Кузнец кн2 ч3 гл10

Глава 10. Золотая сотня
     Сигню нисколько не ошиблась, приписав мне чуму в Свее. Это я, Ньорд из Аспина, наслал на них это бедствие.
      Идея насчёт чумы пришла мне, когда я однажды наблюдал её в одном из поселений норвеев. В своих раздумьях о том, как мне прибрать под себя Свею, я пришёл к тому, что без союза с норвеями мне не обойтись. Они ненавидели Свею и нас, свеев и славян тоже, которые в большом количестве жили по всем йордам по нашу сторону Западных гор. Норвеи ненавидели нас за то, что с нашей стороны не было этих ледяных ветров и штормов, налетавших на их берега, за то, что земля наша была жирна, что наши леса богаты дичью, а озёра и реки – рыбой. Что вода в наших фьордах спокойна и корабли там могут стоять без опасения быть разбитыми о скалы, а у них – только в глубине фьордов была спокойная вода, но берега при этом так обрывисты и скалисты, что пристать к ним нечего и думать.
      В то время, когда у нас появились первые города, они жили ещё в пещерах. Они и сейчас недалеко ушли от тех пещер. Поселения их были бедны и грязны. Они почти не знали тканей, едва умели лепить грубые глиняные горшки и плошки, крыши их построек, части просто вырытых в земле, покрывад дёрн, потому что так теплее и меньше мочит дождь. Они едва умели обрабатывать землю, а с железом ещё только начинают дружбу. Даже звёрьё здесь крупнее и свирепее, чем у нас.
     Какие книги!.. Боги, какой водопровод, дома в несколько этажей и каменные постройки!..
     Они с радостью набегали на наши приграничные селения, переходя через перевалы и грабили, унося всё, что находили, воровали женщин. Впрочем, наши женщины им тоже нравились не слишком, они любили своих, задастых и грудастых с мощными спинами, и косами, похожими на корабельные канаты.
     Но мне норвеи нравятся. Дикие, своенравные и недоверчивые, коварные, смелые люди. Они бесстрашно преодолевают моря и океаны на своих примитивных кораблях, отсутствуют дома по нескольку лет, но привозят иногда богатую добычу из дальних стран. И посуду, и золото, и оружие. Учатся делать и своё. А бьются они  бесстрашно, потому что не боятся смерти. И наши воины не боятся смерти, но уходя в Валхаллу, они всё же теряют хорошо организованную и обустроенную жизнь. Норвеи же верят, что уйдя в Валхаллу, приобретают куда больше, чем теряют тут на земле в Мидгарде. И, думаю, это так и есть.
      Они любят кулачные бои, нередко доходящие до смертоубийства, крепкую брагу и пиво. Меды они не варят и не делают и не понимают заморского вина, хотя любое хмельное тут в почёте. Не всегда есть хлеб, но мясо, чёрное, непрожаренное, китовое сало и рыба на столах не переводится.
      Законы их просты, потому что это просто законы выживания. У них много детей, зато до старости доживают единицы и не очень-то они любят стариков и немощных. Я подозреваю, их прибивают тайно, чтобы не кормить лишние бесполезные рты. Зато и продажных женщин тоже нет. Можно отобрать чужую жену, если убить её мужа, соблазнить нельзя, за это — смерть. И ей тоже.
      Я несколько лет потратил на то, чтобы завоевать их доверие. Они не верили мне уже просто потому, что я свей. Только доказав им, что я похож на них больше, чем на своих собратьев, участвуя в их охотах, рыбалках, развлечениях и, особенно, победив в нескольких кулачных боях, я стал более или менее ими принят. Хотя полностью они всё равно не доверяли мне.
      Только когда, собрав вместе нескольких местных конунгов я рассказал им о своих планах, они начали проникаться доверием и я стал всерьёз рассчитывать на их поддержку.
