14. Преступление и наказание

14. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ. «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» - бормотал Дмитрий Шемяка, нервно меряя шагами горницу своего галицкого терема. Все уже вроде было позади, и все уже вроде было для него потеряно, и, тем не менее…  Этот красивый резной стул с позолотой, именуемый «великим столом», то есть троном, на котором сидел его дед, на котором лишь короткий миг сумел посидеть его отец, и на который, в конце концов, удалось водрузиться ему самому, и эта шапка, снятая с головы литовского полукровки Василия, шапка Мономаха, на которой отныне была и его Шемякина перхоть, манили Дмитрия все больше и больше. Это уже даже стало для него каким-то наваждением, смыслом самой жизни. Жажда власти и неутоленная жажда мести, словно наркотическая ломка, терзали по вечерам растревоженную душу беглого углицкого князя, и в его воспаленном мозгу начинали возникать совсем иные мысли: «Нет, я не тварь дрожащая! Я имею право! И еще не все потеряно!»

Разумеется, Шемяка даже и не пытался исполнять никаких условий. Везде, где только можно было, он заводил крамолы, возбуждал против Василия народ, тормошил его врагов. Он не переставал сноситься с Новгородом, продолжая именовать себя великим князем и требуя от вечников помощи. Не прекратил сношений с прежним союзником своим, Иваном Можайским, хоть и обещал великому князю не поддерживать больше с ним никаких контактов. Подговаривал беспокойное население Вятки на выступление против Москвы, хоть на словах от союза с вятчанами отказался. Поклявшись возвратить все захваченное на Москве через пару недель, ни копейки не вернул и по истечении шести месяцев. Пообещав Москве не сноситься с Ордою, тем не менее, удержал у себя казанского посла. Возможно, именно Шемякиными «молитвами» в 1448 году казанский хан Мамутек прошелся смерчем по муромским и владимирским селам. Для того чтобы его выгнать в бой пришлось бросать главные силы Москвы - великокняжескую рать, которую возглавил юный Иван Васильевич. Врага от столицы отогнали, а возле Похры и Битюга битую орду Мамутека нагнала конница Касима. После повторного разгрома казанцам было уже не до грабежей, и они поспешили отступить в родные пределы.

Вскоре Москве стало известно о неких грамотах, что Дмитрий Шемяка слал в столицу своему московскому тиуну Ватазину. И был в тех грамотах ни много ни мало, а приказ настраивать горожан против великого князя. Эти грамоты были перехвачены великокняжескими агентами, - если, конечно, они сами же их не состряпали. На подобных фальшивках московские «спецслужбы» еще со времен Калиты не одну собаку съели без гарнира и соли. Как бы там ни было, но Василий Темный дело о клятвопреступлении кузена отдал на рассмотрение духовного суда. С Шемякой пора было кончать, но сделать это нужно было так, чтобы не возбудить к выступлению его ещё пока многочисленных сторонников. А какой дурак станет спорить с самой Церковью?

Как и следовало ожидать, Собор епископов осудил Шемяку за его упорное нежелание мириться с государем и направил ему пространное послание с укорами и увещеваниями. Однако ни просьбы духовенства соблюдать крестное целование ни угрозы придать его анафеме на Шемяку не подействовали. Плевать ему было и на мнение Церкви и на все ее уговоры. Шелест церковных книг и монотонное бормотание священника Дмитрия Юрьевича Шемяку уже давно не трогали. Он был человеком бескомпромиссным и жестким, пронять его можно было только огнем и железом. Чтобы призвать Шемяку к порядку, великому князю пришлось в 1448 году самому идти походом на Галич. Только услышав звон оружия, Дмитрий захотел, наконец, разговаривать и согласился заключить мир на прежних условиях.

В 1449 году Москвой был утвержден мир с Новгородом. Вечникам простили их союз с врагами великого князя и подтвердили все их вольности… пока.

Был заключен и мир с Казимиром Литовским, предусматривавший в числе прочего и совместные действия двух государей против степняков. У Казимира были свои серьезные трудности: против него восстал сын Сигизмунда Кейстутовича, Михаил, возглавлявший антипольскую коалицию. Как и Свидригайло до него, Михаила поддерживал золотоордынский хан Сеид-Ахмет, который уже не раз пытался добиться от Москвы возобновления выплат ордынского выхода. Уже сам этот факт сделал Казимира и Василия естественными союзниками. В том же 1449 году Михаил Сигизмундович по примеру русских князей из недавнего прошлого с громадным татарским войском явился в Литву и занял несколько городов, включая Киев. Выбить ордынцев из своих владений Казимир смог лишь при помощи касимовских татар, которых по приказу Василия к нему привел царевич Якуб. Михаил бежал на Русь, видимо рассчитывая найти защиту в единоверной ему Москве, но уже в дороге был отравлен каким-то монахом. Не исключено, что Василий Темный был просто не очень расположен к тому, чтобы принимать у себя врагов Казимира, пусть даже и православных. В ответ Казимир IV тут же передал в управление митрополиту Ионе Киевскую митрополию.

В августе 1449 года ногайская конница повелителя Синей Орды, хана Седи-Ахмета, впервые атаковала русские рубежи и даже сумела захватить в плен «княжь Василиеву Ивановича Оболенского княгиню Марию». Сеид-Ахмедовых татар удалось нагнать в Поле и разбить, но часть из них сумела уйти от преследования. Что сталось с княгиней, не известно.

Тогда же, очевидно не без давления со стороны Литвы, удалось «привязать» к Москве сильное и независимое Рязанское Княжество. Иоанн Федорович Рязанский обязался не воевать с Литвой и татарами без согласия великого князя, а Василий Темный взамен возвратил ему древние рязанские земли по Оке.

