Ключ. Часть 5

Теперь я часто ждала Любу после тренировок по баскетболу. Сидела в библиотеке и читала подростковые книги на телефоне, хотя до итогового сочинения оставался всего месяц. Мне уже было невыносимо видеть эти задания, находить примеры из классической литературы, сочинять тексты и пытаться делать вид, что у меня есть хоть какие-то мысли по теме любви и ненависти, долга и сострадания, морали и эгоизма. Что я вообще об этом могу знать? Голова раскалывалась, едва взгляд падал на домашнее задание по русскому языку, включающее в себя очередное сочинение. Я понимаю, что учительнице было и того тяжелее — ей предстояло их все проверить. Но все равно браться за дело никак не хотелось.
Мне куда больше нравилось читать что-то легкое, по типу «Голодных игр» или «Полианны», в которых авторский мир, один темный и жестокий, другой светлый и духоподъемный, уносит так далеко от проблем, насколько это вообще было возможно. Ни о чем не думать — это как раз то, что необходимо. Правда, всю прошлую неделю в моих снах бедная Полианна бегала в качестве трибута на арене, но это неважно.
Удовольствия от чтения я почему-то не получала уже как год, сама не знаю, почему. Так что именно читать особого значения не имело, все зависело от настроения. Сегодня наткнулась на книгу Астрид Линдгрен «Кати в Америке», которую обожала в детстве, и тут же взялась за нее.
Библиотекарша отвлекалась от просмотра сериалов только на детей из начальной школы — только они, да еще парочка шестиклассниц и захаживали сюда. Иногда тишина становилась просто невыносимой, но когда приходили дети и начинали вслух обсуждать какого-нибудь «Спасайкина» — это вызывало такое же недовольство. Хотелось аж подойти и настучать по головам. Но стило им уйти на уроки, как здесь вновь становилось пусто и одиноко.
К тому же мысли постоянно возвращались к нашему с Любой разговору в автобусе, а следовательно, и к тому дню, что разделил наши жизни на «до» и «после». Это никак не выходило из головы. Я постоянно задавалась вопросами, что же тогда случилось и почему в воспоминаниях осталось лишь то, как я, маленькая семилетняя девочка, прибежала домой и рассказала увиденное родне. У меня в тот год вообще что-то странное с памятью. Отрывками помню все, что было «после» — это, в основном, первое сентября, да и конец года. Из «до» ярко вспыхивали картинки наших игр с Любой, наши месты о школе, о том, как мы пойдем в один первый класс и будем учиться вместе все школьные годы. А потом будто память отключилась.
Дверь хлопнула, и библиотекарша аж подскочила.
— Девочки, аккуратнее с дверью, пожалуйста, — попросила она, возвращаясь за компьютер. Мне удалось как-то взглянуть на него. Не знаю, какой там был Windows, но кажется, он был старше «семерки».
Раскрасневшаяся Люба с курткой под мышкой — ей уже в прошлый раз сделали замечание, что в верхней одежде в библиотеку нельзя — звала меня на выход. Я быстренько собрала вещи, попрощалась с библиотекаршей и пошла с подругой в сторону гардеробной.
— На следующей неделе поедем в Анапу на соревнования, — поделилась она, на что я ее искренне поздравила. Мне нравилось видеть ее такой счастливой, а главное понимать, что свое счастье она вновь делит со мной.
Мы старались больше не говорить о прошлом. Одной ночью Люба так и написала: «Мне было так больно, давай, просто на время попытаемся забыть об этом? Хотя бы до сочинения». Может, она думала, что потом будет легче? И все же я над мыслями была не властна. Будто это я в них, а не они во мне.
Вот и сейчас, когда мы шли домой, постоянно возникали картинки прошлого, заставляя сердце щемиться от боли. Я как могла вслушивалась в разговор подруги, показывая свою заинтересованность ее увлечением, но время от времени так глубоко падала во мрак собственного разума, что едва слышала ее.
—… тренер, правда, говорит, что я слишком агрессивна, но как тут не быть агрессивной, если противник забивает трехочковый, а судье все равно на то, что их команда нарушила зону при передаче мяча? Вот скажи?
— Да, это жуть, — ответила я на автомате.
