Ванечка

Ванечку я помню с детства. Мы были знакомы с ним по общей музыкальной тусовке нашего небольшого городка. Я тогда была неуклюжим подростком, играла на скрипке, он – ещё безусым долговязым близоруким юношей в больших очках, с глубоко посаженными выразительными карими глазами и чёрными, гладкими волосами, постриженными «под горшок». Как истинный северянин, он был сдержанным на эмоции, скупым на слова и, казалось, совсем равнодушным к окружавшим его девушкам. Однако при его довольно заурядной внешности, Ванечка пользовался популярностью среди девушек, они сохли по нему и старались заслужить его редкую улыбку.

Что же в нём привлекало их? Ваня был начитанным интеллектуалом и невероятно талантливым музыкантом. В его руках оживал любой инструмент. Брал ли он в руки баян на концертной эстраде, гитару на студенческой попойке или отстукивал палочками какую-нибудь заковыристую ритмическую формулу Шостаковича по деревянному грубо сколоченному столу во дворе – он становился другим человеком. Лицо его преображалось и являло собой целую палитру чувств – оно то светлело, и он по-детски счастливо улыбался, то рассерженно сводил брови к переносице, то погружался в раздумья, и тогда взгляд его становился отстраненным, но наполненным глубокой сосредоточенностью.

В житейском плане Ваня был классическим интеллигентом, человеком, неприспособленным к жизни, без той нормальной крестьянской хватки, которой так часто не хватает людям искусства – музыкантам, художникам, писателям. На удивление многих он довольно рано женился. Вернее, Зойка сама женила его на себе. По крайне мере так говорили его несостоявшиеся невесты, раздосадованные тем, что у них буквально из-под носа увела профессорского сына, подающего большие надежды музыканта, девочка с деревенским происхождением. Она была его полной противоположностью – невысокого роста, с плотным телосложением, пышной грудью, густыми русыми локонами, темпераментная, деловая, с крестьянской закалкой, знающая, куда и как направлять молодого супруга.

Через несколько лет я снова пересеклась с Ваней, теперь уже Иваном Матвеевичем. Грянули 90-е годы, я была студенткой, и нас позвали в теплоходный гастрольный тур по Волге. Это была весёлая студенческая поездка. Компания подобралась аховая – одарённая, но дурная на голову музыкальная молодёжь из столичных творческих ВУЗов. Днём выступали в прибрежных городках и посёлках, а вечерами и ночами гудели на теплоходе. Организаторы для этого постарались обеспечить артистов – застолья с красной рыбой, ресторанной подачей и обилием алкоголя.

Это было время контрастов, когда наша обыденная нищета могла перемежаться такими всплесками «шикарной» жизни. В той поездке я увидела Ваню совсем другим. Днём он был всё таким же сдержанным и даже закрытым. Теперь на его лице невозможно было увидеть ту детскую открытую улыбку, когда-то нежно проступавшую во время музыкальных экспромтов. Он чётко выполнял свою работу – выступал, аккомпанировал. В перерывах много курил и перекидывался несколькими фразами с ребятами. А по вечерам пил. Потом выходил на палубу с баяном и буквально рвал его меха. Демонстративно отвернув в сторону свою рано начавшую седеть голову, он сначала как будто пробовал, как работают пальцы, как баян откликается на ведение меха. Потом постепенно набирал темп, из-под его пальцев вырывались ровные отработанные пассажи. Когда он окончательно разгонялся до нужной скорости и динамик, его игра достигала своего апогея. Меха разводились до самой своей большой амплитуды, звук нарастал, как постепенно нарастает гром в грозовых тучах перед своим финальным раскатом. Баян буквально ревел. Потом на максимальной громкости он резко, одномоментным рывком сводил меха. И потом снова начинал разводить свои пассажи, пока они не дойдут до громового раската. Его отвёрнутое от инструмента и людей лицо выражало страшную демоническую натуру, прорывавшуюся только во время этой его музыкальной исповеди, и было поистине достойно кисти Врубеля. Нахмуренные чёрные брови, сверкающие нечеловеческой страстью глаза, искаженный непонятной мне тогда гримасой безысходности рот – казалось, что человек на краю пропасти, на грани отчаяния, на пороге принятия какого-то жуткого решения. Потом я узнала, что Иван Матвеевич пламенно влюбился в молоденькую студентку. Девочка была намного младше его – прекрасное эфирное создание с милыми девичьими кудряшками, нежными голубо-серыми глазами, наполненными чистотой и наивностью, и в то же время не лишенными природного ума. Она чувствовала и понимала его едва удерживаемое к ней влечение, и в силу своего воспитания, семейной нравственной закваски и разницы в возрасте, старательно держала дистанцию, намеренно избегая уединенных встреч с ним.

Спустя годы, Иван Матвеевич развелся с первой женой. Потом снова женился. Вторая жена контролирует его еще больше, чем первая. Ограничивает употребление алкоголя, посещение дружеских музыкантских попоек, дабы не давать повода ему, внешне нордически сдержанному, проявлять своё дикое, порой яростное начало, дремлющее в глубине его души. Хотя кто знает, может быть, и теперь он проявляет его, но только для неё?

14.10.2024, г. Вологда