Похолодало...

   Татьяна затопила печку. Похолодало. Приходится протапливать печь вечером, а то и по два раза в день, но это, уж, редко.  Некогда ей, шибко, домовничать с её-то работой.
Прибежит домой уже затемно, наскоро протопит, поест, что Бог пошлёт, и упадёт «без задних ног» в кровать, чтоб назавтра силы были снова бежать.
    Работает Татьяна в приюте для стариков. Там ни только отдохнуть, кусок в рот положить некогда, а, иной раз, он просто в горло не лезет.
   Устроилась она в этот приют по блату. Другой-то работы в деревне нет. Рада-радёшенька была и этой. Хоть какая-то отдушина, да и копейка — жить-то на что-то надо: дрова, уголь, еда какая- никакая — за всё платить надо.

   Из города-то когда вернулась (да, что там говорить, сбежала...), матери уже четыре года как не было, дом запустел, осунулся, тоже умирать начал. Не дала ему Татьяна загибнуть: оттопила, обиходила, как при матери было, и ожил, засветились окна, заиграли солнечные зайчики на половицах. Конечно, сперва было тоскливо без матери, без хозяйки, но потихоньку отошла душой, согрелась и успокоилась. Здесь-то куда лучше, чем в городе этом по чужим дворам-квартирам скитаться, угождать всем подряд, себя терять, душу ранить.
   В своём дому даже чуток «прокуришь» печку и уже тепло, а в чужих, хоть затопись, стынет душа, не согреться... Продрогла она вся от этого чужого людского холода, до последней косточки остыла.

   В родной деревне не оставили одну погибать, хоть явилась под зиму. Дров, слава Богу, было припасено, хватило; угля — одноклассник подкинул, соленьями, картошкой да молочком помогли односельчане. Не просила, сами поняли, что надо ей как-то зиму зимовать. Не так просто давали — авансом, что останется, семью заведет пополнится деревня детскими голосами.
   Не отработала Татьяна ещё долг. Сначала душой отходила, потом, как на работу устроилась, не до личной жизни стало: днюет, а порой, и ночует в своём приюте. И то правда,  что стал он ей своим. Ни думала, ни гадала, что её призвание за чужими стариками доглядывать, а, вишь, как обернулось...
   Не любит Татьяна, когда её подопечных стариками называют. Родители они! Чьи-то матери и отцы. Редко кто безродный. А так, вот, приходится, что чужие руки кормят, поют, обихаживают и глаза закрывают.
   За своей матерью ей не пришлось ходить. В одночасье ушла, никому не в тягость. Сейчас, по прошествии времени, Татьяна часто задумывалась: «А что, если б случилось матери лежать, приехала бы из города за матерью ухаживать?»
Не может она дать точного ответа...
В теперешней сегодняшней Татьяне сомнений нет — прибежала бы бегом, а тогда...
Наверно, угодно было Богу подвести её к такой черте, чтоб и глаза, и душа прозрели.

   Уверена она, что и работу ей Господь заранее приготовил. На своём она месте!
   Стариков этих, как детей нянчит, любит не по приказу, а от всей души. Они ей тем же отвечают. Без неё ни дня прожить не могут, а, иной раз, и умереть. Как-то Анна Никифоровна, баба Аня, три дня между жизнью и смертью висела: ждала, когда Танчура приедет. Татьяна тогда, в кое-то веки, к зубному в район вырвалась. Баба Аня всем наказывала, что без неё не умрёт, чтоб глаза только она закрыла и обрядила.
Так и дождалась.
И это не один случай.
   Ох, и горевала же, когда они умирали!.. Всё понимала: отмучились, отстрадались.., но всё равно горевала. С каждым из них отрывалось по кусочку сердца. На сколько его хватит?!

   Похолодало.
Татьяна забралась с ногами в кресло перед телевизором. Включила новости, а то совсем от жизни отстала. Через десять минут поняла, что ещё десять лет не будет смотреть. Что ни новость, то страшилка, что ни передача, то — смерть. Здесь смерть была не страшной, сколько уж она её повидала... Жалко, горько, что уходили милые сердцу люди, но это воспринималось естественно, как и угодно Богу. А там, в этой заэкранной жизни — преисподняя... И оттого содрогнулась Татьяна, будто на мороз босой вышла.

  - Что же так в мире людей похолодало-то? А ещё о потеплении галдят... Да от нас таким холодищем веет!
   Заплакала. Подумалось:
Лучше б она на одной картошке сидела, безработная..., только б у каждого из её стариков была семья. Только б умирали они, раз уж суждено, обласканными родными руками, душами! Как же отогреть заледеневшие душеньки?! Как же растопить лёд непонимания отчуждения родных людей?!
Страшно-то как!!!

   Татьяна соскочила с кресла, прикрыла трубу, наскоро собралась и побежала на зов уходящей души. Только б успеть обласкать отлетающую душу. Тело охолонет — ладно, а душе тепло, любовь, забота нужна...