— Это уже восьмая «жуть» от тебя. Резко закончился словарный запас? — В голосе подруги послышались обидчивые нотки.
— Весь уходит на сочинения, — улыбнулась я в попытке разрядить обстановку. В общем-то, даже немного получилось. — Да и что я знаю про баскетбол? Я больше люблю волейбол.
— Фи, скучная игра. Стоишь на месте, даже не побегать. Еще и не понимаешь, кто должен принять мяч. Скучно, — подытожила Люба, с чем я не особо спорила. — Ну, ладно, давай заглянем ко мне? Дедушка уже все уши прожужжал, когда же ты к нам придешь.
— А твоя мама?.. Она не показалась особенно дружелюбной, когда к ней пришла моя.
Если Люба и задумалась, то лишь на мгновение. Ее потрясающая способность не забивать голову ненужным всегда меня поржала. Конечно, если не брать во внимание то, что из-за этого у нас бывали очень опасные приключения. Помню, она потащила меня на новую площадку в другой части деревни, но не подумала, что уже было довольно поздно для таких долгих приключений. В итоге, после того как наши родные забили тревогу и начали поиски вместе с соседями, мне еще лет шесть приходилось «наведываться» во время прогулок. Раз в полчаса или в час я должна была показываться дома, чтобы все знали — со мной все хорошо. А потом еще спрашивают, почему я выросла невротиком? Или был еще случай, когда мы с Любой пошли купаться на речку с ребятами, а потом также вместе простыли. Ходили собирать горох на поле, и она уверяла меня, что оно принадлежит каким-то ее родственникам, а в итоге нам пришлось удирать от какого-то деда с ружьем. Жалею ли я обо всем этом? О, нет! Как бы ни было страшно или больно в моменте, сейчас я понимаю, что с тех пор настолько ярких моментов в моей жизни не было. Я ловила себя на мысли, что многое бы отдала, чтобы вновь стать такой же безрассудной и бесстрашной, как в детстве.
— Тогда пойдем прямо к дедушке с бабушкой. Все-таки дед же звал тебя.
— Они так и живут рядышком? — Спросила я, припомнив, что когда-то у них был один участок, который просто разделили небольшим заборчиком. Мы часто бегали за сладким к Любиной бабушке, встречали после работы ее деда, который иногда брал нас с собой в магазин. Так, хватит! Слишком много ностальгии для одного дня!
— Да, а куда им переезжать? И зачем? Хотя прошлый мамин муж, конечно, сильно им не нравился. Да и мне не особо. Пил, ругался. И зачем только мама с ним связалась? Ба с дедом хотели даже забрать меня и увести, угрожали маме. Но она будто ничего не замечала. Потом и сама запила, начала играть на деньги. Ей, кстати, в то время Слава ваш сильно помог — она задолжала одному нехорошему человеку.
— И все же, раз он «прошлый», то глаза у нее все-таки открылись?
— Это да. Как-то пришла с работы, а у меня синяк под глазом. Дед сидит на кухне с дробовиком, отчим перед ним, не двигается. Тогда-то она и поняла, что я никогда ей не врала. Ну, и слава Богу! Хотя бы поняла.
Я взглянула на Любу другими глазами. Такая яркая, активная… Даже не сказала бы, что хотя бы тень произошедшего была на ней.
— И… как ты с этим справилась? — Спросила я, желая узнать секретную формулу пропуска психологических травм в развитии. Но Люба только пожала плечами.
— А? Чего с этим справляться? — Люба пожала плечами, будто я спросила, как правильно мыть посуду. — Было и было, главное — мы остались друг у дружки. Больше мама не пьет, с дедулей и бабулей не ссорится. Правда, у нее появился еще один мужчина, но этот, хоть мне и не нравится, сам по себе мужик порядочный.
— Как ты это поняла?
— Не пьет, только курит, работает. Плотник не плохой, кстати. На день рождения подарил маме кухню, какую она давно хотела. Сам собрал.
Мимо нас проехала молодая мамочка с коляской. Дорога явно была не лучшего качества, коляска тряслась, как на перфораторе, но зато малышка спала крепко. Да уж, потом будет легче спать в автобусах, прислонившись к стеклу. Такая своеобразная закалка.
