Кузнец кн2 ч4 гл1

Глава 1. Ревность
      Боги, как я зол! Ноги сами вынесли меня из терема. Куда я почти бегу, я даже не знаю. Принесло меня в кузницу, впрочем, предсказуемо. Всегда любил оказаться здесь в минуты раздумий. Сейчас я не раздумывал, я просто хотел успокоить гнев, в руки, в тяжёлую работу, вложить жар, который распекал моё сердце. Мне всё здесь хорошо. Может, в прошлой жизни я был кузнецом? Хотя я и в этой кузнец.
      Я сбросил одежду, с моего тела струится пот. Колотил молотом по заготовке меча, который удерживал клещами опытный кузнец, с лохматой бородой – Трюггви. Он покачал головой:
       — Э-э, лажаешь сёдня, Кай! Не пойдёть так, не пойдёт… ах ты… повело клинок-то! Гляди, вбок пошёл, всё ты — удар не рассчитывашь! Лупишь со всей силы… Ай-яй, всё попортил… Злисся, што ль? – проговорил он, перекрикивая грохот молота. — Не злися, не злися! Слышь?.. Работа сердца не любит!
       Не хватало ещё, чтобы все заметили, как я бешусь…
       Четыре с половиной месяца с тех пор, как мы отпраздновали возвращение из Чумного похода. И три из них мы спорили с Сигню о Ньорде… Вернее, о его злокозненном участии в беде, разразившейся в Свее. Она начала говорить со мной об этом не сразу, не в первые недели, будто собиралась с силами, хотя, вероятно, так и было. И я понял, что она долго готовилась к тому, чтобы впервые заговорить об этом. Она положила передо мной карту, на которой отмечала заражённые деревни. Чёрные точки сливались в страшноватые облака, скрывая под собой весь Норборн, рассыпались по северу Сонборга, северо-западу Брандстана, несколько на северо-западе Грёнавара.
       — Посмотри, Сигурд…
      С этих слов она начала этот разговор… И далее, когда всё больше и больше открывает мне то, что вошло в её голову теперь уже год назад. Что никогда чума не могла сама… и так далее…
     Я слушал очень внимательно, пока она не подвела к тому, что никто, кроме Ньорда не мог организовать этой «искусственной» эпидемии. Вот после этого вся логика, которая перед этим выглядела безупречной, взорвалась в моей голове и превратилась в адский хаос. Сигню! Сигню! Что ты говоришь! Что за странное наваждение овладело тобой?...
      Боги, я согласен был поверить, что она, разбирается в этих делах куда больше, чем я и кто-нибудь ещё, и видит в произошедшем странные, подозрительные совпадения. Но при чём здесь Ньорд?! И вся теория её только из того следует, что к его йорду зараза не приблизилась? Я ничего не понимаю ни в чуме, ни в эпидемиях и законах их развития, но я хорошо разбираюсь в Ньорде.
       — Зачем Ньорду устраивать такое? – не понимал я.
      И когда она говорит, зачем… Сигню!.. Для чего Ньорду Свея? Почему он не пытался её взять, когда я был ещё ребёнком?
       — Он никогда не имел притязаний на большую власть!.. – сказал я и уже не в первый раз.
  — Всё меняется, Сигурд! — горячится Сигню. — Ты помнишь его юношей, ты сам тогда был ребёнком! И потом, то, чего ты не видишь, не значит, обязательно не существует.
      Мы не слышали друг друга. Она отстаивала свою правоту, я стою на своём. Каждый такой наш разговор заканчивается ничем или ссорой, как сегодня.
       — Ты просто не хочешь услышать меня. Ты, такой умный, дальновидный, такой прозорливый человек, ты Великий конунг, но ты упёрся и не хочешь слышать… — устало сказала она. – Если бы речь шла не о Ньорде, не том человеке, с которым ты вырос и кого любишь с детства, ты по-другому бы отнёсся к моим словам…
     — Но мы говорим о Ньорде! О моём дяде! Ты не можешь понять. Потому что у тебя нет ни одного кровного родственника! – не вскричал я.
       Я не хотел говорить этого. Сдерживался каждый раз, когда мы начинали спорить, но сегодня не выдержал. То ли её усталое спокойствие, то ли то, что она предложила этот разговор, этот наш спор, вынести на Совет алаев взбесило меня. То ли я просто устал обсуждать это.
