открылася душа

ЭССЕ

Бывает так. В голову приходит случайная строчка типа "Режьте билеты" и ведёт себя так настойчиво, будто чего-то от тебя хочет. В моей памяти нежданно поселилась Пастернаковская строка    - "Душа душна, и даль табачная, Какого-то как мысли цвета" и потребовала от меня ответа - почему "душа душна" звучит совершенно естественно и понятно? Может потому , что от автора заранее ждёшь непривычных словосочетаний, тем более что тут Пастернак пользуется аллитераций, усиливающей выразительность?  Скорее всего так, но забавно, что древний египтянин, ничего не знающий про аллитерации, тоже воспринял бы это словосочетание как естественное. Дело в том, что он верил в существование  нескольких душ и одна из двух главных по имени - "ба"  отвечала за ощущения, чувства и эмоции. А так как души бессмертны, почему бы Пастернаку не иметь свою "ба"? И разве  сами мы не благодаря "ба" чувствуем, что  "душа радуется", или "душа скорбит" или " на душе кошки скребут"... С самых древних времён о душе задумывались люди разных цивилизаций и их представления мы бездумно наследовали благодаря языку, в котором они нашли своё выражение.

У древних греков душа, Психея, изображалась в виде девушки с крыльями бабочки. В романе Аппулея "Метаморфозы" рассказывается о её нелёгкой судьбе. Так как слава о её красоте прошла по всей земле, ей стали воздавать божеские почести, забыв про Афродиту. Богиня возревновала и решила погубить соперницу, к тому же  она не желала допустить связи Психеи со своим сыном, богом любви Амуром. Богиня пускалась на всякие козни и требовала от Психеи выполнения невыполнимых поручений. В конце концов  Амур воззвал к верховному богу Зевсу, и  благодаря его заступничеству Психея приобщилась к сонму богов и смогла стать женой Амура.
Интересно хотя бы в общих чертах сравнить  концепции души, существующие в религии и философии разных народов. Несмотря на различия, все они сходятся на том, что душа,   - бессмертная субстанция, в которой выражена сущность человеческой личности -  способность жить, мыслить и чувствовать.
У древних египтян и у досократиков душа материальна и представляет собой тончайшую субстанцию, несущую жизненную энергию. По мнению одних философов она находится в крови, по мнению других связана с функцией дыхания. Эти воззрения вытекали из сравнения живого и неживого.

 В китайской культуре нет разделения на живую и неживую материю, но для всего сущего есть ёмкое понятие вещь, возникшая из Первовещи (аналога Бога), или Дао. Грань между живой и неживой природой в категории "вещь" стирается благодаря одушевлению неживого.  Человек - тоже "вещь"; ему отводится особая роль посредника во Вселенной между Небом и Землёй, поэтому сам он - микрокосм. Отрицая иноприродность духа и материи, китайские философы рассматривали их как взаимосводимые сущности:  дух представляет собой утончённое состояние материальной субстанции, а вещество (плоть) - грубое состояние.
Буддизм категорически не признаёт идею Бога и существование души. Нет и понятия личности - она представляется потоком постоянно меняющихся психофизических состояний, перетекающих из одного рождения в другое. При этом череда рождений-смертей неизбежно сопряжёна со страданиями. Они не вызваны грехопадением, а являются фундаментальной характеристикой существования. Этому миру  буддизм противопоставляет нирванну  - высшее внеличностное  бытиё - состояние покоя и блаженства. Для достижения нирванны нужна трансформация сознания. Она достигается путём соблюдения законов нравственности и сосредоточения, т.е. занятиями духовной практики или  разработанными формами психотехники.

Остановлюсь бегло на религиозных воззрениях нескольких известных философов древности. По Аристотелю существуют три рода души. Две из них неотделимы от тела, растительная  обеспечивает способность к питанию и размножению, а животная - способность чувствовать и передвигаться. Вместе они составляют энтелехию - жизненную силу. В отличие от растений и животных, человек обладает третьей душой -  разумной, функция которой - мышление. Она не связана с телом и  бессмертна.
Эпикур же в отношении к душе проявлял материалистический подход, предполагая что она, как и тело, состоит из движущихся в пустоте атомов, которые рассеиваются вместе с телесными атомами после смерти.

