по лётному полю подошли к лесу.
     - Из-за этого дерева он вышел, - показывал левой свободной рукой Куницкий, – постоял немного. Может, увидел меня и испугался? Прошёл немного, вот так. И зашёл обратно в лес между вот этими деревьями.
     Тарасов огляделся.
     - Тут лес редкий. Ты его должен был видеть подальше за деревьями. Показывай, как он шёл?
     - Вот так, - Куницкий прошёл вместе с Махневичем несколько метров вглубь леса и остановился, - примерно до этого места я его видел, а дальше – нет.
     Тарасов прошёл в лес немного дальше Куницкого, развернулся, как бы прикидывая густоту леса.
     - Ну, да. Тут деревья уже заслоняют обзор.
     - Андреич, ну что ты слушаешь всякий бред? Неужели, ты веришь этому козлу?! – Возмутился Махневич.
     - Верю – не верю, а проверить мы обязаны все версии, даже самые дурацкие, - спокойно ответил Сергей. Сам он, делая вид, что осматривает лес, искоса смотрел на Куницкого. От его внимания не ускользнули несколько быстрых взглядов, брошенных Куницким украдкой в сторону группы невысоких сосенок.
     Тарасов подошёл к этому месту поближе и присмотрелся. Весь лесок располагался на склоне, который недавно прочёсывали цепью солдаты. В одном месте земля просела, и в глине виднелись трещины. Трава в этом месте только-только пробивалась.
     - Рыбин, подойди сюда, - окликнул Сергей поселенца, топтавшегося с лопатой на опушке, - ну-ка, копни в этом месте.
     - А земля здесь мягкая, рыхлая, – комментировал Рыбин, копая. Минуту спустя, он воскликнул. – Ого! Да здесь человек закопан! Вон – рука! – И сразу отошёл в сторону.
     Тарасов присел, присмотрелся. Из раскопанной земли выглядывала человеческая рука вверх ладонью с полусогнутыми пальцами. Ярко выделялись покрытые красным лаком ногти. В нос ударил густой трупный запах. Он протянул руку назад:
     - Дай-ка лопату.
     Кончиком лопаты Сергей аккуратно раскидал землю вокруг руки. Показались длинные светлые волосы. Часть спины и выпуклая часть тела пониже спины. Судя по всему, тело лежало лицом вниз с завёрнутой назад правой рукой. Позеленевшая плесень не позволяла определить первоначальный цвет одежды.  Тарасов вспомнил, что Ирина была одета в джинсовую юбку. Лезвием лопаты он слегка ковырнул выпуклость посередине. Яркий синий цвет в разрезанном месте не оставлял сомнений, что это джинсовая ткань.
     - Саша. Подойди сюда. Походу мы нашли, что искали.
     Махневич вместе с Куницким подошёл к сосенкам и заглянул сверху:
     - Она! Стопудово! – Подтянул за наручники Куницкого вплотную и гаркнул. - Колись, сука! Твоя работа?!
     - Не я это! – выкрикнул Куницкий, - я же говорю – мужик тут был какой-то!
     - А когда, ты говоришь, видел этого мужика, - Тарасов сделал задумчивый вид, - в тот день, когда она прилетела или  на следующий?
     Куницкий задумался:
     - На следующий день, вечером.
     - Совсем ты, Куницкий, заврался, - подвёл итог Тарасов, - то она совсем не приезжала, то на следующий день…
     Рыбин сжал кулаки и шагнул в сторону Куницкого:
     - Тебя, гнида, просто убить – мало!
     Тот отшатнулся за Махневича.
     - Рыбин, успокойся, – прикрикнул Тарасов, - если хочешь его убить – занимай очередь. У нас в зоне таких желающих около тысячи. Подойди лучше сюда. Бери лопату, закидай обратно землёй, чтобы ничего видно не было.
     На немой вопрос Рыбина, Сергей пояснил:
     - Поднимать тело можно только в присутствии прокурора. А пока его вызовем, пока приедет, в общем, нечего людей пугать.
      Пока Рыбин возился с землёй, Тарасов распорядился:
     - Я сейчас поставлю в известность начальство, пусть вызывают прокуратуру и организуют охрану. Сам пока покараулю здесь, а ты, Саша, отведи подозреваемого назад в камеру. Справишься один?
     - Я!? – Саша даже задохнулся от возмущения. – Обижаешь! Если надо, этот козёл у меня на одной ноге до зоны допрыгает!
     - Ну и ладушки. Пошли, Рыбин. Там, в зале ожидания есть кто-нибудь?
     - Нет никого. Я, на всякий случай, на замок закрыл. Для вас, гражданин начальник, открою.
     - Телефон работает?
     - Да, всё нормально.
     Тарасов сначала позвонил в оперчасть отделения, доложил Солдатову о найденном трупе. Попросил его поставить в известность Молчунова и связаться с прокуратурой. Потом обсудил с ним юридические нюансы возбуждения уголовного дела, какие следственные действия провести самим, а какие, оставить прокурорским.
     Затем связался с начальником колонии Осининым. Также доложил и ему о находке. Попросил согласовать с командованием батальона вопрос охраны места обнаружения.
     Теперь оставалось только дождаться бойцов. От нечего делать, Тарасов долго и обстоятельно беседовал с Рыбиным. Тот рассказал о себе. Сам свердловский, жил на ВИЗе (21). (Примечание 21. ВИЗ – Верх-Исетский завод. Народное название одного из жилых районов Свердловска – Екатеринбурга, примыкающего к заводу). Отслужил в армии, женился, родился ребёнок. Работал автослесарем в одной из автобаз. По вечерам подрабатывал – «бомбил» на стареньком отцовском жигулёнке.
     Однажды ночью в дождливую погоду сбил человека прямо на пешеходном переходе. По словам Рыбины, тот выскочил из темноты, как будто хотел броситься под машину. При обследовании оказалось, что у водителя в крови остатки алкоголя превышали допустимую норму. Пешеход отделался сломанной ногой и ушибами, а Рыбин получил два года колонии-поселения. Во всей этой истории Рыбин винил только себя и сожалел только о вынужденной разлуке с семьёй.
     Тарасов выразил ему своё сочувствие. Потом разговор переключился на Свердловск. Сергей за время заочной учёбы в Академии довольно-таки неплохо изучил областной центр, а на Визе даже жил во время сессий пару раз.
     После того, как Тарасов упомянул несколько народных названий определённых мест Виза и города, точки, где можно приобрести спиртное по ночам, Рыбин стал считать его земляком, чуть ли не братом. Осталось только договориться с ним о негласном сотрудничестве. Что для опытного опера было парой пустяков. Главной задачей для нового агента стало выявление каналов нелегального поступления спирта в посёлок через аэропорт.
     Прибывшим через час трём солдатам во главе с сержантом, Тарасов показал место обнаружения трупа и указал точки, где они должны располагаться, где могут развести костёр и так далее. После чего, с чувством глубоко исполненного долга, отправился в штаб колонии.
     Возле КПП на том же самом месте стояли две пожилые женщины. По всей видимости, они отсюда никуда и не уходили. По заплаканному виду Надежды Семёновны было понятно, что они уже всё знают.
     - Вы, всё-таки, нашли её! – Зарыдала мать Ирины, когда Тарасов подошёл к ним.
     - Я же обещал. – Пожал плечами Сергей.
     - Когда мы сможем её увидеть? – Наталья Семёновна вела себя более сдержанно.
     - Я думаю – завтра, - Тарасов развёл руками. – Есть некоторые бюрократические обстоятельства, перед которыми, к сожалению, мы бессильны. Поднимать тело по закону разрешается только в присутствии прокурора, а он раньше завтрашнего утра не появится. Затем тело поместят в морг – вот в этот домик, - Тарасов указал рукой, - нужно будет провести судебно – медицинскую экспертизу. Но, до экспертизы проведём опознание. Кто-то из вас должен будет осмотреть тело, чтобы не осталось сомнений, что это Ирина.
     Женщины растерянно переглянулись.
     - Мы обе пойдём, - уверенно сказала Надежда Семёновна, вытирая слёзы носовым платком.
     - Только, сами понимаете…, Ирина месяц пролежала в земле, вид у неё будет, скорее всего… - Тарасов замялся, подбирая слова.
     - Мы всё понимаем. – Надежда Семёновна повернулась и медленно пошла в сторону центра посёлка.
     - До свидания. – Наталья Семёновна поторопилась за сестрой.
     Сергей вздохнул и пошёл в зону. Проще неделю общаться с особо-опасными рецидивистами, чем пять минут с матерью, потерявшей дочь.
В голове крутилась только одна мысль: «Надо выбивать признание у Куницкого. То, что убил Ирину он, сомнений нет. Но, с теми доказательствами, что у нас имеются, в суде делать нечего. Признание всё бы изменило. Силой из него не выбить. Только идиот подпишется добровольно под расстрельной статьёй! Надо надавить морально. Но как?»
     Сергей быстро прошёл КПП и распахнул дверь в жилую зону. Неожиданно на крыльце он нос к носу столкнулся с Махневичем.
     - Андреич! Ты то мне и нужен, - Махневич оглянулся по сторонам, потом покосился на окна второго этажа над головой, – давай отойдём.
     Саша увлёк Тарасова на середину площадки развода и только здесь, ещё раз оглядевшись, зашептал:
     - Андреич, мне взятку предложили. Две тысячи долларов. Знаешь, за что?
     - Интересно, конечно. За что?
     - Чтобы я в лодке перевернулся. С понтом – нечаянно. Мол, я выплыл, а Куницкий – нет. Он же наручниками к лодке пристёгнут. Как будто на топляк налетел. Такое же часто бывает. Каждое лето несколько человек переворачивается. Да, одна тысяча тебе причитается. Так и сказали: вам на двоих с Андреичем.
     - И сколько же это будет в рублях? – Тарасов сделал вид, что задумался.
     - Да причём тут рубли! Доллары – они и в Африке доллары. Ну что, распилим бабки?
     - Дёшево они нас с тобой ценят, Саша. Передай, пусть каждому по лимону зелени приготовят.
     - Шутишь? Откуда здесь такие деньги?
     - Это они шутят. Предлагают нам с тобой мокруху. Ведь, если я соглашаюсь взять деньги, то становлюсь соучастником. И главное здесь не то, что этого никто не докажет. А то, что они будут знать, что мы с тобой такие же, как и они уголовники. Только ещё хуже – в погонах. И нам в дальнейшем можно будет навязывать ещё что-то нужное им.
     - Ну, это вряд ли получится.
     - Не сразу, конечно. Постепенно приучат к дурным и лёгким деньгам. А потом дойдёт до того, что какой-нибудь Арбуз или Ваня Чернобровкин будут на тебя рыкать: «Тебе что сказали, ментяра, сделать? Забыл? Ты деньги за это взял? Вот и давай, прыжками, исполняй»!
     Махневич задумался. Потом затряс головой:
     - Да я и не собираюсь никого топить! Это так, теоретически.
     - Понимаешь, Саша, если бы эта идея нам с тобой самим в голову пришла, и мы её осуществили бы – это одно. А вот так – под чью-то диктовку и за деньги – это совсем другое. Да и вообще, он нам нужен живым. Нужны доказательства, которые мы можем получить только с его помощью. Иначе, дело зависнет.
     И тут Тарасова осенило:
     - А идею эту мы используем. Сейчас озвучим это предложение самому Куницкому. Пусть выбирает: или утонет, или пусть колется на явку с повинной.
     Пока подходили к первому корпусу, Тарасов разрабатывал тактику допроса:
     - Ты, Саша, в основном помалкивай и поддакивай. То, что мы можем в любой момент ему навалять, он знает. Не надо это демонстрировать. Я хочу, чтобы он мозги включил, а не сидел в постоянном напряжении, ожидая плюху.

                Явка с повинной.

