Развод по русски или киллер Степанов

   Устроившись поудобнее на широком подоконнике своей малогабаритной кухни старого панельного дома, профессиональный киллер Степанов тестировал новый лазерный прицел снайперской винтовки, выцеливая сквозь него симпатичную жизнерадостную девушку с мороженным в руке. Та ожидала автобус на другом конце улицы и, растеряно улыбаясь, пыталась стряхнуть навязчивое малиновое пятнышко, то со своего плеча, то с груди, принимая его, по-видимому, за спаривающихся божьих коровок или кусочек ненароком оброненного лакомства.
На душе у киллера было безмятежно и светло. Оптика, купленная им в Туле, по случаю, за смешные пятьсот баксов, сейчас проявляла себя вполне достойным образом, вселяя в киллера надежду, что в нужный момент девайс не подведет. "Проводив" девушку до автобуса, Степанов думал уже было переключиться  на огромного бородача в макинтоше и болотных сапогах, раздававшего рекламные листовки у магазина " Клевое место", но тут увлекательное занятие мужчины прервал настойчивый звонок в дверь.

- И кого еще там нелегкая?
Степанов нехотя отложил в сторону любимую игрушку и, расправив до хруста в суставах затекшие плечи,  пошел открывать.
— Да ладно...
Увиденное киллером за дверью поразило его воображение даже больше, чем если б он наткнулся на щиты и шлемы группы захвата.
Перед  Степановым собственной персоной стоял, брезгливо осматриваясь по сторонам,  его давнишний приятель, в оные времена однокурсник, а ныне известный политик Треногов. С тех пор как Треногов ушел в  большое плавание, они со Степановым, можно сказать, толком и не общались. Разве только коротко списались как-то под Новый год.
Потоптавшись на резиновом коврике у двери, гость, сочтя подобное проявление вежливости вполне достаточным, как был в обуви, кряхтя и отдуваясь, проследовал на кухню вслед за хозяином.
— Коньяк, виски? — спросил его киллер Степанов, запихивая винтовку в чехол, напоминавший футляр для скрипки.
— За рулем. — сказал Треногов, опасливо скосив глаза на средство повышенной опасности.
— Значит водки, — понимающе кивнул Степанов и поставил на стол два граненых стакана. — Какими судьбами? Дай-ка догадаюсь. Из политики, наконец, поперли. Нет? А то как бы ты еще про старого кореша вспомнил?
— Cплюнь. Я по делу.
— Не удивлен почему-то.
— Хочу заказ сделать.
— Закааз? — ехидно улыбнулся Степанов, — Извини, но ты не совсем по адресу, приятель. Я, как тебе известно, не политтехнолог, не имиджмейкер...
— Не скажи. Тут по твоей прямой специальности работенка.
— Неужели? Хотя, если хорошенько прикинуть, то вполне естественно. Выборы на носу. Хочешь устранить конкурента, или наоборот, соратника по фракции уконтропупить?
— Не то и не другое, — загадочно улыбнулся Треногов, напомнив Степанову себя же, но только на глянцевом плакате предвыборной агитации, — Жену хочу убрать. Надоела хуже горькой редьки.
— Машку, что ли? — едва не поперхнулся от неожиданности Степанов, перед глазами которого возник горячий образ супруги Треногова. Зеленоглазой, крутобедрой, смешливой. По молодости между Степановым и женой Треногова однажды даже проскочила искра, обернувшаяся, с учетом их с Машкой проспиртованности, пламенем, которое было ими незамедлительно погашено прямо на веранде дачной бани Треноговых. Случилось это во время какой-то из гулянок, когда глава семьи, надравшись до поросячьего визга, уснул богатырским сном прямо на верхней полке русской парной. Степанов, вспомнив знойное дыхание Марии, ее звенящую от страсти упругую плоть, жадные до ласк губы, плечи и прочие части тела, неодобрительно покачал головой.
— Вот уж, огорошил, отец, — Степанов потер седеющие виски. — Так огорошил. Хоть стой, хоть падай. Не жалко? Ведь двадцать лет, кажется, бок о бок.
— Двадцать пять, — махнул рукой Треногов и тут же страдальчески скривился.  — Так это что же получается? Это значит ей сейчас…. о Боже. Сорок семь. Полный тираж. Нет, нет. Моему нынешнему статусу соответствует максимум двадцатипятилетняя. А ты как  думал? Вон днями на золотой айфон жене председателя Зак. Собрания скидывались. Двадцать лет исполнилось соплячке. А ему самому, на минуточку, за полтинник уже. А как иначе? Статус.
— Ну раз статус не позволяет, тогда развёлся бы. Чего огород-то городить?
— Ты в своем уме? Накануне Выборов. Другое дело, если бы она, так сказать, сама сошла б с дистанции.
Словно не слушая оправдания приятеля, Степанов молчал, уставившись в свои ладони. По виду киллера невозможно было определить, какие мысли топтались в его голове.
— Десять тысяч. — прервав затянувшуюся паузу, на всякий случай, обозначил цену вопроса Треногов.
И поспешно добавил, взглянув на безучастно изучающего папиллярные узоры приятеля. — Евро, конечно. А что? Стандартная такса.
Степанов поднял на заказчика пустые, безжизненные, как у вампира, глаза.
— Двадцать, — презрительно скривив тонкие губы, сказал киллер, — Десять — надбавка за моральный ущерб. Не чужие все-таки... были.
— Скинь пять. По дружбе.
Степанов едва заметно улыбнулся, обнаружив ямочки на землистых щеках.
— Черт с тобой, но деньги вперед.
Глаза киллера снова стали живыми, а вид добродушным, словно у кота Леопольда. Ударив по рукам, стороны, не чокаясь, выпили по рюмке, закусив маслинами, завернутыми в тонкие ломтики слабосолёной форели.
Не удержавшись, довольный Треногов  щелкнул пальцами, словно собирался подозвать официанта, и произнес тост.
— Пусть земля ей будет пухом.
В качестве алаверды Степанов достал с полки третий стакан и наполнив его до половины, накрыл ломтем черного хлеба.
— Аминь.
-   Слушай, ты это…— заметил, разомлевший после третьей сотки Треногов, — Чур, не больно чтоб.
— Не дрейфь. Свои люди. Она и понять ничего не успеет, как окажется в раю.