— А почему он тебе не нравится? — Спросила я, пытаясь больше не отвлекаться. Хотя то и дело заглядывала в чужие дворы. Где-то во дворе, несмотря на плохую погоду, играли маленькие дети, где-то жарили шашлыки в шумных компаниях, где-то тяжело шагала бабулечка с железными мисками для сторожевых собак. Повсюду ощущалась жизнь, какая-то иная, тихая, отличная от городской.
— Постоянно нравоучает. «Этого хорошая девушка делать не должна, то не должна, а должна по дому помогать, учиться хорошо, долго на улице не гулять, с мальчиками — вообще все связи запрещены». Жуть. Он когда меня с Се… — Тут Люба осеклась, но постаралась быстро взять себя в руки, — Сашей застал на улице, так тут же маме нажаловался.
То, как она испугалась простого имени, смутило меня. Но я ничего не сказала, хоть и начала догадываться, кого она имела в виду.
Оставшуюся дорогу она расспрашивала уже меня об отчиме. Но мама особо не рассказывала, как они начали общаться. Сказала, что просто пересеклись в городе, и дальше как-то само пошло. Толком за их отношениями я не следила, мне было чем заняться.
— Я ведь отличница. Во всяком случае была до Жабы, — оправдывала я свою неосведомленность в маминой личной жизни.
— Серьезно? Ты хочешь сказать, что настолько много училась, что парой слов с мамой перекинуться не могла?
— Ты просто не знаешь, какая она. Как-то я получила «тройку» за контрольную по физике, так она в меня тарелкой запустила и никуда не выпускала неделю, пока я не выучила все, что было в учебнике.
— Странно, — нахмурилась Люба. — Мне казалось, раз она молодая, то будет понимающей. И ведь когда-то она приходила ночью к нам домой, когда я болела, помнишь? Сидела у моей постели, сбивала температуру.
— Это когда ты зимой наелась сосулек? Помню-помню. Ты еще и мне предлагала.
— Ой, да ладно тебе. Подумаешь, криминал. Я же ничего запрещенного не предлагала. Просто сосульки.
— А когда мы ходили воровать горох и арбузы? Я даже представить себе не могла, как я повелась на это во второй раз! Ладно один раз сглупила, но ты ведь умудрилась кинуть меня на эти грабли повторно!
— Природный талант и обаяние, — приторно улыбнулась Люба, и на щеках у нее заиграли ямочки. Вкупе с ее розовым пуховиком и нежным макияжем в теплых тонах, она представлялась настоящей Барби. В хорошем смысле.
— Ты случайно не на маркетолога идешь учиться?
— Не-не-не, — активно закачала она головой, на самом деле просто играя высоким хвостиком. — Уже выбрала психологию, и никуда не сверну.
Я хмыкнула и обошла по другую сторону огромную лужу прямо на проезжей части.
— Кстати, я так удивилась, когда ты об этом сказала. Почему вдруг ты и психология?
— А что такого? Глядя на меня, ты можешь сходу сказать, что я не гожусь в психологи?
Люба вытянула губы «бантиком» и ужасно подкатила глаза, как делала всегда в детстве, чтобы напугать меня. Я толкнула ее в плечо.
— Нет, конечно. Просто… Да перестань ты так подкатывать глаза, мне самой сейчас психолог понадобится… Так о чем я? Ах, да. Думала, ты выберешь дизайн какой-нибудь или филологию. В крайнем случае, журналистику.
— Журналистику? Ужас какой. Ты встречала многих работающих по профессии журналистов? Их ведь сейчас пруд пруди.
Вдалеке я заметила маленькую собачку. Пришлось обойти Любу с другой стороны. Заплатить за это пришлось ее насмешливым взглядом.
— Ну… Может их сейчас учат вести свой блог? — Предположила я. — Мало ли, они все поголовно станут звездами «ютуба»?
— Когда станут, тогда я подумаю. А вот все эти «может», «а если» — это всего лишь когнитивные ошибки, а не мнение. Так что можешь даже не пытаться мной манипулировать!
Я сделала вид, будто жутко расстроилась, прямо как раньше, когда Люба не давала поиграть с ее куклами. Быстро-быстро заморгала, надула губы и сделала вид самой несчастной на свете.
