Станция Мира. По мотивам романа Д. Глуховского

Одним необычайно холодным "вечером", на Киевской станции, после рабочего дня люди разбредались по своим палаткам. Неспешно, ковыляя из дозора, у обвала на краю Мира, из темноты туннеля, разрезая ту фонариками, вырисовывались двое караульных, смена которых только что кончилась.

– Слышь, Михалыч, ты с Любкой то помирился? – поинтересовался молодой парнишка, – Ругань вчера стояла, ей богу, на всю станцию.

– Права она на счет нашей станции, Васька, чего мне с ней мириться? Сидел да слушал ее, глаза в пол опустил, – с грустью в голосе ответил Михалыч, – Страшно тут, вон в соседней палатке семья жила, исчезли. Как будто в воздухе испарились. Не хорошо это, тревожно.

– Согласен с тобой, дядь Вань, – постоянно перебирая то дядь Вань, то Михалыч, отозвался парень.



Васька было хотел еще немного подонимать своего старшего коллегу, пропустить с ним по стаканчику местной бражки, да разойтись по домам, но Михалыч просто ускорил шаг направляясь домой, в свою крепость, к жене и маленькой дочке.



Зайдя в палатку, мужчина скинул с себя кирзачи и переобулся в резиновые потрепанные тапки. Дома никого не было.

“Странно" – подумал Михалыч.

Только собравшись выйти и поискать домашних, или лучше сказать палаточных, тент, игравший роль двери приподнялся и в палатку вошли две фигуры. Женщина и девочка.

– Предупреждать надо, Люба! – на повышенных тонах начал причитать Иван. – Я уже вас собирался искать идти.

– Ага, щас же, побежала бы на пятидесятый, – подразумевая метр, – чтобы сказать что к соседям собралась, – огрызнулась худющая, бледная Люба.

Не став спорить с женой, очевидно поняв, что неправ, Иван окончательно переоделся в домашнее, немного поболтал с дочерью о том, да о сем, снова, уже наверное в тысячный раз рассказал ей историю о том, как в детстве, еще когда люди жили на поверхности, он с родителями ходил в кинотеатр. Как в этом кинотеатре прямо на стене открывался большущий портал в другой мир, за которым смотрели зрители. Так это представляла восьмилетняя Алина, дочь Ивана. Но самая ее любимая история была про то, как отец в молодости, сражавшись с мутантом на пути к другой станции получил шрам интересной формы, идеально ровный со всех сторон крест, который после той передряги гордо находился на его плече в качестве боевой отметины.



 Девочкой она была умной, как люди говорят, не по годам. Хорошо читала и считала, любила рисовать, ее художествами пестрила колонна находящаяся в плотную к палатке ее семьи.



Иван Михалыч со своей семьёй жили не богато, часто он брал дополнительные смены на работах, чтобы прокормить семью. Цены растут, зарплаты падают, люди постепенно толи сбегают на соседние станции и дальше, толи исчезают вовсе, испаряются бесследно.

И все один и тот же круговорот: исчезновение, страх, побег и по новой...



...Очередная "ночь"... Необычайно тихая, черная, как самые дальние уголки космоса. И только костерок, словно яркая звезда, освещает пару метров вокруг дозорных. Над ним, словно спутник висит котелок, в котором бурлит чай. А могут ли вообще у звёзд быть спутники? И можно ли назвать сушенные грибы с какими-то добавками чаем? Неважно, главное что грибы эти с ВДНХ, славится эта станция своим так называемым чаем, и по вкусу не сказать что отвратительно, и очень даже согревает.



Со стороны станции кто-то подает сигнал. Два коротких, Три долгих отблеска фонарем. Снова пропал ребёнок. Не абы чей, а Ивана, так как один он в этом дозоре был отцом. Иначе не стали бы их тревожить этим до конца дежурства.



...Снова темнота, холодно. Низкий, уродливый мужчина несет девочку, закинув на плечо.

– Я красть ребёнок! – бубня себе под нос говорит существо, только отдалённо напоминающее человека. – Великий Червь быть радый! Я спасти механический дитя, я помочь свой народ!


...Снова тьма... Девочка сидит на стуле и плачет. Во круг нее, словно змей, вьется низкий, пахнущий гнилью мужчина. Он что-то ей нашептывает, в чем-то пытается убедить. Он рассказывает ей про то, что теперь она, как тот мужчина, что нес ее сюда, как все дети Великого Червя, как он сам являются одной большой и дружной семьей.



...Снова тьма... Прошло пару недель, может даже месяцев, в такой обстановке за временем следить невозможно. Алина, сломленная под гнетом Жреца, понемногу втягивается и тоже начинает верить в Червя, все охотнее выбрасывая из своей головы образ отца, матери, ее подружки Машки из соседней палатки, в которую она так часто ходила играть в дочки матери, принесенными сталкерами с поверхности куклами и медвежонком...



...Время обеда... В центр станции выводят мужчину. Алина его уже видела. Она не может вспомнить кто это. Жрец начинает свою проповедь, все внимательно и смиренно слушают, периодически с нетерпением посматривая на связанного мужчину с иглой в шее.



– ... И БУДЕТ ТАК! – громогласно и с превеликой гордостью произнес мужчина, выглядевший старше всех собравшихся раза в три. – Давайте начнем приготовления!



Чем-то знакомого Алине мужчину запихали в огромный мешок, сделанный из тента или похожего материала и, подобно тому, как корейцы забивали собак в мешках, чтобы их мясо стало нежным и более вкусным, забили бедного человека палками.



...Обед... Алине досталась часть плеча, она до сих пор не до конца привыкла к такому мясу. Ковыряясь в тарелке ржавой вилкой, она замечает до боли знакомый шрам в форме креста. Его ни с чем не спутать...