Демокрит считал, что душа есть даже у неодушевлённых предметов, например у камней, но в малой степени. К слову сказать, философ и мистик 20-го века Гурджиев также не видел принципиальной разницы между живым и неживым, говоря о разной степени свободной воли, отпущенной разным вещам.

 Весьма оригинальна концепция Платона. По его мнению  души людей бессмертны, нематериальны и предшествуют существованию  их в физическом теле. Души созерцают  нематериально существующие идеи, которые ими забываются при вселении в тело.  Наши мысли, таким образом, лишь воспоминания забытых идей.

Понятие души, начиная с середины 19-го века, уходит из научной психологии, но остаётся в атеистическом сознании как эмпирически недоказуемая основа человеческих переживаний и психической жизни, судить о которых мы можем  по поведению и при самонаблюдении. Тут, впрочем, сделаю небольшую оговорку. Атеистическое сознание само может стать религиозным в условиях тоталитаризма. Диктатор требует от своих граждан отказа от любой исповедуемой ими религии (Вспомним Сталина, Гитлера, Муссолини). Она становится подсудной, т.к. диктатор, самый умный, самый справедливый и непогрешимый, становится лицом божественным и обладает абсолютной властью над своими подданными.

С  религиозным понятием души неразрывно связаны понятия греха и совести, а также представления о смерти и пребывании в загробном мире. С точки зрения христианства человек, созданный по образу Бога,  должен был быть безгрешным и жить вечно, порочность в природе человека возникла в результате грехопадения Адама. Но людям, уверовавшим и принявшим крещение, их первородный грех прощается.  В исламе первородный грех отсутствует. Во всех авраамических культурах личный грех - поступок против совести и десяти  заповедей - также можно искупить искренним раскаянием (покаянием) и молитвами, обращёнными к Богу.

 Общепринятое представление о душе в иудаизме говорит, что после смерти все души — и евреев, и неевреев — попадают в рай. Но перед этим душа проходит этап очищения от сделанных ею при жизни грехов, причем его максимальная длительность (для закоренелых грешников) — 12 месяцев. Поэтому поминальный Кадиш читается по умершему только 11 месяцев. По еврейским представлениям никто не вправе объявить человека таким тяжелым грешником, что Кадиш по нему нужно читать все 12 месяцев. И только души самых страшных злодеев (например, Гитлера) не очищаются и не попадают в рай, а уничтожаются, «стираются».

 Во многих индийских религиях грех - не нарушение воли божества, а нарушение универсального закона (дхармы). Грех - любой поступок, отягощающий  карму индивида. Совокупность плохих и хороших поступков индивида определяет череду его перерождений. В " Бхагавад-гите" сказано, что душа не рождается и не умирает, она  изначальна и существует вечно. В процессе реинкарнации после физической смерти тела душа в зависимости от кармы меняет место своего обитания.
 Для китайской даосской мысли характерно учение об отсутствии смерти как таковой, вытекающее непосредственно из доктрины всеобщих непрерывных перемен, или метаморфоз форм единого сущего ( единой субстанции). Около 2-го в.н.э. эти перемены были оформлены в виде священной Книги Перемен. Она содержит 64 символа - гексограмм, каждая из которых выражает ту или иную жизненную ситуацию, и используется для гаданий.

Загробный мир в ранней античной культуре по свидетельству гомеровских "Одиссеи" и " "Иллиады" был  подземным царством бога Аида, куда души всех умерших без разбора отправлялись после смерти, чтобы, приняв человеческий облик, вести там унылое и призрачное существование.  Однако в более поздние времена Платона у душ  появилась возможность, пройдя испытания, переселиться в Элизейские поля или другие места блаженства. Создавались обряды и ритуалы почитания отдельных богов, правящих царством мёртвых. Хотя со временем они потеряли силу,  понимание смерти как перехода в другое состояние остаётся важной частью многих культур и религий.