      — Ты хочешь опозорить меня перед алаями?
      — По закону…
      — По закону?! - закричал я, срываясь. — Речь о моей семье, Сигню…
      После этого она посмотрела на меня, будто я её ударил. Пропустила будто первые мои слова об этом, но когда я повторил…
     …Да, Сигурд, ты постарался дважды ударить в чувствительное место. Вот после этого я и вспылила:
      — Так я… не твоя семья?! Твой чудесный дядюшка и матушка Орле – они тебе куда ближе, чем жена?!.. Ну и… убирайся!
       Ох, глупо, Сигню, очень, очень глупо… Так глупо срываться, когда… Да что там, разве я рассчитывала, что он сразу поверит мне?.. поэтому и готовилась к разговору так тщательно, собрав все доказательства.
       Но он вообще не слышит! Не слышит! для него всё это не доказательства. а моё предубеждение перед его семьёй...
       Что же мне делать…
       Он вышиб дверь ногой так, что едва не сломал дубовую доску, из которой она сделана... Вылетел из терема, даже не одевшись. А на улице лютый ветер, простынет ещё… Куда помчался? Послать поискать что ли? Просто знать, где он, одежду отнесут…
      Повздыхав, я вышла из трапезной залы, где мы поругались, по коридорам плыл чарующий голос Бояна. Они, он и музыканты в своём зале разучивали новую балладу. Пойти послушать. Успокоить сердце, может мысли толковые придут…
      Я дошла до их «музыкального» зала, но села на лавку, не выходя к ним, пусть играют, пусть поёт прекрасный Никтагёль («Соловей»), не смущаясь моим взглядом.
     Со времени моего возвращения не просто из Чумного похода, а с Той стороны, о чём знала я, знал Сигурд, может быть, ощутили воины Золотой Сотни, но не знал никто больше, со времени моего возвращения, я не оставалась наедине с Бояном. Мы встречались, как обычно и в тереме трижды в день и в лекарне, но всё время с нами был кто-нибудь ещё. Но ни разу наедине. Я не могла позволить нам с ним остаться с глазу на глаз. Я не могу представить себе, что смогу прямо смотреть ему в лицо. Ведь это всё равно, что говорить, что объяснить, что между нами было. Что есть. Что я скажу, если это произойдёт? А что скажет он?..
      Я не могу позволить даже начаться этому разговору… Куда он заведёт нас? Что сделает с нами? С нашими жизнями? Как весеннее половодье это способно разрушить всё. И нас обоих. Потому что у меня нет сомнений относительно моих чувств к нему, но я не могу позволить себе отдаться им...
     Я сидела здесь, в полумраке длинного коридора, не замеченная никем, купаясь в волнах чарующих звуков музыки и хрустального голоса. Я должна подумать. Подумать… что мне делать, Сигурд не изменит своего решения, своего мнения насчёт Ньорда, он не хочет дать себе труда хотя бы обдумать вероятность того, что истина за мной. Он убеждён в том, что он знает Ньорда и уверен в его характере и возможных поступках. Но и я не сомневалась до сих пор в своей правоте.
    А если я не права?.. Что, если я ошибаюсь, а Сигурд прав? Он не хочет услышать меня, но ведь и я не слышу его… Что, если я неправа? Логика событий, чутьё подсказали мне ответ на вопрос, как могла начаться эпидемия там, где она началась и так, как она началась, как распространялась…
      Но если я ошибаюсь? Ошибаюсь насчёт Ньорда? Если прав Сигурд!? Если мне померещилось то, что я почувствовала от Ньорда в отношении себя? Что, если мне показалось, потому что Гуннар так вёл себя в то время?.. Просто моё восприятие оказалось не обострённым, а ошибочным?..
       Тогда я, что же, требую от Сигурда, чтобы он подозревал или даже убил Ньорда? При том, что доказательств у меня и, правда, нет… Никто ведь не поймал никого из тех норвеев, что устроили эту чуму в Норборне и никто не сказал, что это было сделано по приказу Ньорда. А ведь приказать норвеям… Может ли Ньорд приказывать норвеям?  Да хоть кто-нибудь способен ими управлять?
