Жизнь советская Часть 6

Жизнь советская

Часть 6. 1966 г.

29.06 1966 г.
Боря Гнусин. рассказал о своём преподавателе в вузе.
«Неисправности бывают двух типов: одни легко обнаружить и трудно исправить, другие трудно обнаружить и легко исправить. Если водопроводная труба лопнула, все видят, а никто исправить не может. Плохой контакт в лампе радиоприёмника трудно найти, а исправить можно щелчком».
Неполный перебор. Для полноты надо было добавить еще два варианта. Легко найти и легко исправить. Трудно найти и трудно исправить.

Вчера переселяли слесарей на первый этаж. Виталий рассуждал. Главное не торопиться, спешить некуда, народу много. И он не спешил. Мешкал, отдыхал. Делал рейсы через раз. Носил легкие ящики, но остался до конца, ушел последним и последние тяжелые вещи пришлось переносить ему. Носил спокойно, как будто с удовольствием, как будто ожидал этого.

Точно так же он ведет себя в турпоходах. Когда работа уже не в радость, многие разбегаются или сачкуют. Это он понимает и начинает работать в полную силу. Поначалу он выглядит будто бы даже в некрасивом свете, особенно по сравнению с некоторыми, но ему наплевать, что о нём скажут и что подумают. Он не заботится придать видимость своим поступкам.

Сегодня спорили с ним о счастье. Я напомнил ему из Козьмы Пруткова: хочешь быть счастливым – будь им.
– Хорошо сказал. Правильная у Пруткова теория. Что такое счастье?
– Ощущение.
– А от чего оно берётся? От выполнения желания. Когда человек несчастен? Когда несбыточные желания или их вообще нет. А у меня несколько не очень сложных и вполне выполнимых желаний и я всегда счастлив.
– Тебе никогда не приходилось быть недовольным собой?

– А зачем? Когда я был молодой, я старался подладиться под подругу, а потом понял – бесполезно. Уходи – и никаких проблем.  Я после института два года с начальством ругался. Потом понял, не умеют работать – не надо, а я буду работать так, как я понимаю. Есть госты, есть законы, есть наука, есть информация, вот этим я и буду заниматься. А остальное меня не касается. Я великим быть не собираюсь. Зарплата идёт – чего беспокоиться. А повышений я не требую. Своё получу по выслуге лет.

И всё-таки не всё так, как он говорил.
Однажды, друг Виталий показал мне конкретный кусочек своей работы и спросил, может ли это быть изобретением. Трижды увы и ах.
Лукавил товарищ, задевала его наша товарная продукция, колола самолюбие и, видимо, очень больно. Поэтому прятался в своей раковине, укрывался бронёй, находил там себе утешение.
 
Какими-то особенностями внутреннего устройства его мыслительных и чувственных органов он не был создан для творческой инженерной работы. Таких людей, окончивших вузы, не так уж мало, но они в большинстве своём находят своё место в жизни. Виталий со своим самолюбием и гордыней, со своим нежеланием спуститься на более удобную для своих реальных способностей площадку загнал себя в непроходимый тупик.
               
Я долго не понимал, ещё один случай с ним.
Доблестные ленинградцы попросили нас сделать для них нужную им аппаратуру. Они с нами договорились, задание пока предварительное, через какое-то время его уточним. Ну кто будет сразу засучивать рукава, если работ невпроворот, а эта не срочная. Все заняты, один Виталий, как всегда свободен – ему и задание в руки. Изучай, потом доложишь и расскажешь, как его в принципе делать. Он с радостью взялся. Его стихия. Работа с информацией и сроки размыты.

Через год ленинградцы проснулись и попросили прислать товарища, с которым можно утрясти и согласовать задание, прежде чем его высылать на утверждение. Кого посылать, как не Виталия, он же год эту работу нянчил, а все остальные другим до сих пор заняты. Но он категорически отказался ехать. Даже начальник отдела его уговаривал, а он ни с места.

Пришла пора мне понять, в чём тут дело.
Командированный представитель фирмы исполнителя обязан ответить на вопросы заказчика. «Нам вот это надо сделать так. Можете? А это так. Можете?». Для того, кто делом занимается, ничего сложного в этом нет, это его повседневная работа. Тот, кто занимается только информацией, ответов не знает. В литературе всё в обобщенном виде, конкретного там крайне мало – всех случаев не предусмотришь.

Немало лет пролетело, прежде чем я во всей глубине понял трагическую порочность его системы взглядов. Я не мог их принять, но и убедить его ни в чем не смог. Какая-то трудно очерчиваемая или ограниченная правота в этом была, плюс ко всему своеобразие личности. В быту он был совершенно неприхотливый человек. Его всё устраивало, до поры, до времени, конечно.