  Вечером Степанов, подкараулив Машку у квартиры Треноговых, наставил на заказанный объект пистолет с глушителем.
Степанов, собственно, предпочел бы проверить в деле свою новую оптику, но от винтовки пришлось отказаться. Треногов потребовал, чтоб устранение супруги походило не на заказное убийство (много лишних вопросов), а на ограбление местной гопотой, или еще лучше, на несчастный случай.
Увидев старого знакомого, Машка радостно рассмеялась.
— О, Степанов. Какими судьбами? Заходи, гостем будешь. Сейчас кофе поставлю, а то можно и покрепче. Только эту штуку убери, — кивнула она на пистолет, —  Не дай Бог соседи увидят, милицию вызовут. Мой, кстати, поздно сегодня будет. — кокетливо добавила она, тряхнув модным, но уже довольно куцым перманентом. Потухшие ее глаза, снова, как в молодости, вспыхнули зеленым озорным огоньком, точно лампочка свободного такси. Спина у нее при этом распрямилась, а носогубные складки разгладились.
— Да я, понимаешь, к тебе по другому вопросу, — смущенно сказал Степанов. — Ты, короче, того, не обижайся, Маш, но я тебя... я...я... в общем шлепну тебя сейчас.  Только не подумай чего, я  лично тут не при делах. Тебя  Треногов твой заказал. Я и деньги взял. Неохотно, заметь.
Степанов направил пистолет на Машу, лицо его исказилось мученической гримасой...
— Постой, постой, — поспешно отвела оружие в сторону Машка, — Так значит эта плешивая скотина от меня избавиться решила?
— Ну да. Сам бы я до такого не допер. Веришь?
— Вот оно значит что. — вспыхнула Машка. Раскрасневшееся от решимости и злости ее лицо стало, как в молодости, свежим и красивым. — Да убери ты уже свой пестик. Я дам гораздо больше. И давай в квартиру что ли пройдем, а то уже любопытная соседская харя из дверного проема высунулась.
Машка с милой улыбкой кивнула куда-то в сторону лестничной площадки. — Здравствуйте, любезнейшая Розалия Петровна.
В ответ на  ее приветствие послышался скрип двери и тихий щелчок замка.
— И сколько, если не секрет, он за меня дал?
— Тридцать, — не моргнув глазом соврал Степанов, тактично пропуская Машку вперед. — Тысяч. Евро, конечно.
— Вот жмот. Даю шестьдесят. Но... ты его прикончишь.
— Погоди. А  этот-то тебе чем помешал? — опешил Степанов.
— Еще спрашивает. Неужели ты думаешь, я не догадывалась, что эта сволочь спит и видит, как со мной расстается? Только мне и в голову не приходило, что настолько радикально. А по контракту ведь..., -  тут Маша всхлипнула и начала размазывать по ресницам тушь. - Все имущество этому борову принадлежит: и наша квартира в центре, и дом с бассейном, и вилла в Черногории, и яхта...
Машка, устав, наконец, сдерживаться, беззвучно зарыдала, кусая губы.
Степанов, засунув пистолет во внутренний карман куртки, неумело обнял жену Треногова и проводил ее на кухню.
- Ну будет тебе, будет...
- Я уже молчу про счета в Сосьете Женераль,- тряслись в беззвучном плаче плечи Машки,-  Ну, уйду я от него сейчас. И с чем  останусь после развода? C голым задом и с родительской двушкой в спальном районе. Куда мне идти прикажешь? Работать? Так я даже не знаю, что это такое. Нет. Короче, шестьдесят штук, и ты завтра приносишь мне его скальп. По рукам?
— По рукам, конечно. Только… скальп — это не слишком ли жестоко?
— Я сказала образно, Степанов. Достаточно, если ты просто размозжишь его свинячью башку из своего нагана.
— Это пистолет системы Токарева. — вежливо поправил жертву, то есть заказчицу, Степанов, не терпевший дилетантизма в профессиональных вопросах.
— Тем более. — сказала Машка и ушла в гостиную. Киллер услышал, как лязгнул затвор тяжелого шкафа. Скоро Машка вернулась с бутылкой коньяка и с пакетом, из которого вытряхнула на стол перед Степановым шесть толстых пачек. — Пересчитывать будешь?
— Обижаешь, Маш.
— Ну тогда по сто пятьдесят и за дело. — Машкин перманент весело всколыхнулся. — Только обещай, что подыхать он будет мучительно и долго.

