13. Шемякина смута

13. ШЕМЯКИНА СМУТА. Недовольством широких масс «трудящихся» непонятной русскому человеку того времени «интернациональной» политикой Василия II решил использовать в своей борьбе с царствующим кузеном Дмитрий Шемяка. Причем, этому парню следовало поспешать. Как мы с вами помним, пока государь находился в плену у татар, Шемяка вступил в переговоры с ханом и хлопотал о том, чтобы Василий там, в плену, и остался. Но великий князь благополучно вернулся в Москву. Шемякин же посол к хану был перехвачен московскими агентами, и Василий оказался в курсе всех интриг своего двоюродного брата. А значит, теперь больше, чем когда-либо, Дмитрий должен был опасаться ответных действий со стороны великого князя, у которого к тому же еще появились поднаторевшие в военном ремесле татарские дружки. И как только людям это удается, что даже собственное пленение Василий сумел обратить себе на пользу?! Видно, верно говорят: «Брось счастливчика в реку, и он выплывет на берег с рыбой в зубах».

Опасаясь заслуженного возмездия за свои деяния, Шемяка засел в Угличе и принялся искать себе союзников. Как выяснилось довольно быстро, недругов у Василия II было не мало. А события последних лет убедили многих в том, что власть из рук Василия скоро выскользнет окончательно, и удержать ее у него нет никакой возможности. Очень скоро к Шемяке примкнули Борис Тверской, Иоанн Можайский, московский боярин Иван Стариков, несколько столичных купцов, дворян и, даже, кто-то из иноков Троицкого монастыря. Да и великокняжеский двор буквально кишел Шемякиными агентами. Они-то весной 1446 года и сообщили хозяину об отъезде Василия на богомолье в Троицу.

12 февраля дружина Шемяки и пешая рать Иоанна Можайского тайно подступили к Москве и были пропущены в Кремль изменниками из числа московских воевод. Иоанн Можайский тотчас ускакал в Троицу и без всякого сопротивления пленил горемычного Василия. При этом великий князь, как говорят, был заранее предупрежден верными людьми о приближении мятежников, но бежать почему-то отказался наотрез. В столицу арестанта везли на простых санях, словно государственного преступника. 16 февраля в Москве на Шемякином дворе именем мятежной тройки, Дмитрия Шемяки, Иоанна Можайского и Бориса Тверского, великий князь Василий II Василич был ослеплен. Убить его заговорщики вновь не решились, ограничились лишь ссылкой в Углич, Мать великого князя, Софью Витовтовну, сослали в Чухлому. Будь среди заговорщиков Васька Косой, так «легко» Василий и Софья, конечно, не отделались бы. Сыновья низложенного государя, Иоанн и Юрий, бежали под защиту князя Ивана Ряполовского, который вместе с двумя своими братьями, Симеоном и Дмитрием, собрал ратников, сколько смог, и увез обоих княжичей в Муром. На этом переворот закончился, и теперь оставалось только дождаться его последствий.

Последствия начались незамедлительно.

Сначала возникли проблемы в самой Москве. Очень многие воеводы и дворяне присягать узурпатору отказались. Воевода Федор Басенок даже загремел за это в темницу, но сумел выбраться оттуда и бежал в Литву, к Казимиру. Вслед за ним в Литву ушли Василий Ярославич Боровский, Семен Иванович Оболенский и несколько дворян. Однако и после бегства главных смутьянов спокойнее в Москве не стало. Назревал бунт, и Шемяке с первых же дней своего «царствования» пришлось идти на уступки. Вначале он разрешил княжичам Иоанну и Юрию перебраться из Мурома в Углич, к отцу. Затем понукаемый митрополитом Ионой Шемяка «раскаялся» и отправился в Углич сам, дабы выпросить у Василия прошение за ослепление. Впрочем, скорее всего, это была лишь официальная версия - удобный предлог и не более того. Ну не хотелось Шемяке лишний раз расстраивать первосвященника! Прощение Василия ему совсем не требовалось, он в нем не нуждался, от Василия ему было нужно нечто иное – маленькая справочка, бумага с печатями и подписями. За ней он поехал, ее он в итоге и получил. На личной встрече с братом Шемяка обещаниями, уговорами и угрозами выторговал у слепого узника святую клятву не претендовать больше на великий стол, и, получив на руки «проклятые грамоты», освободил и брата и всю его семью из-под стражи. Бедный Василий действительно ни на что не претендовал, он каялся в грехах, всю вину за произошедшее брал на себя, и с Шемякой разговаривал покорно, даже заискивающе. Возможно, он боялся за своих близких. Шемяка был известным беспредельщиком, и от него можно было ждать всего, чего угодно. Чувство жалости ему было неведомо. Впрочем, в тот день в душе Дмитрия Юрьевича что-то все же надломилось, Шемяку проняло, возможно, даже, что ему на глаза навернулись крокодиловы слезы. Обрадованный удачным разрешением конфликта он дал в честь брата пир и 15 сентября 1446 года перевел его вместе с семьей в Вологду, что находилась далеко от преданных Василию касимовских татар, но зато под самым боком у верных союзников Шемяки, новгородцев.