Если мне коллектив поручал к какому-нибудь празднику что-нибудь купить в Москве, по роду работу я, возможно, чаще других ездил в головной институт, я посещал один-два магазина и возвращался ни с чем. Мне было намного проще предложить десяток заменительных меню, чем вслепую блуждать по Москве и стоять в многочасовых очередях.

Виталий, что бы ему ни поручили, никогда не возвращался с пустыми руками. Он всю Москву голодный пройдет вдоль и поперек, но нужный товар обязательно достанет. И в переноске тяжестей его стратегия оправдывалась. Охотников горячо браться за дело всегда бывало много, но они же первые скисали, а он трудился до последнего. Но я в этом не заметил главного – глубокое внутреннее убеждение, что он лучше других, что именно его стратегия самая правильная, он понял, что надо распределять силы, а никто другой до этого не додумался.

Он больше чем кто-либо из нас неутомимо читал, изучал, работал с технической информацией, но он никогда ни разу никому, даже девчонкам, ничего не объяснял, не помогал – вы такие же инженеры, как я, вы должны уметь работать с информацией.

 Но это всё еще полбеды. Когда давалась новая работа, он лучше любого из нас был к ней подготовлен и знал, как это делать, и ему поначалу поручали. Но дальше начиналась катастрофа. Литература даёт общее схематическое направление – начальный ствол, а дальше он распадается на большие скелетные ветви, каждая из которых имеет свои ветви, веточки и прутики. Практически ни по одной ветке Виталий не мог дойти до конца. Где-нибудь на полпути возникала необходимость в специальном устройстве, о котором ни гу-гу в литературе.

Тут и начинается инженерное творчество, которое иногда кончается заявкой на изобретение, а для Виталия работа тут кончалась. Если нет в литературе ничего похожего, значит, это невозможно, да и зачем он должен ломать голову над тем, что еще ученым недоступно. А время-то течёт и сроки поджимают. Он начинает разбирать другие ветви и тут его поджидает проблема буриданова осла. Осла мучил выбор между двумя охапками сена, а перед Виталием простиралось поле с десятками охапок.

 На его ветки надо посадить несколько НИИ или пусть начальство возьмёт на себя ответственность и скажет, какую из этого обилия веток, он должен рассмотреть и рассчитать. В конце концов работа передавалась кому-нибудь другому, и тот, другой, по чутью и интуиции, по прикидочному, иногда на пальцах, расчету, совершенно не по тому, с точки зрения Виталия, как учат в книгах, выбирал необходимый путь, сдавал документацию в производство, кое-что менял после испытаний, и аппаратура уходила в свою последующую жизнь.

К слову сказать, немножко хвастаясь, ни один прибор, вышедший из нашей лаборатории, там на небесах ни разу нас не огорчил и не подвел.

Виталий единственный человек, который стал мне совершенно неинтересен. Ни про одного человека из близких мне или хорошо знакомых я так сказать не могу.
Его рабочий итог – большой круглый ноль.

P.S. Я допускаю, что написал это всё в многолетней обиде и раздражении, но я делал всё, что мог, чтобы поколебать его железобетонную логику, и потерпел сокрушительное поражение, как горох отлетая от стенки. Я оставил его в покое. Я вычеркнул его из своей жизни. Может быть я неправ, но во мне нет чувства вины за него.

Женя Бутнев в профкоме выписывал нам туристские ведра на вынос.
То, что предлагала в столице торговля, круглые чаши, нам не годится. Их неудобно держать в рюкзаке, надо носить в руках, да и их трудно в Москве достать. По нашему проекту сварщики кому за деньги, кому за казенный спирт из казенного металла сварили нам несколько комплектов – три плоских ведра: для супа, для каши, для чая, в большое – среднее, в среднее – малое и весь компактный комплект удобно поставить к спине в рюкзак.

Мой комплект до сих пор хранится на даче. Пару раз его использовал сын, а внукам он совсем не понадобился. Теперь туризм самолетно-гостиничный. Во многом он значительно лучше нашего первобытного, но нет полезного для здоровья физического напряжения, озер, леса, реки, романтики вечернего костра и под гитару туристских песен.

Юра Гром попросил Бутнева (ответственный за спорт в профсоюзе) дать людей в рабочее время для работы на бассейне – слишком затянулось переоборудование под бассейн старой институтской котельной.
Яцук заметил: «Надо работать после работы. Рабочее время для работы». Женя ему: «Кто тебе пойдёт после работы. Попроси, тебе скажут: нужен нам твой бассейн».
Яцук теперь доктор наук, руководитель одного из успешных направлений нашего НИИ.

