Евреи, которых хочется вспоминать

  Первой еврейской семьей, встретившейся по жизни, были Любарские. Григорий Яковлевич работал инженером на строительстве Иркутской ГЭС, а его жена Розалия (отчества уже не помню, кажется Марковна) была преподавателем в музыкальной школе. У них был сын Александр, учившийся в школе в одном классе с моей старшей сестрой. После окончания строительства они переехали в Ленинград, где Саша поступил и закончил консерваторию по классу рояля и работал концертмейстером в ленинградской филармонии.

  Жили в Иркутске мы тогда в поселке гидростроителей в восьми-квартирном двух-этажном доме. Жили всем домом очень дружно, соседи всегда помогали друг другу, а когда по праздникам устраивались застолья, то все кочевали из квартиры в квартиру. Летом по выходным дням всем домом выезжали на природу, на протекавшую километрах в восьми, речку Каю, в плесах и заводях которой купались, собирали грибы и ягоды. Григорий Яковлевич был страстным фотографом и когда мне после окончания седьмого класса отец подарил фотоаппарат «Любитель», дядя Гриша научил не только фотографировать, но и самостоятельно составлять растворы для проявления и фиксации отснятых пленок. Печатать фотокарточки я ходил к ним домой, где у него в ванной комнате была оборудована мобильная фотокомната.

  Были евреи среди однокурсников в университете, но они, как-то не запомнились. Зато очень колоритного представителя этой нации я встретил во время срочной службы в армии. Звали его Рудольф (Рудик) Гельфер.  Национальную принадлежность выдавали только глаза и форма носа, в остальном он ничем не отличался от остальных солдат, сержантские лычки получил только на дембель, видимо в силу своей непредсказуемости.

  Когда мы встретились уже через несколько лет после армии и сидели потягивая пиво в московском пивбаре, он рассказал, что провожая его в армию, отец напутствовал его наставлением — никогда не выслуживаться перед начальством, ценить и дорожить дружбой, никогда не ныть и не жаловаться на кого-то другого. Должен сказать, что Рудик выполнил наказ отца в полной мере. Он играл в футбол и хоккей, был компанейским парнем и был весьма остер на язык, придумывая и разыгрывая пародийные сценки, отображающие промашки некоторых офицеров. Однажды во время тренировочного кросса в полной выкладке, он полкилометра тащил на себе молодого солдата, без привычки к сапогам и портянкам, стершего себе ступню до крови.

  Следующие представители еврейской нации, с которыми мне довелось общаться и которые заслуживали большого уважения, были люди из ученого мира. Перечисление всех заняло бы много времени, поэтому ограничусь Павлом Абрамовичем Ямпольским и Григорием Михайловичем Гандельманом. Оба они были научными руководителями лабораторий в институтах РАН, в которых в разное время я поработал. При всех своих ученых заслугах они всегда оставались живыми людьми, очень добропорядочными и отзывчивыми.

  В конце декабря 74-го года нам с женой удалось попасть на премьеру спектакля «Маленькие комедии большого дома» в Театр сатиры. Спектакль был поставлен по пьесе Арканова и Горина. Режиссерами были Ширвиндт и Миронов, оформлял его Борис Мессерер, а музыку написал Давид Тухманов. Пьеса состояла из пяти актов, задействована была вся труппа театра.
  В первой части под названием «Смотровой ордер» блистала Татьяна Пельтцер, а во второй части «Грабеж» зрительный зал буквально держался за животы от беспрерывного смеха. До этого зрителей довела потрясающая игра актеров — Спартака Мишулина и Андрея Миронова, ну и, конечно, блестящий текст Горина и Арканова. Такими же смешными были и остальные части. Публика очень долго не уходила из фойе, даже уже одевшись, продолжая обсуждать увиденное.
 
  А в январе наступившего 1975-го года я приехал в Дом творчества Переделкино,
навестить отца. После обеда в столовой он предложил пойти поиграть в биллиард. В биллиардной уже вовсю шла игра. Довольно большое помещение в котором стояло два больших стола и два поменьше было наполнено характерным стуком костяных шаров друг об друга, но даже этот стук заглушали периодические взрывы смеха, присутствующих там игроков и болельщиков.

  Веселили всю компанию в основном трое. Два были еще достаточно молоды.  Это были уже известные мне по авторству недавно увиденного спектакля —  писатели-сатирики Григорий Горин и Аркадий Арканов, третьим заводилой был мужчина постарше с начавшими серебриться висками и бровями, на вид лет пятидесяти — сценарист Валентин Ежов. Кроме них в игре принимал участие поэт Александр Межиров, в качестве зрителя и болельщика на диване сидел прославленный режиссер Александр Борисович Столпер. Сразу после нас с отцом, в биллиардную ворвался Евгений Евтушенко, с которым я был уже знаком еще по Иркутску. Его приход был встречен колкими вопросами Горина и Арканова, собирается ли он рассчитываться за проигрыш накануне.