       Но идти войском сейчас на Свею было бы безумием и самоубийством. Сейчас это была мощная, счастливая, быстро прибывающая людьми страна.
     Но и медлить сильно тоже нельзя – ещё немного и форты вырастут в города, каждый со своим мощным гарнизоном. И так Сигурд о войске и обороне думает неустанно, наращивая и не ослабляя. Хотя, кажется, бояться ему некого. Но он умён, он знает, что нельзя быть богатым и при этом быть слабым. Если у тебя богатый дом, красивая жена, много жирной земли и скота, ты должен подальше выглядывать за забор и точить свой меч каждый день, чтобы никто не отобрал этого у тебя.
      А значит, я должен ослабить Свею.
      Я долго думал как.
      Лучше всего было убить Сигурда. Но это сплотит его алаев, народ и войско вокруг его дроттнинг и тогда их не победишь. Не говоря о том, что вообще убивать Сигурда… Убивать Сигурда я совсем не хотел.
     Вот ослабить самого Сигурда? Как? Этого я не мог придумать. Пока с ним Сигню, он сильнее всех на свете. Даже то, что у них до сих пор не появилось ни одного наследника, похоже, только сближает их, как это ни странно.
     У меня самого уже было десять сыновей и две дочери, и моя жена была беременна в тринадцатый раз. Сближает это меня с моей дроттнинг? Нисколько. Она, Тортрюд, кажется, побаивается меня, хотя за всю жизнь я не обидел её ни разу, ни словом, ни тем более действием. То, что я имел почти всех женщин подходящего возраста в Асбине и Гёттланде, вообще не удручало её, более того: по-моему, она была довольна, что я, благодаря этому меньше донимаю её. И так она была почти всё время беременна. Но детей рожала здоровых, крепких, ни один не умер! Тут же после рождения, Тортрюд отдавала их кормилицам, мамкам и гро. Чем вообще живёт и дышит моя жена, татуированная дроттнинг Тортрюд, для меня всегда было загадкой, которую, впрочем, я не стремился разгадать. В моём понимании женщина и должна быть такой, как Тортрюд.
      А вот две женщины на неё не похожие очень раздражали меня. Это моя сестра Рангхильда и Сигню. Но и между собой они тоже не тросто не похожи, они противоположны. И если хитрой Рангхильде мне хотелось отомстить за её обман и коварство, хотя я понимал, что она действовала, руководствуясь правильной материнской логикой и то, что я сам позволил себя отстранить от Сонборга, это не её, а скорее моя вина, надо было быть поумнее тогда, в мои девятнадцать. Думать вперёд, а не жить одним днём. Так что с отношением к сестре всё было вроде бы ясно.
     То вторая, Сигню, Свана Сигню, волновала уже одним своим присутствием на земле. Я так и не мог полностью осознать и объяснить самому себе, что меня так притягивает, и эту загадку я как раз очень хотел бы разгадать. Но уже одна мысль о том, чтобы поиметь её в постели распаляла меня до предела. Почему?
      И вот идея нападения на Свею, тайного, такого, какое никто не спишет на меня и никогда не подумает, ни Сигурд, никто другой, что это моих рук дело, родилась в моей голове, когда я увидел, что творится в одном из поселений норвеев, когда туда пришла чума. Как в панике люди бросались друг на друга, убивали, мародёрствовали и, заражаясь, умирали, не успев воспользоваться награбленным добром.
      Сделать то же со Свеей, поджечь её чумой так, чтобы йофуры не знали куда бросаться, за что хвататься, бежать или запереться в ужасе. Вот тогда я возьму их. Когда вымрет треть, а то и половина, а оставшимся будет плевать на то, кто ими правит, когда государство, созданное Сигурдом и его дроттнинг, перестанет существовать, тогда Свея и станет моей.