     Куницкий вошёл в кабинет, настороженно покосился на стоявшего у стены Махневича и присел на краешек прибитой к полу табуретки.
     Тарасов раскачивался на стуле напротив, задумчиво разглядывая подозреваемого.
     - Ну что, гражданин начальник, - не выдержал Куницкий, - выкопали девушку? Есть какие-то новости? Убийцу нашли?
     - Есть новости. Даже и не знаю, стоит ли тебе говорить, - Тарасов посмотрел на Махневича, тот вздохнул и отвернулся к закрытому решёткой окну. – В общем, вся зона уверена, что это ты убил невесту Баранникова. Мы, кстати, тоже. Но, - Тарасов жестом показал пытавшемуся что-то возразить Куницкому, чтобы не перебивал, - в отличие от нас, зекам доказательства не требуются. Приговорили тебя, касатик. По имеющимся у нас оперативным данным, вор приговор утвердил. Всё! Никакие кассации и апелляции не канают! Где тебя выхватят, мы не знаем. Проще всего здесь – в Шизо. Подкупят контролёров, дежурного. Зайдут в камеру и зарежут как свинью. Контролёрам рожи поцарапают, чтобы сделать вид, что они сопротивлялись. Исполнителем будет кто-нибудь из проигранных, тут таких много.
     Тарасов встал. Не спеша, прошёлся по кабинету, подождал, пока поникший Куницкий переварит полученную информацию.
     - А самое интересное это то, что сегодня Саше предложили две тысячи долларов, чтобы он перевернулся в лодке вместе с тобой. Он то выплывет, а ты – никак. Ты же сидишь в лодке пристёгнутым. Правильно?
     Куницкий машинально кивнул, потом с надеждой посмотрел на Тарасова:
     - Но вы же так не сделаете?
     - Почему не сделаем? Я вот пытаюсь Сашу отговорить.
     - Андреич,  - Махневич повернулся к Тарасову с волнением в голосе, как бы убеждая его, выпалил, - да я о таком мотоцикле всю жизнь мечтал. Предлагают за восемьсот долларов. Я думал, где денег занять, а тут… - он показал рукой на Куницкого, - вот они деньги! Бери – не хочу! Да и тебе тысяча баксов лишней не будет.
     Тарасов сделал задумчивый вид:
     - Да, мне бы тоже не помешали. Хочу видеокамеру купить, а жена не даёт тратить деньги из семейного бюджета. Баловство это, говорит. А так… я бы у неё и не спрашивал.
     Тарасов расстроено махнул рукой и сел на стул.
     - Ты, Куницкий пойми, дело тут не только в деньгах. А если тебя решат выхватить по дороге от зоны до реки? Зарядят парочку безконвойных. Саша одной рукой к тебе пристёгнут. При всех его способностях, серьёзного сопротивления оказать не сможет. Ещё и его подрежут. Или специально завалят, чтобы свидетеля не было? Получается, что нам проще самим эти деньги получить, чем уступать их каким-нибудь контролёрам или дежурным. Ты то по любому нежилец. Сам понимаешь, приговор, вынесенный вором, исполняется сразу. Могут, кстати, ещё и поселенцев на тебя зарядить. Там, в Ново-Быково, тебя ещё проще выхватить. Или кого из местных жителей? Тут же все они охотники – браконьеры. Половина - ранее судимые. Проходишь мимо его дома, а он тебя из ружья жаканом в висок. Потом выскочит, скажет: «Это же надо, ружьё чистил, забыл, что заряжено»! Суд признает несчастным случаем, а браконьер положит в карман две тысячи американских рублей. В общем – вариантов много.
     Тарасов замолчал, сделал вид, что задумался.
      Куницкий растерянно переводил взгляд с одного на другого. Махневич смотрел в окно, хотя кроме трёхметрового деревянного забора там ничего видно не было. Тарасов задумчиво разглядывал собственные ботинки.
     - Так что же делать? – Голос Куницкого дрожал.
     Тарасов пожал плечами:
     - Ну, как вариант – можешь сам повеситься.
     Куницкий всхлипнул, глаза его наполнились слезами.
     - А куда я тебя дену? Сам подумай, - Тарасов встал и нервно заходил по кабинету, - домой к себе заберу? Чтобы мне хату спалили? Вместе с тобой, мной, женой и детьми? Или Саша тебя к себе возьмёт на квартиру?
     - Нах… нужен, - буркнул Махневич, не оборачиваясь.
     - Вот видишь! И никому ты не нужен. Ты как прокажённый, рядом с тобой находиться опасно. Впрочем, - Тарасов сделал вид, что задумался и снова сел, - я, кажется, знаю, кому ты нужен. Завтра здесь будет представитель прокуратуры, приедет на поднятие трупа. Ты сейчас пишешь явку с повинной, признаёшься в убийстве. А это – подследственность прокуратуры, причём – областной. То есть, тебя должны отправить в областной центр. Я предъявляю прокурору твою явку с повинной. Он принимает решение об этапировании тебя в СИЗО Свердловска. Там ты, конечно, можешь отказаться, заявить, что специально взял на себя убийство, чтобы уехать из колонии, избежать расправы. – Глядя, как в потухших было глазах Куницкого, разгорается огонёк надежды, Тарасов понял – он созрел. – Ну, чё? Пишем явку с повинной?
     - Да! Конечно!
     Тарасов открыл сейф в углу и достал из него несколько разных бланков.
     - Так, где тут у нас протокол явки с повинной? Ага! Есть такой.
     - Андреич, а как же мотоцикл? Эх ты! – Махневич с расстроенным видом вышел из кабинета. Прикрывая дверь за спиной Куницкого, он, улыбаясь во весь рот, подмигнул Тарасову и показал большой палец.
     - Ни чё, тебя девки и без мотоцикла любят, - крикнул ему вслед Тарасов.
     Пока Куницкий собственноручно заполнял «шапку» протокола явки с повинной со своими анкетными данными, Сергей от имени начальника колонии заполнил другой бланк – постановление о возбуждении уголовного дела.
     - Ну-ка, покажи, что ты там родил? – Тарасов взял в руки листок с творчеством Куницкого и прочитал вслух, - «Я, Куницкий, 25 июля 1994 года совершил убийство девушки по имени Ирина». Хорошо. Но надо подробнее. Дальше давай вместе.
     Он вернул листок Куницкому и начал диктовать:
     - Произошло это при следующих обстоятельствах. Накануне, то есть двадцать четвёртого июля, ко мне обратился осуждённый Баранников и попросил встретить его невесту по имени Ирина, которая должна была прилететь двадцать пятого июля. Баранников показал мне её фото, чтобы я не ошибся.
     Двадцать пятого июля у меня был день рождения. По этому поводу я выпил…, что ты пил? Вино? Водку?
     - Вино, - машинально ответил Куницкий, старательно выводя буквы.
     - Сколько? Одну бутылку, две?
     - Одну бутылку утром. Потом, ближе к обеду – ещё одну. И две вечером, потом, когда все ушли.
     - Ого! Кучеряво живёшь! А где вино брал?
     - Они у меня уже несколько дней лежали. Раньше заказывал одному парню. Он в Сосьву летал на один день по своим делам.
     - Пишем дальше: выпил четыре бутылки вина в течение дня. Вино мне привёз из Сосьвы заранее по моей просьбе житель посёлка..., как его звали?
     - Лёшка… Леонид, а фамилию я не знаю.
     - Ладно, потом уточним, если понадобится. Пиши: житель посёлка по имени Леонид, фамилию я не знаю. Написал? Так, Ирина прилетела первым рейсом?
     - Да. Точнее, в тот день всего один рейс и был, больше не было.
     - Ты её встретил и попросил посидеть немного в зале ожидания. Так?
     - Да.
     - А зачем?
     - Ну, я собирался её проводить, показать, где находится спецчасть, как и обещал Олегу Баранникову. Когда пойду на отметку. А в зону идти было ещё рано. Нужно было подождать часа два.
     - Так и пиши. Я встретил Ирину, сказал ей, что Олег попросил меня, чтобы я встретил её и проводил в штаб колонии. Но мне идти на отметку было ещё рано, и я сказал Ирине, что ей нужно немного подождать в аэропорту. Она согласилась. Записал?
     - Да.
     - Вижу, что записал. Теперь объясни мне, почему ты не сделал то, что собирался, то есть проводить её до спецчасти?
     - Бес попутал, гражданин начальник. Я зашёл в свою комнату, выпил бутылку вина, закусил и вернулся в зал ожидания. Там была одна Ирина. Она стала расспрашивать, почему Олег не встретил сам? Потом – о жизни в колонии. Я отвечал, а сам смотрел на неё и думал, если она собралась переспать с Олегом, то есть таким же зеком, как и я, то почему бы это не сделать сначала со мной? Чем я хуже? Ирина показалась мне вполне доступной. Я почему-то решил, что она согласится уступить мне, если я попрошу. Ну, поломается немного, для приличия.
     Чтобы решиться ей это предложить, я сходил к себе и выпил ещё бутылку для храбрости.
     - Запишем так. Всё это время я находился в нетрезвом состоянии и. по-видимому, не отдавал отчёт своим действиям. Я решил предложить Ирине совершить со мной половой акт. Почему-то я был уверен, что она должна согласиться.
     Когда работницы аэропорта ушли домой, я сказал Ирине, что мне нужно закрыть эту половину здания. И предложил ей подождать ещё немного в моей комнате-бытовке. Так было?
     - Точно так и было. Я именно так и хотел написать, только не мог сформулировать.
     - Рассказывай, что дальше было, а сформулировать я помогу.
     - Я завёл Ирину в свою комнату, предложил перекусить. Она сказала, что у неё есть с собой продукты. Достала из портфеля банку мясных консервов. Я открыл банку ножом. Хлеб у меня был, я сделал бутерброды из хлеба с мясом и предложил ей выпить, она отказалась. Я выпил один бутылку вина и попытался её обнять. Она стала меня отталкивать и заявила, что всё расскажет Олегу. Тогда у меня в голове что-то помутилось, и я стал срывать с неё кофту. Она сопротивлялась, мы упали на пол. Я совсем озверел, схватил её за волосы и стал бить её головой о стоявший на полу ящик с инструментами. Когда она перестала сопротивляться, я перевернул её на спину и увидел, что у неё всё лицо разбито, нос сломан. Даже видны были оголённые кости на лице. Я подумал, что она потеряла сознание, и попытался привести её в чувство. Похлопал по щекам, облил водой – бесполезно.
     Я испугался, попытался нащупать пульс, но пульса не было. До меня дошло, что она мертва. Вышел на крыльцо, покурил, осмотрелся – никого не было. Тогда я взял лопату, сходил в ближайший лес, выкопал там яму, отнёс в эту яму Ирину и закопал.
     - Вот так всё и запиши. Слово в слово.
     Куницкий писал, Тарасов стоял сзади, подсказывал, где нужно поставить знаки препинания, а сам думал, как зафиксировать следы преступления, чтобы эта мразь не сорвалась. То, что всё было именно так, как он рассказал, Сергей не сомневался.  Но, стоит ему в Свердловске отказаться от своих показаний, и дело зависнет.
     - Ну, что, записал? Пожалуй, я сам могу рассказать, что дальше было. Ты вернулся, тщательно вымыл пол, чтобы не осталось следов крови. Много крови было?
     - Да. Целая лужа. Я несколько раз воду менял.
     - Потом собрал все вещи Ирины и документы, сложил их в её портфель, положил сверху два кирпича и утопил портфель в заброшенном колодце недалеко от аэропорта. Сверху забросал ветками, корягами и другим мусором. Так?
     - Вы как будто рядом находились.
     - Так и записывай.
     Пока Куницкий писал, Сергей лихорадочно соображал, за какие улики можно было бы зацепиться.
     - Так, вещи, документы, а продукты какие-то ещё были у неё?
     - Да, - машинально ответил Куницкий, продолжая писать, - несколько банок с консервами, много – штук восемь, лосось… ещё какие-то, я таких раньше и не видел. Потом пачки с печеньем, вафлями, конфеты шоколадные, шоколадки…
     - И ты всё это сожрал?
     - Ну, не выбрасывать же. Девок угощал.
     - Каких девок?
     - Работниц аэропорта.
     - А как ты объяснил появление у тебя этих продуктов?
     - Да они и не спрашивали. А если что, сказал бы, что из дома посылку получил.
     - Это тоже запиши.
     Куницкий писал, а Тарасов отошёл к окну, еле сдерживая закипающее бешенство. Его просто распирало от обиды за Ирину, жизненный путь которой перечеркнул этот нелюдь. Злило собственное бессилие что-либо изменить. Сергей представил, как этот упырь сидит и пожирает продукты, что Ирина везла с собой, рассчитывая угостить человека, которого успела полюбить заочно, и с которым рассчитывала связать свою дальнейшую судьбу. И эти крашеные куклы – работницы аэрофлота – лопали вместе с ним эти деликатесные для Росинки продукты с дальневосточной маркировкой и даже не поинтересовались, откуда они. Неужели они, кстати, не заметили одинокую девушку, задержавшуюся в зале ожидания на несколько часов. Надо будет ими заняться плотнее.
     Больше всего Тарасову сейчас хотелось со всей дури врезать кулаком по этой дебильной роже, сбить со стула и хорошенько отпинать ногами это существо, по какому-то недоразумению считающееся человеком.
     Сергей сделал несколько глубоких вздохов, успокаивая расшалившиеся нервы, и подошёл к сосредоточенно писавшему убийце.
     - Ну и что тут у нас получилось? Угу…угу…, так, а Ленка и Танька это, я понимаю сотрудницы аэропорта?
     - Ну, да.
     - Несолидно как-то. Надо было писать Елена и Татьяна. Ну, да ладно, пока сойдёт. Всё равно тебя ещё не раз будут допрашивать. Объясни-ка мне ещё один момент. У неё на кофте, что была в портфеле, не хватало больше половины пуговиц. Куда они делись?
     - Они валялись на полу, видимо оторвались в процессе борьбы. Я их собрал и выбросил.
     - Куда выбросил?
     Куницкий задумался. Сначала пожал плечами, потом лицо его посветлело.    
     - Вспомнил! Там стена обита кусками фанеры. В одном месте фанера отошла, там щель. Вот в эту щель и выбросил.
     - Которая из стен?
     - Ну, та, что отделяет эту комнату от той, где девки сидят.
     - Понятно. – Тарасов сразу подумал, что, если пуговицы найдутся в указанном месте, это и будет необходимая улика.
     - Ящик с инструментами где сейчас? И как он, кстати, выглядит?
     - Обычный плотницкий ящик с такими, знаете, треугольными стенками с торцов, сверху ручка.
     - Представляю. И где он?
     - Я его тогда унёс в сарай, видели, там, за забором?
     - И он до сих пор там?
     Куницкий пожал плечами:
     - По крайней мере, я им больше не пользовался.
     Тарасов прикинул про себя, что ящик – это ещё одна улика. В нём должна быть кровь Ирины.
     - Это тоже напиши. И про пуговицы, и про ящик. А что ты сделал с золотой цепочкой?
     - Какой ещё цепочкой?
     - У неё на шее была.
     - Не знаю, гражданин начальник. Не обратил внимания. Там не до того было.
     Сергей проследил, чтобы Куницкий всё это записал. Заставил его расписаться и отправил в камеру. На сегодня хватит. Убийство фактически раскрыто.

                7 сентября 1994 года.

                Беглец.
 