 Интересно, что употребляя выражения "тяжелый грех" или "брать грех на душу" мы как будто согласны с тем, что грех сообщает душе лишний вес, которого нет у души безгрешной.  Возможно, что эти метафорические словосочетания в своей основе имеют древнеегипетский  миф о загробной жизни души. Египтяне верили, что после смерти человека душа человека взвешивалась на весах богини справедливости Маат.  На одну чашу весов Маат клала душу, на другую своё перо. Таким способом подводился итог жизни умершего и определялась дальнейшая судьба его души. Если она оказывалась легче пера, то  могла беспрепятственно продолжать своё путешествие в вечности. Если же душа была тяжелее пера, то ей выносился обвинительный приговор и её пожирало чудовище Амат с телом гиппопотама, львиными лапами и крокодильей пастью.


Другой замечательный миф, на этот раз шумерский, рассказывает, как люди  изначально грешившие, не зная никаких законов  и правил, получили их  из рук покровительствующей им богини. Богиня Инанна, желая облегчить участь жителям своего города Урука, решает обманом добыть таблицы мудрости МЕ у своего отца  - верховного бога Энки. Она до пьяна поит Энки и выманивает у него разрешение взять всё, что ей хочется. Затем грузит таблицы МЕ в свою ладью и отплывает в Урук.  Несмотря на погоню демонов водной стихии, посланных протрезвевшим Энки, Инанна доставляет драгоценную ношу людям.

Понятие совести достойно отдельного рассмотрения. Говоря простыми словами, совесть - способность личности реализовывать нравственный самоконтроль. Религиозный человек осуществляет этот контроль, прислушиваясь к обращённому к нему голосу бога.  М.Класс, исследуя "движение совести" в древнегреческих трагедиях, определяет её как "божественный голос, посредством которого бог обращается к человеку, побуждает его к деянию или предостерегает от него, а после совершения действия хвалит или осуждает". Однако по справедливому замечанию другого исследователя этики древних греков, В.Ярхо, многочисленные боги  эпохи античности не отличались особой нравственностью и предъявляли смертным в основном требование - быть послушными их воле. И тем не менее на основании дошедших до нас мифов и  древнегреческих трагедий  мне кажется очевидным, что совесть  у древних греков была.  И неважно, что авторы греческих трагедий, как отмечает Ярхо,  чаще  пользовались словами, в переводе означающими  осознание позора или стыд за содеянное.

 Так, в мифе об Оресте, лёгшим в основу трагедии Эсхила, Орест  убивает свою мать и её любовника за то, что они убили его отца Агамемнона, когда он вернулся домой после победы над троянцами.  За время странствий и молитв  Орест надеялся очиститься от пролитой крови, но богини мести Эринии преследуют его, подвергая жестоким мучениям. Спрашивается, разве Эринии не персонифицированные  муки совести?
 
В другом мифе, пересказанном Софоклом, убийство совершает по ошибке жена Геракла. Страдая от ревности, она доверчиво применила средство, которое подсказал ей коварный кентавр Несс  и пропитала его ядовитой кровью хитон Геракла.  Увидев страдания умирающего у неё на глазах мужа,  Деянира  лишает себя жизни.   Всем известен миф о царе Эдипе, который  по  неведению убил своего отца и женился на своей матери. Узнав правду, он  выколол себе глаза.

Стоит вспомнить и Библейский миф. Из романа "Иосиф и его Братья" Т.Манна, мы узнаем  подробности пребывания Иосифа Прекрасного в Египте  и какому искусу он подвергался, будучи  проданным в дом царедворца Потифара.  Влюбившаяся в Иосифа жена Потифара, Мут, делала всё, чтобы завоевать его ответное чувство и, не преуспев в этом,  потребовала от него  как госпожа от своего раба, чтобы он разделил с ней ложе. Иосиф  отказался совершить такой грех перед своим господином на земле и  перед Отцом небесным. Он остался твёрд даже после того, как униженная и оскорблённая Мут обещала ему страшно отомстить: оговорить  в глазах мужа  и потребовать для  него самой жестокой казни - бросить на съедение крокодилам.