     Я всё провернул наилучшим образом, Свея запылала заразой так, как никогда в своей истории. Но что произошло? Эта чёртова гро, Сигню остановила чуму! Ничто не нарушилось в Свее, люди поумирали, конечно, но кого волнуют бондеры? А порядка стало даже больше. Организовали и продумали всё ещё лучшим образом, она соображает, она, Сигню, вдохновляет моего племянника, такого образованного и умного, будто у него не одна голова, а четыре, такого сильного, который всю Свею в свои руки взял.
     И мог я после этого не хотеть её?.. Вот только план мне теперь нужен новый…
   
      …Первое, что я почувстврвала, проснувшись, это полный, пряный аромат полевых трав и листвы, нагретой солнцем земли, тёплый конский дух… Ветра почти не было, и запахи вплывали в шатёр через неплотно прикрытый полог. Какое это счастье – чувствовать. Чувствовать эти запахи и те, что плавали рядом со мной, ткани белья, нагретого нашими телами, ещё свежей древесины, из которой выструган стол и лавки вдоль него, и наше ложе, ведь на прежнем могла уместиться только я одна, а теперь со мной рядом Сигурд…
     Чувствовать аромат его кожи – это отдельное, самое большое наслаждение из всех обонятельных ощущений моей жизни… целый год мне мерещился чудный запах его кожи, он согревал мою душу и не позволял сдаться. А теперь он рядом со мной, я чувствую спиной его большое тело, его тепло, слышу его тихое дыхание. Если я чуть-чуть отклонюсь спиной, я прижмусь к нему…
     Я открыла глаза. Моё зрение после болезни ослабло, но я надеялась, что это пройдёт, как постепенно отступала слабость. Палатка пронизана солнцем, золотой свет льётся сквозь плотную ткань, пылинки, похожие на звёздочки, медленно кружились в лучах солнца, проникающих через неплотно закрытый полог. Пылинки крупнее, мельче… Почему они танцуют по-разному? С разной скоростью? Почему одни кружатся, а другие покачиваются? И что такое пылинки? Что это, интересно? Тонкие песчинки? Частицы древесных опилок? Пыльца? Из чего она состоит, пыль? И есть ли что-то мельче пылинок, может быть такое, чего мы не можем разглядеть?..
     Я встала, чувствуя ещё слабость в ногах, да и всё моё тело слишком легкое и в то же время слишком тяжелое, так непросто ещё ходить, я уставала и теряла дыхание ещё очень быстро… а ещё спала по многу часов. Это так непривычно, всю жизнь я привыкла чувствовать себя здоровой и сильной,  почти не знать усталости, довольствоваться краткими часами сна.
      Вода холодная, но это было приятно, оживляло моё тело и, вроде прибавлялось сил…
     …Я смотрел на неё. Так, как я привык, когда она даже не подозревает, что я смотрю. Как я люблю на неё смотреть! Особенно теперь. Теперь, после года разлуки. Теперь, после её возвращения. Какое это счастье видеть её. Снова видеть её. Смотреть на неё. Смотреть, когда она даже не знает об этом.
     Вот сейчас, она сняла рубашку и поливала на себя воду, встав ногами в широкую лохань. Истончала, похожа на подростка, но стала ещё прекраснее. Потому что жива, и рядом со мной. Эта светящаяся кожа, словно внутри у неё зажжён огонь, она как лампа…
      Мы спали рядом который день, которую ночь, но я не касался её, её слабость пока очевидна и я… Я ждал. Но сейчас я не мог не подойти…
       — Давай, я полью, — сказал я.
     Она обернулась, и смутилась немного.
      — Я некрасивая стала. Худая, — немного краснея и смущаясь, проговорила она, отводя глаза и чуть прикрываясь.
       — Ты… — я задохнулся немного от её близости. – Ты такая... ты такая красивая…
      Тогда она посмотрела на меня…
     …Он сказал это с таким чувством, что я поняла: он видит меня красивой, несмотря ни на что. Но сам он красив невероятно в этом золотом свете, пронизывающем всё, даже наши тела.