— Ладно-ладно, можешь манипулировать, — со смехом сдалась Люба. — Только в пределах разумного, пожалуйста.
На это я уже была согласна.
***
Почему-то мне очень тяжело описывать то, как мы пили чай у деда Василия и бабы Нади. Представьте себе промозглую, дождливую осень со слякотью и грязью. Вы идете по полю, мокрая, склизкая грязь доходит до колена, все ботинки наполнились ею и отяжелели. И вдруг вы доходите до землянки, вам бегут навстречу, выхватывают из этого болота и относят к себе. Поят, кормят и всячески интересуются вашим приключением. Вы в долгожданном тепле, в сухой одежде и укрыты пледом. Вот примерно так я себя и ощущала. Наверное, еще никто так не интересовался мною просто из любви. Не из любопытства, желания посплетничать или из вежливости. Они интересовались именно мной.
— И что тебе эта Жаба сделать может? — Спросил дед Василий, намазывая хлеб маслом.
— Загубить мой аттестат, — хмуро ответила я, надеясь, что больше мне ничего не предложат. Еще до начала обеда мне пришлось расстегнуть пуговку на джинсах, но даже так вскоре все равно стало тесно.
— Ой, я тебя умоляю, — махнула рукой баба Надя. — И что он тебе даст, аттестат этот? Бумажка, как бумажка, тоже мне.
— Мама хочет, чтобы он был красный.
— Ах, вот оно что. Ну-ну. Ей-то он очень помог, — баба Надя придвинула ко мне мед, и я не удержалась от еще одного бутерброда с маслом и медом. — Девочка моя, ты так сама себя загубишь просто. Погляди, какая ты бледная! Тебе бы гулять больше, с ребятами общаться. Что тебе над бумажками трястись, как курице над яйцами? Погляди на Любу — спортсменка, красавица…
— Ба! — Смутилась Люба, но я никакого зла на ее бабушку не держала. С Любы и правда нужно было брать пример.
— А что я? Вы не поймите неправильно, я ж не говорю, какая вот ты плохая, а внучка моя хорошая! Сказать-то вот, что хочу — учеба еще не самое важное. У Любоньки вот и тройки, и четверки, и пятерки. А тесты-то свои тамошние хорошо решает, репетиторша хвалит ее. Спортом занимается. С подружками гуляет, — тут баба Надя пригладила внучку, будто кошечку. — И все оно как-то хорошо получается, смотришь — глаза светятся, радуешься за нее. А у тебя, моя дорогая, — обратилась она ко мне, — взгляд потухший-потухший, не надо так. В жизни этой никогда не знаешь, что приключается. А ты сидишь и из-за такой ерунды переживаешь.
Если бы так еще и мама думала… Но, чтобы не расстраивать бабу Надю, я согласно кивнула. Понимала, что это правильные слова, и все же не так все просто было. Я не могла просто подойти к маме и сказать, что не хочу быть отличницей. Почему? Потому что уже пробовала. Закончилось все красочным рассказом с ее стороны, что меня ждет участь ничтожества с подворотни, всеми брошенной и ненужной, и истерикой уже с моей стороны. Плавали, знаем.
— Ты же говорила, что к репетитору ходишь? — Вспомнила Люба, отложив чашку. — Ты же базу сдаешь, неужели она не может тебя подтянуть по текущим темам?
Баба Надя махнула на нас рукой и принялась убирать со стола.
— Хожу. Мы пока тесты вообще отложили, только и делаем, что решаем эти матрицы и интегралы, — ответила я и протянула кружку бабушке. Дед Василий на ее протянутую руку отрицательно покачал головой и продолжить пить чай.
— А что за репетитор? И почему ты к Жабе не пошла?
— Слава посоветовал. Какой-то из его сыновей у нее занимался и в хороший вуз поступил. Говорит, хорошо натаскала.