Меж тем, даже и с «проклятыми грамотами» на руках, положение Шемяки по-прежнему оставалось шатким. На Руси его, мягко говоря, недолюбливали. А потому, Дмитрию Шемяке не оставалось ничего иного, как забыв и о «свече дела московского» и об интересах государевой казны, начать безжалостно резать Московскую Русь на уделы, дабы навербовать себе новых союзников. Этим он вскоре и занялся. По распоряжению Шемяки сыновьям Юрия Васильевича Шуйского, внукам старого московского недруга Василия Кирдяпы, Федору и Василию, было возвращено Нижегородско-Суздальское княжество. Князья от такого щедрого подарка отказываться, конечно же, не стали, но и в междоусобицу московскую не полезли, предпочитая наблюдать за всем происходящим со стороны, тем более что там было на что посмотреть.

А на Руси тем часом воцарилась неразбериха. Сколько раз уже такое было в нашей истории, и сколько раз еще такое будет? Как только на Руси появляются два государя, законный и самозваный, пиши - пропало! Никому мало не покажется! Оставшуюся без «нарядника» Землю Русскую будут рвать в клочья все, кому не лень, и свои, и чужие, пока народ русский опять за топор не возьмется.

На этот раз возникшей неразберихой и фактическим безвластием на Руси первыми воспользовались внешние враги. В том же 1446 году 700 татар осаждали Устюг и отступили от города лишь за откуп. На обратном пути по слухам они все погибли в Ветлуге. Однако, даже не смотря на такой исход, все понимали, что это только начало смутных времен. Князья русские разделились на два враждующих лагеря, а княжеская усобица без наездов степной конницы и всеобщего разорения никогда не обходилась, и сейчас тоже вряд ли обойдется. К тому же, тяжелый Шемякин нрав был известен всем, да он и не собирался его ни от кого скрывать. Все это могло означать только одно: жди новой крови и новой разрухи. Как результат, рейтинг низложенного Василия стремительно пополз вверх. К нему в Вологду вновь, как когда-то, начали со всех сторон сходиться бояре, воеводы и ратники, сохранившие верность своему законному государю. Начала пустеть и Москва. Вскоре Василий имел в своем распоряжении столько войск, что просто глупо было не начать войну за возвращение своего трона, тем более что общество русское было вовсе даже не против, того, чтобы один государь укокошил, наконец, другого, и на Руси опять утвердилось единовластие.

Единственное, что еще удерживало Василия от немедленного выступления, была клятва, данная им в Угличе Димке Шемяке. Клятва сия была скреплена крестным целованием, а для русского человека той поры, да ещё такого богобоязненного, как Василий II, это многое значило. Не зная, на что ему и решиться, Василий отправился в Белозерский Кириллов Монастырь, где в ту пору верховодил очень умный игумен Трифон. Трифон внимательно князя выслушал, покивав сочувственно головой, затем весьма доходчиво объяснил засомневавшемуся было государю, что клятва, данная им в Угличе, не является законной, так как была порождением неволи и страха, а после этого вкупе со всеми монастырскими иеромонахами благословил Василия II на великое княжение. На этом все сомнения великого князя разом и развеялись.

