Кассета номер 4

Егоров любил слушать. С самого детства он не мог заснуть без прочитанной ему на ночь сказки про волка, репку, колобка, щуку, да кого угодно.

«Ты уже взрослый, уже умеешь читать. Нет у меня больше времени сидеть у твоей кровати!» - резко отрезала мать, когда Егорову уже было шесть лет.

Но и это не стало помехой для любимого занятия: Егоров начал читать себе сам вслух. Про разные страны, древний мир, биологию, инженерию, любую книгу, которая попадалась ему под руки. Важнее было не содержание, а процесс слушания, пусть даже самого себя.

Переломным моментом стало, когда отец Егорова принес ему с работы диковинную вещь: магнитофон JVC на две кассеты с функцией записи и перемотки.

Отец Егорова работал на радиорынке. Принимал за копейки сломанные приборы, чинил их, а затем продавал. Магнитофон он принес не из-за особой щедрости, а попросту потому, что он стоял на прилавке уже полгода, пылился и только занимал место. Никто его не покупал.

«На вот!» - протянул папа магнитофон, обмотанный толстым шнуром и коробку с разнообразными кассетами в ярких цветных футлярах.

Радости Егорова не было предела. Жила семья не то, что бы бедно, но в доме не было даже телевизора. Не принято так было проводить досуг. Новости узнавали из газет, а развлекали себя книгами, благо бабушка оставила после себя целую комнату-библиотеку, по каждой из стен которой простирались высокие застекленные шкафы с книгами.

Это было последнее лето Егорова перед поступлением в школу, ничто его не обременяло. Читать, писать прописью и считать он уже умел, а что еще нужно? Друзей у Егорова не было. Давнишнее увлечение: чтение вслух резко сменилось прослушиванием кассет.

Кассет было много. Действительно много. Разные аудиоспектакли с классическими произведениями, детские сказки, эстрадная классика по типу Аллы Пугачевой и Ласкового Мая, - всё это переслушивалось часами.

Егоров стоял прямо напротив тумбочки с магнитофоном, недалеко от своей кровати, пристально вглядывался в динамики, которые рождали звук. То пританцовывал, то хмурил брови, то облокачивался на тумбочку, то переминался с ноги на ногу.

Родителям по большому счёту было всё равно на Егорова, он не мешал им, не включал магнитофон слишком громко. Мать работала уборщицей в школе напротив, отец целыми днями пропадал на своём радиорынке, а приходя домой чинил очередную поломанную аппаратуру.

Засыпал каждый вечер Егоров со сладким томительным чувством, представляя, как на следующее утро наскоро умывшись и позавтракав, он долго рассматривает коробочки с кассетами, выбирая, что бы ему послушать.

Трогает их, впитывает каждой порой своих тонких пальцев. Да, это ритуал. Выбрать кассету, нажать «eject», плавным движением опустить ее в магнитофон, защелкнуть крышку, нажать заветную «play» и слушать, слушать, слушать… Каждой каждой фиброй…

Всё изменилось, когда Егоров нашел в коробке с кассетами футляр, который он прежде не видел. Он много раз просматривал каждую кассету, каждую он неоднократно успел переслушать, но эту, как ни странно, он видел впервые.

Вместо обложки в футляр была вставлена пожухшая черная бумажка, сама кассета была желтовато-бежевого цвета, не имела никаких опознавательных признаков, кроме криво приклеенного бумажного кусочка ленты, на котором ровным почерком была выведена цифра «четыре».

По спине Егорова вяло пробежали мурашки и вместе с тем вяло защемило сердце, страх неизведанного ушел на второй план, проталкивая вперед себя любопытство. Пришлось даже отказаться от привычного ритуала медленного смакования заправки кассеты в магнитофон. Егоров делал всё наспех, лишь бы поскорее узнать, что таит в себе кассета номер четыре.

Егорова ждало разочарование. Тишина. Легкое потрескивание. Сначала он пробовал перематывать туда-сюда, менять стороны, ничего не помогало.

«Не может быть, - думал про себя Егоров, - не может быть, чтобы пустую кассету зачем-то пронумеровали. Неспроста это всё.»

Егоров не унимался. Придя к выводу, что возможно он пропускает какой-то записанный фрагмент во время перемотки, Егоров отмотал кассету к самому началу, включил её, и вместо привычной стойки напротив магнитофона решил прилечь.

Кассета хрустела и шипела. Как осенние листья, как убежавшее на плиту молоко, как шёпот в ночи. Хрустела равномерно. Егоров уснул.

Случается такое, что во время сна человек осознает, что находится у себя в кровати и слышит отголоски реальности параллельно со сном. Таким же отголоском стало шуршание магнитофона со странной кассетой.

Егоров шел по ночному полю за четырьмя безликими существами. Они были в диковинных шубах, украшенных мигающими огоньками и, не говоря ни слова и даже не оборачиваясь на Егорова, каким-то чудесным образом своей мощной энергетикой тянули его за собой.

Егоров, повинуясь, не шёл, а плыл, сквозь размытую дорогу, освещаемую блёклым лунным светом.

В какой-то момент он понял, что сквозь кассетный хруст проглядываются еле слышные голоса, которые он соотнёс с четырьмя существами, ведущими его по ночному полю.

Голоса были только на записи, на поле существа сохраняли тишину. Они были мелодичны, приятного тембра. Не то женские, не то мужские, какие-то юношеские, ласково курлыкающие.

Егоров пытался вычленить хоть одно слово, но не смог. Четыре существа тянули к себе всё сильнее и ближе, не произнося ни слова, тем временем из реальности, из крошечной комнаты с обшарпанными неказистыми обоями доносился их усиливающийся пульсирующий щебет, кружащий голову и как-будто гипнотизирующий.

Егоров понял, что существа водят его бесконечно. Поле попросту не заканчивается. Нигде. Никогда. Ему стало очень страшно.

Они шли быстрее. Неравномерно. Дёрганно. И Егорову уже приходилось не плыть за ними, а тянуться вприпрыжку, как консервной банке, привязанной к одноглазому облезлому коту за верёвочку.

Егоров попытался проснуться: из-за всей силы зажмурил глаза и пытался пошевелить то ногой, то рукой.

Ему помог громкий хлопок. Видимо, перегорела какая-то деталь в магнитофоне. Из динамиков шел легкий дымок, комната наполнилась запахом гари. Магнитофон сломался.

На следующий день Егоров пошел в первый класс, о четырёх существах и кассете под номером четыре Егоров больше не вспоминал никогда.