      — Иди… иди сюда, — Сигню чуть отступила по дну лохани, давая мне место…
      Мы оказались совсем рядом. И вдруг она облила и меня водой из ковша, я даже захлебнулся от неожиданности, смеясь и отплёвываясь. И Сигню захохотала… Какой чудесный у тебя смех, Сигню, лучше всех музык мира. Она коснулась моего лица, вместе с моей ладонью, стирающей ручейки, ещё льющиеся с волос мне на лоб и глаза.
       — У тебя опять отросли волосы, — почти шёпотом проговорила она.
      Я перехватил её руку, готовую уже соскользнуть с моих волос, прижал её к своему лицу, к губам.
     — Я думала, ты уже никогда не захочешь меня поцеловать…
    Боги! Вознестись снова к небесам, вдвоём, слившись в одно совершенное существо… Как я жил без этого целый год?! Как я мог выдержать?!..
     …Мне кажется или я растворилась в нём?.. меня уже нет, я только могу чувствовать его. Его тело. Его сердце, оно снова в моём, оно в моей груди. Его душу, слившуюся с моей…
 
    …Демоны вели меня сегодня утром. Они подняли меня с моей одинокой постели и повели к палатке йофуров. Я так привык, за время этого похода, что я могу входить в любую палатку, мы жили здесь на особом положении. Как на войне. Но я совсем забыл думать о том, что… Тем более что до болезни Сигню, нравы в лагере царили самые свободные. Это с того дня как она заболела вечернее и ночное веселье прекратилось само собой. Тем более с приездом Сигурда. Все будто уже вернулись в Сонборг. Но разве это не так? Сам Сонборг пришёл сюда.
       И я отодвинул полог палатки…
      Они не видели меня. Да разверзнись сейчас под ними земля, они и тогда не заметили бы… Я не знал, что так бывает у людей. Я не думал, что это может быть похожим на прекрасный танец или полёт двух сказочных птиц, как те орлы на их спинах… Я не знал, что это может быть сама Красота, сама Жизнь, сама Любовь…
      У меня всё это бывало не так…
      Может быть, потому что я никогда не был с той, кого я по-настоящему любил, и кто любила бы меня?..

     …Я сидел за столом в трапезном шатре, который был опять превращён в навес с наступлением лета.
       — Ты что-то рано, — улыбчивый утренний голос.
       Это Торвард, Торвард, с кем я рос, как с Сигурдом и Берси, Торвард, теперь Ярни, и я знаю, за что этого сероглазого, похожего на мальчишку до сих пор, алая стали называть железным. Я видел его в бою, но больше — я видел, каким он становится, когда надо было делать то, что мы здесь делали. Делали и сделали. Закончили. А сейчас он опять улыбался своими лучистыми глазами. Я улыбнулся ему тоже. Я многое видел здесь, как и все мы, через многое прошёл, правда, Ярни досталось куда больше. Вместе с Сигню... Мы с Исольфом присоединились к ним, когда большая, самая страшная часть миссии была уже выполнена. Но и мы получили, конечно, свою долю. Здесь не было человека, который бы отделался легко… поэтому эта лучистая улыбка Ярни стоит так дорого, то, что он всё ещё способен так улыбаться.
      И то, что я увидел этим утром в палатке йофуров… Я думал о демонах… Но нет, меня привели туда не демоны, а какие-то светлые силы. Я не знал Любви. Я думал, что знаю. Теперь я увидел и узнал. И сражаться за моих йофуров теперь стало осязаемым счастьем. В чём бы сражения эти будущие не выражались.
      Сначала то, как он держал её, ожившую, в своих  руках, и улыбался нам, молившим Богов помочь ему…
      А после то, что я видел только что. Теперь я знал, что не могу даже мечтать о Сигню. Она никогда не может быть моей…
      Но теперь это не огорчало меня…

     …Гуннар странно выглядел этим утром. Будто видел во сне какое-то чудесное откровение, и сейчас сидел, стараясь не забыть его, такое просветлённое у него было лицо. Даже счастливое. Я, по-моему, с детства его таким не видел. Да и в детстве не видел такой улыбки у него на лице. И вообще такого лица… Он вдруг изменился, повзрослел, и помолодел одновременно. Чудесное удивительное преображение. 