 
Из этого же романа мы узнаём как нечистая совесть мучила престарелых родителей Потифара, которые оскопили своего сына в младенчестве, тем самым изуродовав его жизнь. Гуий и Туий  были братом и сестрой и их брак, считавшийся священным в старые времена, со временем перестал  таким считаться. То, что безумные родители Потифара с ним учинили, представлялось им жертвоприношением или" выплатой долга священного новому". Однако нечистая совесть мучила их и они постоянно думали, сумеют ли они оправдаться  перед судом, на котором их сердца (души) будут взвешены богиней справедливости.

Следует признать, однако, что мифологическое мировоззрение и пришедшее ему на смену в так называемом осевом времени мировоззрение рациональное отличаются очень сильно в понимании того, что  считать грехом. За яркими примерами далеко ходить не надо. Плиний младший, насколько можно судить по его письмам, представляется нам человеком умным и справедливым. Тем не менее, грешниками, достойными казни, он считает христиан, смущающих умы добропорядочных римлян. Того же мнения придерживается Светоний в своём жизнеописании 12-ти цезарей. Говоря о таком злодее, как Нерон, он говорит о единственной его заслуге - безжалостном истреблении христиан. Очевидно обоим авторам казалось тяжёлым  преступлением подрывать общественные устои, основанные на вере.

 В то же время для нас необходимость свободы  вероисповедания не подлежит сомнению, и цивилизованные государства обеспечивают её своим законодательством. Правда, до этого прошли столетия. В эпоху средневековья победившее христианство запятнало себя чудовищными злодеяниями: крестовыми походами и кострами инквизиции, т.к. убийство неверных или отклонившихся от церковных канонов людей не только не считалось грехом, а представлялось естественным и похвальным. Того же мнения придерживались, проливая реки крови, католики и протестанты, сражаясь с так называемой ересью за чистоту своей веры.

Пример другого несовпадения взглядов видим в отношении к "древнейшей профессии" и к сексу. В сознании древних секс сакрализировался. В отдельных культурах он трактовался как обряд плодородия или мистического слияния с божествами  любви. В храмах Афродиты, например,  проживали служительницы культа ( часто их количество переваливало за тысячу) , в чью обязанность входило заниматься таинствами любви и ритуальными совокуплениями. Храмовые проститутки пользовались всеобщим уважением, а их социальный статус был закреплён в законах.
 
Храмовая проституция пришла в Европу из Древнего Востока. Впервые она была описана Геродотом, как связанная с культом богини любви Иштар, или Астарты. Среди вавилонян был распространён и вовсе отвратительный на современный взгляд обычай. Каждая вавилонянка должна была за деньги  отдаться в святилище иностранцу и только после этого получала право выйти замуж и завести свою семью. В святилище приходили толпы девушек и усаживались рядами, между которыми прохаживали чужестранцы, выбирая себе приглянувшуюся пару. Мужчине достаточно было кинуть в подол девушке деньги, которые считались сакральными и шли на нужды храма, (они могли быть и ничтожно малыми) и произнести:" Призываю тебя на служение богине любви (вавилонской Афродите)" и девушка не могла отказаться от совокупления и покинуть храм. Девушкам, лишённым миловидности иногда приходилось оставаться в храме годами в ожидании своего часа.

Не исключаю, что с точки зрения природы, ничего не знающей о нравственности,  этот богомерзкий обычай был генетически оправдан. Гены чужестранцев нужны были, чтобы внести разнообразие в генофонд населения, среди которого были распространены близкородственные браки.
     Стоить отметить, что древние отнюдь не преследовали сторонников однополой любви. Напротив, она считалась более возвышенной  как несвязанная с низменным инстинктом размножения. Меж тем как в новое время однополые связи считались либо тяжёлым грехом либо в лучшем случае болезнью, подлежащей лечению. Вспомним не вовремя родившихся и жестоко пострадавших от неблагодарных соотечественников Оскара Уайлда и дешифровальщика Энигмы  Аллана Тюринга.

