Жизнь прожить гл 8 Потерять равновесие

              Гл. 8                ПОТЕРЯТЬ РАВНОВЕСИЕ.                04. 44 г.
Антонина подошла в тот момент, когда Владимир только что пристроился отдохнуть на горке очищенного кирпича. Вздохнула, присела на корточки:
-Вов, хватит на сегодня, уморился, небось, да и пойдем в дом, поговорим. Владимир поднялся сразу, словно ждал этих слов, угрюмо посмотрел под ноги, молча пошел в хибарку. У обоих было на душе, как с камнем на шее. Оба ждали хоть какого- то облегчения. Владимир тяжело опустился на постель, поднял на жену глаза и заговорил первым:
-Тонь, я ведь тебе не все сказал, боялся побеспокоить, как бы тебе в твоем положении не повредило.
-Говори уж - Антонина внутренне сжалась, но внешне не хотела показывать слабости- я, Вовк, уж всякого нагляделась и наслушалась.
Только все равно, сказанное Владимиром оказалось для нее довольно неожиданным.
-Они обещали дать мне срок, если я не скажу, что видел, как Пантелеич раздавал зерно не по трудодням.
Антонина удивлено подняла брови, невольно подалась телом вперед и растерянно раскрыла рот:


Стр.19
-Вовка- а- а! Да ты что, прямо так и сказали?- Что- то неприятно дернулось внутри. Антонина обхватила руками живот. Владимир не заметил этого, он опять смотрел себе под ноги, будто именно там проплывали кадры, запечатлевшие его разговор в районе.
-Да, Тонь, туда не в игрушки приглашают играться.
-Вов, а за что тебя сажать, то?
Он неприятно поморщился, но рассказал тот фронтовой случай. Только обо всем Антонина все равно не узнала. Он еще не рассказал ей о том, что обещали, в дополнение ко всему, репрессировать и жену и тещу, так, как до отправки на фронт они жили вместе, и те допустили проживание антигосударственного элемента в своей семье.
-Вов, да я не пойму, что тут, ну Родина я, ну жена твоя- она пожала плечами- И на фронт провожала, что ж плохого?
-Да, пристали, фамилия им моя не нравится, лучше б я был какой- нибудь «Собакин» или «Дураков». Больше им не о чем думать, деятели! Насмеялся над Родиной, и все! Не знают уж за что сажать. Что мне делать то, Тонь?- он поднял на нее растерянные глаза.- Сказали, от пяти и выше. – Владимир исподлобья смотрел на жену. На его бледном лице проступили розовые пятна, под скулами недобро катались желваки.
-Ой Вова, Вова- Антонина обхватила горящие щеки руками и заходила по комнатке- и ребеночек родится без отца, каково ему сиротой быть, ведь, только жить начали.- Она вдруг на полушаге остановилась- слушай, Вов, а может Пантелеича и не посадят, он в районе большой авторитет, его наш секретарь райкома знаешь как уважает. И, ведь, тогда за коров- то ему ни чего не было, а какие коровяки пали. Другого- бы загнали за можай. А вот Пантелеича не тронули. Небось, и счас не достанут, руки коротки!- Антонина вдруг сама обрадовалась своей идее- тогда всем будет хорошо, а со временем все затихнет и обид ни каких не будет.- Вов, а ты скажи, вроде, я сам то, мол, не знаю, а только слышал, про Грипку, и она, мол, многодетная, бедная вдова, туды- сюды, ну и все такое.- И тут же закрыла лицо руками, заплакала- Ой родненький, как стыдно- то, как потом людям в глаза смотреть?
Ее оборвал жесткий голос мужа, переходящий на крик:
-Люди! Стыдно! А мне не стыдно в свои молодые годы париться, да за что? За свою фамилию! Мои все, до десятого колена, были Родины! У меня руку отсадили за Родину, они и не глянули на мою культю!
Антонина смотрела на него растерянно. Он еще ни когда не разговаривал с ней таким тоном. Хорошо матери рядом нет.
Владимир стих, угнулся до колен. Потом, еле слышно, через паузы, зашептал:
-Думал… приду… отстроюсь…дети… хозяйство… сад…
Антонина услышала всхлипывания…Да, точно, Владимир плакал…Она опустилась перед ним на пол- она не могла поверить- ее Вовка, здоровенный, сильный мужик, ее опора- плачет. Она испуганно прикоснулась к его плечу:
-Вова, нельзя, ты же мужчина, Вова…
Он снова резко оборвал ее:
-Да, ты как всегда, права! Надо беречь семью, ребенка, свою жизнь. Один раз живем! Слушай- Владимир впервые обратился к жене не по имени, Антонину это кольнуло, но она смолчала- там, в мешке спирт оставался, тот, что я привез, налей- ка.
