44

Уше казалось, что голова её тяжёлая и большая-большая, прямо огромная. И самый огромный в голове рот. А всё остальное тело, как маленький червячок, торчащий из гигантского яблока. Она лежала с закрытыми глазами на своих шкурах и пыталась понять, что стало с её организмом. И как вернуться в обычное состояние. Но мысли путались, мелькали и пропадали, стоило лишь на какой-нибудь попытаться сосредоточиться.

Потом открыла глаза. С трудом приподняла голову и оглядела себя. Да нет. Она, вроде, выглядит как всегда. Руки ярко освещены. Лежат беспомощные и праздные на груди. А вот ноги тянутся-тянутся, длинные, как змеи, и уползают куда-то в темноту. Там мышиные норки. И ноги совсем скоро в них потеряются. Как ей жить на свете без ног? Как их найти, если они уползут?

Уша подтянула ноги к животу, и с облегчением поняла, что они пока ещё с ней.

На сердце теплилось смутное приятное чувство. Вспомнила - у неё радость какая-то. Недавно появилась. Только вот что за радость и где она, никак не могла сообразить.

- Мать, - хрипло позвала.

Кама отложила шкуру, протянула холодную ладонь ко лбу Уши, потрогала, вздохнула.
- Что, доченька?

- Ты не видела мою радость?

- А какая она? - Кама не знала, что ответить на странный вопрос Уши.

Но Уша и сама не помнила. Подумала... Смутно представилось, что радость где-то спрятана под шкурой у головы. Стала щупать беспокойной рукой, и почувствовала, как слабость и тошнота поднялись из руки и полились по всему телу.

Вдруг что-то кругло-гладкое попало под пальцы. Вытащила - и восторг наполнил душу. Как она могла забыть про яичко? Слабая улыбка осветило лицо.

Смотрит, любуется, как по голубому чистому небушку плывут белые пушистые облачка.

Кама заметила. Хотела спросить, но сдержалась. Разве это сейчас главное? Вот выздоровеет дочка, тогда и спросит. Всё остальное совсем неважно.

У входа послышался шум.

- Отец, - успела шепнуть Кама, и женщины привычно замолчали. Теперь молчание будет наполнять тесную берлогу до утра. Только после ухода отца они вновь станут разговаривать.

Отец с кряканьем сел у огня. Был он нечувствителен к холоду, легко переносил морозы и ненастья, но и погреться при случае любил.

Кама сунула ему в руку кусок мяса. Он стал жадно есть, роняя капли жира на волосатую грудь.

Уша лежала и смотрела. И теперь какие-то непонятные метаморфозы стали происходить с отцом. Он то удалялся далеко от неё, в глубь берлоги, становился маленьким, словно серый воробушек. То надвигался, и густые чёрные с проседью брови приближались к Уше так близко, что она могла рассмотреть каждую отдельную волосинку.

Пока Уша наблюдала за изменениями отца, пытаясь и в них отыскать логику и смысл, рука её разжалась, и небесно-голубое яичко выскользнуло из слабых пальцев. Выскользнуло и покатилось к здоровой и чёрной пятке отца.

Яркое пятнышко сразу привлекло его внимание. Он отвёл руку с полуобглоданным мослом в сторону и наклонил голову над Ушиной радостью. Потом поднял ногу и с силой топнул пяткой. Ушина радость брызнула голубыми искрами в последний раз.