36. Роман. Толтек. Аэромир. Ламберт Гриан

ТОЛТЕК. АЭРОМИР.
ОДА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ.
ЛАМБЕРТ ГРИАН.
 
36-1.

— Мы башню нашу вознесём из моря совсем не там, где ныне дремлет — в ложбине океанской город Канн. — Бас гулкий Мастера Гриана эхом раздавался вокруг и в голове Василия одновременно. Каррарский мрамор на стенах играл прожилками. Пространство овала колоннады кривилось и дрожало. Мир казался подводным. —

— Аскелия предусмотрительная договорилась с луанами дружелюбными города Неммос. Туда мы переносим фокус наших интересов.

Людей земных они приемлют, равно как своих, и жаждут дружбы также и аэритов.

Мы трансформируем с ними бизнес, направим прибыли моей империи в иное русло. Довольно алчности Торилана Инга, что попрал своим правлением город Канн покорный. Пусть Водный Мир воспримет перемены.

Василий рад был оказаться снова в швейцарском Замке Мастера Гриана. Здесь парк всё тот же, с глубоким озером, словно глаз дракона. Глубоководный кристалл опаловый стиснут оправой перозубой из скал, подёрнутых седыми мхами. И синий хвост драконий, и хребет рисуют в небе горизонта каменный зигзаг, покрытый ослепительным сиянием снежным, белее белого под голубым хрустальным небом.

Здесь, в голове дракона, регулярный сад разбит. Весь излинеен он направлениями аллей, утопленных в геометрию партеров тёмнозелёных, фактурных, кубистичных. Смягчая регулярную угловатость, изгибы троп и перепады террас ведут ко гротам и беседкам тайным, запрятанным в скалах вкруг долины.

Скульптуры белые из ноздреватых глыб, в фонтанов зеркалах удвоены. Одобрены их отражения гулкими хлопками высоких струй, спадающих на гладь, в разряженной тиши высокогорной. 

Блистающая острота вершин хребтов и пиков снизу в противовес женоподобным формам облаков высоких, вершит небесному свечению обрамление. И жёсткость филигранную зубов хребта окутывает мякотей белая округлость…

— Но, как же мной построенный отель – подводный город? Цветные купола прозрачных вилл, татуированные стеклянными рельефами узорных знаков? В них радостей и жизненных открытий моих застряли вехи.

— О том мы будем вспоминать с любовью. — Аскелия безмолвно улыбнулась. Нас вдохновения твоего порыв объединил.

Взгляд мастера Гриана потеплел. Молчание его звучало с той же силой торжественной, что и речение.

— Как поживает ваша дочь — Солана, Мастер Ламберт? Давно её не видел.

— Свою стезю она нашла среди людей. Её я изредка лишь вижу. Жаль мне, что не поладили вы, Мастер Василий.

— Каждому — свой путь. Я вспоминаю о Солане с добрым сердцем. Но удерживать её мне не достало силы.

— Решительности. — Аскелия хитро прищурилась.

— Ну, уж нет! Не это! Такая женская трактовка из уст твоих, Аскелия, уж слишком нарочита! Вот только не о решительности, точно! Она — подобна дельфину вольному, упруга в достижении кредо своего. Я чувствую, ей ближе одиночество сейчас, что в понимании земном, так не по-женски…

— Солана — на половину майла. Женственность земную она понимает на свой лад, уж точно.

— В такой трактовке весомый есть резон. — Задумчиво направил взгляд свой в даль Василий.

— Твоя Архитектурная работа даёт плоды, Мастер Василий. Я рад, что нынешний виток союза нашего позволит на новый уровень выйти коммуникационных достижений меж мирами. — Ламберт Гриан держал стезю беседы. —

— Задуманный тобою Небоскрёб, растущий через три мира сразу, не будет столь же прост технологически, каким нам дался отель по-над плато — кольцом вокруг долины города Канна.

Но нам видна в сим новшестве глобальная затея! Ты — растёшь!

Как мы поступим с Фёдором Кимом, спрашиваешь?
Пускай его вложения будут в ту в часть здания, что в нашем мире людей — меж небом и водой, аэритами и лунами. И если Фёдор равно мне, как и тебе доверится решит, то будет этой частью совместно со мною владеть. Мы договором справедливым меж нами распределим влияния.
 
— Да. Да! Я говорил с ним. Фёдор Ким согласен!

Плюс ты, Василий Порфирьевич, поверенным посредником будешь нам с Небесным Миром.


— Настала очередь за царём аэритов. С Аквидароном Гаем ты нашёл согласие?

— Царя Над–Мира я увижу скоро, и изложу наш план, и соглашение наше обозначу, во всех деталях заручусь поддержкой.

— Не будем, заранее предвосхищать события, однако.

 Посмотрим, как нам ответит царь…

— А, главное, — что скажут дочери…— они всем заправляют исподволь.
 Главенствует старшая, — Аллария, — я с ней договорюсь.

— Дерзай. — Ты с женщинами ладишь, несмотря ни на что! И почему тебе доверье их даётся?! — Ламберт был беспристрастен.

Аскелия многозначно улыбнулась.

Василий кивнул.

— Аскелия, твоя заслуга в этом. Зовом «удильщика» меня ты наделила.