— Ну, хорошо, если так, — сказал дед Василий и громко захлюпал чаем, пытаясь специально вывести из себя жену. Она в ответ несильно стукнула его полотенцем и пригрозила забрать чай. Мы с Любой с улыбками переглянулись. — Но и баба Надя права. Вы, девочки, еще маленькие, чтобы понять, как жизнь иногда закручивает…
Тут мы услышали, как возле дома остановилась машина. Мы с Любой припали к окну, а баба Надя, заметив, кто это, сказала нам отойти.
— Ба, ну что ты в самом деле? — Сказала Люба, пока ее бабушка закрывала полупрозрачной белой шторкой окно.
Дед Василий вышел к машине и не позволил мужчине выйти из нее. Едва ли не кричал: «Вам здесь не рады. Уезжайте». Странно, это была обычная синяя «лада», криминальные личности на таких не ездят. Но тут из соседнего дома вышла мама Любы — в коричневом выходном пальто, с заколотыми «крабиком» светлыми волосами и с белой объемной сумкой на плече. Она поговорила со своим отцом и, несмотря на его уговоры, села в машину.
— Ба? — Уже испугано спросила Люба, а баба Надя поспешила на улицу. Но ей не удалось успеть — машина тронулась с места. Дед Василий в нерешительности остался стоять возле калитки. Тревога забилась внутри меня, а что было с Любой, страшно представить. — Может ее похитил кто-то? Заставил поехать? Может, нужно позвонить в полицию?
— Но она сама села в машину, — попыталась я ее вразумить. — Может, это просто ее старый друг.
— Вот именно «друг»! Ты не знаешь, с кем она дружила раньше. Эти друзья страшнее врагов!
— Для начала позвони сначала ей самой, а уже потом разводи панику, психолог.
Она уже набирала телефон спасателей, я видела, но все же после моих слов набрала маму. Чтобы не мешать их диалогу, я вышла во двор, где по плиточной дорожке между увядшими цветочными рядами, прошла к деду Василию и бабе Нине.
— Вы знаете, кто это был? Люба волнуется, чуть в полицию не позвонила.
Баба Надя махнула рукой и вернулась в дом. Дед Василий же закурил и присел на лавку перед забором. Я же оперлась на забор и стала ждать, когда он все расскажет. И ведь знала же, что расскажет.
— Это следователь, что вел дело твоего дяди и отца Любы. Приезжал раньше, пытался заставить Тамару что-то то ли подписать, то ли рассказать, то ли еще что сделать. Она гнала его раньше, а сейчас… Сейчас я уже не знаю, чего она хочет.
***
Люба не хотела мне верить. Сказала, что все вокруг чокнулись, перепутали машины, людей.
— Мама просто изменяет дяде Толе. И не мудрено, у него такой страшный нос — я ее не виню, — сказала она и пригласила меня посмотреть какое-то кино. — Мне все равно, если ей не понравится, что ты здесь. Это и мой дом тоже!
Ее комната сильно изменилась. И не мудрено. Если бы у меня была своя постоянная комната, думаю, она бы тоже поменялась. На стенах висели плакаты с рок-группами, киноактерами, аниме, вроде «Наруто» или «Атаки титанов» и работами Хаяо Миядзаки. Едва ли можно было различить обои, но местами все же просматривались бежевые и нежно-розовые цветы. В углу комнаты располагалась не заправленная кровать с кучей вязанных игрушек. Ноги коснулись мягкого темно-синего ворсистого ковра — даже через носки можно было ощутить эту нежность. Бежевый комод был заставлен кучей скляночек с духами, резинками, дезодорантами, ободками, заколками, несколько таких валялись рядом на полу. Сам комод был заклеен различными наклейками. Плетеное кресло почти нельзя было разглядеть под кучей валяющейся одежды. У бедного шкафа-купе, стоящего совсем рядом, наверное, случилась профессиональная деформация. На таком же неубранном столе, заваленном листами, конспектами и пишущими принадлежностями, лежал ноутбук.
— Извини, у меня беспорядок, — сказала Люба, подбирая валяющиеся на полу носки.
— Все нормально, у меня все примерно также. Никак не могу привыкнуть к нормальному шкафу.
— А у меня оправданий нет, я просто свинья!
Я подождала, пока она приберет кровать и позовет меня. Ждать пришлось долго — Люба в какой-то момент, кажется, и вовсе про меня забыла, забегала по комнате, складывала вещи.
