Обормоты

             Весну восьмидесятого я провел в Крыму, переезжая с места на место, так вышло.  В начале апреля, в холодном и пустом еще Судаке, с институтским другом пленэрили в Генуэсской крепости и, как-то, решили посетить знаменитый Волошинский Коктебель. Благо, там всё близко.  Прошли по пустой улице Морской и уткнулись в закрытый дом-музей. Не сезон. Так что полюбоваться удалось только снаружи, да увидеть те самые ступени, на которых некогда восседал Волошин с мамой, величественной Еленой Оттобальдовной, или Пра, как все её называли, произносившей с характерным грассированием, встречая новых гостей: «Славные ребята, только их надо немного обобормотить». Поднялись мы на гору Кучук-Янышар, к его одинокой могиле, гранитной плите, под деревцем, усыпанной пляжной галькой с пожеланиями от поклонников и роскошным видом на коктебельскую бухту и на горы Восточного Крыма, больше похожие на холмы. Камней с собой не взяли, да и желаний, по сути, еще не было. Просто после диплома открывалась большая неведомая жизнь, пустота, которую предстояло Бог весть чем заполнить.
            Признаться, я еще не знал толком Волошина, видел, конечно, акварели, но, в общем, не более. Подходил к нему постепенно, по началу познакомившись со стихами, вглядывался в придуманные им пейзажи. Среди гениев Серебряного века имя его стоит чуть в стороне. Стихи хороши, но не из тех, что цитируются сплошь и рядом, его акварели, хотя и узнаваемые, не растиражированы. И, может быть не случайно, художники считали его поэтом, а поэты – художником. И многим, скорее всего, вспомнится Коктебель и фотография с грузным лохматым Максом в хитоне и с пыльным венком на голове, а ещё вероятнее – только имя: да, был такой поэт в начале XX века… Но чем больше времени проходит, тем отчетливее становится фигура коктебельского чудака, киммерийца и умницы Волошина. Значительно позже могучий Макс, истоптавший по молодости пол Европы, учившийся в Сорбонне, принявший посвящение у масонов, увлекавшийся буддизмом и антропософией Р.Штайнера, обладавший и провидением, и оккультными способностями, странствующий с гостями по горам с посохом, чувствовавший себя владельцем этой сухой и прекрасной земли – Киммерии, как называл её Волошин, стал постепенно проявляться и вырастать до гиганских размеров Посейдона, или Зевса, к которому и подступаться то боязно.
            Ежегодно сотни приезжающих гостей, - писателей, поэтов, художников, актеров, весь российский бомонд, становясь членами «Ордена обормотов», проникались идеями натурального купания, что бесило местное население и застегнутых на все пуговицы «приличных» дачников, скрипевших зубами при виде странно одетых (или вовсе не одетых) приезжих, пытались ввести их в рамки, натравливали на «обормотов» полицию – но всё безрезультатно.  В доме царили непринужденное веселье, состязания в остроумии, маскарады, мистификации, розыгрыши, концерты и спектакли. Все страдали «каменной болезнью» - собирали в бухте разноцветные камешки, считая их по красоте "венцом творенья».
            Для меня Волошин был, прежде всего, магнитом, и притягивающим, и помогающим, и взращивающим, а, позднее, и спасающим людей, подобным яркой звезде, вокруг которой вращалось множество планет.
            Но тогда, сидя у могилы Волошина и, глядя на Коктебельскую бухту, я ничего этого не знал, не знал, что через полтора десятка лет куплю дом в деревне и буду постепенно создавать из виллы Параши Мухину Cлободу с фонтанами, журчащим горным ручьем, каменным  античным двором, ашрамом для медитаций и массажа, чайным домиком, купальней и прудами с карасями и нагими купальщицами, баней, точнее – храмом Весты, в котором, будучи Верховным жрецом, в венке и хитоне, стану отмывать и хлестать вениками непокорных и покорных  весталок, устраивать на лугу у храма шествия и танцы в честь Верховного жреца с тирсами и бубнами, пляски у огромного дикого кострища с факелами, луками и копьями в травяных юбках, проводить чайные церемонии и греться у барбикюшницы с шашлыками, молодым карменером и старым бордо, проводить музыкальные вечера при свечах у камина с постоянно сменяющими друг друга гостями – друзьями и их знакомыми, снимать кино и писать, в том числе, приезжих купальщиц, вспомнить первопроходца Волошина и понять, что его идеи не канули в Лету в районе Карадага, собрались в сверкающее облако в ноосфере и, частично, пролились у меня под Угличем. Вот только камней тех разномастных в глине нашей не сыскать, а валуны все в округе давно собраны, пошли на постройки моих «затей».

06.11.24