Короче, все складывалось для Василия II Темного как нельзя лучше. Русь успокаивалась, Москва отходила от потрясений последних лет, враги сидели смирно, а если и дергались изредка, то пробиться сквозь русские оборонительные рубежи им было не по силам. И единственное, что мешало Василию, развалившись в уютном кресле, беззаботно уплетать фаршированного всякими вкусностями зайца, держа ноги в тазике с горячей водой и размышляя о природе вещей, была тень его любимого кузена, Дмитрия Шемяки, грязно-серым пятном маячившая где-то на горизонте и портившая весь вид из окон княжеского дворца. Уж на что Василий был слеп, а и то это пятно он видел отчетливо. Шемяка же к праздному времяпрепровождению расположен не был. Шемяка был человеком действия. Уже весной 1449 года Дмитрий Шемяка вновь нарушил крестное целование, осадив Кострому. Что он там искал и кому чего доказать хотел, осталось тайной. Сильный гарнизон во главе с воеводой Федором Басенком и князем Стригой оказался ему не по зубам. Взять город Дмитрий Шемяка не смог, но на неприятности опять напросился.

Выходки безбашенного галицкого князя не могли больше оставаться безнаказанными, и в начале 1450 года московское войско отправилось к Галичу для окончательного выяснения отношений с этим наглецом. 27 января великокняжеский воевода князь Василий Иванович Оболенский подошел к городу и встретил там Шемяку, который стоял в виду крепости со всею своей силою. Войско Шемяки значительно уступало противнику числом, но располагало артиллерией и занимало удобную, хорошо укрепленную позицию на возвышенности, его фланг прикрывала лесистая местность, мешавшая московскому войску совершить обходной маневр.

Битву московитянам пришлось начинать с лобового штурма Шемякиных укреплений через овраг со стороны озера. Плотный залп из пушек и пищалей обдал нападавших густыми клубами вонючего дыма, но почти не причинил им вреда. После неудачной артподготовки в дело пошли основные силы противоборствующих сторон. Сначала на гору вскарабкался Касим со своими людьми, затем подоспела московская пехота, и началось! Давно уже россияне не истребляли друг друга с таким остервенением! Последняя в истории России междоусобная битва выдалась на редкость кровопролитной. Когда чаша весов начала склоняться на сторону московского войска, князь Дмитрий Ряполовский бросил в бой тяжелую конницу и разорвал строй галичан надвое. Московитяне вырезали Шемякину пехоту, захватили в плен его бояр, кто жив остался, и чуть не схватили самого Шемяку, ему чудом удалось сбежать с поля боя и уйти от преследования. Галич, оставшись без князя, приготовился было к затяжной осаде, но прибытие к городу самого великого князя изменило намерения горожан. Уже не опасаясь больше разграбления и неминуемого насилия со стороны победителей, город открыл перед Василием ворота и принял к себе московского наместника. После падения Галича судьба Дмитрия Шемяки была предрешена.

Лишенный удела, Шемяка скрылся сначала в Новгороде, где его по-прежнему, несмотря ни на что, продолжали признавать великим князем, но потом, сколотив новую дружину из новгородских добровольцев, захватил Устюг. В городе был немедленно произведен перебор людишек: тех, кто согласился, привели к присяге, тех, кто остался верен Василию, перетопили в Сухоне. Из Устюга Шемяка отправился воевать к Вологде, но там все ограничилось лишь разграблением городских окрестностей. На этом «славные» деяния Дмитрия Юрьевича Шемяки и закончились. В начале 1452 года за него, наконец, взялись всерьез. Великий князь занял своими войсками Галич, дабы не позволить сторонникам Шемяки, которые в городе наверняка еще были, взбаламутить горожан, а в поход на Устюг разными путями отправил своих воевод. В «загонной охоте» приняли участие: сын и соправитель Василия Иван, князья Боровские, князья Оболенские, Федор Басенок и царевич Якуб. Когда московские войска почти со всех сторон окружили Шемяку на реке Кокшенге, где у него тоже были городки, он бросил своё войско на произвол судьбы и бежал на Двину. В Устюге сел московский наместник и в городе начался второй за короткое время «перебор людишек».

После падения Устюга к делу, наконец, подключились новгородские союзники Шемяки. Весной 1452 года вечники вместе с князем Александром Чарторыйским, женатым на Шемякиной дочери, отправились к Можайску, дабы наказать Иоанна Андреевича за измену «великому князю» Дмитрию Юрьевичу и за замирение с Москвой. Иоанн бежал, не принимая боя, а его волости были разграблены и легли пеплом. Этим, правда, военная помощь Великого Новгорода Дмитрию Шемяке и ограничилась. Вскоре Шемяка сам перебрался на берега Волхова.

Переписка митрополита Ионы с новгородским владыкой Евфимием о том, чтобы последний убедил Шемяку покориться великому князю, вновь не имела успеха. Шемяке Церковь давно уже была не указ. В ответ на все требования митрополита не нарушать крестное целование Дмитрий предъявлял один, но очень весомый аргумент – великий князь Василий II тоже, ведь, не раз и не два крестное целование нарушал.

Наконец, на Москве решили, что с государевым кузеном пора кончать. В 1453 году в Новгород отправился дьяк Степан Бородатый, который сумел перетянуть на свою сторону Шемякина боярина Ивана Котова. Последнее, что Дмитрий Шемяка сумел в своей жизни съесть, была курица, обильно пропитанная ядом, которую ему подали 18 июля того же года. Видимо, он так уже всех достал, что даже его личный повар понял, что пришла пора завести себе нового хозяина и чуток подзаработать на смерти старого.

Шемякина смута завершилась закономерным итогом.