— Я же сказала, садись! — Раздраженно сказала она. Я послушно выполнила ее просьбу и залезла на кровать с ногами. Рюкзак кинула возле двери.
— Не говорила, — почти пропела я. Наблюдать за изменениями в ее лице было ужасно приятно. Да, я поступала не очень правильно, но мне казалось это дружеским подшучиванием, а не чем-то злым.
— Говорила! У себя в голове, но говорила же! Твои проблемы, что не слышала.
— Хорошо, приду к отоларингологу и скажу, что у меня проблемы со слухом. Здравствуйте, доктор, у меня проблемы — не слышу мыслей подруги, представляете? Знаешь, к кому он меня перенаправит?
— Ко мне. Будем вместе смотреть кино в одной палате ПНД.
Она быстро включила ноутбук и что-то напечатала в поисковике.
— Кстати, хорошо, что ты упомянула чтение мыслей, — подмигнула мне Люба и вернулась к поиску. — Сегодня у нас атмосферный осенний фильм! А то скоро уже Новый год, «Один дома», «Гарри Поттер», а у нас еще «Сумерки» не смотрены!
Мы накрылись пледом, смотрели фильм, иногда прерывая, чтобы вставить какую-нибудь шутку, и весь мир казался далеким. Все проблемы где-то там за окном, далеко от нас, где-то в созвездии Кита. В пределах этой комнаты не было ни Жаб, ни Никит, ни следователей. Только мы и странные отношения главных героев, почему-то привлекшие внимание миллионов людей.
Люба в очередной раз остановила фильм. Мы как раз начали смотреть вторую часть.
— Скажи честно: Джейкоб или Эдвард?
— Для меня или для Беллы? — Ответила я вопросом на вопрос. За последние пару часов мы так много смеялись, что заболели щеки.
— Для тебя, конечно.
— Думаю… Джейкоб.
— Что? — Она казалась действительно удивленной. — Ты променяла Калленов на раздетых бомжеватых оборотней?
— Откуда ты знаешь, что они бомжеватые? Тянет на расизм, милочка.
— Да я просто про то, как их показали. Деревянные дома, старые машины…
— Ты думаешь, они в реальности шикуют? Ну, не знаю. Мне кажется, их показали очень аутентичными и интересными. Загадочными. А вот Каллены идеальны во всем: и красивы, и богаты, и сильнее оборотней. Не знаю, мне кажется, я всегда на стороне тех, кого мне больше жалко…
С улицы послышался шорох. Мы припали к окну и в сгущающихся сумерках заметили ту же машину. Любина мама вернулась домой. Оба наши лица тут нахмурились, каждая подумала о своем. Могу сказать только, о чем беспокоилась я — меня сейчас прогонят, еще и накричат, да и у Любы потом будут проблемы.
Мы слышали, как открылась дверь, как тетя Тамара сбросила обувь. Потом движение затихло на время, и я внутренне сжалась.
— Люба! У нас кто-то дома? — Донесся до нас вполне терпимый крик. Но это пока она не узнала, что это я…
— Да, мам! Подруга из школы.
— Лиза?
— Нет, мама, новенькая.
— Вам чай сделать?
— Да, пожалуйста.
Вот так просто? По сути, Люба не лгала, но и не откровенничала. И в теории скандал еще мог бы разразиться, если бы мою личность раскрыли. Люба же как ни в чем не бывало продолжила смотреть кино. Я постаралась последовать ее примеру, только разве что более нервно. А когда нам крикнули: «Чай готов!», так дернулась, что подруга чуть не поседела от страха.
— Я подумала, у тебя припадок! — Пожаловалась она, едва сдерживая смех.
— Мог бы быть, мог бы быть, — задыхаясь, сказала я.
— Ты чего боишься, скажи пожалуйста?
— А если она увидит меня?
— Ну, она же знает, что ты здесь.
— Она знает, что я здесь, но не знает, кто конкретно я! — Моя тревога категорически не желала покидать пределы моей нервной системы.
— И что? — Люба, казалось, совсем не понимала, что в этом такого. — Не будет же она за тобой с половником бегать.
— Но у тебя могут быть проблемы!