     Когда утром Тарасов в приподнятом настроении вошёл в родной кабинет оперчасти, Борткевич его буквально ошарашил новостью: Кушхов, оказывается, всё это время прятался на бирже. Утром комбат вместе с начальником колонии лично зашли на объект и нашли его.
     - Бред какой-то, - Тарасов помотал головой, - то есть двое суток весь начсостав колонии и солдаты батальона искали Кушхова и не нашли, а два подполковника решили лично прогуляться по рабочему объекту и сразу нашли?
     - Якобы, он решил сдаться высокому начальству и сам вылез к ним, - уточнил Кравцов.
     - А самое главное, - продолжил Борткевич с кислым выражением лица, - сегодня во время развода Осинин принародно облил оперативную службу грязью, сказал, что нашей информации грош цена. Мол, оперативники только и могут, что дезинформировать всякими выдумками.
     - Ах, даже так! – Тарасов начал заводиться. – Если тут кто-то ещё не понял, объясняю. Войска где-то ночью отловили Кушхова. Скорее всего, он сам вышел на засаду. Привезли его на биржу, сунули где-нибудь под крайнюю эстакаду. Утром комбат вызвал Осинина, они зашли и нашли. И всем хорошо. Нет уголовного дела по побегу у нас и нет побега в батальоне. Нам – оперчасти – такой вариант, кстати, тоже выгоден во всех отношениях. Но зачем же нас идиотами выставлять? Так дело не пойдёт. – Сергей на секунду задумался. – Кто помнит, в первом корпусе в нашем кабинете есть розетка?
     - Есть, - подал голос, стоявший у окна Махневич, - мы с Кошкиным там чай наскоро организовали. Зековский кипятильник из двух лезвий в розетку втыкали. А что, Андреич, я не понял, ты что, хочешь кого-то током пытать? Кушхова?
     - Сейчас объясню, - Тарасов прошёл к своему столу и достал из него магнитофон. – Вот этот прибор без электричества не работает. А создан он не только для того, чтобы мы тут водку под музыку пили. Основное его назначение – записывать голос.
     - Я, кажется, врубился, - первым сообразил Борткевич, ты хочешь записать признание Кушхова и ткнуть в нос Осинину и комбату?
     - Правильно, только записать нужно будет скрытно, чтобы он не знал, что записывается. Я думаю, Кушхова запугали – проболтаешься - добавим срок за побег.
     Быстро обсудив технические детали: расстояние от розетки до стола, длину шнура микрофона, - Тарасов засунул магнитофон в дипломат вместе с удлинителем, мотком изоленты, отвёрткой и вместе с Борткевичем направились в корпус номер один.
     В первом корпусе парни долго возились, приспосабливая микрофон. Сложность была в том, что стол и табурет для осуждённых здесь были наглухо приделаны к полу. То есть микрофон надо было установить строго в определённом месте. Наконец, при помощи изоленты, его удалось кое-как закрепить. Для лучшего прохождения звука в столе проковыряли отвёрткой несколько небольших отверстий.
     - Ну-ка, Рома, скажи что-нибудь, - Тарасов включил магнитофон на запись.
     Борткевич устроился на табурете и начал импровизировать:
     - Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…
     - Под водой проплыл зайчишка, прямо у солдатской вышки. - Добавил Тарасов. Оба засмеялись.
     Прослушали запись. Получилось немного глуховато, но вполне разборчиво.
     - Видно, что от стола шнур идёт к розетке, - заметил Роман.
     - А ты, Рома, стань вот здесь, закроешь своим телом, только не уходи потом. А пока зови сюда нашего зайчика, нагулявшегося.
     Вид у Кушхова был заспанный. Лицо и руки у него были сплошь покрыты следами от укусов насекомых. В кабинете резко запахло дымом от костра. Тарасов брезгливо отодвинулся от стола, потом вспомнил про микрофон и пододвинулся снова. Кушхов настороженно переводил взгляд с одного оперативника на другого.
     - Ну, рассказывай, куда и зачем ты хотел убежать? – Тарасов смотрел на Кушхова с напускным равнодушием.
     - Я не бежал, я прятался под эстакадой первой бригады.
     - Да ладно! Там рота солдат всё прошарила, я лично лазил под этой эстакадой. Как же тебя никто не заметил?
     - Я там яму вырыл и в ней сидел.
     - Если мы тебя сейчас туда выведем, ты нам покажешь эту яму? Залезешь в неё? – Вмешался Борткевич.
     Кушхов замялся.
     - Не покажешь. Потому что нет там никакой ямы. – Тарасов встал. – Слушай, Кушхов, ты, вообще, знаешь, с кем сейчас разговариваешь?
     - Знаю – оперативники. Вы, гражданин майор – старший оперативник.
     - Вот именно! И ты думаешь, нам можно лапшу на уши вешать? Хочешь, я тебе расскажу, как ты прошёл мимо солдатской вышки по дну реки с головой в бревне? Или, может быть, ты сам расскажешь?
     - Я обещал начальнику колонии, что ничего никому не расскажу.
     - Это понятно. Ты тоже нас постарайся понять. Судить за побег мы тебя не собираемся. Нам главное – знать детали, чтобы другие таким способом не сбежали.
     - А у вас тут ничто наш разговор не записывает?
     - Ну, ты же видишь, здесь ничего нет, - Тарасов развёл руками, как бы демонстрируя пустой кабинет и, для убедительности, открыл лежавший на столе дипломат, показывая, что он тоже пуст.
     И Кушхов начал рассказывать. Повода для побега как такового не было. Он с интересом прислушивался к рассказам других осуждённых, что в лесу в это время года можно жить с большим комфортом, чем в зоне. Там полно грибов, ягод, кедровых орехов. Грибы у себя на родине Кушхов ни разу не ел. Там такие не росли. Здесь, когда его однажды угостили жареными грибами с картошкой, он пришёл к выводу, что вкуснее ничего не бывает.
     Кроме этого, уверяли «знатоки», в лесу полно зверей и птиц, которых можно употреблять в пищу. Рябчиков и зайцев можно ловить петлями. Рыбу можно ловить голыми руками в ручьях, что впадают в реку, или небольшой сетью.
     Слушая эти рассказы, Кушхов уверился, что будет жить в лесу, как на курорте, потихоньку пробираясь в сторону железной дороги. Там сядет на товарняк и доедет до Кавказа, а земляки его никогда не выдадут.
     Но это всё были бы просто мечты, если бы он не додумался до способа побега. Наблюдая за рекой, Кушхов видел, как мимо угловой вышки охраны проплывают брёвна, ветки и прочий мусор. Солдаты на это никак не реагируют.
     Сначала он хотел выдолбить в толстом бревне полость для головы и в нём уплыть. Потом сообразил, что это очень трудоёмко и привлечёт внимание других. Потом случайно увидел большой кусок коры, отвалившийся от бревна, и сообразил, что надо сделать. Коротких круглых обрезков на бирже много. Возле каждой эстакады целые кучи мусора. Выбрал пару обрезков подходящего размера. Примотал проволокой к ним кору. Испытал эту конструкцию между плотами на реке. Убедился, что воздуха попадает достаточно через щели. Для обзора на уровне глаз вырезал в коре узкое отверстие.
     В процессе подготовки Кушхов сплёл из обрывков лески небольшую сеть, которой планировал ловить рыбу. Из продуктов у него были сухари – около килограмма и соль. Ещё было два коробка спичек и нож.  Всё остальное, необходимое для жизни, он надеялся добыть по дороге.
     Сам побег, то есть выход за пределы охраняемой зоны, прошёл как по маслу. Правда, на дне оказалось много топляка, поэтому ровно пройти не получилось, где-то пришлось немного проплыть.
     Когда удалился от вышки метров на сто, выбрался на берег, оделся и быстро прошёл через посёлок, стараясь держаться на расстоянии от случайных прохожих.
     В лес вошёл по какой-то дороге. Сначала с пол километра пробежал, чтобы как можно дальше уйти от посёлка, потом пошёл быстрым шагом. Увидел впереди на дороге какого-то человека – грибника или охотника, - свернул в лес. Долго шёл по лесу наугад, лишь бы подальше уйти.
     Потом вышел на какое-то болото, попытался сориентироваться и понял, что заблудился. Погода была пасмурная, где солнце – непонятно. Говорили, что мох на деревьях растёт с северной стороны. А он рос со всех сторон.
     Ягод на болоте действительно было очень много, но клюква очень кислая, много не съешь. Брусника была уже почти чёрная, переспелая, видимо, уже отходила. Брусникой и рябиной в основном и питался.  К вечеру начался сильный понос. Решил развести костёр и заночевать. Нашёл какой-то гриб, надел его на ветку и попытался поджарить его на костре. Ветка быстро перегорела, гриб упал в костёр. Кушхов вытащил его, попробовал – сырой. Надел на другую ветку, - та же история. После третьей попытки гриб стал похож на комок грязи. Съел его вместе с золой. Понос усилился.
     Но главная беда была в другом. Как только вошёл в лес, тучей накинулась мошкара. Кушхов и раньше видел, что гнуса здесь намного больше, чем в родных краях. Но, в жилой зоне он постоянно находился в камере, там гнуса не было. А на рабочем объекте с реки постоянно дул ветер, который разгонял мошкару и обдувал разгорячённые тела осуждённых, работавших на эстакаде. Ещё выдавали какую-то едкую мазь от комаров. Если намазать ей ладони, то до пластмассовых деталей дотрагиваться нельзя, - разъедает. Но даже этой мазью запастись Кушхов не догадался.
     Мошкара густо облепила коротко подстриженную голову – головного убора не было, - лезла во все отверстия: уши, рот, глаза. Тонкое трико тело не защищало. Какие-то большие мухи облепили всё тело и очень больно кусались. Кушхов отбивался от насекомых пучком берёзовых веток, но это мало помогало.
     Дым от костра разгонял мелких агрессоров, поэтому Кушхов устроился у костра с подветренной стороны. Теперь дышать стало нечем от дыма. Отодвинешься дальше от костра – мошка атакует, пододвинешься ближе – дым лезет в лёгкие. Так и балансировал на грани всю ночь. А ещё надо было регулярно ветки подбрасывать, чтобы костёр не потух.
     Следующий день Кушхов шёл уже только с одной мыслью – выйти на людей и сдаться. Он мечтал только об одном: оказаться в своей камере, поесть привычной еды и выспаться в нормальной постели. Шёл наугад. В середине дня наткнулся на небольшой ручей. Сообразил, что вода в ручье должна течь в сторону реки. Остаток дня шёл вдоль ручья, который страшно петлял. К вечеру действительно вышел на берег широкой реки. Здесь и заночевал. Точнее – просидел всю ночь возле костра.
     На рассвете услышал шум моторной лодки, выбежал на берег и отчаянно замахал руками. Рыбака, причалившего к берегу, Кушхов готов был расцеловать. Со слезами на глазах он рассказал ему, что сбежал и хочет обратно в тюрьму. Рыбак оказался пенсионером, бывшим прапорщиком из воинской части. Он отнёсся с пониманием, усадил Кушхова в лодку и доставил в воинскую часть. Дежурный по части вызвал комбата. Тот страшно обрадовался. Долго инструктировал беглеца, чтобы тот всем говорил, что прятался на бирже. Потом отправил его под конвоем на объект. Приказал спрятаться под крайней эстакадой. Конвой ходил вокруг эстакады, пока не появились комбат с начальником колонии, и «нашли» его.
     Во время беседы Тарасов украдкой поглядывал на часы, он помнил, что компакт-кассета в магнитофоне рассчитана на пол часа записи. Кушхов закончил исповедь на двадцать восьмой минуте. Тарасов отправил его в камеру досыпать. А сам вместе с Борткевичем убедился, что записалось всё нормально.
     - Ну, что, Рома, идём хозяина на место ставить? – Сергей сунул кассету в карман.
     Роман быстро смотал удлинитель, отсоединил микрофон, всё упаковал в дипломат:
    - Пошли.
     В кабинете начальника колонии кроме него самого и замполита Светлова никого не было. У обоих было хорошее настроение, улыбались.
     - А! Оперативники! Хреновые у вас информаторы! – Встретил Тарасов и Борткевича Осинин. – Придумают же такое – Кушхов в бревне выплыл!
     - Георгич, ты сам то веришь, что он под первой эстакадой двое суток просидел? От него же дымом воняет, - за пять метров чувствуется. Он что, под эстакадой костёр две ночи жёг?  А все вокруг ходили, его искали, и в темноте огонь не увидели?
     - Я его не обнюхивал, - Осинин явно не ожидал такого напора.
     - А нам пришлось, - Тарасов переглянулся с Борткевичем, достал из кармана кассету и положил её на стол. – Послушай, Георгич, на досуге. Здесь признание Кушхова, как сбежал, как его мошка в лесу ела, - Тарасов покосился на Светлова, - ну и так далее. Так что, зря ты сегодня оперчасть принародно говном облил, незаслуженно. Информация была верная.
     - Никого я не обливал, если он при мне из-под эстакады вылез, что я должен был подумать?
     - Я считаю, должен был подумать, что инсценировка чересчур недостоверная. Я представляю - комбат утром вызвал тебя и говорит: « Пошли на биржу, я сейчас Кушхова найду». И вы пошли и сразу нашли. Самому не смешно, Георгич?
     - Ты считаешь, что Кушхова надо привлекать за побег?
     - Боже упаси! Побег никому не нужен, ни нам, ни, тем более, войскам. Я к тому, что не надо из нас дураков делать.
     - Ну, извините. Брякнул, не подумавши.
     - Извинения принимаются, да, Рома? – Тарасов повернулся к Борткевичу.
     - Да, конечно, - Роман сохранял серьёзный вид.
     - Ну, тогда мы пошли?
      - Да, идите, – Осинин махнул рукой, - хотя, подождите. Когда собираетесь труп поднимать?  Это точно, та самая девушка?
     - Точнее не бывает. Как только прокурор подъедет, так и поднимем. Я думаю, сегодня.
     - Куницкий убил?
     - Да. Вчера полностью раскаялся. Оформил явку с повинной.
     - Хочет уехать, а потом отказаться?
     - Ну, да. Я, собственно, сам его натолкнул на эту мысль. Так проще было признание вырвать. Но соскочить у него не получится. Есть там пара зацепок.  Я думаю, что сегодня доработаем.
     - Хорошо. Идите, работайте.
     В коридоре Романа прорвало:
     - Как быстро наши начальники забывают всё хорошее, что мы делаем! А облить грязью или пнуть лишний раз – никогда не упустят!
     - Ты о чём, Рома? Он же извинился.
     - Да. Но сначала то обосрал при всех! А ведь недавно, зимой, ты его задницу капитально прикрыл! Можно сказать, от тюрьмы спас. Я имею в виду оружие в комнате свиданий.

                Двое с пистолетами.

