Entourage

  Когда в зале стихли аплодисменты, и зрители медленно покидали свои места, сцена погрузилась в уютную полутьму. Лишь несколько робких лучей света пробивались через занавес. Актеры разобрали костюмы и разошлись, обсуждая свои роли и делясь впечатлениями. Наступило безмолвие — но только на первый взгляд.

Легкий шелест раздался откуда-то со сцены. Это заговорили костюмы, сброшенные небрежно на вешалку за кулисами. Бархатный плащ, сверкающий в ночном свете, первым нарушил молчание:

— Какой драматизм! Сегодня вечером я чувствовал себя королем, повелителем сцены! Как же великолепно играли эти актеры.

— Да, — подтвердила старинная шляпа с перьями, чуть помятая после долгого выступления, — но король ли ты, если тебя оставляют позади, пока все уходят? Вот я, например, играла герцога, и что? Теперь меня снова прячут в тень.

Зеркало с треснувшей поверхностью слегка звякнуло, вмешиваясь в беседу:

— Дорогие мои, вам повезло, вы хотя бы попали на сцену. А я? Я ведь вижу всё, все движения, жесты, эмоции, но всегда остаюсь в стороне.

В углу сцены, укрывшись под занавеской, негромко прошептала лампа:

— Вы, костюмы и реквизит, не понимаете, что в вашем блеске и величии кроется лишь малая часть. А ведь именно я, свет, освещаю вашу игру, дарую вам жизнь перед зрителями. Без меня никто бы не заметил ваших великолепных тканей и цвета.

Костюмы смущённо замолкли, а шляпа, махнув перьями, тихо сказала:

— Какой правдивый спектакль, как захватывающе зритель сопереживал героям... Мы стали свидетелями настоящих чувств. А разве не это главное?

Весь антураж сцены — перья и плащи, зеркала и занавесы — на мгновение затих, словно размышляя. И, казалось, тишина сцены наполнилась тёплым и странным пониманием: ведь они, простые предметы, помогали создать мир иллюзии, оживляя мечту.

И когда последняя тень ушла со сцены, антураж вновь обрел безмолвие, готовясь к новой встрече, где снова придет время для жизни — но только пока звучат шаги и голоса.
.
Ночь окутала сцену, оставив предметы в своих привычных местах. В наступившей тишине они постепенно замерли, но не надолго — нечто загадочное оставалось в воздухе, словно театр сам не хотел уходить в сон.

Внезапно откуда-то с дальней кулисы послышался скрипящий голос, и все взгляды обратились к старинному сундуку, где хранились маски, забытые в одном из давних спектаклей. Одна из них, с изящно вылепленными чертами трагической музы, будто ожила, и с лёгким эхом начала говорить:

— Какой был сегодня вечер… Я чувствовала, как по залу пронеслись волны восторга и печали. Люди пришли сюда не просто смотреть. Они, кажется, искали что-то важное. И ведь каждый нашел свою частичку.

— Да, — вздохнул изящный канделябр, стоявший на краю сцены. — Сколько огней мы зажгли, сколько ликов увидели, но почему-то каждый раз мне хочется немного грустить, когда всё заканчивается. Ведь мы остаёмся одни, ожидая нового спектакля, а люди забирают с собой воспоминания. Им доступен мир за пределами этой сцены.

Молодой деревянный столик у стены, ещё недавно был опорой для монологов, вставил своё слово:

— Но разве наши воспоминания — это не тоже самое, что и мир за пределами сцены? Когда все исчезают, здесь остаётся что-то тёплое, пережитое с каждым новым спектаклем. Мы словно оживаем, хотя для людей это лишь иллюзия.

Все предметы погрузились в размышления, чувствуя, что их существование — это нечто большее, чем просто быть атрибутами сцены. Они осознавали себя как хранители всех прожитых судеб и маленьких тайн, укрытых за занавесом.

Но тут раздался голос самой сцены — это был глухой, глубокий шёпот, словно доносящийся из её древней деревянной основы:

— Каждая реплика, каждая нота, каждый шорох одежды остаются со мной. Моя память глубока, и никто не может забрать её у меня. Ведь я существую для того, чтобы их сберечь.

Костюмы, зеркала, реквизит замерли, вслушиваясь в это признание, и каждому показалось, что они — не просто детали спектакля, но частички неугасимого духа театра. Именно эта память, хранимая сценой и её антуражем, оживляла их снова и снова, как только загорались огни.

И хотя никто из людей об этом не знал, все предметы, окруженные этой тёплой тишиной, были готовы к тому, чтобы снова стать частью чуда, когда наступит новый вечер.