      Выходит, и я упёрлась. И, возможно, вообще необоснованно…
      Однако, если я права и Ньорд готовит нападение на Свею, его надо остановить…
      А если я ошиблась… Во всём ошиблась? И вопреки всем известным сведениям о чуме, она сама зародилась ама собой в дальних районах Норборна?.. А я несколько месяцев извожу Сигурда… и сегодня, совсем уж… Как допекла, если он напомнил мне, что я просто не знаю, что такое родные по крови… А я ещё противопоставила себя его родственникам… И так свекровь меня не жалует. Но на её месте любила бы я невестку подобную мне? Детей нет, нормальными женскими делами не занимается… Обижаться не на что. Сигурд ещё терпит то, что я не езжу с ним с Брандстан, позволяет это нахальство…
      Я встала. Музыканты завершили песню, ещё выйдут сюда, увидят меня, надо ретироваться и побыстрее.
      Я поспешила по коридору. Пойду в лекарню, проверю, что там делается…
 
       …Я почувствовал нечто со стороны правого из коридоров. Я почувствовал, что я должен посмотреть туда, что там… Что там что-то... Что кто-то там есть... кто-то...
      Едва завершилась музыкальная фраза, ещё не стихла последняя трель флейты и перебор цитры, я уже смотрел вдоль коридора, завернув за угол… Я увидел её. Я увидел Сигню, исчезающую в конце коридора. Она была здесь. Она была здесь, я чувствовал это, но не поверил себе и не посмотрел раньше, на миг раньше — застал бы её.
      Она была здесь одна, вопреки обыкновению всего последнего времени, когда она почти не расстаётся с Сигурдом. А если и расстаются, то рядом всё время или Хубава, или Ганна, или Агнета…
       Я ни разу не остался наедине с ней… Уже закончилось лето и почти прошла осень, а я ни разу даже не видел её глаз…
       Нет, видел! В первый день, когда они вернулись из Чумного похода. В тот момент, когда отряд, их Золотая Сотня, трое алаев, сияющий своей ослепительной улыбкой Сигурд и она …
    Вот тогда она смотрела на меня. Больше — она искала меня взглядом, когда их кавалькада въехала на площадь перед теремом, куда высыпали почти все жители столицы… Она искала меня, я сразу понял. Сразу, ещё не поймав её взгляд…
      Тогда, в тот день она обняла и поцеловала меня в обе щеки. Тогда, после года разлуки, после смерти её и моей, мы встретились снова на этой стороне. На Этой стороне. И в её глазах был такой свет… Я знаю, я почувствовал, она любит меня. Она не из жалости, отчаяния, царского снисхождения, как думает Хубава, Сигню была тогда со мной перед отъездом. Нет, она меня любила. Поэтому я смог вернуться, когда я умер.
       Но с того дня я больше никогда не видел её глаз. Ни разу она не заговорила со мной, ни разу не осталась со мной вдвоём. Она похорошела снова, стала даже красивее, чем была до отъезда, до болезни…
      Я смотрю на неё, я всё время смотрю на неё. Сигурд смотрит… Но кто не смотрит на неё?
      Но она ни разу не ответила на мой взгляд… Ни разу даже мельком не посмотрела на меня. И если бы не тот её взгляд, когда она вернулась из похода, я бы стал думать, что никогда не был у неё в сердце.
      И вот сейчас. Она была здесь. Я почувствовал. Я ЗНАЛ, что она здесь. И я увидел её… Уходящей, скорее убегающей. Я обернулся на своих ребят. Они смотрели на меня:
      — Заканчиваем?
      — А…  — рассеянно ответил я. — Да-да… да.
     Если я поспешу, может быть, догоню её?  Куда она пошла? Но, если она не хочет, чтобы я догнал её? Боится меня? Или себя? Нас с ней, того, что произошло, что может произойти и произойдёт, если мы... приблизимся друг к другу... Если останемся вдвоём…
      Я обернулся на моих музыкантов. Они ждали от меня чего-то… Боги, чего они хотят от меня?..
       — Я сейчас…
      Я подхватил свою куртку.
       — Боян, ты вернёшься?