     Действительно, ситуация тогда получилась щепетильная. В начале зимы ситуация с кадрами в колонии была катастрофическая. Воспользовавшись развалом Союза, многие офицеры уезжали на историческую родину. Лишь бы вырваться из опостылевшей тайги. Любой Мухосранск Задрючинской области считался по сравнению с Росинкой Большой Землёй.
     Тарасов, русский по национальности, вспомнил, что в органы МВД он попал из Витебска, а это – территория Белоруссии - и тоже было засуетился. Но жена категорически упёрлась. Сама – местная, здесь же через дорогу живут её родители и братья. Своя корова, сенокос, огороды, - как это всё бросить?! В общем – нет и всё! А разводиться Тарасов не собирался. Пришлось терпеть местные условия дальше. Тем более, что ввели, наконец, закон, по которому выслугу стали считать год за полтора. То есть реально можно было считать дни до пенсии.
     После ухода очередного зам по БОР, кресло было вакантным, и Тарасов по должности исполнял его обязанности. Поэтому в одно не самое прекрасное воскресенье он был ответственным по колонии.
     Начальник колонии был на выходном, обстановка спокойная. Тарасов занимался своими обычными делами. Около десяти часов утра ему по внутреннему телефону позвонил ДПНК майор Цезарев и сообщил, что «прикатила какая-то братва из Свердловска и просят краткосрочное свидание с «вором» Бештаповым (он тогда ещё был в колонии)».
     - Ты, Андреич, сегодня ответственный, тебе и решать, - заключил дежурный.
     - А что тут решать? Братва с воли приехала к братве тюремной какие-то криминальные темы перетереть! А мы им для этого должны все условия создавать?! Передай, что я их послал на…, нет, покультурнее, короче – отказал. Пусть катятся обратно.
     - Понял.
     Больше этот вопрос не возникал, и Тарасов за текущими делами подзабыл про него. В начале первого Сергей вместе с молодым оперативником Васей Малининым отправились на обед. На КПП они столкнулись с Цезаревым.
     - Всё, запустил, - Цезарев, улыбаясь, держал в руках стопку документов.
     - Не понял, - Тарасов удивлённо посмотрел на паспорта в его руках, – кого запустил.
     - Ну, братву приезжую, семь человек. И с нашей стороны трое: Татарин, Арбуз и Стрельников.
     - Кто разрешил? – Тарасов был уверен, что в настоящий момент выше его самого в зоне начальства нет.
     - Начальник колонии.
     - Он же выходной сегодня.
     - Вышел. Он в инструменталке сейчас. Там и подписал заявление. – Цезарев смотрел на Сергея с насмешкой. Всем своим видом как бы говоря: «Ты тут никто. Как начальник скажет, так и будет. Знай своё место!»
     Тарасов про себя выругался. Ну, зачем, спрашивается, нужно было сходку устраивать уголовникам?! Вслух сказал:
     - Пойдём, посмотрим паспорта. Хоть знать будем, что за гуси к нам залетели.
     Перебирая документы, Тарасов сразу отметил Сидельникова. Знакомая личность. Недавно освободился из этой колонии. Кличка – Лёша Самарский. Содержался в одной камере с Бештаповым. После освобождения активно готовил в Самаре почву для Бештапова. Даже привёз оттуда Валерке невесту – довольно-таки приличную с виду девушку. Татарин с ней расписался, не раздумывая. (Тарасов при этом присутствовал и даже поставил подпись за свидетеля, больше некому было).
     Остальные шесть человек были незнакомы. Обычно, если в поле зрения оперативников колонии появлялись какие-либо вольные связи криминальных авторитетов, то все их установочные данные отправлялись в оперотдел Управления, а оттуда – в органы милиции.
      Тарасов прикинул объём предстоящей писанины, выругался про себя, понимая, что обед откладывается на неопределённое время.
      Один из документов назывался «Удостоверение частного охранника». Тарасов такой документ видел впервые, поэтому с интересом вчитался в него. «Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение огнестрельного и газового оружия». Ого! Тарасов посмотрел на дежурного:
     - Надеюсь, ты его без пистолета на свидание запустил?
     - Кого? Какой пистолет? – Цезарев сделал удивлённое лицо.
     - На, читай, - Сергей пальцем указал нужное место.
     - Н-не знаю. Я не видел никаких пистолетов.
     - А ты их обыскивал? Это, вообще-то твоя обязанность. Они же не бабы, имеешь полное право.
     Цезарев подавленно молчал.
     - Понятно. Не досматривал. - Тарасов думал, что теперь делать. А если в комнату свиданий на самом деле оружие заехало? – Хозяин, говоришь, в инструменталке? Вася, пошли со мной.
     На проходной пропуска им выдал сам начальник караула прапорщик Махортов.
     - Толик, привет! – Тарасов махнул ему рукой через стекло, - выйди на минутку, вопрос есть.
     Выйдя за калитку, Махортов покосился в сторону солдата на вышки и негромко сказал:
     - Если ты, Андреич, насчёт этих – на свидании, то сумку с бухаловом сам дежурный им и занёс.
     - Почему ты решил, что с бухаловом?
     - Так, бутылки брякали. Сумка большая такая хозяйственная. Там на всю толпу хватит.
     Возле домика инструменталки стояли две забрызганные грязью машины – «девятки», в дверях торчал комендант жилой зоны осуждённый Кудрин, недавно выведенный на «бесконвойку». Осинин ему доверял больше, чем кому-либо из офицеров. Фактически, Кудрин был замом по всем хозяйственным вопросам, круглосуточно находился в специальном домике рядом с жилой зоной. Этот домик и назывался «инструменталкой».
     - Осинин здесь? – Спросил у него Тарасов.
     Кудрин, стоя в проходе, несколько секунд подумал и выдал:
     - Он сказал, никого не пускать!
     - Нам можно, - Тарасов попытался пройти, но Кудрин упёрся руками в косяки и напрягся:
     - Он сказал, вообще никого!
     - Ты что, совсем нюх потерял?! – Тарасов начал заводиться, - не видишь, с кем разговариваешь?!
     - Гражданин майор! Там такая ситуация… что… в общем, никому нельзя!
     Тарасов уже начинал догадываться, что там за «ситуация».
     - И ты согласен получит новый срок за сопротивление сотрудникам МВД? Я ведь могу специально себе лицо поцарапать и потребовать возбуждения уголовного дела. Из принципа. И никто меня не отговорит. В том числе и начальник колонии.
     Кудрин растерянно хлопал глазами, но с места не сдвинулся.
     - Ну, пусть хотя бы гражданин старший лейтенант здесь останется.
     - Ладно. Вася, побудь тут.
     Тарасов прошёл через первую комнату, где на стеллажах у стен лежали различные инструменты, и резко распахнул дверь во вторую. Где, как он знал, Кудрин оборудовал себе кабинет и спальное место одновременно.
     В кабинете находился начальник колонии Осинин в гражданской одежде вдвоём с незнакомым Тарасову мужчиной. Они сидели за столом напротив друг друга и держали в руках стаканы со светло-коричневой жидкостью. На столе красовались несколько разнокалиберных бутылок с красивыми этикетками, а также открытые консервные банки и пластиковые коробки с различными закусками. Судя по медленно сходившим с их лиц улыбкам, беседа была вполне дружественной.
     - Георгич, извини за наглость, но вопрос очень серьёзный и срочный. - Тарасов мельком окинул взглядом всю комнату и больше старался на стол не смотреть, чтобы не смущать начальника. - Ты сейчас разрешил свидание…
     - Да, разрешил, - Осинин набычился, - я начальник, как считаю нужным, так и …
     - Никто не спорит, - Тарасов приподнял обе руки с раскрытыми ладонями, - тебе виднее. Но, вопрос в том, что в комнате свиданий, возможно, находится человек, у которого при себе боевое оружие.
     - Там у двоих при себе пистолеты, - вклинился в разговор незнакомец. – А что такого? Всё на законных основаниях, у них лицензия.
     - Как пистолеты? – Осинин сразу протрезвел, - в комнате свиданий?! Ты что, Жора!? А почему мне никто… ничего…
     - А что тут такого? – Повторил собутыльник Осинина. – Я всегда с охраной. Там парни серьёзные. Не будут же они стрелять друг в друга? Да я сам скоро туда пойду. Мне надо с Валерой одну тему перетереть… ну, я говорил. Давай, лучше, ещё выпьем, - он поднял стакан.
     - Нет, подожди, - Осинин отодвинул коньяк, - пистолеты надо изъять. -  Он повернулся к Тарасову. – Пусть они на время свидания отдадут оружие тебе – положишь в свой сейф. Или пусть эти двое охранников вообще оттуда выйдут. Короче, иди, реши этот вопрос вместе с дежурным.
     - Есть! – Тарасов отдал честь, чётко развернулся через левое плечо и вышел.
     - Пошли, Вася, придётся нам самим разоружением заниматься, - Тарасов направился к жилой зоне.
     «Жора, Георгий… - по дороге он перебирал в памяти документы, просмотренные недавно паспорта. Георгий там был один. – Архипов…  Архип!» Сергей даже остановился. Всё стало на свои места. Несколько дней назад он читал сводку о криминале Свердловска, полученную по секретной почте из оперотдела Управления. Архипов недавно возглавил группировку «центровых» в областном центре вместо убитого в Венгрии Широкова. «Центровые» контролировали криминальную жизнь центральных районов города и враждовали с уралмашевской группировкой. От их мести Широков и сбежал за границу, где они его всё-таки достали. Архип, стало быть, хочет обзавестись «воровской крышей», то есть, вовлечь в свою группировку «вора» - Бештапова. Это, конечно, добавило бы им весомости.
     В дежурной комнате, развалившись за пультом, сидел майор Цезарев с довольным видом.
     «Наверняка, бутылочку заработал за услугу», - неприязненно подумал Тарасов.
     При виде вернувшихся в дежурку оперативников, настроение у Цезарева явно испортилось.
     - Ну, что, Олег, из-за твоей халатности, в настоящее время на свидании находятся два человека с пистолетами, а в пистолетах боевые патроны. Начальник колонии приказал тебе исправить ошибку, изъять оружие на время свидания. Если не веришь, - позвони в инструменталку.
     - Как я изыму? А если они не отдадут? – Олег не на шутку разволновался.
     «Понимает, что они уже бухие, боится», - понял Тарасов.
     - Не отдадут – это уже другой вопрос, по-другому и разговаривать будем. Ну, что, пошли в комнату свиданий?
     - Нет, я не могу, - Цезарев покраснел и, глядя в пол, добавил, - да мне и на закладку пора уже…
     - Потерпит закладка. Тут делов-то – пять минут. – Тарасов подождал, вопросительно глядя на дежурного, - тот молчал и смотрел в пол. – Ладно. Давай сюда ключи, сами разберёмся. Пошли, Вася.
     Спускаясь по лестнице, Малинин не выдержал:
     - Ни хрена себе! Андреич, ты видел, как он зассал!? А корчит из себя крутого!
     - Молодец среди овец, - пробормотал Тарасов. Он прекрасно знал, что Цезарев ведёт себя грубо в отношении осуждённых из хозобслуги и «петухов». Но никогда не нагрубит «авторитетам», даже заискивает перед ними.
     Когда Тарасов резко распахнул дверь в комнату свиданий, гул голосов сразу стих, как будто кто-то выключил рубильник. Стоявшие на столе бутылки и стаканы мгновенно исчезли.
     - О-о-о! Сергей Андреевич! Здравствуйте! – Лёша Самарский улыбался с противоположного конца стола.
     Тарасов кивнул ему, как старому знакомому, окинул взглядом притихшую компанию и сказал спокойным тоном, глядя на Бештапова:
     - В общем, так, господа арестанты и гости. Мы сделаем вид, что ничего запретного здесь не заметили, а те двое из вас, которые с оружием, сдадут пистолеты мне на временное хранение.
     - Как - с оружием? – лицо «вора в законе» вытянулось. Он медленно обвёл взглядом всех, сидевших за столом и остановился на Сидельникове. – А ты, почему не сказал?
     - Так у них всё законно! – Самарский вскочил. - Всё официально, есть лицензия, разрешение на ношение оружия.
     - У нас тоже есть разрешение на оружие, - перебил его Тарасов, взглянув на Малинина – тот утвердительно закивал, - но мы с боевым оружием по зоне не ходим. Комната свиданий относится к территории жилой зоны. Вы должны или сдать оружие, или выйти отсюда вместе с ним.
     - Вы не имеете права изымать у нас оружие, - встал один из парней.
     - Да. Но я имею право прекратить свидание, - Тарасов повысил голос. – Я и не собираюсь его изымать. Я предлагаю сдать его на временное хранение. Валера, - он посмотрел на Бештапова, - ты тут самый авторитетный. Решай, или сдаём оружие, или прекращаем свидание. В случае неповиновения, ты сам прекрасно понимаешь, через десять минут здесь будет рота солдат с автоматами и пулемёты на четырёх вышках по периметру зоны.
     Бештапов отбывал срок по статье 77 «прим» УК - за участие в массовых беспорядках и на своей шкуре испытал, как достаётся зекам при подавлении бунта.
     - Да здесь и базаров быть не может. Конечно, надо сдать волыны, раз не положено. – Бештапов хмуро глядел на гостей исподлобья. – Андреич за базар отвечает: если сказал, вернёт – значит, вернёт.
     Сидевший с краю, один их гостей встал, расстегнул куртку, вынул из подмышечной кобуры пистолет Макарова и молча протянул его Тарасову рукояткой вперёд.
     Второй охранник, что пытался спорить, тоже расстегнул куртку, вынул пистолет, потом засунул его обратно:
     - Пойдёмте вместе, я посмотрю, где вы его будете хранить.
     У себя в кабинете Тарасов показал свой сейф, сигнализацию на железной двери кабинета. Охранника это удовлетворило, и он тоже сдал оружие.
     Оперативники задержались ещё на пол часа, переписали данные с документов «гостей» и, наконец, ушли на обед.
     Обычно с обеда было принято возвращаться на работу к пяти часам вечера, когда бригады начинали сниматься с рабочих объектов. Но в этот раз уже в четыре часа Тарасову позвонил дежурный и сообщил, что свидание закончилось, и «гости» хотят получить оружие обратно. Пришлось вернуться в зону на час раньше.
     Два телохранителя топтались у входа в штаб, поджидали Тарасова. Остальные ждали их в машинах неподалёку. Сквозь слегка приоткрытые окна из машин вырывались клубы сигаретного дыма и громкие явно пьяные голоса. Внутри о чём-то яростно спорили, но понять что-либо было невозможно.
     Тарасов вернул оружие, охранники сели в машины, те с пробуксовкой рванули с места и унеслись.
     Дежурный Цезарев, пряча взгляд, сообщил, что Бештапов попросил разрешения поспать в комнате свиданий, и он ему разрешил.
     Тарасов понимающе хмыкнул – нажрался до изумительности, подняться не может. Навалившиеся на Сергея текущие проблемы не позволили в этот день выяснить все подробности сходки и принятые решения. Зато на следующий день он знал всё детально. Но, - по порядку.
     Сразу после уход из зоны Тарасова и Малинина в комнату свиданий был запущен хорошо «нагрузившийся» Архипов. Выпили с вором за знакомство. И не по одной. Попытались решить вопросы, из-за которых, собственно, и приехали. Но консенсуса у «высоких договаривающихся сторон» не получилось. Уголовники есть уголовники. Из собственного опыта Тарасов знал, что в подавляющем большинстве случаев групповые пьянки у осуждённых заканчиваются конфликтом и дракой. Не было исключения и в этот раз.
     Пьяный Архип решил сразу поставить Бештапова на место. То есть, дал понять, что в группировке главным был и будет он, а «вор» будет говорить и делать то, что ему прикажут. «Вор в законе» уже несколько лет руливший зоной в тысячу рыл, естественно, с такой ролью был не согласен. Архип вёл себя нагло и высокомерно, позволял себе такие высказывания в отношении Бештапова, которые тот стерпеть никак не мог. Тем более – пьяный.
     Конфликт быстро перерос в обоюдную драку. Архип, видимо, когда-то серьёзно занимался боксом. С первого же удара «вор» оказался в нокауте. «Гости» сразу же дружно снялись и свалили, оставив ошарашенных хозяев одних.
     Бештапов, когда очнулся и оценил заплывший глаз и фингал на собственной физиономии, решил, что в зону он пойдёт ночью, чтобы не позориться.
     На следующий день к Тарасову подошёл один из «переговорщиков» - Стрельников и, неожиданно для Тарасова, рассказал ему всё подробно. Видимо, был уверен, что Тарасов и так всё знает.
     - Знаешь, Андреич, когда ты зашёл и сказал, что здесь сидят двое с волынами, мы ох… ли! По всем понятиям, нам должны были об этом сказать в первую очередь. Ну, ты понимаешь, если, например, в хате кто-то держит при себе пику, он должен объяснить людям или хотя бы смотрящему, для чего он это делает. А тут – две волыны в карманах!
     Ладно, эти – приезжие. Они возможно даже и не сидели, в понятиях не петрят, но с ними то был наш – Самарский, он же их и привёз к нам. Он же с Валеркой в одной хате сидел. А он дурку включил, мол, всё законно! Какое нах… законно! Причём тут закон вообще! Быстро он про понятия забыл! За полгода на свободе!
     Стрельников перевёл дух, немного успокоился и добавил, понизив голос:
     - Я даже не представляю, Андреич, что бы там могло получиться, если бы ты не забрал у них пистолеты. Когда Валерка с Архипом сцепились, они бы выхватили пушки, - они же должны защищать своего хозяина. А мы с Арбузом, по понятиям, должны спасать вора даже ценой собственной жизни. То есть мы должны были кинуться на стволы с голыми руками, – мы же ничего с собой не брали. Получилась бы там бойня с трупами. А оно нам надо?!
     - Нам тоже такое и нах… не нужно! – Тарасов представил, какие могли быть последствия при таком исходе. Служебное расследование выявило бы «косяк» начальника колонии и дежурного, но ему – Тарасову – по должности досталось бы не меньше, а, пожалуй, и больше всех.
     Эта история имела неожиданное продолжение. Сменивший вечером дежурного Цезарева майор Безденежных узнал от него, что в комнате свиданий остался пьяный Бештапов, сообразил, что там наверняка осталось и спиртное.
     Решив на халяву угоститься, Безденежных после отбоя зашёл в комнату свиданий, якобы проведать, как там порядок.
     Бештапову уже наскучило пить в одиночку и, поначалу, он даже обрадовался собутыльнику. Потом, после нескольких стопок, вся накопившаяся в нём злость вылилась в ссору, в результате которой, нокаутирован был уже Безденежных.
     Через три дня, Тарасов, поглядывая на фонарь под глазом у дежурного, размышлял, кем же себя воображал майор, когда пил с «вором в законе»? Наверное, думал, что он тоже такой крутой и авторитетный, раз Бештапов пьёт с ним на пару? Не пора ли и самому короноваться?
     При первой же возможности, Тарасов полушутя поинтересовался у Бештапова:
     - Ну, что, Валера, по ходу в центровой Свердловской банде скоро опять поменяется атаман? Архипа ты наверняка приговорил?
     - За что приговорил? За это? – Татарин коснулся пальцем края солнцезащитных очков, закрывавших половину лица. – Даже и не думай. Ну, подрались по пьянке два дурака. Он нагрубил, я тоже. Никаких последствий не будет.
     Будет – не будет, но Тарасов, на всякий случай, отправил в Свердловск по спецпочте через Управление информацию по «гостям», где подробно указал их установочные данные. При этом выразил недоумение, что охранное предприятие, по сути, является официальной боевой структурой в криминальной группировке. Позже он узнал, что по его информации у ЧОПа отобрали лицензию.
     Лёша Самарский продолжал наезжать в родную колонию. Во время очередного визита он поинтересовался у Тарасова:
     - Андреич, это благодаря тебе, у наших менты пистолеты отобрали?
     - Возможно, - не стал отрицать Тарасов, - а может, -  ещё где-нибудь засветились.
     - Пистолеты забрали, автоматы выдали,  - съехидничал Самарский.
     - Приедут сюда с автоматами – их тоже отберут, - ответил Тарасов.
     Больше бандитские делегации не приезжали, хотя «материальная помощь» от них поступала регулярно.
     Этот случай имел в виду Борткевич, когда возмущался забывчивостью Осинина. Если бы пьянка в комнате свиданий закончилась стрельбой и трупами, начальник мог бы вылететь из органов без пенсии. И это – в лучшем случае. А то и вообще, - оказаться в тюрьме за преступную халатность.
     В кабинете «за зоной» Тарасова уже дожидался Солдатов с молодым парнем в гражданской одежде, лицо которого показалось Тарасову знакомым.
     Вот, знакомься, это представитель районной прокуратуры Кузнецов Александр Петрович, - представил Солдатов своего спутника и добавил, - наш, росинский, доморощенный.
     - Артемьича сын? – Сообразил Тарасов, - я тебя в последний раз совсем маленьким видел. Когда ж ты успел?
     - В этом году закончил юридический, попросился в Гари, - пожимая руку Тарасову и улыбаясь, пояснил тот, - с первого сентября работаю следователем прокуратуры.
     - Время идёт, - подвёл итог Солдатов, - ну, что, пошли за трупом?
     - Сейчас, - Тарасов позвонил дежурному, чтобы тот направил в аэропорт возчика для перевозки тела и пару грузчиков с лопатами.
     По дороге в аэропорт распределили обязанности. То есть Тарасов выписывает от имени начальника колонии постановление о возбуждении уголовного дела на основании явки с повинной; оформляет протокол обнаружения трупа в месте, указанном подозреваемым и постановление о передаче дела следователю. Все остальные следственные действия берёт на себя молодой следователь.
     - Тогда, Саша, чтобы не терять время, предлагаю, пока ждём лошадь с телегой, провести в аэропорту осмотр места происшествия – комнаты, где произошло убийство. Мы с Кириллычем за понятых прокатим.
     - У меня и бланки с собой есть, - Кузнецов махнул папкой.
     - Протокол потом заполним, в кабинете, - терпеливо объяснил Солдатов молодому следователю, - ты, главное, сейчас схему набросай: размеры комнаты, схема здания и окрестностей, расстояния в метрах и так далее.
     Солдатов большую часть службы в органах проработал в уголовном розыске в райцентре Чертково Ростовской области. Дважды получал звания досрочно. Как он сам говорил, - за особо выдающиеся услуги. Считался одним из лучших оперативников области.
     - Лучше моих показатели в отделе были только у Сашки Морозова, - рассказывал как-то Солдатов в приватной обстановке, - вот кто был опер, как говорится, от бога. А сгорел ни за что.
      - Как сгорел, - не понял Тарасов, - умер что ли?
      - Из органов вылетел, - Солдатов поморщился, махнул рукой и начал рассказывать.
     Начальник УВД Ростовской области возвращался вечером из соседнего района и решил по пути внезапно проверить Чертковский РОВД. Местное начальство не ожидало визита генерала и давно уже разошлось по домам.
     Генерал поинтересовался у дежурного, кто есть в райотделе? Тот честно ответил, что только в уголовном розыске Морозов кого-то допрашивает. Начальник попросил дежурного показать кабинет, где работает самый сознательный сотрудник. Поднимаясь рядом с генералом по лестнице на второй этаж, дежурный никак не смог предупредить Морозова о визите высокого начальства.
     А тот в это время, выпив с проституткой по стакану водки, разложил её на столе и занимался удовлетворением похоти. Когда он как раз находился на пике страсти, дверь сзади распахнулась.
     - Выйди нах…! – Рявкнул Морозов, не оборачиваясь.
     - Это ты мне говоришь!? – Генерал оторопело перевёл взгляд с голой задницы опера на женские ноги на его плечах.
     Морозов услышал незнакомый голос, обернулся и остолбенел. Немую сцену прервал женский голос:
     - Дверь закройте, дует.
     Взбешенный генерал хлопнул дверью и приказал вызвать руководство райотдела по тревоге.
     На следующий день Морозов был уволен из органов за пьянство на рабочем месте и аморальное поведение. На все попытки его реабилитировать, генерал отвечал: «Пока я здесь работаю, ноги его в органах не будет!»
     Эту историю Солдатов со смехом рассказывал в узком кругу, когда обмывали чьё-то звание. Все присутствовавшие почему-то решили, что он рассказывает о себе. Просто так никто не будет переезжать из Ростовской области в эти каторжные края. Когда об этом у него прямо спросили, Солдатов отмахнулся:
     - Я на такое не способен, я – верный муж.
     - И убеждённый трезвенник, - добавил Тарасов.
     - Да, так же, как и ты, - парировал Солдатов.
     Скорее всего собутыльники и ошибались в своих выводах, и Солдатов оказался в этих краях совсем по другой причине. Кто знает, что там творится, в далёкой Ростовской области?
     Два опытных опера быстро провели осмотр места происшествия, диктуя следователю, что тот должен записать. В ходе обыска были обнаружены и изъяты в указанном месте пуговицы от кофты Ирины.
     - У тебя с собой есть бланк протокола о приобщении к делу вещественных доказательств? – Тарасов кивнул на папку в руках следователя.
     - Да, кажется, - тот начал рыться в бумагах.
     - Потом заполнишь, надо пуговицы обязательно привязать к месту происшествия. Потом у меня в кабинете заберёшь кофту, остальные её вещи и документы. Кстати, надо будет отдельно ещё схему местности, чтобы и колодец, и аэропорт на ней были. Дай чистый листок, я сейчас быстренько набросаю. Да, здесь рядом в сарае должен быть плотницкий ящик с инструментом, там следы крови могут быть, тоже надо изымать и привязывать к делу.
     Солдатов сходил в сарай и притащил оттуда плотницкий ящик.
     - Кровищи сюда натекло! Вот, смотрите, - он указал пальцем на чёрные натёки внутри ящика и пятна на его стенках снаружи. Тарасов согласно кивнул, Кузнецов поморщился.
      - И ещё, Саша, при назначении экспертизы трупа не забудь указать, чтобы изъяли образцы крови для сравнительного анализа, - Тарасов кивнул на плотницкий ящик.
     - Я думаю, что мне все эти вещдоки как-то тащить придётся до Гарей, - Кузнецов приподнял ящик, оценивая его вес.
     - А что тут переживать, - Солдатов махнул рукой, - до катера на лошадке довезём, а в Гарях – машину вызовешь.
     - А труп?
     - Ты что, и труп собрался в Гари везти? – Солдатов с Тарасовым переглянулись и рассмеялись. – У нас в Росинке эксперт профессионал, какого у вас в райцентре никогда не было и не будет. Выпишешь постановление на Мирзу, он всё сделает в лучшем виде. Получишь готовое заключение.
     - А тело мы отдадим матери. Они с сестрой давно уже дожидаются в Росинке. – Тарасов задумался, - Точнее – отправим в цинковом гробу на Дальний Восток.
     Когда прибывшие бесконвойники выкапывали тело и грузили его на телегу, завернув в брезент, Тарасов, Солдатов и Кузнецов стояли рядом, наблюдая за процессом и обсуждая детали уголовного дела. Один раз Тарасов отвлёкся, подошёл к трупу и подозвал остальных:
     - Уважаемые коллеги, обратите внимание: лицо выгрызено до кости. То есть всякие червячки и личинки в земле в первую очередь накинулись на место, которое было разбито до крови. Дальше: колготки одеты, то есть изнасилования не было. Никакой насильник и убийца не будет надевать колготки на мёртвую женщину.
     - Их и на живую одеть сложно, - добавил Солдатов, - кто-нибудь пробовал надеть колготки на пьяную бабу?
     Тарасов усмехнулся, а Кузнецов покраснел.
      - И ещё, - продолжил Тарасов, - на шее золотая цепочка. Мы были уверены, что он её сорвал, а он даже не заметил.
     Уловив внимательные взгляды бесконвойника, Тарасов обратился к ним:
     - Если цепочка исчезнет, все втроём будете на цепи сидеть до конца срока!
     - Боже упаси, начальник! – Отозвался крайний из них. – У кого же рука поднимется?!
     - У одного же поднялась, - Тарасов указал глазами на труп.