Антонина покорно достала из- под настила вещмешок мужа, порывшись, нашла фляжку, тихо прошептала:
-Вов, может не надо?
-Что? Это тебе не надо. А мне можно и нужно. Они, мне, во где сидят- он чиркнул пальцем по кадыку.
Владимир выпил стопку, от предложенной Антониной закуски, даже от хлеба отказался, потом выпил еще, и еще… Антонина испугалась, но отказать мужу не могла. Через несколько минут он уже

Стр.20
лежал на боку, головой на подушке и безвольно сопел. Неразведенный спирт сбил с ног его, непьющего, уставшего человека, сразу. В окошке стемнело. Антонина уложила ноги мужа на постель,
поправила его размякшее и тяжелое, словно мешок с мукой, тело, подложила под бок свернутую фуфайку, и пристроилась у стены сама.
 От нахлынувших мыслей долго не могла уснуть. Почему  Вовка так разговаривал с ней, как командир с солдатом, и  это было еще до выпивки. И зачем он выпил, и столько много? А зачем она предложила это решение… А ведь какое- то решение принимать все равно надо, и кажется, он уже для себя решил то же самое. Хорошо, если хмель заставит забыть.
 Она рассуждала, пока усталость не закрыла ей глаза. Впервые, за несколько последних недель, Антонина засыпала не на твердой мужниной руке, под выползающий из угла каморки, испуганный мышиный писк, а словно, сама, всем мешающая мышка.
 Долго не могли уснуть и Иван Пантелеевич с Таей. Вопрос был один, а решения к друзьям пришли разные, совсем не радостные. Иван Пантелеевич рассуждал, и когда уже, Тая сладко посапывала.
Он не понимал, как можно «городить огород», в такое сложное время, делать кому- то, что ли, нечего? Так приехали б в деревню, и уж не о работе речь, просто поторчали с недельку на поле, поели с народом тюрю- мамалыгу, походили в чунях по родной землице, а лучше б босиком, да покормили вшей и клопов, может тогда что- то и прояснилось в их «умных» головах.
 Он ворочался, боясь разбудить Таю и спящую между ними дочку, все не мог успокоиться. «И как не вовремя подняли эту суматоху. На дворе весна криком кричит: земля подходит, теплом дышит, через пару дней пора севцам выходить на вспаханное под зиму, и можно накрывать, бороны волочить. А им и горя мало, главное, накопать компромат, людей перемутить, а кому работать в поле, не их дело. А пахать то в эту весну сколько, ведь до мая считанные дни, а управиться надо. Да еще как запогодится. Иначе из голодухи народу не вылезти, а еще и фронт кормить».
В маленькое окошко, словно отражатель фонарика, светила луна, и глаза сами не хотели смыкаться, тянулись к этому яркому ночничку, будоража мысли о главном.
«В прошлый сезон план поставки выполнили, а на трудодень осталось по двести граммов. Но никто и слова не сказал, все понимают, ради чего такие мучения. А эти нашли в такое время руки от дела отбивать. Они, вон, в лето  весь бурьян на щи подмели. Картошку очистками, да ростами сажают, а ведь известное дело- из худого- то семя будет то же и племя. Эх, надо бы съездить под Елец, на опытную станцию, хоть мешочек картошки на семена разжиться, хоть по пятку людям раздать, оно, вон, и Тая просит, Маруся хворенькая. Небось, начальник- то не отказал- бы по старой памяти, может, дал бы, а ему в обмен ржи столько же, и со своим первым договориться можно.- И тут же полезли сомнения- правда, сперва надо, чтоб эта канитель закончилась. Прицепятся, могут сожрать, и первый не поможет, ему тоже своя голова дорога.- Вдруг он подумал такое, что вслух ни за что не скажешь- о чем в ЦК- то думают? И кто же все это ворочает, поехать бы в Москву, да все рассказать, вот бы шуму наделал! Вот это- то и есть настоящее вредительство. А он, сев, вот он, и людей не бросишь. Москва, она не рядом- И уже засыпая, подумалось, а что- то они к Володьке так прицепились? - и с надеждой, наполовину во сне-  ладно, авось разберемся помаленьку»…
Случай с приездом работника НКВД растревожил веселовцев, в глаза спрашивать Ивана Пантелеевича стеснялись, но в общении с ним, словно чего- то не договаривали и в след ему посматривали с сожалением. Он их понимал и тоже молчал. Но, поговорили какое- то время и за каждодневными заботами, вроде как, успокоились- отпустили, не трогают  и ладно.
Новая неделя для председателя началась с новых проблем: выходить в поле, а тут как на грех, что- то с мерином стряслось, Мария остановила у сараев, заохала:
-Пантелеич, коняга ступить не может- нога повисла как сопля, черти его, сонного придурка, в эту ямку ткнули! Ох, противён, гад, на ровном месте спотыкается. Я уж и теплой глиной ему парила, и перетянула туго чулком, только Авдеич сказал, ране недели не пойдет, а то и другую изувечит.