  Играли на большом столе пирамиду. На стене висела доска с мелом, которым записывался подсчет очков, набранных участниками игры. Отец познакомил меня с присутствующими и попросил, чтобы они разрешили нам с отцом играть вдвоем, делая удары по очереди.

  — Пожалуйста, но деньги вперед! — почти одновременно выпалили Арканов с Гориным.

  Хохмили они, почти не переставая, что, из-за смеха, который невозможно было удержать, мешало играть. Евтушенко, на которого они нападали больше всего, огрызался, называя их жалкими несостоявшимися медиками.  И Арканов и Горин закончили медицинский институт имени Сеченова в Москве, но по специальности работали недолго, переквалифицировавшись в писатели. Мы с отцом сумели по количеству набранных очков, оказаться в середине участников, по правилам, принятым в этой компании, весь выигрыш забирал набравший очков больше всех, а в проигрыше оказывался набравший меньше всех. Выиграл Григорий Горин, обладавший сильным и точным ударом, проиграл опять Женя Евтушенко.

  После биллиарда в номер отца пришли Евтушенко и Ежов и мы вчетвером сели расписывать «пулю» в преферанс. Ежов узнав, что утром я на электричке возвращаюсь в Москву, сказал, что в Москву и ему надо и предложил ехать вместе. Еще по дороге на станцию, он стал рассказывать про свои подвиги в обольщении женщин, и я убедился, что прозвище «донжуана» пристало к нему совсем недаром. Особенно он гордился, что ему удалось переспать с Джиной Лоллобриджидой, причем не во время её приезда в Москву, а когда он сам был в Италии.
  Много интересного он рассказал и о съемках «Белого солнца пустыни», который был снят по их совместному сценарию с Рустамом Ибрагимбековым. В то время он уже два года как развелся со второй женой, дочкой Зои Фёдоровой, Викторией, и был в свободном поиске. Из-за этого его и тянуло на эротические рассказы.

  Собственно, в этой компании настоящих полных евреев было только двое. Арканов — (Аркадий Михайлович Штейнбок) родился в Киеве в июне 1933-го года. Горин (Григорий Израилевич Офштейн) родился в марте 1940-го.

  А тема эта у меня возникла, когда вчера вечером попалась цитата, принадлежащая Григорию Горину:
«Русские долго запрягают, но потом никуда не едут. Просто запрягают и распрягают, запрягают и распрягают. Это и есть наш особый путь.»

  А сегодня утром, включив телевизор, по какой-то программе услышал «Оранжевую песню» (потом она стала называться «Оранжевое небо») в исполнении грузинской девочки Ирмы Сохадзе
Я знал, что текст этой песни написали Арканов и Горин в 65-ом году. Вот из этих ассоциаций и появилась эта тема.

  Как писал в своих воспоминаниях Арканов о их псевдонимах:

  «Редактор программы «Доброе утро» без всяких намеков антисемитского свойства сказала…: «Ребята! Мне просто не разрешат, чтобы по радио прозвучало «авторы интермедии — Аркадий Штейнбок и Григорий Офштейн». Придумайте себе псевдонимы». Мы вышли из студии в коридор, и я сказал: «Меня во дворе звали Арканом. Я буду Арканов». А Гриша сказал: «А я буду Горин. Мне это нравится, и в фамилии нет ни одной шипящей. Так что, представляясь, не надо будет шепелявить». <…> Так и возникли наши псевдонимы, которые спустя три года стали фамилиями в новых выданных нам паспортах.»

  Из этой очень талантливой парочки мне больше нравился Горин. К Арканову у меня было какое-то предубеждение, может из-за того, что он развелся в свое время с Майей Кристалинской, (песни которой мне очень нравились), не выдержав её популярности и известности.
Да и те пьесы, которые Горин написал один, мне нравились больше, вспомните «Тиль», «Поминальная молитва», «Шут Балакирев». А фильмы — «Тот самый Мюнхаузен», «Формула любви», «Убить дракона».

  В заключение несколько фраз от Горина, которые очень нравятся:

«Когда не знаешь, как соврать, говори правду, – это очень озадачивает окружающих.»

«Бедному человеку на белый свет лучше не рождаться. Но не каждому так везёт.»

«У этой кандидатуры есть масса достоинств: молод, глуп, необразован…»

«Если бы на том свете было лучше, чем на этом, здесь никого бы не осталось!»

«Сейчас другое время. Сейчас надо бить не в морду, а в мозги! А для этого нужны слова...»

«Теряя деньги, приобретаешь опыт; теряя жену, приобретаешь свободу; теряя здоровье, приобретаешь удовольствия… Но нельзя терять надежду; теряя надежду, теряешь все!»

P/S     На фото: кадр из фильма «Тот самый Мюнхаузен».  Справа Григорий Горин в эпизодической роли.