В продолжении разговора о грехе , вере и совести я хочу остановиться на некоторых известных литературных произведениях 20-го века, про героев которых можно сказать, что религиозные воззрения играли важную роль в их судьбе. Слишком известный и очевидный пример - "Воскресенье" Толстого - я приводить не буду, а начну с романа Д.Стейнбека "Заблудившийся автобус". Главный герой романа, мексиканец Хуан, осел в маленьком  американском захолустье. Вместе с женой Алисой он владеет закусочной  при  автобусной станции  и на  собственном рейсовом автобусе  осуществляет перевозку и пассажиров и грузов в близлежащий городок. Над приборной доской у Хуана висит амулет - Дева Гвадалупская. С этой Девой он провёл всё своё мексиканское детство. Отец объяснил, что она охраняет мексиканцев и Хуан видел её повсеместно - над кроватью она наблюдала за его снами, в передней слушала, как он играет на улице...Глядя на её насмешливую полуулыбку, Хуан догадывался, что от неё ничего не скроешь, она знает и все его поступки и все намерения.  С детства Хуан привык обращаться к ней, а " во взрослом состоянии хоть и не верил в неё умом,  продолжал верить каждым чувством."
 
 В начале романа Хуану около 40 лет, он уже 12лет прожил на одном месте с Алисой, давно превратившейся в толстую всем недовольную  и злоупотребляющую алкоголем истеричку. Отправляясь в очередной рейс в скверную погоду, он понимает что рискует - из-за сильного ветра и дождя  подымается вода на  плотине, грозя затопить  шоссе. Но  пассажиры не хотят пережидать, они торопят Хуана и один из них предлагает ехать в объезд плотины по старой заброшенной и отчасти уже заросшей дороге. Она быстро превращается в грязь, в которой пробуксовывают колёса старой машины Хуана. И Хуану кажется, что у него появился шанс - оставить её и, сделав вид, что идёт за подмогой, скрыться, бросив Алису и всё нажитое. Он чувствует, что пока ещё у него есть силы начать новую жизнь, может быть вернувшись на родину.

 Он решает осуществить свой план - съезжает в кювет, где автобус оказывается безнадёжно увязшим, оставляет машину своему молодому помощнику,  и уходит в ночь. Измученный дорогой и непогодой, Хуан спустя некоторое время сворачивает в брошенный сарай, чтобы  хоть немного поспать. Но тут его планы рушатся - от нечего делать его выслеживает молоденькая дочка коммерсанта, отправившегося в путешествие со своей семьёй. Дочка презирает своих родителей, считая их скучными лицемерами, и хочет развлечься с понравившимся ей мексиканцем. Высвечивая фонариком следы Хуана, она находит его в сарае и предлагает скоротать с ним ночь. Девица благополучно пополняет свой сексуальный опыт, зато Хуану скрыться незамеченным не удаётся, под утро вместе с девицей ему приходится вернуться к брошенному автобусу, объяснив пассажирам, что дождаться подмоги ему не удалось. Путём героических усилий с помощью напарника и всех дееспособных пассажиров он вытаскивает   машину из грязи и едет домой, мужественно принимая своё фиаско. В душе он не смеет роптать, т.к.  предчувствовал, что обмануть пассажиров и своего напарника он может, но Деву Гвадалупскую - никогда. И она явно дала ему понять, что не одобряет его план. Он принимает её волю и смиренно обращается к ней с единственной просьбой, сделать так, чтобы Алиса  в его отсутствие не напилась до бесчувствия.
А нам, читателям, остаётся принять, что в человеческой душе различить, где вера, а где совесть порой невозможно.

Мой следующий пример о том, как разные взгляды на религию могут испортить жизнь людям, любящим друг друга,  я заимствую из романа Ивлина Во "Возвращение в Брайдсхед" . Художник Чарльз, от лица которого ведётся повествование, знакомится в студенческие годы с Себастьяном, отпрыском богатого и титулованного владельца огромного поместья. Впрочем  хозяин давно перебрался прожигать свою беспутную  жизнь в Париже, оставив свою жену, впавшую в истовый католицизм и  четырёх детей.  Бывая наездами в Брайдсхеде вместе с Себастьяном, Чарльз знакомится со всеми членами его семейства, в том числе с его младшей сестрой Джулией, обращающей на себя внимание и красотой и подчеркнутой независимостью. Но так как брат и сестра не очень ладили между собой, встречи Чарльза с Джулией были мимолётны и никаких отношений между ними не возникло.
 