— Да-аа, нет! Я думаю, твоя улыбка виновата более.
А рыб-удильщиков магическая сила, та, что в тебе осталась невзначай, поверь мне — сторона шестая.... — Мысли Аскелии звучали в голове его благозвучно и дружественно, с низким тембром. Она смотрела на него лучистым, нежным взглядом, но мышцы острого лица её не шелохнулись.

«Луаны телепатичны необыкновенно, и майлы среди них особенно сильны» — Вспомнил Василий слова Ламберта в день их первой встречи. 

— Что ж, прочь дела! — Протрубил зычный голос Мастера Гриана. И зал овальный снова всколыхнулся, будто… — Я трапезу для вас отменную задумал. Извольте, переключиться на повара моего изыски! Он ведает о кулинарных предпочтениях присутствующих во всех деталях!...

36-2.

…Василий закрыл глаза. Он видел столб вздымается из волн. Нет! — несколько столбов! И их полупрозрачные чертоги вились спиралями, и клубились, подобно облакам. Клубы их устремлялись в ширь, как перья крыльев Богини Ники греческой. — Победу он предвидел в воплощении снов своих. —

…И середина телесная из вихрей в единый торс слилась в изгибе грациозном, и в тело женское, танцуя, превратилась, — в изысканный скульптурный ню-протуберанец из бликов и граней ярких, треугольных.

О! Дева, облачённая в кристаллы, что призрачными блещет плоскостями! Явись мне вся! — Шептал себе Василий заклинание.

А там — насквозь, меж пикселами тела вихревого, меж граней Небоскрёба, вздыбленного сквозь миры, проглядывает горизонт земной широко, тихо и ясно!... —

Не видно плоти здания, нет этажей, конструкций. Весь торс в корпускулы живые превратился. Нет голеней, колен нет, нету бёдер, нет живота, и нет спины, не видно рук, — лишь контуры силуэта обозначены едва вращением стихийным, но выше — под облаками перья крыльев сливаются. Чуть, было, вновь, — на миг — по бликам ярких граней обозначен размах и ширь, порыв и подвиг… И в облака летящие врезается грудями дева, — что призрачная ростра корабля, летящая сквозь вихрь по-над волнами. Над далью облачной — голова её вознесена прозрачная и взирает на просторы Аквидарона города, манит аэритов взглядом.

А снизу — два хвоста прозрачных, подобных плавникам луанов, спиралями ввинчиваются в глубины океана и в небо тянут воду.

Во плоти призрачной, сквозь миражи этажей, над рябью океанской вздымаются наполненные трубы. Через водные лифты луаны всплывают! Но трубы растворяются средь блеска, и исчезают превращаясь в рой пиксельный над горизонтом. Из вод выплёскиваются рыбо-люди, чешуехвостые вылетают, превращаясь, в людей земных,… или восходят к небу, и в выси облачной обретают аэритов крылья!

И…вон, вон-вон, гляди! — выпархивают над равниной кучевой в восторге и, как некогда Василий – Архитектор, в хрустальном кувыркаются пространстве!

Им на смену спадают к водным толщам аэриты! Теряют крылья в воздухе Земном и, погружаясь по трубам из стеклянной пены, блестящей бликами, что огранённые кристаллы, и там мгновенно плавниками обрастают перепончатыми и бухаются в брызгах — шныряют, извиваясь, ловкие в  глубины, морское обретя телосложение!

Иные же стремятся к побережью, подхваченные лайнерами Гриана, чтобы земной юдолью насладиться….

Видением сказочным своей Архитектуры Василий наслаждался….

 Неужто, сюрреалист Магритт* был прав хотя бы отчасти запечатляя праобразы свои? Он видел их наяву! В них верил!

Василий знал — фантазии и мысли, в воображении возведённые, — воплотимы!...

Но, верно и обратное: все видения уже живут в других мирах и явях. Их только позови, они прибудут!

36-3.

Василий поднял тост!

— День повторяется. Прошло три года, а я овальном зале снова с вами здесь. Как будто бы ничто не изменилось. И, кажется, мне минуло всего лишь пять минут!… — Василий недоумевал и восхищался —

— События, будто, разные тогда и ныне, но ощущение — словно бы одно. В чём состоит урок этих начал?

И вроде бы прошёл путей не мало, а колесо судеб вот снова повернулось стороною прошлой? В чём здесь подвох? Или нет подвоха?! Другой виток…

Где не решил я квест игры «Джуманжи»?

Знать, для того иногда жизнь крутится реверсивно, чтобы досконально я успел усвоить все уроки?…

Так выпьем же за торжество скорейшего прозрения! Чтобы воплотились лучшие наши миражи! — Василий разглядывал полигональные кристаллы, материализующихся в пространстве новых мыслей, и наблюдал, как образы раздумий всплывают, постепенно растворяясь, в прозрачности кристального пространства, что пузырьки воздушные взлетают к поверхности из глубин морских...

…Огромный, белый, овальный, колонный зал, мерцает, раскачиваясь в водных бликах солнца, раздробленных в фонтанных зеркалах, волнующихся и танцующих снаружи, в долах парка, нарезанного, как рельефы шрамов по голове скалистого дракона.
 
И дрожь струящихся мраморных прожил, по стенам сахарным каррарским оживает, что кажется — бьётся пульс в девичьем белом теле принцессы сказочной, подаренной стихиям.
 
Василию вспоминалась нежная Солана, страстно изогнутая, вся — в поцелуях солнца….

***