                *   *    *
     Опознание в морге проводил следователь. Тарасов не присутствовал. Не хотелось видеть страдания матери. Да в его присутствии необходимости не было. И вообще, - он свою работу сделал. Преступление раскрыто, тело найдено, убийца сознался. Даже за уголовное дело не нужно заморачиваться.
Обычно, по убийствам в колонии оперативники проводили предварительное расследование, собирали все материалы: протокол осмотра места происшествия, протоколы допросов свидетелей, акт экспертизы трупа и т.д. Всё это подшивалось и в десятидневный срок передавалось следователю прокуратуры.
     А сейчас – следователь присутствует с самого начала. Красота! Выписал постановление о передаче дела следователю, и можешь умывать руки.
     Обосновавшийся в кабинете оперчасти следователь Кузнецов с похвальной скоростью заполнял бланки различных постановлений и протоколов.
      Тарасов попивал чай, расслабленно развалившись на своём руководящем кресле, иногда подкидывал неопытному следователю деловые советы. Вместе с удовлетворением от достигнутого результата в проделанной работе, он всё больше ощущал какую-то пустоту.
     Сергей уже давно сделал для себя вывод, что у человека всегда должна быть впереди какая-то цель, которую он должен достигнуть. И пока он идёт к этой цели, он, собственно, и живёт полноценной жизнью. Как только выполнил поставленную задачу, надо немедленно ставить следующую, не менее сложную. Иначе – расслабишься, обленишься. В таком состоянии люди легко поддаются всяким соблазнам. Кто-то впадает в депрессию, кто-то спивается, некоторые вообще опускаются до скотского состояния.
     Тарасов стряхнул с себя мрачные мысли, взял из папки у следователя бланк протокола допроса свидетеля:
     - Давай-ка, Саша, я сам себя допрошу в качестве свидетеля, - встретившись с удивлённым взглядом Кузнецова, Сергей пояснил, - как-никак портфель с документами я обнаружил, то есть меня по любому надо допрашивать. Заодно опишу всё с того момента, как мне стало известно о пропавшей девушке до обнаружения её тела. У тебя перед глазами постоянно будет описание расследования в хронологическом порядке.
     - А зачем на бланке? Мне же всё равно потом переписывать придётся.
     - Ничего не надо переписывать. Свидетель имеет право писать собственноручно. Вот, смотри: «шапку» я не трогаю, это ты сам заполнишь от своего имени. А я начну вот отсюда, со слов «свидетель показал».
     И Сергей начал писать: «Я, Тарасов Сергей Андреевич, по существу заданных мне вопросов могу показать следующее…»

                8 сентября 1994 года.