Спустя десять лет они встречаются случайно на лайнере по пути из Америки домой, в Англию. За истекшее время каждый из них связал себя брачными узами и успел пожалеть об этом. Джулия и Чарльз встречаются как старые друзья и с этой встречи начинается их роман. Муж Джулии, бизнесмен, жаждущий занять видное место на политическом Олимпе, живёт в Америке, поэтому Джулия приглашает Чарльза жить в её поместье, где после смерти матери живет только её старший брат Брайди. Чарльз рад этому, т.к. знает, что его жена нашла себе любовника.

 Безмятежная и счастливая жизнь Джулии и Чарльза длится уже больше года, когда в один прекрасный вечер выясняется, что Джулия не хочет больше жить во грехе. К тому же Брайди нашёл себе невесту столь правоверную, что  не решается привести её в дом, где его сестра открыто предаётся греху. Два длительных бракоразводных процесса его и Джулии кажутся Чарльзу досадным осложнением жизни, тем более, что в воздухе ощутимо пахнет войной. Но ради Джулии наш герой на всё согласен, ему только хочется получить признание, что в глубине души она с ним согласна:  их совместная жизнь до брака никакой не грех. Но тут оказывается, что Чарльз  не дооценил формирующие впечатления детства, в Джулии проснулась её вера и одновременно раздражение против Чарльза, не желающего её понимать. Все мифологические события, связанные с христианской верой, такие как непорочность зачатия,  воскресение, вознесение и т.д.  Чарльз не может воспринимать всерьёз и требует того же от Джулии, не понимая, что вера не сводится к мифологии. А Джулия не находит рациональных доводов, чтобы переубедить Чарльза, тем более, что их не существует.

 Ситуация становится ещё напряжённей, когда в Брайдсхед возвращается отец Джулии. Тяжёлое сердечное заболевание его почти обездвижило и он решил умереть в своём доме. Страх смерти мучает старика и днём и ночью, не давая заснуть.  Брайди и Джулия считают, что ему может помочь не столько врач, сколько священник: исповедь облегчит его душу и примирит со смертью. Зная как старик относится к церкви и её служителям, Чарльз считает эту затею бессмысленной и вредной для здоровья вспыльчивого и мнительного старика и старается ей воспрепятствовать как может. Он не понимает, что Джулия  борется за спасение души своего отца и, узнав что старик выгнал священника, откровенно рад что "камлание" не состоялось. То, что Чарльз не признаёт её веры и не скрывает своего презрения к ней, становится для Джулии непереносимой обидой. В результате отчуждение между героями  ко времени, когда они уже могут узаконить свой союз,  таково, что им остаётся только расстаться.

 
В ещё худшем положении оказался герой романа Бёлля "Глазами клоуна." Его невенчанная  жена, католичка,  уходит от него к  общему приятелю с гимназических времён, католику, сделавшему успешную церковную карьеру.   Мария порывает свой  "греховный  союз " с Гансом "убоявшись за свою душу",   в надежде начать новую жизнь, угодную богу.   Вглядываясь в  действия романа глазами героя, страдая вместе с ним, невольно думаешь, что Мария просчиталась - Богу не может быть угодно предательство, совершаемое ею по отношению к бесконечно преданному  ей "клоуну".

 В качестве последнего  примера  приведу случай из жизни героя чеховского рассказа "Огни", инженера Ананьева. В молодости, кончив институт, он оказался проездом в своём родном местечке на Кавказе близ Пятигорска. Вечером он прогуливается в приморском парке, где  случайно встречает и не сразу узнаёт свою одноклассницу Кисочку, прозванную так за милоту и кротость. В гимназии по воспоминаниям Ананьева на неё  засматривались все мальчики, включая его самого, и он охотно возобновляет с ней своё знакомство. Узнав, что Ананьев стал инженером, она искренне радуется "Ах, как хорошо, и какие вы все молодцы! Из всего вашего выпуска нет  ни одного неудачника, из всех люди вышли." О себе Кисочка говорит мало, считая свою жизнь  скучной и брак неудачным.