— Могут — не могут, какая разница? У тебя на лицо признаки какого-то расстройства. Не парься ты, что будет, то будет. И у меня же будут проблемы, не у тебя.
И она ушла за чаем для нас двоих. Не знаю, правильные это были слова, или нет, но все равно не хотелось бы стать причиной ссоры мой подруги с ее матерью.
Я еще раз обвела взглядом ее полутемную комнату. И как мне возвращаться домой по такой темноте? Печаль уже было почувствовала свою власть надо мной, но тут в неярком свете я разглядела одну маленькую деталь на окутанном хаосом письменном столе. Один взгляд на эту вещь, одна мимолетная догадка заставила все иные мысли отойти на задний план. Я подошла и обомлела. Это действительно оказался он — маленький ключик от шкатулки, подвязанный к настольной лампе за красную ленту.
Едва моя рука коснулась его, в комнату вошла Люба. В руках у нее были две горячие кружки, от которых поднимался горячий пар.
— Зеленый, как ты любишь, — протянула она мне белую с оранжевым кружку. Я натянула на ладонь рукав белой школьной водолазки, приняла кружку и кивнула в сторону ключика.
— Ты его еще хранишь?
— Нет, это опять твоя шизофрения разыгралась. Конечно, храню. Я ведь не ты — друзей не забываю.
Я махнула на нее рукой и коснулась ключика.
— Мой должен лежать в коробке, вместе с…
Слова не желали произноситься, а Люба не могла сдержаться от сарказма:
— Вместе с дырявыми старыми носками, которые жалко выбросить?
Я ответила спокойно, продолжая стоять к ней спиной:
— Вместе с записной книжкой дяди.
Мы обе умолкли, будто одна из нас сделала что-то крамольное, стыдное. Я ведь помнила, мы договорились об этом не упоминать. Но сегодняшняя поездка тети Тамары на машине следователя кое-что мне напомнила. Не хотелось скрывать это от Любы.
— Слушай, я помню, что у нас был уговор и все такое. Но…
— После этих «но» всегда бывает что-то неприятное, — грустно заметила Люба.
— Кое-что случилось пару недель назад. Знаешь, это все так наседает, что я… может делаю из мухи слона?.. Но если я поделюсь, мне станет легче.
И я рассказала про тот случай, когда я вернулась от Никиты и услышала разговор отчима, после чего открыла записную книжку дяди. Люба поначалу отнеслась скептически, сказала, будто я все придумываю, и разговор мог касаться чего-нибудь в сфере бизнеса. «Может, они обсуждали рекламу?», — назвала она одну из моих догадок, и мне стало легче. Мы продолжили смотреть фильм.
***
Эта дурочка собралась меня провожать до дома! Я когда это услышала, меня аж смех взял — она-то переживать за меня не будет, но я-то за нее еще как!
— Я-то не струшу от первого же лающего за забором пса! — Ответила она на мои возражения. С этим я не могла не согласиться.
Но по дороге все же забеспокоилась. Написала отчиму, попросила встретить. Было ужасно неловко, но я решила, если ответит — это знак, и так будет лучше. На самом деле, я даже удивилась, когда он так быстро прочитал. Обычно телефоны и соцсети он не жаловал.
«Ок. Пройдусь навстречу, встретимся возле Ларисы».
«Ларисой» местные называли небольшой продуктовый магазинчик, который так и назывался «У Ларисы». Это было совсем недалеко от Любы, и я сообщила ей об этом.
— Ну, ты и рохля, — ухмыльнулась она. — Вдруг он все-таки злодей и подслушивал твой телефон? Знает, что ты рассказала мне про какую-то там птицу…
— Все-все, перестань! — Я попыталась шутливо толкнуть ее в плечо, но на самом деле испугалась. От ее слов аж мурашки пробежали.
— Ты чего? — Спросила Люба вскоре. Видимо, моя тревога не осталась незамеченной. Иногда она любит подставить меня внезапной бледностью или нервным тиком, которого я не замечаю.
— Ничего. Просто жаль расставаться, — натянула я улыбку. Люба обняла меня, и тут я заметила ее слезы.
— Ты что, плачешь, психолог?
— А что, психологи не могут плакать? Я вообще-то рада, что ты вернулась.