Иван Пантелеевич попытался ее успокоить:
-Да уж этот мерин трижды дед, подохнет- черт с ним, не горюй, если что. Кобылу закопали- живы и без нее.
Стр.21
Мария аж подпрыгнула на месте, всплеснула руками.
-Ды, что ты, такое гутаришь, председатель, ай не в своем уме? Это ж надо- не горюй! Так, глядишь, и вся скотина передохнет! Ты ж погляди, какой он послушный, как ангел, я его вроде дитя свого люблю. Ведь он, коли где поставишь, там и через день, а то и через неделю найдешь, сроду с места не сдвинется. И ровняешь- кобылка была- дохлая коза. А эт волочит- чисто слон, даром, ровесник нам с тобой. А он- черт с ним.- И немного успокоившись приступила на шаг ближе и просящим голосом запела- ну нехай хучь недельку постоит, а я баб уговорю солому вязанками поносить, нам это привычно.
Иван Пантелеевич скривил губы: «Ради мерина ей и себя не жалко, вот бабы!» А Мария, видя, что председатель с первой просьбой уступает, с разгона приступила со второй:
- А мне б, Пантелеич, еще хомут поправить, поистрепался, да и гужи того гляди накроются. А телегой, уж Авдеич с Володькой бригадиркиным занялся. Тоже, рассыпалась вся, но обещали вскорости починить.
Иван Пантелеевич поддержал:
-Насчет телеги– они молодцы, ну и про хомут я им тоже напомню. Володька- то, хоть и  инвалид, а, небось, сам с  ним справится. А мерин- ладно, уговорила, пусть стоит. И раз так, где сами, а где на быках поработаете.
Мария, довольная разговором, поспешила по своим делам, а Иван Пантелеевич направился прямиком в дверь скотного двора. И тут его удивила встреча с Авдеичем- вопреки обычному, тот завидев его, мотнулся в сторону, и торопливо пошел ссутулившись и не оглядываясь. Ничего не поняв, Иван Пантелеевич пошел по проходу дальше, неожиданно увидел, как в кормушке у одной из коров что-то нелепо копошится. Подошел ближе- человек. По одежде и росту понял- Владимир, удивленно поднял брови:
-Володя, это ты? Что с тобой…что ты здесь делаешь?
Владимир, молча, грубо опираясь на матовый протез, выкарабкался из соломы, и, не отряхнувшись, шатаясь, поплелся прочь. Опешивший Иван Пантелеевич, удивленно всматриваясь вслед, пожал плечами: «Да он пьяный, что ли?» Где- то, в противоположной стороне сарая, гремели ведрами женщины после утренней дойки. Ничего не понимая, он смотрел то в их сторону, то в сторону ушедшего Владимира: «Что с ним могло случиться, а может его Авдеич подпоил? Но он сам- то, кажется, трезвый, правда, какой- то напуганный. Надо срочно найти Антонину.» С этими мыслями он пошел к дояркам. Не успел Иван Пантелеевич  к ним подойти, они хмуро опередили его вопросом:
-Что, Пантелеич, новость нам хочешь объявить?
Иван Пантелеевич понял, что они видели эту сцену, нахмурившись, спросил:
-Что с ним приключилось, почему он пьяный?
-А мы хотели у тебя спросить, что у героя за праздник?– Наперебой заговорили колхозницы.
-Мы и у Тоньки попытали, только она с нами разговаривать не стала, психанула и куда- то помчалась.
-А кто из- под коров- то будет чистить, опять нам? Авдеича надоело гонять, а тут этот...
-Что вы раззуделись- добродушно вступилась подошедшая самая старшая из доярок, Семениха- может у человека, неприятность какая, не удержался. Что он, каждый день что- ли такой?
Женщины переглянулись и как по команде замолчали.
Первая откликнулась Нюська:
-Да ладно уберем, нам не первый раз.
-Хорошо, бабоньки, попотейте маленько, не сломаетесь- председатель был настроен оптимистично- коровы- то тут ни при чем, а я разберусь, или Авдеича сейчас верну.
Иван Пантелеевич шел на ток, надеясь, может там встретить Антонину, но на току сказали, что она повела мужика домой. После этого, ему уже захотелось выйти из себя: «Это что же творится- один герой нажрался пьяный и все вокруг него танцуют, ему видите ли, с чего то, вдруг, поплошало, надо его пожалеть. Ну, бабы есть бабы! Только кто вас- то будет жалеть, опять- я? Меня одного на вас не хватит.- Он вдруг вспомнил, как уходил от него Владимир, ему показалось, даже, стыдливо-  глаза- то герой прятал, совесть, конечно, есть. Но отчитать завтра все равно надо, пока на шею не сел».