       — Да… сейчас…

      …Я почти добежала до лекарни. Начинался дождь, едва я переступила порог лекарни, он обрушился стеной на город…
       — Ух, в последний раз такой ливень я помню в Норборне… — воскликнула я, стряхивая капли с тужурки, успевшие всё же упасть на меня. И встретила удивлённые глаза моих дорогих Хубавы и Ганны. Они смотрели друг на друга и снова на меня:
       — А… Когда… когда такой ливень был в Норборне? — дрогнувшим почему-то голосом спросила Ганна, очень внимательно всматриваясь в меня.
       — Когда… Когда я очнулась от болезни, тогда и полил. Вот как сейчас, будто на небе опрокинули ведро. Все намокли… А… Вы чего?! – я не могла понять, почему у них такие лица?
       — Сигню…
       — Не надо, Ганна, остановись, – нахмурилась Хубава, она не хотела дать ей сказать.
      Но Ганна посмотрела на неё, тоже хмурясь, но иначе:
       — Она должна знать, Хубава. Или ты считаешь, что нет?
       Хубава качнула головой.
       – Нет…
      Но Ганна упрямо фыркнула и повернулась ко мне:
       – Сигню…
       — Подожди, чего ты хочешь, Ганна?! Они с Сигурдом и так ссорятся три месяца беспрерывно…
       Боги, все знают, что мы ссоримся. До чего дошло…
       — Сигню, Боян отравился, когда ты… когда ты умерла в Норборне…
       – Что?! Боян отравился?! – воскликнула я, бросаясь к Хубаве. ¬– И вы ничего не говорили об этом?!
    Я едва не схватила Хубаву за платье на груди.
       – Сигню… Ну что ты... – ахнула Хубава перехватила мои руки. –  е сказали… не сказали. Он сам и просил.
      – Врёт! – опять фыркнула Ганна. – Ты выслушай, Сигню. Отравился Боян, паршивец, и…
       Она вдруг замолкла и посмотрела снова на Хубаву, та только пожала плечами, будто говоря: сама начала, сама и решай, как говорить.
      – И… Ну словом… – продолжила Ганна, снова набравшись решимости. – Словом… Он видел, как ты вернулась, и тогда вернулся тоже. Мы нашли его бездыханным и почти не надеялись оживить, но вдруг он очнулся и сказал, что ты живая. И что там у вас ливень… Он видел, понимаешь? Он был там… с вами. С тобой…
     Я смотрела на неё… Боян видел, как я умерла, он сам умер в тот же час… Никтагёль…
       Хубава замахнулась на Ганну, будто думала ударить. Я будто во сне видела это… Я дурная женщина. Дурная жена и возлюбленная дурная… Я не могу ничего делать достаточно хорошо. Почему, Боги, вы вернули меня?! Какая польза? Кому радость?..
       — Вон он сам, — кивнула Хубава, глядя в окно.
      Я вздрогнула. Нет-нет! Нет!
      — Не говорите, что видели меня! – я чувствовала, как замерло сердце.
      — Тебе надо поговорить с ним. Сигню, всё время не сможешь убегать! От себя бежишь, не от него!.. – воскликнула Ганна мне вслед.
       — Оставь её, чего ты хочешь?! – снова накинулась на неё Хубава, но я уже выскочила на внутренний двор с другой стороны улицы.
     И побежала отсюда. От себя. Нет. Мне нечего сказать Бояну. Я ничего не могу ему дать. Во мне ничего нет для него… Боян, милый Никтагёль, не догоняй меня, не иди за мной…
      …Да, я не могу спокойно видеть, как Сигню испортит себе жизнь. Боян не для неё. Даже, если и случилось у них, нельзя допустить, чтобы они продолжили. Она — княгиня, он… Даже будь Сигню свободна. Вдова или незамужняя и в этом случае Боян не слишком подходящий человек…
       — Ты что делаешь?! Ты куда её тянешь? – напустилась я на Ганну, мне хотелось её прибить, и так неладно, что детей у конунга нет по ию пору, а тут ещё Боян станет маячить, что будет? Ничего, кроме смертоубийства…
       — Тебе-то что, сама всю жизнь не жила и мне не дала, – огрызнулась Ганна. – Теперь…
      Но тут вошёл Боян. Снял куртку, встряхивая, волосы мокрые повисли сосульками.