     - Свидетелей по делу маловато получается, - пожаловался утром Тарасову следователь прокуратуры. Он капитально освоился в кабинете оперчасти. Даже чай сам вскипятил в электрочайнике и угостил хозяина кабинета горячим чаем. Роман Борткевич не мог оставить в кабинете постороннего человека, поэтому тоже присутствовал, подгонял бумаги.
     - А кого ты успел допросить? – Тарасов осторожно потрогал горячий стакан и сделал маленький глоток.
     - Баранникова, Миронова, потом ещё – Смазнова и Катранова, хотя, какие из них свидетели? А Баранникова впору потерпевшим объявлять. Да, ещё вас, Сергей Андреевич.
     Тарасов даже чаем поперхнулся:
     - Саша, у меня к тебе просьба. Давай на «ты». Ко мне вся зона обращается на «ты» и «Андреич». Я как-то привык.
     - Я уже в курсе, - Саша заулыбался, - хорошо, Андреич, как скажешь, Андреич.
     - Так-то лучше. А насчёт свидетелей, допроси мать с тёткой, раз уж они здесь. И этих… барышень с аэропорта. Они обязаны были заметить, что Куницкий пьяный и доложить об этом его начальству. Почему-то не сделали. Ещё вместе с ним жрали продукты убитой девушки.
     - Вот, б…ди! – Выругался Борткевич.
     - Полностью с вами согласен, Роман Григорьевич, - кивнул Тарасов в его сторону, - но, думаю, привлечь их за соучастие в убийстве не получится. К сожалению.
     - Придётся в аэропорт сходить, - Кузнецов рылся в папке, выбирая нужные бланки.
     - Зачем ходить? – Тарасов взялся за телефон, - вызовем сюда. Пусть прочувствуют серьёзность момента. Дайте аэропорт. Алло, это Елена или Татьяна? Здравствуйте. Это начальник отдела безопасности и оперработы ИТК-14 майор Тарасов. У меня в кабинете следователь прокуратуры. Он должен вас допросить в качестве свидетелей по убийству в аэропорту. Будьте любезны, подойдите сюда в течение ближайшего часа по очереди. Ну и что, что на работе? Я же говорю – по очереди. Нет, это вы что-то не поняли. Вы, кстати, слышали про новый Указ о борьбе с преступностью? Так вот, согласно этому Указу вас могут задержать до тридцати суток, как подозреваемых в соучастии. Не хотите здесь, - будете давать показания из камеры в Гарях. Всё. Время пошло.
     Кузнецов смотрел на Тарасова, открыв рот. Борткевич удивлённо спросил:
     - Что, и вправду по этому Указу их можно в камеру засунуть?
     - И не только их, - Тарасов отхлебнул остывающий чай. – Если внимательно прочитать, то под этот Указ (21) можно любого в камеру посадить на месяц. И нас в том числе. Саша не смотри так на меня. Я тебе серьёзно говорю. Если эти курицы здесь не появятся, можешь смело выписывать постановление о признании их подозреваемыми, этапировать в Гари. Там, на двадцать девятый день вызовешь из камеры, допросишь и отпустишь. Всё строго по закону. (Тарасов имел в виду Указ Президента РФ от 14.06.1994 года №12226 «О неотложных мерах по защите населения от бандитских и иных проявлений организованной преступности»).
     - Хороший Указ, - Кузнецов задумался, - видимо, я его невнимательно читал.
     - Кстати, о подозреваемых, - Тарасов залпом допил чай, - Баранников с друзьями всё ещё в первом корпусе?
     - Да. Я их вчера там допрашивал.
     - Надо выпускать, мужикам и так досталось ни за что, - Сергей снял трубку внутреннего телефона. – Дежурный? Володя выпусти из первого корпуса Баранникова, Смазнова и Катранова. Пусть идут домой, к себе в секцию. Баранникова тормозни в дежурке на пару минут, я сейчас подойду.
     Когда Тарасов поднялся в дежурную комнату, там, кроме Баранникова, дежурного наряда, находились и зеки – каптёр и завстоловой. Сергей не стал никого выгонять – пусть слышат и разнесут по зоне.
     - Олег, - глядя прямо в глаза Баранникову, твёрдо сказал Тарасов, - я приношу тебе извинения от лица администрации и от себя лично. Сейчас я точно знаю, что ни ты, ни твои друзья тут ни при чём. В общем, вы пострадали ни за что.
     Баранников, потупившись, смотрел в пол. Потом перевёл взгляд куда-то в окно и сказал:
     - Правильно мне дали. Даже мало. Доверился этому козлу.
     - Иди в зону, приводи себя в порядок, завтра на работу.
     Тарасов спускался по лестнице из дежурной комнаты вслед за Баранниковым, а сам с опаской поглядывал на входные ворота и КПП. В это время обычно Махневич привозил Куницкого. Не хватало ещё встретиться Баранникову с убийцей невесты.
     Ворота шлюза были распахнуты. Из зоны выпускали лошадку с телегой. Солдаты досматривали телегу и возчика. Напротив шлюза у входа в санчасть стояли «смотрящий» Зуб и его «правая рука» Ваня Чернобровкин. Тарасов проводил взглядом удаляющуюся фигуру Баранникова и остановился. Что-то его насторожило. Чтобы понять, за что зацепился его взгляд, Тарасов медленно осмотрелся. Вот оно! Слишком напряжённые взгляды искоса зеков - «авторитетов». И направлены эти взгляды были на него самого и на ворота шлюза.
     «Что-то вывозят», - догадался Сергей и направился к бесконвойнику с телегой. Не успел он сделать и двух шагов, как его окликнули:
     - Андреич, можно тебя на минутку? - К нему бегом приближался Чернобровкин.
     - Подожди, не закрывай ворота, - крикнул Тарасов сержанту в шлюзе и повернулся к Чернобровкину, - слушаю тебя, Ваня.
     - Андреич, просьба у нас к тебе, - Иван смотрел как нашкодивший котёнок, - мы тут деньги собрали для матери Ирины. Можно их не изымать, если запалимся?
     Тарасов всё понял. Он махнул рукой сержанту в воротах – пропускай – и спросил:
     - И много денег?
     - Пять с половиной тысяч наличкой.
     Тарасов про себя присвистнул. Это были деньги, которые обычно прятались от начальства в различных щелях, носках, трусах, зашивались в одежду, обувь. Рубли, трёшки, пятёрки… Имея в запасе деньги, любой осуждённый чувствовал себя намного увереннее. На них можно было купить сигареты, продукты, сыграть в карты, заказать спиртное и т.д. Это сколько ж человек оторвали от себя своё, кровное, чтобы собралась такая сумма! Такие деньги подлежали изъятию и сдаче в доход государства. За год в среднем изымалось рублей двести – триста. Даже он – начальник отдела безопасности – не предполагал, что по зоне гуляет столько наличности.
     - Мы понимаем, что этого мало, - как бы оправдываясь, продолжил Иван. – но там ещё заявлений на пятнадцать тысяч, и ещё несут.
     Имелись в виду заявления с просьбой снять с лицевого счёта определённую сумму на конкретные цели. В данном случае – для Надежды Семёновны. Заявления писали те, у кого на счету были деньги. За несколько лет в неволе деньги накапливались у многих. Если не было исков и алиментов, то деньги высчитывались только при отоваривании в ларьке, а здесь сумма была ограничена строгостью режима.
     Такими деньгами зеки особо не дорожили. Всё равно, при освобождении любая сумма таяла в течение суток - двух. Поэтому тут сумму могли собрать очень даже приличную. Но, - больше пяти тысяч наличкой!
     - Могли бы просто мне отдать. Я бы передал, да и всё. Зачем усложнять?
     - Да? Мы как-то даже и не подумали, - Чернобровкин растерянно посмотрел в сторону Зуба.
     - Тут особый случай. Мы же не звери. – Тарасов пошёл на КПП.
     - Андреич! – Сергей оглянулся, возле дежурной комнаты стоял дневальный третьего корпуса Паша Медведев. – Задержись на минутку!
     - Да что вы сегодня, сговорились, что ли? – Тарасов подошёл к нему. – Говори, только быстро.
     - Короче, информация для размышления. - Паша покосился вверх – не подслушивает ли кто – и, поглядывая на всё ещё стоявших у входа в санчасть Зуба и Ваньки, затараторил вполголоса. - Сегодня ночью в секции у вора решали вопрос насчёт денег для отправки Ирины на родину. В разговоре несколько раз упоминали про тебя. В том смысле, что быстро дело раскрутил. И труп нашёл в лесу, и убийцу расколол. В основном, хвалили, что хорошо сработал именно ты. И тут кто-то ляпнул, что, мол, слишком хорошо работает Тарасов на нашу жопу. Из-за этого козла ни бухнуть, ни ширнуться спокойно не получается. Всё, сука, знает! На что Зуб сказал, чтобы он таких слов о Тарасове больше не слышал. Мол, он – нормальный мужик, честно делает свою работу. Нашей зоне ещё повезло, что здесь старшим кумом именно Тарасов, а не какой-нибудь хитрожопый самодур. Наше дело прятать, его – искать. Не смогли – ему считается. Короче, если ещё кто-нибудь назовёт Тарасова козлом, получит по хлебальнику лично от меня. И ты знаешь, Андреич, народ с ним согласился.
     Тарасов даже заулыбался. Как говорится – доброе слово и кошке приятно.  Если от начальства никогда не дождёшься хороших слов о своей работе, то хоть от уголовников… Хотя, вполне возможно, что это было сказано умышленно, чтобы ему передали.

                9 сентября 1994 года – 9 августа 1995 года

     Суд над Куницким состоялся почти через год. Много воды за это время утекло в реке Тавда, на высоком левом берегу, которой приткнулся забытый Богом и людьми посёлок Росинка. Много событий произошло за это время. И, хотя они и не имеют прямого отношения к трагедии в аэропорту, о некоторых стоит упомянуть.
     Зам по безопасности и оперработе ИТК-14 Лемке получил подполковника и незаметно свалил на пенсию. Тарасов пошёл на повышение и официально был назначен заместителем начальника колонии по безопасности и оперативной работе. Но ещё до этого, ему, как начальнику отдела безопасности единственному из сотрудников колонии выдали, наконец, боевое оружие – пистолет Макарова.
     Вообще-то сотрудникам колоний ношение боевого оружия запрещалось. Мол, для этого существует целый батальон внутренних войск. Они несут службу по охране жилой зоны и рабочих объектов, занимаются конвоированием, – и этого достаточно. Внутри жилой зоны и рабочих объектов находиться с оружием запрещено. Физически здоровые и морально неустойчивые осуждённые могут напасть на сотрудника, завладеть его оружием и натворить бед. Это понятно.
     Но есть ещё десятки бесконвойников и поселенцев, что круглосуточно находятся на территории посёлка и окрестностей. Хоть они и считаются вставшими на путь исправления, но, тем не менее, остаются осуждёнными преступниками и периодически создают головные боли администрации. За то время, что Тарасов проработал в колонии, почти всегда расконвоированные осуждённые составляли меньше десяти процентов от общего количества. Но из общего числа совершённых осуждёнными преступлений и правонарушений, на их долю всегда приходилось больше половины.
     В регулярных полугодовых отчётах по оперативной работе имелась графа, где сотрудники должны были писать свои предложения по улучшению этой работы. Ещё с лейтенантских времён Тарасов с завидным постоянством писал о необходимости иметь операм огнестрельное оружие. При этом каждый раз приводил новые убедительные с его точки зрения аргументы. Но никакой реакции не было. И тут, вдруг, – свершилось! Когда он уже начал дни до пенсии считать. Видимо, не он один убеждал небожителей в министерстве в такой необходимости.
     И что интересно. Раньше такие ситуации, как тогда – с тремя поселенцами и бесконвойником, что привёл их в дом Тарасова ночью, возникали неоднократно. (То есть, при наличии дома «Макарова», вопрос решился бы просто: выстрел в воздух, «Руки за голову!» и «Шагом марш в штрафной изолятор!») Теперь же – как отрезало. Все бесконвойники и поселенцы стали какими-то сознательными и покладистыми. Даже в нетрезвом состоянии, при появлении Тарасова вели себя дисциплинированно, не пререкались, не оказывали никакого сопротивления, послушно шли в изолятор. Даже как-то обидно.
     Тарасов развлекался стрельбой из «Макарова» по рябчикам, когда ходил в лес по грибы-ягоды. Один раз пытался из моторной лодки на ходу попасть в зайца, что имел неосторожность выйти к воде. Высадил весь магазин, но так и не попал. Видел, как вокруг зайца пули шлёпаются в береговую грязь. Заяц каждый раз подпрыгивал, но оставался на месте. Потом ускакал в кусты. Там, наверное, сдох от смеха.
     Так Тарасов никого и не застрелил. Да, честно говоря, не очень-то и хотелось. В отличие от большинства местных жителей, охота его никогда не интересовала. Жалко зверюшек. Живут себе в лесу по своим природным законам, никому не мешают. За что их убивать?
      С патронами проблем не было. Хорошо, когда командиры всех четырёх рот твои друзья! Сергей, как получил вместе с пистолетом две картонные упаковки с патронами по шестнадцать штук в каждой, так и сдал их при увольнении.
     Преступление за этот год было всего одно, но какое! Двойное убийство.

                Серая мышь.