Марсель рассказал, как его на телеграфном столбе током ударило – как бревном по голове.
Витя Хопёрский: «Это что. Меня бревном по голове ударили». – «Большим?» – «Ну, если можно жердь назвать бревном. Друг говорит: хочешь ударю жердью. Ну ударь. Он размахнулся да как даст. Я с ног слетел. Он говорит, я думал, ты пригнёшься».
Марсель: «Главное соблюдать технику безопасности».
Виталий: «Ну да, сразу приседать надо».

У Аллы Стариковой велосипед – конуса ослаблены, тормоз не отрегулирован. Девчачий подход к технике. Она рассказала. Чинила переключатель скоростей. Едет машина. «Девушка, вас подвести». Потом обогнала их. Стоят. «Девушка, у вас нет бензина?».

5.07 1966 г.
Размышляя, вечером прогуливаюсь по улицам по кругу, встречаю отдельно стайки парней и девчонок. Иду по второму кругу. Стайка парней останавливает стайку девчонок. Девчонки делают вид, что им не интересно, что их случайно остановили, проявляют нетерпение, порываются уйти. Иду по третьему кругу и встречаю их уже всех вместе.

30 10 1966 г.
Ездил в субботу в Москву. Теперь магазины в воскресенье не работают. Столпотворение ужасное. Товаров мало. Обуви зимней на микропорке – никакой абсолютно. На Ленинградском вокзале в кассе предварительной продажи билетов трёхчасовые очереди. Справочного в зале нет. Телефон – один аппарат. Возле него очередина.
Жизнь стала нервной. В магазинах, в автобусах – постоянные стычки.

6.12. 1966 г.
В булочной после работы вечные очереди. Отпускают две продавщицы, хотя есть место для третьей. Когда в продаже бублики – очередь невообразимая.
Сегодня в институтской столовой простояли полтора часа. Не хватает стаканов, а им цена четыре копейки. В очереди зам директора по науке, два начальника отдела и главный бухгалтер. Каждый ждёт, что кто-то другой ввяжется в это дело. Никто не хочет портить себе нервы.

Об архитектуре: хрущёбы в стиле барака.

На днях заседал совет старейшин. Комсомолу попало за «Устный журнал», за песни Никитина во дворце культуры. Времена повторяются.

16.12. 1966 г.
Состоялось открытое партсобрание отдела.
Одинцов: «Надо планы писать правильно». Миша Стельмашенко: «Это директор головного такие планы пишет». Одинцов: «Надо ставить перед ним такие вопросы». Лазорев: «Он тебе поставит. Забудешь после этого, как ставить».

В этом году все женщины с ума сошли от вязания. Вяжут в метро, в электричках, в поездах и на работе.

20.12.1966г.
Везем три тяжелейших осциллографа на поверку. Слава: «Парадокс социализма. Самую новейшую технику везём на тележке наших предков».

26.12.1966 – 30.12.1966.  Командировка в Днепропетровск.
У меня командировка на завод, в КБ пропуска нет. В обеденный перерыв специально зашла в цех Марина Ивановна Дмаковская. От кого-то узнала, что я приехал. Приятно было. Вспоминали Капустин Яр - полигон.
 «Тогда я попробовала самостоятельно работать, а теперь меня оттёрли. Ту поездку с удовольствием вспоминаю».
 
Торопилась. Боялась опоздать. Замечание сделают.
Очень хорошая женщина. В Кап-яре её стараниями сложилась дружная домашняя обстановка. Для меня лучшая из всех поездок. Там она выглядела значительно моложе. Не чувствовалась разница в возрасте. Всех зажигала своим весельем.

Женщина взрослеет, когда выходит замуж, и стареет, когда остается одна.

Дима в 1964 году студент, а теперь уже инженер, встретил радостно. Темой его диплома был наш прибор, он в КБ проходил практику, и я его консультировал. Мне он памятен тем, что в один из его приходов ко мне в комнату заводской гостиницы пришла мне в голову мысль написать большую книгу о любви, о жизни и о работе. Эта мысль до сих пор не выходит из головы и варится, варится, варится.

Сосед по гостинице. «Очень трудно стало работать. Рабочие не заинтересованы в своей работе. Это самое плохое. Человек способен приспосабливаться. В стране оказалось, быть равнодушным – самое выгодное. У нас в отделе самая большая выработка на душу, а что, кроме неприятностей с этого имеем? Соседский начальник отбрыкнулся от всех работ – он план выполняет. Наш не сумел, мы перегружены, нам попадает. Завидую тем, кто с юности сумел заняться накоплением знаний и ушёл в научную работу. Чем старше становишься, способность понимать ухудшается, к тому же надо заниматься добыванием материальной пищи для семьи».

В Москве вокзал кишел мешочниками. В этом году нечто необъяснимое – нигде нет ни обуви, ни тряпок. Все едут и едут в столицу.