 Когда совсем стемнело, она пригласила Ананьева к себе, сказав что дома никого нет - муж возвращается только ночью, и то не всегда. Выпив вина,  залюбовавшись Кисочкой и разговорившись, Ананьев засиделся и опомнился, когда в дом вошли двое - пожилой, похожий на грека  муж Кисочки, и  молодой офицер, оба казались пьяными. Они прошли и сели в другой комнате, громко разговаривая, и , видимо не интересовались ни Кисочкой, ни её гостем. Ананьев поспешил откланяться, но было уже так темно, что он не смог найти извозчика. Проклиная себя за болтливость, Ананьев углубился в рощу и, найдя беседку, уселся на скамейку. Уже впав в полудрёму, он осознал, что  не один. Кто-то рядом плачет и вслух жалуется на невыносимую жизнь. Осторожно чиркнув спичкой, он видит перед собой Кисочку. Выплакавшись, она рассказывает, что решила уйти от мужа  в город к матери, так как у неё нет больше сил   постоянно подвергаться оскорблениям и унижениям.

 До города далеко, но Ананьеву удаётся найти пролётку и он подвозит её к нужному дому. Кисочка трогательно благодарит  Ананьева  за доброту и сочувствие, его  же посещает подлая мысль, что он  давно не спал с женщиной и хорошо бы провести ночь с Кисочкой. Чтобы уговорить Кисочку, он уверяет, что любит её и готов увезти с собой. Не спрашивая согласия у растерявшейся Кисочки, он почти силком затаскивает её в свой гостиничный номер, а затем вопреки её протестам в кровать. К утру ему ясно, что связывать свою жизнь с Кисочкой он не хочет, в её сентиментальности и простодушии он видит недалёкость и провинциальность. Сознавая, что поступил нехорошо, он оправдывает себя  тем, что порядочная женщина так легко не сделалась бы любовницей первого встречного. Днём он договорился встретиться с Кисочкой в парке, но решил не попадаться ей  на глаза и уехать вечерним поездом. До самого отъезда Ананьева мучил страх, что Кисочка разыщет его и ему придётся врать и выкручиваться.

 Но вот поезд тронулся, пассажиры уснули и Ананьев остался один на один со своей совестью. О том, что он пережил, Ананьев (Чехов) говорит такими словами:     "Мне стало понятно то, чего я никак не мог понять раньше. В вагонных сумерках передо мной стоял образ Кисочки, не отходил от меня, и я уже ясно сознавал, что мною совершено зло, равносильное убийству. Меня мучила совесть..."  У Ананьева, как поёт героиня оперы К. Сен-Санса "Самсон и Далила, "открылася душа". Промучившись пару дней он убедился, что мысли о том, что всё вздор и суета и что в конце концов свободной воли нет и значит он не виноват...ему не помогают. Настрадавшись, он отдаёт себе отчёт, что до встречи с Кисочкой у него не было ни убеждений, ни нравственного кодекса, ни сердца, ни рассудка. Совесть погнала Ананьева назад и он " покаялся перед Кисочкой, вымолил у неё, как мальчишка, прощение и поплакал вместе с ней..."
 
Этот замечательный рассказ о грехе, совести и покаянии написал Антон Павлович Чехов, считавший себя атеистом, очевидно на том основании, что  не принимал мифологической или обрядовой стороны христианства и не верил в загробную жизнь. Но мне мешает с ним согласиться то же, что смущало известного философа и критика христианства, Э.Канта, - Нравственный закон. Канту, как и нам с вами, трудно представить, что он пришёл к человеку от его животного предка в ходе эволюции. А Чехов в своей жизни руководствовался этим законом и эмпатией ,  на все 100 процентов.