     В середине зимы на «новой» бирже дежурный по объекту никак не мог дождаться в конце рабочего дня результата работы за день тарного цеха. Такую сводку в виде листочка с цифрами обычно приносил дежурному мастер тарного цеха - осуждённый Данилов. Пришлось самому идти искать этого Данилова. Тот вместе с бригадиром – осуждённым Антиповым, базировался в отдельном домике рядом с цехом. Причём, считался таким большим начальником, что держал при себе личного шныря – пожилого зека около шестидесяти лет. Тот готовил обед, топил печку, следил за чистотой в будке, в общем – был на побегушках.
     Шнырь колол дрова возле будки мастера. Дежурный спросил у него:
     - Данилов здесь?
     Тот утвердительно мотнул головой в сторону домика.
     «Пьяный он там, что ли?» - Подумал дежурный и вошёл в дом. Через пару секунд выскочил и стал блевать возле крыльца. В будке на топчанах лежали два трупа, головы которых были пошинкованы, как кочаны капусты. Пол и стены были забрызганы кровью вперемешку с мозгами.
     Прибывший по вызову вместе с начальником колонии Тарасов, распорядился погрузить трупы в машину и отправил их в морг. Это были Данилов и бригадир тарного цеха Антипов.
     Осмотр места происшествия и составление план схемы Сергей поручил прибывшему немного позже Кравцову, а сам вцепился мёртвой хваткой в единственного очевидного свидетеля – шныря.
     Тот на все вопросы отвечал охотно, только медленно, с одышкой. Худой, морщинистый, небольшого роста – Тарасову по плечо. Его фамилия – Ладыгин – Тарасову ничего не говорила. Бывают такие - незаметные - отбыл срок, освободился, и никто о нём и не вспомнит.
     Ладыгин рассказал, что перед обедом мастер и бригадир тарного цеха вместе с бригадиром разделки Веряевым принесли откуда-то две бутылки водки и устроили пирушку. У него – Ладыгина – были заморожены пельмени, которые он заготовил за день до этого в большом количестве. Он сварил пельмени, подал на стол, за это ему налили немного водки. После чего он ушёл в свою каморку и прилёг.
     Примерно через два часа он зашёл в кабинет, прибрал со стола посуду. Данилов и Антипов спали, Веряева не было. Он помыл посуду, сходил за водой, потом колол дрова, пока не пришёл дежурный. В кабинет больше не заходил, возле домика никого не видел.
     Рабочий объект уже снимался, зеки грузились в вагоны УЖД, чтобы ехать ночевать в родные бараки. Тарасов прихватил в качестве вещдока единственный топор, что обнаружил после осмотра домика и окрестностей (им Ладыгин колол дрова) и вместе со всеми доехал до жилой зоны. Здесь он дал команду закрыть в ШИЗО Веряева и Ладыгина за употребление спиртного, рассказал Осинину о результате опроса Ладыгина и вместе с Кравцовым занялся опросом бригадников.
     Часа через два его вызвал к себе Осинин. У него в кабинете собралось всё руководство отделения и колонии за исключением Тарасова.
     - Ну, что нам скажет главный наш сыщик? – Вопрос задал Осинин, и добрый десяток пар глаз уставился на Тарасова.
     Сергей пожал плечами:
     - Пока ничего конкретного, никто ничего не видел, ничего не знает.
     - Долго копаетесь. Такие преступления должны раскрываться по горячим следам, - блеснул эрудицией начальник отделения Молчунов, имевший лесотехническое образование или, как он сам любил шутить, – «заборостроительный институт».
     - По закону на первоначальные следственные действия даётся десять дней. – Уточнил Тарасов, - Я уверен, что мы справимся раньше.
     Тарасов давно заметил одну особенность большинства начальников: в случае любого ЧП собираться всем в одном кабинете и строить ни на чём не основанные версии. Ну, прямо как кумушки в деревне возле колодца. Или «знатоки» из передачи «Что? Где? Когда?» Разница в том, что начальники периодически выдёргивают к себе оперов, которые в это время реально занимаются расследованием, с целью получения более свежей информации для размышления. И тем самым только отвлекают их от дела и мешают работе.
     Вот и сейчас Тарасову было интересно, к какому выводу уже пришли «знатоки»? И ответ на невысказанный вопрос не заставил себя ждать.
     - Тут и думать нечего, - авторитетно заявил Осинин, - пили втроём, двое – трупы, один – живой. Веряева крутить надо. Видимо, что-то не поделили, тот пришёл, когда шнырь ходил за водой, и пошинковал обоих. Ты Веряева уже допрашивал?
     - Нет, пока. Сейчас собирался идти в изолятор.
     - Собирался он, - Осинин развёл руками, как бы давая понять остальным, сами видите, мол, с кем приходится работать, - дуй в изолятор и тряси Веряева, пока не расколется.
      Тарасова покоробила такая самоуверенность. И он сказал, чтобы что-нибудь возразить:
     - А почему Веряева? С таким же успехом можно подозревать и шныря, Ладыгина, он тоже там был.
     - Кого? Шныря? – Осинин, видимо, решил оставить последнее слово за собой. – Ты его видел? Мышь серая! На что он вообще способен? Этот старый пердун еле дышит, на собственный х… наступает!
     Тарасов закрыл за собой дверь под дружный смех начальников. Получилось, что он ушёл как бы осмеянным, что ухудшило и без того плохое настроение.
     Сначала из дежурки Тарасов вызвонил Кравцова, спросил, как продвигается дело, нет ли каких зацепок. Тот ответил, что ничего нового.
     Прошёл в первый корпус, вызвал задержанного Веряева. Выполнил приказ Осинина – колоть Веряева, - усмехнулся про себя и, сделав серьёзное лицо, спросил строго:
     - Ну, колись, Веряев, за что ты их завалил?
     - Кого завалил? Не понял, начальник, - вид у Веряева был туповато-растерянный. Видимо, алкоголь ещё не выветрился.
     - Собутыльников своих – Данилова и Антипова.
     - А их что, убили?! – Веряев выпучил глаза. - Когда? Кто?
     - С понтом – ты не знаешь. Вся зона знает, а ты - нет! Так, кроме тебя некому. Ты же с ними бухал в обед?
     - Ну, да. Чего скрывать, один хрен – в ШИЗО торчу. Выпили пару бутылок, больше не было. А убивать то мне их за что? Нам делить нечего. Мы, вообще-то, кореша. Были. Начальник, а ты меня не разыгрываешь?
     - Это ты из меня дурака пытаешься сделать. Не знает он, что друзей убили!
     - В натуре. В первый раз слышу. Век воли не видать!
     - Давай рассказывай по порядку. Что пили, чем закусывали, о чём говорили и так далее.
     - Выпили две бутылки «Столичной». Забросили их ночью, а узнали об этом мы только перед обедом, так бы утром выпили.  Кто завозил, я не знаю, Данилов договаривался. Да это же ведь не главное?
     - Пока пропустим. Это действительно, не главное. Если нужно будет, позже всё равно узнаем.
     - Ну, да, кто бы сомневался. Выпили. Закусывали пельменями. Там шнырь у Вовы… Данилова, классно их готовит.
     - Шнырю наливали?
     - Так, плеснули немного. Посидели, поговорили. О чём? Да ни о чём. Обычный пьяный трёп. Потом этот шнырь – Лёня – ещё пельменей горячих занёс. Допили. Как обычно, погоревали, что больше нет. Хотя, все понимали, что к съёму надо проспаться. Ну и всё. Они стали устраиваться на топчаны вздремнуть, а я ушёл к себе в бригаду. Бутылки пустые прихватил, выбросил по дороге. Лёг спать. Перед съёмом меня разбудили, прошёл в вагон, сел в уголок и опять заснул. Ну, а здесь, в зоне, сразу в чулан сунули. Так что, если что-то и говорили про убийство, я просто не слышал.
     - Звучит достоверно. Ну, тогда сам подумай, кто мог и за что? Может, у них враги какие были? Хотя бы, у одного из них? Может, конфликт был с кем? Это, кстати, в твоих интересах. Всё начальство уверено, что кроме тебя, некому.
     - Да я что – в жопу раненый?! Мне чуть больше двух месяцев осталось! Какая может быть мокруха?!
     Веряев расстроено замолчал.
     - Гражданин майор, у вас, случайно, закурить не найдётся? А то у меня тут всё забрали.
     Тарасов встал, выглянул в коридор, стрельнул у дневального сигарету, прикурил, вернулся в кабинет и протянул её Веряеву.
     - Ты не торопись, подумай, насчёт врагов.
     Веряев жадно затянулся:
     - Да не было у них врагов. Так… по работе иногда переругивались с кем-нибудь. Но за это даже по морде никто бить не будет, не то, что убивать.
     Веряев, задумавшись, сделал несколько затяжек, потом спросил:
     - А вы этого Лёню – шныря допрашивали? Может, он с ними чего не поделил?
     - Ладыгина? Допрашивали, - Тарасов махнул рукой и процитировал Осинина, - да что его подозревать? На что он способен? Мышь серая.
      - Это он только с виду мышка. И сидит за кражу. А перед этим срок тянул по сто второй. Собутыльника зарубил топором. Только, за что – мы так и не поняли.
     - Топором!? - Тарасов мысленно сделал стойку, как породистый охотничий пёс.
     - А этих, кстати, как убили?
     - С особой жестокостью. Всё, иди в камеру.
     Веряев с сожалением посмотрел на оставшийся окурок, аккуратно загасил его и сунул в карман.
     Когда он вышел, Тарасов тут же вызвал Ладыгина.
     - Ну, присаживайся, Лёня. Рассказывай, за что ты их? – Этот же вопрос он только что задавал Веряеву. Но если тогда это был обычный следовательский приём, попытка «взять на понт», сейчас у него уже были основания подозревать, что именно «он – их».
     - Так, а хуля, гражданин начальник, - спокойно и как-то отрешённо пробормотал Ладыгин, - с виду они вроде авторитетные мужики, начальники, а ведут себя по-свински.
     - И что же они такого свинского могли сделать, чтобы их нужно было убивать? – Вкрадчиво уточнил Тарасов, опасаясь спугнуть удачу.
     - Конечно, надо было, - убеждённо сказал Ладыгин и начал рассказывать.
     Перед обедом Данилов с Антиповым пришли откуда-то довольные и весёлые. Данилов поставил на стол две бутылки водки. Тут же подошёл и Веряев. Данилов распорядился быстренько организовать закуску. Пельмени у Ладыгина были заготовлены заранее, благо – зима, замороженные они будут лежать хоть месяц. Вообще-то Ладыгин рассчитывал, что пельменей им с Даниловым хватит, по крайней мере, на неделю. Но, раз у начальника гости, Ладыгин сварил сразу половину, надеясь, что выпить то ему тоже перепадёт.
     Сначала всё шло хорошо. Все выпили, похвалили пельмени, налили и ему сто грамм. Ладыгин выпил, ушёл в свой закуток и стал ждать, когда его позовут снова.
     Однако, голоса за стенкой становились всё громче и всё пьянее, но его не звали. Чтобы напомнить о себе, он сварил оставшиеся пельмени и занёс их бригадирам. Его встретили восторженными возгласами, но выпить не предложили, хотя в одной из бутылок ещё оставалось больше половины. Ладыгин потоптался и ушёл к себе.
     Там он ещё около часа напряжённо прислушивался к разговорам за стеной, ожидая, что они спохватятся и позовут его. Не позвали. Его душила обида. Как же так? Он к ним – со всей душой, отдал самое лучшее, а они! Хоть бы для вида капнули немного.
     Когда из дома ушел весёлый Веряев с двумя пустыми бутылками в руке, обида достигла высшей точки. Ладыгин подождал ещё минут пять, - вдруг позовут? Потом заглянул в кабинет. Данилов и Антипов похрапывали на топчанах, отвернувшись к стенам. Не веря своим глазам, Ладыгин заглянул в пустые стаканы, - а вдруг, отлили ему и забыли позвать? Нет. Всё пусто. Вот, свиньи! Обида переросла в ярость.
     Откуда в руке появился топор, - Ладыгин не помнил. Он ударил топором по затылку одному и тут же - второму. Кому первому – опять же не помнит. Потом - ещё несколько ударов каждому. Пришёл в себя, когда курил на улице. Сходил за водой, заодно помыл в проруби топор. Потом колол дрова возле домика. В кабинет Данилова больше не заходил.
     Тарасов быстро написал от имени Ладыгина объяснение с признанием в убийстве, дал ему расписаться. Ему очень хотелось сейчас зайти в кабинет к начальнику колонии и ткнуть носом всех «знатоков», кто там находился в тот факт, что они оказались неправы. А он, Тарасов, оказался прав, хотя высказал версию о совершении убийства Ладыгиным просто так, наугад.
     Но, увы. Всё руководство уже свалило из зоны по домам. В том числе и Осинин.
     На следующий день Осинин заявил, что подозревал Ладыгина с самого начала. Ну что тут скажешь!? С начальством не спорят.

                «Заочная любовь»

     Ещё одним интересным событием, которое стоит отметить, было приезд в Росинку журналистки из областной газеты. И прибыла она в середине октября как раз из-за убийства Ирины Арсентьевой. Откуда она получила информацию неизвестно. Может, из какой-нибудь областной сводки по преступности.
     Тарасов знал о приезде журналистки и подсознательно ожидал, что она захочет с ним пообщаться, как с самым осведомлённым лицом в этом вопросе. Но через сутки она улетела, не повидавшись с Тарасовым. Спустя месяц, в областной молодёжной газете «На смену» появилась статья «Заочная любовь».
      По содержанию статья вроде бы соответствовала действительности. К парню, отбывающему срок в местах лишения свободы, издалека приехала девушка – заочница, чтобы создать семью. Но какой-то негодяй её убил. Как только об этом стало известно, руководство подразделения в лице Молчунова и Осинина активно занялись расследованием. В течение кратчайшего срока преступление было раскрыто, убийца изобличён.
     Тарасова эта статья, мягко говоря, возмутила. Причём, даже не то, что о его личных заслугах в расследовании не было даже намёка (он уже давно привык, что все лавры достаются начальству), а стиль изложения. Какие-то сплошные романтические сопли. Нет. Некоторые места даже понравились. Чувствовалось, что автор владеет прекрасным литературным слогом. Например: «…Она летела на самолёте, а казалось – на крыльях любви. Ничто не говорило о беде: только о счастье. Многочасовой маршрут в синем небе с берегов далёкого Амура до тихого берега маленькой Тавды в Росинке. Несколько пересадок, и аэропорты, как карточные домики, всё меньше и меньше». Можно простить некоторые неточности, вроде того, что Ирина большую часть расстояния преодолела на поезде. Хотя это журналистка могла бы выяснить. Но, чего стоило, например, такое предложение: «Олег, когда увидел мёртвое, но всё ещё прекрасное лицо своей возлюбленной, упал в обморок»!? Тарасов прекрасно знал, что Олегу так и не удалось увидеть свою невесту, ни живую, ни мёртвую. Да и лицо у мёртвой Ирины как раз отсутствовало. Такая, к сожалению, проза жизни. Представьте, как возмутило самого Олега приписка ему таких «женских» эмоций. Газету в колонии многие выписывают.
     Ещё, по мнению Тарасова, абсолютно не в тему, слишком много было описаний природы. Видимо, журналистка, выросшая в городе, была просто ошарашена таким количеством свежего воздуха и полудикой природы, что долго не смогла выдержать и поскорее укатила, чтобы отдышаться родными выхлопными газами.
      Приведённая в статье кадровая статистика («недокомплект составляет 52,5 процента») проясняла, откуда автор черпала информацию о преступлении. Кадровики, также как и остальные жители посёлка имели поверхностную информацию о данном случае, на уровне сплетен.
      Возмутили Тарасова и откровенные «ляпы», вроде того, что труп нашли в лесу случайно. Как можно «случайно» найти в лесу труп, закопанный в земле? И, якобы, уже после этого нашли в заброшенном колодце сумку с документами. А не наоборот.
     Короче, получается: приехала журналистка, послушала сплетни и уехала.