  На следующий день драма, развернувшаяся накануне у входной двери в квартиру четы Треноговых, повторилась, как под копирку. Только потенциальной жертвой на этот раз был муж.
— Ты в своем уме, Степанов? — только и смог пробормотать ошарашенный Треногов, увидев направленный на себя пистолет, — Я тебе не самоубийство заказывал, а как бы вовсе наоборот. Забыл?
— Да помню я, — неохотно кивнул Степанов, — Только твоя благоверная мне больше за тебя дала. Восемьдесят. Так что без обид. И да, твою пятнашку я, если надо, могу вернуть. Только на что она тебе...
«Восемьдесят? — возмутился в душе Треногов. — Ну разве не сучка? Восемьдесят. Только и умеет, что бабло направо и налево раздавать. Знала бы, как оно достается. Давно надо было ей карточку заблокировать.»
— Сколько? — перешел от слов к делу политик, который привык решать вопросы, а не молоть языком почем зря. Точнее молоть он привык тоже, но в основном на камеру. А сейчас на него вместо объектива камеры смотрело дуло пистолета.
— Сто пятьдесят.
— Охренел?
Вместо ответа Степанов только сильнее надавил глушителем в рыхлый живот политика.
— Ладно, черт с тобой, вымогатель, только чтоб завтра ее закопал. Чтобы даже следа от нее не осталось. Да и  учти, пятнадцать тысяч, ты уже получил. Итого сейчас с меня сто тридцать пять...
— Не вопрос, считать умеем, — ответил Степанов и достал из внутреннего кармана куртки целлофановый пакет, который предусмотрительно прихватил с собой.

  На следующий день Степанов, засунув за ремень брюк пистолет, снова отправился в гости в Треноговым. Не успел он закрыть за собой дверь, как услышал за спиной характерный зловещий щелчок взводимого курка. Киллер Степанов медленно поднял вверх руки, потом осторожно повернул голову.
Перед ним стоял его старый знакомый— коллега по цеху, киллер Потапов.
— Не обижайся, брат. — сказал он Степанову, — Ничего личного. Служба.
— Кто? — cпросил Степанов.
— Треноговы.
— Оба что ли?
— Ну да. Посчитали, что им для бюджета будет гораздо дешевле тебя грохнуть, вместо того, чтобы продолжать между собой бодаться.
— И во сколько меня оценили?
— В пятьдесят штук.
— Даю сотку, но только так, чтобы ты урыл обоих. Готов?
— Считай, что их уже нет, брат…

   Этим же вечером киллер Степанов, чистил свой ТТ и смотрел краем глаза телевизор, когда в эфир дали экстренный выпуск «Криминальных новостей" города Н-ска. Услышав фамилию — Треногов, Степанов напрягся и машинально потянулся за пультом - включить звук погромче.
На фоне шикарного особняка, выполненного в Викторианском стиле и автомобиля с надписью " Следственный комитет" на борту, какой-то юркий "взмыленный" корреспондент, задыхаясь от восторга, вел репортаж о том, что известный политик Треногов на пару с женой собственноручно обезвредил и задержал в своем загородном доме киллера Потапова, за которым вот уже три года безуспешно охотились правоохранительные органы страны. Сам Треногов, широко расправив плечи и выпятив грудь, с сияющим видом говорил в камеру, что никакой он не герой, а просто настоящий мужчина, который честно выполнил свой гражданский долг, добавив, что  еще неизвестно чем бы дело закончилось, если бы к нему на помощь не пришла его верная супруга,  его дражайшая половина.
Дражайшая половина, между тем, преданно прижимаясь к плечу Треногова, не сводила с мужа влюбленных глаз.
— И основное, что я хотел бы подчеркнуть, дорогие друзья, — закончил Треногов, обняв супругу, — Крепкая семья, крепкий тыл — это приоритет в жизни каждого добропорядочного человека. Потому-то всемерная поддержка семейных ценностей и является одним из основных пунктов моей новой предвыборной программы. Голосуем за крепкую семью, товарищи. За главное  достояние нашей жизни...
— Да уж, ничего не скажешь — настоящий политик. — усмехнулся Степанов. Выключив телевизор, он подошел к сейфу и, достав оттуда несколько толстых пачек евро, с удовольствием взвесил их в руке,
— А вот главное достояние киллера, в наше меркантильное время, заключается, как оказывается, в его умении хорошо считать.
Сказав так, киллер Степанов вернул пачки обратно в сейф, накрыв их пистолетом, из которого  он так ни разу и не выстрелил...