     — Хорошо, Ярни, а? – сказал Гуннар, улыбаясь и щурясь от какого-то ему одному в этот момент понятного удовольствия.
     Хотя почему ему одному? Правда, ведь хорошо. Всё закончилось. Мы вот-вот вернёмся домой. Хотя и здесь мы разве не дома? Это наша земля. Наш конунг, наша дроттнинг с нами. И чума убита. А мы живы.
       — Хорошо, да, — сказал я...
 
      …Сигню вышла из шатра вместе с Сигурдом на пятый или четвёртый день после великого своего возвращения. И оказалась такой красивой, будто и не болела вовсе. Наши глаза, наши сердца видели её самой красивой женщиной сущего мира.
     Шла она ещё медленно и неуверенно, но улыбка её была улыбкой самой Жизни.
      То, как вышли эти двое, Сигню и Сигурд, из шатра, уже достойно гимна. Как восходит солнце после зимы. Жаль, Бояна нет здесь с нами, чтобы пропеть его. Сначала появился Сигурд, на лице которого цветёт улыбка счастливого Бога. А когда вышла Сигню, и он подал ей руку, увидевшие их воины закричали восторженно: «Свана! Сигурд!»  и начали сбегаться, хотя и так было время завтрака и все стекались к столу под навесом.
     Но теперь мы все шли не просто завтракать, мы шли праздновать. Ибо это был праздник. Настоящий праздник, какого не было даже в день Объединения Свеи. И понять и почувствовать этот праздник могли по-настоящему только мы, те, кто прошли все ужасы чумного похода и выжили в нём. И Сигурд, наш конунг, который победил Смерть своей Любовью.
     Упруго колышутся волны прекрасных волос по спине нашей Свана. На ней нет украшений, она не брала их в этот страшный поход. Но светло-синее платье с вышивками  и венок из разноцветных полевых цветов у неё на голове украшают её не хуже золота или серебра. Не хуже всех её корон. И мы этой красоты не забудем никогда.
       — Воины! – воскликнул Сигурд, подойдя к навесу и дождавшись, когда все приблизятся. – Вы самые храбрые воины Свеи, спасибо вам за спасение страны!
      Он отступил немного, чтобы дать слово Сигню. Её голос ещё слаб и негромок, но её слышат все, каждое сердце здесь открыто ей:
      — Воины! Вы – моя Золотая Сотня! Моя и Сигурда Виннарен. Великого Сигурда! Мы с вами смогли одолеть чуму! Когда мы пришли сюда, я попросила вас верить мне, и вы поверили, – её глаза светились. — И вы спасли Свею! Вы победили мор! Своей верой, своей непреклонной храбростью и умом. Спасибо вам, мои бесценные воины! – и она поклонилась нам, прижав ладонь к груди, к сердцу, которое едва не остановилось здесь навсегда…
       Теперь Сигурд встал рядом с ней, обнимая её за плечи, а на деле поддерживая, почувствовав её слабость.
       — Всем вам будет сделана татуировка на левой стороне груди: руна Феу. А алаям, руководившим вами ещё и руна Вуньо! Женщины получат татуировки на левую лопатку!
      Радостные выкрики и опять сотрясли лес: «СВАНА! СИГУРД!». Огромная честь получить такой знак отличия, которыми жалуют сегодня Золотую Сотню. Такого не было ещё в Свее, таких высоких наград.
  Солнце сияет ярко и радостно, Солнце во всё небо, Солнце – наш вечный союзник. Но наши души сегодня светлее солнца, и наши сердца горят ярче его ослепительного диска.