Первым почувствовал, что в Вологде творится что-то неладное, тверской князь Борис. Когда же в ворота его столицы постучали несколько тысяч вооруженных до зубов угрюмых мужиков со слепым вологодским князем во главе, он понял, что сейчас его будут бить и не только ногами. Ни о каком сопротивлении даже и речи не могло идти. Борис тут же «искренне» раскаялся в своем злодеянии и вызвался помочь законному московскому государю вернуть свой трон. Правда при этом он просил о сущей безделице – его дочь Мария должна была стать женой семилетнего Ивана. Этот союз не был так уж невыгоден Москве, и Василий, засунув все свои старые обиды в самые дальние уголки души – дескать, пусть сын сам потом решает, что ему с тестем делать - дал согласие на обручение старшего сына с тверской княжной. Торжественное обручение детей утвердило союз князей, и тверская дружина пополнила великокняжескую рать. Теперь на очереди была Москва.

Вскоре и до Шемяки стали доходить отрывочные сведения о том, что в Твери против него затевается нечто очень и очень нехорошее. Желая разом расквитаться и с вологодским князем за клятвопреступление и с тверским государем за измену их тройственному союзу, узурпатор поднял по тревоге московское ополчение, соединился с войском Иоанна Можайского и пошел к Волоку Ламскому. На что он рассчитывал, сказать трудно, возможно просто не знал, с какими силами ему придется иметь дело. К ополчению Василия к тому времени уже успели присоединиться князья Ряполовские, князь Иван Стрига Оболенский и Федор Басенок с русско-литовской ратью, присланной в помощь московскому государю Казимиром. Пока противники медленно сближались, боярин Михаил Борисович Плещеев в обход войск Шемяки 25 декабря 1446 года подошел с отрядом ратников к Москве, хитростью проник внутрь городских укреплений и за полчаса овладел столицей. Все горожане немедленно были приведены к присяге. После этого Шемяке, чье войско из-за дезертирства и так уже успело сократиться чуть не на половину, не оставалось ничего иного, как удариться в бега. Под Галичем его настигла рать воеводы Плещеева, шедшая по его пятам от самой Москвы. В небольшой потасовке у стен отцовской столицы Шемяка растерял свою дружину, после чего лесами через Чухлому ушел в Каргополь, бросив свой удел на произвол судьбы. При этом, правда, он не забыл прихватить с собой заложника – вдовую московскую княгиню Софью Витовтовну.

Великий князь тем временем соединился возле Углича с полками Василия Ярославича Боровского, овладел городом и от его стен двинулся к Ярославлю, где его уже поджидали царевичи Касим и Якуб с татарской конницей. На этом карательная экспедиция великокняжеского войска закончилась. Государю стало известно о бегстве Шемяки, и он приказал двигаться к Москве. Вослед Шемяке было отправлено посольство боярина Кутузова с требованием отпустить княгиню Софью и вернуть великокняжескую казну. 17 февраля 1447 года великий князь возвратился в столицу.

Наконец-то Василий II по слепоте своей прозванный впоследствии Темным смог окончательно утвердиться в Москве. И снова, как и прежде, он не хотел никому мстить, не хотел никого карать, хотел только, чтобы все признали, наконец, его власть. Ну или, может, Василий просто осторожничал. Вот почему его врагов на первых порах никто не преследовал, и для них все закончилось лишь легким испугом. Василий разрешил внукам Кирдяпы княжить в Нижнем, Суздале и Городце, требуя от них взамен признания его власти над ними, оставил в покое Иоанна Можайского, взяв у него в качестве откупного Козельск, а в феврале 1447 года начал мирные переговоры с Шемякой. Оставшийся без союзников Шемяка согласился на все: отпустил Софью, уступил Москве Углич, Ржеву и Бежецкую волость, обещал вернуть захваченную казну и согласился не искать более великого княжения. Ему поверили или сделали вид, что поверили.

Первый, самый трагичный для Василия II этап «Шемякиной смуты» завершился. Все враги великого князя сумели до поры сохранить свои уделы. Один лишь суздальский князь Василий Васильевич Шуйский «Гребёнка», не желая ни в чем зависеть от Москвы, ушел в Псков и был посажен тамошними жителями на княжение. Своих соратников, князей и бояр, сохранивших ему верность, великий князь не забыл и не обидел, щедро наделил волостями и городами.

Русь на время успокоилась.