        — Сигню… – проговорил он.
       Я подошла, подала ему полотенце. Стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы не почувствовал ничего:
       — Сигню не было здесь сегодня. Больных нет, мы её не звали.
     Я видела, как Ганна закатила глаза, но Боян не заметил, я накрыла ему голову полотенцем. Хватит Ганна! Не сталкивай их. И так далеко зашло...

     …А если всё же она права? Вот если права? Если бы это был не Ньорд, а другой человек, что бы я сделал? Шпионов бы послал, последить за всеми его передвижениями. Имеет ли он сношения с норвеями, действительно. А дальше, решал бы…
       Я вышел из кузни под ледяные струи осеннего дождя. В снег перейдёт за ночь…
      Разгорячённую кожу холодный дождь остудил быстро. Остыл и мой гнев. Почему я так упираюсь в свою правоту? Только ли потому что это Ньорд или потому что Сигню во всей этой истории верховодит, с самого начала? Она победила заразу, спасла народ, всю страну. Не я. Она. Я ревную её к её уму, знаниям, к тому, как сплотилась вокруг неё Золотая Сотня?..
       Вынести на Совет? Я опасаюсь, что она сможет убедить всех в своей правоте. И что мне останется тогда? Пойти и уничтожить Ньорда?
      Почему я не смог убедить её… Но я и не убеждал. Я просто не хотел слушать. Я не хотел, чтобы она оказалась права, поэтому только сопротивлялся. Не думая. Не вникая.
      И всё потому же – я ревную её. Бешено ревную, когда думаю о том, что могло быть в этот год в Норборне… Пока она была там, не думал, когда только вернулись, не думал, просто был счастлив её возвращению. Выздоровлению, тому, что краски жизни и силы стали возвращаться к ней.
       А потом заметил светящийся взгляд Торварда, теперь Ярни, в её сторону… О Гуннаре я уже не говорю, он несколько лет смотрит на неё как на Богиню. Только Исольф кажется спокойным как всегда. И вот в волнах этих обожающих взглядов моих неженатых друзей, моих алаев, и всей Золотой Сотни я слышу от неё идею насчёт Ньорда. Если она захочет, все поддержат её.
      Ревность мужчины, смешавшаяся с ревностью правителя – вот, что застит мне глаза, вот почему я не хочу слушать её. Снова окажется права, а я покажу себя упрямым дураком… надо включить голову и услышать её доводы. Прости, меня, Сигню, никто раньше не оказывался умнее меня, никем не восторгались больше, чем мной. Я восхищён тобой, но я ревную к восхищению от других.
      На мои мокрые и остывшие уже плечи лёг мягкий плащ, впрочем, быстро пропитывающийся дождём. Но я не чувствовад холода, потому что увидел Сигню перед собой.
       — Прости меня, Сигурд.
      Это мои слова, Сигню… Я должен…
      Я обнял её, оторвав от земли. Она мокрая, вся пропитана дождём, но я не чувствовал, только тепло её шеи, куда уткунлся лицом…
      Назавтра я предложил ей послать письмо к Ньорду с предложением прислать старших сыновей в Сонборг, учиться и, может быть, готовиться стать кому-то из них преемниками трона Свеи.
       — Значит… — хотела сказать Сигню.
       — Нет, это не значит, что я не жду больше наших с тобой детей, но…
       — Не договаривай, я поняла, он будет заложником…
       – Залогом…
      Она улыбнулась, всегда понимает то, что я хочу сказать.
       – Спасибо, Сигурд… Я, честно признаться, уже думала отступить.
      Я покачал головой, серьёзно глядя ей в глаза, я хотел, чтобы она по-настоящему поняла:
      — Никогда не отступай. Особенно, если чувствуешь, что права. Лучше мы проверим и убедимся, что прав был я, чем закроем глаза и сделаем вид, что ничего подозрительного не произошло с этой чумой…
     …Как я могу не восхищаться им? Как я могу не любить его? Конечно,  пришлось потратить огромное количество сил и времени на то, чтобы он услышал меня, но важно, что услышал. И вот это – «не отступай», это тоже стоит дорого, его признание меня равной себе.