                300 литров спирта

     Ещё один примечательный случай произошёл в начале лета 1995 года
     Майор Безденежных со своим постоянным помощником и зятем лейтенантом Ворониным заступали на службу в ночь, то есть с восьми часов вечера. Когда они, не спеша, шли в сторону жилой зоны по поселковой улице, на дороге возле разлившейся речки Росинки им повстречался возчик на лошадке, запряжённой в телегу. Безденежных собирался на днях пахать огород.  Поэтому решил уточнить у возчика - пахаря некоторые детали. Пока тесть договаривался с бесконвойником, Воронин стоял рядом и лениво прислушивался к разговору. Закончив, майор махнул зеку рукой, мол, свободен. Тот тронул лошадку, и в этот момент Воронин услышал какой-то странный звук, как будто что-то плеснулось. Он удивлённо огляделся. До воды – речки Росинки – было метров десять. Больше ничего жидкого поблизости не было. Звук мог исходить только от телеги, загруженной сеном.
     - А ну, стой! – Воронин подошёл к телеге и откинул сено.
     В телеге оказалось десять тридцатилитровых ёмкостей плоской формы, упакованных в обычные рогожные мешки. Все ёмкости были полностью заполнены спиртом.
     - Ни фига себе! Откуда? – Пока тесть пытался в уме подсчитать, сколько же это будет в переводе на бутылки с водкой, Воронин начал допрос.
     - Не знаю, гражданин начальник. К нам на конный двор пришёл какой-то незнакомый мужик и попросил перевезти несколько мешков от аэропорта в посёлок.
     - Что за мужик? Где он?
     - Не местный, - возчик показал глазами. В ста метрах от них возле крайнего поселкового дома топтался какой-то гражданин и делал вид, что смотрит в другую сторону.
     Самостоятельно конфисковать такую крупную партию спирта родственники не решились. Побоялись осложнений с местной бутлегерской мафией. Развернули лошадку, подогнали к штабу и вызвали Тарасова.
     Сергей, после того как вник в ситуацию, думал не больше секунды. Спирт был выгружен и складирован в кабинете оперотдела для проведения дальнейшего расследования.
     - Подождём, когда хозяин товара объявится, – объяснил Тарасов.
     Хозяин, конечно, не объявился. Если он сам плохо разбирался в местных реалиях, то спиртовые барыги доходчиво объяснили, что спирт у Тарасова он никак не заберёт. Единственно, чего он смог бы добиться – торжественного уничтожения товара. Но это маловероятно. И при этом он был бы вынужден объяснять, для каких целей доставил спирт в закрытый посёлок и где его приобрёл. То есть, пришлось бы органам милиции раскрыть дырку, по которой вытекает спирт с какого-то гидролизного завода.
     Выяснять, кому из барыг шла эта партия спирта, Тарасов не стал. Других проблем хватало. Да и какая разница. Главное, что не дошла.
      Оставшееся бесхозным добро не пропало. Уже через сутки вечером один мешок прямоугольной формы унёс на плече домой Воронин. Тарасов посчитал, что за проявленную бдительность они с тестем заслуживают достойного поощрения.
     Приглашённый для экспертизы спирта местный светило медицины Мирза, признал его чистейшим и даже медицинским. За что, тут же был премирован двумя трёхлитровыми банками с объектом исследования.
     И началось. То звонит начальник пожарной охраны:
     - Серёга. Мы тут сеть поставили рядом с пожаркой. Караси такие жирные. Тебе рыбы надо?
     Тарасов поначалу обалдел. Пожарники сети ставили каждый год, когда река разливалась, но рыбу ему никогда не предлагали. Потом сообразил:
     - Нет, Толик, спасибо. Ты лучше просто прихвати какую-нибудь ёмкость, да зайди ко мне.
     Когда главный пожарник, войдя в кабинет, скромно достал из-за пазухи литровую пластиковую бутылку из-под минералки, Тарасов рассмеялся:
     - У вас что там, побольше посуды не нашлось? Для такого богатырского коллектива это же, как слону дробина. Ко мне тут некоторые уже как на работу ходят с трёхлитровыми банками. Не скромничай, звони своим, пусть притараканят что-нибудь посолиднее.
     Командиры рот не скромничали. Регулярно навещали Тарасова с солдатами в качестве носильщиков. Кошкин, войдя в кабинет как бы по делам, всегда начинал издалека:
     - Серёга, может, у тебя патроны заканчиваются?
     Тарасов как-то спохватился, что у него в сейфе лежат не только патроны к «Макарову», но и автоматные и даже для пулемёта. Предлагали и гранаты для рыбалки, но тут он упёрся категорически:
     - Взорвёмся мы тут с ними по пьянке. Ну, их нах…, от греха подальше.
     Сергей никогда не задумывался, сколько у него в посёлке друзей. Оказалось – много.
     Его самого спасло от верной гибели из-за алкогольного отравления только то, что у него был очередной антизапойный период. А когда запой всё-таки случился, спирт уже кончился.

                10 августа 1995 года.


                Встать, суд идёт!

       
     Судили Куницкого показательным судом в клубе посёлка Росинка. Кто принял такое решение – неизвестно. Может, чтобы не вызывать свидетелей в областной центр? Тем более, что половина свидетелей продолжала отбывать срок.
     Куницкого привезли вместе с очередным этапом спецбаржой и под конвоем отвели в здание клуба. Всех остальных осуждённых, прибывших этим этапом, Тарасов по одному вызывал к себе на беседу. Такой порядок он сам установил несколько лет назад. Начальник колонии, разбирая этап в присутствии офицеров и осуждённых – нарядчика, коменданта, руководствуется в основном имеющимися у них специальностями. А Тарасов, выявляя потенциальных негласных сотрудников, затыкает ими бреши в расстановке агентуры.
     Поэтому при разборе этапа у начальника на столе лежал листок – шпаргалка с краткими характеристиками вновь прибывших: больной, блатной, обиженный и т.д. Не на всех, а некоторых, что удалось выявить за короткое время. Если был указан номер бригады, то начальник его обязательно туда воткнёт.
     Утром секретарь суда позвонила Тарасову и предупредила, что он будет допрошен во время судебного заседания в качестве свидетеля, Сергей попросил вызвать его последним, мол, работы много. Когда его выдернули к телефону, Тарасов как раз беседовал с прибывшим этапом агентом. Тот сообщил, что в этапе везли «маляву» со смертным приговором Куницкому, но достать его было невозможно. Он ехал в «стакане», изолированном решётками участке баржи. И во время следствия в СИЗО, по словам осуждённых, он всё время содержался в одиночной камере.
     Когда Тарасов вошёл в клуб, его больше всего донимала мысль, как быть с пистолетом? Заходить с оружием на судебное заседание нельзя, но и оставить здесь его негде. Находившийся справа в поясной кобуре, «Макаров» предательски выглядывал из-под кителя. Разглядев через щель в двери дислокацию, Сергей решил, что станет к судье левым боком, правым полуобернувшись к залу со зрителями. Авось, прокатит.
     Судья уже допрашивал предпоследнего свидетеля – врача Агарагимова. Мирза подробно рассказал о причине наступления смерти. При этом он свободно оперировал такими терминами, как альвеолярная дуга, максилло – фронтальная ширина, декальцинация. Судья поморщился и попросил его перевести с латинского на русский, а то, мол, не всем понятно. Мирза пожал плечами и сказал:
     - Так я по-русски и говорю, а на латыни это будет… - и тут он выдал такое, что повторить не смог бы не только Тарасов, но и никто из присутствующих.
     Тарасов даже загордился главным росинским врачом. Пусть знают, что у нас тут тоже не все щи лаптем хлебают. Вообще, он был о Мирзе очень высокого мнения, как о специалисте. Будучи друзьями, они часто общались в неформальной обстановке. Сергей постоянно поражался глубиной и полнотой знаний своего друга по любому медицинскому вопросу. Он мог ответить исчерпывающе на любой вопрос о любой болезни; что происходит в организме у человека в том или ином случае вплоть до атомно-молекулярного уровня. Таких грамотных и эрудированных врачей Тарасов никогда больше не встречал в своей жизни. Причём, в отличие от большинства врачей, почерк у него был ровный, разборчивый и даже красивый. Кроме обычной работы терапевта и патологоанатома, Мирза ещё мог принять роды, удалить больной зуб и много ещё чего, что не входило в его обязанности, но делать было некому.
     Судья выслушал длинную тираду на латинском языке и задал вопрос:
     - Была ли потерпевшая изнасилована?
     Мирза ответил коротко и категорично:
     - Нет.
     Это вызвало шорох голосов в зале. Зрители, набившиеся в зал битком, на восемьдесят процентов состояли из женщин. Они никак не могли пропустить такое развлечение, украсившее скучную жизнь в посёлке. Интересовали их в первую очередь как раз такие пикантные подробности.
     Наконец, судья отпустил врача и спросил:
      - Свидетель Тарасов подошёл?
     Сергей отпрянул от двери, дождался, когда из зала выглянула девушка – секретарь. Она окинула взглядом пустое фойе и спросила:
     - Вы – Тарасов?
     Сергей утвердительно кивнул, и она распахнула дверь.
     Тарасов вошёл, окинул взглядом зал. Справа на него с любопытством смотрели около сотни пар глаз зрителей. Слева на сцене располагались судья, подсудимый в наручниках, рядом с ним пожилая женщина, видимо, - адвокат, и прокурор в форме. На полу возле сцены с двух сторон стояли парни в камуфляже с автоматами. Ещё двое с автоматами сидели на крайних стульях первого ряда. В середине этого ряда в зековской одежде сидели свидетели: Баранников, Смазнов, Катранов, Петлицын и Миронов.
     - Представьтесь, пожалуйста, - сказал Тарасову судья.
     - Тарасов Сергей Андреевич, работаю в должности заместителя начальника колонии по безопасности и режиму.
     - Расскажите всё, что вы знаете об убийстве Арсентьевой Ирины.
     И Тарасов начал рассказывать. Сначала о телеграммах, о приезде матери Ирины с сестрой. О том, как они самостоятельно нашли доказательство прибытия Ирины в Росинку. О том, что ему пришлось взять отпуск, чтобы спокойно заниматься расследованием. Как на третий день нашёл портфель с документами и вещами Ирины, а на шестой – её тело. Так же мельком упомянул о различных версиях, что отрабатывались при поиске убийцы.
     - У вас всё? – Спросил судья, когда Тарасов замолчал.
     - Не совсем. Ваша честь, я так понимаю, если было принято решение провести это заседание в таком открытом, публичном формате, есть смысл осветить и некоторые моральные моменты этого преступления?
     - Интересно. Если что-то можете рассказать о моральной стороне, мы вас слушаем.
     - Понимаете, когда в колонии стало известно о пропавшей девушке, это буквально взбудоражило всех осуждённых. Особенно, когда стало известно, что её убили. У Олега Баранникова, если бы он расписался с Ириной, как они планировали, появлялся шанс полностью изменить свою жизнь. После освобождения он уехал бы к ней на Дальний Восток, что автоматически оборвало бы его криминальные связи. Там он общался бы с её родственниками и знакомыми, устроился на работу и жил бы нормальной жизнью, не связанной с Уголовным Кодексом. А какой-то негодяй… извините, -  подсудимый - всё перечеркнул своим поступком.
     - Я протестую, - подала голос адвокат, - вы не имеете права оскорблять подсудимого.
     - Я же извинился, - Тарасов посмотрел на Куницкого, - могу ещё раз.
     - Достаточно, - перебил судья, - протест принят. Продолжайте.
     - Когда стало известно, что преступление совершил Куницкий, мы вынуждены были прятать его в другой колонии, так как опасались, что с ним у нас расправятся. Мне известно, что преступным сообществом ему вынесен смертный приговор, который будет обязательно приведён в исполнение. И жив до сих пор он только потому, что во время следствия постоянно содержался отдельно от других осуждённых.
     - Я протестую, - адвокат подняла руку, - свидетель использует неконкретные данные.
     - Протест отклонён, - судья посмотрел на Тарасова, - свидетель говорит о том, что знает, это его право. Продолжайте свидетель.
     - Я понимаю ваша честь, что сейчас введён мораторий на смертную казнь, и не мне это решать, но со всех точек зрения было бы правильным его приговорить к расстрелу. Чтобы не создавать лишних проблем правосудию, и отнимать казённое время у государственных людей. Убийство Куницкого, поверьте моему опыту, будет, скорее всего, грубо инсценировано под самоубийство. Но если раскопают и докажут, то кого-то уже будут судить за убийство Куницкого. Вот этих свидетелей, - Тарасов указал на первый ряд, - в настоящий момент сдерживает только присутствие автоматчиков. Куницкого казнили бы у нас на глазах.
     - Я протестую, - взвизгнула адвокат.
     - Протест принят - Перебил её судья. – Свидетель, у вас есть ещё что-то конкретное?
     - Да.  Конкретно, когда понадобились деньги на перевозку тела, осуждёнными колонии было собрано двадцать пять тысяч. Эти деньги были сняты с их лицевых счетов по их заявлениям. (В зале раздался удивлённый гул). Но, кроме этого, они собрали пять с половиной тысяч наличкой. Это деньги, которыми они особо дорожат, прячут от нас во все щели.
     И ещё два момента, которые имеют только моральный смысл. Баранников обращался к заместителю начальника колонии Лемке с просьбой разрешить ему встретить невесту лично. Но тот ему отказал. Если бы разрешил, ничего бы этого не было. Я сам сейчас на этой должности и прекрасно понимаю, что от этого ни производство, ни дисциплина не пострадали бы.
     И ещё. Работницы аэропорта, что бы они тут ни говорили, не могли не заметить, что их единственный подчинённый находится в нетрезвом состоянии. В этом случае они обязаны были поставить в известность дежурного по колонии. Если бы они это сделали, убийство не произошло бы. Также, я уверен, что они видели Ирину, которая не ушла вместе с другими пассажирами, а несколько часов сидела одна в пустом зале. Если они говорили, что не заметили, то, скорее всего, врут. Пусть это останется на их совести. Так же, как и то, что они ели продукты убитой Ирины, которыми их угощал Куницкий. (Зал опять загудел). Теперь, ваша честь, у меня всё.
     - Вопросы есть к свидетелю? – Адвокат и прокурор синхронно покачали головами. – Свидетель, вы можете быть свободным. Присядьте в зале.
     - Я лучше с вашего разрешения уйду, - дел много. - Тарасов вышел из зала.
 
                Эпилог.

     Куницкий получил пятнадцать лет лишения свободы, был признан особо-опасным рецидивистом и направлен для отбытия срока в Тюменскую область. На пересылке в Тобольске его убили. Утром обнаружили повесившимся в камере.
     Эксперт долго с сомнением разглядывал петлю из скрученной простыни, но под напором оперативников вынужден был согласиться с версией самоубийства. Тем более, что сорок человек в камере утверждали, что Куницкий сам хотел повеситься. Всё время говорил об этом. Они его отговаривали, но… недосмотрели.
     Тарасову подробности рассказал Ваня Чернобровкин. Мол, пришла «малява» от тобольской братвы, те отчитались об исполнении приговора. Ваню просто распирала гордость. Ещё бы! Он ведь был одним из инициаторов вынесения этого приговора.
     Сергей его прекрасно понимал. Справедливость восторжествовала.
      В постоянном круговороте проблем и забот эта история потихоньку забывалась. Но в памяти нет-нет, да и всплывал образ несчастной девушки, у которой появилась робкая надежда на счастье. Жизнь которой, из-за дикого и случайного стечения обстоятельств, оборвалась так трагически.
     Судьба…